Свидетельница Гора

Глава 46

Я замерла, лежа на полу и чувствуя, как покрываюсь холодным потом, ошарашенная внезапно свалившейся на меня информацией.

— Ты знаешь, конечно, почему тебя продали в Трев, — сказал он, отвернувшись от меня.

— Нет, — выдавила я из себя.

— Подошла бы любая, в ком обнаружились бы требуемые качества, — заговорил мужчина снова после долгого напряженного молчания, — но они купили именно тебя. Им нужен был кто-то, кто следил бы на узником, при этом оставаясь совершенно неосведомленной в делах нашего мира. Некто зависимый, невинный и наивный, способный исполнять тюремные обязанности, освободив, тем самым, от той ответственности свободных мужчин, и, таким образом, сведя к минимуму контакты пленника с окружающим миром. Короче, им была нужна рабыня. Кто еще может быть лучше ограничен и контролируем, особенно по сравнению со свободными людьми? Причем им нужна была такая рабыня, у которой вряд ли возникли бы какие-либо отношения, обусловленные ее жизнью до ошейника. А еще эта рабыня должна была быть полностью неосведомленной в делах нашего мира, от которой логично было бы ожидать, что она не будет участвовать ни в каких делишках, вроде торговли, предложения или принятия взяток и так далее.

Мужчина зло швырнул плеть в солому. Признаться это напугало меня. Уж лучше бы он оставил ее в руке. После того, что я услышала, она казалась мне меньшим злом.

— У Коса есть свои источники информации, — продолжил он. — Они-то и доложили, что узник сбежал. Это было давно. Нетрудно догадаться, да это почти бесспорно, что он будет стремиться вернуться в Ар. А его присутствие в городе может значительно изменить расклад сил. Кроме того, есть некая причина полагать, что уже сейчас он может быть в городе.

Признаться, я с трудом понимала, что он мне говорит.

— Странно, — проговорил мужчина, — говорят, что он не сознает самого себя. Похоже, это результат какой-то травмы или раны. Возможно, частично из-за последствий этой травмы, его теперь невозможно узнать. Короче говоря, в настоящее время все выглядит так, что он сам не знает кто он такой, и при этом остается не узнанным другими.

Наконец он повернулся лицом ко мне.

— А вот Ты, — ткнул он в меня пальцем, — конечно, сможешь моментально опознать его. Ведь Ты часто видела его в Треве. Именно он был заключенным номер Сорок один, в коридоре безымянных узников, в подземельях Трева. Эти сведения получены прямо из администрации Трева. Фактически, Ты — теперь одна из очень немногих людей, которые смогли узнать его, и единственная, чье местонахождение стало известно.

Мужчина сделал пару шагов ко мне. Я поднялась на колени, испуганно глядя на него и пробуя на прочность путы на запястьях.

— Ты, конечно, могла бы предположить, — продолжил он, — что тебе сохранят жизнь, чтобы Ты могла бы идентифицировать того человека для Коса, чтобы мы затем смогли бы исправить оплошность допущенную в Треве, удалив его с игровой доски, этот вариант был рассмотрен, однако отклонен. Дело в том, что Ты — рабыня, а он — свободный мужчина. При таком раскладе тебе нельзя доверять его опознание. Конечно, Ты будешь подозревать, что твое слово для него будет равнозначно смерти. Значит, велика вероятность того, что Ты сделаешь вид, что не узнавала его, даже если это будет он. Кроме того, Ты показала себя достаточно умной женщиной, чтобы понять, что сразу после этого опознания, твоя жизнь не будет стоить ничего, потому как, что сторонники Коса, что сторонники Ара, узнав о том, что Ты сделали, и, в частности, потому что Ты — рабыня, могли бы покончить с тобой без лишних сантиментов. Особенно неприятной оказалась бы для тебя встреча с кем-нибудь из Ара. Я думаю, тебе как рабыне, и самой хорошо известно какое наказание ждет несвободного человека, за нанесение вреда, любого прямого или косвенного, свободному человеку.

Вот последние его слова я поняла более чем хорошо, и задрожала.

— Вижу, что знаешь, — кивнул господин. — И теперь встает ребром вопрос того, что сможешь опознать его для других, для тех, кто Ар поддерживает. Опасность этого была признана чрезмерной. Надеюсь, Ты понимаешь, что подполье Ара оказывающее сопротивление его оккупации, в частности группа бандитов под названием Бригада Дэлька, состоящая главным образом из ветеранов кампании в дельте Воска, не должно определить его местонахождение. Он может быть использован, даже в его текущем состоянии, как символ сопротивления.

Мне сразу вспомнился тот мужчина в саду, и его, так напугавшие меня вопросы. Теперь я не сомневалась, что он не был в союзе с косианцами.

— Соответственно, — заключил он, — исходя из информации, оказавшейся в распоряжении Коса о твоем предполагаемом местонахождении, меня и послали в Ар, чтобы устранить данную возможность.

Я с трудом поднялась на, подгибающиеся от страха, ноги, и отступила от него.

— Нет у тебя ни единого шанса на спасение, — сказал он мне, когда я почувствовала, что моя спина уперлась в стену.

— Зачем же тогда нужно было требовать, — спросила я, — чтобы я ползла к вашим ногам, умоляя об использовании?

— Я слишком давно хотел увидеть, как Ты это делаешь передо мной, — признался мужчина.

— А я-то подумала, — вздохнула я, — что, Вы приехали сюда, чтобы найти меня, потому что могли бы испытывать ко мне чувства.

— И я их испытываю, — заверил меня он. — Я ненавижу тебя.

— Или же, одновременно, — прошептала я, — ненавидя меня, Вы хотели меня, Вы желали меня, Вы жаждали увидеть меня у своих ног, беспомощно подвергнутую вашему властному желанию.

— Ты можешь кричать, если пожелаешь, — сказал мне мужчина, — все равно тебя никто не услышит. Ты можешь попытаться бегать по подвалу, если хочешь, это тебе не поможет.

Конечно, я не побежала и не закричала. Я лишь молча стояла, прижавшись к стене и смотрела на своего господина.

— Встань на колени здесь, — приказал он, указав на место у его ног.

Покорно и беспомощно, на подгибающихся ногах, пребывая, словно в каком-то холодном оцепенении, я приблизилась к нему и опустилась перед ним на колени.

— Запрокинь голову, — скомандовал мужчина.

Я подняла лицо к нему.

— Еще, — потребовал он.

Я подчинилась, а затем почувствовала, как в мои волосы погрузилась его рука, сжалась и оттянула мне голову еще больше вниз и назад. Мне было мучительно больно. Краем глаза я увидела движение его руки, и сразу же перед глазами сверкнуло лезвие ножа, вытащенное из ножен. Помимо воли, вспомнилось, с какой легкостью рассек этот клинок шнур на моих лодыжках.

— Хочешь что-то сказать на последок? — осведомился он.

— Вы — мой Господин, — прошептала я. — Я люблю Вас.

— Похоже, Ты решила лгать мне до конца, — усмехнулся мужчина.

