Судьба-Полынь Книга I

Глава 19 Ильгар

Пожалуй, такого паршивого утра у десятника не выдавалось со времен разгрома родной деревни жнецами.

За ночь они потеряли двоих. Из-за причины настолько глупой и невероятной, что Морлин ума приложить не мог, как описать ее в хрониках.

Жрец Вулькер и Нот.

Оба разбили головы об каменные стены и истекли кровью. Остальные воины отделались ссадинами и мелкими ушибами.

Первые солнечные лучи, проникшие в амбар сквозь щели в двери и окошко, застали отряд вповалку лежащим у стен. Люди потрясенно переглядывались. Лишь Дан сидел в углу, прильнув щекой к вазе, и тихо посапывал.

Если говорить откровенно, Ильгара смерть жреца не касалась. За Вулькера отвечал Унгрен. Нот же был знаменосцем. Душой десятка. Потерять такого человека в начале пути — дурной знак.

— Мать вашу! — рычал Барталин, разглядывая огромный синяк на ключице и прикладывая к шишке на лбу смоченный нож. — Что стряслось? Умники, кто ответит? Я слышал про тех, кто в постель дует по ночам, но чтобы башку разбивать — такого даже пьяный менестрель не придумает! Ах, чтоб вас, сукины дети! Отличный парняга пропал ни за грош…

— Вы хотели выйти, — сонно пробормотал Дан, разбуженный ором. — Засовы открыли. Но клинышек на улице помешал.

В сторону Тафеля, потирающего распухший нос, полетели холодные слова благодарности.

— Проклятое место, — сказал Ромар. — Сон здесь хозяин.

Альстед набросил плащ, подхватил мешок с вещами.

— Открывайте дверь. Надо уходить. Чем дальше уберемся от деревни до сумерек — тем лучше.

Жрецы осыпали зерном, окурили благовониями и зашили в полотно мертвецов. Похоронили их в овраге, слегка притрусив тела землей и набросав сверху досок. На большее времени не оставалось. Мулы были готовы, телега снаряжена, и отряд спешно покинул опустевшее поселение.

Дана забрали с собой.

— Допросите мальчишку, — велел Дарующий, когда дома скрылись из виду. — Он что-то скрывает. Не может быть так, чтобы верные слуги Сеятеля стали послушными куклами в чьих-то лапах, а сопляку хоть бы хны. Нечисто дело.

— Всякое бывает, — слова про допрос Ильгару не понравились. Он солдат, а не палач. — Ребенок вряд ли в чем-то замешан…

— Поручишься? — Дарующий холодно посмотрел на него. — Поставишь звание на кон? Ребенок странный. Откуда у него эта ваза? А если он демон в человеческом обличии?

Десятник покосился на мальчишку, весело болтающего с Партлином.

— Я поставил звание и жизнь на кон, когда вышел из Сайнарии. За десяток отвечаю я. Поэтому ребенок на моей совести. Он не демон. Велю Морлину вписать его в хроники, пока не найдем, куда пристроить.

— Как знаешь. Десяток и вправду твой. Только не забывай, кто руководит походом.

Ильгар не забывал. Поэтому и решил поскорее закрепить Дана за отрядом. Малец вроде шустрый, будет ухаживать за мулами и помогать по хозяйству жрецам. Если повезет — оставят его в каком-нибудь укреплении по дороге. А ваза… ваза стоит дорого. Древняя и красивая штуковина. Если продать — вырученных денег ребенку хватит лет на восемь. А то и больше.

Поля закончились. Здесь властвовала дикая природа.

В воздухе разливалось послеобеденное марево, и если бы не многочисленные родники, коими изобиловали эти земли, отряду пришлось бы непросто. Бурдюки были полны, мулы напоены, а группки деревьев с пышными кронами встречались все чаще.

— Скоро выберемся на Глину, — сказал Ильгару Эльм-Крапивка. — Река мелкая, спокойная, но широкая. Один из оттоков Нарью.

