Сын Авонара

27

— Мы должны ехать на юг от этого города и далеко на северо-запад от твоего дома, в местность, где много холмов, гор и полей. Никаких лесов, никаких деревьев. — Так Баглос описывал путь до Триглеви. — За эти годы название деревушки изменилось, теперь это Йеннета. Она очень маленькая, ее нет на картах, но рядом имеются развалины; по описанию этих развалин, найденному в библиотеке профессора, я и узнал деревню. В данный момент я не могу сказать больше.

Мы пустились в путь меньше чем через час. В пивной у западных ворот я оставила записку, где сообщала Якопо, что мы нашли зацепку и отправились по следу. Я так же советовала ему держаться подальше от Грэми Роуэна, который обвинил его в предательстве. Он был мой друг. Я не могла бросить Яко на произвол судьбы.

Около полудня я отправилась в деревню прикупить еды и наполнить водой фляги, Баглос с Д'Нателем остались ждать под деревом. Когда я вернулась, дорога была пуста, но из зарослей ежевики послышалось сливающееся со стрекотом кузнечиков шипение, в кустах сидел Баглос.

— За нами гнались, — зашептал бестолковый дульсе, словно тот, кто захотел бы, не увидел, как я отвожу в сторону колючие ветки, чтобы поговорить с ним. — Д'Натель ощутил заклятие. Он повел их на юг, в противоположную сторону, к твоей деревне. Мы поедем дальше и встретимся с ним ночью на западном берегу реки в Фенсбридже.

Мы с Баглосом пустили коней в галоп, направляясь по пыльной дороге на запад, и ближе к вечеру проехали под узкой аркой ворот Фенсбриджа. Закатное солнце превратило грязную, заросшую водорослями речушку Дан в поток расплавленного золота. Вверх по реке мы нашли полянку, с которой открывался вид на мост и западную дорогу и на лесную дорожку, идущую вдоль западного берега, — путь, по которому мы сами приехали из Данфарри месяц назад. Ожидая Д'Нателя, мы развели небольшой костер.

Я сидела, опустив подбородок на руки, наблюдая за последними путниками, в поисках ночлега сворачивающими с западной дороги на ведущий в город мост. Без меня и дульсе, замедляющих его продвижение, принц мог оторваться от любой обычной погони. От необычной, как мне казалось, тоже.

Баглос вынул из сумки дневник Автора и уселся рядом со мной. Он сказал, что хочет изучить записи внимательнее, надеясь найти что-нибудь, упущенное раньше. Он несколько раз пролистал книгу своими маленькими ручками.

— Скажи мне, женщина, что случилось с Изгнанниками? Ты так мало рассказала о них. Только то, что их преследовали и уничтожали. Может быть, если бы я знал больше, я смог бы лучше понять эти записи. Не расскажешь ли мне о своем муже? — Его миндалевидные глаза блестели в догорающем свете. Он был готов изучать жизнь Кейрона, как изучал карты в кабинете Ферранта.

Нет причин отказывать дульсе в просьбе рассказать историю Кейрона, поделиться воспоминаниями о прошлом, которое ожило перед моим внутренним взором с тех пор, как Д'Натель вторгся в мою жизнь. Я подняла длинную палку и помешала угли в костре, с трудом открывая скрипучую дверь воспоминаний и оглядываясь назад. Но в животе поселилась тупая боль, быстро поднявшаяся к сердцу. Даже мое недавно обретенное понимание-допущение, что можно пожертвовать личным во имя высокой цели, не могло облегчить ее. Костер взметнулся, выплюнув искры в ночной воздух. Ощутив приступ дурноты, я отбросила палку и повернулась спиной к огню.

— Нет, Баглос. Не сегодня. — Никогда. Некоторые вещи слишком трудны. Я снова захлопнула дверь.

Уже смеркалось, когда трое молодых охотников в бархатных камзолах с широкими рукавами, отделанными шелковыми лентами, промчались по дороге к мосту. С громкими понуканиями и криками они затормозили на нашей полянке, кружа на своих горячих конях.

— Эй, женщина, — прокричал один молодой человек в берете с орлиным пером. — Скажи нам, где тут ближайшая таверна. Мы жаждем, как пустыня.

