Свидетельница Гора

Глава 24

Из сна меня буквально выдернул металлический звон. Кто-то часто бил в сигнальный рельс. Странно, подумала я, считая удары, не может быть, чтобы я проспала столько. Да и солнце стояло довольно высоко. Конечно, полдень уже далеко позади, но и до вечера еще очень далеко!

Окинув взглядом террасу, я увидела двоих мужчин, бежавших так быстро, что их туники надувались пузырем на спине. Чуть дальше я заметила женщину. Она тоже куда-то отчаянно спешила. Бежала так, что забыла придерживать свои развевающиеся одежды сокрытия.

— Смотрите! — послышался чей-то крик. — Смотрите!

Кричал мужчина, стоявший перед балюстрадой, указывая рукой вверх и вдаль, в направлении гор. Внезапно до меня дошло, что разбудивший меня звон, вовсе не означал наступление следующего ана. Это был сигнал тревоги!

Я поднялась на колени, потом встала на ноги. Леди Констанция, спасибо ей за это, оставила достаточно длины поводка, чтобы я могла нормально стоять у кольца. Теперь я поняла, что звон слышится со всех сторон, похоже, что звонили все колокола и сигнальные рельсы в городе.

— Вон там! — снова крикнул тот же мужчина у балюстрады.

Отойдя от стены насколько позволяла цепи, даже немного натянув ее, я поднялась на цыпочки.

Наконец, я смогла увидеть далеко в небе цепочку тарнов, стремительно двигавшихся в направлении города, но держа значительно правее, явно не к посадочной площадке, которая находилась рядом с этой террасой, сразу за мостом. Точно сосчитать их на таком расстоянии было сложно, но можно было смело утверждать, что если их и было больше пары десятков, то не на много.

Они не из этого города, поняла я. Это — чужаки! Это — набег! Им как-то удалось миновать посты в горах незамеченными и прорваться сквозь патрули!

Стоя на носочках и вытянув шею, я не отрывала глаз от бороздивших небо гигантов. На таком расстоянии, могло показаться, что они двигались достаточно неторопливо, но я-то понимала, насколько обманчиво было это впечатление. На самом деле их плотный строй стремительно резал воздух, держа направление на некую, одним им известную точку города, лежавшую где-то правее этой террасы.

Вероятно, прежде они перемещались только по ночам, шаг за шагом подбираясь к Треву, скрываясь в ущельях с рассветом, чтобы с наступлением темноты сделать еще один бросок, приближавший их к черте города. До заката оставалось еще три ана. Возможно, это было именно то время, которое они выделили для своего дела, по окончании которого, независимо от того, каким оно могло быть, рейдеры могли бы попытаться уйти под покровом темноты.

Я испуганно шарахнулась к стене. Лязгнула цепь, ударившаяся о камни. Гигантская стремительная тень скользнула по террасе. Это был тарн с воином этого города в седле, торопившийся на перехват налетчиков. Следом за первой, на поверхности террасы мелькнули еще две тени. Еще два тарнсмэна спешили в бой. Прямо надо мной, один из тарнов оглушительно закричал. От невероятно громкого, пугающе пронзительного звука у меня заложило уши.

Но что могли два десятка мужчин, если больше, то не на много, сделать против целого города?

Отряд тарнов наконец исчез из поля зрения.

Судя по всему, это мог быть лишь символический набег, ответная мера, демонстрация возможностей в лучшем случае

Колонна гвардейцев спешно пересекала террасу.

Несколько мужчин выскочили из зданий, кое-кто из них поспешили к балюстраде, другие побежали к мосту, ведущему к посадочной площадке. Однако, что бы там ни происходило, или не происходило в других частях города, похоже, этот район оно обошло стороной. Люди уже успокоились, паники не было. Я даже увидела свободную женщину в одеждах сокрытия спокойно выходившую на террасу.

Еще несколько тарнов из сил обороны города взлетели с соседней площадки и, резко набирая скорость, устремились вверх. Меж тем звон сигналов тревоги продолжал звучать.

— Что это было? — выкрикнул один из мужчин.

— Чужаки! Тарнсмэны! — послышался ответ.

— Набег, — пояснил другой голос.

— Откуда? — удивился спрашивавший.

— Понятия не имею, — ответили ему.

— Сколько их было? — не отставал он.

— Очень немного, — сообщил ему кто-то.

— Двадцать, максимум тридцать, — уточнил другой.

— Так мало? — воскликнул мужчина. — Должно быть это безумцы!

— Не может быть, чтобы они интересовались нападением на город, — заявил другой.

— Тогда, может это просто караван тарнов, приближающийся к городу! — предположил первый мужчина.

— У него был бы свой эскорт, — проворчал третий.

— В списках нет никаких караванов, — заметил четвертый, одетый в одежды синего цвета с закатанными рукавами.

— И чего им тут надо? — спросил первый собеседник.

— Может, женщин? — предложил самое простое объяснение третий.

Я прижалась спиной к стене. Мне как никому другому, причем на собственном примере, было известно, что эти мужчины рассматривали нас как трофей, послушную, обучаемую и соблазнительную добычу. Мы быстро учились служить нашим владельцам. В действительности, женщины, такие как я, рабыни, фактически считались здесь домашними животными, а потому являлись самой, что ни на есть, законной добычей, в самом бесспорном, буквальном и очевидном смысле, столь же законной здесь, как в другом мире и в другое время были коровы для гуннов, или кони для индейцев. Разумеется, мы были далеко не единственным видом животных, которые считались добычей. Просто одним среди многих других, среди которых числились даже могучие тарны. И, как уже было указаны, мы были завидной добычей, не самой привилегированной. Здесь, в этом мире, даже свободная женщина считается трофеем.

— А куда они направлялись? — осведомился второй из беседовавших.

— Туда! — махнул рукой тот, что был в синей одежде, указывая направо.

— Точно, — уверенно подтвердил третий.

— Там же рабские загоны! — воскликнул первый.

— Верно, — согласился второй.

— Но это — просто безумие, — отмахнулся тот, что в синем. — Там полно охраны.

— Так они и есть безумцы, — пожал плечами третий.

— Смотрите! — привлек их внимание мужчина доселе в разговор не вступавший, указывая в небо. — Вон прибыли наши парни!

— А Ты уверен, что это точно наши? — поинтересовался у него первый.

— А Ты что, вымпелов не видишь? — обиженно буркнул тот.

Я снова поднялась на цыпочки, чтобы посмотреть поверх голов собравшихся здесь мужчин. Да, небо над городом заполнилось птицами, вероятно, на отражение набега вылетело не меньше сотни тарнсмэнов сразу.

Судя по всему, они преследовали ту группу, что пролетела раннее.

— Не завидую я тем бедным слинам, — усмехнулся человек в синем. — Сейчас от них полетят пух и перья.

Хотя ни один из них, казалось, пока не обращал на меня внимания, но я подумала, что для меня будет лучше встать на колени. В конце концов, я находилась в присутствии свободных мужчин.

— Пора бы им уже прекратить трезвонить, — поморщился первый из мужчин.

— Э нет, — протянул второй. — Пусть звонят, в городе следует быть бдительными.

— Да к настоящему времени все уже может быть закончено, — отмахнулся третий мужчина.

В его утверждении был резон, подумалось мне, особенно если чужаки действительно, собирались напасть на загоны. Там, насколько я знала, не протолкнуться от охранников, да и сами здания в плане обороны представляют собой крепкий орешек. Помимо этого, туда устремились тарнсмэны и гвардейцы со всего города, и, несомненно, к настоящему времени были уже там. Правда, всего несколько мгновений назад я заметила в небе группу тарнсмэнов спешивших в том направлении даже из этой части города.

— Думаю, можно расходиться по домам, — усмехнулся первый мужчина.

— Но почему такой маленький отряд попытался достичь города? — полюбопытствовал второй. — И почему, они таким малым числом, решили напасть на дома работорговцев?

— Сумасшедшие, — пожал плечами третий.

— Или пьяные, — предположил пятый и окинул меня заинтересованным взглядом.

Я быстро опустила голову, опасаясь встретиться с ним глазами.

— В любом случае, уже все закончилось, — заявил первый.

— Мы этого пока не знаем, — напомнил ему четвертый, тот, что в синем. — Там все еще может идти бой.

— Да их там было меньше полусотни, — отмахнулся третий.

— Я тоже думаю, что все уже позади, — сказал пятый.

Почти сразу после его слов тревожный звон, до того несшийся со всех сторон, начал стихать. Один за другим сигнальщики прекращали бить в свои рельсы и гонги.

— Ну, что я говорил, — довольно кивнул первый. — Все уже закончилось.

И мужчины, пожелав друг другу всего хорошего, начали расходиться в разные стороны.

Я подняла голову. Солнце еще стояло довольно высоко, до вечера было не близко, можно сказать, что день в самом разгаре.

Интересно, продолжался ли сейчас бой где-то в другом месте? Летели ли стрелы, звенела сталь и окрашивались в красный цвет камни мостовой?

Довольно странно было чувствовать себя, находясь здесь, под тихим и спокойным небом, таким голубым и безоблачным, и знать, что где-то неподалеку, возможно в загонах, происходило нечто ужасное. Но вскоре смолкли последние сигналы. Наверное, теперь все закончилось.

Я села и расслаблено привалилась спиной к стене. Интересно, где сейчас были Леди Констанция и ее одетый в алое товарищ? Можно было бы предположить, что они спрятались где-нибудь с первыми ударами сигналов тревоги. Хотя, зная местных мужчин, я склонялась к версии, что он заковал девушку в наручники, а сам бросился выяснять причины переполоха. Или он мог накинуть один браслет на ее левое запястье, а другой к пруту какой-нибудь крепкой решетки, или, поставив мою подопечную на колени перед колонной, приказал девушке обнять ее и надел на запястья наручники.

Люди вернулись к прежним занятиям, кто-то спешил по делам, кто-то просто неторопливо прогуливался по террасе. Я же расслабилась, закрыла глаза и подставила лицо под теплые лучи солнца.

— Смотрите! — внезапно раздался взволнованный мужской голос, прилетевший откуда-то со стороны балюстрады.

Едва открыв глаза, я тут же вскочила на ноги, пока еще не понимая охватившего меня внезапного беспокойства. Я посмотрела в том направлении, в котором указывал мужчина, стоявший у балюстрады, но ничего не увидела. Туда же были направлены взгляды многих людей, находившихся в данный момент здесь. Некоторые из них быстро направились к балюстраде, другие просто обернулись, но оставались стоять там же, где их застал крик.

— Смотрите туда! — снова прокричал мужчина.

И в этот момент я смогла разглядеть то, на что он пытался обратить внимание окружающих.

На ярко голубом фоне неба чернело множество точек. Тарны! Они были еще очень далеко и казались совсем крошечными.

— Это тарны! — воскликнул другой мужчина, тоже подняв руку и указывая в том направлении.

Еще двое подбежав к балюстраде, вскинули руки ко лбам, пытаясь разглядеть подробности.

На таком расстоянии было трудно оценить численность приближающегося отряда, но их было однозначно больше, чем в первый раз. И это уже были не просто черные точки в небе, они быстро увеличивались в размере. Даже мне было понятно, что они стремительно приближались. И чем ближе, тем яснее становилось то, что тарнов в этой группе, было не просто больше, чем в первом отряде, а значительно больше, причем в разы. Однако точно оценить их количество по-прежнему было очень трудно. Тому было две причины: их построение, и направление их движения. Так же, как и первый отряд, они держались одной плотной колонной, только на этот раз их строй двигался не направо, как их предшественники, что давало возможность довольно точная оценить их количество, а прямо сюда. Если бы тот человек, что заметил их первым, не посмотрел точно в эту точку неба, то, скорее всего, в тот момент он просто не заметил бы их. Тем более что они держались на бреющем полете, прижимаясь к склонам гор. Навскидку, от поверхности их отделяло не больше пары сотен ярдов. Время от времени они вообще, спускались ниже, теряясь на фоне красноватых гор за их спинами.