Некоторое время они шли рядом. Эльм, в отличие от двух других следопытов — Стебелька и Ковыля — не уходил далеко вперед, чтобы разведывать путь. Но знал о местности едва ли не лучше. Десятнику так и не удалось понять, как связываются между собой следопыты. Эйтары хранили тайны рьяно. Но кое-какие интересные мелочи удавалось-таки вызнать.

— Почему у Стебля и Ковыля нет имени, а у тебя и у Колы — есть? — спросил Ильгар.

— Не заслужили еще, — ухмыльнулся Крапивка.

— В моем племени имена давали при рождении.

— И у нас дают, — Эльм на ходу поднял кем-то сорванный пучок травы с мохнатыми стебельками и принялся задумчиво разглядывать. — Только знает его один человек. Старейшина.

— Кола?

— Нет. Настоящий старейшина, а не городской. Наши земли лежат далеко отсюда… там спокойно и мирно. Кругом леса, горы, болота и сотни озер. Там живет наше сердце. И рождаются имена.

— И как вы узнаете, как нарекли человека, когда приходит время принять настоящее имя?

— Старейшина называет его, и все. К слову, Ковыль говорит, что не дурно вам взяться за топоры и луки.

— Почему? — удивился Ильгар.

— Дорога покажет.

Вначале огорошил Кальтер. Отыскал целую россыпь следов, тянувшуюся через заросшую травой и мелким кустарником почву. Сказывалась близость реки. Влажная земля с примесями глины отчетливо сохранила отпечатки каблуков, подошв и даже босых ступней. В зарослях бузины стрелок нашел грязный обрывок мешковины, из какой обычно шьют штаны бедняки.

— Шли прямо, не сворачивая, — доложил удивленный Кальтер. — Думаю, к реке.

— И то хлеб, — буркнул Барталин. — Много народу?

— Больше пяти десятков. Есть старые следы, затоптанные и сухие. Но некоторые — свежие. Ночные, наверное.

— Обряжаемся? — спросил Барталин.

Ильгар кивнул. Слажено, без лишних разговоров, вздели кирасы, приготовили оружие. Двинулись вперед.

Вскоре отряд встретил Ковыль. В его зеленых глазах плясали искорки волнения.

— Нужно искать другой путь, — сообщил эйтар, теребя кончик бороды. — Реку нам не перейти.

— Это еще почему? — удивился Альстед. — Что мешает?

— Зло.

Больше из следопыта не удалось выжать ни слова. Когда Дарующий рассвирепел и пообещал наказать упрямца, Эльм-Крапивка захохотал. Ильгар не понял, в чем дело, но что странно — Альстед успокоился. Сжал кулаки, выругался сквозь зубы и ушел к телеге. Ромар последовал за ним.

Распределив дозоры и оставив мальчишку на попечение Тафелю, десятник спросил у Ковыля:

— Далеко другой брод? До ночи успеем?

— Не трогай его, — попросил Эльм. — Он видел то, что молодому эйтару видеть не следует… До брода идти больше семи дней вверх по руслу. Или перебираться вплавь, но тогда придется бросить мулов и телегу.

— Не пойдет, — возразил Ильгар. — Без припасов не протянем и недели в лесах.

— В лесу протянем. Он убивает, но и защиту дает. В болотах хуже. Главное — сегодня не загнуться…

— Да что там такое, мать вашу?! — рявкнул Барталин. — Что у реки? Драконы? Демоны? Банда ростовщиков? Нет такой беды, которую невозможно решить топором или словом.

— Есть, — ответил, молчавший до этого момента Стебелек. — Есть такая беда. Если хотите — покажу.

— Одумайся, — Крапивка положил ладонь на плечо родичу. — Зачем тебе это?

— Чтобы показать им и понять самому. Для чего оно существует?

— Твои желания. Твоя жизнь. Я за тебя решать не стану, — Эльм повернулся к Ковылю. — Нужно найти укрытие на ночь.

