Тайна предтеч

Глава 2 Чудовища

Кожа на тонких руках Зои посинела от долгой изнурительной стирки в холодной воде ручья. Штаны, рубахи, чужие подолы, простыни и скатерти мелькали перед глазами бесконечной лоскутчатой чередой. Корзина, вода, корзина. Корзина, вода, корзина. И так до бесконечности.

Пальцы сводило от холода, и все же полоскать белье лучше, чем как Леся, дочь сапожника и прачки, стоять у котла для кипячения. Зоя всегда завидовала подруге, ее тонкому мелодичному имени Ле-е-еся и длинным густым черным волосам, доставшимся ей от матери. Все в жизни Леськи было простым и предсказуемым: добрый отец, вечно занятая домашними хлопотами мать, голые пятки, чтобы не снашивать зазря обувь, юбка покороче, чтобы не остаться к шестнадцати старой девой, носатый пахарь в ухажерах, что уже трижды пытался затащить подружку на сеновал, но пока получал отпор. Не пройдет и пары лет, как Леська выскочит замуж, и нарожает родителям таких же бестолковых, как и она сама, внуков.

Когда-то Зоя и свою жизнь видела простой и беспечной. Родители ее пришли в Грачи в поисках лучшей доли, заняли пустующий дом, обосновались, родили дочь и зажили, казалось, счастливо и в достатке, но в тот год, когда Зое стукнуло десять, и в селе начали посматривать на нее как на скорую невесту, несчастья посыпались одно за другим.

Сначала отец, мечтавший стать ловчим и не раз бесстрашно ходивший едва ли не к самому центру свалки, неаккуратно нарвался у самого ее края на рой мушек-мутантов. Он успел выскочить за край полигона и отбежать, но на большее сил не хватило. Пораженный множеством ядовитых укусов, он потерял сознание и обязательно погиб бы, если бы не жена, мать Зои.

Женское сердце почуяло беду и заставило броситься догонять мужа, недавно ушедшего к свалке на промысел. Такое и раньше было: сердце чувствовало неладное, и всегда угадывало — вечером муж возвращался или нездоровый, или после большой неудачи. В тот же раз отчаяние разрывало грудь, и мать Зои побежала за мужем, не жалея ног. Прибежала, нашла, издалека усмотрев в кустах неподвижное тело, подхватила на спину и протащила много километров, ни разу не присев и не застонав.

Мужа спасла, пусть и остался он до конца жизни мало на что способным калекой, а вот себя не уберегла. Этой же весной, едва лед начал раскалываться и бродить по реке, не удержалась, поскользнулась на краю льдины, упала в стылую воду и уже не вынырнула. Другие бабы стояли рядом, но не успел помочь, будто сам водяной решил прихватить первую красавицу села к себе в придонное царство.

Убитая горем Зоя заболела и почти месяц лежала пластом, а как только выздоровела — пошла работать прачкой, полоскать белье. Лицо ее, правда, после работы подолгу сохраняло выражение крайней усталости, а кожа постепенно теряла детскую нежность, но Зоя была рада помогать отцу, который после происшествия на свалке теперь мог справляться только с работой пастуха, да и то едва поспевал за стадом.

За спиной послышались шаги. Кто-то пробирался по тропинке, стараясь ступать как можно тише. И все же Зоя услышала, и даже точно знала, кто идет — парень по имени Тур. Спроси ее сейчас, да хоть бы сам отец, откуда она знала — не сказала бы ни за что. А все же знала, и торопливо дополаскивала последнюю рубаху. Работать в присутствии приближающегося парня ей не хотелось совершенно.

Не успела. Он вынырнул из зарослей, когда она еще стояла на мостках к берегу спиной, неловко склонившись к воде. Зое никогда не было ясно, что привлекательного находили мужчины в подобной позе, но они находили, и стоило, стоя спиной, наклониться — лица их расплывались в довольных скабрезных ухмылках, а глаза наливались маслянистой алчностью.

В прежние времена за такой взгляд отец бы сгладил нос со скулами у любого наглеца. Теперь со многим приходилось мириться. Вмиг ослабевшая их семья нынче слишком зависела от окружающих, особенно таких богатых и влиятельных. Да и не справится отец, теперь, с таким вот откормленным бугаем. Только если враз одним ударом убивать, а для этого одного похабного взгляда мало. Вот подрастет Зойка, да наберется настоящей взрослой силы, и не нужен будет даже жених — сама любому наглецу сможет дать отпор, и мало не покажется.

Пока же приходилось терпеть, и Тур, сын Серпа, главы соседнего поселка, без стеснения и страха пялился на заднюю ее часть, откровенно и похабно улыбаясь. Зое не нужно было оборачиваться и смотреть, чтобы прекрасно представлять каждый уголок его отвратительной улыбки.

Бочонки, соседний с Грачами поселок, в последнее время разросся, разбогател, и глава его, тот самый Серп, окончательно обнаглел и старался распространить свое влияние и на соседей. Грачевцы в душе роптали, но сделать ничего не могли.

Тур был назван так родителями за коренастость, но похож он был скорее на холеного, глупого еще не оторвавшегося от мамки теленка, только с налитым вполне взрослым телом и непропорционально огромными округлыми плечами. Тур считал себя едва ли не хозяином Грачей. Приходил, когда хотел, делал, что хотел, да еще и собрал вокруг себя грачевских парней, любивших, когда он притаскивал с собой бутыли браги и гору копченого мяса.