— Они летят в этом направлении! — воскликнул один из мужчин на террасе, придя к тому же выводу что и я.

— Уходи, — бросил другой мужчина свободной женщине, замершей рядом с ним. — Покинь террасу и скройся внутри здания!

— А ну беги отсюда! — закричал третий, перехватив мальчишку, с воздушным шариком в руке пробиравшегося к балюстраде

— Так ведь нет никакой опасности! — попытался успокоить их какой-то горожанин. — Никто же не бьет в набат!

— Это, скорее всего, возвращаются наши парни! — поддержал его другой. — Или припозднившийся отряд с границы, преследовавший тех чужаков!

— Расходитесь! Расходитесь! — закричал гвардеец, появившийся около балюстрады. — Быстрее! Быстрее!

Теперь уже не оставалось никаких сомнений, что тарны приближались с огромной скоростью.

— Прочь отсюда! — рявкнул гвардеец, фактически отбросив человека от балюстрады, что вообще-то крайне редко можно безнаказанно сделать со свободными людьми.

Если у приближающихся всадников были вымпелы, то они их еще не развернули. Безусловно, обычно это делается только в ситуациях, когда опознание необходимо или важно. Можно было бы также упомянуть и о том, что развернутый и развевающийся вымпел на большой скорости просто мешает в полете. Кроме того, совершенно очевидно, что такой вымпел будет изрядной помехой для тарнсмэна в случае внезапного нападения. Как результат, знаменосцу требуется охрана, обычно его страхуют четверо его товарищей, в обязанность которых входит защита того бойца, который демонстрирует вымпел. Но в целом, актуальные приказы в полете обычно передаются звуковыми, а не визуальными сигналами. Так что чаще для этих целей используются не вымпелы, штандарты или флажки, а тарновые барабаны, трубы, свистки и так далее. Хорошо обученные птицы зачастую, как мне говорили, даже оставшись без наездника, будут слушаться таких сигналов, как атака, поворот в том, или ином направлении, горка, пике, отход и тому подобным. Кроме того, при спокойном полете тарновые барабаны могут быть использованы, для того чтобы задавать птицам ритм удара крыльями.

— Уходите! — уже в полный голос орал гвардеец.

— Так нет же сигнала тревоги! — попытался протестовать кто-то.

— Прочь отсюда! — не выдержал солдат.

Я заметила, что одна из женщин развернулась и поспешила с террасы.

— Вон, смотрите! — воскликнул какой-то горожанин. — Видите? Вымпелы! Это цвета Трева!

Его слова потонули в восторженном реве присутствовавших на террасе.

Вот только отряд не перестал двигаться в нашем направлении.

— Бегите же отсюда! — в отчаянии завопил гвардеец. — Бегите!

— Зачем? — удивленно спросил его мужчина.

— Посмотри туда! — указал ему на приближающихся тарнов другой.

— Видишь, какие там вымпелы! — воскликнул третий.

— Идиоты! — простонал гвардеец. — Бегите отсюда!

Внезапно, вверху, в каких-то ярдах над нашими головами раздались ужасные звуки. Клекот тарнов и удары их гигантских крыльев. Мне показалось, что один из монстров издал свой дикий крик прямо над моей головой. На моих глазах, словно в замедленной съемке, у тарна отделилось и, кувыркаясь, полетело вниз одно из крыльев, срезанное почти невидимой, звонко запевшей противотарновой проволокой. Сама птица, не переставая дико кричать от боли, рухнула вниз, на террасу, орошая все вокруг пульсирующей струей крови. Другой гигант, запутавшись в проволоке, отчаянно бил крыльями, пытаясь вырваться на свободу, но только в кровь резал свое мощное тело и разбрасывал вокруг себя ошметки перьев. Еще один тарн плавно спланировал, а затем, резко ударив крыльями, завис над террасой и, схватив окованными железом когтями проволоку, ударил крыльями снова, взлетая и вырывая ее. Два следующие птицы ворвались в уже образовавшуюся брешь.

В одно мгновение терраса заполнилась бегущими и кричащими в панике людьми. У меня зарябило в глазах от мельтешения одежд всех расцветок. Посреди террасы кричал и бился тарн, потерявший крыло, внося свою лепту во всеобщий переполох. Еще один тарн прорвался сквозь брешь в проволочном заграждении.

В следующий момент солнце закрыла огромная тень. Крупный тарн завис над террасой. С его шеи вниз полетели веревки, по которым на поверхность соскользнули не меньше полудесятка воинов. Гвардеец, прежде уговаривавший у балюстрады людей покинуть террасу, выхватил меч и бросился к месту их высадки.

Я в ужасе вжалась спиной в камни, к которым была прикована цепью, пытаясь стать еще меньше, чем была. Но это помогло слабо, меня то и дело задевали и пихали люди, бежавшие вдоль этой стены. Кое-кому уже удалось добраться до моста, и теперь они бежали по нему. Часть бросилась в другую сторону, пытаясь пробиться к лестнице в конце террасы.

Все больше и больше тарнов врывалось в пробитую в обороне брешь и приземлялось на террасу. В то время как высадившиеся с птиц десантники прорывались к столбам, поддерживавшим проволоку. Другие воины спускались к натянутым проводам по веревкам, сброшенным с зависших в воздухе тарнов, с большими двуручными ножницами. Часть из спешившихся рейдеров, раскручивали грузики на веревках, собираясь забросить их на заградительную проволоку, по-видимому, чтобы натянуть и сделать более уязвимый для тех, кто будет ее резать.

Остолбенев от ужаса, я увидела, как одни из тарнов, приземлившись на террасу, тут же подхватил клювом человека, тряхнул головой, и то, что полетело в стороны, было уже двумя окровавленными кусками мяса. Другой тарн, приземляясь, успел схватить когтями сразу четырех мужчин, смяв их тела, словно комки бумаги. Теперь гигант стоял посреди террасы, крутя головой и внимательно осматриваясь по сторонам, сверкая горящими дикой злобой глазами.

К этому времени на террасу уже высадилось не меньше полусотни нападавших. Кое-кто из них по-прежнему оставались в седлах, остальные спешились и рассыпались по округе. А со стороны гор все прибывали и прибыли тарны. Я ни сколько не сомневалась, что большинство из них скоро будет здесь, где была пробита, и теперь активно расширялась брешь в проволочном заграждении. Высадившиеся бойцы уже, сметя неорганизованное сопротивление, пробились к столбам и торопливо резали проволоку. Послышался истошный женский визг, кровь, хлеставшая из раны искалеченного тарна, окатила пробегавшую мимо женщину. К бившейся в страдании птице подскочил один из тарсмэнов и, одним ударом меча рассек ее горло. Женщина не мешкая ни секунды, бросилась в сторону лестницы. Со всех сторон летели отрывистые команды. Краем сознания я отметила, что акцент мне совершенно не знаком. К этому моменту, на террасе главным образом остались только вторгшиеся чужаки. Горожане, находившиеся здесь до начала атаки, в большинстве своем сбежали. Большинство, но далеко не все. То тут, то там, во множестве мест террасы были разбросаны изломанные, окровавленные фигуры.

На глаза попался воздушный шарик, тот самый, который был в руке у мальчишки. Ветер, неторопливо вращая, нес его через террасу. Гвардеец, кричавший и пытавшийся вразумить своих сограждан у балюстрады, теперь, в луже крови лежал всего в нескольких ярдах от меня. Рядом с ним валялись тела двух, убитых им, нападавших. Только сейчас до меня дошло, что воздух просто звенит от набата.

Насколько я могла судить, все силы обороны этой части города были брошены на защиту рабских загонов. Но сейчас звонари снова били тревогу. Можно было не сомневаться, что не пройдет и нескольких минут, как отряды защитников города будут собраны для отпора основным силам вторжения. Внезапно я почувствовала запах дыма. Но что если тарнсмэны Трева, те, что были поблизости, до сих пор гоняются за тем, первым отрядом? Что, если их увели далеко в горы? Смогут ли они услышать сигналы, раздававшиеся в городе, оставшемся далеко позади? Успеют ли они вернуться? А если они уже так далеко, что не слышат сигналов? Вспомнят ли о них? Догонит ли их посыльный? И сколько времени потребуется тогда, чтобы догнать, а затем возвратиться? Да и согласятся ли командиры группы преследования вернуться в город? В конце концов, у них могут быть иные приоритеты. Насколько я понимала, преследовать вторгшийся отряд следовало предельно упорно и неустанно. Ведь основной целью этого преследования было сохранение тайны местоположения города. Уйди один, и позже он станет проводником для тысяч. Однако сейчас в городе уже находилось множество чужаков, соответственно, если рассуждать здраво, вероятность того, что тайну города удастся сохранить, становилась призрачной. А с другой стороны, не были ли они теперь, в некотором смысле, окружены, пойманы в ловушку? В конце концов, не все же бросились в погоню! Кто-то из тарнсмэнов должен был быть оставлен в городе. Конечно, должен! К тому же, здесь должно быть много и наземных войск. Где-то же должны быть многочисленные гвардейцы, копейщики, лучники. Только вот каким образом они могли узнать, где находились злоумышленники? А до темноты, судя по всему, оставалась всего пара анов.

Теперь, насколько я могла судить в своем полуобморочном состоянии, количество высадившихся на террасе чужаков приближалось к полутора сотням. Большая часть из них спешились и рассредоточились по площадке, но кое-кто оставались в седлах. Явно выделялся из общего фона один из оставшихся в седле. Сразу было видно, что это кто-то из командиров нападавших. Мужчина что-то нетерпеливо кричал и активно размахивал руками в разные стороны. До меня долетали обрывки его команд, но, что именно он приказывал, я разобрать не могла. Зато его прекрасно понимали вторгшиеся чужаки и, в ответ на каждую его команды или жест, кто-то срывался с места и бежал исполнять. Сразу несколько человек, послушных его приказу, начали врываться в здания, примыкавшие к террасе. Кто-то бросился к лестнице на другом конце площади. А несколько человек повернулись ко мне. К этому моменту я уже лежала у подножия стены, подтянув стиснутые колени к груди, фактически сжавшись в комочек. Заметив идущих в мою сторону воинов, я испуганно уставилась вниз, в каменные плиты. Каково же было мое облегчение, когда они просто пробежали мимо меня. Когда я осмелилась поднять оторвать глаза от пола, то поняла, что одна группа занимается возведением баррикады перед лестницей, а другая, та, что пробежала мимо меня, вероятно, даже меня не заметив, сейчас блокировала мост. Это были две основных точки доступа в террасу. Безусловно, оставалась возможность попасть сюда и некоторыми другими способами, менее удобными способами, например по узким переходам, снизу через балюстраду, с соседних крыш или пройдя сквозь некоторые из домов, имевших по несколько входов.

На поверхности террасы, казавшейся теперь непривычно пустынной, среди раскинувшихся окровавленных тел, я заметила несколько валявшихся, ставших теперь ненужными, вымпелов города, тех самых, которые были развернуты ими при приближении к городу. Также, тут и там, на камнях, поблескивая в косых лучах заходящего солнца, были разбросаны спутавшиеся обрезки противотарновой проволоки.

Признаться, мне это вторжение казалось совершенным безумием.

Ведь если посчитать всех нападавших, тех, кто высадился, тех, кто кружил над городом и даже тех, кто увел за собой часть сил обороны, то здесь не набралось бы и двух сотен бойцов. Совершенно очевидно, что они были просто не в состоянии взять, тем более, удержать город.

