Темный Лорд устал. Книга IV

Глава 4

Даниил Смирнов шёл по пыльной проселочной дороге, и каждый шаг отзывался болью в ногах.

Неделя. Прошла всего неделя с момента побега из «Зеркала», но казалось, что прошла целая жизнь.

Он посмотрел на себя в отражение из лужи — на то, во что превратился. Тюремная роба, когда-то серая и относительно чистая, теперь покрылась пятнами. Рукав разорван до локтя — зацепился за колючий кустарник три дня назад. Ботинки стёрлись, дрянные ботинки оказались. Подошва на правом начала отклеиваться и шлёпала при ходьбе.

Он провёл рукой по лицу — щетина, несколько дней небритости, колючая и неровная. Волосы растрепанные, хоть он и старался мыться хотя бы в речках.

Он выглядел как бродяга и, вероятно, думал как бродяга, потому что главной мыслью в голове сейчас было: «Где бы раздобыть еды?»

Желудок свело от голода. Последний раз он ел… вчера? Позавчера? Какой-то фермер дал ему кусок хлеба и яблоко в обмен на помощь в починке забора. Хлеб был чёрствый, а яблоко — червивое. Даниил съел всё до последней крошки.

Солнце палило немилосердно — август. Жара стояла такая, что воздух дрожал над асфальтом. Даниил вытер пот со лба тыльной стороной ладони, оставив грязный след.

Где он вообще находится?

Он не знал. После побега из «Зеркала» он просто бежал. Первые два дня — пешком через лес, пока не вышел к какой-то деревне. Потом — автостопом. Запрыгнул в кузов грузовика, который вёз картошку. Проехал так километров триста, пока водитель не остановился на заправке и не обнаружил его.

Не выгнал, правда. Просто сказал: «Дальше сам, парень. Нам не по пути».

Потом был товарняк. Даниил провёл ночь на приступке вагона, трясясь от стука колёс по рельсам. Проснулся на какой-то станции — маленькой, захудалой, с облупившейся краской на вокзале.

Дальше — снова дороги. Попутки, добрые люди, которые подвозили оборванца, а также злые люди, которые гнали его прочь. Один раз на него натравили собаку и он еле убежал.

География была смутной. Где-то на юге от «Зеркала» — это точно. Он не спрашивал, боялся привлекать внимание.

Главное — подальше от столицы. Подальше от ФСМБ. Подальше от Тарханова.

Даниил шёл, шаркая ногами по обочине, когда услышал звук двигателя позади. Он обернулся. Старый грузовичок, видавший виды: кабина ржавая, а кузов забит какими-то мешками.

Даниил поднял руку, голосуя. Машина не остановилась, проехала мимо, окатив его облаком пыли.

Он закашлялся, согнувшись пополам.

Ладно, не страшно. Следующая остановится.

Он шёл дальше.

Через полчаса на горизонте показалась ещё одна машина. Легковушка, старенькая бежевого цвета, с ржавчиной по порогам.

Даниил снова поднял руку, голосуя.

Машина притормозила метрах в десяти от него, двигатель работал с характерным тарахтением. Водитель — крепкий мужик лет пятидесяти с густыми чёрными усами — высунулся из окна, прищурившись. Оглядел Даниила с ног до головы, задержав взгляд на разорванном рукаве и стёртых ботинках.

Долгая пауза.

— Куда путь держишь? — наконец спросил он.

Даниил подошёл ближе, стараясь выглядеть как можно менее угрожающе.

— Да особо не важно куда, если честно, — ответил он, пожимая плечами. — Просто на юг. Подальше от этих мест.

Мужик почесал усы, раздумывая.

— Бомжуешь, что ли? Или от кого бежишь?

Прямой вопрос. Неожиданно прямой.

Даниил замялся, подбирая слова. Соврать? Или попытаться быть максимально близким к правде, не выдавая деталей?

— Не бомжую, — сказал он осторожно. — Просто… жизнь не задалась. Нужно начать с чистого листа где-то далеко отсюда.

Водитель хмыкнул, но в его глазах мелькнуло что-то вроде понимания.

— Ну, у кого она задавалась в наше время, — пробурчал он философски. — Ладно, залезай. Довезу до развилки на трассе, а дальше уж сам как-нибудь.

