Сяо Тай, специалист по переговорам

Глава 7

— «Тихая, скромная, милая девушка ты… Будешь супругу ты доброй, согласной женой.» — декларирует учитель Вун Джу, высокий, худощавый мужчина с тонкими усиками, торчащими в стороны, словно у насекомого. Он и сам как богомол — ноги и руки как палочки, та же привычка замирать, наклонив голову набок и убеждаясь, что его слышат.

— О чем нам говорит этот стих, первый в Шидзине? Не следует забывать, что канон Шидзинь дан нам последователями учителя Кун-дзы с тем, чтобы предотвратить общество от превращения в орду дикарей. Сяо Тай!

— Я здесь, учитель! — тут же отзывается девушка. Учитель Вун Джу только головой качает. Неодобрительно.

— Я жду ответа, ученица. — говорит он и закладывает руки за спину. Замирает в такой позе и смотрит на нее. На нее? В этом языке нет феминитивов «пошла» не отличается от «пошел». Однако это вопрос внутренней идентификации, быть раздираемым на части неуютно, и Виктор отчасти уже смирился с тем, что он переродился в этом теле. Говорят, чтобы выработать привычку нужен двадцать один день, а он тут уже третий месяц. Уже и осень наступила, листья обрели багровый цвет, гора Тян окрасилась в нежно-алые оттенки, по ночам стало еще прохладней, а луна как будто с ума сошла и совсем к земле придвинулась — такая большая. Или просто кажется?

Третий месяц. За это время он многое понял, многое узнал, но самое главное — твердо решил, что ему необходимо обрести свободу. А в этом мире свобода очень дорогая штука. Чтобы быть свободным — нужно быть очень сильным, влиятельным и богатым. Так же, как и в любом другом мире, конечно. Однако есть нюансы. В его прежнем мире какой-то степенью свободы пользовался почти каждый. Любой работник на заводе, горничная в гостинице, клерк в офисе — был свободен. Да, много ныли про «экономическое рабство», которое заставляет человека вкалывать по двенадцать часов в день чтобы оплатить ипотеку, кредит на машину и дорогие гаджеты, но это совсем не то. Совершенно любой имел право на достойное обращение, будь то горничная или уборщица или СЕО крупной компании. Каждый мог встать и сказать «я увольняюсь, идите к черту». И уволиться.

Этот мир — не такой. В лучших традициях средневековья здесь просто так уволится не выйдет. Да и слуга в высоком доме мог быть на положении раба. Нет, были слуги, с которыми хозяева обращались почти как с равными, у госпожи Мэй, например тетушка Чо заместо подружки практически. Глава стражи дома Вон Ми, здоровенный мужчина с черной бородой и пронзительными черными же глазами, Зао Тун — был почти на равных с самим Главой Баошу, они вечерами частенько на открытой террасе сиживали, вино подогретое пили, луной любовались и песни горланили. Однако на деле у слуг дома никаких прав не было. Их можно было приблизить к себе, а можно было казнить. И никто не спросил бы «а что это вы, уважаемый Вон Ми такого-то или такую-то на кол посадили и кишки выпустили?». Официально никакого расследования не было бы. Тихие Крики, подразделения Имперских следователей — такой ерундой не занимались. Они заговоры против Императора искали. Находили конечно, чего уж. Как тут не найдешь, если тебя на крюк и раскаленным железом прижечь. Сразу найдешь.

Так что все тут еще хуже чем в фильме про Чапаева, «белые пришли — грабят, красные пришли тоже грабят, ну куда бедному крестьянину податься…». Что пеньком сову, что сову об пенек, все одно сове каюк.

Социальное расслоение тут гигантское просто. Те, кто наверху, с теми, кто внизу — что угодно сделать могут. Правда не сильно поощряется, когда совсем уж больные садисты начинают над своими подчиненными вытворять всякое, вроде как неприлично немного. Но и все. Кстати, на самом деле довольно серьезный механизм, это социальное одобрение-неодобрение, от него много зависит. Однако если богатый и влиятельный кто-то не будет прямо на площади своих слуг пытать, а где-то у себя в поместье, да еще и под благовидным предлогом — дескать украли у него что или сделали не так, не исполнили распоряжение хозяйское должным образом — так никто ничего и не скажет. В своем праве.