— Как пустыня летом, — подхватил второй.

— Как пустыня в летний полдень, — завершил третий, отчего первые двое разразились хохотом, явно довольные проявленным остроумием.

— Итак, женщина, говори, — приказал человек с пером, его гарцующая лошадь наступала на нас с Баглосом.

— Сразу за мостом есть подходящая таверна, — ответила я. — И еще четыре находятся между рекой и дорогой на Монтевиаль, вам не придется ехать дальше, изнемогая от жажды.

Двое молодых дворян рванулись вперед, хрипло улюлюкая, а человек с пером задержался.

— Кажется, ты не выказываешь нам должного уважения, женщина. Я не слышу нужных слов, не вижу смирения перед вышестоящими.

Быстро и неловко я преклонила колени и опустила глаза на измятую траву.

— Прошу прощения, ваша честь. Я не очень хорошо вижу в темноте.

Всадник надвинулся на меня вместе с конем, я ощутила горячее дыхание животного, а человек поднял мой подбородок рукоятью хлыста. Длинный прямой нос, полные губы, скошенный подбородок, я помнила этот тип молодых аристократов, с такими людьми следует проявлять осторожность.

— Откуда мне знать, может быть, твои мысли не более почтительны, чем твои речи? Ты заслуживаешь хороших колотушек. Это твой муж так трусливо жмется к костру? — Он подъехал к Баглосу, на нас полетела пыль и зола из-под копыт. — А это что такое? Книга? Неужели наши крестьяне так образованны? Дай сюда. Хочу посмотреть, чем вы развлекаетесь. — Его бледные пальцы были усыпаны камнями.

— Это вовсе не мой муж, господин, — произнесла я, вклиниваясь между Баглосом и лошадью. Как я могла так легкомысленно подставить нас под удар! — Мы служим вместе. Нашего хозяина свалила чума, его жена уже умерла, и ей больше не нужны слуги, поэтому он отправил нас в Монтевиаль поработать в доме его брата. Мы выехали из города как раз перед тем, как закрыли ворота. И ужасно боимся разбойников, сударь. Может быть, нам можно поехать с вами и служить вам в обмен на защиту от грабителей?

При упоминании чумы всадник поспешно отшатнулся назад, в его голосе звучало лишь слабое эхо прежних презрительных приказаний.

— Нам не нужны ни спутники, ни слуги. Наши собственные слуги едут следом. А ты передай новому хозяину, что эту женщину следует колотить по два раза в день, пока она не научится как следует разговаривать.

— Да, ваша честь, — отозвался Баглос, кланяясь и касаясь лба. Я говорила ему, что именно так требуется поступать, обращаясь к «вышестоящим».

Всадник яростно хлестнул коня и умчался вслед за товарищами.

— Он мне не понравился, — угрюмо заметил Баглос, глядя ему вслед.

— Мне тоже, — ответила я с нервным смешком, обещая впредь следить за своим языком.

Прошло немного времени, и появились трое тяжело нагруженных слуг. Они искали трех охотников. Я указала им через мост. Вслед за слугами показался одинокий всадник, он ехал, свесив голову на грудь, а его лошадь шла так медленно, словно в его распоряжении было все время на свете. Казалось, он растворяется в серых сумерках. Требовалось взглянуть еще раз, чтобы убедиться, что он не наваждение и не игра света. Лишь когда он въехал на нашу полянку, я поняла, что это Д'Натель. Принц выпал из седла.

— Уезжаем немедленно, — произнес он, осушая флягу, которую наполнил для него Баглос.

— За нами по-прежнему гонятся?

Д'Натель нахмурился, глядя через плечо на пересечение дороги и темной лесной тропы.

— Я оторвался от тех двоих, что ехали за нами от города.

— Это зиды?

Он пожал плечами.

— Они были прилипчивы, словно гончие, но держались слишком далеко, чтобы я мог определить. Мне удалось избавиться от их заклятия недалеко от вашей деревни.

— Но что-то по-прежнему беспокоит тебя.