— Спасибо большое, — выдохнул Даниил с облегчением. — Правда, спасибо.

— Да ладно тебе. Не впервой подбирать таких, как ты. В заднюю дверь лезь, передняя заедает.

Даниил обошёл машину и открыл заднюю дверь. Сел на потрёпанное сиденье, обитое выцветшей тканью с цветочным узором. В салоне пахло табаком, старой обивкой и чем-то сладковатым — может, освежителем воздуха, который давно перестал освежать.

Машина тронулась с места, слегка дёргаясь. Водитель покосился на Даниила в зеркало заднего вида.

— Ты-то вроде не местный, — сказал он, доставая из нагрудного кармана мятую пачку сигарет. — Акцент у тебя не наш. Столичный?

Даниил напрягся.

— Не совсем столица, но из того региона, да.

— Далеко же тебя занесло, — мужик прикурил, выпустив дым в приоткрытое окно. — Слушай, ты чего так оборван-то? Проблемы какие серьёзные были?

— Можно и так сказать, — уклончиво ответил Даниил.

— С законом?

Вопрос прозвучал спокойно, почти равнодушно, но Даниил почувствовал, как сердце ухнуло вниз. Руки инстинктивно сжались в кулаки.

Спокойно. Надо говорить спокойно и убедительно.

Он сделал глубокий вдох, выдохнул.

— Нет, не с законом, — сказал он тихо, стараясь вложить в голос нужную степень смущения и горечи. — Жена выгнала. Застукала меня с другой женщиной. Скандал был жуткий. Она всё забрала — квартиру, машину, деньги, даже нормальную одежду не дала взять, выкинула на лестницу с тем, что на мне было.

Ложь далась легко, слишком легко. Годы работы на Тарханова научили его лгать убедительно, вплетая в выдумку крупицы правдоподобных деталей.

Водитель присвистнул, качая головой.

— Во даёт. Жёстко тебя, брат. Хотя сам виноват, конечно — изменять нехорошо. Но чтоб так…

— Сам виноват, — согласился Даниил, глядя в окно. — Полностью.

— У меня тоже в своё время была подобная история, — водитель затянулся, выпуская дым. — Правда, наоборот. Жена мне изменила с моим же корешом. Представляешь? Десять лет дружбы псу под хвост. Я когда узнал — думал, убью обоих. Серьёзно. Руки тряслись, в глазах темнело.

Он замолчал, глядя на дорогу. Даниил слушал вполуха, механически кивая в нужных местах.

— Но не убил, — продолжил водитель задумчиво. — Остыл, подумал — оно того не стоит. Жизнь-то одна. Нельзя её за этих… ну, в общем, за них портить. Развёлся. Корешу в морду дал один раз — для души и пошёл дальше. Сейчас уже десять лет с другой живу. Вот и получается — иногда такие удары судьбы к лучшему.

Он снова посмотрел в зеркало на Даниила.

— Ты главное не падай духом. Всё наладится, найдёшь работу где-нибудь, на ноги встанешь. Молодой ещё вроде.

— Спасибо, — тихо сказал Даниил. — За поддержку.

— Да ладно, — махнул рукой водитель.

Разговор затих. Даниил смотрел в окно на бегущие мимо поля — выжженные солнцем, пыльные, с редкими перелесками на горизонте.

И вдруг ему захотелось использовать дар.

Просто чуть-чуть. Самую малость, слегка подтолкнуть эмоции водителя — усилить его сочувствие, сделать более щедрым. Может, тот дал бы денег на дорогу или довёз бы дальше, чем до развилки.

Это было бы так просто. Одно лёгкое прикосновение разумом, едва заметный толчок в нужном направлении.

Даниил закрыл глаза, сосредотачиваясь. Нащупал знакомое ощущение внутри себя — тот самый псионический узел, который был частью его существа с тех пор, как он себя помнил. Живой, готовый к использованию. Потянулся к нему мысленно, осторожно, словно к горячей печке. И тут боль взорвалась в голове, острая и всепоглощающая.

Перед внутренним взором вспыхнула та самая картина — бесконечная чёрная пустота. Миллиарды мёртвых звёзд, холодных, погасших, дрейфующих в небытии. Космический холод, от которого стыла душа. И взгляд бездны, безразличный и вечный.