Я увидела, как один из чужаков поджег факел, и, сопровождаемый двумя товарищами, поспешил с ним к одному из выходивших на террасу зданий. Что они собирались делать? Вот боец с факелом вошел в здание. Помнится, ранее я уже обращала внимание на то, что в воздухе запахло гарью. Это предполагало, что местами действительно начинали разгораться пожары. Но не могли же они всерьез надеяться на то, что им удастся сжечь город. Даже если они готовились именно к этому, рассчитывать на то, что им это удастся, было бы крайне опрометчиво, в лучшем случае у них был шанс устроить пожар в паре районов, штурмуя одно здание за другим и поджигая их. Дело в том, что во многие гореанские дома не так-то просто войти. Доступ во многие вообще возможен только посредствам мостов, зачастую расположенных высоко над землей. Эти мосты не только удобно оборонять, но и легко разрушить. К тому же, стены зданий и башен этого города были целиком построены из камня, и поджечь их можно было только изнутри. Да и то, это было не то место, где можно было бы устроить стихийное бедствие одной единственной лампой, которую смахнули рукавом со стола, или лучами солнца направленными линзой на солому.

Но если они не могли, ни взять город, ни разрушить его, тогда каковы были истинные цели их прибытия сюда? Остается только золото или женщины, заключила я.

Как раз в тот момент, когда мне пришла в голову эта мысль, я увидела, что слева от меня один из налетчиков тянет за волосы к центру террасы свободную женщину, капюшон и вуали с которой были сорваны. Подведя трофей к офицера, он бросил ее на колени перед ним. С другой стороны появился еще один солдат с другой свободной женщиной. Эта так же лишилась достоинства ее капюшона и вуали. Кроме того, ей пришлось идти за своим захватчиком, низко согнувшись в поясе. Она торопливо семенила рядом с мужчиной, левая рука которого была погружена в ее волосы. Он удерживал ее голову у своего бедра. Это — самое распространенное положение, в котором водят рабынь. В загонах меня саму довольно часто переводили в таком виде с одного места на другое. Должна заметить, это очень болезненно. Обнаженный меч, который налетчик держал в правой руке, был красным от крови. И эта женщина была брошена на колени к ногам офицера вслед за первой.

Да, решила я, они здесь ради женщин и золота! Однако, почему тогда эти женщины до сих пор не раздеты. Их даже не связали и не заковали в цепи. Никто не спешил привязывать их поперек седла или к кольцам по бокам. Кстати, я не заметила, чтобы к тарнам рейдеров была привязана хоть одна корзина. Как не увидела я ни драгоценных блюд, ни серебряных канделябров, ни золотых кубков. Или это пока еще не принесли? И как они собирались доставлять все эти товары, добычу, драгоценный металл, нежную плоть, дорогие ткани и редкие специи, туда, откуда эти налетчики прибыли? Или они решили, что это будет так легко сделать?

Да воины Трева могли бы обрушиться на них в любой момент!

На какое иррациональное и маловероятное число они поставили свои жизни в этой сумасшедшей рулетке гор и стали? На что они надеялись? Какое попрание всех военных, политических и экономических факторов они задумали! Неужели так трудно было посчитать, насколько велика вероятность проигрыша? Разве настолько сложно было прикинуть скорость птиц, расстояние до безопасных мест, численность и решимость преследователей? Они что, надеялись встретить здесь простаков готовых предоставить им шанс на выигрыш в этой игре?

Помнится, один из мужчин у балюстрады, то ли в шутку, то ли всерьез, предположил что налетчики были пьяны. Однако бравада пьяного веселья могла бы быть достаточной причиной для внезапного штурма стены или ворот, но на ней одной невозможно будет в течение многих дней вести такой крупный воинский отряд через горы, скрываясь днем и перемещаясь ночью. Тогда что? Выходит, прав был другой горожанин, заявивший, что они должно быть безумцы? То есть получается, что все они, или, по крайней мере, некоторые, но самые главные из них, действительно, безумцы? Неужели пара женщин, мешок тарелок, пригоршня драгоценных камней, стоят их жизней? Они что, оценили свои жизни так дешево? Но тогда, получается, подумала я, что они и правда, сумасшедшие.

А на меня вообще никто не обращал внимания. Так что я несколько успокоилась и встала на колени, прижавшись спиной к стене. Вскоре из двери одного из домов по левую руку от меня, вытолкнули группу людей и погнали к центру террасы, где находился командовавший отрядом вторжения офицер. Там уже собралось порядка трех, а то и четырех десятков пленников. Их сгоняли в центр террасы. Все они были сбиты в плотную кучу и поставлены на колени. Две женщины, которых привели ранее, теперь оказались почти в середине их круга. Чужаки стояли по периметру с обнаженными мечами.

Нет, в конечном счете, они не могли быть безумцами, заключила я, по крайней мере, не больше всех остальных.

Как ни странно, но женщины в группе пленников по-прежнему оставались одетыми. Конечно, с них еще успеют сорвать одежду и, оценив по достоинству, закрепить к седлам и доставить к месту назначения, будь то тренировочные загоны или сразу невольничий рынок. Но пока они были одеты.

Но то, что произошло дальше, опрокинуло всю логику моих построений. Одного мужчину выдернули из сбитой в круг группы пленников и бросили перед офицером или командиром налетчиков. А мгновением спустя я уже отчаянно вжималась в стену, ошеломленная произошедшим на моих глазах. Офицер, без лишних слов, вонзил меч в стоявшего перед ним на коленях пленника. Следом за первым, к его ногам швырнули второго, которого ждала та же незавидная участь. Из круга послышались крики ужаса. Люди заволновались, напряжение нарастало. Воины, стоявшие в оцеплении, подняли мечи, демонстрируя готовность зарубить любого, кто попытается вскочить, или броситься бежать.

А в следующее мгновение мои глаза полезли из орбит. К моему удивлению и ужасу из кучи пленников выдернули женщину. Уже в следующую секунду она рухнула на камни, проткнутая мечом. Это была женщина!

Я в исступлении принялась тянуть кисти из сомкнутых на запястьях браслетов. Единственное чего я добилась, это причинила себе боль. Такие аксессуары, точно подогнанные и прочные, удерживают нас с совершенством. Рефлекторно вскочив на ноги, я шарахнулась в сторону, но ошейник поводка, плотно прижавшись к боковой поверхности шеи, чуть выше стального ошейника кейджеры, не дал мне удалиться от кольца. Звякнули звенья поводка, да скрипнуло кольцо, оттянутое от стены, повернувшись вверх, вот и все чего я достигла. Как и прежде надежно удерживаемая на своем месте, я беспомощно сползла по стене, снова оказавшись на коленях. Цепь сразу ослабла, опускаясь с ошейника поводка за моей спиной вниз, почти до земли и потом поднимаясь к кольцу.

Я увидела, как из одного из зданий выскочила совсем молоденькая рабыня. Опешив поначалу от увиденной картины, она тут же впала в панику и беспорядочно заметалась из стороны в сторону, словно напуганное, сбитое с толку животное. Однако в конечном итоге, ей хватило ума, или удачи разминуться с чужаками, которые, впрочем, не обратили на нее особого внимания, и убежать в сторону моста. Должно быть, она натолкнулась на мужчин и там, поскольку вскоре я увидела ее бегущей обратно. Девушка бросилась было пересечь террасу по направлению к лестнице, но, уже через мгновение, замерла на месте. Там тоже были чужаки. Тогда она просто отбежала к балюстраде и, присев на корточки, испуганно задрожала, стараясь сделаться маленькой и незаметной. Кстати, и это не могло не удивлять, не смотря на ее метания, на виду у всех, ее никто не преследовал, и даже не остановил окриком. И это было выше моего понимания. Более того, ни один из рейдеров не подошел к ней, после того как она остановилась с веревкой или цепью. А, между прочим, ее ноги были превосходны. С любой точки зрения она не могла не быть признана достойной интереса. Можно было не сомневаться, что, будучи выведена с цепью шее, на сцену торгов, послушная и направляемая плетью аукциониста, она побудит весьма энергичные предложения цены. Но, несмотря на все свои совершенно явные достоинства, она сидела у балюстрады и дрожала словно в лихорадке. И никому до нее не было никакого дела!

Из группы пленников выдернули еще одного мужчину. Через мгновение он уже бился в агонии, а на камнях вокруг его тела растекалась лужа крови.

Внезапно террасу стремительно перечеркнула огромная тень. Я испуганно запрокинула голову. Тарнсмэн. Над нами пролетел тарн. Несомненно, воин этого города! Многие из чужаков тоже, подняли головы, проводив его хмурыми взглядами. Если у защитников города к этому моменту и были какие-либо сомнения относительно местоположения налетчиков, что мне казалось сомнительным, то теперь они были рассеяны. Конечно, городская гвардия к настоящему времени должна была прийти в себя и начать действовать. Кроме гвардии, на стенах города постоянно дежурили воины. И хотя в их обязанности входила оборона от нападения извне, но что мешало им показать себя грозной силой и в бою с противником, прорвавшимся на улицы? Гвардейцы и воины, даже по отдельности числом значительно превосходили напавших на город чужаков, не говоря уже об их объединенной силе. Почему же тогда налетчики не улетали? Они что, не понимали той опасности, в которой они находились?

Между тем, от меча офицера пал очередной горожанин, а затем еще одна женщина.

Из двери здания выбежали две рабыни. Так же, как и их предшественница, они сначала задергались, не в силах решиться, куда им бежать, но быстро поняли, что некуда. Одна из них, рыжая, отбежала к стене и, упав на живот под рабским кольцом, прикрыла голову руками. Она лежала ярдах в двадцати слева от меня. Другая девушка, блондинка, еще мгновение пометавшись из стороны в сторону, наконец, бросилась к балюстраде, присоединившись к той рабыне, что уже сидела там. Деваться им было некуда. По ту сторону балюстрады тоже была терраса, вот только до нее было не меньше ста футов отвесной стены. Ни один из налетчиков, так и не проявил какого-либо интереса к кейджерам. А ведь все они, впрочем, как и большинство таковых в этом городе, имевшем возможность выбирать для себя только самое лучшее, явно были высочайшего качества.

Вот еще один мужчина, выхваченный из заметно поредевшей группы, оказался под мечом офицера.

Это выглядело какой-то безумной формой репрессалий, подумала я, с ужасом глядя на то, как людей выводят одного за другим и режут как скот на бойне.

Но заслужили ли граждане Трева такое наказание в своем собственном городе? Судя по тому, что я наблюдала, да. И это было странно. Я не могла осмыслить происходившего на моих глазах. Ведь в побуждениях воинов Трева, насколько понимала их я, преобладали чисто экономические причины. Ну не верила я, что они, при всей их разбойничьей натуре, повели бы себя подобным образом, устроив где-нибудь резню и пожары. Они были выше этого! В особенности я не ожидала, что они обагрят свои мечи кровью женщин. Женщины, с точки зрения мужчин Трева, как и с точки зрения большинства мужчин этого мира, всегда рассматриваются, как объект для других целей.

А резня между тем продолжалась, и вот уже очередной мужчина упал на камни от меча офицера.

Но если это была просто резня, если в головы этих мужчин пришла безумная мысль превратить это место в бойню, почему бы им просто всем вместе не напасть на притихшую группу, стоящих на коленях и не сопротивляющихся пленников? Почему не закончить это несколькими беспощадными ударами мечей, быстро залив террасу кровью? Кстати, а зачем было вообще напрягаться, выводя на террасу всех этих людей, если можно было зарезать их там, где обнаружили? К чему вся эта нарочитая демонстративность?

Распахнулась дверь, и я увидела еще одну группу горожан, появившуюся из здания. В ней было уже меньше пленников, чем сидело на террасе до начала экзекуции. Возможно, они были взяты в одном из зданий, оказавшись отрезанными от черного хода. В этой группе, среди двадцати или тридцати мужчин, женщин и даже нескольких детей, мелькали обнаженные ноги и руки пяти, одетых в туники рабынь. Туники, по крайней мере, двух из них были шелковыми. И этих женщин, этих испуганных рабынь, считавшихся не выше животных, гнали плечом к плечу со свободными людьми.