— Даже если не нравлюсь моему Господину, — добавила я.

Я почувствовала, как его рука еще сильнее потянула мои волосы, оттягивая голову еще немного назад так, что мне показалось, что я слышу, как трещат мои шейные позвонки. В следующее мгновение я услышала легкий стук, это лезвие коснулось нижнего края ошейника. Это было, как будто втугую натянутая тонкая нить прижалась к напряженной коже на моем горле. Я закрыла глаза.

Но внезапно раздался его яростный крик, и исчезло это ужасное ощущение нити на моем горле. Мужчина убрал нож. А затем, выпустив мои волосы, он вскочил на ноги и, в ярости, отбежал в другой конец подвала. Нож выпал из его руки, зазвенев по полу. А мужчина изо всех сил, бешено, замолотил кулаком в стену.

В это время я уже валялась на полу, смотря на него со стороны и едва веря в то, что все еще жива. Я упала сразу, едва исчезла его рука державшая меня за волосы. Своих сил держаться вертикально у меня не было.

— Как глупо, — выкрикнул он в гневе, — любить рабыню!

— Господин? — прохрипела я.

— Да! — закричал мужчина, повернувшись лицом ко мне. — Я люблю тебя, тебя, никчемную шлюху! Ты слышишь меня, бессмысленное животное! Я полюбил тебя, сам того не желая, безумно, безудержно, неконтролируемо, страстно, с первого взгляда, лишь только увидел тебя!

— Господин, — выдохнула я, неспособная поверить своим ушам.

— Да! — крикнул он. — Называй меня «Господин»! Это правильно для тебя, Ты ведь рабыня, и никогда не будешь ничем иным!

— Да, Господин! — не могла не согласиться с ним я.

— Ты — не что иное, как клейменая шлюха, не больше, чем бессмысленное, никчемное рабское мясо, годное только для ошейника! — продолжал бесноваться он.

— Да, Господин! — крикнула я ему.

— Ты не достойна, чтобы быть свободной женщиной!

— Я надеюсь, что так, Господин, — сказала я.

— Что? — взревел мужчина.

— Я смею надеяться, что это так, Господин, — шепотом повторила я.

— Рабыня! — выплюнул он.

— Да, Господин, — признала я. — Это верно. Я именно это и есть.

— Омерзительно! — прорычал мой господин.

— Нет! — выкрикнула я. — Нет!

— Ты смеешь противоречить мне? — опешил он.

— С разрешения господина! — воскликнула я.

— Тебе никогда не быть свободной женщиной! — снова заявил господин.

— А я и не хочу быть свободной женщиной! — заявила я. — Я уже была ей! Я знаю, на что это похоже! Я довольна тем, что я рабыня, и я хочу быть рабыней! Я удовлетворена в неволе так, что вы мужчины, по крайней мере, некоторые из них, никогда не сможете этого понять! О да, вы порабощаете нас ради своих удовольствий и удовлетворения своих потребностей! Вы монстры, Вы животные! Но есть то, чего вы не в силах постичь! Того что мы любим наши узы, нашу неволю, как и то, что мы принадлежим и являемся беспомощными объектами, вашего торжества, вашего триумфа, вашего полного и бескомпромиссного доминирования, и даже вашей плети! Неужели Вы не понимаете, что мы, женщины, хотим сильных мужчин, тех, что могут стать нашими рабовладельцами? Оставьте пустую болтовню и бесполезную риторику тем, кому нужно скрыть за ними свое извращенное психологическое и гормональное несовершенство и слабость. Позвольте нам, тем из нас, кто способен сильно любить и беззаветно служить, повиноваться и быть желанными, мечтать о господах! О тех, кому нам не стыдно будет сказать: «Да, Господин!», «Да, мой Господин!».

Мужчина стоял и смотрел на меня с высоты своего роста, и я вдруг поняла, что все, о чем я говорила, ему, мужчине Гора, совсем не казалось чем-то странным или новым. Он не был незнаком с природой женщин.

— Я — рабыня, — прошептала я одними губами.

— Мне известно, что Ты — законная рабыня, — кивнул он. — Я вижу и твой ошейник, и твое клеймо.

— Это — больше чем вопрос атрибутов и юридических тонкостей, — всхлипнула. — Я — рабыня внутри, в моей любви, в моих потребностях и по моей природе! Это то — кто я есть! Презирайте меня за это, если вам так будет удобнее! Я — родилась рабыней, и здесь, в этом мире, в своем ошейнике, я, наконец, стала ей по закону! И можете ненавидеть меня за это! Можете презирать! Но я — рабыня, и мне нравится ей быть! Я люблю это! Я обожаю это! И не пытайтесь вынудить меня быть тем, чем хотелось бы вам! Лучше примите меня такой, какая я есть, и чем я хочу быть! Той, кто знает, что ее место у ног мужчин! Той, кто жаждет быть у ног мужчин! Их рабыней! Их любящей рабыней!

— Я не могу понять сам себя, — проворчал мой господин. — Как могло получиться, что я могу испытывать какие-то чувства к тебе?

— Я надеюсь, мой Господин, что это так, хотя бы чуть-чуть, — прошептала я.

— Ты — не больше, чем Земная шлюха, варварка!

— Да, Господин, — не стала отрицать я. — И простите меня за это, Господин!

— Самое низкое, из всего, что только можно себе представить, — простонал мужчина.

— Да, Господин. Простите меня, Господин! — повторила я.

— Ты даже не с Гора! — закричал он.

— Меня доставили на Гор, — напомнила я. — Здесь на меня надели ошейник, выжги клеймо и сделали рабыней! Конечно же, теперь я уже с Гора! По крайней мере, я не меньше с Гора, чем любая другая гореанская рабская девка, надеющаяся на то, что ее хозяин будет ею доволен!

— У тебя красивое лицо, — сказал мужчина, — возможно, самое красивое из всех, какое я когда-либо видел. У тебя быстрый и тонкий женский ум и превосходные рабские формы. У тебя тело, которое сводит меня, мужчину, с ума от желания, я его реакции посрамили бы реакции самки слина во время течки.

— Кажется, работорговцы туго знают свое дело, Господина, — улыбнулась я.

— Так и есть, — подтвердил он, — и можешь в этом не сомневаться, рабыня.

— Тогда не относитесь ко мне, как мог бы это делать землянин по отношению к земной женщине, — попросила я. — Лучше обращайтесь со мной так, как мужчина, родившийся на Горе, к женщине, которая ему принадлежит, той, с кем он хорошо знает, как надо поступать.

Мужчина ожег меня своим взглядом.

— Пожалуйста, возьмите меня не как ту, кем вам хотелось, чтобы я была, а как ту, кто я есть.

— Ты — рабыня, — бросил он.

— И я рада этому, Господин, — напомнила я ему.

— Шлюха, — добавил мужчина.

— Простите мне мое рабство, — вздохнула я. — Я просто женщина!