Даниил задохнулся, инстинктивно схватившись за голову обеими руками. Мир поплыл. Поехал в стороны, словно разваливался на куски. В ушах зазвенело, как от удара колокола.

— Эй! — встревоженный голос водителя прорвался сквозь звон. — Эй, парень, ты чего? Тебе плохо?

Мужик резко притормозил, машина дёрнулась. Он обернулся, глядя на Даниила с беспокойством.

— Нормально… — выдавил Даниил сквозь стиснутые зубы, пытаясь дышать. — Просто… мигрень. Голова раскалывается, сейчас пройдёт.

— Может, остановиться? Воды дать?

— Нет, нет, спасибо. Правда. Это… это у меня иногда бывает. Проходит быстро.

Водитель недоверчиво хмыкнул, но развернулся обратно и поехал медленнее, изредка поглядывая в зеркало.

Даниил сидел, зажмурившись, медленно и глубоко дыша через рот. Считал вдохи и выдохи, пытаясь успокоить колотящееся сердце.

Боль отступала постепенно, неохотно. Отпускала по миллиметру, оставляя после себя тошноту, слабость и привкус металла во рту.

Дар. Его чёртов, проклятый дар.

Тот самый, которым он так гордился когда-то. Который делал его особенным среди обычных людей. Опасным и ценным, незаменимым инструментом в руках ФСМБ.

Теперь это было его проклятие — его личный ад. Каждый раз, когда он пытался использовать псионику, в голове вспыхивало эхо того удара. Того чудовищного ментального прикосновения Воронова, которое разорвало его разум на части и показало, насколько он ничтожен.

Это не было физической блокировкой. Нет, его дар всё ещё работал, и он чувствовал его внутри — готовый откликнуться на зов.

Но каждая попытка дотянуться до него вызывала панический, животный ужас и острую боль, словно часть его разума, травмированная встречей с космической бездной, кричала изо всех сил:

«Не смей! Не смей использовать это снова! Вспомни, что случилось! Вспомни, каково это — быть пылинкой перед лицом бесконечности!»

Даниил медленно открыл глаза. Мир вернулся в фокус — размытые поля за окном, салон машины, затылок водителя.

Мужик продолжал вести машину молча, лишь изредка поглядывая в зеркало с беспокойством.

Даниил прислонился лбом к прохладному стеклу окна, глядя на проносящиеся мимо пейзажи. Пыльные поля, редкие деревья и бесконечная дорога.

Впервые в жизни ему придётся полагаться не на силу своего дара, а на удачу. Простую, человеческую удачу.

Водитель высадил его на развилке, как и обещал. Притормозил у обочины, где асфальтированная дорога расходилась на две — одна вела дальше на юг, другая сворачивала на восток.

— Ну вот, парень, моя дорога туда, — он кивнул в сторону восточной развилки. — А тебе, если на юг, прямо топай. Километров через тридцать деревня будет, потом городок небольшой. Авось подберут ещё.

— Спасибо вам огромное, — искренне поблагодарил Даниил, вылезая из машины. — За то, что подвезли и за разговор.

— Да брось ты, — отмахнулся мужик. — Держись там и с бабами осторожнее в следующий раз, — он подмигнул и тронулся с места, помахав рукой на прощание.

Даниил стоял на обочине, глядя вслед удаляющейся машине, пока та не скрылась за поворотом. Потом вздохнул и пошёл дальше пешком.

Солнце клонилось к закату, окрашивая небо в оранжево-розовые тона. Жара спала, но усталость навалилась свинцовой тяжестью. Ноги гудели и желудок урчал, напоминая, что последний раз он ел утром — кусок чёрствого хлеба, оставшийся со вчерашнего дня.

Он шёл, считая шаги, чтобы не думать о голоде и боли в ногах. Сто, двести, триста.

К вечеру, когда небо уже темнело, он увидел огни впереди. Это было придорожное кафе. Небольшое, одноэтажное здание с облупившейся жёлтой штукатуркой и покосившейся вывеской «У Михалыча».

Запах. Боже, этот запах.

Жареное мясо. Лук. Что-то ещё — может, картошка, может, хлеб.

Желудок Даниила свело так сильно, что он остановился посреди дороги, согнувшись и прижав руку к животу, застонал негромко.

Зайти внутрь? Попросить еду? Предложить работу?

