Тайна предтеч

Глава 4 Пределы логовищ

— Зоя, я не могу убивать людей просто потому, что ты об этом попросила! — ловчему приходилось шептать, чтобы не услышали конвойные.

— Почему? Ты же крутой.

Босой тяжело вздохнул, сдерживая ругательства. Пока молчала, Зоя была идеальной спутницей: разводила костер, готовила, мыла походные чашки и даже постирать одежду предложила. Когда же открывала рот…

— Много убивать не нужно, устать не успеешь. Хватит одного. С тупой рожей и огромными плечами. Его зовут Тур. Это он убил отца, я точно тебе говорю.

— Ты сама видела?

— Никто не видел. Но это Тур, я уверена.

— Разговорчики! — вмешался в их шушуканье командовавший конвоем Дикий. — Колено прострелю.

Зоя без промедления склонилась к его колену, делая вид, что внимательно его осматривает.

— Зачем? Тебе так не нравится собственное колено? Как по мне, так отличное колено. Лучше отдай его мне.

Кто-то из конвойных хохотнул. Лицо Дикого скривилось в гримасе непонимания, а потом злости.

— Я прострелю колено твоему дружку. А потом еще одно — ему же, потому что тебя трогать Серп запретил.

Сказано это было просто и буднично, и Босой ни на секунду не сомневался, что у Дикого рука не дрогнет. Успеет ли он выстрелить — вопрос другой, но проверять не стоило.

Никогда еще не видел Босой столь хорошо вооруженного отряда. Три арбалетчика, два мужика с палицами и командир, напоказ поигрывающий полновесным мечом, то ли найденным где-то в руинах, то ли выкованным в глубоко под землей спрятанной кузнице. Все в одинаковых кожаных куртках с накинутыми поверх плащами.

Оружие не прятали, несли напоказ. Гррахов словно не боялись, а может быть хорошо знали их маршруты и привычки, а потому были уверены, что в это время никто из хозяев планеты поблизости не появится.

Босой на их месте проявил бы больше осмотрительности. Сам он часто носил с собой «запрещенные» предметы, но исключительно скрытно, в рюкзаке или под одеждой. Вот так вот, напоказ… Сколько хороших парней сгинуло из-за потерянной на миг бдительности? Не сосчитать. Гррахи нападали без предупреждения, иногда даже не показываясь из-за облаков. Вспышка — и нет человека, одна только кровавая пыль. Или даже без вспышки.

Конвойные же шли, не пытаясь скрываться. Явно не без причины. Хотели напугать? Робкому человеку меч достаточно один раз показать, а кто с первого раза не испугался и с третьего не забоится. Смысл опасной показухи был явно в другом.

Уверенные в собственной силе, они знали, что ловчий не станет сопротивляться, отдаст рабыню и уйдет из поселка навсегда. И едва выйдет за его пределы — разнесет по округе, какие серповцы грозные воины. По всем соседним поселкам расскажет, да еще и преувеличит, теша собственное эго, что арбалетчиков было минимум двадцать, и с десяток отморозков с палицами.

Положа руку на сердце, охотников на чудищ всегда считали теми еще фантазерами. Хотя бы потому, что многое, что они видят собственными глазами, другим людям и в страшном сне не приснится. Так что расчёт на оскорбленное самолюбие ловчего был с точки зрения обывателя верным.

Может кого-то это и отвратит иметь честные дела с опасными соседями. Остальные же проникнутся страхом, а значит и уважением. Перед такими больше не нужно будет трясти оружием. Чуть поднажать, одним только голосом или взглядом, и брать свое, пусть это хорошие цены во время торга или молоденькая девчонка.

Зоя так и не рассказала в точности, из-за чего у ее семьи пошел разлад с серповскими, только то, что они убили ее отца, чтобы ее саму обманом обратить в рабство. Поди зацепилась языком на торгу и нанесла кому-то из серповцев нестерпимое оскорбление, или, еще не лучше, на людях отказала в сватовстве.

И пошло поехало. Вспыхнувшая вражда сначала прокатилась лавиной по отцу, потом превратила ее в рабыню, а теперь вот и ловчий вынужден под конвоем плестись к главе поселка, едва ли не на поклон. Вот уж прав народ, говоря, что все беды от баб.

Можно было раскидать конвойных и убежать, перекинув рабыню через плечо, но пока самоуважению Босому не нанесли слишком уж ощутимый урон. Подумаешь, попросили пройти к главе поселка без должного пиетета и окружили со всех сторон, словно это могло помешать ловчему уйти в любой момент и в любом направлении.

«Я не могу убивать людей просто потому, что мне так захотелось, — повторял про себя Босой, и добавлял, — и тем более, если этого захотелось вздорной девчонке».