Интересный вывод получается. Все — и крупные богатые шишки и мелкие насекомые вроде прислуги и нищих на рынке, абсолютно все подчиняются правилам некой морали. Мораль же тут очень конфуцианская, учитель Кун и тут успел, он присутствует в обоих мирах. Эдакий столп морали и маяк добродетели. То есть нет тут такого, чтобы богатенький папенькин сынок из простого каприза начал бы детей своих слуг жарить и жрать. Его мигом на вилы поднимут, да не только простой люд, но и соседи из знатных семей. Так что над всеми тут Законы Неба довлеют. Потому Виктор не отлынивал от уроков учителя Вун Джу, ведь основы этих законов как раз и преподавались в эти несколько часов между обедом и ужином.

— Досточтимый учитель Джу! В первом стихе канона Шидзинь говорится — «тихая, скромная, милая девушка ты… Будешь супругу ты доброй, согласной женой.». — он встает и кланяется. Положено так. Каждый раз кланяйся. Обозначай статус.

— Это означает что истинные добродетели женщины в скромности и покорности, в том, чтобы следовать за своим мужем и поддерживать его во всем. — отвечает Виктор. За это время он изучил не только Шидзинь, но еще много книг и трактатов, библиотека в семье Вон Ми была довольно обширной, а привычка много читать и запоминать с первого раза осталась еще с прошлой жизни. Местные читали очень медленно, морща лоб и шевеля губами, проговаривая текст про себя, да еще и с выражением. Очень забавно было иногда следить за Главой Баошу, когда он читал про сражения — так он хмурился!

В библиотеку, кстати, простым служанкам вход был заказан, но только не Сяо Тай. Относительно ее особое распоряжение было — пусть читает, раз умеет. Более того, Виктору показалось, что умение читать пришлось очень даже по душе самому Главе и он приказал, что если Сяо Тай читает — не беспокоить ее работой по дому. Так что вечерние часы он предпочитал проводить в библиотеке, сидя над очередным трактатом, делая вид что читает. Несмотря на обширность библиотеки и множество текстов в свитках из бамбуковых дощечек, пергамента и просто книг в кожаных обложках — он прочел все из общей секции в первый же месяц. Все-таки скорость чтения у современного человека очень сильно отличалась от скорости чтения принятой здесь.

— Приведи еще один пример песни, восхваляющей эти добродетели у девушек. — говорит учитель Вун Джу, похлопывая себя веером по ладони: — позволяющий глубже понять что именно хотел нам сказать учитель Кун.

— «Тихая девушка так хороша и нежна! Там, под стеною, меня ожидает она. Крепко люблю я, но к ней подойти не могу; Чешешь затылок, а робость, как прежде сильна» — декламирует Сяо Тай.

— Сто пятьдесят третья песнь! — немного удивляется учитель и закладывает руки за спину: — хорошо, хорошо. Садись. Хочу заметить, юная девица, что учитель Кун дзы в своем сборнике наставлений и песен был справедлив. И не только у женщин есть обязанности, но и мужчин. Брак подобен знаку Инь и Ян, круговорот взаимных обязательств. Так в сто сорок четвертой песне порицается поведение жестокого супруга — «Древних заветы забыл супруг, Стал он суров к жене». Так же порицается пьянство, развратный образ жизни и игра в азартные игры, даже если это гонки сверчков или маджонг. Сянци тоже считается азартной игрой, потому что в ней один выигрывает, а другой проигрывает. — тут учитель шевелит своими тонкими усиками и бросает взгляд на сидящую смирно Сяо Тай. Она понимает, о чем сейчас хочет прозрачно намекнуть Вун Джу. О том, что в последнее время даже сам Глава несколько раз с ней в сянци вечером сыграл, сперва просто так, но проиграв — уперся. Ну и что, играют да играют, Глава имеет право, а вот то, что другие… непорядок. Прямо запретить тут не запретишь, сам учитель Вун Джу не из семьи Вон Ми, он приглашенный наставник, потому вроде как его дело сторона. Однако вот же, высказывает мнение.

— Сянци считают не только игрой, но и упражнением для развития стратегического мышления. — говорит Сяо Тай: — однако я признаю, что зачастую игроки испытывают азарт. Тем не менее, поскольку намерение важнее чем внешняя форма, хочу заметить, что не испытываю азарта во время этой игры.

