Судьба-Полынь Книга I

Глава 27 Ильгар

Бежать было некуда. Времени до того, как нагрянут стражи и другие боги, оставалось все меньше. В змеиных глазах Эланде застыло столько боли и печали, что Ильгар не посмел окликнуть опальную богиню. Один принялся рыскать по залу в поисках двери, трещины в стене или спуска на нижний ярус. Тщетно. Ни окон, ни дверей — ничего. Каменный мешок, и лишь дверь наверх, где, скорее всего, уже собираются слуги богов. Плюнув на условности, встряхнул черноволосую за плечи.

— Уходим. Сделанного не воротишь. Мы не знали. Это не оправдание, но достаточно веская причина, чтобы добровольно не отдаваться в лапы Андере.

Эланде внимательно посмотрела на человека. Кивнула. Тонкие губы растянулись в усмешке.

— Люди легко переносят любые потрясения, соображают быстрее тех, кого никогда не поджимает время. Мы слишком медлительны, слишком уверены в завтрашнем дне. Нашей самоуверенностью и пользуется тот, кто называет себя Сеятелем.

— Пожалел бы вас, но не буду. Поговорим об этом позже, хорошо?

— Погоди еще немного, торопыга.

Богиня подошла к барабану. Корпус треснул, но кожа все еще была туго натянута и надежно примотана пеньковым шнурком. Эланде подняла инструмент. Покрутила в руках.

— Есть надежда.

— На что?

— Что свет вернется в болота. Я еще раз выручу тебя, Человек-который-нравится-мне. Дай слово, что выполнишь мою просьбу.

— Считай, оно у тебя есть.

— Ты сделаешь все, чтобы в болотах вырос новый цветок, — потребовала богиня. — Умри, лишись глаз или руки, пусть тебя оскопят или скормят пиявкам, но сделай это. Докажи, что я не ошиблась в тебе. Ведь боги не ошибаются, так?

Она ногтем вспорола кожу на барабане. На дне инструмента был спрятан крохотный бархатный мешочек. Эланде взяла его и бросила удивленному человеку.

Ильгар развязал кожаную шнуровку, заглянул внутрь. Там лежала щепотка пурпурных, едва заметно светящихся семян.

— Это — великий дар. Не знаю, как он попал в руки к Масбею, но вряд ли существо, создавшее семена, хотело, чтобы они оказались здесь. Забери их и спрячь. Спрячь надежно, человек. Потому что в скором времени они понадобятся Ваярии.

Ильгар сжал мешочек. Кивнул.

— Договорились. Если выберусь из топей — спрячу так, что никто не сыщет. А теперь — бежим. Я слышу шаги и крики в коридорах.

— Нет. Ты пойдешь один. Я вернусь к братьям и сестрам. Они простят и примут меня.

Она лгала. Это было понятно. Уходит, чтобы задержать сородичей, обрекает себя на смерть. Или — того хуже.

— Для чего тебе оставаться? Уйдем вместе. Вернешься на берег реки…

— Я заслуживаю разделить их участь. Мы похожи. Плоть от плоти. Мое место в топях. Твое же — на живой земле. Под солнцем. Уходи, человек. Огляди внимательно корни дерева — они разломали плиты перекрытия. Приложи немного усилий, и сможешь спуститься в подтопленные коридоры. Там опасно, но уж постарайся выжить. Я потратила на тебя столько времени, что будет обидно, если сгинешь.

Она развернулась и пошла к лестнице. Пожалуй, именно сейчас Эланде, как никогда походила на настоящую богиню. Величественная осанка, уверенный шаг, вихрь темных волос…

— Я не могу бросить тебя, — выдохнул десятник.

— Человек жалеет черную богиню? — захохотала Эланде. — Трогательно и глупо. Мы не заслуживаем жалости. Ни один из нас. Никто из тех, кто зовется нынче богами, жалости не заслуживает, но мы, черные, хуже всех. Мы не просто прокляты, а пропитаны проклятием. Порча — наша кровь. Даже наша смерть ничего хорошего не принесет Ваярии. Прощай.