Воевать с поселениями Босому еще не приходилось. С чудищами — пожалуйста. И в лесах, и на болотах, и в подземельях, разве что в горах еще не случалось. А вот с людьми…

Хотя, если подумать, разница не слишком большая. Человеческое селение — вроде муравейника. Та же иерархия, обязанности и способ защищаться. Есть работяги, выполняющие одну и ту же монотонную работу. Есть солдаты, один на десять или на двадцать работников, в зависимости от агрессивности вида. Есть командиры, каждый из которых управляет небольшим отрядом, командиры командиров, и так далее, вплоть до самого главгада.

Но если крысы или тараканы никогда не выходили за пределы своих логовищ, границы которых сильно напоминали большие круги, то муравьи прокладывали подчас удивительно длинные тропы. Ну чем не людские поселки и их торговые пути, если представить вдруг, что человек — это только особенный вид чудища?

Вот и воины человеческого муравейника налицо. Идут, ощерив жвала, покачивая широкими плечами, пугают пленников грозным видом. Чтобы добраться до Серпа, придется обезвредить два, а то и три таких отряда.

У Босого невольно зачесались руки. Этих чудищ он знал лучше остальных. Доведись штурмовать поселок ночью, неожиданно, он был бы уверен в успехе: и половины жизненной шкалы не потратит, пока доберется до главаря.

Вот только вместо муравьев в этом логовище были люди, которые, если спросить, наверняка и Серпом сыты по горло и его самодурством. Ведь не нападают вроде соседи, и дикие звери не подходят по ночам к дверям домов? Зачем тогда тратить силы на собственный боевой отряд?

— Ловчий! Здравствуй, мой добрый друг! — Винник сидел в пыли у широких ворот, ведущих во двор большой мастерской, в которой и делались те самые знаменитые бочонки, — Я уж боялся, не увижу тебя больше. Не думал, что ты дашься в руки этим верзилам.

Старик ужом проскользнул между конвойными. Его пропустили без возражений, но и без малейшего уважения, как помеху, с которой приходится мириться.

— Когда Серп заговорит с тобой, — Винник взял Босого под локоть, — Не робей, но и зря не скандаль. Говори все, как есть, чего хочешь. Серп мужик горячий, но деловой. Скажу тебе по секрету, он за девчонку планировал отдать Зайцу тридцать золотых. Пусть отдаст их тебе. А что ты там с Зайцем у свалки на самом деле не поделил, молчи. Я, если что, совру, что это крыса его убила.

Причины внезапной горячей любви старика, да и с чего он взял, что с Зайцем у свалки состоялся конфликт, Босой выяснять не стал. Да и пожелай — не успел бы. Его с Зоей завели во двор, и разговаривать стало некогда.

Их ждали. Сам Серп, коренастый большеголовый мужик, коротко стриженный и гладко выбритый, стоял у крыльца мастерской. По обе руки от него — сыновья, Тур и Бор, такие же кряжистые и тяжелые. Наверняка, что один, что другой, могли за рога удержать молодого бычка, а то и свернуть ему голову. На торгу таких показывать людям на потеху: чтобы гнули толстенные железки, отрывали от земли неподъемные камни и таскали на одной руке сразу по десятку ребятишек.

Тур выглядел моложе, если судить по гладкому без единой морщинки лицу и еще пока не сгорбленной работой и жизненными переживаниями позе. Но в его глазах, довольно прищуренных, плескалась совершенно недетское торжество. Босой без труда прочитал в его взгляде свою будущую судьбу. А заодно и судьбу Зои.

При виде подобных здоровяков Босой всегда испытывал неловкость за свою неказистую худобу. Пусть и знал, что интерфейс дает ему несравнимое преимущество, а не мог, хоть ты тресни, справиться с собой: терялся, невольно опускал глаза и искал, куда спрятать тонкие, не то, что у серповцев, руки.

На этот раз неловкое смущение сыграло ловчему на руку. Он и сдерживаться не стал, открыто показывая, что не знает, как себя вести, и не может взглянуть главе поселка в глаза.

Серп тоже не торопился вступать в разговор, присматриваясь, кого к нему привели: испуганного пленника, возмущенного попранной гордостью бродягу или непримиримого врага, которого если и удастся сломить, то только силой?

То, что увидел поселковый глава ему очень понравилось.

— Значит, это ты тот самый Ловчий? Можешь не отвечать, я и без тебя все знаю. — Серп повел вокруг руками. — Народ говорит, ты вчера взял у Рябого заказ на крыс и ушел на свалку. Народ говорит, там ты убил Зайца и присвоил себе мою рабыню.

— Серп! — попытался вступиться Винник, — Но я же…

— Я тебя еще не спрашивал, — угрожающе рыкнул в ответ Серп, — Вот как спрошу, тогда и заговоришь.

