Тень

Глава 19. Архангельск. 1991 год

Автобус еле тащился по заваленной снегом дороге. «Еще чуть-чуть, – думал Витя, – и он тут нахуй вообще застрянет и придется домой своим ходом идти». Даже от одной мысли об этом ему стало плохо. Сто метров от входа в котельную, где он нынче работал кочегаром, до остановки автобуса он пробежал бегом: ладно минус тридцать семь, и не такое бывало, но сегодня в городе дул такой ветер, что Витю не спасал ни теплый ватник, ни три слоя одежды под ним. Только бы не застрял, только бы довез. И автобус, как будто услышав Витины просьбы, поднажал и выехал из недосугроба, в котором было забуксовал. Услышав, что мотор снова работает спокойно, Витя немного и сам успокоился и задумался.

Это были странные несколько лет. После смерти жены и дочки вокруг Вити образовалось пространство абсолютного одиночества. Его не посадили, потому что никто не смог доказать, что Марину и Таню убил именно он. Он и сам, честно признаться, не знал, так ли это. Много раз он пытался вспомнить события той ночи, но ни разу не сумел. Память о том, что он делал тогда на льду, как будто стерли из Витиной головы. Его выгнали с работы. Он бросил пить и устроился кочегаром. Платили так себе, но Витя начал воровать. В котельной воровать было мало чего, и он стал понемногу воровать в городе. Каким-то чудом он пока не попался, хотя и сам понимал, что рано или поздно его поймают. Он не пил год. Честно не пил, хотя очень хотелось. Ему снилась водка ночами. Он чувствовал ее вкус во рту, испытывал ощущение приятного хмельного расслабления. А потом просыпался.

Витя не пил в первую очередь из-за сына. После той ночи Степа перестал говорить. Точнее, он перестал говорить с отцом. Совсем. Витя знал, что с другими людьми Степа говорит, хотя и мало, но полное молчание мальчик соблюдал только с ним. Витя старался. Может быть, он пытался загладить вину, может, он и правда любил сына – никто не знает точно, но он старался. Не пил, работал, приносил еду домой, даже какую-то одежду Степе покупал. Но воспитывала Степу на самом деле тетя Маша. Та самая подруга его мамы, к которой в ту ночь они пытались добежать. Тетя Маша кормила Степу овощами, она собирала его в первый класс, с ее сыном Ванькой Степа гонял на велосипеде, который подарил ему муж тети Маши, дядя Дима. Только домой его брать он не разрешал: «Витька пропьет».

А Витька действительно начал пить. Сначала по сто грамм, потом по бутылке, а потом случился сухой закон, и Витя пустился во все тяжкие. Он пробовал сам варить самогон, но получалось плохо. Он покупал самогон в городе, всякий разный – на картофельных очистках, на хлебе, на гуталине. Да, был и такой способ: намазываешь на хлеб гуталин, оставляешь минут на десять, потом снимаешь гуталин и ешь пропитавшийся спиртом хлеб. Гадость удивительная, но дело делает.

Сегодня Витя шел домой в радостном предвкушении. Он сумел купить у морячка две бутылки настоящей водки. Водка была паршивая, но все лучше гуталина. Витя замотал обе бутылки в десять слоев газет, чтобы они предательски не звенели. И ждал вечера, когда он сядет за стол и начнет медленно разматывать газетки, из-под которых скоро покажутся красивые этикетки и вожделенная прозрачная жидкость. А Степа с ним все еще не разговаривал. И Витя его не бил. Он даже гордился сыном и за все годы ни разу не поднял на него руку. Не каждый отец, как казалось Вите, может таким похвастаться.

Автобус выплюнул Витю на конечной, и он побрел через сугробы в сторону дома. Идти было далеко, и уже через десять минут Витя продрог до костей. Он перешел на бег – все лучше, чем мерзнуть. Полчаса бега, и вот он открывает с трудом калитку: все замерзло, а тропинку к дому еще и замело. До дома Витя бежал особенно быстро – какие-то считаные метры отделяли его от возможности выпить. И, закрыв калитку, он не выдержал. Черт с ними, с метрами! Он разодрал газетку, отвинтил пробку и сделал глоток.