— Кто бы мог знать, как я боролся со своей слабостью, со своей любовью к тебе! — воскликнул мой господин. — Я гнал тебя от себя. Я избегал тебя. Я относился к тебе с презрением. Я оскорблял тебя. Я старался держаться от тебя подальше. Я обращался с тобой с равнодушием и жестокостью! Но каждое мгновение, когда тебя видел, мне приходилось бороться с собой, со своим желанием схватить тебя, заключить в свои объятия, прижать тебя к себе!

Комната, казалось, начала вращаться вокруг меня, пол закачался, пытаясь уронить меня. Мне вдруг показалось, что лампа начала гаснуть. У меня перехватило дыхание. Я поняла, что еще чуть-чуть, и я упаду в обморок.

— Да, — выкрикнул мой господин. — Я люблю тебя!

Я из последних сил вцепилась в ускользающее сознание. Мне было трудно дышать, сердце колотилось как бешеное. Но вот, наконец, пол перестал раскачиваться подо мной, в комнате посветлело, я снова была в полном сознании. Даже через все помещение я видела, в каком страдании, каком мучении он находился.

— Я не должен любить тебя! — прорычал он. — Я не должен позволять себе такую глупость!

Я извернулась, и поднялась на колени. В конце концов, я находилась в присутствии свободного мужчины, фактически, своего господина. Посмотрев на него, я встретилась с его дикими глазами.

— Но я ничего не могу поделать с собой, — признался мужчина. — Я просто люблю тебя!

— Вы не дали мне даже малейшего намека на это, Господин, — укорила я его.

— Я не знаю, кого я ненавижу больше себя или тебя, — сказал он, — или обоих сразу. Себя за свою слабость, а тебя за то, что именно Ты сделала меня таким, и за то, что Ты самая волнующая и желанная женщина во всем мире!

— Господин находит меня интересной для него? — поинтересовалась я.

— Видеть тебя — означает хотеть! — в ярости крикнул мужчина, а затем обернулся и снова, раз за разом принялся бить в стену кулаком, приговаривая: — Я! Не должен! Любить! Тебя!

— Но ведь, некоторые мужчины, Господин, — заметила я, — любят своих рабынь!

— Ты — простая варварка в ошейнике! — напомнил мне он.

— Да Господин, — не стала отрицать я.

Вдруг мужчина резко повернулся ко мне.

— Ненавидя тебя и одновременно любя, я не мог не ощущать той роли, которую Ты могла сыграть, и той опасности, которая могла бы исходить от тебя. Я знал, что среди остальных, тех кто служил в работорговом доме на Косе, найдется не так много тех, кто смог бы наверняка снова опознать тебя. Поэтому я держал свои чувства в секрете от всех, никому не признаваясь в том, какое страдание, причиненное, кто бы мог подумать, простой заклейменной рабской красоткой, я ношу в своем сердце. Вот так и получилось, что, когда понадобился человек, чтобы разыскать тебя и перерезать глотку, то именно я оказался на первом месте у моих работодателей. Они ведь знали о моей ненависти к тебе, а не о моей жажды тебя, о моем презрении, а не о моем неутоленном желании тебя. В действительности у них просто не было иного выбора, поскольку другие охранники просто послали их подальше, не желая участвовать ни в твоих розысках, ни в твоем убийстве. Это, кстати, свидетельствует в пользу твоей популярности, необузданная Ты моя, изящная маленькая искусительница.

— Я благодарна вам, за ваш обман, Господина, — сказала я ему. — Я обязана вам своей жизнью.

— Я до самого последнего момента не знал, как я поведу себя, — признался мужчина, — вплоть до того мгновения, когда я приставил нож к твоему горлу. Именно тогда я, наконец, осознал, что не смогу, по крайней мере, в этот раз, оборвать твою жизнь, даже если бы Ты была самой недостойной из всех рабынь.

— По крайней мере, в этот раз? — растерянно повторила я.

— Ты — рабыня, — напомнил он мне.

— Да, Господин, — поняла я его намек, на то, что все мы объекты желания своих владельцев, во всем, в том числе и в вопросах жизни и смерти.

— Как же я мечтал владеть тобой, — вздохнул мой господин.

— Теперь я ваша, — улыбнулась я.

Мужчина подобрал нож и вложил его в ножны. Трудно описать какое облегчение я почувствовала, увидев, как эта сталь исчезает с моих глаз. Однако следом мой господин поднял плеть. Он накрутил ее ремни на рукоять и, подойдя ко мне, стоявшей на коленях, приложил ее под моим подбородком, вынуждая поднять голову.

— Да, — кивнул он своим мыслям. — Думаю, что любой нашел бы тебя очень привлекательной. Те, у кого я тебя купил, сказали мне, что Ты упрашивала их об использовании, и заслужила оплеуху.

— Я действительно просила их об использовании, — вынуждена была признать я. — Но разве я заслужила этим пощечину?

— А как насчет плети? — предложил мне выбор мой господин.

— Как владелец пожелает, — ответила я дрогнувшим голосом.

Однако, к моему облегчению, он повернулся и положил плеть на низкий стол, стоявший в подвале. Тогда он снова встал передо мной и задумчиво уставился на меня.

— Ты ведь поползла бы, выпрашивать использования, к ногам любого мужчины, — заметил он.

— Да, Господин, — не стала отрицать я.

— Ты и меня упрашивала об этом, даже без угрозы плети и даже до того, как узнала, кто именно перед тобой, — добавил мужчина.

— Да, Господин, — кивнула я, и в тот же самый момент моя щека словно взорвалась болью.

Он наотмашь хлестнул меня по щеке тыльной стороной ладони, сбив меня на пол. Я неловко завалилась на бок, больно стукнувшись плечом о камни, и замерла, лежа там, чувствуя себя несправедливо наказанной рабыней.

— Простите меня, Господин, — простонала я глотая слезы. — Пожалуйста, вспомните, что я всего лишь рабыня.

— На колени, — скомандовал мужчина.

Мне снова пришлось извиваться и карабкаться, чтобы подняться на колени. Как может он обвинять меня в том, что я ползла к мужчинам с просьбой об использования? Неужели он не может понять или принять, что я — рабыня, полностью! У него что, в голове засела некая навязчивая идея того, кем я должна быть с его точки зрения, нечто неосознанное, имеющее мало общего, если вообще имеющее, с тем, чем я являюсь на самом деле, с моей реальностью? Неужели он не может просто принять меня такой, какая я есть, беспомощной женщиной, рабыней? Ведь другие-то мужчины не были столь критично настроены по отношению к этому!

— Я — горю от желания, Господин, — в который раз попыталась объяснить ему я. — Я — пленница своих потребностей. Я узница сил горящих внутри моего тела. Я ничего не могу с этим сделать. Я — та кто я есть, и ничего более. Пожалуйста, не ожидайте от меня, что я смогу стать, чем-то иным кроме того, чем уже стала.

Господин окинул меня оценивающим взглядом.

— Я надеюсь только на то, — прошептала я, — что Вы позволите мне быть той, кто я есть. Пожалуйста, не требуйте от меня притворяться чем-то еще, чем я не являюсь.