Старику пришлось замолчать.

— Народ говорит, ты убил Зайца, присвоил себе мою рабыню и после этого осмелился явиться в мой поселок. Народ говорит, ты принуждал Рябого к невыгодному для него торгу, хотя он передал мой запрет на любые дела с убийцами и ворами. Тебе есть, что сказать в свое оправдание перед народом?

Слова проходили мимо ушей Босого. Стоило Серпу заговорить, и план мирно договориться растаял как дым. Ловчий все еще не хотел воевать с поселком, но полностью избежать конфликта становилось невозможным.

И уже не важно стало, что еще скажет Серп, и какого ответа он ждет, и как бы мог пройти торг, и почему Винник так упорно встает на сторон ловчего. Сознание Босого отключилось от лишних внешних раздражителей и воспринимало сейчас только важное, для боя и выживания.

Два человека за спиной, два слева, два справа, Серп и сыновья в противоположном конце двора. Все сытые, сильные, но… обычные. А еще слишком уверенные в себе. Привыкли иметь дело с такими же обычными противниками, не способными продемонстрировать что-то неожиданное. Засунуть их на третий, да что там — даже на второй уровень крысиного логова — не выйдет ни один. А Босой выбрался. И сейчас тоже собирался выйти победителем.

И по возможности никого не убить, как бы Зоя это не хотела.

— Нечего сказать народу? — Серп объяснил молчание ловчего по-своему, — На том и порешим.

— Серп, — снова взвился Винник, поднимая руку вверх, словно школьник, — Дорогой мой друг, мне есть что сказать…

На него не обратил внимание даже Босой, которому хотелось только одного — чтобы в ключевой момент старик не путался под ногами. Серп слова Винника тоже проигнорировал, и бросил тому конвойному, что стоял ближе всего к Зое:

— Заберите девчонку.

Мужик шагнул к рабыне и положил руку ей на плечо, и все, что произошло дальше, соединилось для Босого в одно движение.

Он, вроде бы как не ожидавший такого поворота событий, раскрыл от удивления рот и суетливо повернулся, путаясь в ногах. Грубая подошва его сапога при этом «случайно» оказалась на стопе схватившего Зою конвойного. Хрустнули хрящики, точно там, где стопа переходит в ногу. Конвойный вскрикнул от неожиданной боли и, едва не упав, подсел на колено.

Будто желая помочь, Босой схватил его за предплечье, сжав руку ровно настолько, чтобы под пальцами лопнула хрупкая лучевая кость. Мужик и не знал, наверное, что есть у него такая. И что существуют в мире такие пальцы, что способны ломать, как тонкое стекло, его толстые привыкшие к тяжелой работе руки.

О том, чтобы уводить рабыню, серповец уже не думал, пытаясь хотя бы встать. Босой снова потянулся ему помочь. Мужик отшатнулся, потому что каждое прикосновение ловчего приносило жгучую боль, оперся на подломанную стопу и грохнулся навзничь, выпустив из здоровой руки арбалет.

Босой скорчил гримасу окончательно испуганного человека, посмотрел на второго арбалетчика, подзывая помочь. Тот, к его чести, сначала оглянулся на командира и только когда получил ответный кивок, наклонился к товарищу. Босой услужливо подставил руки, принял мешавший конвойному арбалет и тут же разрядил его ему в бедро, выводя из строя второго противника.

Теперь уже незачем было строить из себя дурачка. Даже если притворство сработает — противник получит время на перегруппировку, и взломать его оборону будет сложнее.

В арсенале Босого было еще множество предоставленных интерфейсом сюрпризов.

Первая треть шкалы силы, заполнившаяся, когда он таскал кирпичи, дала лишь некоторое усиление мышц. А вот вторая подарила то, что уже испытали на себе конвойные — способность создавать мгновенное, но невероятно большое усилие, позволявшее сломать все, что вообще можно было надломить за счет крепости человеческого тела. Окончательное заполнение шкалы силы позволило создавать короткое, но невероятно мощное мышечное усилие, позволявшее, например, оторвать от земли целого быка, или даже телегу, и даже продержать их навесу несколько мгновений. После такого, правда, потом долго болели суставы и позвоночник, но Босому не так часто приходилось использовать дар шкалы силы на полную.

Сейчас, например, он вообще не планировал обойтись только эффектами от шкалы скорости.

Шкалу скорости Босой сумел прокачать только на две части из трех, но и этого хватило, чтобы освоить короткий взрывной рывок, позволявший перемещаться на несколько шагов в три или даже четыре раза быстрее обычного человека. Раз — и ты уже за спиной у противника.