Ильгар поднял булаву и нож, покрытые запекшейся кровью летучих тварей. Крикнул громко:

— В тебе есть свет, Омут-в-котором-живет-музыка! — слова полетели в пустоту. Эланде покинула зал.

Десятник поспешил к мертвой иве. Опустился на колени, принялся ощупывать сломанные плиты под самыми большими и сильными корнями. Богиня не ошиблась. Один из них сокрушил перекрытия, и протиснулся вниз, к воде, высасывая влагу из затопленных коридоров. Ильгару даже расширять пролом не пришлось — отощавший за проведенное в плену время, легко процарапался вниз и плюхнулся в холодную жижу. Здесь было сыро. Пахло плесенью, а стены поросли мерцающим мхом и покрылись солевым налетом.

Когда-то корни ивы, прорываясь сквозь каменные препятствия, свисали до самого пола, жадно поглощая жирную маслянистую воду. Теперь они засохли, пошли трещинами и ломались, едва к ним прикоснешься.

Оторвав от стены пласт мха, Ильгар двинулся вперед. Не зная нужного направления, шел наугад. Света мох давал не много, но там, где царила беспроглядная тьма, и этого было достаточно.

Десятник то опускался ниже под землю, то поднимался по лестницам, брел сквозь анфилады коридоров и заброшенные залы. Где-то воды не было совсем, где-то приходилось плыть. Самая разнообразная живность ютилась в зарослях осклизлых водорослей и иле. Было душно и холодно, страшно и мерзко. Запах гнили порой становился настолько мощным, что подкатывала тошнота.

Булаву Ильгар выбросил, но все еще сжимал в ладони нож, на случай, если какая-нибудь подземная тварь захочет полакомиться свежим мясом, будет чем защищаться.

Несмотря на Иглу, которая, по словам Эланде, поддерживала в нем жизнь, десятник чувствовал себя вымотавшимся. Слишком долго не ел нормальной еды, слишком долго не спал столько, сколько нужно для отдыха, и слишком часто доходил до изнеможения.

Трижды останавливался, чтобы убить и съесть мелких ящериц. Мясо их казалось безвкусным и немного отдавало протухшей рыбой, но больше есть было нечего. Водоросли вкус имели еще гаже, а желудок требовал еды.

Вскоре перестал мерцать мох, — засох и развалился на лоскуты. Десятник остался в подземном мраке. Один, на боги ведают какой глубине. В залах, построенных творцами мира тысячи лет назад.

Идти дальше не имело смысла.

Он улегся на возвышающийся над слоем грязи и ила камень. Закрыл глаза.

«Как хочется спать… Но чему учили в армии? Вколачивали в головы бамбуковыми палками? Если чего-то сильно хочется, лучший способ остаться в живых — не делать этого».

Встал. Сделал три шага, натолкнулся на стену. Понял, что окончательно перепутал все направления во мраке. И что будет, если пойдет обратно?

— Демоны меня заберите! — Злость и отчаянье отступили перед полным безразличием. Все его попытки вырваться на свободу напоминали трепыхание мухи в паучьей сети. Чем сильнее дергался, тем сильнее увязал в безнадежности. Будь что будет. Пусть река судьбы вывозит…

Отколупал кусочек камня. Крутанулся вокруг оси, кинул через плечо. Мысленно расцеловал фортуну… и пошел в другую сторону. Наперекор судьбе.

Встряска помогла. В голове появилась интересная мысль.

Сунув руку в карман, вытащил мешочек с семенами. Высыпал несколько на ладонь. Зернышки мерцали ровно и ярко — ничуть не хуже мха, помогая разглядеть окружающее запустение.

Дальше во тьму. Вглубь.

Если бы создатели мира могли увидеть, во что превратилось их творение, они разрыдались бы. Конечно, сумей они рассмотреть хоть что-нибудь в беспросветной мгле…

Пол походил на залитые мутной жижей соты. Оставалось лишь удивляться, как до сих пор не провалился в какую-нибудь яму или не сломал ногу.