Отец всегда сторонился и Серпа, и Тура со товарищи, для Зойки же они всегда существовали где-то далеко, в другой реальности. Она проходила мимо, не замечая, и они не замечали ее, ровно до одного случая, которого теперь очень хотелось бы, чтобы не происходило.

Салки были детской игрой весь год, кроме одного дня на излете мая, когда играли все: кто был неженат, не замужем, и у кого еще не потухла и рвалась вскачь душа. Водящих, чтобы никто не скучал, назначали трех. Раздавали им красные ленточки, во избежание путаницы, и выпускали всех на большую окруженную густым ивняком поляну.

Грачевские салки были известны на всю округу. Приходили и с ближних поселков, и с дальних, и с детьми, и без, но в основном те, кто уже вроде бы и не ребенок, а семью еще не завел. Не считалось стыдным во время игры девушке, убегая, нырнуть в заросли, а парню-воде, что бежал за ней, прыгнуть в кусты следом. И если они долго не появлялись, на поле назначался новый вода и вводилась в игру новая красная тряпка. В запасе таких было с десяток, потому что зря девчонки в заросли не убегали, и все знали, что если убежала — значит есть у воды шанс на ее женскую благосклонность.

С Зойкой же случилось совсем по-другому, неловко и нечаянно. Набегавшись, она оглянулась убедиться, что за ней никто не гонится, и тихонько, не привлекая внимание, юркнула в кустики совсем по другой причине. Хорошо хоть присесть не успела. Тур же, бывший в тот момент момент водой, понял все по своему. Не особенно разбираясь, чей подол мелькнул в кустах, на полном ходу ворвался в ивняк и наткнулся на откровенно маловатую для него девчонку, да еще и на непонимающий сердитый взгляд.

Ему стоило бы развернуться и убежать, спасая и уважение к себе, и девичью честь, но наглость победила разум. Вроде бы ради шутки, насилие в поселке не простили бы и самому Серпу, он потянулся к Зое, заграбастать и обнять — и получил пощечину такой силы, что едва не отлетел в сторону. Поймав равновесие и прогнав из головы морок, Тур провел по щеке рукой. Из трех пересекающих ее царапин сочилась кровь.

Сама Зоя, хоть и дала молодому мужчине достойный отпор, выглядела намного испуганнее, чем он сам. Словно за пощечину эту, вполне справедливую, именно ее ждало неизбежное и страшное наказание.

Тур, до сих пор и имени подрастающей девчонки не знавший, долго смотрел на нее, начала со злобой, потом с уважением, а потом еще как-то, взглядом, которым на Зою прежде никто не смотрел. И когда уходил, раздвигая ивняк плечами, еще несколько раз задумчиво оглядывался.

И было в его взглядах что-то, что Зою волновало и пугало одновременно.

— Я со своим отцом договорился, — произнес Тур, когда ей все же пришлось закончить стирку и повернуться, — пойдешь к нам в дом.

Зоя сморщила лоб.

— С чего это вдруг?

— Будешь у нас жить, — похотливая улыбка Тура теперь стала еще и глупой. Он смотрел смело, не допуская и мысли, что девчонка откажет, и все же воспоминания о когда-то полученной в кустах жестокой кровавой пощечине плескались в глубине его глаз.

Зоя без труда рассмотрела этот затаенный страх, который видела каждый раз, когда случалось на улице встретиться с Туром глазами, и ей захотелось бросить в его сторону что-то очень обидное. Она не боялась ни парня, ни его семьи, но все же попусту нарываться на неприятности не стоило. Пришлось отыскивать грань, где недоумение еще не переходит в оскорбление, но уже способно задеть. В такие моменты Зоя представляла себя ядовитой змейкой.

— Не надо нам вашего. Нас и здесь неплохо кормят, — желчь сочилась из ее голоса.

Выражение лица Тура не изменилось. Не то чтобы его не мог тронуть ядовитый зойкин сарказм, трогал уже, и не раз. Тут было что-то другое, и девчонка напряглась, соображая, зачем он пришел и что собирается сказать.

— У нас будешь жить.

— С чего это вдруг? — повторила Зоя, ничего умнее так и не придумавшая. Она выставила корзину с бельем перед собой и двинулась вперед, пытаясь ей отодвинуть широко расставившего ноги, перекрывшего собой тропинку парня. — Отойди, мешаешь.

Тур и не подумал двинуться, открыто показывая, насколько сильнее.

— Пока просто поживешь. Пока. А потом, как подрастешь, в жены тебя возьму.

Зоя продолжала, опустив глаза, бессмысленно тыкаться в него корзиной, на деле пытаясь вспомнить, как дышать. Она ждала что угодно, кроме этого. А если быть точнее, то ничего не ждала, совершенно не связывая себя ни с одним мужчиной на свете, кроме отца. Что могло связывать полусироту, дочь калеки-пастуха и наглого беспардонного сыночка из богатой семьи? Разве что насмешки, зубоскальство и задирание подола, если выдалось неосторожно приблизиться к выпившей компании.

— Отойди, вонючка, — Зоя снова ткнула в грудь Тура корзиной.

— Ты не слышала меня?

— Отойди, от тебя воняет, — еще один тычок.

— Я не отойду. А вот ты — пойдешь со мной. Нечего тебе больше без пригляда по кустам шариться. Моей будешь.

Зоя справилась, наконец, с паникой, и ее наполнила привычная бесстрашная дерзость.

— Я никуда с тобой не пойду. — она четко выговаривала каждое слово, отделяя фразу от фразы недвусмысленными паузами. — Я не хочу жить в вашем доме. Лучше всю жизнь белье стирать за чужими людьми. И замуж за тебя не пойду. Никогда.

