Судьба-Полынь Книга I

Глава 5 Ильгар

Не было на свете занятия более скучного, чем охранять обозы Армии Жнецов. Месяцами напролет глотать пыль за основными отрядами, проводить дни и ночи в разъездах, следить за тем, чтобы неожиданно не напал враг. Но откуда ему взяться, если авангард оставлял за собой руины городов и поселений, да распаханную землю, сдобренную кровью язычников. Ни лихих битв, ни ратных подвигов, которых так жаждало сердце молодого воина. Пыльная, потная рутина.

Под знаменем Плуга Ильгар прошел половину материка Гаргия. Навидался всякого, побывал в неизведанных землях и даже поучаствовал в сражении при Кряжистом Изломе: кровавая и страшная сеча, превосходящий численностью враг, спасший положение удар резервного полка, бегство противников и безудержная радость победы.

Стоя на поле боя, уставший и раненый, Ильгар понял, чего хочет от жизни: воплотить предсказание Соарт.

Он трудился, много трудился. До синяков на теле, до тряски в руках и ногах. Каждое свободное мгновение — дождь ли, зной ли, снег — тренировался как одержимый, оттачивал приемы рукопашного боя, осваивал верховую езду. Не пропускал ни одного поединка между жнецами, перенимая издали их науку, запоминая каждое хитрое движение. Не гнушался и идти на поклон, порой клещом прилипал к тому, у кого можно чему-то было научиться: будь то воинское мастерство или письменность и счет. Настойчивость и стремление добиться большего заставили сослуживцев изменить пренебрежительное отношение к бывшему язычнику.

К тринадцати годам Ильгар заслужил кинжал и пращу, а сотник подарил ему старую стеганку с вышитым на плече Плугом.

В пятнадцать, заматерев в походах и научившись читать, писать и сражаться не хуже любого воина он был посвящен в жнецы. Осыпан священными семенами полыни. Взамен пращи получил рогатину, топор и кирасу пехотинца.

За семь лет нахождения в армии, бывший мальчишка марх сумел дослужиться до десятника резервного полка. Регалии скромные, но для лесного дикаренка, которым когда-то начал путь под знаменем Плуга, это было достижение.

Мерно покачиваясь в седле, Ильгар оглянулся. Подчиненные ехали чуть поодаль. Почти все моложе него. Лишь Барталин выделялся на их фоне, седовласый, суровый ветеран. Жесткий и опасный, как закаленный клинок. Дядька, одним словом. Он здорово помогал поддерживать порядок, и на разумные советы не скупился. Управлять даже десятком норовистых новобранцев — дело непростое и требует умелого подхода. Получив оружие, желторотые жнецы мнили себя непобедимыми воинами и рвались в любую переделку. Именно поэтому юных солдатиков и отправляли сперва в резерв, где ветераны — вроде Барталина — живо выколачивали из буйных голов спесь и излишнюю горячность.

Ильгар с детства заметно отличался от сверстников и теперь, будучи старше подчиненных всего на год-другой, благодаря мрачноватому спокойствию и рассудительности, казался рядом с ними взрослым мужчиной, чье детство осталось далеко позади.

Он пришпорил коня, громко крикнул. Ветер засвистел в ушах: теплый, летний, наполненный ароматами молодой травы и запахом речного ила. Ильгар гнал и гнал скакуна вперед, на крутой холм, вздымая на разъезженной дороге клубы пыли… Десятник натянул поводья, придерживая жеребца. Прислушался к частому стуку сердца, выровнял дыхание. Промокнул взмокшее лицо рукавом и окинул взглядом реку. Ее берег усеивали палатки и десятки костров.

Безымянная река. Именно сюда стягивались резервные силы Армии Жнецов, чтобы подготовить все необходимое для переправы ударного отряда на другой берег. Разбив укрепления язычников по ту сторону Безымянной, военачальники планировали открыть новый, короткий и более безопасный путь к Облачному Морю.