Степа смотрел из окна второго этажа на то, как отец пьет водку из горла, стоя по колено в снегу. Значит, сегодня будет такой вечер. Хорошо. Степа запрется в своей комнате и попробует пораньше уснуть. Все равно делать особенно нечего, в такую погоду даже к Ваньке идти страшно, заметет. Хотя тетя Маша бы ему разрешила переночевать. Но ладно. Может, завтра…

Витя сделал еще глоток. И еще. Он зашел на крыльцо и поставил пустую бутылку у двери. Вошел в дом и начал раздеваться. По его телу успела прокатиться волна водочного жара, и Вите хотелось поскорее отделаться от душившей его одежды. Он сел в кресло, включил радио и задремал. Степа тихо спустился в кухню поужинать. Он знал, что когда отец отключается, то у него есть минимум час совершенно спокойной жизни. А когда он очухается, то Степа будет уже в своей комнате за закрытой дверью. Несмотря на то что Витя его никогда больше не бил, Степа не доверял отцу и предпочитал всегда запирать дверь своей комнаты на замок. За окном быстро стемнело. Ветер ревел так, что Степе даже стало страшно. Он подошел к печке и подбросил еще дров. И еще. Пусть дома будет очень и очень жарко. Пусть мороз знает, что Степа его не боится.

Витя зашевелился во сне. Видимо, Степа все-таки переборщил с дровами, потому что отец весь покрылся испариной.

– Ду-у-ушно мне, – замычал Витя. – Душно, бля.

Он сел. Стеклянными глазами посмотрел на сына, потом перевел взгляд на стол, где стояла вторая, еще только початая бутылка. Витя на негнущихся ногах дошел до стола и взял бутылку. Ему хотелось пить и не хотелось наливать. Он запрокинул голову и стал жадно хлебать водку из горла. Степа замер с занесенной ко рту вилкой. Сейчас главное – сидеть тихо и не отсвечивать. Еще немного, и Витя опять уснет. Допивши бутылку, он сел за стол. Водка ударила ему в голову быстрее, чем он ожидал: он хотел дойти до дивана хотя бы. Видимо, из-за жары. Он опять поглядел на сына, попытался сосредоточиться, потом харкнул на пол.

– Ты зачем так натопил, а? Ты, что ль, за дровами пойдешь в следующий раз?

Витя хотел сказать именно это, но вышло что-то вроде: «Ты потил, вами в следующий аз буш». Язык категорически отказывался слушаться, и он решил, что наорет на сына утром. Он опять встал.

– Пйдупссу.

Глядя на шатающегося отца в трусах, Степа встал и снял с вешалки его ватник. Даже если «поссу» предполагало «с крыльца», в трусах в такую погоду выходить не стоило. Витя мутно посмотрел на ватник.

– Ты че, мне не холодно! Я мужик, блять! Мужикам не холодно!

Пошатываясь, он двинулся в сторону двери. Степа пожал плечами и повесил ватник обратно на крючок.

– Я мужик, блять, а ты – слабак. Чурка, блять, неговорящая. Такой же слабак, как и мамка твоя.

Витя распахнул дверь, и морозный ветер ударил ему в лицо тысячей снежных иголок. За его спиной у Степы сжались кулаки, и на глазах выступили слезы.

– Мужик! Мужикам никакой холод не страшен!

Витя шагнул за порог и остановился. Опустив глаза, он с интересом посмотрел на лужу, которая стремительно расползалась под его ногами.

– Бля. Обоссался. Все ты виноват!

Витя хотел повернуться, потерял равновесие и упал в сугроб у крыльца. С трудом приподнялся, перевернулся, встал на четвереньки и начал заползать обратно на крыльцо. Степа стоял в дверях и смотрел на него с нескрываемым презрением. Выражение лица так отчетливо передавало его состояние, что Витя понял это даже сквозь тяжелые, как стекловата, водочные пары, заполнившие его сознание. Он собрал последние силы в кулак и заорал:

– Че смотришь, отцу родному помоги встать!

Степа закрыл дверь. Он повернул в замке ключ, задернул щеколду и сел, прислонившись к двери спиной. Он слышал, как за дверью возится отец, как он заползает на крыльцо, как с трудом встает, держась за дверь. Витя начал бить кулаком в дверь с такой силой, что она заходила ходуном. А Степа все сидел, подобрав колени под себя, и смотрел прямо перед собой. Что бы ни случилось, он не сдвинется с места. Если Витя обойдет дом и вломится в окно, он его, наверное, убьет. «Ну и ладно, – думал Степа. – Убьет и убьет». Может быть, Вите и самому пришла в голову эта мысль, потому что стук прекратился. Степа просидел под дверью до самого утра и только тогда рискнул открыть ее и выглянуть наружу.