— Пойдешь!

Зоя бросила попытки пробраться на тропинку, сунулась в заросли, но поняв, что и там не пройти, вернулась к реке и пошлепала в обход, мимо камышей и кувшинок, с трудом выдирая ноги из липкого ила.

— Ни за что.

— Пойдешь!

— За кого угодно, хоть за колоду гнилую, только не за тебя. Лучше уж в рабство.

Она ушлепала за кустарник, и не видела, как исказили лицо Тура ее последние слова. Злое разочарование сменилась плотоядной ухмылкой, задорной улыбкой, а потом снова злобой, но уже сухой, колкой и расчетливой.

Чудовища появились, когда последние очаги сопротивления человечества были подавлены, и гррахи стали полновластными хозяевами планеты. Не трогая обычных животных, пришельцы создали на планете еще одну экосистему, живущую обособленной жизнью.

О тех временах рассказывали немало леденящих душу историй, за правдивость которых вряд ли кто-то всерьез бы поручился, но и называть их ложью рука не поворачивалась.

Прятавшиеся в укрытиях люди едва успели вздохнуть спокойно, выйти наружу и начать обустраиваться, как наткнулись на новую проблему. В руинах городов, в оврагах, глухих лесах и глубоких реках, в горных ущельях и пещерах — везде поселились новые существа. Они были похожи на тех животных, что жили на планете и раньше, но отличались невероятной кровожадностью и силой.

Если это были муравьи — то величиной с палец, шипастые, далеко и метко стреляющие струей жгучей кислоты. Если крысы — то бесстрашные и зубастые настолько, что справиться с одной тварью могли только несколько вооруженных палками человек. Если волки — то ростом с крупную собаку, умные, глазастые, умевшие не только загонять стаей, но и устраивать засады.

Люди стали на планете окончательно лишними. Если прежде природа, несмотря ни на что, дарила и укрытие, и пропитание, то теперь, казалось, за каждым деревом, из каждого оврага и бурелома на человека смотрят жаждущие его смерти глаза.

Пришлось потратить годы, чтобы разобраться в новых законах жизни. И все же люди разобрались.

Когда первый страх отхлынул, оказалось, что «новые» муравьи никогда не отходят далеко от своих муравейников и протоптанных дорожек. И если заранее изучить их маршруты, то в паре десятков шагов хоть спать ложись — останешься в полной безопасности. Причем, не только от «новой» фауны, но и от «старой», потому что «новые» при встрече безжалостно уничтожали «старых», заставляя обходить себя по широкой дуге.

Разведанные и изученные логова тварей люди стали использовать как своеобразную защиту от любых внешних угроз, кроме разве что самих гррахов, а еще как источник ресурсов и даже лекарств. Бесстрашные пытари проводили у мест обитая чудовищ бесчисленные дни, отлавливали тварей ловушками, брали хитростью и числом. Бывало, погибали целыми отрядами, но платили за эту работу так щедро, что ряды авантюристов никогда не редели.

Испытывали добытые трофеи на преступниках, пленных грабителях, пойманных без охраны работорговцах, смертельно больных и раненых людях. Опыты были страшными. На сто умерших в муках только один выживал и, бывало, рассказывал о полезном эффекте.

Из череды удачных случайностей родилась вера в чудодейственные свойства «новой» фауны. Подкрепленная фактами, вера обратилась в знание, а потом и в подобие науки. Поселковые лекари перестали рассчитывать только на оставшиеся от прежней цивилизации лекарства и все активнее применяли новые, даром, что добыча их была опасной, а, подчас, и почти невозможной.

Так и появились ловчие. Люди, умудрившиеся, не погибнув, набраться опыта в ловле чудищ и бродящие из поселка в поселок в поисках работы. Нанимали их, как правило, торговцы, лекари, главы поселков или просто состоятельные семьи.

Свой первый заказ Босой с треском провалил. Керн поручил ему добыть с десяток желтых тритонов, поселившихся в поросшей камышами и кувшинками заводи, а он понятия не имел, как это сделать, и чем они опасны. На ловушки с мясом тритоны не реагировали. Шевеление камыша их настораживало, но желания узнать, в чем дело, не вызывало. Далеко от облюбованного берега по одиночке они не отходили, а при появлении человека улепетывали всей компанией, оставляя на земле желтые маслянистые капельки.

Босой тронул пальцем один из таких следов и взвыл от боли. Капелька обволокла кожу, начала разъедать ее, а потом мясо под ней, едва не добравшись до кости. Не помогала ни вода, ни кусочек запасенного мыла. Пришлось, ни солоно хлебавши, уходить от поселка подальше и с тех пор там не появляться, избегая насмешек, а то и обидных колотушек.

Потом Босой узнал, что еще легко отделался. Если атаки на логовище тритоны сочли бы излишне навязчивыми, один из них дался бы в руки, и вот тогда охотника ждала бы верная смерть.

Когда последний лейтенант третьего уровня подземелья, пронзительно пискнув, затих, полоска жизни ловчего опустилась ниже тридцати пяти процентов. В реальности это выражалась в прокушенной в трех местах ноге, распущенной на полосы куртке, истерзанных когтями руках и рваной ране на щеке, оставленной особенно крупным и не в меру активным прапором.

Раны болели и кровоточили, порванную одежду было жалко, и все же охоту можно считать удачной. Копье не сломалось. Не пришлось использовать ни одного припасенного загодя бодрящего или заживляющего зелья. И даже пропитанных ими полосок ткани, которые ловчий использовал для перевязки ран, он истратил всего три — на ногу, на ладонь и шею. Бывали ранения и хуже.