Он колебался несколько секунд, потом решительно направился к двери.

Толкнул её. Колокольчик над дверью жалобно звякнул, возвещая о посетителе.

Внутри было тепло, светло и пахло ещё сильнее. Несколько столиков с клеёнчатыми скатертями в красно-белую клетку. Допотопный телевизор в углу, по которому шли вечерние новости. За стойкой — мужчина лет шестидесяти, лысый, с внушительным животом, в грязном белом фартуке.

Михалыч, без сомнений.

Он оторвался от газеты, которую читал, и поднял взгляд на Даниила. Оглядел с ног до головы и нахмурился.

— Тебе чего? — голос недовольный, настороженный. — Кафе уже почти закрывается. Кухня через полчаса перестанет работать.

— Я… — Даниил замялся у порога, чувствуя себя неловко. — Я не покупатель. То есть… у меня денег нет, но я могу поработать! За еду. Посуду помыть, пол подмести, мусор вынести — что угодно.

Михалыч прищурился, внимательно разглядывая его. Взгляд задержался на разорванном рукаве, на грязной робе, на стёртых ботинках.

Даниил стоял, сжав кулаки, ожидая отказа. Приготовился уже развернуться и уйти.

— Руки у тебя есть? — наконец спросил Михалыч. — Рабочие?

— Есть, — быстро кивнул Даниил. — Конечно есть.

— А голова? Соображаешь нормально, или того… — Михалыч покрутил пальцем у виска.

— Соображаю, — заверил Даниил. — Нормально.

Михалыч вздохнул тяжело, как человек, принимающий решение против своей воли.

— Ладно уж. Посудомойка у меня сломалась позавчера, мастера жду уже третий день. Сам не справляюсь — вечером наплыв народа был. Там на кухне гора грязной посуды. Отмоешь всё — дам борща, хлеба и, может, котлету какую найду. Годится?

— Годится! — выдохнул Даниил с облегчением. — Спасибо вам огромное!

— Ну иди уж, чего стоишь. Кухня через ту дверь. Только смотри, чтоб ничего не разбил, а то вычту из твоего ужина, — буркнул Михалыч, но в голосе промелькнула доброта.

Даниил прошёл на кухню. Открыл дверь — и обомлел. Гора — это была настоящая гора грязной посуды.

Тарелки всех размеров, сложенные неустойчивыми стопками. Кастрюли с присохшими остатками супа, сковородки в застывшем жире, столовые приборы вперемешку с чашками, противни, разделочные доски.

Раковина была завалена под завязку и рочий стол тоже. Даже на полу стояли вёдра с грязной посудой.

— Весело, — пробормотал Даниил себе под нос.

Он закатал рукава робы — вернее, то, что от них осталось, рукав-то был разорван — и подошёл к раковине. Открыл кран с горячей водой, нашёл под раковиной бутылку моющего средства, губку и принялся за работу.

Горячая вода обжигала руки — он не привык к физическому труду, кожа была нежной. Моющее средство разъедало пальцы, особенно там, где были мелкие царапины от веток, но Даниил молча тер тарелку за тарелкой, складывая чистые в стопку на столе.

Механическая работа, монотонная и бессмысленная. Даже унизительная для того, кем он был раньше.

Элитный псайкер. Оружие ФСМБ, которое держали в «Зеркале» как самый ценный актив. Человек, способный одним прикосновением разума сломать волю любого, заставить плакать, смеяться, умолять о пощаде. А теперь — мойщик посуды за тарелку супа в придорожной забегаловке.

Даниил усмехнулся. Он чувствовал, что это почему-то было справедливо — абсолютно справедливо.

Он тер сковородку, оттирая присохший жир, и думал о том, сколько людей он сломал за годы службы Тарханову. Сколько жизней разрушил и сколько судеб исковеркал. И вот теперь он сам на дне. Без денег, без дома и без будущего.

Карма, наверное. Если она вообще существует.

Пока он работал, в голове всплывали воспоминания.

Ему было восемь лет.

Маленький Даниил сидел в углу комнаты, сжавшись в комочек, и плакал. Вокруг — разгром: перевёрнутый стул, разбитая ваза. Мама лежала на диване, закрыв лицо руками, всхлипывая.

Папа стоял у окна, отвернувшись.