— Как странно кажется то, что я должен был влюбиться в тебя, — покачал головой он, — в ту, кто Ты есть, в простую рабыню.

— То, что я — рабыня, — заметила я, — не делает меня менее привлекательной, по крайней мере, я на это надеюсь.

— Нет, — протянул мужчина. — Это делает тебя в тысячу раз привлекательнее.

Теперь оставалось надеяться еще и на то, что моя улыбка получилась застенчивой.

— Чему Ты улыбаешься? — тут же взвился он.

— Возможно, недовольство господина мной, моими потребностями и желаниями, имеет отношение не столько к его критике таких вещей во мне как в рабыне, поскольку он, конечно, понимает, что это от нее ожидается, и даже требуется, сколько к другим вопросам.

— Да? — протянул мой господин. — И к каким же это?

— Возможно, владелец ревнует, возможно, его сердит то, что я могла бы быть найдена приятной для других.

— Поберегись, — нахмурился мужчина.

— Возможно, в нем проснулся собственник, — не смогла остановиться я, — возможно, он хочет владеть мною единолично, целиком и полностью, не деля ни с кем.

— Лучше бы тебе помолчать, — сердито предупредил он.

— Да, Господин, — сказала я, замолкая.

Но насколько же хорош он был! Я вдруг заметила, что мои колени широко расставлены перед ним, а я даже не заметила, в какой момент сделала это.

— Вот! — внезапно воскликнул господин, указывая вниз. — Видишь! Вот! Именно это я и имею в виду, Ты, мелкая варварская шлюха!

— Простите меня, Господин! — произнесла я стандартную фразу. — Мне свести колени?

— Свести колени? — прищурившись, переспросил он.

— Да, Господин, — подтвердила я.

— Только попробуй это сделать, рабыня! — ворчливо предупредил он меня. — Ты стоишь перед своим хозяином!

— Да, Господин, — сказала я, чувствую охвативший меня прилив радости.

Я видела, что он будет строг со мной. Я поняла, что он будет действительно владеть мной, беря у меня все, чего бы ему ни захотелось. Как же счастлива я была от того, что буду принадлежать ему! Он был из тех мужчин, которые знали, как надо обращаться с рабынями. Я буду беспомощна в его руках.

— Ты принадлежишь мне, — объявил мне мой господин.

— Да, Господин, — не могла не признать я. — Я ваша, полностью ваша!

— Ты, правда, хочешь быть полностью моей? — уточнил он.

— Да, Господин! — заверила его я.

— Лгунья! — буркнул мужчина.

— Нет, Господин! — воскликнула я.

— Впрочем, желаешь Ты того или нет, — строго сказал он, — это верно!

— Я знаю, Господин! — обрадовалась я.

— Всякий раз, видя тебя, я чувствую, как загораюсь, — вдруг крикнул господин. — И я не могу ничего поделать с этим! У меня больше нет сил, чтобы сопротивляться этому!

— Так возьмите же меня! — всхлипнула я.

— Шлюха, шлюха! — бормотал мужчина, схватив меня руками за плечи и наполовину поднимая меня с колен.

— Да, Господин возьмите меня! — взмолилась я. — Владейте мной!

В своей безудержной страсти, в своем полубезумии, он опрокинул меня на спину и прижал к камням, придавив всем телом.

— Вы — мой Господин! — закричала я в восторге.

— Ты — моя рабыня! — выкрикнул он в ответ.

— Да, мой Господи-и-и-н! — зашлась я в крике.

И он, в беспощадном восторге, подтвердил мне и себе, свое право его собственности на меня. И у меня теперь не осталось ни малейшего сомнения в этом.

Конечно, я, так или иначе, почувствовала, что я была его, и что принадлежала ему, еще тогда, когда впервые увидела его перед собой, в тот самый первый раз, когда стояла перед ним на коленях, испуганно и восхищенно глядя на него, в тот самый первый раз, когда поцеловала его плеть. И теперь я была уверена в том, что почувствовала бы то же самое, даже не будь я в тот момент в цепях, даже не будь я в пределах работоргового дома, где, такие как я становятся объектами явной юридической собственности. Но что казалось самым удивительным во всем этом, и было величайшим вознаграждением для меня, это сегодняшнее понимание, если не озарение, того что это оказалось взаимно. Мне трудно сказать, что именно было вовлечено в эту химию совпадения двух частей одного целого, но как я смотрела на него и видела в нем своего господина, точно так же и он, глядя на меня сверху вниз, видел во мне свою рабыню.

Я снова извивалась. Снова мое тело выгибалось в его руках. Снова, к моей радости и удовольствию, он не оказывал мне милосердия. Я оглашала темный подвал своими стонами и воплями, я кричала о своей любви к нему, снова и снова, выплескивая из себя свое подчинение.

Позже он оттолкнул меня к своим ногам, и я замерла там, как собака в своем ошейнике.

И все равно я была в восторге о того, что он, закончив со мной, позволил мне остаться рядом с ним, мне, всего лишь рабыне.

— Как получилось, что я мог влюбиться в рабыню? — в который раз задал мой господин мучивший его вопрос.

Он лежал на спине, уставившись в потолок. Я не ответила ему, только крепче прижалась щекой к его ноге.

— Я люблю тебя, — признался он.

— Когда Вы утомитесь мной, — вздохнула я, — Вы всегда можете продать меня.

— Я никогда не смогу утомиться тобой, — усмехнулся мужчина, мой мужчина, и я с благодарностью прижалась к его щиколотке уже не щекой, а губами, и тихонько заскулила.

— Какая Ты жадная, — засмеялся господин.

— Я прошу вас освободить мои руки, чтобы я могла ласкать вас, — попросила я.

— Ах, — рассеянно ахнул мужчина, — а ведь я и действительно забыл развязать твои руки?

— Да, мой господин, — улыбнулась я.

— А рабыня, правда, считает, что ей обязательно нужны свободные руки для того, чтобы она могла ласкать своего господина? — осведомился он.

— И правда, Господин, — засмеялась я, поднимаясь на колени, я потом переползла от его ног повыше и опустила голову к его телу.

— Да-а, — довольно протянул мужчина, — Ты многому научилась в загонах.

— Спасибо, Господин, — поблагодарила я.

Рабыни должны быть превосходными любовницами. В конце концов, если кто-то сочтет, что они таковыми не окажутся, их ждет плеть господина.

И вообще, существует тысяча способов ублажить мужчину, даже когда ты связана.

И уже в следующее мгновение, он схватил меня и снова притянул к себе. У меня появилась чудесная возможность заглянуть в глаза, моего господина, как раз перед тем, как быть брошенной на пол и придавленной его телом.

Немного позже, лежа рядом с ним, положив голову на его бедро, я с благодарностью промурлыкала:

— Я люблю Вас, я люблю Вас, мой Господин.

— А вот это мы сейчас посмотрим, — усмехнулся мужчина, перекатываясь на бок.

— Господин? — озадаченно пролепетала я, увидев, как он подтянул свой ремень, с висевшими на нем ножнами.

