Свидетельница Гора

Глава 19

Помимо меня по мосту спешили еще несколько человек, пустяк по сравнению с той толпой, что устремилась сюда в тот момент, когда тарны только появились на горизонте. Кстати, я была не единственной рабыней, направлявшейся к зоне прилета. Были и другие девушки, несомненно, хотевшие поглазеть на возвращение рейдеров из набега, на их могучих птиц, на богатство трофеев добытых в результате их предприятия. Я поспешила присоединиться к их небольшой группке. Гуляющих рабынь довольно часто можно встретить на улицах города, чего не скажешь рабах-мужчинах, чему есть очевидные причины. Исключение — шелковые рабы, то есть рабы для удовольствий чаще всего принадлежащие богатым женщинам, но бывает и так, что одной женщине предпринимательнице может принадлежать несколько таких невольников, работающих в ее борделе, специализирующемся на ублажении женщин. Я слышала, что в таких местах можно встретить мужчин доставленных с Земли именно для таких целей, но правда ли это, наверняка я не знаю. В той партии, в которой оказалась я, конечно, никаких мужчин не было, только женщины. Окажись среди нас мужчины, боюсь, они были бы быстро стали бы негодными для такого использования. Постоянно видя перед собой таких женщин, покорных власти мужчин, они, несомненно, вскоре взяли бы в свои руки плеть и стали бы господами.

Порядка полутора сотен тарнов уже приземлились на этой площадке. Гвардейцы с трудом сдерживали напор толпы зевак. Началось самое интересное, разгрузка добычи. Музыка, шум, гам, веселье, настроение у народа, собравшегося на посадочной площадке, было праздничным. Из города, раскинувшегося справа от меня, долетал перезвон сигнальных гонгов, обычно сигнализировавших о тревоге или опасности, но в данный момент, в их звоне звучало ликование.

— Смотрите! Смотрите! — кричали люди в толпе.

Рейдеры поднимали над головами золотые сосуды, демонстрируя их толпе, в которой то и дело мелькали дети, пробиравшиеся поближе. Многие были красочно одеты.

Коробки и ящики спускались вниз и подхватывались ожидавшими их руками. Некоторые из оседланных могучих птиц, похожих на гигантских, украшенных гребнем, ястребов, называемые здесь «тарнами», встревожено переступали с ноги на ногу. Иногда их крылья взлетали вверх и хлопали по воздуху, отчего по площади то и дело проносились порывы ветра. Несколько раз то один, то другой пернатый монстр запрокидывал голову и к облакам летел громкий недовольный клекот, перекрывавший гул толпы, пение музыкальных инструментов и даже радостный звон сигнальных гонгов.

Я разглядела среди трофеев несколько пленниц, раздетых женщин. Головы всех были закрыты капюшонами. Их, закованных в цепи, вытаскивали из корзин, висевших на ремнях под могучими птицами во время полета. Оказавшись на каменной поверхности, женщины еще долго не могли стоять прямо, их трясло и качало из стороны в сторону. Несомненно, они были ошеломлены и перепуганы. Кстати, даже свободные мужчины, прибывавшие в этот город с дипломатическими миссиями или коммерческими предприятиями, доставлялись сюда с закрытыми глазами. Предположительно, местоположение этого города было тайной, известной только его гражданам. Только они могут прибыть сюда и уехать с открытыми глазами. С учетом этого можно не сомневаться, что в горах окружавших эту местность имелось множество постов, на котором дежурили настороженные, готовые к бою тарнсмэны. Задача этих мужчин — держать в тайне местонахождение города. Такие заставы составляли узлы обширной системы разведки и наблюдения. С них отправлялись в полет частые, но нерегулярные патрули. С них отряды тарновых всадников бросались на перехват и уничтожение приближавшихся незваных гостей. Незнакомцы рискуют своими жизнями, просто приблизившись к окрестностям этих постов. В горах имеются строго очерченные участки, обычно сообщаемые заинтересованным лицам в их собственных городах, на которые можно безопасно, при наличии соответствующих вымпелов, прилететь, и ожидать, что им закроют глаза и транспортируют дальше. Немногие, кстати, за исключением вооруженных отрядов, рискуют пересекать эти горы пешком. Слишком трудное это и очень опасное предприятие. Эти горы изобилуют не только бурными реками и крутыми склонами, но и многочисленными хищниками, среди которых наибольшую опасность представляют горные пантеры и слины. Говорят, что ни один человек не может пересечь границы земель этого города, а из тех, кто это сделает, ни один не должен возвратиться.

Меня то и дело толкали в толпе, но как мне показалось, никто не обращал на меня особого внимания. Свободные и рабыни, все с горящими от любопытства глазами смешались на этой площади.

— Сдай назад! Сдай назад! — требовали гвардейцы.

Один и рейдеров, все еще остававшийся в седле на спине своего тарна, сунул руку в седельную сумку и веером швырнул над толпой пригоршню драгоценных камней, сверкающим дождем пролившихся на головы собравшихся. Люди бросились подбирать нежданные подарки, местами случились короткие потасовки, сопровождаемые смехом. Само собой, это было сделало не для рабынь, находившихся в толпе. Эти камни не для нас. Ни одна их кейджер даже не дернулась, чтобы наклониться. Никто не хотел остаться без рук. В большинстве городов нам не разрешают даже прикасаться к деньгам. А во многих, преступлением, за которое нас ждет смертная казнь, является прикосновение к оружию.

В конце концов, я оказалась затертой в толпе, так, что уже ничего не могла разглядеть. Даже поднявшись на носочки, я видела только плащи и капюшоны.

— Ой! — пискнула я, почувствовав, как чья-то рука сжала мою ягодицу.

Позади меня раздался грубый мужской хохот. Рабыне не стоит жаловаться на подобное грубоватое проявление внимания, ведь она не свободная. Таким как я следовало ожидать таких мимолетных жестов внимания, как щипки, шлепки, прикосновения, прижатия, сорванный с губ поцелуй. В действительности, это эти знаки со стороны мужчин следует воспринимать как лестные. Рабыне, к которой не проявляют такого внимания, то есть не считают достаточно интересной для них, следует ожидать, что ее владелец очень скоро может отправить ее на рынок не за товаром, а в качестве товара.

Я принялась извиваться, пытаясь протиснуться к другому месту. Толпа гудела и волновалась вокруг меня. Мне практически ничего не удавалось разглядеть из-за спин окружавших меня мужчин. Что поделать, по сравнению с ними я выглядела совсем крохотной, и даже подростки были выше меня. Конечно, женщины в основном попадались моего роста, но даже они, со своими витиеватыми одеждами и высокими капюшонами, закрывали мне обзор. Как они меня раздражали, эти свободные женщины! Они были так красиво, так сложно одеты, тогда как все что было на мне, это рабский, бесстыдно короткий, совершенно ничего не скрывающий кусок ткани, да еще мой ошейник. Честно говоря, я не думала, что в действительности они, эти гордые особы, так уж сильно отличались от меня, просто они закутались в кокон своих великолепных одежд, и теперь самодовольно выглядывают из-под нескольких слоев ткани. Но разве под панцирем этой жесткой парчи прятались не такие же холмы и впадины, которые, лиши их брони, окажутся столь же уязвимыми и мягкими как мои?

На мгновение меня ослепила яркая вспышка. Один из рейдеров, решив похвастаться, поднял над головой огромный серебряный поднос, не меньше ярда диаметром, и с гордым видом крутил им из стороны в сторону, пуская солнечный зайчик в толпу. По яркости этот зайчик мало чем отличался от того, что посылают с помощью зеркал, используемых в качестве устройств для передачи сигналов в горах. Иногда, стоя у балюстрады, я видела вспышки от таких зеркал, по-видимому, это был обычный обмен сигналами постов охраны. Наверняка, здесь используют и дымовые сигналы, например в пасмурную погоду, но видеть их с террасы мне не доводилось. Вероятно, по ночам для сигналов используются костры. Зеркала, дымовые сигналы, огонь костров, с их помощью сообщение можно передать со скоростью света, несравнимо быстрее, чем это сделал бы курьер на тарне, и даже намного быстрее, чем долетел бы звук сигнального колокола.

Из толпы послышались многочисленные крики удивления. Такой поднос можно было найти разве что во дворце.

Рейдеры, такие как эти зачастую проводят в набегах по много дней, порой даже пропадая на целый сезон, организуя скрытые лагеря для хранения трофеев, фактически на вражеской территории. Затем, когда раньше, когда позже, после того, как все запланированные ими набеги совершены, они собирают добычу и возвращаются домой. Безусловно, от большой части добычи можно избавиться раньше в других местах, обменяв на звонкие монеты, но как нетрудно догадаться, тщеславие мужчин этого мира заставляет их оставить солидную долю сокровищ для хвастливого показа на этой площадке. Конечно, в любом случае, даже если не устраивать шоу тщеславия, седельные сумки, раздутые от набитого в них золота и серебра, полученного от продажи добытых трофеев, отлично демонстрируют удачность этого набега. С другой стороны, есть еще один вид добычи, который мужчины склонны приносить в город, и это — плененные женщины. И этот город просто рай сбыта такой добычи. Здесь имеется множество рынков, на которых от такого товара можно избавиться на оптовой основе, так и в розницу.

Кое-кто из собравшихся затянули песню. Горожане, которым посчастливилось оказаться в первой линии, прямо перед строем тарнов, перебрасывались словами с тем, кто, вероятно, командовал этой экспедицией и воинами стоявшими поблизости. Причиной таких рейдов далеко не всегда является банальная жадность. Их целью, помимо грабежа, может быть сбор сведений, как политического и военного, так и торгового и экономического плана. Даже крупицы информации могут оказаться весьма существенными, ведь многие биты информации, каждый из которых на вид ничего не значит и не связан с другими, порой, должным образом структурированные и проанализированные, подобно собранному паззлу, могут сложиться в картину, которая является не только ясной, но и весьма значимой. Впрочем, я не думала, что командир рейдеров в этот момент стал бы делиться чем-то важным, скорее шел обмен последними новостями в городе и в остальном мире, и описание событий рейда. В действительности, горожане могли просто поздравлять удачливого вожака налетчиков и его офицеров с их успешным возвращением. Полный доклад он предоставит позже, в другом месте и другим людям.

Я увидела, как один из всадников встал в стременах и, раскрутив над головой большие двойные жемчужные бусы, забросил их далеко в толпу. Бусы были подхвачены дюжиной рук. Шнурок порвался, и жемчуг брызнул в разные стороны.

Думаю, что по большей части эта демонстрация добычи толпе была не больше, чем выпуском переполнявших душу эмоций, своеобразным праздником, этаким вкладом во всеобщее ликование. Но, кроме того, я подозреваю, что это был способ сбросить накопившееся за время рейда напряжение, выпустить пар. Возможно, это также было что-то вроде выражения благодарности, если можно так выразиться, судьбе, или богам, или Царствующим Жрецам, кем бы они ни были за счастливое возвращение. Многие из этих мужчин, становясь на колени, целовали плиты посадочной площадки, камни их родного города. Насколько я уже знала, далеко не всегда случается так, что все войны возвращаются из таких экспедиций целыми и невредимыми. В действительности, бывает и так, что из ушедшего в набег отряда не возвращается никто.

Пленницы теперь были поставлены на колени в колонны, сформированные перпендикулярно длинной оси площади, лицом к складам. Головы всех женщин пока оставались закрытыми капюшонами.

В этот момент их как раз сковывали цепью за шеи, формируя караван, начиная, конечно, с последней пленницы в колонне. Это общепринятая практика. Точно так же когда-то и я сама, еще в коридоре рабских загонов, была добавлена к цепи. Это заставляет девушку, которой запрещено поворачивать голову, в напряжении и нехороших предчувствиях ждать того момента, когда на ее шею наденут ошейник каравана. А потом приходит неизбежное и, с сухим щелчком, ошейник оказывается на ней. Теперь она никуда не убежит, впрочем, и без этого ее шансы на побег равны нулю.

По мере формирования каравана, в него вносились некоторые изменения. Кого-то переставляли на другое место, тем, у кого руки были скованы спереди, теперь снимали наручники и снова заковывали руки, но уже за спиной. Теперь они лишались возможности использовать руки, чтобы поесть. Кроме того, заковывание рук сзади лучше дает понять пленнице ее беспомощность и уязвимость. Колонн было несколько, в каждую из них входило пятнадцать — двадцать пленниц. Как только все девушки в колонне были соединены в караван, часто называемый здесь «ожерелье работорговца», их освобождали от капюшонов.

— Ух, красивая! — одобрительно выкрикнул какой-то мужчина, возможно, увидев ту, за которую он готов был бы предложить цену.

Пленницы тряслись от страха в своих цепях. Что интересно, все они были свободными женщинами. В тот момент я не понимала всей необычности этого, поскольку тогда еще не знала, что целью «охоты на рабынь» почти всегда являются именно рабыни. Позже, я узнала, что это было результатом особой ситуации. Это был ответ на предполагаемое оскорбление со стороны правителя одного далекого отсюда города, который имел неосторожность заявить что-то вроде того, что воины из этого города, имя которого, кстати, я еще не знала, были в лучшем случае трусами и мелкими воришками, не способными на что-то большее, чем утащить случайно подвернувшуюся под руку рабыню. В ответ на его высказывание, его город, кичащийся своей воображаемой безопасностью, был оставлен для последнего, заключительного аккорда этой экспедиции. Результат нескромного замечания чиновника состоял в том, что теперь более четырехсот свободных женщин из того города, почти все из высших каст, стояли на коленях, скованные в «ожерелья работорговца», на каменных плитах посадочной площадки. Значительная часть добычи, по-видимому, в качестве воспитательной меры, была собрана в том же городе. Если за время рейда были взяты рабыни, от них, похоже, избавились еще по пути в тот город. Это не трудно сделать, поскольку для них всегда найдется рынок сбыта. Тем более что места для рабынь все равно не было. Многочисленные корзины и седельные кольца для добычи, были уже, так сказать, «зарезервированы» для свободных женщин. Меня брали сомнения, что правитель того города в будущем будет настолько смел и неосторожен в своих высказываниях относительно воинов из этого города. Впрочем, вряд ли в этот раз рейдеры в том городе вообще брали рабынь. Их удар, помимо всего прочего, был своего рода оскорблением, дававшим понять, если можно так выразиться, что «Вы должны зарубить себе на носу, что все ваши женщины, будь то рабыни или свободные — наши, стоит только нам захотеть и мы возьмем их. Обычно брали рабынь, поскольку они намного лучше ваших свободных женщин, но на сей раз, мы сделаем исключение. Мы возьмем свободных женщин, и вы не сможете нас остановить».