— Я не хотел, — шептал мальчик сквозь слёзы. — Я не хотел… прости…

Но они не отвечали. Боялись подойти. Потому что полчаса назад он впервые по-настоящему использовал свой дар.

Он просто разозлился. Мама не разрешила ему идти гулять с друзьями и сказала, что он не доделал уроки. Он закричал, затопал ногами — обычная детская истерика, но что-то внутри него щёлкнуло. Щелкнуло и… волна ярости выплеснулась наружу. Ярости, усиленной в сотни раз и направленной на родителей.

Мама закричала и упала на пол, сжавшись. Папа схватился за грудь, побелев.

Даниил испугался и отступил. Сразу, инстинктивно.

Но было поздно. Родители смотрели на него теперь не как на сына, а как на монстра.

Через неделю пришли люди.

Двое мужчин в тёмных костюмах. Женщина с планшетом. Они разговаривали с родителями тихо, вежливо. Показывали документы — это были ФСМБ.

Мама плакала. Папа стоял молча, сжав губы.

— Мы не заберём его насильно, — говорила женщина мягко. — Но вы должны понимать — его дар опасен. Без обучения он может навредить и себе, и окружающим. В «Зеркале» ему помогут. Научат контролировать способности, дадут образование. Он будет в безопасности.

Безопасность. Контроль. Помощь. Ложь, завёрнутая в красивые слова.

Даниил помнил, как его вели по коридорам «Зеркала». Помнил первую камеру. Двадцать квадратных метров: кровать, стол и стул.

И подавители. Тихое гудение в стенах, которое давило на разум, не давая использовать дар.

— Добро пожаловать, Даниил, — сказал инструктор. Высокий мужчина с холодным взглядом. — Здесь ты научишься быть полезным.

Полезным оружием.

Даниил вздрогнул, возвращаясь в настоящее. Тарелка выскользнула из рук и с грохотом упала в раковину.

— Эй, аккуратнее там! — крикнул Михалыч из зала.

— Извините, — отозвался Даниил, поднимая тарелку.

Цела. Повезло.

Он продолжил мыть, но воспоминания не отпускали.

Всю неделю, что он был в бегах, Даниил думал о Калеве Воронове. Не мог не думать, даже если хотел.

Тот удар — ментальное прикосновение, которое чуть не разорвало его разум на части, как разрывают лист бумаги — преследовал его постоянно. Каждую ночь в снах, в моменты тишины, когда не на чем было сосредоточиться и в каждой попытке использовать свой дар. Бесконечное эхо той встречи.

Сначала был только панический, животный ужас перед тем, что он увидел. Перед космическим безразличием существа, для которого он был меньше пылинки, даже меньше атома.

Но потом, постепенно, по мере того как острый ужас притуплялся и сменялся глухим фоновым страхом, приходило понимание.

Воронов мог его уничтожить. Легко, небрежно, буквально одним движением мысли. Мог стереть разум в пыль, как стирают мел с доски. Превратить в овощ, оставить лишь пустую оболочку без воспоминаний, без сознания, без малейшей искры того, что делало Даниила Даниилом, но… он этого не сделал.

Просто показал Даниилу его настоящее место в мире. Насколько тот ничтожен в масштабе реальности. Истину, от которой невозможно было отвернуться.

«Ты думал, что ты хищник? — словно говорил тот удар. — Ты думал, что твоя сила что-то значит? Что ты особенный? Опасный? Важный? Взгляни на реальность. На настоящую реальность. Ты — насекомое. Пылинка. Мимолётная искра сознания в бесконечном океане пустоты. А я… я — сама бесконечность».

Воронов преподал ему жестокий урок.

Даниил медленно ополоснул последнюю тарелку под струёй холодной воды. Поставил её аккуратно в стопку на столе. Вытер руки о старую, насквозь промокшую тряпку.

Он, как никто другой, понимал природу ментальной силы. Годы в «Зеркале» — вся его жизнь, по сути — научили его чувствовать тонкие нюансы псионики. Различать типы воздействия, анализировать структуру ментальных атак. Понимать, где грубая сила, где изящная манипуляция, где искусство.

И то, что сделал Воронов, не было атакой в привычном смысле. Это было… касание. Прикосновение к самой сути реальности. К фундаментальным законам, на которых держится мир.