Игорь Валерьевич стоял у окна и смотрел на просыпающийся город. Ночью он совсем не спал. Даже привычных для себя сорок минут – слишком уж сильно было его возбуждение. И сейчас, стоя у окна, он пытался как-то разобраться со своими чувствами, систематизировать их и привести в порядок. Сделать это оказалось гораздо сложнее, чем он мог себе представить. Игорь Валерьевич давно не чувствовал практически ничего, кроме скуки или ярости, двух чувств, которые давались ему лучше всего. Он начисто отвык от всяких ощущений. Возбуждение. Радость. Ожидание! Даже легкая тревога. Впервые за много лет он чего-то по-настоящему ждал.

Сегодня в пять часов утра, когда он явился с докладом к начальнику, так же как и он не признававшему привычного нормальным людям распорядка дня, он впервые поймал себя на мысли, что говорит совершенно механически. Ему было все равно, какое впечатление произведут его слова на собеседника, потому что все мысли его были только об одном: скорее бы настал вечер. Скорее бы наступила ночь, и я смог бы совершить то Дело, ради которого я родился. Совершить Поступок. Стать бессмертным. Если хозяин и уловил душевное беспокойство своего преданного пса, то он никак этого не проявил, и Игорь Валерьевич, закончив доклад, быстро попрощался и поспешил обратно в свой «зиккурат», чтобы продолжить размышления.

Глядя на людишек, спешивших под его окнами по своим бессмысленным делам, Игорь Валерьевич задумался о природе власти – об этом он думал часто. Вся его молодость прошла в мыслях и мечтах о власти – он видел в обладании ею подлинную свободу. Высшую точку, доступную человеку в его духовном развитии. Да, да, в юности Игорь Валерьевич был не чужд романтического мистицизма. Оказавшись же на самой верхушке, он понял, что заблуждался. Да, власть дала ему свободу, но она не дала ему смысла. Смысл он нашел самостоятельно и неожиданно. Абсолютная власть лишь помогла ему реализовать свой замысел.

Людишки внизу вряд ли понимали, каковы в действительности масштабы его могущества. Он был не просто богат, благодаря своему статусу и положению Игорь Валерьевич мог все. Например, он мог потребовать от главы ФСБ, который очень неуютно чувствовал себя, стоя перед его столом, не досматривать товарные составы с логотипом его корпорации, которые летом шли со стороны Беларуси в Москву. Составы эти выехали из скромного и мало кому известного завода под Берном, где уже второе поколение спасшихся от войск союзников нацистских ученых производили на заказ для важных людей разнообразную смертоносную продукцию. Газы, бомбы, все, что пожелаете. Заводик работал тихо, люди им руководили скромные, но качество произведенной продукции среди знающих людей ценилось выше всего.

Неприметные составы везли через Европу сложносконструированные зажигательные снаряды такой мощности, которая бы привела покойного доктора Шмидта в трепет. По уверениям главного конструктора, гореть будет даже железобетон. Недолго, но будет. Составы с бомбами шли долго. Машинисты не торопились, ждали сигнала из Москвы, что все ограничения сняты и их вагоны не будут досматривать. И их действительно самым волшебным образом нигде не досматривали. Потому что настоящая власть, особенно когда в ее распоряжении есть не только кнут, но и очень вкусный пряник, не знает никаких границ и ограничений.

Он подошел к столу и снова открыл ноутбук, чтобы удостовериться: погода переменчива, а без строгого соблюдения необходимых метеоусловий его план не может осуществиться. Игорь Валерьевич еще раз проверил – влажность, силу ветра, температуру. К вечеру в Москву придет ураган. И когда сила ветра достигнет необходимых тридцати метров в секунду, в строго определенных его предком местах взорвутся сконструированные по его приказу бомбы, и город сгорит. Глаза у него заблестели. Совсем скоро.

Говорят, что то, чего мы не знаем, не может нам навредить. Может, это и правда. Например, Игорь Валерьевич не знал, что Гость обманул его точно так же, как когда-то доктор Шмидт обманул фельдмаршала Кутузова. Бомбы, заказанные Игорем Валерьевичем в Швейцарии, действительно были заложены строго в тех местах, где он указал. Нежити потратили на это много сил, проверяя и перепроверяя установленные бомбы, маскируя их от любопытных людей, чтобы никто не сумел обнаружить их раньше времени. Но бомбы были заложены не только там.