Вовлеченный в данную ситуацию вопрос обиды, оскорбленной гордости, был, так или иначе, верно или неверно, воспринят воинами этого города, как дело чести.

Позже, набравшись опыта, я, к своей тревоге, начала яснее понимать, сколь безжалостны и сильны, смелы и умелы, горды и опасны, сколь привередливы и раздражительны, были мужчины этого города, которые так легко вскипали, но которых крайне сложно было умиротворить.

Конечно, в этом городе девушка в ошейнике должна быть очень осторожна. Здешние мужчины были очень опасны и сильны. Не стоило ожидать, что они окажутся снисходительными хозяевами. Они знали, как сделать так, чтобы их рабыни дрожали от страха. Но разве женщина захотела бы принадлежать какому-то другому виду мужчин?

Большинство из этих женщин, как нетрудно было предположить, вскоре должны были оказаться на торгах или на невольничьем рынке. Возможно, некоторые будут отобраны для особых целей, вроде подарков или призов, а кого-то оставят себе, захватившие их тарнсмэны, дабы насладиться их дрессировкой, преподать новые обязанности, ознакомить с природой их новой жизни.

— Превосходно! Великолепно! Прекрасно! — послышались со всех сторон мужские крики.

Пленница, действительно была хороша, вынуждена была согласиться я. Причем не она одна, даже мне пришлось признать, что некоторые из женщин были очень красивы. Несомненно, со временем из них должны были получиться превосходные рабыни.

Конечно, любая рабыня уже знает, как доставить мужчине удовольствие, а вот свободной женщине еще предстоит этому научиться. И некоторым мужчинам нравится преподавать им это.

Надо заметить, что не все женщины оказались на цепи. Некоторых оставили стоять на коленях, и даже руки у них оставались скованными спереди. Эти женщины, закованные в сирики, низко склонив головы, стояли у самых когтей гигантских птиц. Главным образом, это были те, что были привязан к седельным кольцам или привязан поперек седла. С большинства из них капюшоны уже сняли.

Некоторым рабыням рейдеров разрешили пройти через оцепление, и они теперь таяли от восторга в руках своих хозяев.

Я видела, как один из воинов указав на пленницу своей рабыне, поинтересовался:

— Что Ты о ней думаешь!

Это была стройная брюнетка, закованная в сирик, при этом он поднял руки пленницы, закованные спереди, как это распространено в сирике, высоко над ее головой.

— Смазливая, — пожала плечами рабыня рейдера.

Тогда мужчина взял пленницу левой рукой за талию, а ее запястья, уже бывшие в захвате его правой руки, потянул назад, согнув в дугу, демонстрируя тем самым соблазнительные изгибы ее фигуры. Да, она была изящна. Ее волосы теперь свисали назад и вниз.

— Да, она очень привлекательная, — признала рабыня, как мне показалось, крайне неохотно и с затаенным страхом.

И кто бы мог ее за это обвинить? Только не я!

— Ну как, оставим ее? — спросил рейдер.

— Нет, нет, нет, — воскликнула его невольница. — Продайте ее. Продайте ее!

Рухнув на четвереньки, я ввернулась в толпу, быстро перебирая конечностями, пробираясь между ног стоявших здесь людей. Мне надо было пролезть до места, с которого я могла бы рассмотреть больше. Если добраться до линии оцепления и встать там на колени, как это, возможно, уже сделали другие девушки, то оттуда должен был открыться гораздо лучший обзор. Остался только вопрос, как туда пролезть. Но если попытаться ползком, то есть надежда, что на меня просто не обратят внимания. С другой стороны, конечно, не желательно толкаться среди свободных людей. Все же на мне был государственный ошейник, на котором написано мое имя, что делало меня довольно уязвимой.

— Ой! — вскрикнула я от боли, получив удар носком туфли от раздраженной свободной женщины.

Но вот уже передо мной шеренга гвардейцев. Свободный мужчина даже немного сместился в сторону, что я могла проползти мимо него.

— Спасибо, Господин! — совершенно искренне поблагодарила его я.

От складов через толпу принесли несколько больших сундуков. Добычу следовало пересчитать и убрать в них. Потом их запрут на замки, крышки и зальют расплавленным воском, к которому офицеры приложат свои перстни с печатками.

Замерев на четвереньках в первом ряду толпы, я крутила головой, глазея по сторонам.

— Вставай, — бросил мне какой-то свободный мужчина. — Так больше увидишь.

— Спасибо, Господин, — сказала я, поднимаясь на ноги.

Мужчина оказался настолько любезен, что поставил меня перед собой. Ему-то при его росте моя голова смотреть не мешала.

Сигнальные гонги и рельсы все еще звенели по всему городу. Вернувшиеся из рейда бойцы обнимались с близкими. Тут и там слышались крики продавцов, призывавших купить что-нибудь у их. Кто-то предлагал выпечку, другой конфеты, где-то в стороне уговаривали попробовать фрукты.

Внезапно одна из пленниц в колонне неподалеку заверещала, и задергавшись в цепях, попыталась встать на ноги. Поскольку она уже была на общей цепи, скованная за шею с остальными, то результат был предсказуемым, натянулись цепи, шедшие к шеям девушек позади и впереди от нее, таща их вверх, заставляя вскрикнуть от боли в горле ту которая была перед ней. Впрочем, надсмотрщики не дремали, один за другим два удара плети обрушились на нее, и вот она уже снова на коленях, опустив голову, рыдает, сжавшись в комок, словно пытаясь сделаться меньше, чем она есть, и, трясясь от ужаса в ожидании нового поцелуя плети.

— Они быстро учатся, — усмехнулся мужчина позади меня.

— Да, Господин, — подтвердила я.

Что верно, то верно. Мы учимся быстро. Это не отнимает у нас много времени, чтобы понять то, что мы — беспомощные рабыни, полностью и безоговорочно, и это — все, что мы теперь есть, и чем будем.

Один из тарнов внезапно распахнул и резко сложил свои крылья. Мощный порыв ветра ударил по нам, отбросив мои волосы назад и прижав ткань туники к моему телу спереди и надув пузырем на спине, как и одежды свободных людей. Женщины испуганно вскрикнули, вцепившись в свои вуали. Некоторые из них опустили головы, придерживая ворот своих одежд и капюшоны. Пыль и мелкий песок бросило нам в лица. Но испуганные крики женщин быстро сменились довольным смех мужчин прокатившимся по толпе.

— Приготовься, — предупредил меня сосед сзади, и на сей раз я успела закрыть глаза и отвернуться.

Порыв ветра толкал меня на мужчину, стоявшего за моей спиной. Он обхватил меня руками, придержав и защитив, а я прижалась головой к его плечу. Новый тугой удар воздуха, и моя туника снова прилипает к телу. Следом прилетает еще один, подобный взрывной волне, толчок в грудь. Немного приподняв голову, я прижалась правой щекой к его плечу, и застенчиво надавила на его руки. Мужчина отпустил меня. Конечно, я не смогла бы вырваться из его объятий. Мужчины этого мира намного сильнее нас.

— Простите меня, Господин, — пролепетала я, опуская голову и быстро отворачиваясь.

Само собой, я не осмелилась заглянуть в его глаза. Я — рабыня.

— Слышишь? — осведомился один из мужчина, повернув голову к своему соседу.

— Да, — кивнул тот.

В почти одновременно с ними я услышала перезвон небольших колоколов. Через мгновение, до меня долетел запах ладана.

— Пришли получить свою долю монет, — проворчал кто-то.

— Думаю, что тебе лучше было бы встать на колени, — намекнул мужчина позади меня, и я поторопилась поступить именно так.

— Терпеть не могу этих паразитов, — негромко проворчал один из мужчин.

— Молчи, — испуганно зашипел на него другой. — Они — посредники между нами и Царствующими Жрецами.

— Это они тебе об этом рассказали? — шепотом поинтересовался первый.

Уперев взгляд в камни перед своими коленями, я присушивалась к происходящему вокруг меня. Гудевшая до этого момента толпа, погрузилась в тишину. Замолчали даже вернувшиеся с победой рейдеры. Все рабыни уже стояли на коленях, более того, я отметила, что и стоявшие на коленях пленницы низко опустили головы.

Звон колоколов теперь уже был слышен вполне отчетливо. Порыв ветра снова принес запах ладана. Толпа по левую руку от меня расступилась, и я, украдкой глядя с колен, увидела двигавшийся сквозь толпу, своего рода штандарт, позолоченный шест, увенчанный золотым кругом. Этот круг, как я позднее узнала, был эмблемой Царствующих Жрецов, символом вечности, не имеющим ни начала, ни конца. Но вот из образовавшегося в толпе живого коридора показались двое юношей, совсем мальчиков, один из которых звонил в колокола, а другой размахивал кадилом, испускавшим ароматный дым ладана. Позади этих двоих следовал еще один юнец, державший тот самый штандарт с золотым кругом. Следующим появился тощий как скелет мужчина, не вызвавший у меня ничего кроме отвращения. Особенно меня напугали черты и выражение его лица. У меня даже возникло подозрение, переходящее в уверенность, что он был безумен. За этим аскетом на площадь вышли двадцать других мужчин построенных две колонны. Каждый из них нес перед собой золотую чашу. Облик этих людей заставил меня почувствовать себя неуютно. Было в их внешности что-то, что казалось неправильным, они выглядели больными, патологически больными. Некоторые просто смотрели прямо перед собой, глаза других блестели лихорадочным огнем. Кто-то из них что-то бормотал себе под нос, возможно, молитвы. И конечно, они совсем не походили на нормальных мужчин этого мира. Их лица были слишком бледны. Они что, совсем не выходили на солнце и свежий воздух? Их движения были скованны и неестественны. Неужели они никогда не прыгали, не бегали, не боролись? Неужели они стыдились своих тел, или того, чтобы быть живым? Или они почему-то решили искать убежище в жалком вранье? Неужели они думали, что эта нелепость давала им достоинство? Такие взгляды, как мне до сих пор казалось, не имели права на существование в этом требовавшем силы и выносливости мире. Впрочем, возможно, как раз они и нашли другой способ выживать в нем. Вероятно, им, кому в противном случае было бы отказано в праве на жизнь, как существам, не приспособленным к окружающим условиям, просто как ошибкам природы, в конечном итоге удалось выстроить для социальную нишу, возможно, оказывая другим выдуманные ими услуги. Они выглядели такими чопорными и таинственными, но одновременно от них несло хитростью, ханжеством и лицемерием! Какими серьезными были их лица. А не боялись ли они, под маской этой серьезности, что окружающий их мир, может, внезапно поняв их сущность, взорваться смехом? Головы все этих мужчин были выбриты до блеска. Все они носили сверкающие белые одежды. Я сразу поняла, что передо мной были «Посвященные», предположительно самая высшая из гореанских каст.

Как странно, подумалось мне, что это они, как предполагалось, были теми кто слышал волю могущественных и таинственных Царствующих Жрецов. Интересно, если Царствующие Жрецы существовали в реальности, знали ли они о касте Посвященных. Возможно, они сочли бы их наличие как шутку. С чего бы Царствующим Жрецам, спрашивала я себя, если они захотели общаться с людьми, но оказались неспособны делать это напрямую, и им, действительно, потребовались посредники, для этой цели надо было связываться с настолько эксцентричной и странной кастой? Почему бы им было не выбрать в качестве посредников любую другую касту, скажем, Кузнецов или Кожевников? Мужчины этих каст, по крайней мере, были настоящими мужиками. Кожевники, например, были незаменимы при прокалывании наших ушей, а кузнецам не было равных в подгонке кандалов к нашим прекрасным конечностям.

Стоя на коленях, полусогнувшись, я краем глаза наблюдала, как эта процессия, звеня колоколами и дымя ладаном, медленно и торжественно проследовала вдоль края толпы. Белые одежды прошли до конца посадочной площадки, а затем развернулись, и пошли между тарнами и их наездниками с одной стороны и колоннами пленниц с другой. Закованные в цепи и кандалы женщины, склонили головы еще ниже. Украдкой отслеживая передвижения процессии, я отметила, что ее члены были привередливо осторожны, даже слишком осторожны, тщательно избегая любого контакта с пленницами, даже того, чтобы случайно задеть краем своих одежд их обнаженной ноги, скованной лодыжки, маленького плеча или соблазнительного бедра. Люди в толпе, за редким исключением, также выказывали чрезвычайное уважение к этим укутанным в белое фигурам, которых я сразу приняла за Посвященных. Причем это касалось, как свободных мужчин, так и женщин. Почтение было написано на лицах почти всех присутствовавших на площади. Люди, в большинстве своем стояли, низко склонив головы. Рабыни, те что как и я пробрались в первый ряд, и которых я могла увидеть, в тот момент когда процессия проходила мимо них, упирались лбом в камни посадочной площадки. Тела некоторых тряслись как в лихорадке. Это заставило меня предположить, что отказ рабыни продемонстрировать подходящее уважение к этим людям мог бы быть расценен, как ужасный, отвратительный проступок, возможно, подвергающий опасности не только саму девушку, которая, в конце концов, была всего лишь простой рабыней, но и сам город.

Наконец, процессия остановилась, перестроившись так, что все двадцать мужчин с золотыми чашами в руках, вытянулись в одну шеренгу по ту сторону от пленниц и лицом к толпе. По центру, перед их строем, замерли три юнца, послушники, насколько я поняла. Тот, в руках которого был позолоченный шест увенчанный золотым диском, занял место в самом центре. По праву руку от него стоял тот послушник, что с колоколами, по левую — с кадилом. Перед ними, оставляя за спиной штандарт Царствующих Жрецов, вытянулся мужчина больше похожий на ходячий скелет.

Он поднимал свою тощую руку к небу. Рукав его одеяния скатился вниз, обнажив кисть и предплечье, больше похожие на птичью лапу.

— Хвала Царствующим Жрецам! — возвестил он.

У аскета оказался звучный голос, но звучала в нем какая-то дикость. Похоже, в этом человеке, подумала я про себя, безумия было куда больше, чем немного.

— Хвала Царствующим Жрецам, — эхом отозвалась толпа.

— Созерцайте, — воскликнул изможденный мужчина. — Царствующие Жрецы покровительствуют нам!