Еще больше я растерялась, когда господин извлек нож из ножен. Во мне сразу всколыхнулись самые нехорошие предчувствия. Что если он, наконец, вспомнил в неком пугающем бизнесе, ради которого он собственно и прибыл в этот город?

Неужели, бился в голове вопрос, он так быстро устал от меня? Конечно же, ему было необязательно убивать меня. Он же мог просто подарить меня или продать! Может, он уже сделал со мной все, что хотел, просто своего развлечения ради, как любой мог бы поиграть с ничего не значащей рабыней?

Неужели он все-таки так ненавидел меня?

Неужели теперь он все же решил выполнить распоряжение своих работодателей, тех, кто послал его в этот город, теперь, после того как он заставил меня извиваться и кричать о том что я его? А что если таков был его план изначально?

— На колени, — приказал господин, и я быстро приняла предписанную позу, встав лицом к нему и, не сводя испуганного взгляда с ножа в его руке, но он тут же потребовал: — Повернись спиной.

В следующее мгновение по моему телу прокатилась вона облегчения и с моих губ сорвался радостный возглас. Я почувствовала, как нож разрезал шнуры, державшие мои скрещенные запястья за спиной. Мои руки слабые, затекшие, покрытые следами от витков веревки бы свободны! Я выставила их вперед, и оперлась ими в пол, потрясенная пережитым страхом и наступивши облегчением.

— Что случилось, рабыня? — поинтересовался мужчина.

— Ничего, Господин, — выдохнула я.

— Уверен? — уточнил он.

— Да, Господин, — ответила я.

— Обернись, — потребовал господин, и я, потирая зудящие запястья, снова встала на колени лицом к нему.

Внезапно, я пораженно замерла, уставившись на камни прямо перед моими коленями. Там матово поблескивая, лежал нож. Господин тоже лежал, на спине, безразлично глядя в потолок. Его руки были заброшены за голову.

Я озадаченно смотрела на нож.

— Видишь нож? — спросил он.

— Да, Господин, — кивнула я.

— Присмотрись к нему, — велел господин.

— Да, Господин, — снова кивнула я, не понимая, что он задумал.

— Как думаешь, Ты смогла бы схватить его, поднять и, прежде чем я смогу оказать сопротивление, воткнуть его мне в сердце?

— У меня нет ни малейшего желания ранить моего господина, — дрожащим голосом ответила я.

— Ты думаешь, что смогла бы сделать то, что я сказал? — настаивал он.

— Я так не думаю, Господин, — покачала я головой, уверенная, что при первом же моем движении в сторону ножа, он повернется и схватит меня.

— Подними его, — приказал мне мужчина.

— Но, я не могу даже прикоснуться к нему, Господин, — попыталась протестовать я. — Это же оружие.

Во многих городах Гора для раба прикосновение к оружию считается преступлением, караемым смертной казнью.

— Команда должна быть повторена? — осведомился мой господин.

— Нет, Господин, — пролепетала я, нерешительно поднимая нож.

— Подходи, — велел он. — Держи его обеими руками.

Наконец, я замерла на коленях рядом с ним, обеими руками вцепившись в рукоять ножа. Наверное, это было правильно, что он потребовал держать нож двумя руками, иначе, как мне кажется, я бы просто его выронила. Мои руки отчаянно тряслись.

— Направь его в мое сердце, — приказал мужчина.

— Пожалуйста, нет, Господин! — простонала я.

Он повернул голову и ожег меня таким взглядом, что я, испугавшись до колик, быстро занесла нож над его сердцем.

— Ну вот, а сейчас, Ты смогла бы воткнуть его, прежде чем я успел бы оказать сопротивление? — спросил он.

— Да, Господин, — ответила я, оценив положение его рук за головой, и время нужное ему, чтобы дотянуться до меня, и мне, чтобы опустить нож, зависший точно над его грудью.

— Никто не знает, что мы здесь, — сказал мой господин. — Возможно, это неплохой выход для тебя. Наверху один из самых неблагополучных и опасных районов города. Тебе достаточно было бы появиться на улице, чтобы быть схваченной, как заблудившаяся рабыня. Никому даже в голову не придет возвращать тебя владельцу. Ты будешь просто продана на черном рынке, причем без всяких бумаг и следов. Уже через неделю тебя не будет в городе.

— У меня даже нет одежды, Господин, — напомнила я ему.

— Уверен, Ты видела много голых рабынь на улице, — усмехнулся он.

— Да, Господин, — вынуждена была признать я.

Мне, действительно, часто приходилось видеть их, по крайней мере, в Треве. Правда, саму меня, ни разу в таком виде на улицу не отправляли. Это обычно делается в наказание. Также, чаще всего в такой ситуации, на рабыню надевают железный пояс.

— Тебе остается опасаться только того, что Ты попадешь в руки стражников, которые сюда почти не заглядывают, — добавил мужчина.

— Я не понимаю того, о чем говорит мой Господин, — всхлипнула я.

— Конечно же, Ты лгала мне, — усмехнулся он, — заявляя, что любишь меня.

— Нет! — воскликнула я.

— Нож в твоих руках, — указал господин. — Тебе больше нет смысла притворяться.

— Но, я вас, правда, люблю, — попыталась убедить его я.

— Ты — варварка, — не останавливался он. — А я — гореанин.

— Вы — мужчина, — объяснила я, — а я — женщина.

— Варварка, — повторил господин.

— Не надо постоянно попрекать меня моим происхождением, — попросила я. — Теперь я только гореанская рабская девка, столь же нетерпеливо, и даже более нетерпеливо, чем любая из девушек вашего мира, готовая служить вам в этом качестве!

— Ты не можешь любить меня, — стоял на своем мужчина, — поскольку я буду строгим хозяином.

— Так будьте таким, — сказала я.

— Я не отношусь к тому виду мужчин, которых, как я слышал, вы, женщины Земли, предпочитаете, — предупредил он.

— Не верьте всему, что о нас говорят, Господин, — вздохнула я.

— О-о? — протянул господин с вопросительными нотками.

— Неужели Вы думаете, что мы действительно предпочитаем управляемых слабаков, сдавших свою власть? — поинтересовалась я. — Вы думаете, что такие, могут взыскать с нас глубины нашей женственности? Конечно, я не могу говорить за всех женщин Земли, но я могу говорить, по крайней мере, за одну из них, за саму себя. Я хочу сильного и властного мужчину, того, кто будет наслаждаться мной, и со всей своей энергией и страстью жаждать заполучить меня, того, кто поставит меня на место, и удержит меня там, как женщину, и проследит, к моей и своей радости и удовольствию, чтобы я получила заслуженное обращение. Лично я хочу такого мужчину, который был бы настолько сильным, умным, энергичным, властным, бескомпромиссным и могущественный, что я перед ним не могла бы быть ни чем иным, кроме как его презренной рабыней.

— Ты — действительно рабыня, — заключил он.

— Да, Господин, — согласилась я.

— Значит, женщины Земли хотят настоящих мужчин? — осведомился он.