Света от семян в ладони хватало, чтобы не биться головой об стены. Твари теперь попадались совсем странные. Слепые, рыхлые, похожие на разжиревшие личинки. Однажды пришлось пустить в ход нож, чтобы отбиться от одной из них. Лезвие легко вспороло осклизлую шкуру и выпотрошило тварь. Воняло от нее настолько мерзко, что Ильгар побоялся пробовать липкое и студенистое мясо чудовища.

Он дремал стоя, прислонившись лбом к стене, и просыпался с надеждой, что все происходившее лишь сон, но приходилось вновь окунаться в реальность и брести дальше впотьмах. Грезы убивают. Лишают воли. Грезы — для детей.

Однажды споткнулся обо что-то холодное, липкое и донельзя смердящее мертвечиной. Нагнулся, чтобы рассмотреть — и расхохотался. Возле ног лежала полуразложившаяся гнилая туша личинки.

— Да! Да-да-да! — рассыпая бесценные семена, замахал в воздухе рукой, истерично хохоча. — Круг. Сраный, мать его так, круг! И почему я не удивлен?!

Сдерживая слезы, плюхнулся на колени и принялся выковыривать из грязи семена. Все ли нашел — не знал, по крайней мере, десяток насобирал точно, тут же сунул в мешочек — от греха подальше. Для света оставил лишь те, что сжимал в кулаке. Пять штучек.

Вытянув вперед ладонь с мерцающими семенами, двинулся опять по коридору.

Где-то на полпути к безумию, когда начало мерещиться, что из стен выглядывают искаженные гримасами ненависти рожи, а цепкие когтистые руки, торчащие из потолка, норовят схватить за волосы, Ильгар услышал хлопки. Он настолько отвык от громких звуков, что почувствовал боль в ушах.

Вжавшись в стену, зажмурился.

Мимо пронеслось нечто. Шумное, теплое, пахнувшее жизнью, травами, солнцем и свежим воздухом.

— Постой! — крикнул Ильгар. — Вернись. Пожалуйста, вернись!

Тишина.

— Ну и катись ко всем демонам, ублюдок пернатый! Сам выйду. Выйду, найду твое гнездо и приготовлю потрясающую яичницу из… Яичницу… — десятник застонал. Что там яичница. Он готов был убить сейчас за одно единственное яйцо.

И тут ноздри уловили еще один запах. Жнец узнал его сразу. Не мог не узнать. Пахло дымом. Жженой хвойной смолой.

Ильгар задышал часто, наслаждаясь каждым вздохом.

Затем устремился на запах, как охотничий пес. Несся, забыв обо всем на свете. Не думая, кто может повстречаться на другом конце очередного коридора.

Вот так десятник почти влетел в объятия троих здоровенных мужчин. Они выглядели гигантами. В броне, с оружием. После измученных пленников и рабов, которые ели лишь помои, сильные и суровые воины показались настоящими богами войны. В некотором роде они ими и являлись.

Ошарашенный Ильгар едва не получил кусок заточенной стали в брюхо. Кинжал не достиг цели, замерев в двух пальцах от него.

— Чтоб мне на месте обосраться… — выдохнул Дядька.

Потом они сидели на рухнувшей колонне. Просторный зал оглашали тихие голоса. В каганце на полу трепетал огонек. В развязанном мешке лежали сухари, куски насаженного на веревку копченого мяса, пучки хвоща и стебли рогоза.

Набив рот, Ильгар пытался рассказать соратником обо всем и сразу. Выходило сбивчиво, да и утаил немало: про сломанный цветок, семена и Иглу.

— Ты ешь, ешь, десятник, — пробубнил Барталин. — И нас пока послушай.

— Верно говорит, — кивнул Кальтер. — Не торопись, Ильгар. Будет время. Наша история ничуть не скучнее твоей.

— Нисколько не сомневаюсь! — улыбнулся Ильгар. Он и представить не мог, насколько родными и близкими были ему эти грубые, жесткие люди. Расцеловал бы каждого из них на радостях.