Он полуобернулся влево, а затем экспансивным жестом вскинув правую руку, ткнул ей сначала в одну сторону, потом в другую, указывая на собранные в кучу перед тарнами и рейдерами сокровища, сундуки, ящики, набитые чем-то мешки. Затем, он снова повернулся лицом к толпе и, подняв обе руки, развел их в стороны, словно пытаясь охватить им согбенные фигуры пленниц, теперь уже отделенных от остальных трофеев и смещенных ближе к собравшимся встречающим.

— Мы благодарим Царствующих Жрецов за удачу, которую они нам послали! — закричал посвященный.

— Спасибо, Царствующим Жрецам, — пробормотала толпа.

— Мы благодарим их за подарки, которые они нам дали!

— Спасибо, Царствующим Жрецам! — отозвались люди на площади.

— Мы благодарим их за богатство, которое они нам даровали!

— Спасибо, Царствующим Жрецам! — монотонно повторила толпа.

— И мы благодарим их за этих рабынь!

Тяжкий стон прошелестел над вереницами пленниц, которые в данный момент, конечно, оставались свободными женщинами.

— Спасибо, Царствующим Жрецам!

Насколько я поняла, ему нужно было убедить всех собравшихся в том, что все вопросы следовало рассматривать как следствие воли таинственных Царствующих Жрецов. Но кто мог знать это наверняка? Возможно, они даже не интересовались делами такого рода. А если даже предположить, что им это интересно, были ли какие-либо независимые способы узнать то, что могло бы быть волей Царствующих Жрецов, или того как произошли те или иные события фактически. Довольно трудно подтвердить истинность утверждения, что событие случилось в точности в соответствии с намерением Царствующих Жрецов. Разумеется, Царствующий Жрец, если таковой существует, и был бы заинтересован в этом, мог бы появиться и сказать: «Нет, это совсем не то, чего я хотел». И опять вопрос, а откуда мы узнали бы, что это был Царствующий Жрец? Как он мог бы установить бы свою идентичность? Возможно, он мог бы повыдергивать с корнем деревья ближайшие, или убить кого-то из людей. Но, опять же, а мог бы Царствующий Жрец поступить таким образом? И, даже если и так, то только ли Царствующие Жрецы, способны на такое? Следовало ожидать, что тут и там в этом мире, как, несомненно, и в любых других, подобные церемонии имели место быть. Женщин города «A», например, могли бы убеждать считать, что это по желанию Царствующих Жрецов они становятся рабынями мужчин города «Б», а женщин города «Б», как нетрудно догадаться, в это же самое время, только в другом месте, убеждали поверить, что это на основе желания Царствующих Жрецов, их сделали рабынями мужчин города «A».

Безусловно, в возможности этого нет ничего нелогичного. Я предположила бы, что теоретически любая женщина, была бы готова поверить в то, что, скажем, это не она по какой-либо причине сама заслужила эту учесть, а потому что это было предписано ей, и она была приговорена к рабству Царствующими Жрецами. Возможно, она приняла бы это, ссылаясь на воображаемую мудрость Царствующих Жрецов. И даже если бы она подумала, что это простая прихоть, или просто случайное их решение, принятое с целью демонстрации их власти, то она легко смогла бы примирить себя с этим, и с радостью подчинилась бы тому, что она принимает как назначенную ей свыше судьбу. Думая, такая вера могла бы помочь ей относиться с пониманием к своей неволе. С другой стороны, на мой взгляд, в этих вопросах любая отсылка к пожеланиям Царствующих Жрецов является, и ненужной, и вредной, и вводящей в заблуждение. Кстати, лично я ни разу не встретила в этом мире ни одной рабыни, которая бы перенесла данный вопрос на волю Царствующих Жрецов. Мы не хотим унижать нашу неволю, нашу радость служения, наше подчинение, нашу любовь, приписывая это чему-то чуждому, чему-то отличному от нас самих, нашей женской природы, чему-то что лежит за пределами нас самих, даже если это желание Царствующих Жрецов, если таковые вообще существуют. Это слишком это близко нам, слишком интимно и значимо, чтобы быть вот так униженным.

Это, знаете ли, зависит не от Царствующих Жрецов, а от того, кто мы. А мы — женщины.

— Наши приношения были приняты, наши молитвы услышали, — огласил посвященный.

Теперь могло показаться, что эти Посвященные или, по крайней мере, лично он, казавшийся среди них главным, исподволь подводил к мысли, что успех этой экспедиции мог бы хорошо быть приписан принесенным жертвам, в конечном счете, поставляемым им верующими, а также их молитвам, произнесенным в безопасности их храма. Я украдкой подняла голову и осмотрелась. Мне хотелось увидеть лица самих рейдеров. Лица, некоторые из них, тех что помоложе, выглядели торжественно. Интересно, неужели они не считали, что это именно их собственные усилия сыграли основную роль в этих вопросах? Кто, в конце концов, полетел верхом на могучих тарнах, кто действительно сражался, кто рисковал жизнями, чьи руки сжимали мечи, кто штурмовал коридоры горящих дворцов? И как такие слова должны звучать для прекрасных пленниц? Уж они-то, как никто другой, должны были знать как это происходило на самом деле, кто завязывал им рты, кто связывал их прямо в их кроватях, на чьих плечах они покинули свои дома. Каждая из них должна была знать наверняка, кто поймал ей, опрокинул на пол и заковал в свои цепи, кто пробивался с проклятиями на губах, потеками пота и крови на теле и сталью в руке, сквозь мечи охраны, сквозь огонь и дым горящих зданий к ожидавшему его тарну. Конечно, у них не было ни малейшего сомнения относительно того, кто это был, кто забрасывал их на спины тарнов, кто привязывал к седлам, кто запихивал их в тарновые корзины.

— Давайте вновь и вновь благодарить Царствующих Жрецов! — продолжал призывать изможденный аскет.

— Спасибо, Царствующим Жрецам, — повторили люди в толпе.

Я заметила, что один из одетых в белое, обритых наголо мальчишек, тот что держал колокола, не сводит глаз с одной из пленниц, миниатюрной брюнетки, стоявшей на коленях в одной из колонн. Она немного покручивала руками, закованными в кандалы за ее спиной. Мне показалось, что она была даже немного моложе, чем он. Не думаю, что она знала о его пристальном взгляде.

Я бы не стала порицать парня за то, что он уставился на нее. Признаться, я даже был рада за него. Делая это, он казаться немного более похожим на человека. Безусловно, я понимала, что ему следовало проявить осторожность. Хотя, конечно, она пока оставалась свободной женщиной, но в данный момент она была раздетой пленницей, и, несомненно, скоро станет рабыней. Но если бы его поймали на связи с ней, у меня не было никаких сомнений, что это не он, а она, особенно если бы она уже была рабыней, будет признана виновной в этом проступке. И в этом случае я не думаю, что хоть одна из ее сестер по неволе позавидовала бы ей. Соблазнение такого человека, как мне кажется, может быть сочтено ужасным святотатством, возможно, таким, которое подвергает опасности весь город целиком. Но возможно, он еще успеет оставить эту касту до того, как станет слишком поздно, если это уже не стало слишком поздно, если, скажем, он уже принял свои окончательные обеты, или совершил некое действие или действия, посредством которых могло бы быть закреплено его вхождение в касту. Возможно, прежде чем повзрослеть, он успеет прийти к пониманию того, что в мире есть два пола, и что природа сформировала их, каждый по-своему, один для другого. Каста Посвященных, кстати, предоставляет социально приемлемое убежище мужчинам, которые, по той или иной причине не хотят или не могут иметь отношений с женщинами. Это, по всей видимости, можно считать добротой общества, проявляющим к ним своего рода милосердие. Данное мое предположение, конечно, не следует распространять на всю касту в целом. Лично я, кстати, уверена, что подавляющее большинство Посвященных, к добру это или к худу уж не знаю, соблюдает и уважает нормы их касты.

Тощая фигура теперь подняла свои узловатые скрюченные руки к облакам, и над площадью разнесся его вопль:

— Хвала Царствующим Жрецам!

— Хвала Царствующим Жрецам, — повторила толпа.

— Благословение Царствующих Жрецов лежит на вас, — сообщил он собравшимся.

— Хвала Царствующим Жрецам, — ответили те.

Худой посвященный повернулся немного влево и сделал размашистый жест правой рукой, словно нарисовав над головой широкий круг. Это было сделано с таким пылом, что я пришла к выводу, что это имело некую особую важность и значение. Затем он снова встал лицом к толпе и торжественно повторил свой жест, заставлявший вспомнить о том круге на шесте, символе вечности, знаке Царствующих Жрецов. Думаю, что в действительности это было благословение собравшихся. А вот у меня возник вопрос, а будут ли рады сами Царствующие Жрецы, иметь среди своих адептов такого вот человека, в такой манере благословляющего толпу от их имени. А впрочем, почему они должны возражать? В конце концов, какое им до всего этого дело?

Наконец посвященный повернулся вправо, оказавшись лицом к той части толпы, где находилась я.

— Опусти голову, рабыня, — шепнул мне мужчина, стоявший сзади.

Я моментально опустила голову, уткнувшись лбом в камни. Кейждере надлежит быть осторожной, и думать прежде чем встречаться с кем-то глазами, и как это следует делать. Мы должны проявлять крайнюю осторожность в том, чтобы слишком смело заглядывать в глаз наших непосредственных владельцев, и в особенности неизвестных свободных мужчин или женщин. Наглость может стать причиной для наказания, чего каждая из нас, разумеется, стремится избежать всеми силами. Конечно, нам совсем не запрещено встречаться взглядом с мужчиной, и это вполне ожидаемо происходит, тысячи раз и в тысячах контекстов. Например, в попытке прочитать свою судьбу в глазах владельца, или выяснить, ожидает ли невольницу благосклонность или немилость. Зачастую девушке просто приказывают поднять глаза, чтобы господин мог исследовать их и выяснить, не лжет ли она ему, или когда он хочет, чтобы она увидела строгость в его глазах, поняла, что он сердит, и попыталась прочитать там желание того, что она должна служить ему лучше. Я уже не говорю, про ситуации, когда рабыня смотрит в глаза господина в восторге, извиваясь в его объятиях, или когда с любовью заглядывает в них, оставшись наедине на пляже или на защищенной от внимания посторонних поляне. Но если для рабыни столь опасным может стать излишне смелый взгляд в глаза простого незнакомца, если в ответ на него она может получить удар, пощечину, а то и порку, можно вообразить себе, с какой осторожностью следовало избегать заглядывать в глаза этого фанатичного аскета, и с какой опаской следовало избегать встреч с такими людьми, от одного облика которых веяло неуравновешенностью, в глазах которых слишком ясно читалось плескавшееся там тщеславие, жестокость и безумие. Через некоторое время, по чуть слышному шевелению за спиной, по облегченным вздохам, вырвавшимся у многих людей, я поняла, что эта тощая фигура уже отвернулась в сторону. Предположительно, теперь он должен был стоять лицом к центру нашей толпы. С величайшей осторожностью я чуть-чуть приподняла голову. Да, посвященный снова отвернулся к центру толпы.

— Теперь пора продемонстрировать вашу благодарность Царствующим Жрецам, — заявил он.

— И вероятно, лучшим способом сделать это, будет заполнить их золотые чаши, — еле слышным шепотом предположил один из мужчин.

— Тише Вы! — испуганно простонала свободная женщина.

— Царствующие Жрецы любят щедрых дарителей, — продолжил посвященный.

— Конечно, особенно их любит Верховный Посвященный, — усмехнулся все тот же товарищ.

— Пожалуйста, молчите, — взмолилась женщина.

Словно по команде, приблизительно половина из двадцати посвященных направилась к рейдерам, приглашающе протягивая к ним золотые чаши. Монеты, украшения, драгоценности сразу же зазвенели по дну их сосудов. Другая половина посвященных уделила внимание толпе горожан. Здесь тоже в чаши полетели монеты. Многие из собравшихся жертвовали деньги, редко больше одной монеты и обычно небольшого достоинства. Мужчины доставали деньги из кошельков и кисетов. Большинство гореанских предметов одежды, кстати, за исключением рабочей одежды ремесленников, карманов не имеет.

Вскоре и поблизости от меня появился один из посвященных. Головы я не поднимала, но поняла это по бряканью монет падавших в его чашу. Лишь краем глаза я увидела кромку его одежд, посвященный сделал все возможное, чтобы избежать прикосновения ко мне, впрочем, как и к любой из присутствовавших здесь женщин, и даже свободных. Однако им не возбранялось бросить монету в протянутую чашу, рукой скрытой под перчаткой, не касаясь при этом ни чаши, ни самого посвященного. Никакого запрета на принятие таких пожертвований, похоже, не было.

Мужчина, стоявший позади меня, тоже бросил монету в протянутый сосуд.

— Вот увидишь, — усмехнулся все тот же скептик, — эта монета будет передана Царствующим Жрецам, а не осядет в казне храма.

— Не знал, что Царствующие Жрецы нуждаются в деньгах, — поддержал его другой.

— Интересно, что они купят на это? — поинтересовался третий.

— Пожалуйста, тише! — раздался испуганный женский голос.

Сам посвященный ничего не сказал в ответ на эти замечания. Не исключено, что он даже не понял их. А вот я поняла, что даже эти шутники, все, один за другим добавили по своей монете к уже лежавшим в чаше. Подозреваю, они просто решили не рисковать. А что если, вдруг, действительно существует некая таинственная связь между посвященными и Царствующими Жрецами? Почему бы тогда не бросить в чашу вместе со всеми свою монету, особенно если эта монет была невысокого номинала? Насколько я могу судить, большинство людей на этой планете, действительно верит в существование Царствующих Жрецов. Однако с другой стороны, все выглядит так, что в основном они расценивают их как что-то очень далекое и не слишком интересующееся делами людей, если вообще ими интересующееся. Короче говоря, они не отрицают существования Царствующих Жрецов, но в целом никоим образом от них не зависят.