Слева, из-за угла здания, к стене которого я была прикована, послышался звон стали. Похоже, кое-кто из защитников города, по-видимому, собравшись в зоне прилета, попытались отбить у захватчиков мост, ведущий оттуда на террасу. Сложная задача! Ширина этого моста была на больше пятнадцати футов. Конечно, со своего места я не могла видеть того, что там происходило. Но звон сталкивающихся мечей я слышала вполне отчетливо.

Впрочем, уже через мгновение все звуки стихли. Еще некоторое время я ждала, с надеждой поглядывая в ту сторону, ожидая увидеть отступающих налетчиков, или торжествующих гвардейцев врывающихся на террасу. Однако из-за угла так никто и не появился. Похоже, атака была отражена чужаками. Для того чтобы отбить мост, сил у защитников города явно недоставало.

Новую группу пленников уже присоединили к остаткам прежней.

Солнце спускалось все ниже, и его нижний край вот-вот должен был коснуться вершин гор.

Из толпы пленников донеслись крики ужаса. Это кричали вновь прибывшие, на глазах которых, только что зарезали очередного несчастного. Они явно были не готовы к такому зрелищу.

А чужаки меж тем, все чаще и напряженнее поглядывали в небо. Командир этого отряда, окинув сгрудившихся пленников и с раздражением заметив среди них рабынь, нетерпеливо махнул им рукой в сторону стены. Рабыни, по крайней мере, те из них, кто смогли сделать это, с трудом поднялись на трясущиеся ноги. Остальных, вздернули на ноги незнакомцы, пробравшиеся к ним, пинками проложив себе дорогу среди стоящих на коленях фигур. Офицер пролаял приказ, и, рабыни отделившись от остальной группы, правда, в паре случаев солдатам пришлось добавить им прыти оплеухами, поспешили к стене, где встали на колени, легли или присели на корточки, трясясь в испуге, и время от времени бросая взгляды в сторону центра террасы. Их все-таки отделили от свободных людей. Сказать, что я была поражена, взглянув на длинноволосую брюнетку, это не сказать ничего. С этой рабыней, одетой в короткую красную шелковую тунику, оставлявшую ее ноги обнаженными почти на всю длину, и носившую золотой ошейник, мы уже встречались. Она одной их первых добежала до стены и теперь лежала совсем рядом со мной, под первым рабским кольцом по левую руку от меня. Женщина выглядела совершенно ошеломленной. Она, не отрывая глаз, уставилась в камни перед собой и испуганно дрожала. Не думаю, что она смогла бы узнать меня, ведь мое лицо было почти наполовину закрыто. Красный шелк однозначно указывал мне и всем остальным, что ее следует рассматривать, как рабыню для удовольствий. Уши кейджеры украшали большие золотые кольца. Они говорили о том, что она собой представляла даже больше, чем ее красный шелк. Любой мужчина, увидев эти серьги, сразу понимал кто перед ним, как к ней следует относиться, и чего они имеют права ожидать от нее. Она, как и я сама, была «проколотоухой девкой». Помимо этих сережек, ее золотой ошейник предполагал, что хозяин этой женщины был богат. Впрочем, лично я это знала и так, поскольку уже имела возможность познакомиться с ним ближе некуда. Рабыня, что лежала рядом со мной, принадлежала тому самому офицеру, которому я теперь уже довольно давно служила в его апартаментах. Это была та самая кейджера, которая встретила меня на верхней платформе одной из городских башен, в первый день моего пребывания в городе. Ее называли Дорной. Конечно, у нее, так же как и у меня теперь были проколоты уши, зато она одевалась в шелка и носила золотой ошейник.

Теперь дым клубами валил уже из окон всех трех зданий ограничивавших террасу.

Следующую свободную женщину схватили за руку и, не обращая внимания на ее слабые попытки сопротивления, выволокли из группы и бросили на колени перед офицером. Я поймала ей дикий взгляд брошенный в нашу сторону, когда ее тащили к месту казни. Но вот она замерла на коленях, и я рассмотрела, что это была та самая женщина, которую первой привели в центр террасы.

Через мгновение я закрыла глаза, увидев, как меч поднимается над ее головой.

— Нет! — заверещала она.

Ее вопль я услышала даже у стены и открыла глаза. Женщина в отчаянии срывала с себя одежды. В тот момент, когда я снова увидела ее, она уже сдернула их с плеч и, извиваясь, стягивала вниз по бедрам, а потом и по икрам.

— Я — рабыня! — кричала она, окончательно избавляясь от одежды. — Я — рабыня!

Меч дрогнул, а затем опустился. Офицер кивнул на стену, и женщина, поднявшись на подгибающиеся ноги и рыдая, нетвердой походкой пошла к стене. Но резкая команда заставила ее замереть. Оказывается, женщина не сняла свои туфли. Быстро сбросив их с ног, она, спотыкаясь и чуть не падая, побежала к стене, где и встала на колени, трясясь всем телом. Рабыня, рядом с которой она опустилась, тут же опасливо отползла от нее. Пусть она и признала себя во всеуслышание рабыней, но для кейджер она по-прежнему оставалась свободной женщиной, а это очень веская причина бояться ее и держаться подальше.

— И я! — выкрикнула другая женщина из толпы. — Я тоже рабыня!

Это была та, которую привели в центр террасы в положении ведомой рабыни, с головой у бедра мужчины.

И она тоже принялась избавляться от своих одежд. Около нее тут же образовалось свободное пространство. Пленники, даже несмотря на скученность, раздались в стороны, словно дистанцируя себя от нее. В конечном итоге, она осталась стоять голой, на коленях, в куче своих одежд, посреди небольшого опустевшего пятачка. Раздраженный жест командира налетчиков и палача в одном лице показал женщине, что она может уйти к стене. Та не заставила себя долго ждать и, стряхнув с ног свои туфли, побежала к стене. Добежав она опустилась рядом с той женщиной, что пришла сюда первой.

Следом за ней еще четыре женщины, одна за другой объявили себя рабыни, тем самым купив себе пропуск из группы смертников, и получив разрешение, перешли к стене.

Внезапно, мы все встрепенулись. Послышался гул воинских рожков, и рев труб. Похоже, солдаты Трева, на этот раз собрав силы в кулак, подошли к мосту, и кто мог знать, как долго горстка чужаков сможет удерживать его. К центру террасы несколько налетчиков подвели за поводья группу тарнов.

Теперь мы отчетливо слышали крики и звон доносившиеся от моста. Бросив взгляд на налетчиков, я увидела, что некоторые из них указывали в сторону гор, поверх балюстрады. Оттуда быстро приближались несколько тарнов. Они держали курс прямо на террасу.

Двое из рейдеров отделились от группы в центре террасы и поспешили к стене, держа в руках обнаженные мечи. Рабыни испуганно вжались в стену, словно хотели пройти сквозь нее. Но они в случае опасности хотя бы могли броситься врассыпную, а я-то надежно удерживалась на месте. Цепь на моей шее служила гарантией того, что я никуда не денусь от кольца.

Рабыня Дорна, скорее всего, понятия не имела о приближающейся у нам смерти. Она лежала на животе, не отрывая глаз от камней. Похоже, она боялась даже пошевелиться.

Один из воинов уже был совсем недалеко от меня, приближаясь к стене чуть левее того места, где была я. Другой пока был немного дальше, но шел прямо ко мне. Третий, самый дальний из них, держал путь правее меня, примерно настолько же, насколько первый шел левее. Подошедший первым, обращаясь сразу ко всем нам, и к рабыням, жавшимся к стене, и к раздетым женщинам, объявившим себя таковыми, задал вопрос, от которого мне сразу стало плохо:

— Где вход в ваши подземелья?

В ужасе глядя на меч в руке мужчины, я внезапно догадалась, что это именно я, скорее всего, могла быть основным объектом интереса этих налетчиков. Возможно кое-кто из пленников мог знать местонахождение того или иного входа, но, отказавшись выдать эту информацию, они предпочли честно, грудью встретить удар меча и погибнуть не предав своего города. Однако, я была уверена, что большинство из тех, кто сегодня был убит, не знали ни одного из таких входов. Это далеко не открытая и не общедоступная информация. Но их все равно убили. Я чувствовала, что еще немного и свалюсь в обморок. А ведь на моих глазах они зарезали даже свободную женщину. Что же это за люди такие? Что заставляет поступать с таким отчаянием и решительностью! По крайней мере один из свободных людей убитых сегодня мог знать, где находится вход, и мог бы показать его чужакам. Правдивый ответ или удар мечом, вот значит какой выбор предлагали незнакомцы тем несчастным пленникам, которых выдергивали из толпы и бросали перед офицером. Снова и снова он предлагал им этот выбор, раз за разом пронзая их своим мечом.

— О-оу! — вскрикнула от боли Дорна, получив удар ногой, словно она была самой обычной низкой рабыней, никогда не носившей красного шелка и золотого ошейника.

— Где вход в подземелья? — прорычал мужчина.

— Я не знаю, Господин! — прорыдала Дорна. — Я не знаю!

И я была уверена, что она сказала чистую правду. Ведь ее уже убрали с верхней платформы башни, когда меня сбросили сквозь скрытую горловину в шахту, ведущую в те самые подземелья, которые так интересовали незнакомцев. Именно я, а не она скользила по наклонному желобу, то ускоряясь, то замедляясь, пока не оказалась в сети глубоко под городом, покачиваясь над бассейном с плавающими в нем гигантскими уртами. Так что даже того доступа в подземелья она знать не могла.

— Ой! — пискнула Дорна от боли пронзившей ей тело от очередного пинка.

Наконец, мужчина повернулся ко мне и, схватив меня за волосы, запрокинул мне голову. Конечно же, увидев металлические стержни вставленные глубоко между моими зубами, прикрытые кожаной лентой и кривые полосы железа, охватывавшие низ моего лица и соединенные и запертые на затылке, он сразу понял, что задавать какие-либо вопросы мне бесполезно.

Видимо это привело его в ярость и он начал поднимать надо мной свой меч. В отчаянии я зажмурилась. Сейчас удар и смерть. Но вместо этого я полетела на камни, отброшенная его рукой. Он просто отпихнул меня от себя. Со скованными за спиной руками сгруппироваться было невозможно, и я неловко завалилась на левый бок, чуть не упав прямо на Дорну.

Когда я решилась открыть глаз мужчина уже бежал вдоль стены по направлению к мосту. С той стороны прилетел рев трубы.

Всего в нескольких ярдах над террасой, так низко, что нас толкнула тугая волна спрессованного воздуха пронесся тарн. Я успела заметить, что его фигура была подсвечена сбоку. До темноты оставалось уже меньше ана.

Несколько тарнсмэнов запрыгнули в седла и их огромные птицы ударили крыльями, устремившись вверх сквозь открытую брешь в проволочном заграждении. Похоже, они решили дать бой вновь прибывшим в воздухе.