Словно Воронов не использовал псионику как инструмент. Словно он сам был псионикой. Ну, или чем-то большим, чем просто сила. Фундаментальным законом, как гравитация или время.

Даниил почувствовал, как по спине ползут мурашки от этой мысли.

Воронов разрушил «Зеркало» — самый защищённый объект ФСМБ в стране. Освободил всех заключённых одним ударом. Но Даниила… отпустил.

Почему?

Этот вопрос грыз его изнутри всю неделю.

Может, потому что счёл недостойным внимания? Слишком ничтожным и незначительным, чтобы тратить на него силы?

Или…

Или это тоже был урок?

«Ты свободен. Впервые в жизни по-настоящему свободен. Теперь реши сам — кем ты будешь. Останешься монстром, каким тебя сделали? Или станешь человеком?»

Даниил покачал головой, резко отгоняя эти мысли. Они заводили в тупик, в бесконечную рефлексию, от которой начинала болеть голова ещё сильнее.

— Готово! — крикнул он громче, чем собирался, выходя из кухни.

Михалыч оторвался от газеты, которую снова читал. Прошёл на кухню, окинул взглядом стопки чистых тарелок, заглянул в раковину. Провёл пальцем по краю одной из кастрюль, проверяя.

Кивнул с одобрением.

— Неплохо, парень. Чисто. Даже жир весь оттёр, молодец. Садись за тот столик у окна, накормлю как обещал.

Даниил опустился на продавленный стул, чувствуя, как ноги подкашиваются от усталости. Только сейчас он осознал, как сильно вымотался.

Через пару минут Михалыч вернулся с подносом. Поставил перед Даниилом большую, почти до краёв наполненную миску густого борща со сметаной. Рядом — ломоть чёрного хлеба, толстый, с хрустящей корочкой. Кружку холодной воды. И, неожиданно, — большую котлету на отдельной тарелке.

— Обещал ведь, — буркнул Михалыч, увидев удивлённый взгляд Даниила. — Ешь давай, пока горячее.

— Спасибо, — выдохнул Даниил.

Он набросился на еду, даже не пытаясь соблюдать приличия. Ел жадно, обжигаясь горячим борщом, запивая большими глотками холодной воды. Откусывал огромные куски хлеба. Котлета исчезла за считанные секунды.

Михалыч стоял рядом, облокотившись на стойку, и смотрел на него со смесью сочувствия и любопытства. Покачивал головой.

— Давно не ел, видать?

— Угу, — промычал Даниил с набитым ртом. Проглотил. — Со вчерашнего утра и то — кусок хлеба.

— Тяжело тебе, парень. Видно же. — Михалыч помолчал, потом спросил осторожно: — Откуда идёшь-то?

— Издалека, — уклончиво ответил Даниил, зачерпывая остатки борща со дна миски.

— Ну это понятно, что издалека. Я смотрю — ты не местный совсем. Акцент другой, манера говорить. Да и вид… — Михалыч замолчал, не закончив фразу.

Даниил поднял глаза от пустой уже миски.

— С севера. Очень далеко с севера. Ушёл оттуда и не планирую возвращаться.

— А куда путь держишь? Цель какая есть?

Вопрос завис в воздухе.

Даниил замер с кружкой воды на полпути ко рту.

Куда он идёт? Хороший вопрос. Чертовски хороший вопрос. Он не знал, вообще понятия не имел.

Просто на юг. Прочь от столицы. Прочь от «Зеркала» — или того, что от него осталось. Прочь от призраков прошлого, которые преследовали его по пятам.

Но конкретной цели или пункта назначения не было.

— Не знаю, — медленно ответил он, опуская кружку на стол. — Просто иду куда дорога выведет, туда и приду.

Михалыч хмыкнул, качая головой.

— Философ, значит. Романтик. — В его голосе не было насмешки, скорее что-то вроде понимания. — Ладно. Твоё дело. Доешь — можешь идти дальше. Или… — он замялся, почесав лысину. — Слушай, а хочешь переночевать? У меня тут на задворках сарай есть. Чистый, сухой, сено свежее лежит. Замок на двери есть, изнутри закрыться можешь. Всяко лучше, чем под кустом в поле.

Даниил поднял на него глаза. Широко распахнутые, полные искренней, почти детской благодарности.