Но вот посвященные снова сформировали две колонны и, звоня в колокола и пуская клубы ароматного дыма, покинули зону прилета. Разумеется, между той процессией, что пришла сюда, и той, что уходила, имелась, по крайней мере, одна значительная разница. Двадцать золотых чаш, принесенных пустыми, теперь оставляли площадь гружеными монетами и драгоценными украшениями. Конечно, если сравнивать то, как добыча досталась рейдерам и посвященным, то следует признать, что последние затратили куда меньше сил и подверглись куда меньшей опасности. Действительно, чтобы получить свою долю награбленных богатств, они даже не пришлось оставить безопасность городских стен. Кроме того, им даже не потребовалось на это много времени, фактически, хватило каких-то нескольких минут. Правда, стоит отметить, что встреча таких крупных отрядов, да еще с такой помпой, по-видимому, была явлением довольно редким. По большей части посвященные должны были уметь обходиться тем, что им удавалось получить из других источников, таких как заработок от сдачи в наем их послушников. Все остальное время, когда они не заняты получением средств к существованию из более производительных элементов общества, посвященные, насколько я понимаю, проводят в медитации и самоочищении. Причем, как это ни странно, одним из компонентов этого очищения является исследование математики. Кстати, будет интересно отметить, что им запрещены не только женщины, но также и бобы. Не могу сказать причины этого факта, возможно, это как-то обусловлено исторически.

— Фу-ух, ушли! — выдохнул какой-то мужчина, с явным облегчением.

Я заметила, что присутствие посвященных, действует несколько угнетающе на большинство людей. Думаю, многие испытали облегчение, когда они направились прочь от этого места. Большинство мужчин этого мира, как мне кажется, вообще предпочло бы, чтобы они ограничились окрестностями их храмов. Угнетенность, которую многие ощущают в присутствии Посвященных, схожа с тем, что может почувствовать человек в присутствии сил, которые, явно или неявно, недружественны к жизни.

Музыканты, находившиеся в толпе, немедленно снова заиграли бравурную мелодию. Лоточники вернулись к своему бизнесу, расхваливая достоинства своего товара. Облегченно вздохнув, я снова встала на ноги.

Вообще-то я пришла сюда по вполне определенной причине, а не просто для того, чтобы получить удовольствие от участия в праздновании. Держа в памяти мою цель, я присматривалась к колоннам пленниц. Я был уверена, что мне подойдет не любая из них.

— Мои поздравления, парни! — крикнул кто-то из мужчин, обращаясь к вернувшимся рейдерам.

Некоторые из воинов, увидев его в толпе, подняли руки, приветствуя кричавшего.

— Фрукты! Фрукты! — зазывал продавец. — Налетай!

— Выпечка! — пытался перекричать его другой. — Свежая выпечка!

— Тасты! — вопил третий. — Тасты!

— Да вот таста, прямо здесь, — засмеялся мужчина, стоявший позади меня, погрузив пальцы в моих волосах и немного запрокинув мне голову.

— Да, Господин, — рассмеялась я. — Я — таста!

Весело хохотнув, он выпустил мои волосы. Получив свободу, я выпрямилась, но осталась стоять перед ним.

Послышался звон рабских колокольчиков. Какая-то девица прошмыгнула мимо гвардейцев и, подбежав к одному из рейдеров, изящно опустилась перед ним на колени.

— Я принадлежу Фабию! — затараторила она. — Подумайте о посещении его таверны!

Грудь девушки была едва прикрыта алым шелковым хальтером. Помимо этого она носила длинную рабскую полосу, также алого шелка, дюймов шесть шириной, удерживаемую шнуром на талии. Эта полоса была подсунута под шнур спереди, проходила между ног, поднималась вверх, плотно облегая ягодицы, и снова продергивалась под шнуром уже на спине. Свободные концы полосы спереди и сзади свисали вниз на пару футов. Ее бедро было украшено клеймом, обычной отметиной кейджеры, точно такой же какая имелась и на моем бедре. Запястья девушки удерживались за спиной легкими наручниками. А сообщавшие всем о ее приближении рабские колокольчики были подвешены к лодыжкам и ошейнику. Не трудно догадаться, что это была рабыня таверны, или как их еще называют — пага-рабыня.

— А подумаю! — засмеялся воин.

Один из гвардейцев, стоявший в оцеплении, взял нахалку за волосы, довольно аккуратно поднял на ноги, и не проявляя особой агрессии впихнул обратно в толпу. Рабские колокольчики отозвались веселым перезвоном.

— Нет! — выкрикнула другая девушка, стоявшая на коленях сбоку от меня и одетая в короткий фиолетовый шелк, поднимая маленькие связанные запястья: — В Золотые Кандалы! В Золотые Кандалы!

От рабыни заметно пахло духами. Непроизвольно я коснулась своего ошейника. Это был государственный ошейник, и работать мне приходится в подземельях. Эти же оказались совсем другими рабынями, вида очень отличающегося от моего. Впрочем, при всех внешних различиях, мы все были рабынями, и, в конечном итоге, все принадлежали мужчинам.

— Посмотрим, — отозвался тарнсмэн.

Несомненно, в этом городе, как и в любом другом, имелось множество заведений, просто горящих от желания помочь мужчинам, таким как эти, поскорее потратить часть их богатой добычи.

Трофеи к этому моменту по большей части уже были рассортированы и пересчитаны. Часть их уже даже уносили к складам.

Я заметила, как тарна, которого только что освободили от груза добычи, его всадник передал под опеку тарновода, который должен был увести птицу в стойло и обиходить.

Я заметила надутые бурдюки, горой возвышавшиеся около ближайшей из складских дверей. Интересно, для кого они?

Пленницы то и дело дергались в сковывавших их цепях. Толпа начала редеть, часть собравшихся, теперь, когда большая доля сокровищ была продемонстрирована, начала расходиться.

А вот интересно, может ли случится так, что кто-либо из рейдеров пойдет этим вечером в храм, чтобы сделать свой личное подношение, когда рядом не будет никого из посвященных? Они могли бы стоять там и в одиночестве благодарить судьбу или Царствующих Жрецов, которых помогли им вернуться. Ведь человек имеет так мало влияния на собственную судьбу, если вообще может на нее хоть как-то повлиять. Тайны существуют. Но я подозреваю, что посвященные понимают в этом не больше, чем все остальные. В лучшем случае, они делают вид, что разбираются в этом вопросе. Что поделать, но именно так они зарабатывают себе на жизнь, самой оскорбительным и гнусным враньем, из тех, которые только возможны.

Однако все остальные, и я подозреваю, что таких будет большинство, может, потому что они проще смотрят на мир, или отличаются большей беззаботностью, или просто большим здоровьем, поведут себя иначе. Они с удовольствием пройдутся по тавернам, запалят факелы и побродят по ночным улицам, нарушая тишину своими громкими криками, давая выход своему рвущемуся наружу веселью. Они вернулись, чтобы смеяться, петь, выпивать, тискать в своих руках ту или иную рабыню. Они не были ни солдатами армии Царствующих Жрецов, ни их противниками. Скорее они были теми, кто хотел идти своим собственным путем. Они уважают тайну, но не будут проявлять к ней особого интереса. Для них будет достаточно, пролить несколько капель из первой чарки, воздав должное Царствующим Жрецам, или, возможно в честь того, что они именуют Царствующими Жрецами, ибо у того, что вовлечено в это понятие, может быть много имен, и оно вполне могло бы господствовать и над людьми, и над судьбой, и над тайнами, и даже над Царствующими Жрецами. В мире найдется не так много людей, умеющих брать ответственность на себя, полагаясь только на свою силу воли, верность сердца, умения и готовность их стали.

Это то, что они могут обещать и дать. Что касается остальных, то пусть их судьбы идут так, как они идут.

Но все же, я надеюсь, среди них будут и другие, те, кто спокойно возвратится в свой дом, чтобы быть встреченным там стоящей на коленях рабыней, и не надо будет ему, ни храмов, ни веселых пирушек с друзьями в таверне, лишь бы засветить поскорее лампу любви, и ласкать и лелеять ее в своей постели.

Вот еще несколько тарнов, освобожденных от добычи, повели с площади, которую покидало все больше людей. Гвардейцы расслабились, собираясь кучками, открывая большие прорехи в линии оцепления, через которые теперь свободно проходили люди, желавшие поприветствовать своих героев лично. Даже кое-кто из рейдеров, в обнимку со своими друзьями, уже начали покидать зону прилета.

Краем глаза, я заметила, как один из тарнсмэнов уводил на поводке одетую в алый шелк рабыню, гордо вышагивавшую за ним, звеня колокольчиками. Похоже, что сегодня не она его, а он ее приведет в таверну Фабия. Он принял меры, чтобы она случайно не ускользнула от него, когда он прибудет на место. Девушка в фиолетовом шелке тоже не скучала, зажатая сразу между двумя другими рейдерами. Ее тонкие запястья были связаны спереди, а к ошейнику как раз пристегивали сразу два поводка. Иногда самую соблазнительную рабыню посылают довольно далеко, чтобы та зазывала гостей в таверну ее господина, а затем, вернувшись с клиентом, она стремительно исчезает, чтобы привести еще кого-нибудь. Однако эта парочка, взяв ее на свои поводки, похоже, не допустит этого. Подцепив на крючок этих двоих, ей придется самой обслужить их, и я подозревала, что ей придется очень постараться, чтобы они ушли довольными. Вообще-то, хозяину таверны может не понравиться то, что его самая лучшая рабыня-зазывала, будет тратить время, причем, возможно, всю ночь, на обслуживание клиентов, но я не думаю, что он будет возражать. Такие мужчины, как эти, если взяли девушку на поводок, то редко позволят безнаказанно вырвать ее из своих рук. Я видела, какими глазами провожали некоторые из пленниц этих двух уводимых не поводках девушек. Интересно, понимали ли они, что такая судьба вскоре могла ожидать их самих.

Два чиновника принялись ходить вдоль колонн, тщательно осматривая стоящих на коленях пленниц. В руке у каждого имелся жировой карандаш. Их сопровождал писец с писчей доской, на который он то и дело что-то записывал, по-видимому, те замечания, что давали ему чиновники по мере того, как они двигались вдоль колонн. Тут можно упомянуть, что кое-какая информация, имеющая отношение к пленницам и рабыням, иногда отмечается прямо на их телах. Чаще всего для этого используется верхняя половина левой груди. Размещать информацию в таком месте удобно, она хорошо заметна и легко считывается. Почему именно левая грудь? Подозреваю, что потому что большинство мужчин — правши. Подобное же соображение может пояснить причину того, что клеймо выжигают главным образом на левом бедре. Просто на клеймо, поставленное в таком месте, удобнее ложится рука рабовладельца-правши.

Троица грузчиков взвалила на плечи бурдюки, те самые, что я заметила около одной из складских дверей. Оказалось, что они предназначены для пленниц. Похоже, их решили напоить, прежде чем отправить в загоны.

Можно не сомневаться, что их полет был долгим, и никакой возможности напоить из раньше просто не было. Тут стоит добавить интересный момент, здесь считают, что внешность пленницы заметно улучшится, если ее напоить прямо перед показом. Вероятно, еще и по этой причине они решили напоить их прямо перед тем, как вести вниз через коридоры из решеток. Дело в том, что оптовые покупатели иногда собираются у решеток таких коридоров, ведущих вниз в загоны, чтобы, заглядывая сквозь прутья, оценить предлагаемый товар, и составить планы будущих закупок.

Украдкой посматривая за гвардейцами, я сделала маленький шаг вперед. Похоже, тех мое поведение никак не заинтересовало. Правда, я отошла от передней границы толпы совсем чуть-чуть. Двое солдат, не прекращая оживленной беседы, вообще покинули свой пост, направляясь куда-то в толпу.

— Ко мне, рабыни! — раздался требовательный крик.

Это был продавец фруктов. Я и еще четыре других кейджеры мгновенно сориентировались и, метнувшись к нему, встали на колени у его ног. Чувствовалось, что парень был в превосходном расположении духа. По-видимому, сегодня его дела шли особенно успешно.

— Пожалуйста, Господин, — наперебой заканючили мы. — Пожалуйста!

Он указал вниз, и мы, толкая друг дружку, бросились к его ногам, спеша успеть лизнуть и поцеловать их.

— Вверх! — скомандовал торговец.

Мы мгновенно выпрямились, жадно глядя на его лоток.

— Вот одну тебе, — сказал он. — И тебе. И для тебя!

— Спасибо, Господин! — обрадовались мы.

Не спешите осуждать нас, поверьте, такие лакомства драгоценны для нас.

— Бесстыдные шлюхи! — выкрикнул свободная женщина, одна из пленниц.

Она стояла на коленях в одной из ближайших цепей. Надо признать, у нее были прекрасные светлые волосы, и, можно не сомневаться, что они были предметом ее гордости. Чиновники и писец уже осмотрели ее колонну.

Мне тоже посчастливилось получить абрикос.

— Мерзкие шлюхи! — со злостью выплюнула пленница.

— Пожалуйста, Господин, — попросила я, не обращая внимания на свободную женщину, — еще. Можно еще!

Торговец окинул нас заинтересованным взглядом.

— Пожалуйста! — почувствовав слабину перешли в наступление мои товарки, почти поднимаясь с наших колен и пытаясь разжалобить парня.

— Ну ладно, — усмехнувшись, махнул рукой он.

— Спасибо, Господин! — с искренней благодарностью воскликнули мы.

Каждая из нас получила еще по одному лакомству! Насколько щедрым оказался этот торговец! Достав еще один абрикос, он сунул его себе в рот, зажав губами, и, демонстративно перевернув корзину вверх дном, встряхнул ее дважды. Пусто.

— Спасибо, Господин! — еще некоторое время кричали мы ему вслед, когда он уходил прочь.

— Ему стоило бросить вам и последний, — прошипела свободная женщина. — Было бы забавно посмотреть, как вы боролись бы за него. Бесполезные самки слинов.

— Да, жаль, что он этого не сделал, — не без сожаления бросила одна из рабынь, самая крупная из нас, ширококостная девица, одетая в грубую тунику из реповой ткани. — Он бы точно мне достался!

На мой взгляд, у нее действительно были все шансы получить абрикос в любом таком состязании. Даже если бы она не успела поймать его налету или подобрать с пола, то она бы наверняка отобрала бы его у той из нас, которая оказалась более удачливой, или неудачливой, это с какой стороны посмотреть, если, конечно, торговец не решил бы вмешаться. Это нам она внушала страх, а для мужчины эта здоровячка была бы всего лишь еще одной женщиной, которую надо бросить к своим ногам.

— Не смей так разговаривать со мной! — взвизгнула пленница.

— Че? — нахмурившаяся здоровячка подошла и, встав рядом со свободной женщиной, и оценивающе посмотрела на нее сверху вниз с высоты своего роста. Надо признать, что эта высокая ширококостная рабыня смотрелась весьма внушительно на фоне миниатюрной свободной женщины, стоявшей на коленях, с караванной цепью на шее и скованными за спиной руками. Кстати, на ее лодыжках тоже красовались браслеты кандалов.