— Умом не повредился, десятник? — хриплый и недовольный голос Барталина заставил Ильгара вздрогнуть. Он хорошо знал эти интонации и уже догадался, что за ними последует. — Кто ж по таким колдобинам несется во весь опор?

— Не сейчас, Барт…

— А я скажу кто, — не слушая его, с особым смаком принялся просвещать ветеран. — Болваны! Только болваны, не боящиеся свернуть шею, могут гнать скакуна на холм. Но юных болванов мне не жаль — вон, целый десяток таких про запас имеется! — а вот коняшку поберечь следует, да… Уж больно породистый он. Не чета тебе.

Развернув вороную кобылку, Барталин пустил ее шагом вниз, прямиком к полевой кухне, откуда доносился манящий запах мясной похлебки. Вслед за ним потрусили и остальные воины десятка. Позади всех — угрюмые язычники Снурвельд и Марвин. Они совсем недавно переметнулись на сторону Сеятеля. Ильгар сомневался, что эти двое идут с ними ради просвещения или тешатся надеждой построить новый мир. Причина заключалась в другом: в отряде хорошо кормили, одевали и учили. В то время как их родное поселение — два десятка каменных хибар в пустынных землях, что раскинулись по левому берегу Араза, — подчистую выкосил голод. Когда в те ветреные края наведался отряд жнецов, парни сами попросились в войско.

Ильгар поскакал к лагерю. Там было многолюдно и шумно. Первые отряды прибыли на берег Безымянной больше пяти недель назад и уже успели наладить нехитрый солдатский быт: палатки, шатры, полевую кузницу, кухню.

На привалах в Армии Жнецов допускались некоторые послабления, например, разбавленное вино, шлюхи, игральные кости. Но дороже всего для уставших воинов был сон. Долгий, спокойный сон. Тем удивительнее выглядела оживленная и галдящая толпа, тянущаяся прочь из лагеря. Некоторые ели на ходу, запихивая в рот полоски вяленого мяса, и прикладывались к флягам. Другие даже не удосужились сбросить заплечные мешки и скатанные одеяла.

— Что стряслось? — спросил Ильгар у краснощекого вестового, спешившего куда-то с деревянным тубусом.

— К востоку от лагеря наши разведчики обнаружили деревеньку речного народа, — отчеканил паренек, словно докладывал не простому десятнику, а настоящему офицеру. — Дома сожгли, язычников перебили, а захваченного в плен демона на закате казнят. Вот народ и идет посмотреть.

Ильгар кивнул, отпуская вестового. Слез с лошади, скривился, чувствуя, как ноющая боль расползается по икрам, бедрам и ягодицам. Прихрамывая, направился к месту казни. Лживые боги никогда не походили друг на друга. Иногда их внешность была пугающей. Чаще смахивали на животных, лишь отдаленно напоминая человека. И, куда бы ни пришли воины Сеятеля, эти демоны, за редким исключением, оставались безучастны к судьбам своих народов. Спокойный при любых обстоятельствах, от этих мыслей Ильгар приходил в бешенство. Он помнил свои жалкие и бесполезные мольбы. Приди тогда Соарты — и все могло сложиться совершенно иначе. Разве не должны покровители защищать своих детей? Разве не для того люди служат божествам, чтобы в один день и божества послужили им? Но в ответ только тишина. Смерть в награду за века служения.

Жнец подавил вспыхнувший гнев, оглядел местность.

Безымянная несла свои мутные воды на юг. На другом берегу темнел густой лес, колыхалась на ветру высокая зеленая трава, просветы между деревьями загораживали кусты. Берег жнецов был гол, а склон, по которому спускались к воде воины, покрывал тонкий слой пепла. От камышовых хижин остались лишь пятна обожженной земли, трупы жителей поглотила река. Тошнотворный запах смерти все еще витал здесь.