Этого было достаточно, чтобы оказаться рядом с оставшимся, третьим, стрелком, и получить лишние полсекунды на то, чтобы слегка подправить поднимавшийся арбалет в сторону мужиков с булавами. На спусковую скобу стрелок нажал сам, хотя и понимал уже, наверное, что стреляет в своего. На рывок пришлось потратить двадцать процентов шкалы выносливости.

Обычным ударом, разве что направленным точно в солнечное сплетение, Босой отправил его в нокаут и снова форсировал события. Мгновенно переместившись вплотную к Серпу, он таранным ударом снес его с ног, отправив валяться на крыльце, и вырубил, одного за другим, обоих братьев. Еще двадцать процентов на рывок.

Выносливости осталось всего на два рывка, или на два сверхусилия, или на один взрывное сверхусилие и один сильный удар. Немного, но серповцы об этом не знали.

Мечник и оставшийся конвойный к этому времени очухались, но Ловчий не стал проверять их сноровку. Он вытащил складень и приставил его к горлу Серпа. Противники все как один застыли.

— Зоя! — пронесся по двору вопль Винника. — Зойка! Остановись!

Не оглядываясь, Босой понял, что сейчас происходит за его спиной. И еще понял, что даже если успеет остановить девчонку — потеряет контроль над ситуацией, чего допустить было никак нельзя. Тяжесть того, что сейчас неизбежно произойдет, прямо в эти секунды, обрушилась на его страшным отчаянием.

— Зойка! — еще раз выкрикнул Винник.

Ловчий без труда представил, как направляемое тонкой, но уверенной рукой Зои лезвие входит в живот Тура. Что эты будет? Подобранный на земле арбалетный болт? Спрятанный под плащом клинок от посоха Винника, который ловкая девчонка умудрилась вытащить? Или заранее спрятанный под одеждой ножик, чуть больше ладони длинной, которым рабыня так умело орудовала во время ужина?

Что бы это ни было, Босой знал, что она сделает попытку. Должен был предугадать, но не подумал, не предотвратил, и теперь даже представить не мог, с какими последствиями придется столкнуться. Одно дело увести у Серпа рабыню, которая в общем-то и не совсем его, и другое — быть причиной убийства его сына.

Он осторожно обернулся, не отводя складень от горла Серпа. Зоя занесла над животом Тура массивные вилы с поблескивающими, видимо недавно заточенными наконечниками зубьев. Осталось лишь нажать, но Зоя не нажимала. Только дрожала и, кажется, плакала, но не от страха, а от злости.

— Ну и чего ты? — Босой уже принял реальность, в которой Зоя убила сына Серпа, и недоведенное до конца действие раздражало его.

— Это не он, — процедила Зоя сквозь поклацивающие зубы.

— С чего ты взяла?

— Запах. Убивший отца человек оставил другой запах.

— Где они будут нас ждать? — Босой осторожно высунулся из стены ивовых зарослей, пытаясь разглядеть в степи погоню. Он на ходу жевал сушеное мясо, старательно восстанавливая выносливость.

— На переправе, — пожал плечами Винник, — На обеих дорогах — в Грачи и на Вольницу. На большее у Серпа не хватит людей. Да и податься больше некуда. Селений вокруг свалки немало, но именно отсюда дороги только две. И на обеих нас будут ждать. И если удастся миновать серповских, дальше будут ждать грачевские и вольницкие. Выслужиться перед Серпом никто шанса не упустит.

— А вверх по реке?

— Болото. Трясина. Огромные лягушки. Сожрут и не заметят.

— Значит, туда и пойдем, — Босой уверенно кивнул в сторону болота, — Там нас точно никто не ждет.

Босой с Винником и Зоей без труда покинули поселок, но люди — не чудища. Для серповских бойцов пределы их логовища, где они полновластные короли и хозяева, не ограничивались пределами селения. Да и что там, судя по словам Винника, они и соседние поселки полностью контролировали. А значит, будут преследовать, долго и упорно, абсолютно уверенные в своей правоте и силе.

Беглецы снова углубились в прибрежный ивняк, боясь выдать себя неосторожным движением. Налетающий с реки ветер маскировал их, и все же стоило быть осторожнее.

Погоня шла по пятам. Серповцы очухались намного быстрее, чем хотелось бы. Перевязали раненых, собрали и вооружили еще полтора десятка мужиков и выдвинулись в погоню за обидчиками, тем более, что Босой, впопыхах, рванул вверх по реке, не догадавшись расспросить Винника, есть ли там места, где можно скрыться.

Слишком привык быть один. Не учел, что ни девчонка, ни старик не смогут долго бежать, без устали взбираться на крутые склоны холмов и столь же резво спускаться вниз, без боязни подвернуть ногу, а то и переломать кости, сверзившись с неожиданно открывшегося под ногами обрыва.

