Тайная одержимость

Глава 32

Нужно взять себя в руки. Взять себя в руки. Успокоится. Срочно. Сейчас.

Но что это было? Нет, ЧТО ЭТО БЫЛО?

Ликерия крепко зажмурилась. Она действительно хотела знать? Подозревала, что не стоит. Не стоит что-либо понимать. И принимать тоже. Потому как, начни она думать об этом как о чем-то реальном, возможном и настоящем, лишится главного – способности здраво рассуждать. Потому что ничем иным как сумасшествием, случившееся в «Красной метке» не более получаса назад, назвать нельзя. А значит, и поддаваться какому-либо маломальскому объяснению увиденное при всем желании не будет.

Но не думать об этом Ликерия не могла. Мысли приходили сами, запутывали, окутывали обманчивыми сетями. Вот и металась из стороны в сторону в своей крошечной гостиной, пытаясь хоть как-то их упорядочить и спрятать наиболее печальные в закромах подсознания.

Перед глазами то и дело представала ужасная картина. Зойл, бедный Зойл… Какой трагичный конец. Она до сих пор не верила в его смерть.

На глаза навернулись слезы – не все выплакала, пока бежала из бара.

Они всадили в него нож. Убили. Зойла больше нет. Как свыкнуться с мыслью?

Оставалась крохотная надежда, что удар вышел не смертельным, что Зойл всего лишь ранен и его можно спасти, ведь при первой же возможность Ликерия убежала, поэтому финал всей развернувшейся баталии не наблюдала. Да и отсиживаясь в укрытии присматривать за Зойлом не могла: не считая того, что глаза резало едким дымом, мешавшим не только видеть, но и дышать свободно, взор приковало не просто поразившее, но и разрушившее, казалось, устойчивые стены ее мировоззрения.

В Зойла всадили нож, Нелли закричала, а шокированная Ликерия, не зная, что делать, вскочила на ноги. Как было реагировать? Что предпринять? Бежать к Зойлу? Помочь? Или убежать? Спрятаться? Выжить самой?

Она была потрясена. В висках клокотало так, что она готовилась лишиться чувств. Потому только чудом смогла заметить, интуитивно, шестым (десятым, двадцатым) чувством ощутить неладное: зло, творящееся рядом с ней самой.

Она повернула голову – бледнолицый стражник выхватил пистолет. Для нее? – промелькнуло в сознании. И вот тогда появился Он.

С того самого дверного проема, который Ликерия разглядывала минутами ранее, выскочили двое мужчин, один из которых в миг оказался рядом со стражником, и мимолетным движением перерезал ему горло. Она судорожно втянула воздух.

Мужчина посмотрел на нее, и Ликерия его узнала. «Киллер», клиент «Красной метки», которого она негласно прозвала этим прозвищем за безэмоциональность и холодную манеру общения. К нему же клеилась Анита. Только выглядел он сейчас иначе: потемневшая кожа, четко очерчивающая скулы, глаза цвета перезревшей вишни – они странно мерцали.

– Прячься! – рявкнул Ликерии.

Ей не нужно было повторять дважды. Ликерия побежала к выходу. Не к главному – в этой свалке тел было не протолкнуться, – а к служебному, туда, откуда только что выскочил мужчина. Но на полпути остановилась – напротив дверей развернулась полномасштабная драка. Недолго думая, она свернула налево и, с трудом продираясь через раздражающий глаза и легкие туман, прошла в самую глубь зала, где смогла спрятаться за массивным столом. А затем наблюдала, и в наблюдениях теряла рассудок.

Могла ли видеть высоченного монстра? Да не одного, а нескольких сразу? А что они вытворяли…

Боже, они не желали ею восприниматься, мозг отказывал ей в этом одолжении. Монстры не вписывались в картину ее мира! Бесхитростную, обыденную, приземленную реальность Ликерии. И ни в чью бы не вписались!

