Тень

Глава 8. Москва. 1382 год

Савелий пошатнулся и схватился за березу, чтобы не упасть. Потом присел, опираясь спиной о шершавый ствол, и задумался. Несмотря на юность, – ему только недавно исполнилось пятнацать – Савелий очень любил выпить. И сейчас, сидя под деревом в осажденном Кремле, он вдруг понял, что никогда в своей короткой жизни не пил столько, сколько выпил за последние пять дней.

Все началось с того, что из осажденного войском хана Тохтамыша города трусливо сбежали митрополит Киприан и великая княгиня Евдокия. Князя Дмитрия в Москве не было – он уехал собирать войско, и побег княгини и епископа Савелий и его соседи расценили как нарушение древних традиций, согласно которым в осажденном городе всегда остается и епископ, и княжеская семья. Точнее, Савелий про древние традиции ничего не знал, но ему объяснил дед, подкрепив урок ощутимым тумаком. Случился бунт. Савелий бунт вспоминал с удовольствием, он хорошо втащил одному из княжеских дружинников. Однако бунт быстро утих: князь Остей, руководивший после бунта обороной города, разрешил москвичам разграбить подвалы бежавших из Москвы бояр и выпить хранившиеся там мед, пиво и вино. Решение это было встречено народным одобрением.

Следующих суток Савелий практически не помнил. Помнил он только, как они с Еремеем подымались на стены и показывали голые жопы татарским воинам, стоявшим у Кремля. Еремей в результате со стены упал и разбился насмерть, а Савелий уцелел и пошел искать, чего бы еще выпить. Вот почему первую попытку штурма он проспал. Защитники Кремля отбили татар, и по этому поводу князь распорядился выдать еще вина. Савелий такой подход князя к жизни всецело одобрял. Во время второго штурма он вместе с другими горожанами стрелял в татар и кидал камни, был собой чрезвычайно горд. Теперь он пытался хоть как-то прийти в себя. Судя по разговорам, которые он слышал утром, опасность для горожан миновала, и Тохтамыш прислал послов договариваться. Сидя под деревом, Савелий видел, как мимо него прошла делегация – впереди князь Остей с боярами и священством. Выглядели они очень довольными и праздничными. Ну и славно, подумал Савелий. Голова его гудела, хмель еще не до конца выветрился, и он с удовольствием вытянулся на траве во весь рост и задремал.

Сквозь тягучую хмельную дрему Савелий не услышал крики: Тохтамыш обманул князя, и как только ворота Кремля открылись, в них устремилась татарская конница. Защитников крепости уже ничто не могло спасти. И когда, пошатываясь, Савелий все-таки начал подниматься, он успел лишь открыть рот, прежде чем один из всадников на скаку полоснул ему по горлу острой саблей. Тело его вместе с другими погибшими в тот день москвичами татары сбросили в ров.

Моргунов жил один в пятикомнатной квартире в Малом Харитоньевском переулке. Вероятно, он сам об этом не догадывался, но вся обстановка его дома была родом из глубокого детства, когда он, еще совсем маленький, ходил с классом в гости к живому маршалу Советского Союза послушать рассказы про войну. Квартира маршала так впечатлила маленького Вову, что через пятьдесят лет он ее фактически и воспроизвел: дубовый паркет, массивная деревянная мебель, все благородного красного цвета да с золотой окантовкой. Стены были завешаны черно-белыми снимками великих советских фотографов, а на полу то тут, то там стояли фикусы в высоких горшках. Впрочем, роскошная квартира больше не радовала полковника. Жену он похоронил еще в прошлом году, сын жил отдельно, и Моргунову в большой квартире было одиноко и неуютно. Особенно сейчас.

Как зверь по вольеру, он расхаживал из комнаты в комнату и никак не мог успокоиться. Пить ему категорически запретили врачи, и вместо стаканчика чего-нибудь эдакого полковник прикуривал одну сигарету от другой. Обычно в это время Моргунов сидел в своем кабинете за большим резным письменным столом, пил дорогой зеленый чай и работал со своими досье. Досье были страстью полковника, пожалуй, даже можно сказать, что ради пополнения их он и жил.

В далекие девяностые годы в эфире НТВ Моргунов посмотрел документальный фильм про создателя ФБР Эдгара Гувера. Фильм не просто произвел на него большое впечатление, фильм его потряс. Наконец-то у молодого тогда офицера милиции появился кумир и идеал. Нет, он не собирался переодеваться в женское платье или охотиться на коммунистов. Моргунов вынес из истории Гувера главное: власть – это информация. И с тех пор вот уже почти тридцать лет Моргунов собирал компромат на всех, с кем ему приходилось, хотя бы по касательной, пересечься по долгу службы.