Если же не перемахивать гряды холмов напрямик, через вершины, из бочонковской долины выходов было всего три: по дорогам и через брод. В первые часы еще можно было воспользоваться этими проходами, теперь же оставалось только прятаться в зарослях, в надежде, что до темноты не найдут. Был еще вариант перебраться через реку не на месте общего брода, а вплавь. Плыть наугад было слишком опасно — в водных глубинах таилось чудищ не меньше, чем на земле.

С одной Зоей Босой бы еще вышел, держа ее на опасных участках на руках и подпаивая отваром из крысиных лап. А вот дед стал настоящей проблемой. Он с трудом поспевал за и без того сдерживавшим шаг ловчим и едва справлялся с одышкой, с каждым вздохом окуривая спутников запахом перегара.

«По-моему, он за нами следит, — вынесла свой вердикт Зойка, — дождется своих и воткнет нож в спину».

Босой не стал с ней спорить. Старик действительно вызвал подозрения. И все же там, во дворе, он стоял рядом с Зоей, и когда Серп скомандовал: «Заберите девчонку» — невольно дернулся ее защищать. Готовый к бою Босой внимательно следил за стариком и хорошо видел его попытку. Если бы не то движение, внезапное, непродуманное, а значит искреннее, он бы деда рядом терпеть не стал.

— Уверен, что ты хорошо знаешь свое дело, мой дорогой друг, и все же ты не поделишься с нами, что мы будем делать в трясинах? Глубоко в них никто никогда не ходил, а чужие, что забредали по скудоумию, еще ни разу не возвращались.

— Потому что не знали, как ходить. Скажи лучше, есть ли там такое место, чтобы от края болота прямо в центр вела тропинка?

— Есть… — Винник удивился, вспомнив, что у края болота и вправду можно было рассмотреть уходящую в глубину трясин тропку, — есть там такая. А ты откуда знаешь?

— Значит, говоришь, там одни лягушки и тритоны? И больше нет никого?

— Вглубь я не заходил, — старик в задумчивости почесал лоб, — а с краю видно только их.

Босой кивнул, стараясь передать спутникам часть своей уверенности.

— Далеко мы заходить не будем. Отсидимся до ночи на окраине, а потом попробуем воспользоваться темнотой и уйти до утра подальше. Показывай, где тропинка.

Ивняк кончился. По полю шли пригнувшись, залегая время от времени в оврагах. Идти оставалось совсем немного, но на подходе к болоту беглецов ждал дозор из трех арбалетчиков, внимательно просматривавших все подходы к тропе.

— Просчитали нас… — разочарованно протянул Винник, — поняли, где постарается спрятаться ловчий.

Уходить назад в ивняк было поздно, а укрываться в неглубокой канаве бессмысленно. Рано или поздно их заметят, и останется только сдаться.

Босой, конечно, мог бы потратить остатки выносливости, и постараться нейтрализовать стрелков, вот только, как ни крути, как минимум один болт в него попадет, а то и два. Есть ли гарантия, что он успеет восстановиться, прежде, чем подойдут новые враги?

— Выходи туда, — Босой указал Виннику на пригорок неподалеку, — делай вид, что у тебя подвернута нога. Позови их. Скажи, что мы тебя бросили и ушли через холмы. Будут подзывать — упади. Главное, чтобы они сами подошли как можно ближе.

Старик выполнил команду без вопросов, с первых минут побега признав ловчего за командира.

Операция удалась. Двое из троих стрелков, довольные, что нашли хотя бы одного из беглецов, подошли к старику. Насмехаясь, заставляли его подняться и идти самостоятельно. Винник при этом очень натурально стонал, показывая «поврежденную» лодыжку.

Босой выскочил к ним со спины, бесшумно и стремительно. Серповцы и сообразить не успели, как оба оказались на земле без сознания. Их оставшийся вдалеке товарищ закричал возмущенно, трес руками и ругался, но стрелять не стал, боясь задеть своих. И подходить не стал, понимая, что с первого выстрела может и не суметь навредить Ловчему, а снарядить второй болт ему уже никто не даст.

— Может их связать? — предложил Винник.

— Если третий не убежит прямо сейчас, то развяжет их, как только мы отойдем. Они возьмут любую палку и заблокируют нам выход на тропу. Если же он убежит со страху — мы, получается, оставим их здесь на ночь. А кто знает, чьи еще тут логовища, и кто по ночам из-под холмов вылезает. Связывать их смысла нет.

— А что тогда делать? — Зою передернуло от одной мысли, что ночью по степи бродят загадочные невидимые во мраке чудища. — От них воняет, они жалкие никчемные людишки, но жалко ведь. Вдруг и правда… Есть тут кто….

Босой кивнул в сторону болота.

— Уходите. Я догоню.

