Таких не берут в космонавты. Часть 1

Глава 15

— Главный конструктор, — сказал я, — это тот самый академик Сергей Павлович Королёв, чей некролог опубликовали шестнадцатого января в газетах. Помнишь его? Восемнадцатого января Королёва похоронили в некрополе у Кремлёвской стены. Урну с его прахом несли Брежнев и другие члены политбюро. Ты знаешь других учёных, которым оказывали подобные почести?

Я повернулся к замершему в полушаге от меня Черепанову. Мне показалось, что Алексей растерялся. Он перевёл взгляд с висевших на стене портретов на моё лицо, пожал плечами.

— Не знаю, — сказал он.

«Эмма…»

— В Кремлёвской стене похоронен Алексей Петрович Карпинский, — сообщил я. — Ты слышал о таком?

Черепанов покачал головой.

— Это один из основоположников российской научной школы геологии. А ещё он был первым выборным президентом Российской академии наук и Академии наук СССР. Улавливаешь величину его фигуры? В его похоронах участвовал сам Сталин!

«…Игорь…»

— Ещё там же похоронили Игоря Васильевича Курчатова, «отца» советской атомной бомбы.

Алексей кивнул, будто в подтверждение моих слов.

Ветер царапнул со стороны улицы оконное стекло горстью мелких льдинок.

— Теперь там же похоронили Сергея Павловича Королёва, — сообщил я. — Рядом с Фролом Романовичем Козловым, членом ЦК КПСС. И рядом с Сергеем Владимировичем Курашовым, покойным министром здравоохранения СССР.

Черепанов снова кивнул. Он плотно сжал губы — те превратились в тонкую розовую линию.

— Чувствуешь, Лёша, как высоко оценила наша Родина заслуги Сергея Павловича? Я тебе скажу, что это самое малое, что он заслужил. Почти все наши достижения в космической области последних десятилетий так или иначе связаны с Королёвым. Сергей Павлович был Председателем совета главный конструкторов СССР. В официальных документах СССР его так и называли: «Главный конструктор».

За стеной раздался грохот (будто упал шкаф).

Но Черепанов на этот звук не отреагировал. Лёша пристально смотрел мне в лицо.

— В некрологе ты видел краткий перечень его достижений, — произнёс я. — Но я тебе, Алексей, скажу, что именно Королёв выбрал для первого полёта в космос кандидатуру Юрия Гагарина. А после того исторического полёта Гагарин подарил Королёву свою фотографию, на которой написал: «Дорогому Сергею Павловичу — космическому отцу — в знак искреннего уважения и благодарности. Гагарин».

Я снова взглянул на портреты космонавтов.

Перевёл на них взгляд и Черепанов.

— Так что здесь у тебя сейчас собраны портреты всех космонавтов, — сказал я. — Но эта семья выглядит неполной без их «космического отца» Сергея Павловича Королёва. Разве не так?

Я заметил, как Черепанов дёрнул плечами.

— Наверное, — сказал он. — Но я же не знал… ну, про «отца».

— О Сергее Павловиче у нас в стране раньше не говорили. Его личность была строго засекречена. Уверен, ты понимаешь, почему.

Лёша тряхнул головой. Он выглядел сейчас предельно серьёзным — я его таким ещё не видел.

В глазах Черепанова отражался проникавший в комнату через не зашторенное окно свет.

— Вот ответь мне, Алексей, — сказал я. — Почему ты нацелился на профессию космонавта? Что именно тебя в ней привлекло? Чего ты от неё ждёшь? Чем она лучше профессии милиционера или повара?

Черепанов моргнул, вновь посмотрел мне в лицо. Пару секунд он молчал, будто размышлял над моими словами.

Затем Алексей усмехнулся и ответил:

— Скажешь тоже. Конечно, отличается!

— Чем, если не секрет?

Черепанов указал рукой на портрет Юрия Гагарина.