— Падай на колени! — закричала блондинка на рабыню.

— Так Ты сама на коленях, — издевательски усмехнулась кейджера.

Чувствовалось, что она не испытывала особой приязни к свободным женщинам. И это еще мягко говоря. А с другой стороны, почему должно быть по-другому?

Почему кто-то из нас должен хорошо к ним относиться? Ведь свободные женщины — наши враги. Они редко упускали возможность проявить к нам жестокость. Мы были совершенно беспомощны перед ними. А они были так надменно горды в своей свободе и власти над нами. Как мы боялись их!

— И не советовала бы я вам подниматься, Леди! — подпустив меду в голос, посоветовала вторая рабыня из нашей группки, подойдя и опустившись на колени рядом с пленницей. — А то ведь на вас плеть может упасть!

— На меня! Плеть! — взвилась женщина, однако с колен не встала, несмотря на провокацию со стороны здоровячки, возможно, она вспоминала, что произошло с девушкой из другой колонны, такой же пленницы как она, попытавшейся сделать это.

— На тебя, на тебя, — ухмыльнулась стоявшая перед ней крупная рабыня.

— У тебя два абрикоса, — заметила свободная женщина и потребовала. — Отдай мне один!

— Вот еще! — буркнула рослая кейджера.

— То есть, как? — ошеломленно переспросила свободная женщина.

— А вот так, — бросила здоровячка, демонстративно откусывая приличный кусок от одного из плодов.

— Я приказываю тебе это сделать! — заявила пленница.

— А Ты больше не можешь приказывать, в тебя цепь на шее и кандалы на руках, — напомнила ей девица.

— Я позову охранников! — предупредила ее свободная женщина.

Что бы они там о себе не думали, но власть свободных женщин, в конечном счете, опирается на силу мужчин. В конце концов, как бы это не затенялось различными социальными ухищрениями, но именно мужчины являются настоящими хозяевами женщин. Не будь на то желания мужчин, свободные женщины были бы столь же бессильны как рабыни.

— Правильно, давай, зови их, — кивнула крупнотелая рабыня, откусывая еще один кусок от абрикоса.

— Не зовите их, прошу вас, Леди, — тут же вмешалась другая девушка, подошедшая к ним. — Они изобьют вас.

— Я не рабыня, — возмутилась свободная женщина.

— А они не будут возражать против того, чтобы начать приучать тебя к плети заранее, — прыснула смехом та из рабынь, что стояла рядом с ней на коленях.

— Время твоих приказов осталось в прошлом, — усмехнувшись, сказала ей здоровячка.

— Да ладно, вот пройдет несколько лет, и может быть она станет первой девкой в каком-нибудь хозяйстве, — насмешливо предположила одна из рабынь, собравшихся вокруг.

— Ты просишь воды? — спросил у женщины, стоявшей на коленях первой в этой же колонне и несколькими позициями перед той, над которой издевалась здоровячка, один из складских рабочих, и предупредил: — Ко мне следует обращаться — «Сэр».

— Да! — воскликнула она.

— Да, что? — уточнил мужчина.

— Да, Сэр, — тут же исправилась пленница.

Мужчина продолжал выжидающе смотреть на нее с высоты своего роста.

— Пожалуйста, — простонала она, — пожалуйста, сэр. Я очень хочу пить. Пожалуйста, Сэр, Сэр, Сэр, Сэр!

— Запрокинь голову и открой рот, — приказал работник.

Женщина послушно подняла голову, и он, вставив сосок бурдюка между ее зубов, влил ей в рот небольшую порцию воды. Она явно хотела еще, но ей этого просто не дали. Я видела, что ее язык жадно облизал кубы, пытаясь собрать всю влагу, до последней капли.

А мужчина уже подошел к следующей женщине и, встав перед ней, поинтересовался:

— Ты просишь воды? Ко мне следует обращаться — «Сэр».

— Да, сэр, — с готовностью ответила та, и тут же была напоена.

Причем этой женщине досталось куда больше воду, чем предыдущей. Несомненно, она учла горький опыт своих предшественниц. Ее живот сразу приятно округлился. Подобный эффект можно получить, приказав женщине отвести максимально назад закованные в кандалы запястья, плотно прижав цепь кандалов к талии. Мне самой как-то приказали сделать это, еще в том коридоре загонов, в котором меня поставили на колени, наконец-то выпустив из темной камеры. «Иметь чей-то живот под цепью» — именно так гореане говорят, когда имеют в виду неволю девушки. Например: «Рад видеть, что живот Леди Такой-то теперь под цепью», или «Превосходно! Как долго ее живот провел под цепью?» и так далее.

Обычной практикой среди работорговцев является при связывании сначала плотно опоясать талию девушки пеньковой или сыромятной веревкой, а потом ее концами связать ее руки за спиной. Это сужает талию рабыни, округляет ее живот и улучшает форму груди. В общем-то, это не считается «уловкой» работорговца, потому как это на виду и всем очевидно зачем это сделано. Однако, это привлекательно. Само собой разумеется, что рабыню никогда не связывают излишне туго или безжалостно, поскольку это может поранить ее. Было бы глупо повредить товар таким способом, ведь это может снизить ее цену. Впрочем, это не означает, что она не может быть связана втугую. Для рабыни иногда полезно почувствовать себя абсолютно беспомощной.

Кстати, я уверена, что не только эта вторая женщина учла горький опыт первой, но сама первая тоже. Я не сомневалась, что появись у нее еще одна возможность попросить воды, и она не упустит своего шанса, со всем почтением попросить напоить ее. И при этом она уже не забудет сказать «Сэр». Разумеется, это уважительное обращение скоро должно будет смениться на другое, то, которое будет еще более подходящим для нее, и, в действительности, требуется от тех, кем она вскоре должна стать.

— Ну все, мне пора, — сообщила крупная рабыня свободной женщине.

Свободная женщина, закованная в караванную цепь и кандалы, удивленно посмотрела на нее.

Внезапно, эта девица сильно пнула свою оппонентку в бок, а затем, сунув абрикос в рот и удерживая зубами, обеими руками схватила ее за волосы и принялась дергать взад и вперед. Пленница заверещала от боли. Немного спустив пар крупная девица, выпустила волосы, вынула плод изо рта и откусила от него еще кусочек.

Свободная женщина бросила дикий взгляд на работника складов, стоявшего всего в нескольких шагах от нее, ее глаза умоляли его о защите и помощи. Но тот словно ничего и не заметил. Настоящий господин не видит смысла вмешиваться в ссоры рабынь, если она не грозит перерасти в членовредительство, способное понизить цену его собственности. Судя по всему, эти женщины для него уже были вычеркнуты из той категории, в которой находились свободные женщины, и включены в другую. Мне показалось, что пленница была ошеломлена, ошарашена происходящим. Ее начало трясти как в лихорадке. Она вдруг показалась такой маленькой и беспомощной. Мы часто живем в страхе перед теми из нас кто сильнее. Ни одна из нас не осмелилась бы вмешаться, даже если бы в нас была предрасположенность к склочности. К тому же свободная женщина повела себя с нами крайне высокомерно. Пусть уж начинает изучать те манеры, которые от нее вскоре потребуются.

— Ты просишь воды? — осведомился мужчина, перейдя еще на одну женщину ближе к нам. — Ко мне следует обращаться — «Сэр».

— Да, сэр, — ответила девушка.

Похоже, она тоже поняла, как надо просить воды.

— Ты, — обратилась свободная женщина к одной из рабынь, той, которая говорила с ней любезно.

— Госпожа? — откликнулась девушка.

— Это что, правда, что со мной можно поступать вот так? — спросила пленница.

— Если господа не предотвращают этого, то да, — ответила рабыня.

— Я не понимаю, — пробормотала свободная женщина.

— Попытайтесь понравиться мужчинам, — посоветовала девушка.

— Цифры! — вспомнила женщина. — На моем теле написали какие-то цифры. Что они означают?

— Их написали для владельцев загонов, — объяснила рабыня.

— Но что они означают? — поинтересовалась пленница.

— Рискну предположить, Госпожа, — ответила невольница, — что они предлагают вашу начальную категорию, вашу возможную специализацию или что-то подобное.

— Категория, специализация? — ошеломленно переспросила пленница.

— Да, Госпожа.

— И каковы же они? — спросила женщина.

— Я не знаю значения этих чисел, Госпожа, — развела руками ее собеседница.

— Ну Ты и дура! — фыркнула свободная женщина.

— Да, Госпожа, — обиженно сверкнув глазами, сказала девушка.

— Ты просишь воды? — спросил работник у женщины, стоявшей всего в четырех позициях от этой пленницы.

— Никогда, ни за что! — выкрикнула та.

Мужчина, не говоря ей ни слова, перешел к следующей женщине в колонне и задал все тот же вопрос:

— Ты просишь воды? Ко мне следует обращаться — «Сэр».

— Да, сэр, — ответила она, и получила добрую порцию воды.

А работник с бурдюком продолжил свой путь вдоль цепи. Уже через мгновение та женщина, которая отказалась просить о воде, посмотрела через плечо и закричала:

— Но я хочу пить!

Похоже, и здесь нашлись те, кому для изучения чего-либо требуется больше времени, чем другим. Интересно, она действительно была глупее остальных, тех, для кого опыт их первой товарки оказался поучительным? С другой стороны, она могла попытаться проверить пределы дозволенного, и теперь обнаружила, насколько они здесь узки.

Мужчина даже ухом не повел. Не прошло и мгновения, как она закричала:

— Да, я прошу воды! Пожалуйста, Сэр! Я прошу воды, Сэр! Я прошу воды, Сэра!

Но он как ни в чем ни бывало, подошел к следующей пленнице.

— Пожалуйста, — заплакала она уже успевшая раскаяться женщина. — Пожалуйста, Сэр!

Увы, он не обращал на нее никакого внимания. Возможно, теперь она сможет напиться не раньше, чем окажется у корыта в загонах. В любом случае теперь здесь воды ей никто не даст. Думаю, что это инцидент многому научил ее.

Кроме того, можно было не сомневаться, что теперь у нее имелось несколько лучшее представление относительно характера ее будущей жизни. Если даже пока она ничего толком не поняла, то, по крайней мере, узнала, что ничем не отличалась от других.

— Чего вы встали? Чего вы все ждете? — раздраженно спросила свободная женщина. — Вы хотите услышать, как я попрошу воды?

— Да, Госпожа, — признала одна из нас, та самая, которую она назвала дурой. — Нам всем очень хочется услышать, как Ты просишь напоить тебя.

— Шлюха! — прошипела пленница.

— Да, Госпожа, — не стала отрицать девушка.

— Подите вы все прочь! — сорвалась на крик свободная женщина.

— Нет, Госпожа, — улыбнулся невольница.

Конечно, на мой взгляд, это была достаточно мелочная месть за оскорбления, которые эта женщина только что адресовала нам, например, касательно абрикосов. И это нисколько не приближало меня к той цели, которую я наметила.

Свободная женщина в расстройстве задергала руками, пытаясь выдернуть их из кандалов, безуспешно, понятное дело.

Наконец, мужчина с бурдюком добрался и до той свободной женщины, которую обступали мы. Само собой, мы все тут же расступились, сдав в стороны. Те из нас, кто еще не стоял на коленях, и я в том числе, опустились на каменные плиты площади. Мы были в присутствии свободного мужчины. Пленница, хотя основное ее внимание было приковано к мужчине с бурдюком, не выпускала из виду и нас, отмечая наши действия, как мне показалось со страхом.

— Сэр! — обратилась она к мужчине.

— Ты спросила разрешения говорить? — осведомился тот.

— Нет, Сэр, — растерялась пленница.

— Тогда мне кажется, что Ты могла бы начать именно с этого, — заметил он

Женщина сначала удивленно уставилась не него, но быстро пришла в себя и спросила:

— Я могу говорить?

Подозреваю, что это мог быть первый раз в ее жизни, когда свободная женщина попросила разрешения говорить.

— Можешь, если хочешь, — разрешил ей работник склада, и добавил, — произнести два слова.

Она непонимающе захлопала глазами, не зная, что ей сказать.

— Ты просишь воды? — задал он свой стандартный вопрос. — Ко мне следует обращаться — «Сэр».

— Да, — автоматически ответила женщина, а потом нерешительно добавила: — Сэр!

Насколько я понимаю, это и были те два слова, которые ей было разрешено произнести.

Две девушки из нашей группы засмеялись. Похоже, она все-таки неплохо справилась с задачей, ну и попросила воды, в конце концов. Вместо того, чтобы сразу напоить пленницу, мужчина перебросил бурдюк через плечо и, погрузив левую руку в волосы женщины, оттянул ее голову назад. Несколько мгновений он пристально разглядывал ее. Надо признать, что там было на что полюбоваться, все же она действительно была настоящей красавицей. Блондинка тихонько заскулила в знак протеста, хорошо понимая, насколько откровенно выставлены сейчас напоказ ей прелести, и с каким интересом их разглядывают. Ее длинные, роскошные, светлые волосы свисали вниз, доставая до ее икр. Насмотревшись, работник взял правой рукой сосок бурдюка и сунул его в рот женщины, которая, не заставив себя долго ждать, с жадностью присосалась к нему. Не трудно было догадаться, что она не пила очень давно. Струйки воды текли с уголков ее рта на щеки, подбородок, сбегали дальше вниз по гортани, ныряя под ошейник, вытекали из-под железа на шею, прокладывая себе дорожки дальше по ее телу. Наконец, он выдернул сосок из ее рта, но не отпустил волосы, по-прежнему удерживая голову женщины, хотя я думаю, что она со слезами на глазах готова была умолять, чтобы он оставил ее в покое.

Она снова проскулила, и закрыла глаза, возможно, не в силах выдержать пристального мужского взгляда.

— На моем теле написаны цифры, — не открывая глаз, сказала она. — Пожалуйста, скажите мне, что они означают.

— А Ты спросила разрешение говорить? — поинтересовался мужчина.

— Нет, Сэр, — простонала блондинка.

— В таком случае, возможно, тебе следовало бы начать именно с этого, — заметил он.

— Я могу говорить? — спросила пленница. — Можно мне говорить?

— Нет, — отрезал мужчина и отпустил ее волосы.