— Я проехал от деревни до твоего дома, чтобы найти эту дорогу. С тех пор я ощущаю еще чье-то присутствие. Но я не уверен. Оно не так тяжеловесно, как присутствие тех двоих, — вроде блохи на гончей. И никакой магии. Нам нужно ехать. Я разберусь с ним.

Без сомнения, проклятый шериф. Нужно было позволить Д'Нателю убить его.

Мы ехали на запад по лесной дороге. Полная луна светила сквозь нависающие ветви, превращая тропу в сплошные полосы света и тени. Мы ехали быстро и молча, словно теперь, когда все второстепенные вопросы были разрешены, на передний план вышла срочность нашего дела.

Около полуночи Д'Натель отстал, приглашая нас с Баглосом ехать вперед.

— Блоха, — произнес он тихо и растворился среди теней у обочины дороги. Мы с дульсе продолжали путь, не меняя шага. Прошла четверть часа, по дороге позади нас торопливо застучали копыта. Две лошади. Подобрав поводья, мы прижались к деревьям.

Показался Д'Натель, на поводу он вел лошадь без всадника. Принц остановился рядом с нами, из странного вытянутого свертка, перекинутого через его седло, понеслись приглушенные проклятия, от которых покраснели бы даже товарищи Якопо.

— Блоха, — пояснил принц, спешиваясь. Он стащил сверток с гнедого и поставил на пару босых ног, торчащих с одной стороны. Взлохмаченная голова высунулась с другого конца.

— Паоло!

Тело мальчишки терялось в огромном плаще. Д'Натель крепко ухватил Паоло за ухо, и грязные ругательства сменило жалобное хныканье.

— Аи!

Глядя на оцепеневшую жертву и захватчика, я начала хохотать так, как смеются только люди, не один день балансирующие на краю гибели.

— Какой бойкий парнишка! — Баглос бросил на угрюмого принца единственный извиняющийся взгляд и разразился радостным смехом, который разнесся по всему залитому луной лесу.

— Не вижу ничего смешного, — буркнул мальчишка.

Д'Натель был мрачен с того дня, когда увидел рекрутов. Но при виде разозленного Паоло, утопающего в несоразмерном одеянии, веселые искорки зажглись в его глазах. И как огонь охватывает сухие дрова, его охватило веселье. Я никогда еще не слышала его смеха. Глубокий и музыкальный, он, кажется, происходил из того же скрытого в глубине источника радости, где жила и его редкая улыбка. Казалось, солнце прогнало тучи после годами бушевавшей бури.

Я не могла отвести от него глаз, и в его смехе слышалась нота, от которой кровь закипала во мне, как она не закипала уже вечность. Поэтому, хохоча над траурной и суровой чумазой физиономией Паоло, я высмеивала и себя за приступ «вдовьего вожделения». Я смеялась, пока из глаз не покатились слезы.

— Ой, Паоло, — проговорила я, когда смогла членораздельно произносить слова. — Что, ради всех звезд, ты здесь делаешь?

— Ничего, за что могут похвалить, — угрюмо огрызнулся он.

— Значит, снова сбежал из дома и гоняешься за нами по лесам? Ясно, что найдется немало занятий, больше достойных похвалы. Твоя бабушка с ума сойдет.

— Она умерла.

— О нет! — Мир поглотил добрую часть нашей веселости.

— Выпила слишком много кружек, пока я был в Гренатте. Была мертвецки пьяной. А потом просто мертвой.

— Как мне жаль.

— Думаю, не так жаль, как ей.

— И кто же заботится о тебе теперь?

— Никто не хочет. Конечно, шериф велел… Но он уехал и не возвращается. Дирк Кроули сказал, Чокнутая Люси может меня взять, но я не хочу жить у этой старой карги. Я справлюсь сам. — Д'Натель отпустил его ухо, и Паоло поправил перекрученный плащ. — Гессо сказал, он продаст мне лошадь за две мои серебряные монеты и все, что осталось в доме у бабки; я решил, это хорошая сделка, согласился и переехал в твой дом. Подумал, присмотрю за ним, пока не вернется шериф. Ничего не украл. Только съел то, что все равно сгнило бы. А сегодня увидел, как он едет и озирается. — Парнишка кивнул на Д'Нателя.

— И решил поехать за ним?