— Космонавты — герои! — сказал он.

— А милиционеры — не герои? Милиционеры ловят преступников. Едва ли ни ежедневно рискуют своей жизнью.

— Милиционеры не летают в космос!

— Не летают, — согласился я. — Ты мечтаешь о полётах?

— Конечно! — ответил Черепанов.

— Тогда почему ты не записался на парашютный спорт? Кировозаводск большой город. Я уверен, что здесь есть такая секция.

Алексей кивнул.

— Есть.

— Так в чём дело?

Мне показалось, что румянец на щеках Черепанова стал темнее.

— Прыжки с парашютом, — сказал он, — это не то. Это не космос.

Я указал рукой на карандашный рисунок, где похожая на Свету Клубничкину космонавтка позировала в скафандре на фоне пышной растительности чужой планеты.

— Думаешь, что космос вот такой? — спросил я. — Разочарую тебя: таким он будет ещё нескоро. А пока полёты в космос не слишком романтичное занятие. Тебя запихнут в тесную кабину и забросят на земную орбиту, где из романтики только красивый вид из иллюминатора. Какое-то время ты полюбуешься этим видом. Затем ты вернёшься на Землю. Это будет примерно тот же прыжок с парашютом, только без любования красивыми видами с высоты птичьего полёта.

Я показал на рисунок, где Черепанов изобразил Землю — вид с околоземной орбиты.

— Лёша, полёты в космос, — сказал я, — это тяжёлая работа, сопряжённая с повышенным риском для жизни. На Землю вернутся не все космонавты. Космонавты понимают это лучше, что кто-либо ещё. Именно поэтому космонавтам присваивают звезду Героя Советского Союза. Шансы погибнуть при выполнении этой нелёгкой работы очень высоки. Люди идут на этот риск сознательно. В этом и заключается их героизм. Считаешь это обстоятельство романтичным?

Алексей нахмурил белёсые брови.

— Считаю! — сказал он.

Я заметил, как Черепанов стрельнул глазами в направлении похожей на Свету Клубничкину космонавтки.

— Рассуждаешь так, потому что космонавты нравятся девчонкам?

Черепанов не сразу, но всё же кивнул.

— Нравятся, — сказал он. — Я знаю.

Он снова посмотрел на меня — мне почудился вызов в его взгляде.

Я невольно вспомнил, как кряхтел сегодня Черепанов на уроке физкультуры, когда силился подтянуться на турнике хотя бы трижды. Но не вспомнил, чтобы в школе девчонки бросали на него восторженные или даже просто заинтересованные взгляды. А вот на меня одноклассницы на уроках и во время перемен посматривали: кокетливо, с любопытством.

Я кивнул и заявил:

— Согласен с тобой. Конечно, космонавты женщинам нравятся. Это и понятно.

Я бросил взгляд на циферблат часов. Покачал головой.

Сказал:

— Ладно. Лёша, я тебе объясню, какие ещё мужчины нравится девчонкам. Но позже.

— Почему, позже?

— Мы с тобой и так уже заболтались, — сказал я. — Давай займёмся математикой, если ты не возражаешь. А о космонавтах и о женщинах мы с тобой ещё обязательно побеседуем.

Мой подход к занятиям математикой удивил Черепанова. Потому что я не потребовал от Алексея пояснений для вычисления задач. Я вообще не нагрузил его решением задач и примеров. Лишь просил, что бы Лёша зачитывал мне задачи и примеры из школьного учебника вслух. Следил за тем, как Черепанов называл те или иные математические значки и символы. Повторял его слова своей виртуальной помощнице: «Эмма, продиктуй-ка мне решение примера…»

Поначалу я выслушивал от Эммы привычные просьбы повторить запрос. Но постепенно процесс наладится. Я достал из портфеля бумагу для черновика. Слушал Лёшины толкования записанных в учебнике за десятый класс шифровок. Озвучивал их Эмме. Всё реже вводил виртуальную помощницу в ступор. Записывал продиктованные Эммой решения задач и примеров на бумагу — спрашивал при этом у Черепанова, как нарисовать те или иные названные Эммой знаки.