Она резко наклонилась вперед, насколько я понимаю, чтобы попытаться спрятать свое тело, и затряслась в рыданиях. Однако мужская рука, опять схватив ее за волосы, вернула ее в прежнее положение. Свободная женщина должна была оставаться стоящей на коленях вертикально. Когда мужчина, не сводя с нее пристального взгляда, отпустил волосы в очередной раз, она уже не сделала даже попытки отклониться от вертикального положения. Разве что ее руки бесполезно задергались в кандалах. Усмехнувшись, работник складов присел около нее. Блондинка, тут же отвернулась, стараясь не встречаться с ним взглядом.

Конечно, тому, что руки сковывают или связывают за спиной, есть много причин. Помимо простого лишения свободы использования рук, в это вовлечены такие эффекты как, психологический, практический и эстетический. С лишением свободы и эффективностью этого все понятно и это никаких особых комментариев не требует. Психологический аспект заключается во впечатлении, производимом на пленницу ее беспомощностью, и он уже был упомянут. Сюда же относятся такие нюансы этого способа, как неспособность нормально, по-человечески, питаться и противодействовать тем, кто мог бы захотеть потрогать, или обследовать ее. Практические аспекты в значительной мере представлены удобствами, которые это предоставляет похитителю, например, пленницу легче осмотреть, оценить, допросить, продемонстрировать, наказать, заковать и так далее. Впрочем, эстетические аспекты не менее очевидны. Например, как и в случае с привязыванием рук над головой, руки связанные за спиной, имеют тенденцию привлекать внимание к подчеркнуто выпяченным определенным деталям красоты женщины. Само собой все эти такие разные аспекты, впрочем, как и другие сопутствующие, например, символические, работают не независимо один от другого. Скорее наоборот, для них достаточно естественно, функционировать так, что каждый углубляет и усиливает эффект от другого.

Мужчина, закончив с осмотром, встал и шагнул к следующей женщине.

— Ты просишь воды? — послышался его уже ставший привычным вопрос. — Ко мне следует обращаться — «Сэр».

— Да, сэр, — донесся быстрый ответ.

Как только свободный мужчина оставил нашу жертву в покое и отошел от нее, мы поднялись на ноги.

— Девушка, — позвала свободная женщина ту из нас, с которой она разговаривала ранее.

— Что? — откликнулась та.

— Я сожалею, что назвала тебя дурой, — сказала ей блондинка.

— Да ладно, это в порядке вещей, — отмахнулась рабыня и, усмехнувшись, добавила: — Девка.

— Девка?! — изумленно повторила свободная женщина.

— Конечно, — кивнула рабыня. — Ты разве не заметила, как тебя только что осмотрели? Теперь Ты так же, как и мы, всего лишь «девка».

— Я — свободная женщина! — попыталась протестовать пленница, добившись этим только веселый смех этой рабыни и усмешки остальных.

— Девка, девка, — заверила ее она.

— Но я же сказала, что я сожалею, — обиженно напомнила блондинка. — Я очень голодна. Поделитесь со мной хотя бы половинкой одного из ваших абрикосов!

— А Ты признаешь, что Ты — девка? — поинтересовалась рабыня.

— Да, — сокрушенно ответила свободная женщина.

— Ну так, начинай, — бросила ей рабыня.

— Я, э…, э-э… девка, — выдавила из себя пленница.

— Девка на цепи! — засмеялась другая невольница.

— Да, да, — залилась слезами блондинка. — Я всего лишь девка на цепи! Я закованная в цепи девка! Теперь, пожалуйста, пожалуйста, дайте мне хотя бы кусочек абрикоса!

— А почему мы должны дать что-то столь драгоценное для нас, той, кто только что признала себя закованной девкой? — полюбопытствовала одна из рабынь.

Пленница бросала на нее взгляд полный испуга и непонимания.

— Прикажи мне, — сказала ей та девушка, с которой она разговаривала изначально.

— Отдайте мне один из ваших абрикосов, — голосом, в котором уже не чувствовалось прежней решительности, потребовала свободная женщина.

— Нет, — отрезала кейджера.

— Ну пожалуйста! — простонала блондинка.

— А Ты выпроси себе свой собственный, — язвительно посоветовала ей девушка, и, с надменным видом отвернувшись, направилась к мосту.

Теперь около свободной женщины остались я и еще две других невольницы.

— Пожалуйста, дайте мне что-нибудь поесть, — взмолилась пленница, жалобно глядя на нас.

— В загонах накормят, — бросила одна из оставшихся.

— Спорим, это будет рабская каша, — добавила ее подруга.

Свободная женщина уставилась на них дикими глазами.

— А волосы у нее ничего, очень даже привлекательные, — заметила первая из этих двух девушек.

— Интересно, ей их остригут или оставят? — полюбопытствовала вторая.

— Неужели они могут так поступить? — ужаснулась свободная женщина.

— Да запросто, — заверила ее первая рабыня.

— Но, почему? — спросила ошеломленная пленница.

Ее удивление и неподдельный страх только подтвердили мой вывод относительно ее отношения к своим волосам. Она их действительно любила.

— Например, чтобы сделать парик для свободной женщины, — пожав плечами, ответила вторая.

— Но я — свободная женщина! — напомнила блондинка.

— Так это же замечательно, — усмехнулась первая, — они даже смогут удостоверить это настоящие волосы свободной женщины, а мгновением спустя выжечь тебя клеймо.

— Клеймо? Мне? — покачнувшись, переспросила пленница слабым голосом.

— Конечно, Ты же не ожидаешь, что тебя оставят без клейма и без ошейника? — поинтересовалась вторая девушка.

Большинство шиньонов и париков, используемых свободными женщинами, имеют сертификаты, что они изготовлены из волос, взятых у таких же свободных женщин, как и они. Однако, с другой стороны, я с большой долей уверенности могу утверждать, что в большинстве своем они сделаны из волос, взятых у рабынь.

— А еще их можно использовать это для тросов катапульт, — внесла свою лепту первая из рабынь, заставив свободную женщину задрожать.

Конечно, теперь с ней могли сделать все что угодно. Фактически, хотя ее тело еще не было отмечено клеймом, она была собственностью владельцев.

Я невольно коснулась своих волос. Не исключено, что и меня саму точно так же могут остричь. Некоторые рабовладельцы сбривают волосы своих рабынь каждые два-три года, рассматривая этот процесс, насколько я понимаю, как часть прибыли приносимой рабыней. Оставалось только радоваться тому факту, что большинству гореанских мужчин нравятся длинные волосы их невольниц, да и вообще, рабынь предназначенных для удовольствий остригают довольно редко, разве что в качестве наказания. Но есть некоторые категории рабынь, которым, действительно, регулярно подрезали волосы, например, это касается женщин работающих на фабриках, в прачечных, на кухнях и тому подобных местах. Еще можно упомянуть рабынь, транспортируемых в трюмах невольничьих судов, этих обычно выбривают полностью, чтобы защитить от паразитов, которые кишат под палубой. В общем ситуации, когда коротко стриженых, а то и бритых наголо рабынь выставляют на продажу не являются чем-то из ряда вон выходящим, но все же это скорее исключение из правил, прежде всего, из-за того, что это резко снизит их цену, и сложно ожидать, что удастся продать их лучше, чем как самые низкие категории рабынь, вроде рабынь для хлевов, полевые, девок чайника-и-циновки, или кувшинных девок.

— Прощай, девка, — бросила первая из этих рабынь.

— Прощай, девка, — повторила за нее ее товарка.

Наконец-то они ушли! Теперь из всей первоначальной группы, что собралась вокруг этой свободной женщиной, осталась я одна.

То, что я задержалась, на мой взгляд, должно было заставить ее предположить, что я это сделала не просто так. И разумеется, это было верно. Но я не сомневалась, что, все ее попытки угадать мою истинную цель окажутся далеки от истины.

Информация, которую мне страстно хотелось получить, не могла быть получена без большого риска, причем, ни от свободного человека, ни даже от рабыни, поскольку они сразу поймут, что не знать что-либо столь очевидное можно было только в одном случае, если мне это по той или иной причине было запрещено. Невольницы не захотят рисковать и сообщать мне то, что я жаждала узнать. Их можно даже понять. Что если рабовладельцы узнают? Любопытство, насколько я помню, не подобает кейджере. И все же, как я подозреваю, нет в мире существ более любознательных, чем мы.

— Развлекаешься, рабыня, — обиженно проворчала свободная женщина.

Я лишь пожала плечами.

— Что, нравится видеть свободных женщин на караванной цепи, раздетых и закованных? — недовольно поинтересовалась она.

— Это то, где им надлежит быть, — заметила я.

— Будь сейчас у меня моя плеть, — прошипела блондинка, — и я заставила бы тебя пожалеть о своих словах!

— От этого они не стали бы менее верными, — развела я руками, заставив ее вскрикнуть от гнева. — К тому же, теперь не тебе задумываться об использовании плети. Она будет находиться в других руках.

Женщина снова сердито задергала руками, закованными в кандалы.

— Наверное, тебе приходилось пороть рабынь, — предположила я.

— Да! — бросила она.

— Теперь тебе самой придется бояться плети, — заметила я, и поймав на себе ее недоверчиво испуганный взгляд, добавила: — Да, теперь она спокойно может быть использована и для тебя. Было бы интересно посмотреть, как тебе это понравится.

Она опустила взгляд и, вздрогнула всем телом, прошептала:

— Я не хочу, чтобы меня били плетью.

— Тогда тебе стоить постараться понравится своим владельцам, — пожала я плечами.

— А он правда не дал бы мне воды, если бы я не сказала ему «Сэр»? — вдруг полюбопытствовала она.

— Можешь даже не сомневаться, — заверила ее я, поскольку и сама в этом не сомневалась.

— Мне никогда за всю мою прежнюю жизнь не приходилось обращаться к мужчинам так, — призналась женщина.

— С уважением? — уточнила я.

— Да, — кивнула блондинка. — И меня охватили очень странные эмоции, когда я обратилась к нему так.

— Такие чувства вполне естественны, — пожала я плечами.

— Но вы ведь, говоря с ними, не обращаетесь к ним «Сэр», не так ли?

— Нет, — ответила я. — Обращаясь к ним, мы говорим «Господин».

— Я бы пришла в ужас, если бы мне пришлось сделать это, — прошептала она. — Если от простого «Сэр» я почувствовала такое, то, что могло бы стать со мной в этом случае?

— Тебе очень скоро предстоит научиться делать это, — заверила ее я. — И Ты быстро поймешь, насколько это значимое обращение. Они — владельцы.

— Ты — варварка! — догадалась свободная женщина.

— Да, — не стала отрицать я. — Я — варварка.

— Значит, то что Ты стала рабыней, абсолютно правильно! — воскликнула она.

— А разве для таких, как Ты это не так? — поинтересовалась я.

— Нет! — замотала она головой. — Нет!

— Почему нет? — осведомилась я. — Неужели вы — меньшие женщины, чем я?

Пленница уставилась на меня, дикими глазами.

— Ты достаточно долго боролась со своей женственностью, — сказала я. — Но мужчины больше не разрешат тебе продолжать это делать.

Мои слова заставили ее задрожать от ужаса.

— Впервые в жизни, тебе предстоит стать женщиной полностью, истинной женщиной, той женщиной, быть которой Ты родилась.

— Нет! — попыталась протестовать она.

— И что немаловажно, — продолжила я, — не имеет никакого значения вообще, каково мое или твое происхождение. Оно может несколько украсить наше рабство, придать ему особый аромат, сделать нас более или менее интересными для того или иного мужчины, но само по себе, оно не играет сколь-нибудь большой роли. И единственно важно здесь вовсе не то, родилась ли ты варваркой, или в каком городе ты родилась, а тот признак, который нас всех объединяет, то, что каждая из нас родилась женщиной. Именно это имеет окончательное значение в данном вопросе, наш пол, наша женственность.

Пленница снова беспомощно задергалась в своих цепях, а когда она подняла голову, я увидела, что она плачет.

— Но тогда это означало бы, — прошептала она, подняв на меня полные слез глаза, — что мы все можем быть рабынями.

— Совершенно верно, — поддержала ее я.

— А Ты понимаешь те цифры, что написаны на моем теле? — спросила блондинка, с надеждой глядя на меня.

— Ты хотела бы знать свою категорию, свое будущее клеймо, вероятное назначение, период обучения, возможное место и время продажи? — уточнила я.

— Да! — кивнула она. — Да!

— Увы, я даже не знаю, что это за цифры, — вздохнув, развела я руками.

— Так Ты что, неграмотная? — спросила она, с внезапным раздражением в голосе. — Тогда, чего Ты стоишь здесь?!

— А вдруг за тем, чтобы дать тебе абрикос? — намекнула я.

— Дай мне его! — тут же потребовала свободная женщина.

— Нет, — отказала я.

С чего я должна была отдавать ей свою добычу? Я сама хотела съесть один из них. А второй я решила отдать Леди Констанции.

— Так вот зачем Ты осталась здесь! — с горечью воскликнула она. — Не для того, чтобы накормить меня, не для того, чтобы помочь мне, втайне от остальных, из страха передо мной или в попытке заслужить мое расположение, а чтобы как и они помучить меня!

— Честно говоря, Ты теперь немного не в том положении, чтобы тебя хоть кто-то боялся, свободная женщина, — усмехнулась я. — И я не думаю, что на твоем месте стоило бы переоценивать пользу, которую предоставило бы твое расположение. Скорее это теперь тебе надо стремиться завоевать чье-нибудь расположение. А мужчины будут брать у тебя ровно столько, сколько они захотят, причем и в любом количестве и любыми методами, которыми пожелают, и в любое время дня или ночи. А Ты будешь отчаянно, используя всю свою красоту и ум стремиться ублажить их.

— Да, Ты хотела только помучить меня, как и другие, — всхлипнула блондинка.

— По-моему, это Ты повела себя по отношению к ним не слишком правильно, — заметила я.

— Но они — ничто, всего лишь рабыни, а я — свободная женщина! — попробовала возмутиться она.

— Ты тоже скоро станешь ничем, — напомнила я ей, — всего лишь рабыней.

Она снова посмотрела на меня, и в глазах ее сверкнул злость.

— И Ты тоже быстро научишься бояться свободных женщин, — добавила я. — Ты научишься бояться их до жути, до дрожи в коленях, до слабости в животе.

— Это и все что Ты можешь сделать в отместку мне, свободной женщине? — зло спросила пленница. — Как мелочна твоя месть, неграмотная, глупая, порабощенная самка урта!

— Не думаю, что я хоть в чем-то ниже тебя, — усмехнулась я. — И это не я, это Ты глупа.