— Советую поторопиться и с едой, и с рассказами, — заметил Эльм. Он вновь выглядел постаревшим, лицо покрыли морщины, задорный зеленый огонек в глазах угас. Руки у эйтара дрожали — проклятая земля убивала его.

— Я расскажу все коротко и ясно, — сказал Дядька. — В общем, когда вы с Нуром исчезли, да еще оставив на поляне кровь и следы борьбы, мы решили отправиться в погоню. Три дня гнались, как в задницу ужаленные, но — куда там! Болотные олухи были резвее, и там, где мы топтались с рассвета до полудня, они проходили вполовину быстрее. Нечисть их не трогала. Мы же намахались топорами и мечами на всю жизнь вперед. Короче говоря — тебя мы потеряли.

— Почему — меня, а не нас с Нуром?

Воины переглянулись.

— Ясно, — кивнул Ильгар, помрачнев.

— Я случайно нашел. Неподалеку от места, где вы в плен угодили, — сказал Кальтер. — В омуте притопили. Тело мы зашили в парусину и сожгли. Гур с тех пор сам не свой… Ты это, Ильгар, не вини себя, хорошо? Тебе и так непросто пришлось — к чему терзаться?

— Замолкни, — холодно оборвал его десятник. — Просто заткнись.

Неприятное молчание прервал Барталин — шумно высморкался, стараясь попасть как можно на большее количество цветных плиточек на полу. Обтерев пальцы о штаны, сказал:

— Если закончили страдать — я продолжу, хорошо? — Возражений не последовало. — Замечательно. В общем, тебя потеряли. Возвращаться в Сайнарию несолоно хлебавши, ясное дело, никто не захотел. Вот и решили пройтись по болотам и вызнать хоть что-нибудь. А что, местечко замечательное, вонючее, как жопа старого мерина, и такое же красивое…

— Ближе к делу, Барталин.

— Короче говоря — с неделю шарахались по кочкам и трясинам. Мертвая земля. Чудовища. Отравленные озера, берега, покрытые гнилью. Убитые порчей деревья. Словом, ничего хорошего. Собрались поворачивать к дому. Каждый уже представил, как будет до конца жизни в резерве пыль глотать…

— Тогда и появился филин, — тихим голосом произнес Эльм. — Мы уже видели его, помнишь? Ты говорил, что встречал похожую птицу в детстве. Он преследовал нас шесть дней. Кружил над бивуаком, усаживался на дерево, смотрел внимательно. Недовольно ухал. Солдаты хотели камнями отогнать, да мальчишка не дал.

Ильгар покосился на смирно сидевшего рядом Дана. Пацаненок прижимал к себе вазу и, казалось, вообще не замечал, что происходит вокруг.

— Дан всех уверил, что филин хочет что-то сказать. Или — показать. В тот же миг птица слетела с дерева и опустилась рядом с мальчишкой. Хочешь, не хочешь — а поверишь таким знакам. Тогда мы пошли за филином. И он привел нас сюда. К тебе. Мнится мне, что здесь играют высшие силы. Если они на твоей стороне — ты счастливчик.

Ильгар припомнил все, что пришлось пережить за последнее время. Особого прилива счастья не испытал.

— Мы за четыре дня добрались сюда, — продолжил эйтар, не обращая внимания на недовольное сопение Барталина. — Филин уселся посреди руин. Пришлось поработать, чтобы найти спуск и расчистить завалы.

Он прервался отпить воды из фляги, и заминкой тут же с удовольствием воспользовался Барталин.

— Начали судить да рядить, кто и за каким хреном полезет вниз. Тогда мы не знали, что найдем здесь именно тебя! Решили: хватит нас троих. Кальтер — следопыт, эйтар… гм… эйтар, чтоб его! А я — старик, меня не жалко и пиявкам скормить, ежели что.

— А ребенок что здесь делает? — нахмурился Ильгар.

— Сам не догадываешься? Для любого ребенка слова взрослых — что команда к действию. Вот только понимают эту команду они задом наперед. Засранец сбежал вслед за нами. Партлину, ослу толстопузому, влетит, когда вернемся.