— Господин? — не поняла я.

— В биологическом смысле, — пояснил он, — а не неком политическом или каком-либо другом, актуальном в данный конкретный момент времени.

— Да, Господин, — прошептала я. — Мы кричим о них в темноте, Господин.

— Моя жизнь, — рассеянно сказал он, пристально глядя в потолок, — теперь стоит очень немного.

— Господин?

— Я не выполнил порученное мне задание, — проговорил мужчина. — Я предал своих работодателей, а это, уверяю тебя, совсем не те люди, которые станут смотреть сквозь пальцы на подобное упущение. Я больше не могу вернуться в Тельнус. У меня практически нет шансов на то, чтобы выжить. Меня выследят и убьют. Если Ты будешь со мной, то тебя ждет та же судьба.

— Но зато тогда я умру вместе с вами, — прошептала я.

— Хватит лгать, — вздохнул мой господин. — Ты можешь убить меня сейчас.

— Я не лгу, — сказала я. — Я лучше воткну кинжал в свое сердце.

— Ты можешь убить меня, — повторил мужчина.

— Никогда, — покачала я головой.

— Бей, — приказал господин и закрыл глаза.

Острие ножа висело прямо напротив его сердца. Мне достаточно было просто немного наклониться вперед и надавить всем своим весом, и сталь вошла бы в его тело по самую рукоять, скорее всего пронзив его сердце насквозь.

— Нет, — отказалась я, а когда мужчина открыл глаза, повторила: — Нет. Простите меня, Господин.

— Команда должна быть повторена? — строго спросил он.

— Повторите это хоть тысячу раз, — прошептала я. — Я не буду этого делать.

— Ты отказываешься мне повиноваться? — удивился господин.

— Простите меня, Господин, — вздохнула я. — Да, Господин.

— Почему? — поинтересовался он.

— Я люблю Вас, — ответила я.

— И Ты готова умереть, за свое непослушание? — уточнил мужчина.

— Да, Господин, — кивнула я, задрожав под его пристальным взглядом.

Мне вдруг пришло в голову, что если бы он убил меня в наказание за непослушание, то, тем самым, выполнил бы свое задание. Какая разница его начальникам, как именно и за что я была убита?

— Бей, — потребовал мужчина.

— Нет, — мотнула я головой. — Простите меня, Господин.

— У тебя нет никакого другого выбора, — объяснил он.

— Есть, Господин, — заявила я.

— Какой? — удивился мужчина.

— Вот этот! — крикнула и, подняв зажатый в обеих руках нож, повернула его к себе острием и закрыла глаза.

Как бы близко от моей груди не было лезвие ножа, но оно не успело даже оцарапать мою кожу. Его сильные руки оказались так же быстры как молния. Я вдруг почувствовала, что мои запястья беспомощно зажаты в его руках. Вскрикнув от боли в вывернутых суставах, а разжала кулаки. Нож зазвенел по каменному полу.

— Маленькая дура! — рявкнул мужчина, а затем, вскочив, дернул меня за запястья поставив на ноги и заглянул в глаза.

Меня поразило отчаяние, которое я успела прочитать в его взгляде. Потом, ослабив хватку, он медленно опустил меня вниз, пока я снова не оказалась на коленях перед ним.

— Послушай меня! — прорычал он.

— Да, Господин.

— Ты не можешь покончить с собой, — заявил мужчина, все еще удерживая мои запястья в своих руках. — Я запрещаю тебе это. Слышишь?

— Да, Господин, — испуганно пролепетала я.

Сердито отбросив мои запястья, так, что я завалилась на бок, он подобрал нож и вложил его в ножны. Затем, раздраженно отшвырнув ремень с ножнами далеко в сторону, мой господин поднял свой плащ и, набросив его на меня, потребовал:

— Голову не поднимай.

Я быстро встала на колени, и низко опустила голову.

— Почему Ты не убила меня? — спросил он.

— Потому, что я люблю вас, — ответила я.

— Даже притом, что Ты знала, что твой отказ повиноваться может стоить тебе твоей собственной жизни?

— Да, — кивнула я.

— Интересно, — сказал мужчина.

— Я лучше умру, чем раню вас.

— Почему? — поинтересовался он.

— Я — рабыня моего господина, — объяснила я.

Тогда он присел подле меня и, взяв пальцами за подбородок, поднял мою голову и заглянул в глубину моих глаз. Но уже вскоре я отвела взгляд. Для рабыни бывает очень трудно, почти невозможно, выдержать изучающий взгляд своего господина.

— Что же Ты за рабыня такая? — спросил меня он.

— Господин, пожалуйста! — взмолилась я.

— Говори, — приказал мужчина, сжав пальцы на моем подбородке.

— Я признаю себя любящей рабыней моего Господина, — прошептала я.

— Моей любящей рабыней? — повторил он.

— Да, мой Господин, — заверила его я. — Я знаю, что Вы не можете испытывать ко мне нежных чувств. Я знаю, что Вы можете презирать меня, и даже ненавидеть. Но для меня это не имеет значения. Это не важно. Какой бы ничего не стоящей ни была моя любовь, любовь никчемной рабыни, знайте, что она принадлежит вам, она полностью и всецело ваша. Я — ваша любящая рабыня.

Господин поднял плащ и накинул его на мои плечи, а я подняла на него свои полные слез глаза.

— Я не достоин, быть любимым, — вздохнул он. — Я предал свою честь. Я не выполнил порученного мне задания.

— А так ли это правильно, что весь мир попадет в руки Луриуса из Джада? — спросила я. — Разве он не безумен? Разве он не тиран?

— Он — мой Убар, — объяснил мужчина.

— У чести, — вдруг вспомнила я, — много голосов и много песен.

Мужчин пораженно уставился на меня.

— Это — высказывание воинов, — проговорил он. — Это записано в их кодексах. Давно мне не приходилось слышать этого. Кажется, я уже успел позабыть, что там написано. Откуда Ты, рабыня, можешь знать это?

— Слышала, в Треве, — ответила я.

— В логове грабителей?! — воскликнул мужчина.

Я промолчала. Кто может знать, в каких домах можно услышать голоса чести? Кто скажет, за какими стенами можно услышать ее песни?

— Не думаю, что мы сможем покинуть город, — вздохнул господин. — У нас нет никакой возможности выйти за его ворота.

— Тогда мы должны остаться здесь, — заключила я.

— И подождать пока к нам не придут люди в черных туниках с приказом убить нас? — поинтересовался он.

— Все выглядит именно так, Господин, — вынуждена была признать я.

— Тот, кто был узником под номером Сорок один, в Коридоре безымянных заключенных, в подземельях Трева, может быть в городе, — заметил мужчина.

В памяти всплыл образ того крестьянина. Признаться, мне его предположение казалось маловероятным. Мог ли кто-нибудь выжить в тех горах в одиночку и практически без оружия? К тому же, чем мог помочь нам простой крестьянин, даже если бы он действительно был в городе?

— Ты ведь смогла бы узнать его, если б увидела, не так ли? — уточнил он.