— Все равно делать нечего. Он куда интереснее Чокнутой Люси. У него меч и все такое.

— Что съел — на здоровье. Все ли в порядке в доме?

— Нормально. Те люди, жрецы, которые зарезали разбойников, все у тебя перерыли, но вроде ничего не взяли.

— Жрецы обыскивали дом?

»… побывали у тебя…» Эхо слов Грэми Роуэна заставило меня содрогнуться.

— Они все оставили, как было, ты и не заметишь, что туда кто-то приходил.

— Значит, они приехали ко мне сразу из Гренатты, так?

— Нет. — Он на миг замялся. — Сначала приехали в деревню.

— В Данфарри? Зачем?

— Переговорить кое с кем. Расспрашивали о тебе… кто ты да откуда ты, живет ли кто с тобой.

— Как они нашли мой дом, Паоло? Это очень важно. Как они узнали, куда ехать?

Мальчик ковырял ногой землю, отводя глаза в сторону.

— Кое-кто рассказал им, когда они приехали из Гренатты. Кое-кто отвел их туда. — Каждое слово давалось ему с трудом. — Это был тот же человек, кто рассказал им о тебе все, рассказал о принце, о том, куда вы с ним поехали, о Валлеоре. — Паренек так сильно пнул камень, что тот улетел под деревья, вспугнув трех оленей, промчавшихся в лунном свете через дорогу.

Я положила руку на плечо мальчика.

— Паоло, иногда мы ошибаемся в людях, и нас больно ранит, когда они оказываются не такими честными, как мы думали. Но важно знать правду, особенно если сама жизнь зависит от того, кому именно мы доверяем. Тот, кто все рассказал им, был твоим другом?

Паоло кивнул и произнес так тихо, что я едва расслышала его.

— Это сделал Якопо. Шериф сказал, должно быть, они заставили его.

Нет. Это не так. Предатель Роуэн, а не Якопо. Это шериф встречался с зидами в Гренатте, разговаривал и шутил с ними. Они сказали, он очень им помог. И еще была пуговица, и рассказ Терезы о лейранине в темном мундире с блестящими пуговицами, он гнался за нами по лесу, он был в Юриване…

— Кто им рассказал? — Я взяла Паоло за подбородок и заставила посмотреть мне в глаза, готовая, если он повторит свои слова, в лучшем случае кричать, что он ошибся, в худшем — что он сам орудие злодеев, отказываясь верить ему, даже если собственное сердце и душа будут подтверждать правдивость его слов.

— Это был Якопо. — Он не отводил глаз, словно понимая, что он сам — лучшее доказательство. Его худое грязное лицо отображало только скорбь и искренность, заставляло меня признать, как ужасно я ошибалась.

Я намеренно не вспоминала о десяти годах наблюдений за Роуэном, доказывающих его исключительную честность. Вовсе не неоспоримые доказательства убеждали меня в его вине, можно найти сотни объяснений оторванным пуговицам и светловолосым лейранам. Но я прислушивалась только к собственному оскорбленному самолюбию, видела только ненавистную эмблему на его мундире. Даже его угроза привлечь к ответственности Якопо и Паоло была сознательно завуалированным предостережением.

Все было так очевидно теперь: ночь пиршества на лугу, ночь Поиска зидов, налетевших, словно летняя гроза. У Якопо разболелась нога, я явственно видела его сидящим с трубочкой на каменной изгороди между лесом и Данфарри. Далеко от деревьев. Далеко от дома. На следующее утро он передумал говорить с шерифом. Он отказывался верить в реальность наших переживаний на горе, требовал сказать, к кому я еду, даже хотел знать имя, задавал вопросы, ответы на которые ему ни к чему было знать. Откуда он узнал, что я в Монтевиале? Как он оказался на улице Текстильщиков? Я зажмурилась, словно так снова могла уйти от правды, но все, что я видела, — старый морской мундир Якопо, темно-синий с медными пуговицами, он носил его не снимая, после того как вернулся со службы домой.