Десятник глотнул воды из фляги, наблюдая за тем, как обнаженные по пояс мужчины вкапывают столб в песок, привязывают к нему коротышку с длинными зелеными волосами, обкладывают сухой травой и бревнами, готовя очищающий костер. Местный божок был весь покрыт чешуей, от него воняло илом. Демон выглядел оглушенным, растерянным, безостановочно мотал головой, будто не мог поверить, что некто пришел и разрушил его владычество. И тут блуждающий взгляд уперся в Ильгара. В чреве родился злобный крик:

— Предатель! Заклейменный!

Боль пронзила жнеца. Кожу на груди охватил огонь. Десятник покачнулся, но устоял на ногах. Медленно двинулся к столбу, не обращая внимания на жжение и ярость.

— Не больше, чем вы, боги, — процедил он сквозь зубы. — Как ты помог своему народу? Чем отплатил за столетия верного служения? Смертью?…Молчишь? Нечего в ответ сказать? Гори ярко.

Ильгар выдернул из ножен кинжал и вонзил в плечо божку. Провернул. Лживый демон заверещал, забился в путах, расшвыривая перепончатыми ногами песок. Вместо крови хлынула бледная, смердящая жижа.

— Ты ничего не понимаешь… — прокашляло речное существо, взглянув на человека. — Ничегошеньки…

Десятник высвободил кинжал из плеча божка. Неспешно очистил лезвие песком и направился прочь от берега. Прочь от изумленных взглядов. Грудь по-прежнему нестерпимо болела, смятение царило в душе. Хотелось недолго побыть одному. Это потом он будет искать слова объяснений, писать рапорт о своей выходке, а сейчас всеобщее внимание его только удручало. Парень пошел в степь. Шум лагеря слышался все слабее, из-под ног прыскали кузнечики, а воздух сделался суше. Немилосердно припекало солнце.

Десятник наконец остыл. Успокоился. На ходу скинул кирасу, стеганку, отбросил в сторону перевязь и рухнул в высокую, по пояс, траву. В носу свербело от сладких запахов полевых цветов и зелени. Тишина обволакивала, умиротворяла. Ненависть без остатка растворилась в ней, оставив после себя лишь кислый привкус грусти.

— Офицеры c меня шкуру спустят, — пробормотал Ильгар.

Убивать демонов — удел жрецов и Дарующих, лишь они имели право проливать нечестивую кровь и разжигать очистительные костры. За удар кинжалом десятнику грозил выговор и одна из тех записей в личной грамоте, что навсегда оставит его в резервном полку.

Ильгар провел рукой по груди. На коже бугрился шрам от ожога — клеймо Соарт. Вечное напоминание предательства. Только чьего именно? Тут мнение божеств и его разнились. После гибели племени мархов и сестры он возненавидел ложных богов и поклялся изничтожить их всех.

Дарующий вылечил его тогда. Как лечил и возвращал к жизни почти мертвых солдат, получивших раны и увечья в битвах. Воистину это был бесценный дар Сеятеля, наделивший Геннера способностью исцелять…

В лагерь молодой жнец вернулся перед самым закатом, чувствуя себя глупцом и уже приготовившись получить строгий выговор от офицеров. Но дела, судя по всему, обстояли еще хуже. К себе его вызвал сам Дарующий.

— Постарайся объяснить свое поведение, десятник, — холодно проговорил Альхал Марлус. Невысокий и пухлый, он сидел за складным столиком в пустой палатке. Перед ним лежал свернутый пергамент, чуть левее на столешнице стояли письменные принадлежности. — Ты ведь знаешь, почему кровь демонов проливают жрецы?

— Так точно! Потому что они одни могут заключить сущность демонов в Амфору, — отчеканил Ильгар.

— Верно. Зачем ты сделал это?

— Виноват. Погорячился. Это все воспоминания… Ненавижу их! — он выпрямил спину и посмотрел прямо в глаза Альхалу. — Готов понести заслуженное наказание за проступок.

Какое-то время Дарующий молчал. Затем развернул пергамент, внимательно просмотрел аккуратную буквенную вязь. Вздохнул. Свернул пергамент, туго перевязал бечевой. Запечатал воском.