Ильгару разговор не нравился. Что за тайны в отряде? Если эйтары не желают выложить все как на духу, значит, следует увидеть все самому. Чтобы знать, чего ждать и быть готовым. Неизвестность убивает. Он снял кирасу и стеганку, чтобы было проще передвигаться. Из оружия взял кинжал и лук.

— Показывай. Взгляну на ваше зло.

— Стоит ли оно того? — спросил тихо Барталин.

— Как оценить то, чего не знаешь? Вот вернусь и расскажу.

— Что нам-то делать? Ждать смерти?

— Если до темноты эйтары не найдут пещеру или еще какое убежище — переверните телегу и забирайтесь под нее. Я возьму с собой Кальтера. Коли проблему удастся решить стрелой — предпочту именно такой выход.

— Согласен.

До берега идти было не так уж близко. Солнце клонилось к закату, когда земля окончательно приобрела желтоватый оттенок, травы стало совсем мало и в воздухе разлился густой запах ила. Стебелек срывал листья с кустарников, растирал в ладонях и даже слизывал сок. Лицо молодого следопыта приобрело землистый оттенок, губы что-то неразборчиво шептали. Кальтер с завистью поглядывал на эйтара. Тот умудрялся двигаться бесшумно и легко, совершенно не увязая в глине.

— Дальше ползком, — прошептал следопыт. — Посмотрите — и обратно.

Луки мешали, одежда измаралась настолько, что Ильгар и спутники сливались с землей.

Стебелек указал на крутой пригорок.

— Ковыль прав. Там Зло.

Воины переглянулись. Осторожно поползли вперед.

Река желтой лентой тянулась вдоль голых берегов. Русло было широким, почти без изгибов. Но про Глину Ильгар быстро забыл, когда увидел, что происходит на берегу.

Внизу толпились люди. Сотни. Обнаженные и жалкие. Двигались заторможено, будто в полусне. Чем они занимались, десятник не сразу понял.

Зачерпывая горстями глину, люди несли ее к большому, засохшему и покрасневшему под ярким солнцем холму. Замазывали трещины, карабкались наверх, срывались, падали, разбивали лица и ломали конечности, но продолжали свой бессмысленный труд. И проделывали все это в полном молчании. Ильгар поежился. В груди — чего не случалось прежде! — поселился холод. Не удивился бы, засеребрись отметина Соарт инеем.

— Проклятье, — прошептал Кальтер. — Что они делают?

— Лепят из глины гору, — также тихо ответил Ильгар.

— Как поступим?

— Пока просто понаблюдаем. Хочу понять, что их здесь держит.

Люди явно не принадлежали себе. Одурманенные, они не обращали внимания на переломы, ссадины и раны. На земле лежали мертвецы. Некоторых уже тронуло разложение, всюду роились мухи.

— Может, спустимся? — предложил, нервно облизнув губы, лучник. — Нельзя их так бросать.

— Лучше сразу себе горло перережь. Не простой человек их сюда притащил.

— Зло, — выдохнул Кальтер, — но разве годится оставлять зло безнаказанным?

— Возвращаемся к отряду, — приказал Ильгар. — Есть у меня кое-какие мысли. Нужно обсудить их с Дарующим.

Совет был коротким, жарким и, к удовольствию десятника, закончился так, как ему и хотелось. Они решили освободить людей.

Альстед поначалу воспринял предложение в штыки, зато жрецы дружно поддержали Ильгара.

Что мог возразить Дарующий?

С эйтарами дела обстояли хуже. Крапивка наотрез отказался вести своих ребят на Глину. Сошлись на том, что следопыты немедленно отправятся вверх по руслу и сами найдут отряд, — если воинам будет сопутствовать успех, — на другом берегу. Случись неудача, и Эльм узнает об этом сразу же.