Игорь Валерьевич, ослепленный своим планом войти в историю, искренне верил, что ответ на вопрос, как правильно спалить город, содержится в дневнике жулика XIX века. Гость же, напротив, будучи существом по природе своей циничным, отлично понимал, что спалить город можно и без плана: просто надо заложить как можно больше бомб в как можно большем количестве мест. И все получится. И чтобы перестраховаться, так он и поступил. Но Игорь Валерьевич этого не знал. Одна из бомб, кстати, была заложена на парковке его «зиккурата». Она должна будет взорваться примерно через полчаса после начала пожара, превратив весь небоскреб, которым так гордился Игорь Валерьевич, в гигантский бенгальский огонь. Но об этом он тоже не знал. Так что, пожалуй, народная мудрость все-таки не права: то, чего мы не знаем, иногда очень может нам навредить.

Степе повезло. Он знал, куда спрыгнуть – практически под виадуком, по которому его привез в Подмосковие поезд с характером, стоял довольно высокий дом, на пологую крышу которого и рухнул Степа. Он недолго скользил, а потом зацепился за карниз и аккуратно, хотя и медленно, сумел спуститься на землю.

Настроение у Степы было невеселым. Он еще не знал масштабов разрушений, которые причинило городу нашествие нежитей, но предполагал, что бед они натворили немало. Поскольку в географии Подмосковия он все еще ориентировался плохо, он пошел туда, где, по его представлениям, мог находиться Терем. Ему просто жизненно важно было поговорить с царевной. А потом, пожалуй, с Оракулом. Необходимо и, он внутренне даже подчеркнул для себя это обстоятельство, приятно. Снова увидеть ее ему будет приятно.

Степа шел быстрым шагом по улице мимо уютных двухэтажных домов и покосившихся церквушек, когда город наполнился оглушительным звоном. Кажется, никогда в своей жизни Степа не слышал ничего громче. Над улицами плыл низкий и мерный звук огромного колокола, в который кто-то сильно-сильно бил. На скамейке у забора одного из домов сидела и болтала не достающими до земли ножками маленькая девочка в ночной рубашке. На коленях она держала свою голову. Услышав звон, девочка скорее зажала голове уши.

– Ты не знаешь, почему звонят? Что это?

Степа сообразил, что с закрытыми ушами девочка вряд ли расслышит его вопрос, поэтому он подошел к ней и ласково отнял ее руки от ушей. Девочкина голова посмотрела на Степу с подозрением:

– Что за звон? Ты не знаешь?

Девочка еще раз осмотрела Степу с ног до головы и, кажется, решила, что он вполне безопасен для общения.

– Это колокол на соборе Бармы и Постника, набат, собирающий на вече всех здешних обитателей.

– То есть всем там надо быть?

– Всем.

– И ты пойдешь?

Степа очень надеялся, что девочка скажет «пойду», потому что дороги он сам не знал. Но девочкины руки отрицательно завертели головой.

– Нет! Я колоколов боюсь.

Степе надо было что-то придумывать.

– Может, я тебя понесу? Со мной будет не страшно. А уши можешь держать закрытыми, только говори мне, куда идти.

Девочка еще раз пристально посмотрела на него, взвешивая все «за» и «против», и решилась. Она поднялась со скамейки, и Степа без труда посадил свою новую спутницу себе на шею.

– А звать тебя как?

– Гося.

– Какое интересное имя. Красивое.

– Оно польское. Сокращенное от Малгожаты – вашей Маргариты. Я полька, меня в 1606 году москвичи убили.

Степа не знал, как правильно реагировать на сказанное, и предпочел промолчать, сделав себе мысленно заметку, что надо бы спросить у кого-нибудь, почему именно в 1606 году в Москве убивали поляков. Он, например, об этом ничего не знал. Так они и шли странной парой по узким улочкам волшебного города. Гося говорила, когда Степану поворачивать, а где идти прямо, и он послушно шел. В итоге перед ними открылась площадь с грандиозным собором.

Со всех сторон к собору стекались люди. Мимо Степы с Госей пробежал буквально вприпрыжку пожилой мужчина в костюмчике, с дипломатом и следами длительного пребывания в воде на лице. Рядом со Степой шел здоровенный мрачный мужик в белой холщовой рубахе, залитой старой кровью. Впереди Степа видел красногвардейцев в буденновках, дворян в цилиндрах, разнообразие попов в парадных облачениях и подрясниках, проституток всех времен и эпох. Как белый призрак плыла по направлению к собору загадочная девушка в подвенечном платье, которую Степа видел у реки. Шли под ручку сестры-близнецы в вареных джинсах и с прическами из восьмидесятых. Шли старушки и старички, погубленные внуками за квартиры и наследства. Под Степиной рукой юрко прошмыгнул щуплый мальчишка со сломанной шеей.

Степа прибавил шагу. Что-то подсказывало ему, что его место сейчас не в толпе и что все собравшиеся захотят, чтобы он им рассказал, в чем дело. Степа уже знал, что он скажет, правда, вряд ли это обрадует кого-то из жителей Подмосковия.