За этими размышлениями пришла другая, совсем не обнадеживающая мысль, заставившая ее застыть посреди гостиной: они знают, что Ликерия их видела. Не только видела – вступала в некоторый контакт с одним из них. Наверняка, «киллер» заметил, что ей не удалось покинуть помещение, а значит, понимал, к чему это могло привести.

Вынужденное любопытство, но ведь понаблюдать, действительно, было за чем. Она словно фильм смотрела. Правда картина представляла не столь любимую ею мелодраму и не очередную романтическую комедию. Ликерия смотрела ужастик. Самый настоящий фильм ужасом, с ней в качестве одной из героинь. Только что за роль она исполняла? Второстепенную: очевидец, случайный свидетель. И о чем ей это говорило? А о том и говорило, что по законам жанра ничего хорошего ей не светит.

Ликерия влетела в спальню. Из-под кровати достала дорожную сумку и, положив на кровать, развернулась к вещевому шкафу.

Одежды было немного, покупала Ликерия только самое необходимое, и платья в число необходимого не входили. Куда их надевать? А некуда. Ликерия не жила – выживала, поэтому джинсы и кофты являлись ее лучшими друзьями.

Тряпки полетели в сумку.

Поживет некоторое время в гостинице, правда придется потратиться, но ничего. Безопасность важнее. Может быть, завтра на свежую голову, она начнет рассуждать в ином, положительном ключе. Смешно? Как-то не очень. Но ведь видимость была плохой. Да и…

Ликерия прекратила собираться. Он приказал ей прятаться. Вспомнила только сейчас. Спас от предполагаемого убийцы (хладнокровно перерезав тому горло), и крикнул уходить. Почему бы монстру беспокоиться о Ликерии, если в дальнейшем планировал от нее избавиться? Да, поступок странный, однако готова ли Ликерия рискнуть своей единственной жизнью, чтобы выяснить это?

Нет. Не готова.

Дернув язычок, Ликерия застегнула молнию и только обернулась, когда послышался щелчок.

По телу прошла волна первобытного страха. Ликерия вслушалась в тишину.

Прошли секунды. Больше никаких звуков. Возможно, послышалось. Она даже улыбнулась, поражаясь наивности своих мыслей. Разве в том она в положении, чтобы поверить в сквознячок?

Ликерия вышла из комнаты – осторожно, тише мыши. И замерла.

Он даже не пытался прятаться: стоял, прислонившись спиною к двери со сложенными на груди руками, и смотрел на нее.

Ей казалось, все должно быть иначе, что враг должен притаиться за стенкой и показаться лишь в решающий момент. Но не так – не так, как сейчас!

Он не должен быть настолько спокойным, настолько расслабленным и невозмутимым, словно находится у себя дома. Он находится у нее! У нее, в доме Ликерии! И проник он сюда без ее на то ведома!

Но зачем же ему прятаться, не так ли?

Ликерия сжала кулаки.

Что могла предпринять она – человек против него – не человека? Против убийственно страшного создания. На нем же маска, кусок лживой плоти. Все, что Ликерия видит сейчас – не настоящее. В действительности он другой: большой, уродливый и отвратный.

Вот – она и свыклась с этой мыслью. Быстро, однако же.

А он все молчал. Смотрел, прожигал глазами, но ничего не говорил. Казалось, он изучал ее как крысу. Только чего он ждал? Что в панике она замечется по дому? От страха и безвыходности спрыгнет из окна? По его лицу невозможно что-либо понять. По всей видимости, оно способно выдать одно единственное выражение – невыразительное. И ведь даже не шелохнулся.

Ликерия тоже не двигалась. Казалось, сделай она резкое движение – и беды не избежать. Хотя нервы Ликерии щекотало, и с каждой пройденной секундой – все сильнее. Однако сделать шаг, отойти – значит, выпустить его, пускай и на долю секунды, из поля зрения. А разве могла она на такое решиться? Отвести глаза от… от кого? Кем он все-таки был?