Но все, что не убивало носителя интерфейса обязательно делало его сильнее. Хоть самому себе делай плохо, чтобы повысить устойчивость к боли, ядам, ударам и даже порезам.

Радовали и трофеи. Усиление охраны подземелья принесло не только новые сложности, но и дополнительные хвосты. Только прапорских набралось больше десятка, четыре лейтенантских, а мелкие хвостики рядовых крыс Босой давно рассовывал по карманам без счета. Только из добытых лапок удастся сварить не меньше пяти порций бодрящих зелий, и уж их-то ловчий продавать не собирался. Такое только для себя.

Случилось и непредвиденное, но приятое происшествие. Расширяя нору между первым и вторым уровнем, он наткнулся среди мусора на целый ворох тонких блестящих металлических полосок, почти не отмеченных ржавчиной. Пойдут на ножи или скрытую под одеждой защиту. Металл пока еще не был в селениях дефицитом, но с обработкой его возникали проблемы. А потому готовые к использованию полоски — хороший товар, пусть и заплатят за него не много. Можно было уходить, радуясь за отлично проведенный набег.

Босой глотнул из фляжки отвара из крысиных лап, с наслаждением ощущая, как по телу разливаются волны бодрости. Шкала здоровья с места не сдвинулась, но ощущение эйфории было таким, словно она очень близка к ста процентам. Очень опасное ощущение. Босой однажды едва не погиб, находясь под действием отвара. Просто забыл, что здоровья осталось чуть больше десятой части. Только случайность спасла его тогда от смерти.

И все же заглянуть на четвертый уровень подземелья хотелось очень. Если следовать логике усиления защитников, то он сейчас соответствует шестому уровню полугодовой давности, а Босой никогда не был даже на пятом. Плох тот ловчий, что не позволяет себе заглянуть за грань уже достигнутого. Прапоров он видел и убивал, лейтенантов тоже. Неспокойная душа жаждала нового. Вдруг там, внизу, обнаружится враг не такой уж и опасный, как представляется в мыслях? Вдруг найдется у него еще неизвестный лекарям орган или хотя бы особенно длинный хвост?

С трудом успокаивая колотящееся сердце, Босой нырнул в лаз, подтаскивая за собой копье. В этот раз полз головой вперед, продвигаясь осторожно и как можно тише, чтобы только выглянуть — и сразу назад.

Лаз выходил на приподнятую над полом площадку с пологим спуском вниз. Ловчий аккуратно выбрался на нее и приподнял фонарь над головой. Длинный широкий зал казался бесконечным, свет выхватывал только ближний его кусок, но и этого хватило, чтобы рассмотреть боевые порядки защитников уровня.

От бессмысленной суеты не осталось и следа. Каждый лейтенант охранял точно ограниченный участок уровня, управляя шестью прапорщиками. Прапорщики сновали туда-сюда, приподнимали мордочки, принюхиваясь и прислушиваясь к окружавшему их мраку. Рядовые, по трое на прапорщика, суетились без какой-либо, казалось, системы, наводняя зал мельтешением спин, писком и едва слышным шарканьем сотен когтистых лапок, и все же они никогда не скапливались толпой, не мешались и вообще друг друга словно не замечали.

К привычному запаху пыли и крысиного навоза добавился отчетливый душок гниения. Он пропитывал все вокруг, и скоро Босому показалось, что гниет он сам, причем не только снаружи, но и изнутри.

Когда-то давно, наверное, пару лет назад, Босой пробрался на четвертый уровень одного из свалочных крысиных логовищ. Там зал не был прямым, извивался как широкая ребристая кишка, и крыс в нем было на порядок меньше. Босой тогда сумел зачистить почти треть, но от одновременной атаки двух полных лейтенантских звеньев ему пришлось со всех ног улепетывать.

Здесь все оказалось намного хуже. Драться со столь многочисленным, хорошо вооруженным и организованным воинством, да еще в прямоугольном насквозь просматриваемом зале, в условиях, когда зоны охраны одного командира вплотную примыкают к другой — задача посильная лишь такому монстру, кто полностью невосприимчив к укусам и способен уничтожать врагов без устали целыми пачками. И ведь еще неизвестно, кто там поджидает в конце уровня. Может быть майор, а может и целый полковник?

Надо было уходить, причем как можно скорее. Витавшие в воздухе духота и смрад все отчетливее пробивались к организму сквозь действие отвара, вызывая головокружение и тошноту. Босой предчувствовал, что сегодня весь вечер проваляется, что называется, «убитый», особенно если прямо сейчас не выберется из-под земли.

Удерживало любопытство. Способы победить крысиные толпы были наверняка: обманом, хитростью или какой-нибудь особенно умной стратегией. Где-то должно быть у охраны четвертого уровня слабое место, уязвимость, просчет — и ловчий чувствовал, что сможет его найти. Нужно только пробыть здесь достаточно долго и наблюдать, наблюдать, наблюдать… Жаль только состояние не способствовало. Да только когда еще удастся забраться так глубоко?

Размышления его прервал новый скрежещущий звук. Сотни тихих, но настойчивых поскребываний поднимались из глубин, сплетались в сплошную пелену навязчивого фонового шума. Босой осознал, что давно уже слышал его, но скрежетание заглушали звуки бесконечного движения крысиных тел.

Шум, между тем, приближался, усиливался, заставляя вибрировать стены и пол. Крысы в один голос заверещали, закружились быстрее прежнего в поисках угрозы.