— О. Глубоко копнула, юная Сяо. Это верно, что намерение важней, однако и форма является не менее важной. С точки зрения намерения у высокого мужа не будет к тебе претензий, однако с точки зрения формы… когда ты станешь супругой, задайся вопросом, насколько будет прилично целыми днями сидеть в павильоне с собственными слугами и играть в сянци? Полагаю, ответ ясен.

— Досточтимый учитель Вун Джу. Однако в данном случае вы передергиваете. Ведь речь шла о том, насколько игра в сянци азартна и можно ли играть в нее не испытывая азарта. Вы же привели гипотетический прием, приведя пример вероятного будущего. Однако я никогда не была супругой и став ею — не стала бы вести себя как вы описали. Это как если бы я привела пример что учитель Вун Джу напал на нашего повара с ножом, требуя прекратить играть в сянци — разве это хорошо? И какой грех тут больше — невинная игра без азарта, или смертоубийство?

— Софистка. — вздыхает учитель Вун Джу, но Сяо Тай видит улыбку в уголке его глаз. Учитель Вун Джу — действительно хороший учитель, его уроки пусть и слегка занудны, но информативны. А еще он разрешает спорить с ним — дело невиданное, по меркам местного образования. Тут учат очень просто — зазубриванием. Просто тупо сидят и учат, кто кому и как в битве у Красной Скалы глаз на жопу натянул. Для кого другого — пытка, но фотографическая память из прошлой жизни помогла выучить все за одно прочтение. Увидев это, учитель продолжил учить, но на этот раз уже позволяя дискутировать и высказывать свое мнение. Такое здесь было очень-очень редко и говорило о том, что учитель — не совсем ординарный человек.

— Хорошо. — Вун Джу прячет веер в рукаве, складывая руки вместе: — допустим, что ты права. Играя в сянци, ты не испытываешь азарта. Я могу это допустить, так как ты все время выигрываешь. Однако те, кто играют с тобой — испытывают его. Насколько же это этично, втягивать других людей в грех азарта? И что будет следующим? Грех пьянства, обжорства, похоти, предательства семьи и Империи? Богохульство?

— Досточтимый учитель. Эта ничтожная ученица не смеет давать вам советы как провести свою жизнь.

— Чего это ты стала такая скромная? — подозрительно щурится учитель, но Сяо Тай продолжает.

— А раз эта ничтожная не смеет давать советы и ее советы никому не нужны, то как она может советовать другим людям как прожить их жизнь? Эта ничтожная едва в состоянии справляться со своей жизнью, куда ей осуждать других или советовать, что делать. Она не может проникнуть мыслью в разум другого человека и понять, испытывает тот азарт или нет. Однако эта ничтожная верит в то, что каждый человек изначально добродетелен и раз уж эта ничтожная не испытывает азарта за игрой в сянци, то и другие тоже не испытывают. Ведь насколько эта недостойная ученица мала по сравнению с достойными людьми, которые снисходят до ее уровня, предлагая сыграть партию-другую.

— Выкрутилась. — учитель Вун Джу подошел к ее столу: — а ну-ка встань. Повернись. Еще. Еще. Хорошо, можешь садится.

— Учитель?

— Просто хотел посмотреть, не торчит ли у этой ученицы из-под одежды рыжий хвост.

— Учитель!

— Да, да, я все еще учитель. А ты — нерадивая ученица! Единственное, что немного смиряет меня с твоим поведением и этой игрой — то, что ты в состоянии отстоять это в дискуссии и то, что ты выигрываешь. Выигрываешь?

— Эта ничтожная…

— Выигрываешь же?

— Да.

— Даже у господина Баошу? У Главы этого дома?

— … да?

— Тебе еще многому надо научиться. Ох, многому. — учитель глубоко вздыхает и качает головой: — жизнь тебя научит. Но, боюсь, довольно болезненным способом. Ладно, на этом мы закончим урок о нравственных началах и высокой морали. Что у тебя по культивации Жемчужины Лотоса? Каковы успехи у этой ученицы?

— Досточтимый учитель, эта ничтожная ученица так и не смогла открыть в себе ци. Нету ее у меня. — опускает голову Сяо Тай.