Наверное, поэтому Ликерия уловила момент, когда в карих глубинах возникло напряжение. Слабое, едва заметное, но характер пронзительного взгляда изменился, заставив Ликерию мысленно прокладывать траекторию будущего побега с временной остановкой разве что у кухонных ножей.

Сейчас. Это произойдет именно сейчас. Наступил тот самый момент, когда всей ее двадцатипятилетней жизни пора проноситься перед глазами.

Вот только существовала небольшая проблема – Ликерия не хотела умирать, вот так, без почестей и славы. Не хотела прощаться с жизнью в этой убогой комнатушке, которую квартирой то назвать было сложно; не посмотрев мир, не заведя друзей…

– Понравилось зрелище? – Тихий, вкрадчивый голос; его глаза заблестели в хищном прищуре. Неспешно оттолкнувшись от двери, он плавно двинулся к ней.

Высок, наверное, все же красив, и определенно, несомненно, бесспорно, опасен. Прямо как в фильмах.

В мыслях раздался нервный смешок: ну не предел ли мечтаний – быть убитой привлекательным мужиком. Анита бы ей позавидовала.

А в реальности сковал дикий ужас. Мерзкий первобытный страх, вмиг парализовавший тело и разум. Лишь титаническими усилиями воли она нашла в себе силы оглядеться – отыскать хоть какое-то подобие защиты. И – быть не может – нашла!

На деревянной тумбочке слева от нее, в ворохе писем, счетов и рекламных буклетов, лежал небольшой столовый нож. Специального, для вскрытия писем, у нее не было, а рвать их она не любила. Вот и пользовалась тем, что имела.

Она шагнула назад, затем, так же медленно, в сторону и, стараясь не выдать своих намерений, не опуская пристального взгляда, потянулась за спасительным ножом.

А мужчина подошел много ближе, еще немного – уткнется в нее торсом. Ну почему бы уже не остановиться? Она не собиралась подпускать его вплотную. Быстро схватившись за нож, Ликерия выставила его перед собой.

Острие коснулось груди. Мужчина остановился и с некоторым удивлением взглянул на точку соприкосновения металла с собственным телом. Ликерия чуть надавила, закрепляя произведенный эффект.

– Не подходи, – выдохнула Ликерия.

Что ей теперь делать? Как быть? Убить? Но решится ли она на такое? Отнять жизнь у человека… А может и не человека, но кем бы мужчина ни являлся, он был живым, из плоти и крови.

Но ведь своя жизнь дороже? Дороже. А значит, назад дороги нет. При необходимости она не вздрогнет и вонзит этот нож прямо ему в сердце.

Мужчина поднял голову, с недоверием заглянул ей в глаза. И, о Боже, его собственные вспыхнули светом! Нереальным серебряным огоньком, таким, который привиделся ей сегодня в баре.

Ликерия перестала дышать, легкие отказывались принимать кислород.

Значит, не привиделся. Все, что произошло сегодня, было правдой, не существовало никакой игры воображения. Перед ней стоял монстр.

В панике она надавила на нож сильнее и сама почувствовала, как, преодолевая сопротивление, лезвие вторгается в твердую плоть. Сквозь тонкую ткань, выглядывающую из-под куртки, просочилась кровь – мокрое пятно на темной одежде. Только мужчина даже не вздрогнул. Ликерия подняла глаза – он смотрел на нее: тяжелый, выжидающий взгляд на фоне сведенных бровей и плотно сомкнутых губ.

Чего он ждал? Ее осечки? Удобного момента? Казалось, сделай она очередное движение, пошевели хотя бы пальцем, и этот нож окажется воткнутым в нее.

Мужчина задышал глубже – мощная грудь вздымалась и опускалась. Но не частота дыхания приковала ее внимание – дымок: алый дымок рассеивался по светлым радужкам глаз.

Под очередной атакой страха, Ликерия опустила взгляд на нож. Что могла Ликерия противопоставить этому мужчине – созданию, во многом ее превосходящему, имея в арсенале какой-то жалкий кухонный нож? Бесполезный нож!