— Это послание Совета Дарующих, — спокойно проговорил Альхал Марлус. — Часть наших войск перебрасывают обратно к Елге. В твои родные края. Им понадобились Плачущие Топи… Понимаешь, к чему клоню?

— Не совсем.

— Ты вырос в тех местах. Знаешь об особенностях леса и топей. С вами отправятся лучшие следопыты.

Ильгар никогда не думал, что судьба снова приведет его в земли ныне мертвого племени мархов…

Но быстро взял себя в руки, кивнул.

— Я служу Сеятелю. Куда прикажут — туда и пойду.

Ильгар плясал с мечом. Ноги устали, мышцы болели. Десятник не обращал внимания на разбитые в кровь костяшки левой руки, забыл про синяки и ссадины на теле. Он жил боем.

Их осталось трое. Кроме него — Барталин и Фаэстро. Последний — чужак из восьмого десятка, вызвавшийся разнообразить учебный поединок. Фаэстро был хорош и напорист; Ильгар уступал ему во всем. Барталин брал опытом, скупо расходуя силы. Временами умело сводил противников лицом к лицу, в то время как сам отдыхал, посмеиваясь над ними. Десятник пока держался. Природная ловкость берегла от могучих и хитрых ударов.

Защита. Контратака, пинок и два коротких, крест-накрест, взмаха. Стук учебных мечей, подбадривающие вопли зевак и выбывших из схватки солдат. Время исчезло, обратилось пылью, как и весь остальной мир. Есть только он и противники…

Короткий свист. Боль в плече, вкус пыли на губах и злость от поражения. Фаэстро достал-таки его!

Ильгар, ругаясь и потирая ушибы, направился к остальным бойцам своего десятка. Молодой жнец подивился, как низко над землей висит солнце — времени с начала состязаний прошло немало, порадовался вечерней прохладе и с жадностью припал к запотевшему ковшу. Вода казалась вкуснее любого вина, вместе с ней в уставшее тело вливалась сила.

Остальные парни сидели в тени боярышника, сложив учебные мечи, и пуская по кругу трофейную трубку с длинным чубуком. Пахло мятой и малиной.

— Ты сегодня сам себя превзошел, десятник, — ухмыльнулся Тафель, выпуская в небо аккуратные колечки дыма. Лучник не принимал участие в схватке и выглядел свеженьким. — Обычно тебя пораньше выносят.

— Умник, — хмыкнул Ильгар. — Сам пойди, попробуй деревяхой помахать. Зуб даю — в шесть хлопков положат.

— Пойди, пойди! — подначил товарища Партлин. — Может, побьешь мое достижение.

Все засмеялись. Толстяк прославился тем, что умудрился проиграть Нуру за десять хлопков. То был давний обычай Армии Жнецов: когда воины сходились в поединке, наблюдавшие за схваткой товарищи начинали ритмично хлопать. Так измерялось время боя. И Партлин пока являлся главным неудачником резервного полка.

— Смотрите-ка, — кивнул на сражающихся рыжебородый Нот. — Наш старик еще кое-что может.

Барталин если не превосходил, то уж точно не уступал более молодому противнику. Выверенные движения заставляли многих завистливо сжимать кулаки. Коренастый и пузатый, дядька обладал всеми качествами мечника: скорость, жесткость, расчетливость, ум. Его удары были не сильными, но точными и коварными. Целил он в самые сложные для защиты места — со стороны это заметно, да вот не каждый сумеет применить в драке. Но Фаэстро использовал свое главное преимущество — молодость. Жилистый, длиннорукий и высокий, он все-таки изматывал противника. Заставлял постоянно двигаться, думать, отводить атаки. Такая тактика приносила плоды. Рубашка Барталина пропиталась потом, редкие русые волосы мокрыми прядями липли ко лбу. Фаэстро теснил Дядьку к зарослям чертополоха, где холм резко шел под уклон.