Его заметил Фомич. Он подбежал к Степе и потащил его за руку.

– Ты это, слазь с него. Слазь, кому говорю!

Степа аккуратно спустил Госю с шеи и вежливо поклонился ей. Девочка хихикнула и скрылась в толпе.

– А где Лиза?

– Утащили ее. Нежити утащили.

– И Антона тоже…

Степа с грустью посмотрел вокруг. Вот стоят люди, которых он, кажется, подвел. Он понимал теперь, что за опасность грозит городу, понимал, от кого она исходит, но совершенно не представлял, как с ней справиться. Он может найти и убить Игоря Валерьевича. С его новыми способностями это не составляет никакого труда. Точнее, не составляло ровно до тех пор, пока он не узнал, что человеку, пусть страшному, но человеку, помогают нежити. После боя на вокзале Степа мог довольно трезво оценить свои шансы, и вероятность того, что он сможет победить превосходящего по силе противника, с его точки зрения, была нулевой.

К ним подошла царевна. Впервые Степа видел ее не собранной и ироничной, а напуганной и даже, кажется, сердитой. Не обращая никакого внимания на Фомича, она обратилась к Степе:

– И что же ты узнал?

Степа замялся, но решил, что важнее рассказать все как есть, а не придумывать способы выглядеть более героическим в глазах царевны, чем было на самом деле.

– Я многое узнал и многое понял. Наверное, даже все. Вот только я не очень понимаю, что делать дальше…

Царевна перебила его.

– Вот и обсудим. Расскажи все, что ты узнал, только не мне расскажи – им.

Она взяла Степу за руку и повела его на крыльцо собора. Толпа внизу с искренним любопытством рассматривала его. Он чувствовал на себе их взгляды и смущался. Царевна подвела его к площадке на крыльце, с которой он был виден всем собравшимся, и отошла в сторону. Степа еще раз посмотрел на обращенные к нему взволнованные лица. Ему было не по себе от внимания, но делать было нечего, и тихим голосом он заговорил:

– Я знаю, что за опасность грозит городу, и знаю, кто стоит за этой угрозой, – Степа решил, что рассказывать надо прямо и по существу, а кто он такой, вероятно, собравшиеся внизу люди и так знают. – Человек по имени Игорь Воробьев хочет сжечь Москву. Как когда-то ее уже сожгли в 1812-м. Он нашел дневник человека, устроившего тот пожар, и нашел в нем подробную инструкцию, как именно сжечь город снова.

Толпа внизу заволновалась. Многие из обитателей Подмосковия, в том числе сама царевна, очень хорошо помнили ту сентябрьскую ночь. Подмосковие пополнилось тогда множеством новых обитателей.

– Но это не самое страшное! Воробьев – могущественный человек, но он всего лишь человек, – продолжил Степа. – Человека я мог бы остановить, но ему – и теперь я в этом не сомневаюсь – помогают нежити.

По толпе внизу прокатился гул. Показалось, что все собравшиеся начали говорить одновременно. Еще бы! Такого прежде не было за всю историю города, чтобы человек и нежить объединили усилия… Степа ждал, пока стихнут разговоры.

– Я не справлюсь один, – Степа опустил голову. – Без вашей помощи я никак не справлюсь.

Собравшиеся и вправду заговорили все одновременно.

– А зачем нам помогать, мы уже мертвые, нам чего! – кричал почтенного вида старичок в золотом пенсне. Левую часть его головы отрубили, по-видимому, топором.

– Что мы можем сделать? Мы готовы, скажи! – кричал веселого вида парень в легкой кольчуге.

– Нежити не могут никому помогать, у них нет сознания, их разум не превосходит разума приматов! – визгливо оппонировал Степе снизу профессор Вознесенский.

Степа стоял и ждал, пока разговоры утихнут, но страсти внизу только накалялись. Царевна сделала шаг вперед, и тут на крыльцо зашел хмурый мужик в рубахе, которого Степа встречал раньше. Он деликатно, но твердо отодвинул царевну в сторону и встал рядом со Степой. Над площадью разнесся его громкий голос, и что это был за голос – идеального тембра, мелодичный и такой убедительный! Этому голосу хотелось верить, за этим голосом хотелось идти, куда бы он ни позвал.

– Братия! – начал мужик. Остановился, поймав на себе взгляд одной из девушек из восьмидесятых, и поправился: – И сестры! Послушайте меня.