Справа, со стороны лестницы выскочил кто-то и чужаков и бросился через террасу к основной группе. Еще два здания, стены которых выходили на террасу пылали и выбрасывали из окон густые столбы дыма. Наконец мужчина, по-видимому, присланный отрядом с баррикады на лестнице, добежал до командира и заговорил, указывая назад на лестницу. В следующий момент офицер сорвался с места и, в сопровождении нескольких соратников устремился в том направлении. А ведь именно в том направлении, насколько я знала, находился один из входов в подземелья. Точнее, это был единственный вход, который я знала, за исключением того незавидного, спрятанного на платформе башни. Насколько я понимала, со стороны лестницы нападения быть не должно, в отличие от моста. Возможно, не обремененные необходимостью сражаться, налетчики сделали вылазку и захватили кого-то, кто знал, или сделал вид, что знает, где находится вход в подземелья, возможно, именно тот, который был известен мне. В любом случае, командир налетчиков поспешил к лестнице. Почти в то же самое время дверь в стене одного из зданий, распложенного гораздо левее нас распахнулась, и на террасу высыпал отряд гвардейцев. Возможно, им удалось отбить один из черных ходов и прорваться сквозь здание, но главное, они смогли получить доступ сюда. Мгновением спустя из-за угла, с левой стороны появилась группа чужаков, судя по всему отступавших от моста. Когда они пробегали в каком-то ярде от меня, один из них вдруг вскрикнул, споткнулся и рухнул на камни террасы. Я с ужасом увидела торчащий из его спины арбалетный болт. Одним ударом сердца позднее, я увидела, как из-за угла со стороны моста на террасу выбежали гвардейцы Трева. Один из отставших чужаков повернулся лицом к ним, видимо, намереваясь задержать их, но рухнул не успев оказать особого сопротивления. У него не было ни единого шанса против пятерых. Остальные защитники моста спешно пересекали террасу, в направлении лестницы. Те, кто охранял группу пленников в центре террасы, бросили это занятие и теперь разбегались в разные стороны. Часть из них бросились к своим тарнам, другие спешили достичь лестницы. От группы пленников послышались приветственные крики. Как только охранявшие их налетчики предоставили их самим себе, они сразу же вскочили на ноги. Гвардейцы Трева мчались через террасу, в надежде отрезать чужакам пути отступления к лестнице и к тарнам. Мгновением спустя, на подходе к тарнам закипел бой. Семь или восемь птиц все же успели взлететь. На моих глазах один из тарнсмэнов вскинул руки, завалился на бок и выпал из седла. Его гигант, взлетев уже без своего всадника, последовав за теми, кому удалось вырваться из кровавой карусели. Потом еще один тарн поднялся в небо без седока, которого в последний момент выбило из седла копье воина города. Тарны Трева пронеслись наверху.

Свободные женщины, раздевшиеся ради спасения своих жизней, поднялись на ноги и изумленно озирались. Дорна лежала на прежнем месте и в прежней позе. Похоже, она была в состоянии шока. Сомневаюсь, что у нее имелось хотя бы отдаленное понимание того, что происходило вокруг нее. Из-за кляпа я не могла заговорить с нею, чтобы хоть как-то успокоить. Одна из свободных женщин отошла от стены, намереваясь вернуть свою одежду, которую, держал в руках один из мужчин группы, отделившейся от основной толпы пленников и подошедшей к стене. Однако она так и не получила ее. Женщина пораженно уставилась на него, возможно, пытаясь рассмотреть в глазах мужчины, что-нибудь помимо презрения и ужасной злобы. Он указал ей на стену. Напуганная, но уже начавшая понимать происходящее, она отпрянула от него к стене. Но мужчина на этом не остановился, ткнув в камни перед стеной, и она послушно опустилась на колени. Но бывший пленник, не скрывая своего раздражения, снова указал на землю. Тогда женщина вытянулась на животе, и испуганно задрожала. Другую женщину, которая поднялась со своего места у стены и попыталась вернуть одежду, просто схватили за волосы и отпихнули назад. Она буквально впечаталась в стену, и стекла по ней на землю, опустившись на правое колено. Правда, немного придя в себя, она тут же встала на оба колена, а ладони рук оторвала от стену и прижала к бедрам. Женщина, стоявшая на коленях правым боком к стене, оглянулась и бросила через левое плечо испуганный умоляющий взгляд на мужчину, который вернул ее на прежнее место. Еще одна женщина попыталась проскочить мимо подошедших мужчин, но один из них встал на ее пути. Она замерла перед ним и попытавшись ожечь его надменно раздраженным взглядом, но получилось не очень. Вскоре ее губы начали дрожать, и женщина нерешительно отступила на шаг назад. Внезапно, мужчина махнул рукой, резкий хлопок, и ее голова дернулась в сторону. Женщину развернуло в падении, и она упала около стены. Когда она осмелилась, поднявшись на колени, посмотреть на него, я заметила, что в уголке ее рта появилась кровь. Встретившись с мужчиной взглядом, она заскулила и отползла поближе к стене. Остальные три женщины, также объявившие себя рабынями, не став испытывать судьбу, сами опустились на колени. Мужчины еще некоторое время оставались на месте, обступив свежеиспеченных кейджер. Остальные рабыни предусмотрительно отодвинулись подальше от их группы. Разумеется, при этом они так и остались у стены, где их разместили налетчики.

Что до меня, то я так и осталась лежать у подножия стены. У меня просто не было сил, чтобы отползти. Я едва могла пошевелиться. Но внутри меня все пело от счастья, я была жива!

Солнце уже скрылось за вершинами гор. Кто-то из мужчин принес лампы и установил их в крепления на этой стене и в других местах террасы. Подошедшие люди принялись уносить тела убитых. Я не сомневалась, что тела горожан будут отделены от трупов чужаков, и получат совершенно разное уважение. Ремесленники, при свете ламп и факелов, начали спешно восстанавливать противотарновое заграждение. Вероятно, утром сюда должны были пригнать множество рабынь для тщательной уборки террасы. А сейчас мне вдруг показалось, что вся округа погрузилась в могильную тишину. Чуть позже до меня дошло, что это прекратили звенеть сигналы тревоги.

Дорна по-прежнему оставалась лежать подле меня, не сделав даже попытки подняться.

Уже значительно позже, когда совсем стемнело, я услышала звяканье доспехов, и на стену рядом со мной упал свет факела. Не мешкая ни секунду, я поднялась на колени и опустила голову. Не трудно было догадаться, что здесь присутствовали свободные мужчины.

Перед собой я увидела тяжелые, закрытые спереди сандалии того вида, который носят воины. Такая обувь легко выдерживают долгие переходы по камням, надежно защищают ноги от порезов острыми краями травы и вообще удобно сидит на ноге. Носок сандалии легонько ткнулся в бок Дорны, которая так и не нашла в себе сил подняться.

Женщина заскулила. Тогда сандалия снова дотронулась до тела Дорны, словно подталкивая его.

— Эй, рабская девка, — послышался насмешливый мужской голос сверху.

— Господин? — вопросительно пропищала Дорна.

В том, как она произнесла слово «Господин», слышалось не столько общепринятое почтительное обращение, подходящее для использования рабыней в разговоре со свободным мужчиной, сколько то, что она, к своему облегчению, узнала, или подумала, что узнала, голос своего фактического хозяина. Кстати, и я сама тоже была уверена, что узнала этот голос. Предположив, что в данный момент все его внимание обращено на Дорну, лежавшую у его ног, а до меня ему и дела нет, я осторожно, самую малость, подняла голову и, украдкой взглянув на него, быстро упустила ее обратно. Да, это был он, тот самый офицер! Я сомневалась, что он смог бы меня опознать. Но я-то его хорошо запомнила! Как детально и с каким совершенством он использовал меня! Я обслуживала его за ужином, танцевала перед ним как рабыня, а потом он с удовольствием воспользовался моим телом и отправил спать на полу в ногах своего дивана, чтобы проснувшись повторить еще раз, удовлетворив свои утренние потребности. Как я подпрыгивала от его прикосновений, как льнула к нему, как обнимала, целовала и облизывала его, как благодарила его и, рыдая, умоляла не останавливаться.

— Да, — подтвердил офицер ее догадку.

А ведь он, будучи настоящим, цельным мужчиной, практически сделал из меня настоящую, цельную женщину. Он, будучи тотальным господином, превратил меня в тотальную рабыню.

— Они ушли? — испуганно прошептала Дорна.

— Уже все закончилось, — ответил он.

Женщина зарыдала, думаю, на этот раз от облегчения. Тогда он снова несильно толкнул ее в бок носком сандалии.

— Ой! — вздрогнула рабыня.

— А разве Ты не должна стоять на коленях? — насмешливо поинтересовался мужчина.

Дорна мгновенно поднялась и встала перед ним на колени. Подняв голову и встретив его пристальный взгляд, она быстро расставила колени шире.

— Господин, — пролепетала женщина.

— Что? — осведомился офицер.

— Они были из Тарны? — спросила она.

— На них не было никаких знаков отличия, — ответил мужчина, имя которого для меня так и оставалось тайной. — И ничего вообще, что могло бы идентифицировать их официально.

— Но они не из Тарны? — переспросила она.

— Нет, они точно не из Тарны, — сказал офицер и, встретив умоляющий взгляд Дорны, успокоил ее: — Они прилетели не за тобой.

— И это не были его люди?

— Нет, — покачал он головой.

Не уверена, что правильно поняла ее вопрос, однако, мне подумалось, что в прошлом у нее мог быть другой владелец, человек, которого она боялась до слабости в животе. По-видимому, она продолжала недоверчиво смотреть на мужчину, и тот снова повторил:

— Они прилетели сюда не за тобой.

— Но что им здесь было нужно? — осмелилась спросить рабыня.

— То, зачем они пришли, находится в другом месте, — ответил офицер, и в его голосе мне послышалась горечь, но одновременно с этим восхищение. — Это спрятано в туннелях, глубоко в подземельях. Там, где пал последний из них. Последний из сорока прорвавшихся туда. И они бились как сумасшедшие. Немногие могли на равных противостоять им. Только ловушки, разряжавшиеся на их пути, смогли остановить этих безумцев, заставив искать обходных путей. Нам пришлось выпустить в коридоры сначала боевых, а потом и охотничьих слинов подземелий. И даже хуже того, тарларионов. Мы потеряли там не меньше сотни гвардейцев.

— Господин ранен, — с тревогой заметила Дорна.

— Это не моя кровь, — отмахнулся он.

Честно говоря, его высокая и широкоплечая фигура, возвышавшаяся в ночной тьме над нами, освещенная мерцающим огнем факела, смотрелась очень внушительно и устрашающе. Чуть позади него стоял его щитоносец. Через левое плечо была переброшена перевязь меча, эфес которого угрожающе высовывался из ножен. Свой шлем, он держал на сгибе левой руки. Это был обычный для Гора офицерский шлем с продольным гребнем из волос слина, закрывавший голову почти полностью, оставляя открытыми только глаза, нос и рот, для чего спереди имелась прорезь в форме буквы «Y». И этот шлем был забрызган кровью. Кровь, покрывала и бедра мужчины. Признаться, в прошлые наши встречи, я не смотрела на него как на воина. То он был в официальных одеждах на верхней площадке башни и, сидя на троне, выглядел неким администратором, этаким судейским чиновником, то я видела его в мягких домашних одеждах в его собственных покоях. И даже тогда, его размеров, силы, интеллекта, властности, вполне хватало, чтобы внушить мне страх перед ним. Но до сего момента я еще не видела его в облачении воина, в коже, опоясанного мечом, со шлемом на руке. И теперь мне уже совсем не хотелось смотреть на него. Я боялась. Зато теперь я лучше чем когда бы то ни было поняла, почему именно мужчины смогли прийти к власти в этом мире, как и то, какого вида мужчины поднимаются здесь на трон.

— Нападавшие не носили знаков различия, — добавил офицер, — но они были из Ара.

— Господин? — удивилась Дорна.

— Их акцент, не спутаешь ни с каким другим, — пояснил он. — Уж я-то его хорошо знаю.

Дорна облегчено вздохнула.

— К тому же многие из них, — продолжил мужчина, — получив смертельный удар, выкрикивали «Слава Ару»!

Дорна, уже окончательно успокоившаяся, промолчала, а вот сам офицер, задумчиво проговорил:

— Вот только странно, что они оказались здесь. Им не могли, ни приказать это, ни даже позволить. Похоже, что они изменили своей присяге.

— Я не понимаю, — прошептала рабыня.

— Это не имеет значения, — отмахнулся мужчина.

— Капитан, — окликнул его мужчина, подошедший только что, — что будем делать с рабынями и свободными женщинами?

— Пусть кейджеры возвращаются к своим владельцам, — бросил он.