— Все, допрыгался старикашка, — захохотал Партлин. — Сейчас ему ребра пересчитают…

Барталин покачнулся, сделал два быстрых шага и, зажав большим пальцем ноздрю, высморкался на сапог противнику. Тот словно на невидимую преграду наткнулся. Замер, расставив в стороны руки и ноги. Тут же получил удар под дых. Рухнул в пыль, ловя ртом воздух и нелепо подергивая ногами.

— Учись думать во время драки, салага, — прохрипел ветеран, вытирая покрасневший лоб. — Бой — не показная дуэль. Там убивать нужно, а не охмурять сисястых купеческих дочек и глупых горожанок!

Бойцы захохотали. Те, кто ставил на Фаэстро, с кислым видом отдавали долг более удачливым товарищам. Без парри не обходился ни один поединок.

Вдоволь насмеявшись, парни отправились к реке, смыть пот и грязь. Вода в Безымянной была студеной даже в такую жару, поток нес хвойные иголки. Причина этого стала понятна довольно скоро — дозорные разведали, что выше по течению начинается густой лес. Земля становится каменистее, появляются первые заросли горных трав и цветов. Ледники Красных Гор оказались не так далеки, как предполагали картографы…

Ильгар уселся на гладкий валун, стянул сапоги и опустил натруженные ноги в воду. Он искоса поглядывал на своих подчиненных. Те потихоньку разбредались кто куда, пользуясь кратким отдыхом.

— Сколько ж там дичи! — мечтательно проговорил Морлин, разглядывая далекие косматые ели. Самый спокойный и задумчивый из всех ребят, он слегка подтолкнул Тафеля: — Ты как? Не прочь подстрелить что-нибудь на ужин?

— Нет уж, — отмахнулся тот. — Пока есть время — отдыхать нужно, а не шляться по лесам. Еды в лагере хватает, да и зверье мы уже распугали…

— Никакой охоты, — отрезал Ильгар. — Успеете по лесам находиться. Нур, Морлин, Кальтер — поднимайте зад и отправляйтесь на смену Снурвельду и Гуру. Партлин, Барталин и Нот сменят вас после заката.

Ребята недовольно заворчали, но десятник прикрикнул на них и велел собираться. Вооружившись луками и кинжалами, стрелки наблюдали, как Нур крепит к поясу топор и разматывает холстину на наконечнике рогатины.

Троица пошла вверх вдоль русла, на ходу обмениваясь мнениями о предстоящих странствиях.

— Увеличь вечернюю порцию вина, — шепнул десятнику Дядька. — Им предстоит долгая дорога.

Приказ отправляться на следующее утро в поход, ребятам не понравился. Они восприняли его с молчаливой покорностью, но в глазах читалось недовольство. Только что с длительного марша — и вот награда. Семнадцать дневных переходов, — по самым скромным подсчетам! — восемь дней сплава по реке Нарью и еще судьба ведает сколько пробираться лесами. Удалось немного сгладить углы, объяснив, что это их первое, по-настоящему боевое задание, порученное самими Дарующими.

Эти избранные уступали своей мудростью лишь Сеятелю и получали от него за заслуги бесценные дары: будь то целительство, понимание чужих языков или умение усмирять диких животных одним лишь взглядом. Благодаря их рвению и старанию империя Плуга разрасталась с каждым годом. Дарующие ничего не делали зря, не бросали слов на ветер, если им понадобились Топи — жнецы себе шею свернут, но отвоюют этот мерзкий и гнилой клочок земли.

Переодевшись в простую льняную одежду, Ильгар отправился к полевой кухне. После долгого боя желудок просил подбросить топлива…

— Эй, десятник! — остановил его веселый окрик. — С такой суровой мордой впору врагам глотки резать, а не с ложкой и миской расхаживать.

Ильгар улыбнулся.

По лагерю верхом на крупной каштановой кобылке ехал молодой мужчина. Одежда дорогая, украшенная вышивкой и шелковыми вставками. На шее висела серебряная цепочка с кулоном, перстни и кольца унизывали тонкие пальцы.