— Но ты же не… — пришло время пугаться Виннику. В глазах старика мелькнул неподдельный страх от того, что он мог очень серьезно ошибиться в выборе стороны. Серповцы, какими бы ни были негодяями, противников точно бы убивать не стали.

— Уходите, я сказал.

Когда фигуры старика и девчонки скрылись за кромкой оврага, до них донесся отчаянный крик боли. И еще один.

Босой думал, что догонит спутников только у кромки трясин, но его ждали тут же, в овраге.

— Если ты их… Я ухожу. — лицо Винника посерело от напряжения. — Они конечно… Но не настолько же.

— Иди куда хочешь, — Босой прошел мимо старика, и добавил, обращаясь к Зое, — и ты тоже.

Винник выглянул из оврага и тут же облегченно нырнул обратно.

Оставшийся в живых арбалетчик не стал рисковать, укрылся за пригорком и дождался, пока беглецы углубятся в топи. Только после этого он подбежал к раненым товарищам и увел их в сторону селения.

Теперь, когда серповцы скрылись, можно было вернуться на сухое место, но Босой повел спутников напрямую, по участкам сухой поросшей мелкой травой земли, островкам и бродам. По опасным местам он шел первый, дотошно прощупывая дно смастерённой из срубленной березки слегой.

Здесь заканчивались границы логовища людей, и сюда серповцам путь был заказан. Но едва беглецы спаслись от одних монстров, как тут же попали в логовище к другим, несравнимо более опасным.

Трясины встретили беглецов запахом влажной земли, изумрудной зеленью травы, шелестом камыша и криками птиц, стаями перепархивавших с места на место. В зарослях шуршали ящерки, в воду из-под ног упрыгивали испуганные лягушки, обычные, и потому безобидные.

Как и любое другое болото, бочонковские топи давали приют мириадам живых существ, но жизнь здесь кипела больше по краю, там, куда не забредали выведенные новыми хозяевами планеты гиганты.

— Откровенно говоря, мой дорогой друг, — Винник с трудом выдирал ноги из пахнущей тухлыми яйцами болотной жижи. Недвижимая, трясина выглядела и пахла красиво, но стоило ткнуть в нее слегой или ногой, вода взрывалась зловонными пузырьками, — я считал тебя несколько менее жестким. Ни разу не слышал, чтобы ты применял свою силу на людях, даже если относились к тебе не совсем гостеприимно.

— Ты раньше обо мне слышал? Мы были знакомы? — Босой все больше удивлялся старику, чьи разговоры не соответствовали внешнему виду.

Он был похож на опустившегося бродягу, что пропивает каждую попавшую ему в руки монетку. Говорил же как мудрый много повидавший в жизни человек.

Подобный контраст, по мнению ловчего, не имел право на существование. Или человек умен и во всем себя блюдет, или не справляется с жизнью, ходит в рваном тряпье, пьет брагу и становится не годен ни к какому приличному делу. Винник каким-то образом умудрялся совмещать в себе несовместимое.

Даже пробираясь по колено, а иногда и по пояс в грязи, он умудрялся развлекать своих спутников разговорами.

— Я не так уж и давно осел в Бочонках, мой дорогой друг. Года два как. А до тех пор много где побывал, и где бы ни был — всегда с хорошими людьми разговаривал. А хороший человек, ежели его слушают, много может рассказать. Например, об удивительном мальчишке, что который на Дону выловил удивительную рыбину, которая, вопреки обычаям чудищ, не имела логовища и бродила по всей реке. Рыбина та, хоть и была похожа на сома, над обычными наживками смеялась, ловушки обходила, и в руки ловчим не давалась, хоть тресни. Слышал, мой дорогой друг, такую историю?

— Слышал… — Босому про того сома вспоминать было, мягко говоря, неприятно. Если и можно к двадцати четырем годам применять выражение «ошибки молодости», то идея ловить на человека-живца рыбину, способную в один присесть заглотить наживку по пояс, а за второй — с головой, была как раз из таких. Особенно если учитывать, что действовал он как обычно один, а в качестве живца использовал самого себя.

— А я нет! — возмутилась Зоя. — Расскажи!

Винник открыл было рот, начинать рассказ. Босой перебил его, стараясь отогнать неприятное воспоминание:

— Ты и на Дону бывал?

— Бывал. И на Волге. И на Оке.

— На Оке? Там же морозы?

— Зимой морозы. А летом жить можно. Люди везде приспосабливаются. Главное, чтобы в морозный день черный дым столбом не стоял. А если правильно очаг сложить, ночью протопить и днем тепло не выпускать — жить можно.

— А чего тамошние на юг не уходят?

— Всякому мила своя сторона. Да и боятся люди. Уйдешь куда — а как там встретят? Не выйдет ли так, что уж лучше от мороза прятаться, чем потом горючие слезы лить? Я вот, когда к коровянам прибился и Серпа встретил, тоже думал, что получится ладно.