Внезапно одна из стен зашевелилась, вспучилась бесформенными комковатыми волнами, жирно поблескивавшими в свете фонаря. Скрежетание усилилось, превратившись в громкий рождающий панику стрекот. Миллионы тонких хитиновых лапок скребли за века монолитно спрессовавшийся мусор, миллионы жвал рвали, откусывали и глотали все, что могли оторвать, откусить и проглотить, миллионы сильных крыльев возбужденно вибрировали, наполняя воздух угрожающим шелестом.

Тараканы свалки шли на штурм крысиных подземелий. Их широкие приземистые тела вываливались из прогрызенных в стене ходов, шлепались на землю и без раздумий атаковали защитников. Крысы отбивались, нанося удары когтями, перекусывали усики и лапки, отрывали головы — тараканы не страшились ничего. Упорно, волна за волной, они шли на смерть, стремясь только к одному — дотянуться до ближайшего врага, вонзить в его шкуру зазубринки лапок, впиться острыми как лезвия жвалами и рвать плоть, выпуская из тела потоки черной в подземном мраке крови.

Тени сражающихся плясали, то сливаясь в единый темный клубок, то распластываясь в едва колышущуюся реку. Время от времени свет выхватывал самых ближних, и тогда на стенах на миг вырастали очертания гигантских невообразимо ужасных монстров, пришедших словно из преисподней для того, чтобы вступить в смертельную схватку и погибнуть. Глядя на мелькающие тени, ловчий подумал, как бы проходила это битва, не будь здесь его — с фонариком и светом. Тараканы бы нападали в полной темноте, и крысы сражались с ними ориентируясь только на звук и запах. Босой прикинул, смог ли бы он так жить — в вечном мраке и ожидании, когда за стеной заскрежещет, завибрирует и из ниоткуда хлынут бездумные, невообразимо свирепые и равнодушно жестокие враги.

Волны на стенах превратились в вулканчики. Они бурлили, выплескивая из глубин свалки новые тушки насекомых-мутантов. Крысы, поначалу отступившие, устремились в контратаку, оттесняя первые ряды нападавших. Тараканы могли бы взять числом, но количество прорытых проходов было все же ограничено, и вскоре защитники подземелья окружили стену у лазов, встали в стройные боевые порядки и методично уничтожали безостановочно наступающего противника.

Ряды рядовых крыс постепенно редели, но прапора и лейтененты без труда закрывали собой образовавшиеся прорехи. Они словно были рождены для убийства тараканов, или пережили немало таких сражений и пользовались полученным опытом. Их удары были точны, а броски быстры и смертоносны. Одного движения пасти или лапы им хватало, чтобы навсегда пригвоздить насекомое к полу. Босой в слабом неясном свете фонаря не видел в точности, но был готов отдать руку на отсеченье, что на тушке убитого таракана и следа особенного не остается. Только где-нибудь между крыльев или между головой и спиной темнеет аккуратная лунка от когтя или клыка, почти незаметная, но от того не менее убийственная.

Битва кипела. Из ее гущи доносились писк, легкий хруст проламываемого хитина, шелест крыльев, но несмотря на ожесточенность сражения, исход его был, казалось, предопределен. Босой снова выпластался из хода, куда на всякий случай нырнул в самом начале атаки, и внимательнее присмотрелся, стараясь сварганить из происходящего что-то наподобие плана. Все внимание защитников уровня сейчас приковано к лазам, и спины их стали слишком привлекательной мишенью.

Ногой Босой раскрошил ближайшую стену мусора, и наткнулся на кусок расколотой металлической трубки. Привычная к метанию любых предметов ладонь примерилась к неровному неаккуратному снаряду, отыскивая точки равновесия, вокруг которых трубка будет вращаться в полете. Бросок! Необдуманно, на чистой интуиции. Острый металлический край вошел ближайшей крысе в позвоночник как в масло.

Отряд не заметил потери бойца. В строю даже не обернулись посмотреть, как погибла товарка, и Босой снова начал ворошить мусор, в надежде найти новый предмет для метания. С одной стороны, помогать тараканам особенного смысла не было. С другой, он давно заметил, что интерфейс откликается не столько на сам процесс тренировки того или иного навыка, сколько на его результативность. Ему удалось убить еще двух рядовых крыс и одного пропорщика, когда картина сражения внезапно поменялась.

Один из тараканьих вулканчиков вспучился особенно сильно. Из него высунулись сначала длинные толстые усы и за ними — широкая плоская голова. Насекомое было больше своих сородичей в несколько раз, хоть и выглядело почти также как они. Вот только его сила и возможности для убийства всего вокруг оказались намного серьезнее. Все в нем: каждая конечность и сочленение — несло крысам смерть. Усики сокращались, выстреливая вперед как мощные остроконечные хлысты, крылья помогали перемещаться по полю боя почти мгновенно, а лапы и жвала убивали рядовых крыс с одного удара.

Один за другим из вулканчиков вывалились еще трое таких же мутантов, и крысы стали гибнусть с пугающей скоростью. В бой вступили лейтенанты и вскоре тараканы-здоровяки оказались поверженными, но вслед за ними появились еще трое, а потом еще, и вскоре начали падать погибать уже сами лейтенанты. И тогда самый жирный из них издал пронзительный визг, и снизу, с пятого уровня выплеснулась новая волна крысиного воинства, мигом заполнившая зал.

Босой старательно всматривался в тьму, ожидая увидеть крысу нового уровня, и увидел — мутанта размером с собаку, жирного, с костяными защитными бляшками на лапах. Грудь его покрывал костяной панцирь, а шею украшал «ободок» из светлой желтоватой шерсти. Ни дать, ни взять — генерал, а может наследный принц, если таковые в крысиной социальной иерархии вообще присутствуют.