— Да, Господин, — кивнула я.

— Наверно, все же, нам лучше попытаться выскользнуть из города, — предположил мой господин.

— Да, Господин, — поддержала я его.

— Интересно, стоит ли мне тащить тебя с собой, — задумчиво проговорил он.

Отбросив плащ, я нырнула к его ногам и, вцепившись в его лодыжку, прижалась к ней губами.

— Пожалуйста, Господин! — взмолилась я. — Возьмите меня с собой!

— Я не должен иметь при себе то, что делает меня слабым, — пояснил мой господин.

В ответ на это я страстно поцеловала его ногу.

— Ты опасна для меня, — вздохнул мужчина. — Именно слабые враги являются самыми опасными.

— Я не враг вам, Господин, — заверила его я.

— Интересно, — задумчиво проговорил он.

— Не стоит бояться меня, Господин, — сказала я.

— Ты не можешь ничего поделать с тем, что Ты собой представляешь, — констатировал мой господин.

Я еще крепче прижалась к его ноге.

— Впрочем, — усмехнулся он, — проблема не так уж и неразрешима.

— Да, Господин, — пробормотала я.

— Женщины, такие как Ты, зачастую оказываются, удивительно приятными, — признал мужчина.

— Да, Господин, — прошептала я.

— Вопрос только в надлежащем контроле и обращении.

— Да, Господин, — не могла не согласиться я.

— Надеюсь, Ты не думаешь, что твоя жизнь со мной будет легкой? — осведомился он.

— Нет, Господин, — ответила я.

— Понимаешь ли Ты, что меня наверняка будут разыскивать и пытаться убить, и что Ты, если бы станешься рядом со мной, разделишь ту же судьбу?

— Да, Господин, — ответила я.

— А теперь Ты можешь уйти, — внезапно сказал мне мужчина.

— Господин? — опешила я.

— Я даю тебе последний шанс, — объяснил он, — покинуть это место и вручить свою судьбу в руки другого.

— Оставьте меня себе, — всхлипнула я и подняв взгляд встретилась с его глазами.

— Это — то, чего Ты действительно хочешь? — спросил он.

— Да, Господин! — воскликнула я.

— Ну и отлично, — кивнул мой господин.

— Спасибо, Господин! — обрадовалась я, но тут же вздрогнула, заметив как его глаза внезапно стали строгими.

Я вдруг снова почувствовала себя не больше, чем испуганной рабыней.

— Господин? — озадаченно спросила я.

— У тебя был прекрасный шанс избежать моей власти, — сказал он спокойно и невозмутимо. — Ты им не воспользовалась.

Я испуганно смотрела на него снизу вверх.

— Теперь слишком поздно, — заявил возвышавшийся надо мной мужчина.

— Да, Господин, — кивнула я.

— На четвереньки, — скомандовал мой господин, — лицом от меня!

Конечно же, я подчинилась, быстро и не раздумывая.

— Строго говоря, — сказал он, — сегодняшнее твое поведение вызывает нарекания.

— Чем я могла вызвать недовольство моего Господина? — испуганно спросила я и вздрогнула, услышав, как мужчина взял плеть со стола.

Но я не осмелилась даже украдкой посмотреть назад.

— Тебе было приказано ударить меня, убить, но Ты этого не сделала, — пояснил господин. — Это неповиновение.

— Да, Господин, — не стала спорить с ним я.

— А еще Ты попыталась покончить с собой, что не приемлемо для рабыни. Она не может так поступить, поскольку она себе не принадлежит. Скорее это она сама является собственностью.

— Да, Господин, — не могла не согласиться с ним я.

— Тем не менее, — продолжил мужчина, — я не склонен игнорировать объяснения твоих побуждений в обоих этих случаях, насчет того, что в каждом из них твоим мотивом было благополучие твоего хозяина.

— Так и было, Господин! — облегченно вздохнула я. — Я прошу прощения, если вызвала недовольство!

— И что же должно быть сделано с рабыней, если ее поведение вызвало малейшее нарекание? — осведомился он.

— Все зависит от решения владельца, — осторожно ответила я. — Он может принять меры или не принять, как посчитает нужным.

Я напряглась, услышав, как развернулись ремни плети.

— Ты получишь три удара, — сообщил мне господин. — Всего лишь.

Действительно, подумала я, это было «всего лишь». Можно было считать, что это наказание было не более чем символическим. Это было немногим больше, чем своего рода намек мне, которым он хотел дать понять, что он не ожидал от меня непослушания. Также, это был сообщение мне, о том, что может ждать меня в будущем, в случае любого, проступка с моей стороны.

Плеть хлопнула. Я не удержалась от испуганного крика. Но в этот раз она не тронула меня.

— Первый удар — за неповиновение, — известил меня господин. — Второй — за твою попытку самоубийства.

Я еще дрожала от первого, холостого выстрела плети, но уже понимала, что следующий упадет на меня. И он, действительно, обрушился на меня. Наверное, его можно было посчитать достаточно легким, в том смысле, что он сдерживал себя и ничего мне не повредил. Вот только моя, горевшая спина никак не хотела в это верить. Слезы брызнули из моих глаз. Но я ни на мгновение не пожалела о том, что отказалась ударить его. И я поступила бы точно так же снова. По сравнению с этим, этот удар был пустой формальностью. Тем не менее я была наказана.

Я снова вскрикнула от боли, ощутив как ремни, плети ужалили мою кожу во второй раз. И этот удар уже никто не посчитал бы легким.

Очевидно, мой господин, решил предельно ясно дать мне понять свое недовольство тем, что я попыталась повернуть кинжал против себя самой, даже притом, что моим порывом руководило стремление освободить его от вставшей перед ним дилеммы, решить которую он оказался не в состоянии. Похоже, ему не пришлась по вкусу моя идея спасения его жизни за счет моей.

— Господин! — проскулила я, в попытке вымолить милосердие.

— Помалкивай! — приказал он.

Слезы капали с глаз, оставляя на камнях мокрые пятна. Как же мне не хотелось получить еще один удар, подобный тому, что только что разорвал болью мою спину. Теперь он ударил меня действительно по-настоящему.

— Готовься к третьему удару, — милостиво предупредил меня мужчина.

— Господин, — простонала я, — я могу говорить?

— Говори, — разрешил он.

— За что третий удар? — спросила я.

— Что? — переспросил мой господин.

— Почему меня нужно бить в третий раз? — пояснила я. — В чем причина третьего удара?

— Тебе надо дать третий удар, — заверил он меня. — Во-первых, потому, что я захотел этого, во-вторых, потому, что Ты — рабыня, и в-третьих, чтобы напомнить тебе, о том, что Ты, моя маленькая искусительница, рабыня.

— Да, Господин, — прошептала я.

Я лежала на животе, повернув голову на бок и прижавшись щекой к каменному полу. Слезы ручьем стекали с моих глаз. Пальцы царапали холодные камни подо мной. Я пытался понять то, что я чувствовала. Меня чуть не выбило из сознания. Казалась, что мою спину погрузили в огонь.