— Я!? — вспыхнула свободная женщина. — Это Ты неграмотная самка урта в ошейнике.

— Тебя саму притащили сюда в рабском капюшоне, — презрительно бросила я. — Ты даже понятия не имеешь, где оказалась.

— Это я-то глупа? — возмутилась она. — Это Ты глупая, если думаешь, что я не знаю, где я нахожусь!

— Ну и? — подобралась я.

— Это Ты дура, а не я, — распалилась блондинка. — Любой сразу же узнает это место. Ты что же думаешь, что я не знаю, что это за горы? Ты решила, что я не смогу узнать цвет Волтая, Алых Гор? Ты правда думаешь, что я не в состоянии посчитать время путешествия и прикинуть пройденное расстояние? Ты думаешь, что я не смогла опознать акцент мужчин, которые доставили меня сюда? Или Ты решила, что я не смогу определить, к какому месту относятся эмблемы и снаряжение этих мужчин? Ты что, думаешь, что маркировка на седлах тарнов сделана на каком-либо чужом языке? Ты думаешь, что я не смогла разобрать, что пели в толпе? Или Ты думаешь, что я не смогу узнать семь башен войны, стену Валенов, штандарты на мосту за нашими спинами, и те флаги, сто висят даже над стенами складов?

— Ну не знаю, — недоверчиво протянула я.

— Это Трев! — закричала пленница. — Я нахожусь в Треве!

И вот в этот момент я не смогла удержаться от торжествующе улыбки.

— Ты обманула меня! — воскликнула свободная женщина.

— Ага, — не стала отрицать я очевидного.

Правда мой триумф оказался слишком недолгим. Уже в следующее мгновение пара сильных мужских рук легла на мои плечи сзади.

— Ты думаешь, что это хорошо, обманывать свободную женщину, таста? — раздался мужской голос, голос того самого человека, что стоял позади меня в толпе.

— Нет, Господин, — испуганно пролепетала я. — Простите меня, Господин!

— А ее поведение разительно изменилось, — заметила свободная женщина.

— А я-то думаю, чего это тебе тут ошиваться вздумалось, — усмехнулся незнакомец.

— Простите меня, Господин, — взмолилась я.

— Какая же она все-таки рабыня, — презрительно скривилась блондинка.

— И что же это мы хотели здесь выведать, а? — осведомился он.

— Всего лишь, в каком городе я ношу свой ошейник, Господин, — ответила я.

— Столь незначительную и простую вещь? — удивился мужчина.

— Да, Господин.

— Если не ошибаюсь, существует тысяча способов, которыми Ты могла бы узнать это, — заметил он.

— Я — неграмотная, Господин, — пояснила я. — Это не так-то легко узнать.

— Почему же Ты не спросила, например, у меня? — поинтересовался мужчина.

— А господин сказал бы мне это? — удивилась я.

— Нет, — ответил незнакомец. — А затем еще и избил бы тебя, а потом связал и привязал к твоему ошейнику сообщение о твоей неосмотрительности.

— Да, Господин, — простонала я.

— В любом случае, теперь слишком поздно для таких действий, — признал он, — поскольку, Ты уже успела обмануть свободную женщину и узнать, в каком городе находишься.

— Простите меня, Господин, — повторила я.

— Закрой глаза, — приказал мужчина.

— Да, Господин.

— Ты расстроила эту свободную женщину, — обвинил он меня.

— Простите меня, Господин, — попросила я, испуганно сжав веки еще сильнее.

— За это Ты теперь будешь дергаться и кричать в ее присутствии, — заявил незнакомец.

— Господин! — простонала я, осознав, что он собирается сделать.

Его руки крепко обхватили меня за талию.

— Ой! — вскрикнула я, вдруг перестав чувствовать под ногами опору.

— А-ах, — послышался сдавленный вздох, это у свободной женщины перехватило дыхание.

— О-о-о! — прокричала я снова, но уже громче и протяжней.

— Сладкая маленькая таста, — прокомментировал он.

— Господин? — выдохнула я. — Господи-и-ин!

До меня донесся мужской смех, раздавшийся неподалеку. По-видимому, прохожие заинтересовались происходящим. Впрочем мне уже было все равно, кто там смеется и как на меня смотрит. Я уже руками и ногами обхватила мускулистое мужское тело, через мгновение уже задыхалась от восторга. Спустя какое-то время, он уложил меня на камни и, смилостивившись, обернул мою голову своим плащом, лишь после этого разрешив открыть глаза. Теперь меня окружала тьма, иногда, в те моменты, когда я обращалась лицом к солнцу, отливавшая красным и с мелкими яркими звездочками в местах крошечных отверстий в плетении нитей. У меня не заняло много времени, с того момента, когда он снова забрал меня у меня самой, что легко может сделать со мной любой мужчин, на то чтобы начать беспорядочно дергать ногами и истошно вопить.

Мне даже стало жалко и обидно, что он так быстро закончил со мной.

— Закрой глаза, — приказал мне незнакомец, вставая с меня.

— Да, Господин, — прошептала я, покорно зажмуривая глаза.

— Свободная женщина, — сказал он, удалив свой плащ с моей головы. — Сообщит тебе, когда я уйду. Только после этого тебе можно будет открыть глаза.

— Да, Господин, — вздохнула я, распластанная на каменных плитах зоны прилета, понемногу возвращаясь в реальность из бушевавших только что в моем теле эмоций, физических и психологических, жуткой смеси смущения, унижения, страха и восторга.

— Сегодня вечером, вернувшись к своей конуре, Ты должна рассказать надсмотрщику о том, что Ты сделала сегодня.

— Пожалуйста, не надо, Господин! — взмолилась я, при этом держа свои глаза плотно закрытыми.

Увы, я так и не дождалась снисхождения, или даже слов сочувствия.

— Да, Господин, — простонала я в страдании, поворачиваясь на бок и подтягивая колени к груди.

Некоторое время я так и пролежала на камнях в позе эмбриона.

— Он ушел, — шепнула мне свободная женщина, спустя какое-то время.

Открыв глаза, я поднялась на четвереньки, и посмотрела на свободную женщину.

— Неужели Ты, правда, собираешься рассказать все своему хозяину или надсмотрщику? — понизив голос, спросила она.

— Да, Госпожа, — ответила я.

Может я хотела бы промолчать, но я лучше чем кто бы то ни было знала, какие чрезмерные риски будут вовлечены в это.

— Но ведь тебя же за это могут избить плетью, и это как минимум, — поразилась пленница.

— Да, Госпожа, — согласилась я.

— И Ты все равно расскажешь?

— Да, Госпожа, — вздохнула я.

Конечно, ей пока не понять той легкости, с какой можно было вытащить этот вопрос на свет божий и представить на суд тех, кто обладает властью надо мной. Самая простая, даже случайная проверка могла определить, подчинилась ли я или нет. Конечно, я понятия не имела, будет ли кто-либо это проверять. Но это могло быть сделано, сегодня вечером, или завтра, или несколько месяцев спустя, но это может произойти. Но я не хотела бы, чтобы это произошло, ибо результат такой проверки имел бы для меня плачевный результат. И разница между результатом моего признания сейчас и выяснения моего непризнания в результате проверки потом, примерно такая же, как между плетью и зубами слина.

— Насколько же вы рабыни беспомощны, — восхищенно прошептала пленница.

— Да, Госпожа, — согласилась я и встала на колени.

— Каково это, быть настолько беспомощной, уязвимой, порабощенной и угнетаемой? — полюбопытствовала она.

— Несомненно, Госпожа скоро сама узнает это, — тихим голосом ответила я.

— Мужчины — они такие ужасные монстры, — вздохнула блондинка. — Почему они не хотят идти на компромисс с нами, и делать то, что мы им говорим?

— Потому, что это именно мы — рабыни, которые должны делать то, что они нам велят, — улыбнулась я.

— А из меня тоже можно сделать рабыню? — поинтересовалась она.

— Госпожа может не сомневаться в этом, — заверила я ее.

— Значит, то, что было сделано с вами, может быть сделано со мной, — заключила свободная женщина. — И я должна буду повиноваться!

— Да, Госпожа, — кивнула я.

— Мужчины могли бы использовать меня, — недоверчиво проговорила пленница. — Меня! Свободную женщину…

— Бывшую свободную женщину, — вставила я реплику в поток ее возмущения.

— Чтобы удовлетворять свою ужасную, животную похоть!

— Я бы на вашем месте радовалась, — решила посоветовать я, — тому, что в этом мире мужчины остались столь же свободными, сколь здоровыми и сильными, и что здесь их похоть не была снижена до полной прохладности.

— Я должна буду обслуживать их! — словно в ступоре произнесла она.

— Полностью, — добавила я.

— Мне поставят клеймо и наденут ошейник!

— Верно, — не стала успокаивать ее я.

— Это так не похоже на то, как быть свободной женщиной!

— Конечно, — не могла не согласиться я.

— И должна ли я буду отвечать на их похоть без сопротивления? — спросила блондинка.

— А как еще Вы сможете удовлетворить ваши собственные потребности? — вопросом на вопрос ответила я.

Женщина ошеломленно уставилась на меня.

— Я не имела в виду послушность, пошлость и легкую тепловатость, — решила объяснить я. — Тем более, не имела я в виду прохладность. Я говорила об угрожающих высотах и непредставимых глубинах. Я имела в виду вопросы силы и власти, бури и огня, песни и крови, стонов и криков, смеха и слез, реальности и побед, доминирования и подчинения, того кто владеет и той кто принадлежит, господина и рабыни, радости, абсолютного и бескомпромиссного покорения, восторга от полной и безоговорочной капитуляции.

— Иногда я представляла себе, каково бы это могло быть, — призналась женщина чуть слышным голосом.

— Так же, как и я, — заверила я ее. — И так же, как любая женщина.

— И у меня не будет никакого иного выбора, — проговорила она.

— Нет, — подтвердила я. — Вы будете только рабыней.

— Мне придется учиться, целовать и облизывать мужчин, словно леденцы, — прошептала блондинка.

— Или как абрикос, — улыбнулась я.

— Точно, — кивнула она.

— Зато Вы узнаете, как драгоценны, могут быть такие мелочи, — заметила я.

— Мне жаль, что я относилась к рабыням так безжалостно, — призналась пленница.

— Несомненно, Вы сама очень скоро обнаружите, каково это быть оскорбленной, униженной и даже ударенной свободной женщиной.

— Раньше я этого не понимала, — вздохнула моя собеседница.

— Это трудно понять, если ты не в ошейнике, — пожала я плечами.

— Не уходи! — попросила меня она.

— Я должна возвращаться, — объяснила я.

— Пойми, я проснулась в своей постели, — быстро заговорила женщина, словно боясь не успеть, — оттого что мне затыкали рот. Я не смогла закричать. Надо мной стоял молодой, светловолосый бандит из Трева. Это именно захватил меня. Он раздел меня, связал, и использовал для своего удовольствия прямо на моей собственной кровати! Потом, закончив со мной, он натянул мне на голову капюшон и утащил меня на крышу, где его ждал тарн. А позднее, я служила ему нагой в их лагере, словно была его рабыней. Я вставала перед ним на колени, прислуживая за столом. Я даже наливала ему вино.

— И что Вы чувствовали при этом? — поинтересовалась я.

Я видела, что она борется сама с собой, не зная как ответить. Солгать, или сказать правду. Наконец, она еле слышно выдавила из себя:

— Мне понравилось это.

Мне оставалось только понимающе кивнуть.

— И это ужаснуло меня, — призналась свободная женщина. — Я не ожидала того, что у меня могли быть такие чувства!

— Правда? — не поверила я.

— Тогда, я попыталась вести себя с ним высокомерно! — продолжила она.

— И что же произошло тогда? — полюбопытствовала я.

— Он схватил меня и, обмотав всю верхнюю часть моего тела грубой веревкой, бросил прямо на землю и снова использовал в свое удовольствие, быстро и жестоко. А когда закончил, то обмотал веревкой еще и ноги. Потом, он оставил меня в таком виде на всю ночь! Ближе к утру я уже рыдала и просила у него прощения, но добилась только удара и предупреждения помалкивать. А на следующий день он приковал меня к общей цепи. Позже, я крикнула ему, что я ненавижу его, а затем, совсем немного времени спустя, я уже просила его оставить меня себе!

— Я могу вас понять, — сказала я.

— Ты ведь и вправду не можешь прочитать те цифры, что написали на моем теле, не так ли? — уточнила женщина.

— Не могу, — развела я руками. — Мне, правда, жаль.

— Какой рабыней они собираются меня сделать, как Ты думаешь? — поинтересовалась блондинка.

— Об этом нетрудно догадаться, и не зная цифр, — улыбнулась я.

— Какой? — нетерпеливо переспросила она.

— У Вас прекрасные волосы, — указала я. — Ваше тело и лицо также очень красивы.

— Ты думаешь, что они рассматривают меня как рабыню для удовольствий? — на одном дыхании спросила пленница.

— Конечно, — кивнула я.

— Это именно тот вид рабыни, которым я хочу быть, — шепотом призналась свободная женщина.

— В таком случае, вам нечего беспокоиться, — улыбнулась я. — Именно в этой категории Вы и выйдете на невольничий рынок.

— Но я хочу принадлежать ему, тому, кто меня захватил, — сказала она.

— Увы, это не нам с вами решать, кому мы будем принадлежать, — вздохнула я.

Глаза женщины, направленные на меня, наполнились страданием.

— Все что угодно может быть сделано с вами, — напомнила ей я. — Вас могут отправить куда угодно и продать кому угодно.

— Нет! — простонала блондинка.

— Увы, да, — не стала успокаивать ее я.

— Но я думала, что понравилась ему! — воскликнула она.

— Боюсь, что весьма вероятно, судя по тому, что Вы рассказали, как высокомерно Вы себя вели — покачала я головой, — что он мог остаться недоволен вами. Вы показали ему ту сторону своей личности, которая вполне могла ему и не понравиться.

Она не сводила с меня полного непонимания и страдания взгляда.

— Он мог не захотеть тратить время и силы на вас, на ваше перевоспитание, — пояснила я. — В конце концов, вокруг полно рабынь.

— Но я могу измениться, — заявила моя собеседница. — Я хочу измениться!

Я окинула ее оценивающим взглядом.

— Ведь на самом деле это не я была той, кто говорил ему это, — сказала она. — Это была не рабыня.

— Я понимаю, — кивнула я.