Мужик на минуту замолчал, ожидая наступления тишины. Постепенно гул голосов внизу и правда стих.

– Тень говорит нам, что ему нужна помощь. Но помощь нужна не ему! – мужик возвысил голос, чтобы подчеркнуть значимость произносимых им слов. – Нам нужна помощь. Все мы – дети этого города, все мы здесь потому, что такое пространство имеется, потому что мы, неупокоенные, хотя бы здесь можем найти себе дом. Если города не станет, не станет и нас!

Толпа затихла и ловила каждое его слово. Как умелый заклинатель змей, оратор в сальной рубахе буквально за минуту заворожил и приручил этих очень разных людей, которые смотрели теперь на него с интересом и вниманием.

– Если мы не поможем городу, мы исчезнем. Хотите ли вы исчезнуть? Готовы ли мы к тому, что нас всех ждет потом?

Мужик закончил речь, и над толпой повисла тишина. Наконец – Степа не сомневался, что так и будет, – голос подал профессор Вознесенский.

– Ну, что именно нужно сделать?

На крыльцо вышла Хутулун. Она властно оглядела собравшихся. Это был ее момент, ее подданные, и если кто-то и имел право отправлять их на смерть, то это право принадлежало ей. И право, и ответственность.

– Вы все знаете, что житель нашего мира, оказавшись в мире настоящем, не может существовать дольше отведенного ему времени. Для кого-то из вас это будут минуты, для кого-то – часы. Но если вы пойдете с Тенью, вы, вероятнее всего, не вернетесь. Я не могу звать вас, я не могу приказывать вам, но я прошу вас сделать это. Ради нашего дома.

Хутулун замолчала, ожидая нового всплеска недовольства, но ее народ безмолвствовал.

– Тень скажет вам что делать. Идите с ним. И загляните к Савелию, у него наверняка для всех оружия хватит. Зря он, что ли, его столько времени собирал.

Степа повернулся к мужику в рубахе. Прежде чем уйти с крыльца, он хотел поблагодарить его, но тот опередил Степу.

– Семеном меня зовут. Я когда-то бунт поднял. Сам до сих пор не понимаю, почему меня послушали, но послушали – говорят, голос у меня убедительный. Поднял я людей на убийство и смерть, – Семен понизил голос. – До сих пор стыжусь.

Степа и Хутулун с изумлением слушали его маленькую речь.

– В жизни я ни одного дела доброго не сделал. Вот и подумал: может, хоть после смерти получится, – он посмотрел Степе в глаза. – Ну чего? Мне к Савелию за оружием?

Степа кивнул. У него еще не было четкого плана, что делать с этой маленькой армией, которую он неожиданно получил в свое распоряжение. Они поднимутся на поверхность и, пожалуй, попробуют пробиться к Воробьеву. Степа знал, где сидит второй по значимости человек в стране, Воробьев гордился своим небоскребом и не делал секрета из того, где находится его кабинет. Значит, Степа и его помощники отправятся в «зиккурат». А дальше – дальше по обстановке.

Мертвый был абсолютно уверен, что после второго подряд фиаско он больше никогда не услышит голоса своего руководителя. Игорь Валерьевич не прощал ошибок. К тому же двух подряд. Мертвый ждал звонка с известием о том, что он больше не работает в компании. Он не сомневался, что Игорь Валерьевич отпустит его по-людски, не будет угрожать или еще чего. Все-таки пуд соли вместе съели. Мертвый задумался, чем именно в будущем он займется. Вариантов было, в общем, не много. С другой стороны, с его накоплениями и его скромными потребностями он мог больше и вообще не работать. Сидеть дома, читать книги, ездить на охоту… Настроение Мертвого неожиданно улучшилось. И черт с ним, с этим странным существом. Мертвый был слишком старым и опытным, чтобы позволять чувствам, даже таким благородным, как месть, диктовать его поведение. Меньше эмоций – дольше проживешь. И именно в то мгновение, когда он понял, что жизнь налаживается, у него в кармане зазвонил телефон.

– Мертвый, твое последнее дело.

– Да, Игорь Валерьевич.

– О нем будешь знать только ты. Никаких водителей, никого из твоей команды, ты, и только ты один. Поедешь туда, куда ты меня отвозил, и там тебе… – Игорь Валерьевич неожиданно запнулся. – Там тебе отдадут девчонку и Антона. Отдадут те, кто справился с задачей лучше тебя.

Мертвый сжал телефон. От обиды и злобы. Справился лучше него!

– Ты заберешь их и привезешь ко мне. В кабинет. Там дальше решим.