О существовании этих досье не знал никто. Моргунов был человеком опытным и понимал, что если бы фигуранты прознали о том, какой богатой коллекцией их безобразий он обладает, то с ним бы непременно случилось что-нибудь очень и очень нехорошее. Нет. Моргунов собирал досье для себя. Как ученый-энтомолог, он бережно прикалывал каждый грех и каждое преступление на свое место и любовался потом ими в полном одиночестве. Досье занимало уже пять пухлых папок в его сейфе. В завещании полковника было написано, что после его смерти пять папок, не открывая, необходимо отправить в пять редакций главных независимых СМИ; в первую очередь в Медиазону, которую умный полковник особенно уважал. Моргунов видел в этом возможность войти в историю и сделать это максимально безопасно – из-за гробовой доски. Буквально вчера он занес в досье фотографии особенно неприятного ему вице-премьера, который, как оказалось, имел весьма специфичные сексуальные пристрастия. Моргунов даже поежился, вспоминая фотографии. Но сейчас все это было неважно. Полковнику было страшно, и он боялся, что завещание может понадобиться ему гораздо раньше, чем он планировал.

Степа специально проехал подальше и припарковал машину у дворца бракосочетаний. Он встал на пешеходном переходе: одним из безусловных плюсов полицейских машин было то, что их крайне редко эвакуируют. Степа проверил свой табельный пистолет и на всякий случай взял еще пару магазинов из бардачка, где их, в нарушение всех возможных должностных инструкций и техники безопасности, хранил Смирнов. Выйдя из машины, Степа медленно побрел в сторону Мясницкой, к похожему на мрачный готический замок дому Моргунова.

Он терпеливо дождался, пока из подъезда кто-нибудь выйдет – вышла дама с французским бульдогом на руках, – и проскользнул внутрь. Моргунов жил на седьмом этаже, и Степа вызвал себе лифт до девятого. Он планировал незаметно спуститься и сначала проверить, не ждет ли его случайно засада. После событий сегодняшнего дня он ожидал любой подлости. Засады не было. Степа поковырялся пару минут с замком и тихо пробрался в квартиру.

Полковник слегка успокоился и сидел теперь в кабинете за любимым письменным столом. Очевидно, тела погибших его подчиненных еще или не нашли, или же они слишком сильно обгорели и их не идентифицировали – в любом случае Моргунов еще был дома, а не в сгоревшей Степиной квартире со следователями. Он не замечал Степу, пока тот не уселся в кресло напротив. Для усиления эффекта Степа спустил шарф, закрывавший нижнюю половину его лица:

– Разрешите обратиться?

Моргунов поднял глаза и побелел. Степе всегда казалось, что когда в книгах употребляют такие вот выражения, то это перебор, но вот он мог воочию наблюдать своего драгоценного начальника, у которого лицо действительно сделалось совершенно белым. Расширенными зрачками Моргунов смотрел на покойного подчиненного. Степа улыбнулся, и глаза полковника расширились еще сильнее. Бледность прошла, и его лицо пошло красными пятнами. Степа вдруг понял, что у Моргунова может случиться инсульт и надо торопиться.

– Товарищ полковник, ты зачем меня убил? Со мной же договориться можно было, я ж понятливый…

В голосе Степы звучала даже не злоба, а какая-то искренняя обида. Но тут он вспомнил мертвого Васеньку, и обида исчезла. Ледяным голосом он добавил:

– А Смирнова с Махмудовым зачем убили? Следы заметали, да?

Только договорив, Степа заметил, что даже после смерти к руководителю он обращается на «вы». Чертова привычка. Моргунов на секунду, кажется, пришел в себя. Он забыл про испуг, и его лицо выразило искреннее изумление.

– Смирнова с Махмудовым?

Полковник не знал, что двух полицейских средней прожарки в эти минуты доставали из Степиной квартиры. Их смерть была для него неприятным сюрпризом: ведь если убили их, то, значит, могут убить и его. Но Степа не дал Моргунову собраться с мыслями. Он отбросил кресло и вытащил толстого полковника из-за стола. Степа даже сам не сразу понял, в чем дело – Моргунов весил все сто килограммов, но Степа протащил его, будто котенка, и теперь, не напрягаясь, держал на вытянутой руке, с усилием сжимая пальцы на жирной начальственной шее.

– Зачем? Кто? Кто приказал?

Моргунов захрипел, и Степа понял, что хватку надо ослабить, иначе полковник и ответить толком на его вопрос не сможет. Он разжал пальцы.

– Мертвый…

– Да я, блять, знаю, что я мертвый! Ты мне объясни почему!

Полковник открыл рот, чтобы ответить, но ему помешал выстрел.

Во время рабочих совещаний Степа часто задавался вопросом, есть ли у его начальника хотя бы какой-то мозг, но он и представить себе не мог, каким образом он узнает ответ. Голова полковника Моргунова разлетелась на куски, и кровь и мозговая ткань забрызгали Степино лицо. Степа рухнул на пол, и очень вовремя – кто-то всадил ровно четыре пули в стену, перед которой он только что стоял. Степа отполз со света в тень, собрался встать и… растворился в темноте.