— Серьёзно? Вы… вы правда разрешите?

— Чего там разрешать-то. Пустует всё равно. Раньше там инструменты хранил, теперь всё в подсобку перенёс, так что свободен. Только утром уйдёшь тихо, чтоб соседи не видели, а то начнут языками чесать, мол, Михалыч бомжей приютил. — Он усмехнулся. — Хотя не впервой, если честно. Раза три уже таким, как ты, помогал. Мир жестокий, кому-то везёт, кому-то нет.

— Спасибо, — Даниил сглотнул комок в горле. — Правда, огромное спасибо. Но… я, наверное, пойду дальше.

Михалыч удивлённо поднял брови.

— Дальше? Сейчас? Парень, уже темнеет. Куда ты пойдёшь в такую темень?

— Я… привык ночевать на улице, — соврал Даниил, отводя взгляд. — И вообще, не хочу вас затруднять.

На самом деле причина была другой. Слишком близко к людям. Много внимания да и опасно это. Вдруг кто-то узнает? Вдруг его ищут? ФСМБ не могла просто так забыть о побеге из «Зеркала». Могли разослать ориентировки: фотографии или описание. А Михалыч — добрый человек. Если к нему придут с вопросами, он не сможет хорошо соврать. Расскажет про оборванного парня, который мыл посуду за еду. И тогда след приведёт сюда. Нет, лучше держаться подальше от людей.

Михалыч посмотрел на него долгим, оценивающим взглядом. Потом вздохнул.

— Ну, дело твоё. Не хочешь — не надо. Только осторожнее там. В лесу волки бывают. Редко, но бывают.

— Буду осторожен, — пообещал Даниил. — Ещё раз спасибо. За всё.

Михалыч махнул рукой, возвращаясь к своей газете.

— Иди уж. Береги себя, парень.

Даниил вышел из кафе в сгущающиеся сумерки.

Постоял немного на крыльце, вдыхая вечерний воздух — прохладный, пахнущий полями и дальней грозой. Небо на западе ещё светилось оранжевым, но тьма уже наступала быстро.

Он направился дальше по дороге, держась обочины.

Шёл минут двадцать, может, полчаса, пока не заметил справа от дороги небольшую рощу — густую, тёмную, манящую укрытием. За деревьями слышался монотонный шум воды — река протекала где-то совсем близко.

Идеальное место. Укрытие от чужих глаз, вода поблизости, и главное — никого вокруг на километры.

Даниил свернул с дороги и углубился между деревьями. Нашёл небольшую поляну у самой кромки воды. Собрал сухие ветки — их было достаточно после жаркого лета. Разжёг костёр, используя остатки спичек, которые стащил ещё позавчера на одной из заправок.

Пламя разгорелось быстро, жадно, отбрасывая тёплый оранжевый свет на стволы окружающих деревьев и создавая круг безопасности в темноте.

Даниил сел у огня, протянув руки к теплу, и просто смотрел на танцующие языки пламени. Гипнотизирующее зрелище, древнее и успокаивающее.

За рекой, где-то в темноте леса, кто-то ухал протяжно и тревожно — сова, наверное, вышла на охоту. Ветер шелестел листвой над головой, принося запах влаги и речного ила. Где-то вдалеке плеснула рыба, нарушив гладь воды.

Звуки живого мира. Свободного мира, мира, который продолжал существовать независимо от человеческих драм и трагедий.

Даниил медленно откинулся назад, опираясь на руки, и посмотрел на небо сквозь просветы между кронами деревьев.

Звёзды. Бесконечное множество звёзд, рассыпанных по чёрному бархатному полотну ночи. Живые, мерцающие, тёплые точки света — не холодные мёртвые призраки из видения Воронова, а настоящие, горящие солнца где-то невероятно далеко.

Он смотрел на них долго, не отрываясь, и чувствовал нечто странное, почти забытое — свободу. Настоящую, физическую, осязаемую свободу.

Не было стен камеры, сжимающих со всех сторон. Не было подавителей, гудящих в ушах и давящих на разум тяжестью. Не было надзирателей с их холодными взглядами. Не было приказов Тарханова, определяющих каждый его шаг.

Только он сам, костёр перед ним, река за спиной и бесконечное ночное небо над головой.