В трубке повисла тишина. Мертвый сердито сплюнул и пошел к машине. Ехать было недалеко. Проблема с инструкциями руководителя была в том, что он плохо понимал концепцию времени. А если и понимал, то знанием этим часто с Мертвым не делился. «Поедешь – заберешь». А когда? Мертвый не стал звонить и переспрашивать. Он заехал на территорию и встал у входа в тоннель. Потихоньку вокруг его машины начали сгущаться сумерки, а никаких «людей», которые лучше него справились с заданием, он все еще не наблюдал.

Мертвый вылез из машины проветриться и услышал голос. Игорь Валерьевич к нему, возможно, и привык, но Мертвый слышал его первый раз и подскочил от изумления.

– В тоннель. Зайди в тоннель. Мы ж-ж-ждем, – страшный голос, состоящий будто бы из тысячи голосов, звучал прямо в его голове.

Они ж-ж-ждут. Мертвый похолодел. Впервые за долгое время ему почему-то стало очень и очень страшно. Но приказ есть приказ, и он направился ко входу в тоннель. Он прошел буквально пару метров, когда они встретили его. Первый испуг у него прошел, и Мертвый с интересом стал рассматривать странных существ, которые вели к нему Антона и Лизу. Черные, как будто вылепленные из смолы, с белоснежными глазами без зрачков и странными ртами. Когда Мертвый еще не был Мертвым, а был маленьким Ванечкой, мама взяла ему в библиотеке книгу про Братца Кролика. И, глядя на странных существ, он подумал, как похожи они на то смоляное чучелко, с помощью которого Братец Кролик обманул Братца Лиса. Только страшнее. Гораздо страшнее.

Поборов страх и отвращение, он сделал шаг вперед и крепко взял парня и девушку за руки. Ничего больше от него, очевидно, не требовалось: существа беззвучно исчезли в тоннеле. Мертвый повернулся и потащил своих пленников на выход.

Они подошли к машине, и Мертвый кивнул Лизе:

– Открывай дверь.

У Лизы не было больше сил сопротивляться. Она послушно открыла пассажирскую дверь и залезла на сиденье за спиной водителя. Мертвый грубо втолкнул Антона на сиденье рядом с ней.

Когда Мертвый завел машину и они начали выезжать с территории, Антон заговорил:

– Ты понимаешь, что помогаешь моему отцу совершить самое страшное преступление века? Страшнее, чем одиннадцатое сентября!

– Что ты несешь, Антон? – Мертвый злился на него. Он считал, что был добр к Антону, а тот отплатил ему злом за добро. Бляданул. Предал. Мертвый никогда его не простит.

– Он хочет сжечь город. В дневнике, с которым он носится все последние месяцы, находится инструкция, как это сделать.

Мертвый расхохотался.

– Ты насмотрелся хуевых фильмов, твой отец не злодей из комиксов.

Уже произнеся эту фразу, Мертвый вдруг вспомнил своего странного противника, выраставшего из тени, вспомнил существ, которых он встретил только что. И предательские сомнения замерцали в его сознании. Впрочем, он не собирался подавать виду. Антон же продолжил:

– Мой отец давно в их власти, я не думаю, что в нем вообще осталось что-то человеческое. Может, когда-то план был его, но сейчас им управляют они…

Мертвому стало страшно. То, что говорил Антон, совпадало с его собственными ощущениями и объясняло те перемены, которые он отметил в последнее время в начальнике. Мертвый сам себе мысленно дал по рукам; он с Антоном такие разговоры вести не будет.

– Ты или замолчишь, или я выбью тебе все зубы. Ты меня знаешь, я словами не бросаюсь.

Антон замолчал. В машине повисла тишина. Так в тишине они и ехали, пока Мертвый не повернул в подземный паркинг «зиккурата» своего хозяина.

– А этот ваш поезд, он может в настоящую Москву нас довезти? – Степа на ходу повернулся к царевне.

– ЛюшаМаняСашаКираНикитаСеменович? Может. Зачем?

Степа удовлетворенно кивнул. Они подходили к арсеналу. Всего спасать город вместе с ним вызвались порядка ста жителей и жительниц Подмосковия, и Степа очень надеялся, что у Савелия хватит на всех оружия.

Когда его маленькая армия вышла из арсенала, она представляла собой очень экзотическое зрелище. Степе даже захотелось рассмеяться от того, как странно и иногда даже немного нелепо выглядели его воины. Но он подавил улыбку.