К этому времени на поле боя орудовал уже десяток тараканов-здоровяков, и принц не раздумывая прыгнул в самую гущу. Он не издал ни звука, но бесстрашные до этих пор насекомые раздались вокруг него в безотчетном ужасе, и когда очнулись, крысиный военноначальник уже уполовинил количество врагов.

Бой снова стал равным и закипел с новой силой. Босой жадно впился взглядом в спину огромной крысы, так манившей его уникальным шансом убить сильного, впервые увиденного монстра. С замершим дыханием он всматривался в сумрак зала, искренне болея за облепивших принца тараканов. Защиту ног и груди они прокусить не могли, а вот спину, морду и брюхо облепили плотно.

Босой достал из-за спины копье и смазал его острие зельем из желез серых тритонов. Яд этот был несильный, и все же действовал, прекрасно накладываясь на уже полученные раны. Еще немного ожидания. Бросок.

Копье торчало из бока принца, но мутант в горячке боя не обращал на него никакого внимания. Босому даже показалось, что никакого эффекта оно не произведет, но вот движения принца стали замедляться, он перестал бить хвостом, потом лапами и завалился на бок, едва шевеля челюстями, в надежде насадить на клыки хотя бы еще одного противника.

Босой уже примеривался, сможет ли он в безумном рывке прорваться сквозь остатки крысиного войска, забрать копье и срезать на ходу генеральский хвост, когда внизу, где-то под метровыми слоями мусора, раздался визг, по сравнению с которым даже крики лейтенантов казались робким попискиванием.

Визг оглушал, ошеломлял, мешая собраться с мыслями. Босой упал с коленей на пол и катался по площадке, от стенки к стенке, зажав руками уши. Он не думал уже ни о фонаре, ни о копье — только о том, чтобы визг прекратился.

Тишина пришла, но только затем, чтобы снова нарушиться, на этот раз глухим грохотом. Внизу словно кто-то ударился о стену подземелья, а потом еще раз, и еще. И после этого снова раздался тот же самый оглушающий визг.

Босой не увидел, а скорее почувствовал, как из нор по периметру уровня хлынули крысы. Десятки, или даже сотни. Коготки щелкали по утрамбованному полу, шерстяные бока с тихим шелестом терлись друг об друга, и все это происходило в полной тишине, изредка прерываемой оглушающим грохотом.

Завороженный Босой как будто забыл, что надо убегать, всматривался в тьму, прислушивался, пока не грохнуло уже на самом четвертом уровне. Со стороны удара прилетели клубы пыли и куски слежавшегося мусора, и ловчий понял, наконец, что происходит. Пробивая перемычки между уровнями, в его сторону стремилось что-то, что жаждало отомстить за убитого принца, и сдержать его не могли даже стены подземелья.

Ужом ловчий взвился по проходу между уровнями, забыв и про любопытство, и про долг узнать побольше о враге. В голове билось только одно — успеть выскочить на поверхность. Успеть выбежать за пределы территории логовища. Как можно быстрее выскочить со свалки, ведь тому, что за ним бежало хватит сил, он почему-то был в этом уверен, и на то, чтобы поднять в ружье все три крысиных анклава.

Опасения оказались не напрасными. Грызуны заполонили всю свалку, оставив для отступления только один путь: через логовища других существ. Тщательно выбирая место, куда можно наступить, Босой вступил на территорию тараканов. От них он хотя бы знал, чего ожидать.

Мусорный холм за спиной взорвался, и из его разлетевшихся во все стороны обломков выскочила крыса настолько огромная, что глаза отказывались верить. Ее холка возвышалась над землей самое маленькое на два метра, когда же она поднималась на задние лапы, то казалась настоящим великаном из сказок, только с вытянутой острой мордой и короткими лапками, на которых сверкали металлическим блеском когти-клинки, длиной едва ли не с человеческую руку.

Сразу стало понятно, почему крысиные норы такие широкие, но Босой не стал тратить время на размышления. Он побежал к краю свалки, не разбирая дороги, давя тараканов без разбора, надеясь только, что «живое одеяло» испугается крысиную королеву не меньше, чем он сам, и хотя бы запоздает с реакцией, позволив человеку выбраться за пределы полигона.

Королева-крыса же снова издала тот самый вышибающий сознание визг, но ловчий уже был готов к нему, и хотя на время оглох, не остановился ни на секунду. Мелкие крысы, а по сравнению с маткой казались мелочью даже лейтенанты, восприняли визг как сигнал. Они бросились к ловчему со всех сторон, напрочь забыл о границах анклавов.

Тараканы, уже облепившие Босого до пояса, бросились врассыпную. Поначалу показалось, что они струсили не меньше человека, но не тут то было. Собравшись в волны, очень похожие на разогнанный ветром морской прибой, насекомые кинулись навстречу нарушившим границы крысам. Взбираясь друг на друга, они подхватывали тушки грызунов в полете, прямо посередине прыжка, хватали за лапы, вцеплялись жвалами в морды, тащили вниз и хоронили под массой своих тел.

Увидел бы такое Босой со стороны — остался бы посмотреть, даже рискуя жизнью, но мчащаяся за ним крысиная королева не давала времени на любование битвой. Да и ни на что она времени не давала, даже убежать. Прикинув свою скорость и длину прыжков крысы, Босой без колебаний и слабовольных надежд признал, что ему не убежать. Не избежать драки с гигантским грызуном, а значит и смерти.