Старый эйтар повязал Ильгару на руку лозу и пожелал успеха. Через мгновение следопыты бесшумно растворились в зарослях бурьяна.

— Тафель и Партлин — вы охраняете жрецов, мальчишку и телегу. Двинетесь за нами, когда Морлин подаст сигнал. Держите дистанцию! Марвин, Морлин и ты, Снурвельд, остаетесь над обрывом. Я рассчитываю на ваши луки. Альстед?

— Пойду вместе с вами, — ответил Дарующий. — Ромар стоит трех солдат, да и я кое-что умею. Доверюсь вашему… опыту.

— Хорошо. Тогда вместе со второй группой проберетесь чуть выше по течению и зайдете с другой стороны. Вторая группа: близнецы и Барталин. Будете нашим «кулаком». Мы с Кальтером постараемся подобраться поближе к глиняному холму и разузнать, что и как.

За всю дорогу до берега никто не произнес ни слова. Только Марвин обиженно сопел, раздосадованный, что в этот раз не удастся поиграть со смертью. Но Дядька знаками объяснил: если дело примет скверный оборот, смерть сама поиграет с ним. А будет корчить из себя обиженную деву — схлопочет промеж ушей.

Язычник достаточно хорошо понимал «наречие перстов» и предупреждению внял.

Приготовления были закончены, Ильгар дернул Кальтера за рукав, и они осторожно спустились к берегу.

Без доспехов и тяжелого оружия двигались легко. Стрелку немного мешал лук, но без него никак не обойтись.

Чем ближе подбирались к людям, тем непереносимее становился смрад от ила, разложения, пота и испражнений.

Пленные не обращали внимания на воинов. Не прекращая, носили глину. Зрачки одурманенных затянула зеленая пленка. На губах пузырилась темная пена.

Какая-то женщина едва не наступила на руку Кальтеру, тот успел увернуться.

Царство молчаливого кошмара вызывало дрожь. Или бил озноб из-за поселившегося в груди холода?..

Десятник пополз к чудовищному нарыву из засохшей, спекшейся на солнце глины. Следом двигался Кальтер.

Оказавшись возле строения, привстали, вжались спинами в горячие стены. Народу здесь толпилось еще больше, приходилось даже расталкивать самых ретивых.

Вход располагался на северной стороне и высотой достигал человеческого роста. Изнутри пахло сырым теплом, и доносился тихий шорох. Там кто-то был. Ильгар жестами велел подать сигнал «кулаку». Кальтер достал лук из наспинного чехла и весь арсенал — три стрелы. С древка одной из них свисала ярко-алая тряпица, захлопавшая на ветру, как только лучник выстрелил в небо. Тут же воткнул вторую стрелу в землю, третью наложил на тетиву. Ильгар выкрошил кусок глины и швырнул его в проход, чтобы выманить неприятеля. Достав тычковой нож и кинжал, затаился. Если кто-нибудь высунется из пещеры — сразу две стрелы устремятся в цель. Остальное он закончит парой ударов.

То ли миг, то ли год прошел…

Время замерло.

Ничего не происходило. Тишину нарушали лишь шаги и вздохи несчастных строителей да влажные шлепки.

В глубине глиняной берлоги царила тишина. Значит, придется переть на рожон, полагаясь на топоры и клинки.

Но соваться в логово неизвестного врага — смерти подобно. Мимо прошел, приволакивая ногу, изувеченный ребенок.

Ильгар сжал зубы. Надо идти.

Совсем рядом раздались приближающиеся шаги. Это «кулак» спешил сквозь десятки обнаженных тел.

Досчитав до трех, десятник рванул вперед и… едва не снес с ног высокую женщину, загородившую проход. Чудом сдержал губительный удар, отступил на шаг.

И тут же пожалел о содеянном.

Перед ним стояла не простая женщина. И не человек вовсе.

