Студент 2

Глава 24

Почудилось, что ректор загадочно улыбнулся. Может, и правда, лишь почудилось. А Лена, стоящая от меня впереди и слева, правым глазом как будто отчаянно косила вправо и назад…

Может, и это мне лишь хотелось увидеть, вот и решил, что увидел. Но дело ведь не только во взгляде! Вся моторика фигуры: слишком прямая осанка, легкая невольная подтанцовка ногами и корпусом… вообще вся видимая мною невербалика — все это говорило о душевных непогодах при нарочитом стремлении казаться беззаботной и веселой.

Ладно, ладно, Елена Игоревна — усмехался я про себя. Уже на крючке, я-то вижу. Трепыхаетесь. Потрепыхаетесь и прискачете. Как козочка…

Ректор произнес еще несколько возвышенно-благодушных фраз и закруглился, передав слово секретарю парткома института.

Тот, в отличие от интеллектуального златоуста, и выглядел и говорил топорно, шаблонными фразами. Прочный, надежный, твердолобый дядя. Впечатление было такое, что приветственную первосентябрьскую речь ему когда-то вручили, велели выучить как «В лесу родилась елочка» — вот он ее из года в год и штамповал устно. Может, даже не особо вдумываясь в смысл. Раз партия сказала: надо! — значит, надо. Партийная дисциплина прежде всего.

Сказав положенное, дядя заморгал и слегка напыжился. Вызубренный текст закончился, дальше пришлось говорить от себя.

— И еще, уважаемые первокурсники… у нас, значить, было запланировано выступление от комсомола… Это секретаря комсомольской организации. Но он срочно убыл в командировку, это по своей научной части… И поэтому я передаю поздравления также и от комсомольской организации! С началом учебного года, желаю всяческих успехов в учебе, в науке, в общественной жизни!

Последнюю фразу он произнес куда увереннее. Видимо, она тоже являла собой заученное клише.

Ага, так вот почему Хафиза нет среди избранных. Наука требует жертв. ЛСД среди присутствующих на трибуне тоже не наблюдался, из чего я сделал вывод, что даже деканам там находиться не по чину. Это ректорат, так сказать, генеральный штаб института. Ну и неизвестная импозантная барышня.

Я было ввязался в размышления, кто бы она могла быть?.. — но тут же это отбросил. На хрена нужны бесполезные и бесплодные потуги мысли?

Посмотрел на Любу, на Лену. Девушки стояли не близко друг к другу, должно быть, они друг дружку не знали. Теоретически, правда, могли пересекаться, все же целый год обе в институте болтались, а Люба так и вовсе звезда местного масштаба… Впрочем, и это все пустое трение мозгов. Отставить!

Надо похвалить институтское начальство: оно не стало заниматься пустословием. Микрофоном овладел еще какой-то персонаж — не очень молодой, но моложавый, в светлом костюме, белоснежной сорочке, с шелковым вишневым галстуком. Можно сказать, с проблесками богемности. Он быстро и ловко распорядился: такому-то факультету идти туда, такому-то — туда… и в сопровождении старшекурсников отправил всех поочередно по аудиториям, чтобы в дверях и вестибюле не было давки. Мы оказались где-то в середине процесса, и когда подошла очередь, сравнительно организованной группой направились в корпус.

В вестибюле на прилавках гардероба лежали аккуратные стопки газетных листов небольшого формата. Это и было печатное издание с моей статьей, вдруг презентованной высоким начальством. Называлась газета без затей: «Политехник» — наверняка с послевоенных времен, когда пишущая братия в силу разных причин вообще сделалась осторожной, оглядчивой. Можно сказать, крепко пуганой. В ранние годы Советской власти, напротив, освобожденный революцией незамутненный простодушный разум рожал такие внезапные имена провинциальных газет, как: «За безбожную Пензу», «Праздник смычки», «Дымосос», «Волышевский сплошняк» (поди догадайся, что это такое?..), «Закладчица» (совершенно не то, что подумает современный человек), «Советский напильник» и многое другое. Затем, как я понимаю, товарищ Сталин и его воспитательная команда навели порядок, названия сделались умеренные: «Автомобилист», «Коневод», «Егорьевский колхозник»… Вообще низовая пресса районного уровня плюс так называемые «многотиражки», органы печати крупных заводов, вузов, колхозов выполняли непростую, незаметную и очень важную повседневную работу. Они формировали мировоззрение, моральный облик граждан на самых наглядных и понятных примерах из родной знакомой жизни и потому убедительных. Доходчивых. Работа эта была внешне незаметная, неблагодарная, сродни работе учителя в школе: ты пашешь, пашешь, пашешь дни, месяцы, годы, а результат твоего труда вроде бы и не виден… Зато случайные досадные опечатки в этой самой низовой прессе мгновенно эхом разносились по всему Советскому Союзу, становясь легендами, апокрифами — и уже непонятно, то ли это самом деле было, то ли чья-то выдумка. Вот якобы в какой-то армейской дальневосточной газете при описании артиллерийских учений заголовок «Через сопку — в цель!» по оплошности балбеса-наборщика превратился в «Через жопку — в цель!» А очерк про шофера-передовика, проехавшего 100 000 километров без поломок и аварий, под названием «Сто тысяч километров — не предел» был опубликован в виде «Сто тысяч километров — не пердел». Из спортивного репортажа потрясенные читатели узнали, что «Лыжники устремились в погоню за пидером» — то есть «за лидером»… Так что совсем уж невинно выглядела строчка, посвященная хлеборобам: «Первыми в нашем районе сожрали урожай труженики колхоза 'Рассвет» — вместо «собрали»…