И в этой схватке тараканы ему не помогут. Насекомые атаковали главкрысу без скидки на размер и визгливость, но та словно не замечала их, бежала напролом, давя хозяев территории десятками, а то и сотнями за прыжок.

Осознав необходимость принять бой, Босой отбросил суету и спешку, погружаясь в необходимую для любой схватки хладнокровную концентрацию. Он скинул рюкзак и достал со дна, из плотно закрытого потайного кармашка то, что называл Последним Аргументом. За год, что он таскал его с собой, Босой не раз мечтал посмотреть на него в деле, со стороны. Не судьба. Даже если Последний Аргумент сработает, применить он его успеет только в непосредственной близости. Вот прямо сейчас. Пять секунд. Четыре. Три. Две.

Мусор на пути крысиной королевы вспучился, заставив ее притормозить, а потом снова взорвался, как и в тот момент, когда из логова выскочила сама хозяйка крысиного логова. Только на этот раз на свет, присмотреть за свои подданными, выскочил монарх иного рода.

Гигантская многоножка, покрытая толстенным сегментированным панцирем, взвилась змеей, оглашая округу жутким свистом и стрекотом. Без подготовки, одним слитным движением, она ударила в бок попытавшуюся обогнуть ее крысиную королеву. Огромные ребристые жвала впились в шкуру, гибкое тело обвилось вокруг врага, и множество острых ножек заработали десятками бритв, словно вознамерились распилить противника пополам.

Главкрыса каталась с боку на бок, но маневры эти не возымели никакого действий. Тогда она изогнулась, стараясь отыскать между сегментами тела сколопендры слабые места, и когда нащупывала — перекусывала. Разделенная на части предводительница тараканов продолжала бороться, и ножки ее все глубже проникали под крысиную шкуру, и все же поражение ее было предопределено.

Сунув Последний Аргумент в карман, Босой бросился наутек, всеми фибрами души желая сколопендре подольше продержаться под крысиными зубами.

Перемахнув через окружающий свалку земляной вал, Босой наметился бежать в ближайший лесок, рассчитывая там, среди частых стволов и густого кустарника, оторваться от израненной крысиной королевы.

И снова вышло не по его. По дороге, в сторону полигона шли два человека: невысокая девчонка и пожилой мужик с выбеленной сединой волосами. Ни дать, ни взять — дед с внучкой. Оба они смотрели в сторону свалки, размахивали руками, но, видно, рассчитывали на неизменное для чудищ правило никогда не выходить за пределы своего обитания.

В отличие от них, Босой прекрасно знал, что любое правило имеет исключения. Спроси его кто, можно ли селиться возле заполненной крысами свалки, он бы ответил утвердительно. Можно. Но обязательно выставить часового, и ни в коем случае не беспокоить соседей, а случись что неожиданное — бежать сломя голову, или прятаться по подвалам и не выходить, пока все не успокоится. Были же, в конце концов, и миграции колоний, и такие чудища, которые вообще не имели постоянно места обитания. От таких бед не спрячешься, где не поселись.

Шли бы по дороге два мужика, Босой бы не раздумывая побежал в сторону. Раз доросли до взрослости, не набравшись ума, это их проблемы. Но дед мог начать глупеть от старости, а уж девчонка ума наверняка не успела набраться. Как ни крути — надо попытаться спасти неожиданных свидетелей его злоключений.

Босой бросился в их сторону, отчаянно крича и размахивая руками. Не помогло. Те только встали столбом, продолжая пялиться на полигон, откуда продолжал доноситься оглушающий визг.

Теперь уже нетрудно было понять, почему. Неподготовленные, они впали в шок от визга главкрысы. Потеряли разом и слух, и зрение и способность мыслить, как и Босой, когда услышал ее голос в первый раз. Подбежав, он начал их трясти за плечи, и вроде бы даже привел в сознание, но было уже поздно.

Победившая сколопендру крысиная королева неслась в их сторону гигантскими прыжками, и спастись от нее не успевал даже ловчий.

И снова пришло время Последнего Аргумента. Босой достал гранату, выдернул кольцо и аккуратно прижал чеку к взрывателю. Что будет дальше, он не знал, но как правильно использовать орудие прошлого догадывался. Нужно было дождаться, когда главкрыса подбежит поближе, и швырнуть ей зеленый ребристый цилиндрик прямо в раскрытую пасть. И умереть вместе с врагом, потому что укрыться от действия оружия будет негде.

Босой отошел чуть в сторону от бездумно хлопающей глазами девчонки и ее оторопело застывшего на месте деда. Примерился, как удобнее будет бросать.

Лишь бы сработало, лишь бы не истлела та сила, что делала в свое время этот небольшой кусок металла смертельно опасным.

Перед тем как сделать последний прыжок, королева решила еще раз взвизгнуть, раскрыла пасть, тем самым обрекая себя на смерть. Босой метнул Последний Аргумент и отпрыгнул в сторону, ни на что не надеясь, лишь не желая сдаваться без сопротивления. Главкрыса метнулась следом и сбила его с ног. Пасть, в которой только что исчезла граната раскрылась, обнажая ряды грязно-желтых зубов.

Босой успел подумать, что зря надеялся, и что Последний Аргумент не сработал, когда шея крысиной королевы взорвалась, опрокидывая навзничь ее вставшее на дыбы тело.