Длинные черные волосы доставали земли, скрывая сильное, густо измазанное красной глиной тело. Лицо можно было бы назвать прекрасным, но все портили узкие, змеиные глаза, что фосфоресцировали во мраке. Тонкие губы расползлись в подобии усмешки, обнажив два ряда белоснежных зубов.

— Время сна, человек…

Мимо прожужжала пчелой стрела, сбила женщину с ног.

Обычно Кальтер не промахивался с такого расстояния. Обычно. Но существо каким-то чудом ухитрилось качнуться в сторону, и железное жало угодило лишь в плечо. Десятнику хватило мгновения, чтобы оказаться рядом со скорчившейся женщиной.

Он ударил ее в висок, намотал волосы на руку и приставил к горлу тычковой нож.

Противница, совершенно неестественно изогнувшись, проскользнула под его рукой, и очутилась за спиной. Ни рана, ни вырванный клок волос ей не помешали. Она вцепилась когтями в плечо Ильгара, рывком развернула и толкнула ногой в живот.

Десятник врезался спиной в стену. В глазах потемнело, но оружия не выпустил. Сумел увернуться от повторного удара. Взмахнул ножом, прочертив на предплечье противницы алую борозду…

Проход в пещеру перегородила тень. Хлопнула тетива. Женщина молниеносно уклонилась, порвала дистанцию, сбила с ног Кальтера и отшвырнула в сторону, словно тот был пушинкой.

Но тут внутрь берлоги вломился «кулак».

В руке черноволосой возникла глиняная свирель.

— Еще шаг — и берег усеют трупы! — прошипела женщина. — Я не шучу.

Барталин по приказу Ильгара остановил «кулак».

— Вот это разумно, — кивнуло существо, усаживаясь на подстилку из камыша и совершенно не смущаясь своей наготы. Глина осыпалась с лица, обнажила молочно-белую кожу.

— Что ты за тварь? — процедил сквозь зубы Ильгар. Холод проник в каждую его косточку; даже боль в разодранном плече не чувствовалась.

— Убейте ее! — проревел из-за спин бойцов Альстед. — Не разговаривайте с демоном!

Ни один воин не пошевелился. Только Ромар сделал короткий шаг навстречу сидящей, но той стоило лишь приподнять свирель, чтобы чернокожий остановился.

Женщина послала Дарующему холодную ухмылку.

— Будь сейчас ночь — ты бы кричал гораздо громче, Человек-В-Железе. А потом замолчал бы навсегда.

— Отвечай на вопрос, — потребовал десятник. — И помни: дернешься — голову отрежу.

Ответом ему послужил смех. С такой издевкой мог смеяться лишь тот, кого не пугали угрозы, и кто был уверен в своем преимуществе над врагом.

Ильгар ей верил. Улыбнулся сам — мол, готов рискнуть.

— Предлагаю сделку, — прошипела женщина. Сорвав оперение, ловко протолкнула стрелу, чтобы наконечник вышел с другой стороны раненого плеча. Здоровой рукой легко обломала его. С чавкающим звуком вытащила стрелу. На лице не дрогнул ни один мускул! Черноволосая вытерла ладонь об подстилку и продолжила: — Вы уйдете, оставив меня в покое, и этой ночью я не стану… играть.

— Щедро, — хмыкнул в бороду Барталин. — Может, тебе еще платье сшить на прощание? Чтоб задницей не сверкала?

— Не вам торговаться. Убьете меня — умрут люди. Наши жизни связаны. Вы в худшем положении.

— А ты не думаешь, что все эти бедолаги предпочли бы смерть? — вспыхнул Дарующий. — Свою — в обмен на твою, проклятая тварь?

— Сильно сомневаюсь. Люди будут цепляться даже за самую убогую жизненку. Я вас знаю. К тому же, не собираюсь убивать их. Убежище почти готово — через две ночи отпущу остальных. Оставлю двух-трех мужчин покрепче для своих нужд.

— Если будет, кого отпускать, — пробурчал Дядька.