Растворился в буквальном смысле слова. Стал тенью, разлитой по полу и стенам комнаты. Он больше не ощущал себя человеком, стоящим в одном определенном месте – он был везде. Степа перестал удивляться происходящей с ним чертовщине, да и сейчас у него было дело поважнее. Он глянул на окно: в оконном проеме стоял человек и перезаряжал пистолет.

Степа прищурился, пытаясь разглядеть лицо стрелка. В тусклом свете уличных ламп обычный человек вряд ли смог бы что-нибудь увидеть, но Степа был человеком необычным. Он явно видел, что стрелял в него не человек. Скажем так – это было человекоподобное существо. Оно было как будто вылеплено из черной смолы, такая античная статуя идеальных пропорций. Белые-белые глаза пристально осматривали комнату, ища Степу. Рта у существа не было. Там, где ему полагалось быть, зияла дыра, прикрытая полосками черной плоти как решеткой. Подробно осматривая комнату, существо иногда громко фыркало и потряхивало головой, как будто отгоняло от себя невидимых мух.

Степа рванулся вперед. Он появился на свету прямо перед существом и крепко схватил его за руки. Существо неожиданно сильно ударило его головой. Степа отлетел назад, в попытке удержать равновесие схватился за портьеру и опять дернулся вперед, стараясь поймать существо, но оно прытко выпрыгнуло в окно.

Седьмой этаж! Степа ожидал увидеть тело убийцы на асфальте под окном. Ничего подобного. Существо бежало по стене дома, как будто это была не вертикальная стена, а ровный асфальт. Степа огляделся – никаких лестниц, ничего, за что бы он мог тут зацепиться, изящный фасад дома не предлагал. Если он побежит на лестницу, он точно упустит убийцу. Делать нечего. Раз ему все говорят, что он уже умер, так он это и проверит. Степа выпрыгнул из окна, целясь ногами в тень на стене дома. Встал и бросился бежать вслед за убийцей. По отвесной стене, инстинктивно стараясь наступать только на те места, где на доме была тень. Один раз чуть не сорвался – тень от дерева колыхнулась вместе с ветром, но добежал.

Существо уже повернуло на Мясницкую. Степа бросился за ним, выбежал на переполненную людьми улицу.

Улица была залита светом: горели фары едущих почти непрерывным потоком машин, из окон ресторанов лился мягкий уютный свет неспешных ужинов. Улица гудела тысячью разговоров и ровным звуком медленно работающих моторов.

Степа оторопело озирался: резкие звуки и особенно яркий свет на мгновение дезориентировали его, но он быстро пришел в себя: существо, ловко лавируя между почти стоящими автомобилями, бежало изо всех сил в сторону Чистых прудов. Степа бросился в погоню.

В отличие от черного существа, которое, казалось, может просачиваться сквозь самые узкие щели, Степа немедленно застрял между двух автомобилей. Дернулся, снеся желтому такси зеркало, кое-как вырвался и прыгнул на крышу машины впереди. Мясницкая не совсем стояла в пробке, но скорость движения потока вряд ли была выше пяти километров в час. Прыгая с крыши на крышу под возмущенные вопли водителей, Степа выбрался на площадь перед станцией метро «Чистые пруды». Его противник уже ушел далеко вперед – Степа видел, как он подбегает к яркому зданию – чайному домику купца Перлова.

Странное существо пока было единственной внятной зацепкой в деле о его убийстве, и Степа не хотел эту зацепку упускать. Он побежал вперед: существо же, напротив, добежав до «китайского» домика, вдруг резко остановилось, повернулось и достало пистолет. Остановиться Степа уже не мог, он поздно заметил направленное на него оружие, но тут его сбил с ног будто выросший из-под земли Фомич. Они кубарем покатились на проезжую часть. Завизжали тормоза, воздух наполнился отборной руганью напуганного водителя. Существо же тем временем исчезло: Степа видел, что оно юркнуло в дом, но совсем не в дверь, а просто протиснулось каким-то таинственным образом прямо в стену и исчезло.

Фомич не дал ему опомниться, схватил Степу за шкирку и перетащил на другую сторону улицы. Стена дома прямо перед ними едва заметно светилась легким фиолетовым свечением, как будто кто-то обвел по контуру несколько кирпичей. Не сбавляя скорости, Фомич вбежал в стену, и они оказались в Подмосковии.

Степа и Фомич летели вниз. Они пролетели сквозь фиолетово-электрические облака, и показался сумрачный город. Они летели вдоль бесконечной колоннады дворца, растущей снизу вверх.

– Тут лестница была-а-а…

Фомич падал почему-то быстрее Степы. Он пытался перевернуться в воздухе и приблизиться к растущему рядом дворцу.

– Цепляйся за что-нибудь!

Степа повторил действия Фомича и через несколько секунд оказался в паре сантиметров от мраморных колонн. Вытянул вперед руки и зацепился за декоративный балкончик. Фомич уцепился за статую какой-то греческой богини в паре метров от него.