— Эти коридоры бесконечны, — передохнув, Эльм вновь вернул себе право рассказывать, — залам и лестницам — нет числа. Понятия не имею, кто мог выстроить такое. Нас вел филин, только поэтому мы не заблудились.

— Это как сказать, — подал голос Кальтер. — назад дороги я не найду. Не помогут и метки на стенах, которые мы оставили.

— Что еще хуже, — севшим голосом закончил эйтар, — здесь есть залы, в которых творится нечто очень плохое. Это не проделки темных богов, не логова зверей и чудовищ. Там тьма. Живая. Дышащая. Мыслящая. Боюсь, скоро она убьет меня.

Ильгар понимал, про что говорит Эльм.

Они находились достаточно глубоко, чтобы тьма, бурлившая в бездне, затопила коридоры. Подземная живность исчезла. Первобытное зло, — или не просто зло, а нечто более сложное? — пугало даже богов. Что же говорить о мелких тварях и людях?

Можно лишь пожалеть эйтара, который чувствовал мир гораздо острее прочих, и вкусил того ужаса, что властвовал в глубинах.

— Что-то не так? — Кальтер ухватился за лук. — Ты в лице изменился.

— Все не так, — отмахнулся Ильгар. Он чувствовал, что еще немного — и разомлеет окончательно. Усталость брала свое. — Мы должны были разведать, что творится в болотах. Вместо этого я, как последний болван, угодил в плен. Потерял троих человек из экспедиции. Затем вы, вместо того, чтобы выбрать нового командира и решить, что делать дальше, пошли следом за филином… Филином! Неделю ковырялись в камнях, чтобы спасти, как оказывается, десятника, который подвел и отряд, и Сеятеля. Что здесь так? Кто скажет? Одно хорошо, в логове черных богов я знатно пошумел и разнюхал кое-что. В Сайнарию вернемся не с пустыми руками. Во всех смыслах, — он покосился на предплечье, с которого еще не сошел отек от Иглы.

— Тогда — в путь, — улыбнулся Барталин. — Хочу выбраться под солнышко до того, как превращусь в змею.

— Из тебя только жаба получится, — хмыкнул, поднявшись на ноги, Кальтер. — Старая, пузатая и бородавчатая.

— А из тебя — комар, — парировал ветеран, — которого я слопал бы за милую душу… Хотя, нет, не слопал. Воняешь, как старый сапог.

— Ты тоже не куст роз.

Филин не появлялся.

Они шли, освещая факелами своды залов и коридоров. Почти не разговаривали. Только Дан все порывался вызнать подробности Ильгаровых мытарств, но десятник лишь отделывался односложными фразами и словами, среди которых самым частым было «потом». Он взял у Кальтера топорик на короткой рукояти. Разжился плащом и новыми портянками. На свои ноги десятник лишний раз смотреть не хотел — влага сотворила с ними невесть что и, если бы не Игла, столько он ни за что бы не прошел. Но насколько приятнее и веселее идти, когда рядом соратники, огонь потрескивает на навершиях факелов, в руках настоящее оружие, а брюхо набито едой! Именно едой, а не помоями, которыми даже скотину потчевать стыдно.

Мосты и арки. Лестничные пролеты и залы, бесконечные залы с высоченными потолками и мозаикой, от которой глаз не оторвать. Бассейны и фонтаны, отвалившаяся лепнина, мебель из халцедона и мрамора. Все поглотило забвение. Навсегда. Никто и никогда не восстановит красоту подземных лабиринтов. Разве что вернутся в мир те, кто трудился над этими стенами, но какой смысл столь могущественным существам возиться с разбитой игрушкой? Они могут сотворить новую. Задумавшись, Ильгар еще глубже понял и оценил политику Сеятеля. Разрушить до основания руины прежнего мира и возвести на пепелище новый, для свободных людей.

Дорога упиралась в заваленный боем дверной проем.

— Дальше не пройти, — за словами Кальтера крылся испуг.