— Но почему бы ему не захотеть меня? — осведомилась пленница. — Разве мои волосы не прекрасны, и я не красива?

— Это всего лишь внешность, — пожала я плечами. — Этого добра полно на любом рынке.

— Я не понимаю, — растерялась блондинка.

— Похоже, у вас очень поверхностное понятие о том, что именно покупают мужчины в рабыне.

— Я не понимаю, — повторила она.

— А как же ваша индивидуальность, ваш характер, ваши желания? — намекнула я.

— Не понимаю, — прошептала свободная женщина.

— Вы, правда, думаете, что мужчины — идиоты? — осведомилась я. — Вы думаете, что они удовлетворятся простыми внешними данными?

— Я не знаю, — пролепетала она.

— Так вот — нет, — усмехнулась я. — Они предпочитают иметь цельных рабынь.

— Разве они не рассматривают нас просто как вещи, как собственность? — спросила блондинка.

— Вы думаете, что они удовлетворились бы чем-то, что было бы похоже на женщину, ходило бы и говорило как женщина, но не имело бы, ни души, ни чувств, ни разума?

— Нет, — ответила она.

— Если бы они действительно расценивали женщин просто как вещи, — попыталась объяснить я, — для них бы, действительно, не было бы никакой разницы, иметь дело с таким подобием или с настоящей женщиной. Но ведь это абсурдно!

— Да, — согласилась пленница.

— Мне нужно идти, — сказала я.

— Как Ты думаешь, я увижу его когда-нибудь снова? — поинтересовалась свободная женщина.

— Я не знаю, — пожала я плечами.

— Что же мне делать? — растерянно спросила она.

— Увы, таким как мы остается очень немногое, — развела я руками. — На нас кандалы и цепи.

Я поднялась на ноги и, осмотревшись, отметила, что работники складов уже закончили поить пленниц, и собирались покинуть колонны пленниц. Пора было и мне.

— Каково это, быть рабыней? — торопливо спросила блондинка, опасаясь, что я вот-вот уйду.

— Тут многое зависит от господина, — пожала я плечами.

— Я знаю, кому я хочу принадлежать! — заплакала она.

— Вот только вопрос в том, кто купит вас?

Женщина в страдании запрокинула голову. Цепи, присоединенные к ее ошейнику, дернулись и закачались в ответ на ее движение.

— Постарайтесь хорошо показать себя на сцене торгов, — посоветовала я. — Так Вы сможете поднять свою цену, а значит попасть к владельцу побогаче.

Свободная женщина издала горестный стон.

Посмотрев вокруг и под ноги в поисках абрикосов оброненных в тот момент, когда на мои плечи легли руки мужчины, быстро обнаружила пропажу, и подхватила их с каменных плит. Повезло, что они не оказались под моей спиной. Один из них я разделила на дольки и вынула косточку, которую спрятала за пазуху. Лучше избавиться от нее позже, выбросив в урну. Не стоит мусорить, где попало, особенно если ты — рабыня. Люди этого мира вообще крайне щепетильны в вопросах поддержания чистоты в своих городах. И их можно понять, ведь это место их Домашнего Камня.

— Вот! — сказала я, положив разломленный плод на камни перед пленницей.

Женщина удивленно, словно боясь поверить своей удаче, уставилась на мой подарок.

— Берите, — поощрила ее я. — Я почистила, так что вам не надо беспокоиться о том, как избавиться от косточки. Со временем, Вы научитесь выпрашивать их себе самостоятельно.

Теперь она смотрела на меня с неподдельной благодарностью.

— Это — пустяк, — отмахнулась я.

— Спасибо, — поблагодарила меня блондинка.

— Желаю всего хорошего, рабыня, — сказала я ей.

— И вам всего хорошего, Госпожа, — ответила мне она.

— Торопитесь, — посоветовала я и, шагнув в сторону и увидев, как пленница, изогнувшись, всем телом, откусила от абрикоса первый кусочек, прошептала напоследок: — Поспешите.

Я вздрогнула и испуганно отскочила, пораженная внезапным выстрелом плети, раздавшимся всего в нескольких ярдах от меня. Что ни говори, это очень пугающий звук, в особенности для тех, кто понимает то, что плеть может сделать с ними.

Пленницы первой колонны уже были подняты на ноги. Я бросила взгляд на свободную женщину, с которой я мы только что общались. Она как раз подняла голову. Новый щелчок плети, и вторая колонна пленниц встает с колен.

— Первый шаг делаете с левой ноги, — сообщил женщинам надсмотрщик. — Смотреть только вперед, прямо перед собой. Головами не крутить.

Едва он договорил, как послышался третий выстрел плети, поднявший третью колонну, потом четвертый, пятый, шестой….

Но я уже не смотрела, торопливо шагая прочь с площади. Из-за моей спины прилетел, заставивший в очередной раз вздрогнуть, седьмой хлопок плети. Моя собеседница, находившаяся именно в седьмой колонне, наверное, сейчас поднималась на ноги.

— Первый шаг делаете с левой ногой, — услышала я мужской голос. — Смотреть только вперед, прямо перед собой. Головами не крутить.

Думаю, что было бы куда более милосердно со стороны мужчин, оставить этих женщины в рабских колпаках.

Снова и снова трещала плеть на посадочной площадке, остававшейся позади меня. Одна за другой колонны пленниц, лязгая и звеня цепями, поднимались на ноги. Добравшись до складских дверей, я обернулась. Теперь уже все пленные женщины стояли на ногах. Служащие с плетями в руках фланировали вдоль рядов, время от времени порыкивая на своих подопечных, приподнимали им подбородки плетями, поправляли осанку. То и дело слышались хлопки плетей, причем не только в воздухе. Нескольким пленницам не посчастливилось попасть под горячую руку. То тут, то там слышались вскрики пораженных красавиц, которые сразу стремилась быстро и рьяно выполнять требования мужчин, прилагая все силы, дабы избежать их недовольства. Многим женщинам после того, как они почувствовали на себе удар тугих ремней, приходилось потом прижиматься губами к той самой плети, которая их ударила, причем целовать следовало со всем возможным пылом, страстью и благодарностью.

То и дело слышались команду:

— Тело выпрями! Живот втяни! Плечи расправь! Еще! Подними подбородок! Выше!

Но вот наступила тишина, осмотр и исправление женщин в колоннах подошли к концу. Теперь все пленницы выглядели красивыми, как и должны выглядеть стоя в караване. Они не должны позорить город, в котором им была предоставлена честь, пройти по улицам на цепи. Снова послышался лай приказов и треск плетей. Колонны качнулись, стронулись с места и начали покидать зону прилета. Первой исчезла из виду самая дальняя колонна находившаяся справа от меня.

Я нашла взглядом знакомую мне блондинку. Она смотрела прямо перед собой, не отводя глаз от затылка свободной женщины стоявшей сразу перед ней. Точно так же поступали и все остальные. Горе той пленнице, которая попытается хоть на йоту повернуть голову и взглянуть влево или вправо.

Насколько же милосердней, снова пришло мне в голову, было бы оставить этих женщин в рабских капюшонах, полностью лишавших возможности, что-либо видеть. Можете мне поверить, что гораздо труднее оказаться в ситуации завязанных глаз, заткнутого рта связанных рук «желанием Господина», чем быть таковой на самом деле. Если кому-то не понятно, то под «Завязанными желанием Господина глазами» понимается приказ закрыть глаза и не открывать их без разрешения. Всего несколько минут назад у меня был опыт именно такого «завязывания». Соответственно, если рабыне «заткнули рот желанием Господина», то она не имеет права говорить, даже для того, чтобы спросить на это разрешение. Точно так же и конечности «связанные желанием Господина» нужно держать в предписанном положении, словно они по-настоящему связаны, закованы в наручники или прикованы цепью. Есть несколько самых распространенных версий этого. В одной из них рабыня скрещивает запястья перед собой и сохраняет такое положение, пока не будет освобождена «желанием Господина». В другом случае она стоит на коленях, опустив голову вниз, и сжимает одну руку другой у себя за спиной. Если она правша, она держит правое запястье левой рукой. Соответственно, если левша, то наоборот, левую руку удерживает правой. В другой, часто применяемой версии этого вида «связывания» рабыня должна лечь на живот и скрестить запястья и щиколотки, как если бы она была связана по рукам и ногам. Естественно, во всех этих случаях она должна оставаться в предписанной позиции вплоть «освобождения желанием Господина», порой в течение многих часов. Но даже это пустяк по сравнению с другим, пожалуй, самым неприятным применением этой техники, которое называют «распять желанием Господина». Это когда рабыню выставляют на солнце с распростертыми как крылья орла руками. При этом ей еще могут намазать лицо, тело и даже волосы медом и оставить в таком виде, в качестве угощения для окрестных насекомых, которые вскоре собираются в великом множестве и разнообразии. Разумеется, это один из методов наказания. После такого знакомства с мириадами крохотных, роящихся вокруг, ползающих по телу, иногда почти не оставляя на виду ни дюйма кожи, гостей, рабыня становится просто шелковой. По сравнению с такой пыткой, более милосердным выглядит тот рабовладелец, который, прежде чем смазать ее медом, буквально растягивает свою провинившуюся невольницу, привязывая ее широко расставленные руки и ноги к четырем кольям. Впрочем, в любом случае, на выходе мы получим девку, поведение которой будет значительно улучшено. Стоит ли говорить, что даже угроза наказанием этого вида, оказывает крайне эффективное воздействие. Безусловно, чтобы такая угроза подействовала, рабыня должна четко осознавать и вполне ясно понимать, что это не просто праздные слова. Если она питает какие-либо сомнения по этому поводу, то владелец проследит, чтобы они были развеяны, и как можно скорее.

Кстати, я отметила, что с плетями в руках, выступая в роли надсмотрщиков, вдоль колонн пленниц ходили именно работники складов, а не охранники, и не гвардейцы, как можно было бы ожидать. Похоже, что жители этого города, затерянного в этом удаленном от остального мира месте, изолированном от него непроходимыми горами, совершенно не опасались того, что эти роскошные трофеи кто-то может украсть. Как уверенно они чувствуют себя здесь.

Эти караваны должны пройти по улицам города к назначенным для них рабским загонам. Признаться, я сомневалась, что им придется шагать слишком далеко. Можно не сомневаться, что пленницам во время движения придется вытерпеть, и пристальные изучающие взгляды мужчин, и унижения и издевательства свободных женщин. А еще очень жестокими могут быть дети, стегающие женщин в таких караванах хворостинами, или забрасывающие их камнями. Вряд ли их будут отгонять на этот раз, ведь эти пленницы, в некотором смысле, были женщинам врага, и, к тому же, в любом случае, скоро станут простыми рабынями.

Я окинула взглядом площадь перед складами. Теперь здесь было пустынно. Кстати, я так и не видела лица того мужчины, который поддержал меня в толпе, а чуть позже схватил меня руками за плечи, как раз в тот момент, когда я торжествовала, обманув свободную женщину. В толпе он все время был у меня за спиной, и, честно говоря, я боялась обернуться и рассмотреть его, поскольку это был, несомненно, свободный мужчина. Позже, около колонны, он снова оказался позади меня, и первым делом приказал мне закрыть глаза, а уложив на спину, обернул свой плащ вокруг моей головы. Закончив со мной, незнакомец опять потребовал держать глаза закрытыми, пока он не исчез из виду. Признаться, я почувствовала, что краснею, когда мои глаза остановились на том месте, где он сначала поднял меня на руки, вынудив обнимать и прижиматься к нему всем телом, а затем, немного позже, разложил и вбивал меня в камни площади, обмотав мою голову плащом. Да, надо признать, я была хорошо и вдумчиво «наказана» им. Он разложил меня прямо перед самыми глазами этой свободной женщины, и на виду у всех остальных. Хуже того, он не собирался проявлять никакого милосердия ко мне. Этот монстр вынудил меня продемонстрировать всем, какая я беспомощная рабыня, и что можно заставить меня вытворять. Да он даже заставил меня дрыгать ногами и пищать перед ней и всеми остальными на площади! Какое занимательное шоу я устроила той блондинке! А вот интересно, глядя, возможно даже в ужасе, на дергающую ногами и вопящую, стонущую и выгибающуюся всем телом, извивающуюся под мужчиной и цепляющуюся за него, покоренную и кончающую рабыню, думала ли она от том, что очень скоро, возможно даже, в очень подобном месте, она сама может оказаться той, кто точно так же отреагирует на мужское прикосновение, превратившись в задыхающуюся, нетерпеливую, страстную и беспомощную шлюху в руках мужчины? Он хорошо мною попользовался, надо признать. А еще сегодня вечером я должна буду признаться хозяину подземелий в своем проступке в отношении свободной женщины, в том, что я, обманув ее, получила информацию, которую мои владельцы, по одним им известной причине, посчитали нецелесообразным мне сообщать. Мне передернуло от одной мысли о том, что меня может ожидать за это. Однако у меня не было никакой разумной альтернативы. Отказ признаться самой мог бы означать намного худшее наказание, возможно даже мою мучительную смерть. Оставалось только броситься на живот перед Тарском, и, целуя его ноги, демонстрировать испуганную, раскаивающуюся рабыню, умоляя о милосердии. Я окинула взглядом опустевшее пространство перед складами. Тот незнакомец, который с таким вкусом попользовался мной, и в руках которого я стала немногим больше чем возбужденно дергающейся куклой, подпрыгивающей от одного его прикосновения, легко мог опознать меня. Чего я не могла сказать про себя. Надо признать, что все преимущества были у него. Даже загляни я в глаза всех мужчин этого города, интересно, кто бы мне позволил это сделать, я не смогла бы узнать, кто из них был тем незнакомцем, в руках которого я сегодня побывала.

Оставалось только выкинуть этого мужчину из головы и поспешать назад на террасу, забирать Леди Констанцию. Пора было возвращаться в подземелья.

В руке я сжимала второй абрикос, который твердо решила отдать своей подопечной. Не приходилось сомневаться, что она будет очень благодарна мне за это. Такие лакомства, такие удачи как этот свежий абрикос, крайне редко перепадают нам в подземельях, и это касается даже питания свободной женщины. Я уже представила себе, как буду кормить ее этим с руки, постепенно, кусочек за кусочком, пока она, закованная в кандалы, будет стоять на коленях под рабским кольцом. Это полностью соответствовало ее маскировке. А кроме того, мне будет вдвойне приятно это делать, да еще таким способом, ведь она была свободной женщиной.