И словно в ожидании этого момента, минут отчаяния и терзающих сомнений, мужчина двинулся вперед, сокращая и без того минимальное расстояние.

Рука Ликерии дрогнула и стала сгибаться под напором тела. Улетучилась былая уверенность, растворилась прежняя решимость. Оказавшись в состоянии оцепенения, все понимая, но, не имея ни сил, ни возможностей повлиять на происходящее, словно наблюдая за собой со стороны, Ликерия только и могла, что стоять и смотреть за тем, как лезвие утопает в податливой плоти.

Мужчина склонился к ней настолько близко, что она почувствовала его дыхание.

– Если не способна закончить начатое, не следует и начинать, – прохрипел он ей на ухо, а после выхватил нож и, не глядя, метнул его в сторону.

А в следующее мгновение он сминал ей губы в жестком, требовательном поцелуе. Нереальном поцелуе.

Ликерия оказалась в стальных объятиях: она не могла шевелиться, не могла свободно дышать. Ее пожирали, ею не могли насытиться – так представлялось Ликерии; бредовые мысли, что внушались ей шокирующими действиями мужчины.

А Ликерия ему позволяла: позволяла насиловать губы, ошеломленная подобным натиском. Когда же посетила мысль, что надо бы сопротивляться, бежать скорее прочь, он выпустил ее из объятий и отступил на приличное расстояние. Он установил ощутимую дистанцию.

Они оба тяжело дышали. И смотрели. Друг на друга. Ликерия с неверием в случившееся, мужчина с горящим пронзительным взглядом.

Затем он опустил голову и провел руками по лицу.

– Не следует и начинать… – проговорил невнятно, обращаясь, скорее, к себе.

Он поднял взгляд – карие, теперь «нормальные» глаза взирали на нее с уже знакомого лица, не позволявшего понять ход мыслей его обладателя.

Что же это происходит? Что творится с ее жизнью? Что?!

Ликерия разозлилась. Ей захотелось причинить ему боль, неважно какую, главное, чтобы он страдал, страдал, страдал. Это было так на нее непохоже…

Ликерия приготовилась к худшему: больше того, что случилось, ее ничто не способно поразить. Возможно, он хочет над ней надругаться…

Но мужчина удивил.

– Я вернусь, – сказал предупредительно и, просверлив ее глазами, скрылся за дверью. Бросил короткую фразу, убежденно и не к случаю повелительно, словно за фразой этой скрывалось много больше обычного «Я вернусь». Будто это должно было что-то для нее значить, будто она должна понимать, что это значит, и, судя по твердости обращенного взгляда, принять к немедленному исполнению.

Сбитая с толку, она глубоко вздохнула – нужно успокоиться. Что только что произошло? Что это было? Я вернусь? Он сказал: «Я вернусь»? Ликерия определенно ничего не понимала. Не могла понимать, не хотела. Ликерия хотела одного – покоя.

В намерениях достичь блаженного состояния, Ликерия собралась покинуть гостиную, когда, обернувшись, застыла – взгляд приковала она.

На оклеенной обоями стене, сбоку от Ликерии висела картина с изображение большого зеленого яблока. Дешевое полотно покупалось на местном рынке, чтобы скрыть обширные площади желтого в мелкий цветочек недоразумения. Но, невзирая на стоимость и качество произведения, оно ей нравилось: крупное, на вид сочное яблоко в глазах Ликерии представало символом яркой, красочной жизни.

Ступая неуверенным шагом, Ликерия подошла к дивану, над которым висело «яблочное» полотно.

– Что такое… – Она потянулась к картине, однако так до той и не дотронулась: не решившись, а может, испугавшись, отдернула руку и поднесла ее к губам.

В самый центр яблока, идеального, с играющими бликами, был воткнут нож. И прямо на бежевый диван – на ее темно-бежевый диван – капала блестящая красная жидкость. То была кровь. Ярко-красная кровь, замутненная черными прожилками.