Взмах руки и один из солдат, подойдя к тому месту, где сгрудились рабыни, рявкнул на них, от чего те подскочили и бросились врассыпную, кто к зданиям, кто к мосту, другие к лестнице.

— Тут еще одна на цепи сидит, — сообщил один из солдат, явно имея в виду меня.

Я не подняла головы. Мне очень не хотелось бы, чтобы капитан узнал меня.

— Покажи-ка мне ее, — приказал офицер.

Я вздрогнула, почувствовав как на мою голову легла мужская рука, а потом замычала от боли. Солдат, сгреб в кулак мои волосы и рывком дернул назад и вниз. Слезы брызнули из моих глаз. Света факела, поднесенного чуть ли не к самому моему лицу, выхватывая его из темноты, ослепил меня и вынудил щуриться.

— Так я и думал, — усмехнулся капитан. — Это же — рабыня-землянка.

Солдат даже не думал выпустить мои волосы, или хотя бы ослабить свою хватку, так что опустить голову я не могла.

— А вы знаете, парни, что из Земных женщин получаются отличные рабыни? — спросил офицер, обращаясь к своим товарищам.

— Да, Капитан, — ответил один из его подчиненных.

— Один-два удара плетью и они мгновенно понимают характер своей новой жизни, — усмехнулся капитан.

— Это точно, Капитан, — поддержал его смехом тот, что держал меня за волосы.

— Ну и почему же Ты пряталась? — осведомился у меня офицер. — Боялась?

Я проскулила один раз.

— Кто-то должен прийти за тобой? — уточнил он.

Я снова прохныкала один раз. Конечно, мне не было известно, вернутся ли за мной Леди Констанция и ее одетый в алое поклонник или нет, но в данной ситуации этот ответ показался мне наиболее верным и честным из тех которые можно было бы дать.

— Гражданским скоро разрешат вернуться на террасу, — бросил офицер, и я, одиночным поскуливанием дала понять, что поняла.

По его знаку солдат, наконец-то, отпустил мои волосы, и у меня вырвался стон облегчения. Его захват был крайне болезненным. Впрочем, мне не было не на что и не кому жаловаться, ведь в этом мире было общепринято обращаться с рабынями подобным образом, с бескомпромиссной твердостью и властностью. Мужчины здесь держат нас точно в отведенных нам рамках. Они не собираются, не хотят, и не будут проявлять к нам слабость.

— Она — подземная шлюха, — объяснил капитан своим товарищам. — Если утром окажется, что она все еще здесь, то проследите, чтобы ее возвратили в подземелья и получите подтверждение.

— Да, Капитан, — кивнул один из мужчин.

В конце концов, после того, что он заставил меня сделать, и как он меня использовал, было ли что-нибудь удивительное в том, что он меня сразу узнал? Но, с другой стороны, я не забывала и о том, что он был свободным человеком, а я всего лишь рабыней.

Наконец, офицер отвернулся от меня, перенеся все свое внимание на женщину, стоявшую на коленях рядом.

— Рабыня, — окликнул ее он.

— Да, Господин, — с готовностью отозвалась Дорна.

— Возвращайся домой, — приказал он, — и приготовь мне ванну. Когда я приду, Ты лично омоешь меня, а потом, приготовишь легкий ужин и подашь его мне. Да, и все это Ты будешь делать голой.

— Да, Господин, — ответила кейджера.

Конечно, у себя дома мужчины часто держат своих рабынь голыми. Но, это имеет особый вкус и аромат после того, как мужчины рисковали, дрались, побывали на грани жизни и смерти. В такие моменты они получают ни с чем несравнимое удовольствие от того, что им служат обнаженные женщины. Возможно, такое обстоятельство, столь простое само по себе, напоминает им о радости и жизни. Безусловно, пикантность наготы, как множества других вещей, очень зависит от контекста. Есть, глупо выглядящая оскорбленная и непокорная нагота раздетой, дергающейся в петле захвата, свободной женщины, которая еще не знает того, что будет сделано с ней. Есть ее же дрожащая нагота, когда она лежит на животе посреди лагеря охотников, ожидая своих цепей. Есть нагота выставочных клеток, в которых женщина должна красиво двигаться и позировать перед потенциальными покупателями. Есть выставленная на всеобщее обозрение нагота стоящей на сцене торгов рабыни, ожидающей своей продажи. Есть покрытая потом нагота работы, когда она, стоя на четвереньках, натирает пол в комнате своего хозяина. Есть нагота рабыни, омывающей господина. Есть утренняя нагота рабыни, стоящей на коленях перед владельцем и с трепетом ожидающей услышать, позволит ли он ей одеться. Есть прекрасное тепло любящей обнаженной рабыни, подающей вино при свете лампы любви. Есть зажигающая нагота рабыни, возбужденной своим же танцем и умоляющей о прикосновении господина. Есть нагота женщин врага, служащих на пиру победителей, нагота, чествующая своих завоевателей и провозглашающая судьбу прекрасных военных трофеев.

Есть много видов наготы, каждый со своими нюансами и изюминкой, но общим знаменателем в них является красота женщины, пленницы, рабыни. Она волнует и восхищает мужчин. Соответственно, они наслаждаются ей. И они, как собственники, жаждут того, чтобы она была подчинена их желанию, причем полностью, тотально, безоговорочно.

— И эту ночь, — добавил офицер, — Ты будешь спать в ногах моей постели, прикованная цепью к рабскому кольцу.

— Да, Господин, — ответила Дорна.

Можно было не сомневаться, что он хорошо попользуется ей, прежде чем столкнет с кровати на пол. Признаться, в тот момент, я черной завистью завидовала ей, рабыне единственного владельца.

— Иди! — приказал он своей женщине.

Интересно, бросит ли он ей простынь, как мне, или оставит спать совсем голой? Если да, то я надеялась, что не больше! В конце концов, она тоже была рабыней!

Несомненно, он посадит ее на ту же цепь и защелкнет тот же самый ошейник, что был на мне в ту ночь. Мне даже стало интересно, как много женщин спало таким образом, головой к его ногам, на полу подле его дивана. Уверена, что очень много. Все же это был могучий гореанский самец, и к тому же мужчина влиятельный и высокопоставленный.

А еще мне хотелось бы знать, была ли я первой рабыней с Земли, которой посчастливилось спать у его рабского кольца. Признаться, это показалось мне маловероятным.

— Да, Господин! — радостно воскликнула Дорна и, вскочив на ноги, пробежала через террасу, и нырнула в дверь одного из зданий, того самого, из которого ранее ее, вместе с другими горожанами выгнали налетчики.

Интересно, подумала я, понравится ли она ему так же, как я. Что ни говори, тут многое зависит от таинственного огня чувств, что вспыхивает в отношениях между рабовладельцами и их рабынями. Как еще объяснить то обаяние, которым порой даже самая простая рабыня может сразить самого сильного, богатого и красивого из мужчин, к тревоге и удивлению красоток, томящихся в его саду удовольствий? Как еще объяснить, почему рабыня, достойная дворца убара на невольничьем рынке вдруг, без спроса и разрешения, бьется в своих цепях, в надежде броситься на живот перед уродливым, чудовищным монстром самого, что ни на есть низкого происхождения, в отчаянии умоляя купить ее? Может просто она разглядела в нем своего господина? То же самое можно сказать и о той власти, которой такой самец иногда может обладать даже над свободными, красивыми девицами знатного происхождения, что при одном виде его готовы упасть перед ним на колени и умолять о его ошейнике. Возможно, они тоже смогли увидеть в нем своего господина.

Но иногда, случается и так, что прошлое женщины, оказавшейся в неволе, может усилить ее привлекательность для мужчины. Например, для убара, несомненно, было бы приятно владеть убарой завоеванного города, и видеть ее у своих ног в ошейнике. Конечно, теперь она всего лишь его рабыня, но ведь понятно, что ее прошлое, точно так же, как ее волосы и фигура, будет влиять на то, как к ней относятся. И пусть она надеется, что рано или поздно, к ней начнут относиться, как всего лишь к одной из рабынь. Она же не хочет, чтобы ее мучили из-за ее прошлого, и безжалостно обращались с ней из-за этого. Пусть рабовладельцы проявят к ней милосердие. Пусть они забудут ее прошлое! Пусть они начнут смотреть на нее как на простую рабыню! Ведь это — теперь все, чем она стала.

Вот, например, Дорна, что повиновалась столь стремительно. Судя по тем обрывкам информации и слухов, что долетали до меня из разных источников, она когда-то была довольно важной и влиятельной персоной в неком городе, который, судя по всему, называется Тарна, мужчин которого она теперь до жути боялась. Но теперь все это осталось для нее в далеком прошлом. Ее жизнь круто изменилась. Теперь она носит ошейник. С некоторых пор она стала всего лишь рабской девкой, готовой мгновенно повиноваться своему господину. Разумеется, ее прошлое могло бы в том смысле, о котором я упомянула, по крайней мере, какое-то время, оказывать некоторое влияние на ее хозяина, добавляя ей некоторого обаяния. Конечно, ему должно было бы казаться забавным то, что он владеет такой женщиной как рабыней, что ему достаточно щелкнуть пальцами, чтобы она подала ему еду, продемонстрировала себя или станцевала, разделась и поспешила к его постели! Но она может предполагать или надеяться на то, что рано или поздно ее прошлое будет забыто, и, если не для этого рабовладельца, то для кто-нибудь из последующих, она станет всего лишь еще одной рабыней. Этот офицер, как я помню, был не первым, кому она принадлежала. Значит, у нее имелся опыт, по крайней мере, еще одного, того, кто изначально захватил ее, и надел ошейник на ее шею, того, у кого она была украдена, и того, кого она так боялась, со всем ужасом своего порабощенного сердца. Когда она усомнилась в словах офицера относительно того, что эти налетчики не были людьми того мужчины, то я рискнула предположить, что она имела в виду именно этого своего бывшего хозяина. Помнится, в первую нашу встречу на верхней площадке башни, ее начало шатать от слабости в коленях, от одного напоминания о том, что ее могут вернуть ему. И, конечно, ее страх был далеко небезосновательным. В конце концов, она была всего лишь рабыней. Ее, действительно, запросто могли связать, упаковать в мешок и отправить тому мужчине, который затем мог сделать с таким подарком все, чего бы ему ни захотелось. Интересно, подумала я, не просыпалась ли Дорна по ночам в своей конуре, от звука мужских шагов, не прижимала ли к себе одеяло, от страха того, что это могли бы быть шаги ее первого владельца, пришедшего за ней. Правда, судя по всему, тот понятия не имел, где она находилась. В конце концов, она ведь могла быть где угодно. По этой планете были раскиданы сотни городов, в которых проживают тысячи рабынь! Так что, по всей вероятности, с этой стороны ей опасность не грозила, если только ее нынешний хозяин, оставшись ей хоть в чем-то недовольным, не решит, возможно, в качестве шутки, вернуть свою рабыню прежнему владельцу. Впрочем, на этот случай у него был выбор и, возможно, даже более предпочтительный и забавный, и он мог, при тех же обстоятельствах, посчитать целесообразным, вернуть ее в Тарну. Уж я не сомневалась, что Дорна приложит все возможные и невозможные усилия, чтобы ее владелец всегда оставался доволен своей собственностью.

— Налетчики прорвались в самые нижние коридоры? — не скрывая озабоченности, спросил офицера кто-то из собравшихся здесь.

— Нет, — покачал головой тот.