— Как повезет, — хмыкнула женщина. — Повторюсь: не вам торговаться. Уносите ноги, пока не передумала.

Воткнуть бы ей нож под ребра, а потом бросить в костер, как поступали со всеми демонами, но друг она и впрямь способна убить разом всех пленных? Выражение ее лица говорило, что так и случится. Значит, договор?

— Мы оставим тебя в живых. Ты не станешь петь и позволишь нам перейти реку. Людей отпустишь через два дня.

— Мое слово вам порукой. Моя кровь — заверение.

Она подхватила обломок стрелы и наконечником прочертила через лоб глубокую рану. Кровь потекла по щекам, но женщина лишь улыбалась. Вытерев лицо ладонью, протянула ее Ильгару.

— Ну же, Человек-С-Печатью, смелее!

Они пожали руки.

Было слышно, как ругается Дарующий. Его трясло от гнева, презрения и собственного бессилия.

— Теперь можете идти, — черноволосая откинулась на ложе.

Последним из Убежища выходил Ильгар.

— Постой, Человек-С-Печатью. Мне нужно кое-что тебе сказать.

— Слушаю.

— Мне плевать, что несет вас на другую сторону реки. Мне плевать, что будет с вами там, за лесами и Нарью. Но ты мне интересен. Из-за Печати. Она опасна, человек. И делает тебя уязвимым. Будь осторожен с теми, кто старше людей. Ты для них — как светлячок в беспросветном мраке. Но светлячок с осиным жалом, так что пощады не жди. Буду рада увидеть тебя снова.

— Ты — зло?

— Часть того, что многие привыкли называть злом. Но у зла много лиц, не все из них по нраву смертным. Не я заронила крупицу тьмы в себя, не я. И во мне есть… свет.

Ильгар кивнул и вышел вон.

Пока Партлин и Тафель искали более-менее пригодный склон для спуска мулов и телеги — он держался у входа в берлогу, не снимая ладони с рукояти кинжала. Мало ли. Задумчивый взгляд обращался то к краешку солнца, то к узкой полоске противоположного берега.

На темном небосводе вспыхнула первая звезда, закатная охра быстро теряла краски.

Десятник продолжал мелко дрожать, словно только что выбрался из проруби и мокрым стоял на пути зимнего ветра.

От вопросов болела голова.

Что за тварь? Откуда у нее такая мощь? Как почувствовала, что он заклейменный? Почему не убила сразу, ведь понятно — просто не захотела! На эти вопросы ответить могли разве что эйтары или Сеятель. Но даже до последнего добраться проще, чем вытрясти из следопытов разъяснения.

— Ма! — детский крик неприятно резанул по ушам. — Ма-а-а!

Дан стоял на коленях рядом со скорчившимся телом. Мальчишка разгонял руками рои мух, толкал и тряс обнаженную женщину.

Ильгар сжал зубы. Покосился на черный вход в глиняную хижину. Нож так и просился в руку. Дан, тем временем, взял у подоспевших жрецов бурдюк с вином. Принялся поить мать.

В это невозможно было поверить, но женщина слабо отвечала на заботу. Ее плечи дрожали, пальцы судорожно сжимались и разжимались, тело выгибалось, как от страшных судорог…

Тихий мелодичный свист наполнил воздух, подстегивая названных гостей убраться прочь. Ильгар сам не помнил, как оказался рядом с мальчишкой.

— Отойди.

Подхватил несчастную на руки, быстро понес к телеге. Следом за ним спешил Дан. Тагль уже настелила плащей поверх мешков с крупами.

— Аккуратнее! Она едва жива.

Жрица заботливо укрыла спасенную одеялом, подожгла пучок лечебных трав. Запахло камфарой, хвоей и еще чем-то терпко-сладким.

Десятник всмотрелся в лицо матери Дана.