Алексей следил за мной, то и дело озадаченно почёсывал затылок. Промежуточное звено, задействованное в моём процессе борьбы с математикой, ускользало от его внимания. Я сообразил, что без учёта помощи Эммы мои действия для Черепанова выглядели едва ли не проявлениями моей гениальности. Он с нескрываемым изумлением наблюдал за тем, как я в уме перемножал друг на друга трёхзначные числа и за считанные секунды возводил двузначные числа в ту или иную степень.

Процесс расшифровки учебника двинулся с опережением рассчитанного мною графика. Поэтому я пересмотрел время занятий. Ушёл от Черепанова засветло: как только вернулись домой его мама и бабушка. На прощанье я крепко пожал Алексею руку и искренне поблагодарил его за помощь. Черепанов пожал плечами, ответил: «Обращайся». Мы договорились, что продолжим занятия. Но не завтра: завтра вечером меня ждали в двадцать втором кабинете школы на комсомольском собрании.

Перед уходом я поинтересовался у Алексея, кто и кого пригласит к нам в школу на спектакль-концерт, приуроченный к празднованию Дня советской армии и военно-морского флота.

Лёша пожал плечами и сказал:

— Понятия не имею. Василий, ты у Ленки Зосимовой завтра спроси. Она-то об этом точно знает: она же комсорг школы.

По пути к дому Лукиных я снова обратился к виртуальной помощнице (за неимением другого собеседника):

«Эмма, я всё же не понимаю. Зачем ему это училище? Черепанов тот ещё спортсмен. Сомневаюсь, что он пройдёт отбор в лётное училище. Кстати, Эмма, какие там требования к кандидатам? Я имею в виду, какие там были требования в тысяча девятьсот шестьдесят шестом году в СССР?»

«Господин Шульц, я нашла…»

Я слушал свою виртуальную помощницу и вспоминал, как Лёша сегодня пыхтел и потел на турнике во время подтягиваний.

Представил Черепанова запертым в барокамере — покачал головой.

«По социальному признаку, думаю, он пройдёт, — сказал я. — С устной математикой у него сложностей не возникнет точно. Сочинение он напишет на "хорошо" или на "отлично". А вот медицинское освидетельствование… Говоришь, его проходил примерно один из пятнадцати кандидатов?»

Я взглянул в сторону школы — заметил, что в актовом зале горел свет.

«Господин Шульц, согласно опубликованной в тысяча девятьсот восемьдесят шестом году официальной статистике…»

«Стоп. Не надо статистики. В прошлый раз Черепанов в лётное училище не поступил. Это факт. Причину мы не знаем. Но это и не важно. Важно то, что при своих несомненных математических способностях он полжизни рассчитывал себестоимость салатов и компотов».

Я хмыкнул.

«Ничего, Эмма. На этот раз мы найдём его талантам иное применение».

Явился к Лукиным — невольно поразился разницей в условиях проживания Иришкиной семьи и семьи Лёши Черепанова. Хотя ещё недавно мне Иришкина квартира казалась тесной и неуютной.

Я прошёл через гостиную, поздоровался с колдовавшим над аквариумом Виктором Семёновичем и со штопавшей мужу носки (сидя в кресле около телевизора) Верой Петровной.

Иришка накормила меня ужином.

Я запоздало поинтересовался у двоюродной сестры, кем работают её родители. Узнал, что Виктор Семёнович Лукин трудится начальником отдела кадров на тракторном заводе. А Вера Петровна Лукина числится на том же заводе бухгалтером.

После ужина я узнал у Иришкиных родителей, могу ли в субботу после школы придти к ним домой с другом.

— Это с кем, с Черепановым, что ли? — спросила Иришка.