Я заметила, что среди людей прошедших с капитаном, один выбивался из общего фона. Он был одет не в доспехи, а в синюю тунику, и имел при себе две плоские, прямоугольные коробки, висевшие по бокам на двух ремнях переброшенных через плечи на манер портупей. С такими коробками часто ходят писцы. Внутри имеется множество отделений для различных писчих принадлежностей, вроде чернильницы, перьев, стилусов, вощеных дощечек для письма, таблеток красителей, которые добавляют в чернила для придания им разных оттенков. Также там обязательно присутствуют листы бумаги, обычно заранее разлинованной и острый нож, для ее нарезания или для стирания ошибок. Конечно, у каждого писца в таких коробках могут храниться разные наборы принадлежностей. Например, кто-то носит в своей коробке шнуры, остраки, проволоку, монеты и даже обед. Крышка коробки, если последнюю поставить на что-нибудь твердое, обычно служит поверхностью для письма, фактически, столом.

— Остался вопрос свободных женщин, — напомнил офицеру другой мужчина.

— Верно, — буркнул тот, и они отошли в левую сторону от меня, где собралась кучка горожанок, признавших себя рабынями.

— Их шестеро, — сообщил один из мужчин, граждан города, которые остались охранять женщин и не позволить им улизнуть от правосудия.

Женщины испуганно смотрели на подошедшую к ним группу военных. Они отчаянно моргали и щурились, ослепленные светом факела, поднесенного почти вплотную к ним. Женщины пытались, насколько возможно, прикрыть лица руками.

— Встать на колени в шеренгу, лицом к капитану, — приказал им солдат.

— Но мы же без вуалей! — попыталась протестовать одна из женщин.

— Руки на бедра, — прорычал солдат. — Спины выпрямить. Не разговаривать.

Горожанки поспешно сформировали что-то похожее на шеренгу. Офицер прошелся вдоль этого импровизированного строя, осмотрев каждую из них.

— Те самые? — уточнил он.

— Так точно, Капитан, — ответил солдат.

— Капитан! — негодующе воскликнула одна из женщин.

— Разговорчики! — рявкнул на нее солдат.

— Может принести плеть, — предложил один из гражданских.

— У меня как раз с собой, — послышался чей-то голос, и в руку мужчины легла плеть.

Осмелившаяся протестовать женщина резко отпрянула, встала на коленях ровно и буквально втиснула ладони в бедрах.

— Спины прямо, — строго предупредил солдат, и женщины, на этот раз безропотно, выполнили команду.

Их снова подвергли унизительно детальному осмотру. Женщины, непривычные к такому пристальному вниманию, начали отчаянно дрожать.

— Что будем делать с ними? — полюбопытствовал один из гражданских.

— Они сами объявили себя рабынями, — пожал плечами офицер. — Вот пусть ими и будут.

— Нет! — наперебой закричали женщины. — Нет!

В следующий момент предупреждающе хлопнула плеть.

Тех, кто вскочил на ноги, схватили и бросили назад, прямо на остальных. Парочка женщин попытались повторить попытку прорваться к свободе два и даже три раза, но не в их силах было миновать кольцо мужчин. Каждый раз их безжалостно отбрасывали назад, пока они не осознали тщетность их суеты и не замерли на коленях вместе с остальными своими товарками. Теперь бывшие свободные женщины испуганно дрожали, жались одна к другой и умоляюще смотрели на окружавших их мужчин, солдат и гражданских.

А затем на них обрушилась плеть! Послышались крики боли. Женщины окончательно сбились в кучу, пытаясь спрятаться одна за другую. Одна из них попыталась встать, совсем немного, чуть-чуть разогнуть колени, и поднять руку, чтобы защититься от удара, но ее уже следующим ударом вернули на место, после второго она начала умолять о милосердии, а третий удар бросил ее на живот. Женщина прикрыла голову руками и протяжно завыла. Теперь она на собственном опыте изучила, что такое плеть, и каково это почувствовать ее на себе. Пара женщин осталась стоять на коленях, не пытаясь увернуться, или спрятаться, лишь протянули руки к мужчинам и сразу принялись выпрашивать пощады, но плеть упала и на них. Теперь они рыдали в голос, склонившись вперед так, что почти сложились вдвое. В конце концов, прежде относительно ровный строй превратился рыдающую, подвывающую кучу, сбитую из голых тел, окруженную рассерженными мужчинами.

Наконец, плеть прекратила свою свистящую песню, под суровую мелодию которой, женщины хорошо изучили, как им отныне следует себя вести.

— Сковать их за шеи, — приказал офицер, — отвести в загоны и проконтролировать, чтобы к утру они уже были заклеймены.

Цепи не заставили себя долго ждать. Вскоре все шесть женщин были скованы в караван шей. Теперь они снова стояли перед офицером на коленях, в одну шеренгу, лицом к нему. Наверное, странно чувствовали себя эти свободные женщины, оказавшись в железных ошейниках, соединенных с другими такими же цепями.

— Пожалуйста, не надо больше плети! — вдруг заплакала одна из них, не сводя глаз с руки мужчины, поигрывающей этим атрибутом.

— Не надо нас больше бить! — взмолилась другая, съеживаясь в ужасе.

— Пожалуйста, не бейте нас! — поддержала ее третья.

— Как рабыням, — усмехнулся офицер, — вам, скорее всего, придется довольно часто встречаться с плетью.

Одна из женщин горестно застонала. Мне почему-то показалась, что именно она прежде была особенно жестокой с рабынями. Теперь она на своей шкуре почувствовала, что такое плеть. Она владела рабынями? Если так, то она, несомненно, считала плеть очень эффективным инструментом для управления ими. Похоже, только что она обнаружила, что она будет точно так же эффективна и при управлении ей самой.

— Вы готовы повиноваться? — осведомился капитан.

— Да, да! — наперебой поспешили заверить его женщины.

— Направо, — по-военному скомандовал он.

Пленницы, не вставая с колен, дружно повернулись и встали в колонну, одна за другой, правым боком к стене.

— Смотреть вперед, глаз от затылка впередиидущей не отрывать, — предупредил их офицер.

Головы женщины словно застыли в одном положении.

— Теперь, будете учиться быть женщинами и ублажать мужчин, — сообщил им капитан.

У одной из женщин перехватило дыхание. Две другие заметно задрожали.

— И проследите, чтобы их продали из города, — добавил офицер, повернувшись к товарищу в синей тунике.

Из колонны женщин послышались всхлипы, а потом и плач.

— Желаете получить отчет об этом, Капитан? — поинтересовался писец, поглаживая коробку, висевшую на его левом боку.

— Нет, — буркнул офицер. — Нечего вообще об этом упоминать в ваших отчетах. Они опозорили город и Домашний Камень. Пусть они идут своим путем, а мы постараемся забыть о них. Пусть в истории города о них не будет никаких упоминаний, словно их никогда не было.

Одна из женщин зарыдала.

— Руки за спину, — скомандовал солдат, которому поручили отвечать за этот маленький караван. — Левый локоть держать правой рукой, а правый локоть — левой.

Женщины покорно завели руки за спину, держа предплечья параллельно земле. Кстати, иногда руки женщин связывают в таком положении.

— На ноги, — отдал следующую команду солдат. — С левой ноги! Марш!

Через пару секунд караван промаршировал мимо меня. Потом, проведя женщин вдоль стены, солдат свернул своих подопечных за угол. Насколько я понимаю, дольше он отконвоировал их через мост на посадочную площадку, а оттуда, мимо складов к рабским загонам.

Признаться, мне было даже немного жаль этих свободных женщин. Но с другой стороны, мне кажется, что они, так же, как и я сама, в отличие от мужчин, которые, возможно, были просто не в состоянии этого понять, чувствовали, что судьба, назначенная им, вовсе не была столь уж печальной, как это можно было бы предположить. Честно говоря, я порой думаю, что мужчины, не могущие этого понять, просто глупцы. Быть женщиной, настоящей женщиной, во всей безграничности этого понятия — разве можно это рассматривать как незавидную судьбу? Это — настоящее удовольствие! Это — возбуждающе, волнующе, глубоко, высоко, прекрасно и великолепно! Признаться, иногда мне даже немного жаль мужчин. Правда, я сразу испуганно одергиваю себя, поскольку не стоит забывать, что, в конце концов, это они — наши владельцы.

Мужчина, тот самый горожанин, которому вручили плеть, последовал за караваном. Однажды, из-за угла, возможно, уже от моста, до меня донесся выстрел плети и крик страха.

Вообще-то, я сомневалась, что кожа хотя бы дотронулась до кого-то их женщин, впрочем, как и не исключала этой возможности совсем. А вот когда, мгновением спустя, плеть хлопнула снова, у меня уже не было никаких сомнений относительно того, что на сей раз, она стреляла не в холостую, такие боль и страдание слышались в прилетевшем крике.

Да, вздрогнув, подумала я, мужчины были настоящими нашими владельцами.

Офицер вместе со своей свитой покинул террасу почти сразу, после того, как скрылся за углом караван женщин.

Терраса в целом уже была очищена от трупов, и я ожидала, что она вот-вот будет открыта для свободного доступа. И точно, стоило мне, присев у стены, прикрыть глаза, как я почувствовала, что чьи-то руки отодвинули меня от стены и начали возиться с замком кляпа.

— Дженис, с тобой все в порядке? — с неподдельной тревогой в голосе спросила Леди Констанция, когда замок был открыт, а кляп вытащен из моего рта.

Глаза девушки были широко распахнуты от страха.

— Да, — кивнула я.

Ее поклонник, одетый в алую тунику молодой человек, тем временем принялся разматывать свой плащ, прежде намотанный на его руку. Это была довольно слабая защита на случай боя, но другой у него быть не могло, чужакам в этом городе ходить при оружии не разрешено. Вытерев кляп своим плащом, мужчина убрал его обратно в свой кошель. Трудно передать словами, как я была рада видеть, что этот аксессуар исчез там. Внезапно я начала дрожать, без всякой видимой причины, по крайней мере, понятной мне самой. Леди Констанция, видимо пытаясь, успокоить меня, присела рядом, обняла и поцеловала.

— Они только сейчас позволили нам пройти на террасу, — объяснила она. — Ты уверена, что с тобой все в порядке?

— Да, — заверила ее я, и Леди Констанция поднялась, чтобы отстегнуть поводок от кольца.

Замок, она отомкнула, а вот поводок так и остался свободно висеть, продетый сквозь кольцо. Ее поклонник, внезапно взяв девушку за плечи, повернул лицом к себе и, обняв, крепко прижал. Леди Констанция тут же подняла голову и подставила ему свои губы. Какой покорной она сразу стала в его руках! Да она просто растаяла от его поцелуя! В этот момент она ничем не отличалась от рабской девки потерявшей контроль в руках своего господина! Я была просто в шоке. Как такое могло случиться? Она что, уже забыла, что была свободной женщиной? Ее что, не научили, как она должна себя вести? У нее не осталось ни капли гордости? Впрочем, теперь поздно было задавать глупые вопросы, ибо глядя на нее, я видела перед собой только рабыню в руках ее господина.

— Я люблю вас, мой Господин! — прошептала девушка, когда он отпустил ее губы.

Вдруг мужчина придавил ее к себе и заплакал.

— Господин? — ошеломленной спросила Леди Констанция.

Так же внезапно, как прижал, он оттолкнул ее от себя.

— Ерунда, — попытался отмахнуться от нее он. Однако девушка, изящно и естественно, словно опытная рабыня опустилась перед ним на колени, и снова повторила:

— Господин?

— Проклятая честь! — внезапно выкрикнул он.

Казалось, что его переполняют противоречивые эмоции. Пожалуй, с этот момент, ни я, ни моя подопечная не поняли этой его вспышки.

— Когда я увижу вас снова, Господин? — спросил Леди Констанция, так и не дождавшись объяснений.

Мужчина посмотрел на нее с высоты своего роста. В его глазах блестели слезы. Он до хруста сжал кулаки.

— Господин? — спросила она снова.

— Ты мне не принадлежишь! — воскликнул он. — Ты собственность другого!

Девушка озадаченно уставилась на своего поклонника.

— Ты — товар! — простонал мужчина. — Ты — просто имущество!

— Да, Господин, — кивнула моя подопечная.