Изможденное и обсыпанное веснушками, но с правильными, тонкими чертами. Наверное, красивой женщиной была, но близкая смерть наложила отпечаток. Потрескавшиеся губы мелко дрожали, вместо слов из горла вылетало бессвязное бормотание, щеки и лоб обожгло солнце.

Телега с плеском преодолевала брод, небо сверкало звездным серебром.

До Ильгара долетел смех.

Черноволосая стояла в густой тени, падающей от убежища, держа в руке свирель.

— И во мне есть свет, Человек-С-Печатью!

Черноволосая сдержала слово.

Утро застало странников не выспавшимися, мрачными, зато в своем уме. Это обнадеживало, хотелось верить, что жители Оврага все-таки вернутся домой.

Три дня они пробирались по разъезженной тропе, останавливаясь затемно и выставляя в караулы по четыре человека.

Колея, поросшая молодым кустарником, тянулась между рядами дубов и вязов бесконечно долго. Иногда спускалась в низины, дважды забирала круто вверх. Земля очистилась от глины, стала жирной и мягкой, кое-где на поверхности проступали широкие лужи. Телега застревала в них, но воины легко освобождали ее из вязкого плена.

Мать Дана металась в бреду, подолгу лежала без сознания, а когда приходила в себя, бормотала нечто бессвязное.

Ильгара поражало, что женщина все еще жива. Она была истощенной и слабой. Тагль проводила рядом дни и ночи, но все ее припарки, травы и лечебные дымы не помогали, хотя жрецы Армии славились врачеванием. Десятник уповал лишь на то, что эйатры, когда догонят отряд, поделятся запасами своих чудодейственных трав.

Дан был вялым. Однако не отходил от телеги ни на шаг, докучал жрице вопросами. Дарующий держался в стороне, всем своим видом выражая презрение к окружающим. Словно спутники измарались в нечистотах. Договор с черноволосой называл позором, притом тактично умалчивал, что благодаря этому «позору» избежал участи несчастных селян. Ильгар плевать хотел на упреки. Отряд шел к цели, вполне возможно, что жители Оврага уцелеют, а о большем и мечтать не приходилось.

— Чертов индюк, — бурчал Дядька, зажав в зубах трубку. Леса вокруг считались безжизненными, так что можно было не бояться привлечь возможных врагов запахом табака. — Рожу кривит, будто мы его уксусом поим…

— Помолчи, — осадил ветерана Ильгар. — Темнокожий пес услышит. Хочешь получить десяток палок за оскорбление старшего?

— Упаси Сеятель!

— Может, пойти и доложить? — задумчиво проговорил Тафель. — А что — интересно посмотреть, как нашего старого пенька по горбу хлестать будут! Больно важный в последнее время сделался…

— Заткнись, — ответил Дядька беззлобно. — Давно пора лишить тебя чарки вина перед сном. Ты ж не воин теперь, а погонщик мулов и отважный страж телеги.

— Ничего-ничего, — насупился лучник, — рука заживет — я тебе тупой стрелой в задницу выстрелю в разгар битвы. Будешь знать.

— Лучше острой стреляй, чтобы наверняка. Иначе я тебе весь колчан запихаю туда, где мозги прячешь…

Настроение у воинов заметно улучшилось. Половина пути пройдена, скоро они переберутся через тонкий клин леса и окажутся у русла Нарью. По спокойной реке можно сплавиться на плотах, благо приречные поселения заключили союз с Армией еще девять лет назад.

К вечеру четвертого дня их нагнали эйтары.

Эльм мрачно выслушал рассказ о встрече с тварью. Покачал головой.

— Нельзя доверять таким созданиям. Они — зло. И вы совершаете зло, идя у них на поводу.

— А что было делать? — пробурчал Ильгар. — Не думаю, что даже навались мы все вместе, нам удалось бы прикончить ее.

— Она — ошибка тех, кто создал Ваярию. И существа, подобные ей, могущественнее иных богов… или демонов, как называете их вы.

Крапивка сорвал крохотный придорожный цветок воробейника и колючий стебель осота. Протянул оба растения Ильгару.