Кожа молнией хлестнула по моей спине. Мне трудно объяснить, что я почувствовала в тот момент! Удар, который господин обрушил на меня, сбил меня на пол! Теперь я лежала, выпоротая рабыня, почувствовавшая, что такое плеть ее господина. И все же, я понимала, что удар этот не был нанесен им в полную силу. Тем не менее, он был таков, что я не скоро смогу его забыть.

Сквозь кровь шумевшую в ушах, я услышала как плеть легла на прежнее место на столе.

— Мы вскоре должны уйти отсюда, — сообщил мне мужчина.

Я едва смогла расслышать и понять, что он мне сказал.

Какой же я была напуганной, ошеломленной и несчастной в этот момент. Как это больно и обидно осознавать себя выпоротой рабыней. Теперь я точно знала, что независимо от того, насколько сильно он мог бы меня любить, я все равно останусь его бесправной рабыней, к которой он не собирался проявлять ни капли снисхождения. Как быстро теперь я буду становиться перед ним на колени, как стремительно бросаться служить ему, как отчаянно и пылко буду стремиться ублажать его! Я всегда любила его, но теперь я еще и знала, что он мои настоящий господин, тот, кто ни на мгновение не поколеблется, с исправлением моего поведения, кто будет подвергать меня наказанию, если окажется хотя бы в малейшей степени мною недоволен.

— Вставай, моя маленькая искусительница, — сказал он. — Нам пора собираться в путь.

Я моментально поднялась на колени и, обернувшись, посмотрела на него. Было приятно увидеть его улыбку, с которой он встретил мою немедленную готовность повиноваться. Он кивнул мне и набросил на себя тунику. А у меня не было даже рабской полосы.

— Они будут искать тебя, — заметил господин. — Как тебя назвали в садах?

— Гэйл, — сообщила я.

— Готов поспорить, что первым делом они начнут поиски рабыни по имени «Дженис», когда-то служившей в Треве, и рабыни по имени «Гэйл» из садов Аппания, — усмехнулся мужчина, и внезапно резко спросил: — Как тебя зовут?

— Как понравится господину, — быстро ответила я.

— Самый разумный ответ, — похвалил он.

Моя спина все еще болела. Интересно, подумала я, как он назовет меня? Конечно, если он вообще озаботится тем, чтобы как-то назвать меня. Думаю, что, скорее всего, назовет. Все же, это удобно, когда у девушки есть имя, с помощью которого ею легче командовать, позвать к себе и так далее.

Я растерянно окинула взглядом два плаща. Один, плащ моего господина, сейчас лежал передо мной, и второй, тот, которым прикрыли меня похитители, когда в последний раз выпустили из рабского ящика, и который сейчас сиротливо лежал в стороне. В свой собственный плащ, немного раньше он почти нежно заворачивал меня, возможно, чтобы защитить от сырости подвала.

— Я должна надеть тот плащ, Господин? — поинтересовалась я, указывая на женский плащ.

Я не думала, что он выведет меня на улицу голой. Не хочу показаться тщеславной, на мой взгляд, это могло бы привлечь ненужное внимание. Например, в Треве на нас с Констанцией всегда обращали внимание, даже когда мы были одеты в обычные туники. Нисколько не сомневаюсь, что Леди Айлин, которая теперь, с большой долей вероятности, уже была рабыней, тоже будет приковывать к себе внимание мужчин на улицах города.

Господин только покачал головой. Значит, он предпочел оставить этот предмет одежды здесь. Что ж, разумно. Все же, он может быть опознан похитителями.

Я погладила его собственный плащ, так приятно облегавший и согревавший меня совсем недавно. Как мне хотелось, чтобы, он вновь оказался на мне, на моем обнаженном теле. Это было бы почти так же, как если бы я была в пределах его пут.

Я немного приподняла мужской плащ, конечно, не смея надеть его на себя, и вопросительно посмотрела на мужчину. Если рабыня стоит нагой перед своим господином, она не может просто взять и спрятать от него свое тело. Прежде она должна получить разрешение на это от него, хотя бы словом, жестом или взглядом.

— Тебя хорошо выдрессировали, — заметил господин.

— У меня были превосходные дрессировщики, — улыбнулась я.

— Встань, — приказал он, и уже через мгновение я была на ногах.

Жестом он показал мне, что я должна повернуться к нему спиной. Только я успела это сделать, как браслеты рабских наручников защелкнулись на моих запястьях. Затем господин бережно повернул меня лицом к себе, и полюбовался своей закованной в наручники рабыней.

— Ты просто невероятно красива, — вздохнул он.

— Я рада, если Господин доволен, — улыбнулась я.

— Сейчас мы поднимемся по лестнице, — сказал мой господин, — и выйдем в этот мир вместе.

Сказав это, мужчина крепко поцеловал меня, после чего накинул на мою голову свой плащ, словно это было одеяло. Края плаща, свисая вниз, закрывали мое тело только до середины бедра. Это должно было бы выглядеть примерно так же, как если бы я была свежеприобретенной в павильоне торгов, и потому голой покупкой, на которую счастливый покупатель, прежде чем вести в свой дом, за неимением под рукой ничего лучшего, набросил на меня свой плащ.

Затем я почувствовала, что плащ был собран вокруг моего горла, и, через мгновение на него был помещен и защелкнут ошейник. Теперь плащ, закрепленный в этом положении, превратился в, своего рода, рабский капюшон. Потом с той стороны плаща послышался приглушенный тканью щелчок, после которого я почувствовала легкое давление на заднюю сторону шеи. Нетрудно догадаться, что господин пристегнул к кольцу ошейника карабин поводка.

— Ну вот, моя красотка, Ты теперь в наручниках, в капюшоне и на поводке, — услышала я голос господина.

— Да, Господин, — ответила я, не скрывая своего счастья.

— Как и подобает тебе, рабыня, — добавил он.

— Да, Господин, — повторила я.

— И никакой надежды на побег.

— При все, при том, что я этого и не желаю, — рассмеялась я.

— Снаружи сейчас ночь, — сообщил он мне.

— Да, Господин, — кивнул я под плащом.

— Дальше мы пойдем вместе, — сказал мой господин.

Вдруг я почувствовала, что земля ушла из-под моих ног, я взлетела вверх, и мой тело повернулось горизонтально. Господин поднял меня на руки! Занеся меня на самый верх по лестнице, он остановился, поставил на ноги и, поддерживая меня за талию одной рукой, поднял люк. Затем я снова очутилась у него на руках, и он вынес меня наверх. Послышался тяжелый удар, крышка лаза встала на место позади него. Через несколько секунд я почувствовала, что мы поднимаемся по следующей лестнице, потом мы пересекли какое-то большое помещение и, наконец, вышли на улицу.

— Теперь все начинается, — услышала я голос моего господина. — Ты готова, любовь моя?

— Да, мой Господин, моя любовь, — ответила я, и последовала за ним на поводке по улице, закованная в наручники и скрытая под его плащом.