— Вернемся? — предложил Барталин. — Я видел ответвления. Может, найдем обходной путь?

— Нет, — вздохнул эйтар. Его кожа лоснилась от пота, черты лица заострились, глаза запали. Он выглядел тяжело больным человеком, почти мертвецом. — Там — тьма. Нет жизни, нет живых растений, лишь больной мох, которого мне не дано понять и почувствовать. Я не могу ориентироваться под землей, но чую, где опасность. Она везде. В каждой комнате, под каждой лестницей, в каждом зале. Филин вел нас сквозь мрак, но сами мы не пройдем. Чую.

— Нужно попробовать, — пробурчал Дядька. — Терять нечего. Вдруг, повезет?

Ильгар согласился. Он помнил, как болезненно реагировал Эльм на Эланде. Черноволосая, конечно, порождение зла, но не лишена доброты. Не без света внутри.

— Заглянем в зал, — озвучил свои мысли десятник. — Извини, Эльм, но твое мнение — не последняя истина.

— Буду рад ошибиться.

В зале мрак бурлил точно так же, как в бездне под мостом. Оттуда доносился то ли приглушенный шепоток, то ли завывания ветра. Не понять. Но, так или иначе, звучало это жутковато.

— Гляди, — Дядька сунул факел сквозь громадный дверной портал. Огонь погас, едва оказался за порогом. — И так всегда. Живое пламя там задыхается.

— Не удивлен, — пожал плечами Ильгар. — И все же надо проверить, что за порогом? Кальтер, ты ведь следопыт, можешь определить направление?

— Запросто. Под луной, солнцем, в ливень или снежный буран. Пьяный в дымину — легко. Но там, — он указал в темноту, — иное. Когда шли за филином, я видел силуэты скал. Клянусь! Башни и скалы, холмы и стены городов. Где-то вдали, будто сквозь мутное, измазанное копотью стекло. Как такое объяснить?

Ильгар почувствовал легкую дурноту. Он вспомнил свои видения. Когда некто следил за ним из такого же мрака. И это существо будет ждать его по ту сторону дверного проема. Вцепится — и утащит на дно бездны.

Послышался шлепок. Стон. Снова шлепок. Стон. Скрежет, от которого по спине мурашки забегали.

В пятно света вползало нечто. Ильгар видел руку. Видел человеческую голову и плечи. А дальше тело переходило в нечто пластинчатое, сильно напоминавшее рачий хвост. Маленькие острые ноги стучали по полу. Пальцы скребли плиты. Тело монстра было пепельного цвета. Тварь всхрапнула, как лошадь, через толстые губы забрызгала слюна.

Эльм застонал, обхватив голову ладонями. Его вырвало.

— Кальтер!

Долго лучника упрашивать не пришлось. Три стрелы — и тварь обмякла. Сжалась. Затем неожиданно рванула к людям, но удары топоров откинули ее назад.

— Башку продырявь, — посоветовал Барталин, сжимая в зубах трубку. — Медленный недоносок, но живучий что сифилис в лагере наемников…

Кальтер подошел. Прицелился. Всадил стрелу в глаз чудовищу. Оно попыталось достать его хвостом. Еще один выстрел закончил дело.

— Мы уже видели таких, — вздохнул лучник, с помощью ножа освобождая стрелы. — Да и похуже встречали. У залов, где бурлит тьма. Пауки с женскими лицами, говорящие черви и прочая пакость.

— Ты был прав, Эльм, — выдохнул Ильгар, — здесь не пройти. Нужно искать обходной путь. Даже если придется возвращаться.

Эйтар пробормотал нечто невразумительное. Он стоял, прислонившись спиной к стене, и дрожал. Сморщенная ладонь легла на лоб, смахнула несуществующую испарину.

— Плох, — покачал головой Барталин. — Далеко не уйдет. Либо бросаем его здесь и идем искать другую дорогу, либо придется рисковать и лезть в темноту.

Десятник пинком вышиб страх из души. Поднял топор. Ничего не сказав, первым вошел во мрак.