— Ты еще коровян застал?

— А чего их не застать-то было? Вот два года назад все тут коровянами и были. Жили все в одной ферме. Не такая уж и плохая мысль — жить всем вместе. И сытнее, и теплее, и работать сподручнее.

— А Серп откуда пришел?

— Серп-то? С самого начала — не знаю. Говорил только, что устье Днепра он знает хорошо, и в западных землях бывал. А когда я пришел, он здесь и жил, с коровянами. Я и подумал тогда — столько народу, а силы приложить ни к чему не могут. Научил их, чего сам в пути видел: и как крыши складывают, и как оружие для охоты делают. Арбалеты-то у них не покупные. Это я им конструкцию подсказал. И бочонки эти треклятые ладить тоже показал. С них-то все и началось. Как пошла торговля, как потянулись со всех сторон люди — Серпу словно голову сорвало. Все ему мало было, и денег, и людей.

— Грязный шлепок, твой Серп, — вставила Зоя, — и он, и сыночек его недоделанный. Видела, я, конечно и до них коровьи лепешки, но чтобы они ходили, да еще и бочонками торговали?

Девчонка с громким «чпок!» вытащила ногу из трясины. Ее аккуратные кожаные ботиночки превратились в бесформенные комья густого плохо пахнущего ила. Сама она по пояс была покрыта разводами грязи и тины, но нос держала высокого и надменно.

— Думаю, огурцы в их бочонках такие же вонючие и склизские, как и они сами.

— Вот-вот, — горько вздохнул Винник, — из-за поганого характера ты и превратилась из невесты первого парня в округе в рабыню, едва не перессорив при этом два поселка. Хорошо хоть удалось договориться без крови.

— Не была я его невестой! Я ж вроде не жаба и не ослица, чтобы с ним под венец идти. А что уж серповские выкормыши, грязные, к слову, и вонючие, о себе возомнили, дело не мое. Вон, Глашку бы брал. У нее аж кадык ходуном ходил, как серповского сыночка видела. Аж волосы у нее на груди потели, как хотела к нему скорее на…

— Хватит! — оборвал ее Винник, подняв руку в отвращающем жесте, — Ш-ш-ш! Замолчи! И Глашка хорошая девка, и ты не такая королева, чтобы хорошими женихами разбрасываться. Ты девка! А девкам на роду написано терпеть, детишек пестовать, да щи варить. Закрой ты во время сватовства рот, придержи свой язык, сейчас бы меряла обновки, а отец твой ходил в значимых людях. Все были бы довольны и рады. Я сказал — все! Молчок! Разговаривал я уже с тобой, да только ты бестолковая, как моя клюка!

Рабыня обиженно замолчала. Босой же со все большей тревогой всматривался вдаль. По его расчётам, они должны были уже выбраться на тропинку, ее же все не было видно. Да и впереди блестела широкая неприятно свободная от ряски водная гладь. Это значит — ледяные ключи. Это значит — большая глубина и течение, а то и неведомая спрятавшаяся в глубине тварь. Места в логовищах, которые слишком сильно отличались от остальных, всегда стоило обходить по широкой дуге. Озерцо же словно намеренно преграждало путь.

Выхода, меж тем, не было. До тропы нужно было добраться как можно быстрее и обязательно до заката.

— Поплыли! На мелочь подводную внимания не обращайте. Они гадкие, но не опасные. Присосутся если, терпите, потом снимем. Тут немного осталось.

Ноги в глубине натыкались на что-то живое и скользкое, цеплялись за водоросли. В лицо лезла тина, куски грязи и гниющих растений. Вокруг собиралось все больше летающих насекомых. Они жужжали, трещали крыльями, посвистывали, стремясь забраться в рот и уши.

Зоя тихонько попискивала от страха.

Как назло на кромке трясин появились серповцы. Один из арбалетчиков, по всей видимости самый меткий, времени зря не терял. Нашел под ногами пригодную корягу, смастерил из нее опорную сошку, и начал стрелять, прицельно и наверняка.

Первые два болта улетели слишком далеко, а вот третий едва не проткнул Босому рюкзак. Четвертый плюхнулся в воду прямо перед носом, а вот пятый ушел в сторону, скользнул по плечу Винника, содрав кожу до мяса, и отскочил в голову, едва не срезав часть скальпа.

Старик обмяк и начал погружаться в воду. Зоя схватила его за одежду, забилась как попавшая в сетку пичуга, и сама едва не нырнула в черную жижу с головой.

Чертыхнувшись, Босой оттолкнул девчонку, обнял Винника и потащил, проклиная гррахский интерфейс за то, что не предусмотрел возможность прокачки способности плавать. Да и умели ли гррахи плавать вообще? Ни разу за все свои странствия ловчий о подобном не слышал.