Одним из первых в арсенал забежал тот самый полноватый чиновник с портфельчиком, которого Степа встретил на подходе к собору. Он выбрал себе пулемет. Степа знал такие пулеметы; в девяностые годы они были легендой – какой-то предприимчивый военный продал пару ящиков солнцевским бандитам, и эти стволы серьезно оживили и без того веселую тогдашнюю жизнь столицы. За чиновником оружие начали разбирать и остальные участники похода. Степа следил, иногда подсказывал, а иногда оттаскивал Савелия, который хоть и понимал важность момента, но все равно был возмущен разграблением своей коллекции. Он суетился, охал и стенал. В конце концов Савелий и сам не выдержал – выбрал себе страшенного вида гранатомет и саблю и сказал, что пойдет со Степой: за коллекцией своей присмотрит.

Степа оглядел свою армию и с удовлетворением отметил, что кроме простых жителей Подмосковия с ним отправились, кажется, все военные, которые были на вече. Тут были и кирасиры войны 1812 года, и ветераны Первой и Второй мировых, и княжеские дружинники, десяток татарских воинов, два польских крылатых гусара, пара немецких офицеров, красноармейцы, казаки и даже один генерал в парадном мундире. Не было только Фомича. Степа повернулся к царевне.

– Нет, он не пошел с вами. Я знаю, про кого ты хочешь спросить, и я не сомневалась, что он, как обычно, струсит.

Царевна говорила зло и отрывисто, и Степа решил, что, если сейчас не спросит, он не узнает, за что же жители Подмосковия не любят этого сварливого старика.

– Но почему?

Царевна нахмурилась еще сильнее.

– Фомич был тенью. Его выбрал город в 1943 году, когда ваша большая война была в разгаре.

Степа внимательно слушал, решив все дополнительные вопросы пока отложить.

– Город чувствовал угрозу, и она была больше, чем просто угроза городу. Это была опасность для всех живущих в нем людей. И город выбрал себе чемпиона, который должен был с ней покончить. Убить одного человека, человека в высоком замке, человека, наделенного бесконечной властью. Убив его, он спас бы десятки, если не сотни тысяч жизней. Многие бы не умерли. Город знал это, а Фомич струсил. В последний момент. Он не решился и сбежал.

– Фомич должен был убить Сталина?

– Да, именно так его звали. А Фомич испугался и вернулся сюда, и с тех пор он живет здесь один. Он не выполнил своего предназначения, но ему очень не хочется умирать. Смерти он боится больше всего.

– Почему?

Царевна на минуту замедлила шаг и посмотрела на Степу, как будто взвешивая свое решение – тратить ли время на объяснения или, быть может, отложить их? Время для разговора и вправду было не идеальным, но, с другой стороны, Степа ведь может и не вернуться обратно в Подмосковие. От этой мысли царевне стало совсем грустно, чтобы не расплакаться, она продолжила рассказ.

– Фомич был дезертиром. Он сбежал с поля боя, добрался тайком до Москвы, хотел двинуться дальше, поближе к своим родным краям, там бы он в лесу затаился и пересидел войну. Пока он добирался до Москвы, он убил двух человек: приютившую его женщину и ее сына. А здесь… здесь его обнаружил мальчик, когда Фомич прятался в товарном вагоне. Фомич испугался, что мальчик позовет на помощь, и задушил его.

Степа внимательно слушал. Рассказ царевны многое объяснял, в первую очередь, конечно, реакцию окружающих на Фомича. Но сам Степа никак не мог заставить себя возненавидеть или начать презирать человека, который за последние несколько дней пару раз спасал его жизнь. Ну да ладно. Сейчас у него есть задачи поважнее.

Он остановился и взял за руку царевну, которая вздрогнула от неожиданности.

– Я не подведу тебя.

Царевна улыбнулась.

– Ты не можешь мне этого обещать, Степа.

– Нет. Я не могу тебе обещать, что я справлюсь. Это правда. Но вот то, что я тебя не подведу и не сдамся, – я тебе обещаю.

Хутулун рассмеялась, и, со Степиной точки зрения, у нее был самый красивый смех, да что уж там? Самый красивый звук, какой он когда-либо слышал в жизни.

ЛюшаМаняСашаКираНикитаСеменович стоял у платформы с раскрытыми дверями.

– Я знала, что ты вернешься! Мы вернулись за тобой.

Ой, как вас много…

Голос Люши – Степа узнал его, даже не прочитав табличку – оборвался.

– Отвезете нас? Нам надо в Москву.

– То есть ты все понял и нас спасешь?

В голосе поезда звучала надежда.

– Я попытаюсь.

Разношерстное воинство расселось по вагонам, и поезд тронулся, оставив Хутулун в одиночестве на платформе.