— Это очень плохо. — учитель поджимает губы и его рот становится похож на тоненькую ниточку: — очень плохо. У нас мало времени, ученица Сяо, ты должна открыть хотя бы первую ступень до осеннего праздника урожая. Совсем не чувствуешь свои меридианы? А ну, встань еще раз. Подойди. — учитель вынимает руку из рукава. Сяо Тай — подходит.

— Не шевелись. — говорит учитель и его ладонь начинает светиться, едва-едва. Он останавливает ладонь в нескольких сантиметрах от живота девушки. Закрывает глаза. Шевелит губами. Сяо Тай смотрит на его тонкие усики и думает о том, что никаких меридианов она не чувствует. Было бы неплохо чувствовать, она видела, как здоровяк Зао Тун укреплял свое тело этой самой ци, а потом ломал камни голыми руками. Хотя… этот монстр и без ци такое может, наверное. А вот этому телу нужна вся сила, которую только можно приобрести, занять, украсть. Тело восстановилось, мускулы окрепли, ее больше не шатает ветром из стороны в сторону, однако сама Сяо Тай — маленькая и худая. Генетика такая досталась. Потому иллюзий она не испытывает — против даже маленького мужчины или там подростка в открытом бою она не сдюжит. Как щенок, который на взрослого пса решит наброситься, это тело одним хорошим ударом переломать можно. Как там у биологов — половой диморфизм, вон у морских львов самка весит семьдесят килограмм, а самец может и все восемьсот. В десять раз больше! Как сражаться с кем-то, кто в десять раз тебя больше? Если в рукопашную, то без шансов вообще.

Это не значит, что все, руки сложить и умереть, человек на то и человек, что побеждает за счет разума. Нужно оружие, нужна подготовка, нужно все, но, если еще и эту самую неведомую «ци» освоить… лишним не будет. В этой ситуации вообще все пригодится.

Вот только не открывался третий глаз, не отзывалась точка даньтянь, не чувствовался поток энергии, бегущей по меридианам. Эх.

Сяо Тай не собиралась долго жить в доме семьи Вон Ми, слишком уж многое тут вопросы вызывало. Например — почему она вроде и служанка, а никакой работы настоящей по дому не делает? Зачем ее учат вообще? Никого из служанок не обучали. Более того, жили все служанки вместе, в крыле для служанок, а ее поселили отдельно. И обучали почему-то двум вещам — как быть достойной женой и вот еще с этой культивацией Жемчужины Лотоса, которая никак не выходила. Более того, вот уже две недели как учитель ее какими-то горькими пилюлями подкармливал, мелкие такие коричневые шарики-бусинки, которые нужно было разжевать и водой запить. Пилюли для культивации. Слышала она, что такие вот — кучу денег стоят. Зачем служанке такие дорогие вещи скармливать?

Подозрительно это. Да еще и сроки, учитель ясно дал понять, что ей нужно эту Жемчужину в себе открыть до праздника урожая. Значит нужно бежать до этого срока. Ничего хорошего на празднике урожая не произойдет. Вдруг тут жертвы человеческие принято каждую осень приносить, якобы выдавая юную деву замуж за какого-нибудь языческого бога урожая? А еще предварительно ее по кругу пустить, чтобы добро не пропадало? Ужас-ужас, но есть и такие обычаи, а от этого мира чего угодно ждать можно. Нашли наивную дурочку, чтобы потом в Плетеного Человечка посадить и подпалить с четырех сторон. Или… похоронить вместе с каким-нибудь уважаемым человеком, по обычаю? Например, болеет тот ж Глава Баошу раком или ритуальное самоубийство совершить должен осенью, и чтобы Госпожа Мэй за ним не последовала — вот ее, Сяо Тай и воспитывают. Дабы, так сказать, на том свете перед предками в грязь лицом не ударить.

— Плохо. — качает головой учитель: — после стольких попыток. После пилюль Кровавой Луны. И никакого прогресса. Придется мне поговорить с Главой.

— Досточтимый учитель. Эта ничтожная опять навлекла на себя неприятности?

— Что? А… нет. Пока нет. — рассеяно отозвался учитель Вун Джу, но Сяо Тай почему-то ему не поверила.