Д'Натель увел нас на поляну далеко от дороги, и пока мы устраивались на ночь, я вспоминала записку, оставленную утром для Якопо. Я не только сообщала о нашем отъезде из Монтевиаля, но и говорила, что Роуэн обвинил его в связи с убийцами. Будет ли Якопо полезен зидам после разоблачения? Допустят ли они, чтобы Роуэн рассказывал всем, кто они такие? Мое отвратительное высокомерие убило и Якопо, и Роуэна.

На следующее утро, за чаем и беконом, Паоло, а не Якопо стал главным предметом обсуждения. Баглос заявил, что мальчишка нам не нужен и он может отправляться на все четыре стороны.

Я и слышать об этом не хотела. Страх, укоры совести и жесткая земля вынудили меня провести бессонную ночь, я была раздражительна и нетерпелива.

— Нам придется либо везти его в Данфарри, где есть люди, способные позаботиться о нем, либо взять его с собой. Ребенок на дороге, один…

Пока скорбный Паоло седлал лошадей и навьючивал на них сумки, я пояснила Д'Нателю и Баглосу, что случается с детьми, которых никто не опекает. Местные власти подпишут бумагу, где сказано, что ребенок будет получать содержание в обмен на труд до тех пор, пока ему не исполнится шестнадцать. Иными словами, он будет работать целыми днями от зари до зари, и поскольку хозяину не нужны дети старше шестнадцати, таких работников морят голодом или дают непосильные задания, которые калечат детей. Многие умирают, не дожив до шестнадцати. А у такого далеко не здорового ребенка, как Паоло, вообще не будет шансов.

— У нас нет времени везти его в деревню, — заявил Баглос. — Нам нужно найти Ворота.

— Нет. Возвращаться назад опасно. — Я была пока не готова рассказать о масштабах своей глупости.

— Значит, мальчик останется с нами, — просто подытожил принц, отметая возражения Баглоса и снимая груз с моего сердца.

Когда я сообщила Паоло, что он будет путешествовать с нами, пока не подвернется возможность отвезти его в Данфарри, мне показалось, он стал на пядь выше.

— Но тебе придется отрабатывать содержание и слушаться всех нас беспрекословно.

— Все, что прикажете, обещаю.

— Дорога будет небезопасна, но ты уже выказывал в прошлом свою храбрость, и теперь мы ожидаем от тебя не меньшего. И самое главное, ты услышишь и увидишь многое, о чем никому нельзя рассказать, ни теперь, ни впредь. Наши жизни, и твоя тоже, будут зависеть от твоего молчания. Думаю, ты понимаешь, о чем я. Ты готов?

Паоло заулыбался и закивал головой, пожалуй, он впервые был близок к тому, чтобы сказать «спасибо».

— Для начала, — продолжала я, — возьмешь на себя лошадей. Баглос очень не любит возиться с ними, а у тебя, я знаю, хорошо получается.

Пока я пересказывала Баглосу наш с Паоло разговор, мальчик обхватил руками шею моего чалого и уткнулся в коня лицом. Пусть из всего этого выйдет хоть что-нибудь хорошее.

Мы ехали к Триглеви всего два дня, а все животные уже стали лучшими друзьями Паоло. Они при каждом удобном случае обнюхивали его шею, карманы и узкие ладошки, а ему было достаточно прищелкнуть языком, и лошади были готовы делать все, что от них требуется. Скоро мне уже казалось, что мальчик умеет читать мысли животных так же легко, как дж'эттаннин. На третье утро путешествия, когда Паоло помогал мне сесть в седло, я пожаловалась, что чалый плохо понимает мои команды. Паоло спросил, отчего я не называю коня по имени, тогда тому было бы легче. Когда я ответила, что не знаю его имени и у меня не было времени придумать его, мальчик уставился на меня с презрительным недоверием.

— Его зовут Огненный Шип. Не понимаю, как этого можно не знать.

— А как зовут коня принца?

— У него пока что нет имени. Он выбирает. — Я не совсем поняла, идет речь о принце или о его коне. — Третьего зовут Полярная Звезда. — Подходящее имя для скакуна Проводника.

— А твоя лошадь?

Паоло вспыхнул, похлопывая по шее свою кобылку.

— Молли. Она всего лишь хромая лошадка. Вроде меня.

Мы держали путь на запад.