Ощущение ветра на лице…

Незнакомые звуки…

Вместо плит под ногами — бугристая корка изувеченной земли…

Мгла течет по холмам…

Небо — черный холст…

Соратники встали по обе стороны от Ильгара. Слова не лезли сквозь сжатое спазмом горло. В полубреду Эльм простонал:

— Кусочек солнца… Лучик солнца…

— Солнца? — воодушевлено воскликнул Дан. — У меня есть немножко!

Полотно упало на землю, обнажив хрустальную вазу. Внутри нее, как зародившаяся в чреве матери жизнь, разгорался огонек. Робкий, слабый поначалу, он быстро вошел в силу. Миг — и мощные сияющие лучи прошили тьму. Послышалось шипение. Окружавшие людей тени исчезали одна за другой, попрятались в оврагах и руинах своего уродливого мира. Мальчик поднял вазу над головой, став маяком в ночном море. Заключенные в хрусталь солнечные блики пронзали мглу, развеивали ее.

— Кобылу мне в невесты… — выдохнул Барталин.

Эльм ожил. В глазах засиял свет. С восторженной улыбкой эйтар глядел на мальчишку. Кальтер опустил лук. Ильгар уставился на Дана, пытаясь понять, откуда взялась неведомая сила. Неужели прав был Дарующий, когда предлагал допросить юнца? Или сила — не в Дане? В вазе? Так почему он ничего не чувствует, почему грудь не жжет и не царапает морозом?

— Поторопитесь, — проговорил мальчик, — свет скоро может закончиться. Ведь никто не знает — сколько солнечных лучей вмещается в простую вазу.

Мимо них пролетел, лихо ухнув, приснопамятный филин.

— За ним! — гаркнул Ильгар. — Дан, не отставай!

Они рванули за мелькавшей впереди крылатой тенью.

Земля хрустела под ногами, тени бросались врассыпную, мимо проносились пустые коробки домов, обгорелые бревна срубов, окаменелые деревья, на ветвях которых висели летучие мыши. Накрененные башни, каменные причалы и скелеты кораблей громадных настолько, что в них не верилось. Здесь было все. И это пугало.

Филин мчался к витой лестнице, которая упиралась в плоть большой черной скалы.

Свет в вазе начал иссякать. И довольно быстро. Тут же навалился мрак, вновь замаячили уродливые создания. Взбодренный эйтар бежал впереди всех, за ним семенил Дан, спины им прикрывали Ильгар с Кальтером. Барталина долгий бег измотал. Ветеран еле шевелил ногами. У подножия лестницы он упал, но вскочил на ноги и принялся карабкаться по ступеням.

Когда Дан и Эльм скрылись в пещере, Ильгар остановился. Втолкнув следом Кальтера, повернулся, чтобы помочь Дядьке. Тот полулежал на ступенях, тяжело дыша и подрагивая всем телом.

— Вставай, старый пердун! — зарычал десятник, бросаясь на помощь. — Помереть вздумал? А вот хрен тебе!

Он наклонился, схватил Барталина за руку… И тут же отпустил. Сделал шаг назад. Тело ветерана стало тверже камня и холоднее льда.

— Как? — прошептал Ильгар. Взгляд натолкнулся на узкую рукоять, торчавшую из спины товарища. Простая, без рисунков, с черным камешком в оголовье.

В кисть словно ледяной клинок всадили. Боль встряхнула, десятник рванул по лестнице, проклиная себя, что не в силах забрать тело ветерана и предать его огню. Возле темного провала в базальте обернулся, бросил прощальный взгляд на заменившего ему отца Барталина. А затем увидел на холме в развевающихся одеждах женщину с молочно-белыми волосами. Рядом с ней дрожала тень. Мужская.

Не нужно было долго вглядываться, чтобы понять — чья она. Ведь каждый видит свою тень изо дня в день…

Жнец бросился в пещеру. Словно в холодную воду ухнул.

Стало легко и свободно. Страх отступил. Ильгар понял, что лежит на притрушенных грязью и пылью плитах, а сквозь щели в потолке на него падают косые лучи дневного света.