Несмотря на большой опыт охоты на чудищ, Босой никогда не сталкивался нос к носу с настоящими королями логовищ. Знал, что такие бывают, и даже видел разок, издалека, но чтобы так близко, да еще и вступить в бой, и победить… Хотя победой это было назвать сложно. Скорее — он просто не умер. Да и решительный удар нанес, откровенно говоря, не он сам, а Последний Аргумент — оружие из прошлого, незамысловато выглядящее, но весьма эффективное.

— Ну и воняет от тебя, — высокий девчачий голосок резанул откровенным пренебрежением. Только что спасенная ловчим девчонка откровенно издевалась, хотя и была, конечно, права. Выбравшийся из крысиного логова Босой представлял из себя то еще зрелище.

И все же маленькая стерва могла бы оказать своему спасителю побольше пиетета.

— Эй, ты там живой, вонючка? Ау! Есть кто дома? — девчонка об уважении и не думала. Она присела рядом и, брезгливо морщась, похлопала ловчего по щекам. — Я вообще-то тут одна, и мне страшно.

Босой повернул голову. С возрастом он не ошибся. Было ей лет двенадцать, может быть чуть меньше: свободная короткая стрижка, грубая кожаная куртка, из новых, старинная футболка, черная, с ядовито-зеленой размашистой надписью «I love NY», сложенной из букв, которые раньше называли иностранными. Теперь они были просто — «другими буквами», потому что хранить память, в какой стране каким пользовались алфавитом, стало незачем, да и некому.

Ткань футболки, по мнению Босого, была слишком тонкой, не спасающей ни от холодного ветра, ни от неосторожных мужских взглядов, тем более что тело девчонки уже начало приобретать женские черты. Еще немного, и ее назовут девушкой, а потом и женщиной, когда ее выберет кто-то из молодых женихов и позовет замуж. А тут такая легкомысленная футболка. Родственнику, сопровождавшему девчонку, стоило бы внимательнее относиться к ее внешнему виду.

Тело деда, который на поверку оказался не дедом, а мужчиной лет сорока, лежало, посеченное крысиными когтями чуть в стороне.

— Очнулся? — маленькая ручка снова запорхала перед глазами Босого, — Ты кто такой? Меня Зоя зовут. Будем знакомы.

Ни дать, ни взять, девочка от стресса тронулась умом. Ее родственник, не отец ли, погиб. Рядом огромная тварь с оторванной башкой, а она теребит незнакомого мужика, явно только что вылезшего из грязного вонючего крысиного логова.

— Здравствуй, Зоя, — ничего лучше для разговора с выжившей из ума девчонкой Босой так и не придумал, — Как ты? Не задело?

— Неа. Я нормально. Только страшно.

— Не похожа ты на испуганную.

— У меня всегда так, — Зоя улыбалась как кукла, искусственно растянутой во весь рот улыбкой.

Плечи ее дрогнули, совершенно непритворно, и Босой поверил. В конце концов, лучше уж так, чем слушать истерические вопли, рев и нытье. И все же странная реакция на страх никак не объясняла полное равнодушие к гибели спутника. По-хорошему бы девчонке упасть ему на грудь и реветь, а она стоит и улыбается.

Босой кивнул на его тело.

— А он кто?

— Козел! — девчонка сделала движение, как будто хотела пнуть тело мужчины, не достала, но подходить ближе не стала. — Урод. Тварь. Скотина. Верблюжий харчок. Хмырь подзаборный. Крысиный выкидыш. Козел.

— Ты повторяешься, — прервал ее гневную тираду Босой.

— Да? — удивилась Зоя, — Обычно со мной такого не случается.

— Видимо, ты и вправду сильно испугалась. Тебе-то он кто?

— Мне? — глаза Зои удивленно расширились, — Он — мне?! А… Поняла. Ты про это. Кто он мне? А ты сам не догадываешься?

И она слегка приподняла подбородок, показывая, куда надо смотреть. На шее красовалась татуировка, которая делалась только в одном случае — когда человек признавался рабом. Татуировка была свежей. Очень свежей.

Взгляни Босой на ее шею сразу, любые вопросы бы отпали. Теперь же он чувствовал себя неловко. Рабство, по понятным причинам, он осуждал, и все же ситуация складывалась щекотливая. Татуировку не сведешь и не спрячешь, а значит первый же встреченный человек будет вправе поинтересоваться, владеет ли Босой этой рабыней, или нет. И если не владеет, то первый же встречный заберет ее с собой.

— А круто у нее башка взорвалась, да?! — Зоя, уже забыв о мертвом работорговце, посматривала в стороны королевы крыс, — Бабах! Тарабах!

— Круто, — согласился Босой, — целую гранату на нее, черт побери, потратил. Надеюсь, окупится.

— Что?! — глаза Зои снова расширились, на этот раз еще сильнее, хотя, казалось бы, куда дальше. — Так это она не сама?! Так это ты ее?! А я думала она это сама. Бабах. Тарабах.

— С чего бы ей самой?

— Ну, может, съела что не то. Или посмотрела на тебя и поняла, что лучше не жить, чем сожрать такую вонючку. А это ты ее? Серьезно? Вот это да! Да ты, получается, крутой!?

Некоторая время она смотрела на него, не отрываясь, и, наконец, выпалила:

— Слушай, если ты такой крутой, может поможешь мне, а? Серьезно, мне очень нужна помощь.

Босому не хотелось ни во что ввязываться. Да и какие проблемы могут быть у двенадцатилетней рабыни, кроме строгого хозяина? Тем более, что хозяин ее, судя по всему, теперь Босой собственной персоной. И все же он спросил, на всякий случай, просто из вежливости:

— А чего тебе надо-то?

— Я хочу, чтобы ты помог мне отомстить за отца.