— Вот. Не могу сказать точнее. Если подумаешь, как следует, все поймешь сам.

Развернулся и ушел, оставив десятника недоуменно разглядывать цветок и сорняк.

Еще день они пробирались вдоль поплотневшей стены из дубов. Старых, обомшелых, в наплывах коры. В тени исполинов было прохладно, редкие лучики солнца пробивались сквозь густую листву. Дичи хватало, каждый вечер Партлин стряпал жаркое или густые каши на сале. Немного пришедший в себя Ковыль показал, как коптить мясо, перекладывая его листьями лопуха.

К вечеру небо затянуло хмарью, прошел холодный летний дождь. Где-то вдали громыхало, небо расчерчивали сине-красные всполохи. Шатер из переплетенных ветвей вновь защитил путников. Ильгар с облегчением наблюдал, как ветер уносит тучи. Неужели теперь до конца дней будет бояться ливней и гроз?

Эйтары отпаивали Варлану, мать Дана, маслянистыми, резко пахнущими эликсирами. Эльм обмолвился, что некоторые декокты содержат вытяжку из ста видов трав, и с ними нужно быть крайне осторожным. Где лечение, там и яд. Вскоре женщина перестала бредить и дрожать от холода. На привале ее омыли водой из крохотного родничка, а Унгрену удалось влить ей в рот немного бульона.

А еще следопыты поделились мазью, заживляющей мозоли и стертую голенищами сапог кожу. В долгом пути такая мазь — дороже золота.

Альстед оттаял. Перестал воротить нос, начал разговаривать на привалах и даже частенько вклинивался в беседы солдат. При всей заносчивости, он был человеком опытным и мудрым. Сеятель не станет раздавать бесценный Дар кому попало.

Нарью превосходила шириной Безымянную примерно вдвое. Зато была спокойной, не оглушала рокотом и не взбивала пену вокруг острых камней и обломков скал. Берег порос буйной зеленью, вечерний воздух звенел от стай комаров и мошкары. Толща воды тянулась на юго-восток, к морю.

— Выше по течению должно находиться крупное поселение плотогонов, — сказал Эльм. — Если будем идти ночью — завтра утром окажемся на месте.

— Отлично, — отозвался Ильгар. — Передохнём сутки. Время терпит. Думаю, ночной марш нам не повредит — а то мои парни совсем обленились…

Вдоль берега тянулась едва заметная колея. Телега по ней ползла с трудом, приходилось часто останавливаться.

То ли от тряски, то ли от эликсиров в себя пришла Варлана. Женщина резко села. Непонимающе огляделась и пронзительно закричала. Поперхнулась кашлем, ее вырвало. Тагль уложила несчастную на постель, вытерла лицо и напоила водой с брусничным соком.

Дан заботливо укутал мать одеялом, зашептал что-то успокаивающе. Но та его не узнавала. Вместо слов из горла вылетали изжеванные звуки. Варлану вновь знобило.

Жрица посетовала, что жесткая тряска сведет на нет все усилия эйтаров и больной лучше бы сейчас побыть в покое. Но Ильгар жестко отрезал:

— Никаких остановок больше не будет. Отряд не станет задерживаться из-за одной женщины. Мы и так выбились из сроков. Дотянет до поселения — хорошо. Умрет… значит, так тому и быть. Мы сделали для нее все, что могли.

Тагль кивнула и поспешила к Варлане.

— Шевелитесь, девки! — прикрикнул десятник на своих бойцов. — Весь следующий день я хочу проспать под крышей, лежа на мягком тюфяке! Любой, кто задержит нас хоть на мгновение, до конца похода будет чистить мулов и соскребать грязь с осей… в общем, разделит долю Тафеля!

— Суровое наказание! — поддакнул Партлин. — Уж лучше сразу мечом в пузо.

— А пошли бы все куда подальше! — гаркнул Тафель.