Серповцы стрелять перестали, но зато сообразили, что Босой стремится к тропе. Они побежали по ней, рассчитывая успеть быстрее, чем беглецы.

Босой успел приметить, что тропинка шла не прямо, а, вопреки обыкновению, брала влево. Из-за этого и казалось, что добираться до нее было слишком долго. И еще это означало, что забрались они в топи гораздо дальше, чем ожидал ловчий.

И как оказалось дальше, чем ожидали возбужденные скорым окончанием погони серповцы. Один из них вдруг споткнулся, взмахнул руками и рухнул ничком на землю. Его товарищи обернулись, некоторое время смотрели удивленно, как товарищ ёрзает по земле, и наконец бросились ему на помощь, размахивая ножами и выкрикивая проклятия.

Босой подумал, что им не стоило, не зная доподлинно характер здешних чудищ, так громко ругаться. И если кто-то напал на одного из преследователей, значит и беглецы в точно такой же опасности.

Жестом он остановил Зою.

— Не шевелись. Двигайся, только чтобы не утонуть. Плывем вон к тому островку.

На сушу выбрались без приключений. Винник очнулся еще в воде, ощупал голову и сообщил, что хоть голова и кружится, но беспокоиться за него не стоит.

— Главное, не шевелитесь. — проинструктировал спутников ловчий, — Они не реагируют ни на что, кроме движения. Возле них можно хоть песни орать — не оглянутся. Но стоит пошевелиться — и все.

— А они страшные? — с Зои спала вся ее напускная спесь. Она напряжённо озиралась, вздрагивая от любого звука.

— Обычные жабы. Почти. Только большие. Те, что здесь — величиной с собаку. Подальше — с молодого бычка. Но если суетиться — сбегутся все разом. Это не крысы, которые охраняют только свои уровни…

— А что крысы? — Винник держался за голову, иногда кривясь от боли, но все же проявил интерес к беседе, может быть только затем, чтобы отвлечься, — Можно поподробнее?

— Можно, но давай не сейчас. Потом расскажу. Вот только выберемся.

Босому льстил интерес стороннего человека к его опыту. Не часто кто-то интересовался у него именно знаниями, а не обычными для пьяных посиделок захватывающими побасенками. Для таких разговоров у ловчего были заготовлены отдельные истории. Про забредшего зимой в поселок волколака, который хоть и не был оборотнем, но передвигался на задних лапах и любил ночевать в разоренных домах. Про гигантскую змею, выловленную позапрошлым летом в реке Сура.

Змея та была толстой как бревно и такой длинной, что когда голова ее протухла на солнце и завоняла, хвост все еще не показался из воды.

Да мало ли можно было рассказать, а то и придумать? Главное, самому уши почаще держать на макушке, а потом, через село, рассказывать услышанные истории, и вовсе не обязательно как чужие.

Винник же ни о чем таком не расспрашивал, зато заинтересовался устройством крысиного общества. Глядишь, он и сам сможет рассказать что-то полезное.

Мысли ловчего потекли в привычном спокойном ритме. Подумаешь, придется несколько часов просидеть почти без движения. Он уже бывал в похожих местах и прекрасно знал, насколько тупы лягушки, если не устраивать перед ними гонки на скорость.

Главное, чтобы ночью на болоте не появились новые хозяева, какие-нибудь неизвестные еще чудища. Бывало и такое. Не успеешь засветло выбраться с территории логовища привычных знакомых тварей, и в темноте сталкиваешься с действительно страшным противником.

Мимо же серповцев он планировал пробраться без проблем, даже если они останутся у болот на всю ночь. Здесь не их логовище, и не они здесь хозяева. Пусть хоть во все глаза пялятся в темноту — это не помешает умелому ловчему и самому пройти мимо, и девчонку со стариком протащить.

— А-а-а-а-а! А-а-а-а-а! А-а-а-а-а!

Парализованная страхом Зойка уставилась на вынырнувшую из болотной жили морду зеленовато-коричневой жабы. Пока показались лишь глаза и нос, но девчонке хватило и этого.

— З-з-замри, — как можно жестче, чтобы пробиться сквозь пелену охватившей девушку паники, рыкнул Босой, — Не ше-ве-лись!

Зоя тут же вскочила в полный рост и побежала, хотя прятаться на островке было негде. Широкий мускулистый лягушачий язык метнулся вслед, обвился вокруг лодыжки, дернул… Зоя упала ничком, не успев подставить рук.

Того мгновения, на которое она потеряла сознание, чудищу хватило, чтобы протащить ее за ногу к самой кромке омута. Босой бросился на помощь, но когда он подскочил к воде над головой Зои уже сомкнулись черные непроглядные волны.