— И я должен помнить это! — закричал он.

— Да, Господин, — повторила девушка.

— Такую как Ты, и даже лучше, можно купить на любом рынке, — проговорил молодой человек.

— Да, Господин, не стала спорить она.

— Тогда почему, — спросил он, — я чувствую то, что чувствую?

— А что чувствует Господин? — поинтересовалась Леди Констанция.

— Я боюсь, что полюбил рабыню, — наконец признался мужчина.

— Неужели нельзя полюбить рабыню, даже такую маленькую и незначительную как я? — спросила девушка.

— Проклятые кодексы! — снова перешел на крик он.

— Так все-таки, когда мы снова сможем увидеть друг друга, Господин? — повторила мучивший ее вопрос Леди Констанция.

— Никогда! — простонал молодой человек и заплакал.

Моя подопечная ошеломленно уставилась на него. Она почти встала, но тут же снова рухнула на колени. Похоже, что ее поклонник, за время, проведенное вместе, проконтролировал вопрос получения ею некоторых основ поведения. По-видимому, он постоянно держал Леди Констанцию под строгой дисциплиной, которую считал подходящей, в конце концов, ведь он был уверен, что она рабыня.

— Никогда, — шепотом повторил молодой воин, и упер взгляд в камни.

— Если я вызвала недовольство Господина, я обещаю постараться исправить свое поведение! — испуганно пообещала девушка.

— Я уже слишком долго нахожусь в этом городе, — проговорил он. — Продление срока, предоставленное мне в последний раз, истекает завтра на закате, и на большее они не пойдут. К указанному времени я должен завершить все свои дела, и сесть в транспорт до предгорий.

— Нет! — вскрикнула девушка, но он уже накинул свой плащ на плечи, развернулся и быстро зашагал прочь.

— Господин! — стонала ему вслед Леди Констанция. — Господин!

После того, как он за углом, одного из зданий слева, Леди Констанция рухнула на каменные плиты террасы, и затряслась от рыданий.

В этом плане ее судьба, хотя она и оставалась свободной женщиной, мало чем отличалась от судьбы многих рабынь. Ни одна из них не могла выбирать своего собственного пути. Их покупали и продавали, дарили и принимали в дар. Помню я одну рабыню, которая отчаянно хотела служить и доставлять удовольствие человеку, плеть которого она поцеловала первой. Но ее чувства, были всего лишь чувствами рабыни, то есть никого не интересовали. Ее просто продали из того дома, и унесли невообразимо далеко. Теперь она служила здесь. Не так уж сильно это, на мой взгляд, отличалось от ситуации Леди Констанции, ведь она была пленницей, и тоже не могла идти, куда ей захочется. Решения, как и в случае рабыни, принимали другие. Правда была и существенная разница. В случае с рабыней, правом принятия решения обладает только ее рабовладелец. Только с ним следует иметь дело, если кто-то захотел приобрести его женщину. В конце концов, она — его собственность, которую он может, как продать, так и оставить себе, в зависимости от его желания. Средний мужчина этого мира не станет думать о краже рабыни в своем собственном городе, или в городе, в котором он был принят как гость, то есть на него была распространена любезность его стен. Ведь с его стороны это было бы актом противозаконного и позорного разбоя. Иногда такое состояние дел приводит к двойному расстройству. Во-первых, это горю рабыни, хозяин которой не захотел продать ее тому, кому она жаждет принадлежать. Во-вторых, расстройство того мужчины, который хочет владеть ею, но кому она не будет продана, по той или иной причине, возможно, из злобы, возможно, потому что рабовладелец пожелал оставить ее себе, или, что наиболее распространено, из-за неспособности потенциального покупателя заплатить запрошенную владельцем цену. Просто не надо забывать, что ключом к пониманию этих вопросов, является то, что женщина — статья собственности, что она принадлежит. В случае же Леди Констанции, номинально остававшейся свободной женщиной, я предполагала, что ее судьба была в руках кого-то из чиновников Трева. Мне даже было почти жаль, что Леди Констанция не была рабыней, не была имуществом некого рабовладельца, к которому этот одетый в алое парень мог бы подойти с предложением провести переговоры о ее покупке. Правда, оставался бы немаловажный момент достаточности его средств для покупки рабыни. Что если наличных средств было бы недостаточно, и ему потребовалось бы распродать здешние активы своего бизнеса? И как мне кажется, он не стал бы ее красть. Нет, это не соответствовало его понятиям о чести. Думаю, для него это было бы равнозначно тому, что украсть серебряный кубок или золотую тарелку из дома, в котором он был принят как гость. Так что, не стоило особо удивляться тому, что он, разрываясь между любовью и честью, с такой горечью и гневом, проклинал последнюю. Все-таки, для мужчин этого мира, чтобы они не утверждали, мы представляем чрезвычайную ценность. Они выслеживают нас, захватывают, заставляют им служить и держат нас в своей неволе. Для них мы — сокровища. Они готовы даже убивать за нас. Однако очень немногие из них, как оказалось, независимо от того насколько мы изящны, насколько красивы и привлекательны для них, готовы пожертвовать своей честью ради нас. И я не стала бы осуждать их за это, ведь как смогли бы они быть мужчинами, если бы у них не было чести? И как смогли бы они, если бы не были мужчинами, настоящими мужчинами, быть подходящими и прекрасными владельцами для нас?

Спустя какое-то время, Леди Констанция поднялась на нетвердые ноги и, взяв поводок, вытащила его из кольца. Ее глаза были красными от слез.

— Мне очень жаль, — сказала я ей.

— Это был прекрасный день, — вздохнула она. — Мы делали все, что хотели, мы побывали везде, где хотели.

— Мне жаль, что так получилось, — повторила я.

— А мне жаль, что мы оставили тебя здесь с кляпом во рту, — призналась Леди Констанция, — но мы думали, так будет лучше для всех. Просто нам не хотелось, чтобы Ты рассказала кому-нибудь о том, с кем я была, и куда мы могли бы пойти. Мне так не хотелось, чтобы меня разлучили с ним раньше времени. Наверное, Ты ведь можешь меня понять. Мы просто боялись, что Ты могла бы испортить наш праздник, и не хотели рисковать.

Я понимающе кивнула, но при этом, вспомнив раздражение, появившееся на лице налетчика, когда тот понял, что не сможет расспросить меня из-за замкового кляпа. Пожалуй, нескоро я смогу забыть его взгляд и занесенный надо мной меч. Мне просто повезло, и он не убил, а лишь отшвырнул меня в сторону, сбросив тем самым вспыхнувшее в нем недовольство. Я больно ударилась, но главное, осталась в живых. Как не была убита ни одна из остальных рабынь. Похоже, в этот раз нас спасли именно наши ошейники. И в этом, кстати, не было ничего необычного. Во время разграбления захваченного города, рабы и рабыни, как и другие домашние животные, зачастую находятся в куда большей безопасности, по сравнению со свободными людьми, которых запросто могут убить. В действительности, я слышала, что в таких ситуациях свободные женщины иногда берут ошейники своих собственных невольниц и надевают на свои шеи, надеясь тем самым увеличить свои шансы на выживание. После этого они завязывают тряпку вокруг бедер, чтобы скрыть отсутствие клейма и выходят на улицы, торопясь, притворившись рабыней, сдаться одному из завоевателей. Бывает, что их собственные рабыни следуют за ними, чтобы указать на них завоевателям, а то и сами ловят их и, сорвав ткань с бедер, связывают и приводят к победителям на веревках.

— Стоять сможешь? — спросила Леди Констанция, вытирая слезы.

— Кажется, да, — ответила я, поднимаясь и опираясь плечом на стену.

Немного подождав, пока земля не перестала качаться под моими ногами, мы, стараясь держаться вдоль стены, направились к далекой отсюда лестнице.

Перед тем как начать спуск по ступеням, я окликнула Леди Констанцию и, попросив ее ненадолго задержаться, оглянулась и окинула взглядом пространство террасы. Каким мрачным вдруг показалось мне это место. Во многих местах на стенах, на мосту, на балюстраде, были установлены лампы и факелы. Низкое небо к ночи затянуло темными облаками, сквозь которые с трудом пробивался свет одной из лун. Здание по правую руку от меня, ограничивавшее террасу, все еще не было потушено, и в его окнах мерцали языки пламени, затененные дымом, клубами валившим из окон и поднимавшимся в небо. Мастеровые все еще занимались восстановлением проволочного заграждения.

— Налетчики удерживали террасу? — полюбопытствовала Леди Констанция.

— Да, — кивнула я, посмотрев в центр, на то место, где произошла резня.

Насколько отчаянными были те мужчины. Они искали вход в подземелья, и очевидно, нашли его, чтобы погибнуть в тоннелях до последнего человека.

Потом мой взгляд скользнул назад к стене, у которой я сидела на цепи, и у которой приказали собраться рабыням. Туда же направили и свободных женщин, тех, что спасая свои жизни, объявили себя рабынями. Вдали, в темноте, виднелись лампы, установленные на мосту через который этих, уже бывших свободных женщин, провели в рабском караване к их новой жизни. По-видимому, в настоящее время они уже давно были в клетках рабских загонов. Возможно, их даже успели заклеймить. Даже, несмотря на то, что прошло столько времени, мое бедро кольнуло, стоило мне вспомнить, как мне самой выжгли клеймо в моих первых загонах. Это было очень больно. Я дергалась и визжала от боли. Для того, чтобы клеймо вышло четким и красивым, нас закрепляли на специальном станке для клеймения, так, чтобы мы не то что вырваться, но и пошевелиться не могли. По окончании процедуры всем нам завернули руки за спины и заковали в наручники, которые прикрепили к цепи обернутой вокруг живота, чтобы мы не могли дотянуться до ожога и не повредили клеймо. Клейма у всех девушек из моей группы, как мне потом сказали, получились превосходные. В том числе и мое. Не думаю, что в этом было что-то удивительное, учитывая квалификацию мастеров клейм, работающих в таких местах. Нам всем тогда выжгли обычную отметку кейджеры. Возможно, этим женщинам, сделают точно такие же. Помниться, офицер потребовал, чтобы их продали за пределы города. Им предстоит оказаться во власти чужаков. Улетел вместе с дымом, их сгоревшей под раскаленным железом плоти, их привилегированный статус свободных женщин. Не видать им больше защиты закона, гвардейцев и Домашнего Камня. Пусть благодарят судьбу за то, что им оставили их жизни! Пусть теперь начинают быстрее изучать то, как надо ублажать мужчин.

А еще я подумала о той рабской девке, Дорне. Сережки весьма привлекательно смотрелись в ее ушах. Подозреваю, что ей даже могло понравиться носить. Это обычное дело среди женщин, уроженок этого мира. Сначала они боятся их, а потом начинают любить. Безусловно, при этом серьги превращают их во «всего лишь проколотоухих девок». Подозреваю, что в этот момент, Дорна как раз омывает своего господина.

Я отвернулась от террасы и, вслед за Леди Констанцией, державшей в руке мой поводок, начала спускаться по длинной лестнице на нижние уровни. Шагать приходилось очень осторожно, тщательно выбирая, куда поставить в темноте ногу. Очень не хотелось бы споткнуться, особенно учитывая то, что мои руки были закованы в наручники за спиной.

В двух местах на ступенях мы заметили темные пятна, выделявшиеся на сером камне. Скорее всего, это были следы пролитой здесь крови.

— Мы оставили для тебя немного фруктов, — вздохнув, сообщила мне Леди Констанция чуть позже, обернувшись ко мне. — Я спрятала их под своей туникой. Наверное, будет лучше, отдать их тебе внизу.

— Спасибо, — поблагодарила ее я, и мы продолжили спускаться по лестнице.

Когда девушка отворачивалась, я заметила, как блеснули в тусклом свете Луны мокрые дорожки на ее щеках. Леди Констанция плакала.