— Нерлин Валус, — поприветствовал его десятник. — Я думал, дамам не место на передовой.

Всадник легонько похлопал по навершию узкого кинжала в красивых ножнах, что висели на его поясе.

— Все мои дамы остались вздыхать по своему герою в Сайнарии.

— Вообще-то, дамой я назвал тебя. Ты в кого вырядился? Как баба, честное слово!

— А ты — как крестьянин с окраин. Хотя, чему удивляться… дикарь.

С этими словами Нерлин спрыгнул с лошади и, смеясь, угодил в дружеские объятия.

— Каким ветром занесло в эти края? — спросил, улыбаясь, Ильгар. — Последний раз, когда мы виделись, ты уезжал куда-то на север за тюленьим жиром для светильников и моржовой костью хрен пойми зачем.

— Еще вспомни, что было, когда мы увиделись в первый раз! — прыснул сын торговца. — Кто-то тогда вместо одежды носил мешок из-под картошки, а я — вонявший потом кожух старшего братца, перешитый под мой рост.

Нерлин отвел кобылку к коновязи, удила просунул в одно из колец, и затянул в узел.

— Меня сюда привели отцовские дела, — наконец ответил он на вопрос друга. — Старик совсем плох. Лежит пластом, только попердывает и стонет. Надо ж было так напиться, чтобы рухнуть с лошади и сломать бедро!

Ильгар помнил его отца. Высокий, грузный мужчина. Цепкий в делах, он уже тогда, больше пяти лет назад, наладил торговые связи со жнецами и частенько привозил в их лагеря всякую необходимую мелочевку, без которой на войне никак.

— Теперь все его дела на мне, — печально, но не без гордости продолжал Нерлин. — Старший брат открыл две лавки и гончарную мастерскую в Сайнарии, а сам с утра до ночи шарахается по борделям и кабакам. Ему некогда. Приходится поспевать везде мне. За последние полгода исколесил Гаргию вдоль и поперек.

— Вижу, ты преуспел, — Ильгар окинул его придирчивым взглядом.

— Это все благодаря северной кампании, — ухмыльнулся молодой торговец. — Помнишь нашу поездку к Ледникам? С нее все и началось. Тяжело далось то путешествие. Больше половины людей умерло от цинги… пока отец не нашел замечательное средство. Тюлений жир и чай из хвои спасли много жизней… Так вот Армию постигла та же печальная участь. Спустя три месяца после начала кампании отец слег, дела встали, и семья покатилась в пропасть. Тогда я продал Дарующим рецепт, на все оставшиеся деньги закупил лимонов, на остаток — кизила у горцев. Снарядил караван и сам повел его к Ледникам. Оттуда вернулся с набитыми серебром мешками, — он усмехнулся. — Хватка у меня покрепче отцовской будет. Дела идут в гору, семья богатеет.

— Ну ты и хвастун, — Ильгар задумчиво оглядел его поклажу. — А есть ли в этих тюках что-нибудь, способное поднять настроение уставшему солдату?

— Обижаешь! — Нерлин ловко отвернул угол грубого полотна, демонстрируя деревянный бочонок…

Хмельной Ильгар шел к своей палатке. День выдался долгим, тело требовало отдыха. Молодой жнец мечтал лишь о спальнике, решив, что вытрясет снаряжение из интенданта следующим утром. Надо лишь держаться подальше от палаток офицеров, чтобы не схлопотать выговор.

Вдруг из темноты вынырнул Кальтер. Стрелок вырос в глухих чащобах на западе, отлично читал следы и умел передвигаться незаметно. Вот и сейчас ему удалось удивить десятника.

— Что такое? — устало спросил Ильгар. — Тебя уже сменили? Ты бледный, как привидение.

— Думаю, тебе стоит кое на что взглянуть, — тихо проговорил Кальтер. — Мы нашли нечто странное в лесу.

— Это не может подождать до утра?

Лучник отрицательно покачал головой.