— Лёша помогает мне с математикой, — сказал я.

— С математикой? — переспросила Иришка.

Она сощурила глаза:

— Ясно теперь, как ты получил свою пятёрку за проверочную работу. А я уж подумала, что вас там, в Москве, действительно готовили лучше, чем нас. Черепанов тебе решил?

Я кивнул и предложил:

— Мы можем втроём заниматься.

Иришка качнула головой.

— Не уж, — сказала она. — Я в университете математику сдавать не буду. А школьный экзамен сдам и без помощи Черепанова.

Я заметил, как Виктор Семёнович взглянул на жену — та едва заметно кивнула.

Иришкин отец вынул изо рта курительную трубку и сказал:

— Приводи своего друга, Василий. Почему бы и нет?

Первые плоды Лёшиного репетиторства я пожинал уже вечером: справился с домашней работой по математике за полчаса. Не самостоятельно, разумеется — с помощью виртуальной помощницы.

Устные домашние задания я проигнорировал.

Решил задачу по физике, сложил на завтра портфель.

«Эмма, сегодня только пятый день, как я очутился в прошлом. А я уже ощущаю себя школьником — не престарелым пациентом клиники. Не скажу тебе, что мне это очень нравится. Всё же учёбу в старших классах школы я никогда не считал лучшими годами своей жизни. Но это и не плохо. Потому что быть парализованным стариканом во стократ хуже, чем старшеклассником. Четыре с половиной месяца до окончания школы я потерплю. Wer will fahren, zieht auch den Karren7. Любишь кататься, люби и сани возить. И всё же, я ощущаю себя… странно в окружении школьников. Временами мне кажется, будто все люди вокруг меня актёры, а я участвую в спектакле».

Я усмехнулся. Прислушался к тому, как тихо бормотала в своей части комнаты читавшая параграф по физике Иришка.

«Кстати, о спектакле. Точнее, о концерте. Я тебе уже сказал, что поучаствую в нём? Это то, что поможет мне в воплощении моих желаний. Тех самых, где зацветут яблони на Марсе. Ещё не решил, как я на эту сцену просочусь. Но это уже нюансы. Времени у меня до двадцать третьего февраля предостаточно. Надеюсь, что моё пребывание в этой реальности в ближайшее время не закончится, и я не стараюсь впустую. Хотя… что мне ещё делать? Не ухлёстывать же за шестнадцатилетними школьницами. Среди них есть, конечно симпатичные. Та же комсорг школы, или Клубничкина. Но… всё это пока похоже на соблазнение малолеток».

Я покачал головой.

«Нет уж, пока я к такому повороту не готов. Ещё не ощутил себя в полной мере шестнадцатилетним юнцом. Но и за математичкой мне волочиться невместно. Тебе так не кажется? Выглядеть это будет престранно. Пусть она и симпатяга. Поэтому сосредоточусь на иных развлечениях. Женщину эту спасу… пока толком не знаю, какую именно и от кого. Тот февральский концерт станет моим трамплином в светлое будущее. К этому концерту не мешало бы заранее подготовиться: с убийством этим я разберусь и зарекомендую в школе своё пение, как обязательный подарок для приглашённых на концерт гостей. Над первым делом я уже работаю. Займусь и вторым».

Пробормотал вслух:

— Займусь… в ближайшее время.

В пятницу утром я отметил, что сборы в школу стали для меня уже привычным делом. Умывание в тесной уборной, завтрак в обществе Иришки под монотонное бормотание радиоприёмника. Уже примелькались за неделю лица школьников, здоровавшихся с нами по пути в школу. Узнавал голоса резвившихся на горке у школы пионеров. Утренний Кировозаводск уже не казался мне мрачным и унылым. Сегодня я будто не замечал потрёпанный фасад школы, серое небо и серые одежды людей. Зато увидел яркую брошь на одежде дежурившей в вестибюле технички. Отметил, что на школьном подоконнике зацвёл декабрист. Обнаружил, что у встретившей нас с Иришкой около гардероба Нади-маленькой красивые ярко-зелёные глаза.

Первым уроком сегодня снова была математика. Вероника Сергеевна меня удивила: вызвала меня к доске в самом начале урока. Я выбрался из-за парты; заметил, как поёрзали на лавках Лёша Черепанов и Иришка — увидел тревогу в их глазах. Встретился взглядом с глазами учительницы математики, улыбнулся ей — у математички тут же порозовели мочки ушей. Вероника Сергеевна не озадачила меня сложным примером. Она продиктовала мне одну из задач к пройденной на прошлом уроке теме. К той самой теме, которой мы с Черепановым уделили вчера примерно полчаса времени. Я размашистым почерком записал задание на доске. Проговаривал его при этом про себя — для своей виртуальной помощницы. Почти без паузы перешёл к решению.

Примерно пять минут я безостановочно крошил о школьную доску мел.

«…Триста восемьдесят четыре целых и двенадцать сотых», — продиктовала мне ответ Эмма.

«Спасибо, Эмма. Что бы я без тебя делал».

Я поставил в задании финальную точку, положил кусок мела на полку под доской.

Взглянул на учительницу — увидел, как та покачала головой.

— Поразительно, — сказала Вероника Сергеевна. — Вот, что значит столичное образование. Впечатляюще. Даже очень. Василий, если бы я не следила за твоей работой, то решила бы: ты переписывал уже готовое решение. Ты молодец.

— Это было простое задание, Вероника Сергеевна.

— Действительно, простое. Особенно для того, кто перемножает двузначные числа в уме. Вася, ты в своей школе участвовал в олимпиадах по математике?

— Нет, Вероника Сергеевна. Математика не мой конёк. Моё предпочтение — иностранные языки.

Учительница кивнула.

— Да, я слышала…

Она посмотрела мне в глаза и переспросила:

— Языки? Василий, ты знаешь несколько языков? Какие?

«Viel Sprechen hat viele Gebrechen8, — мысленно произнёс я. — Язык мой — враг мой».

— Вероника Сергеевна, у меня в начальных классах было мало времени на изучение языков, — сказал я. — Сами знаете, почему. Поэтому хорошо я выучил только четыре языка.

Мои нынешние одноклассники хором шумно вздохнули.

Учительница уточнила:

— Какие?

— Немецкий, английский, французский и испанский.

— Василий, что ты подразумеваешь под словом хорошо? — спросила учительница.

Я дёрнул плечом, ответил:

— На уровне носителя языка.

Вероника Сергеевна качнула головой.

Поинтересовалась:

— Так ты и другие языки знаешь? Чуть хуже, чем эти четыре, я имею в виду.

Я пожал плечами.

— Знаю… ещё парочку. Но на очень среднем разговорном уровне. Книгу бы я на тех языках не написал.

Я указал рукой на доску и спросил:

— Вероника Сергеевна, так что с моим решением?

Учительница тоже взглянула на доску, словно только сейчас вдруг вспомнила о решённой мною задаче.

— Ты молодец, Василий, — повторила она. — Ставлю тебе пятёрку, разумеется. Ты её заслужил. Вижу, что твоя оценка за проверочную работу не была случайной. Присаживайся.

Она повернулась лицом к десятиклассникам и объявила:

— Сегодня мы с вами закрепим пройденную на прошлом уроке тему…

«Спасибо, Эмма», — сказал я.

Подошёл к своей парте и шёпотом сказал Черепанову:

— Спасибо, Лёха.

Четвёртым уроком у нас сегодня была история.

Примерно за минуту до начала урока в кабинет истории вбежала Надя-большая. Она замерла около доски, подняла над головой зажатую в руке газету. Обвела загадочным взглядом класс, улыбнулась.

— Ребята, Василий! — воскликнула она. — Смотрите! Напечатали!