Честно сказать, на стопки газет мало кто обращал внимание. Можно бы сказать, что и никто, если б не Люба, которая, естественно, не могла жить без того, чтобы сунуть нос куда надо и куда не надо. Она подскочила к одной из пачек, схватила номер, провозгласив:

— Почитаем!.. — а пример, как известно, заразителен. И вот еще один, другой потянулись к прессе. Я подумал: взять, не взять?.. Решил, что если возьму, то на обратном пути.

Нас привели в достаточно обширную аудиторию. Несколько минут шумно рассаживались, кое-кто весело знакомился, смеясь и стараясь острить. Мы семеро держались вместе не то, чтобы как-то особо сознательно, а просто уж как пошло, так пошло. Рассадка, оживленный гомон длились несколько минут — пока в помещение не вошли ЛСД со свитой.

— Здравствуйте!.. — хорошо поставленным голосом объявил декан, перекрывая разноголосицу.

Как всегда, выглядел он импозантно. А для женщин, как я понимаю, сногсшибательно. Это, конечно, особое искусство, или даже врожденный дар: без особой роскоши, без крикливости нарядов, вообще без всякого выпендрежа — смотреться как серебряный рубль среди медяков. Таким качеством, говорят, в высшей степени обладал Иван Алексеевич Бунин. Сохранились воспоминания его знакомых — в Париже, дескать, некая молодая француженка смотрела на лауреата в немом восхищении, потом осторожно спросила: а кто это?.. И была очень разочарована, узнав, что перед ней знаменитый писатель. Поскольку подумала, что сподобилась увидеть какого-то маркиза или герцога.

И в этот самый миг Люба вдруг завертелась на месте, явно ища кого-то взглядом… и нашла. Меня. Разулыбавшись до ушей, она махнула рукой, затем энергично ткнула пальцем в газетный лист и аж двумя руками сделала сложный жест, который я перевел как: «Молодец! Потом поговорим!..»

Саша склонился ко мне:

— Смотри, никак Любаня тебе машет? Что это с ней?..

— Не знаю, — слукавил я. — Потом…

Дальше сказать не успел, поскольку ЛСД без труда накрыл весь класс глубоким баритоном:

— Коллеги, прошу внимания!..

И понимающе улыбнувшись, пояснил «за коллег» — что мы отныне имеем право слышать такое в свой адрес, поскольку в самое ближайшее время получим студенческие билеты и зачетные книжки.

— … но прежде мы объявим составы групп и попросим вас разместиться именно по группам! По рядам.

В аудитории были именно три ряда, и минут пятнадцать прошли в деловой суматохе оглашения списков групп и рассаживания по рядам. Люба за это время ухитрилась несколько раз показать мне свернутую вдвое газету, делая при том радостно-многозначительное лицо. На что я отвечал не менее многозначительными улыбками. Типа нам двоим ясно, о чем речь.

Дальше время побежало бодро. Были предложены кандидатуры старост групп. Для третьей ожидаемо прозвучала Сашина фамилия, две другие были мне незнакомы. Но Саша успел шепнуть, что это их же рабфаковцы, причем одна девушка. Староста второй группы Нелли Демченко. Ничего так, симпатичная зеленоглазая брюнетка, только худенькая, не в моем вкусе.

— Ну, по поводу комсоргов курса и групп у вас будет комсомольское собрание, там определитесь. И сразу, чтобы предупредить вопросы, сообщаю: завтра учимся!

Смутный гул прошел по аудитории. Лев Сергеевич саркастически сощурился:

— Кто-то желает выступить по данному вопросу?.. Или мне показалось?

Тишина.

— Показалось, — с удовлетворением констатировал Доронин и объявил: — Для начала две лекционные пары. История КПСС и Высшая математика. Преподаватели ваши… Записывайте, записывайте! Плохие чернила лучше хорошей памяти.

Он назвал тех, кто мне был заочно знаком: доцента Бутусова и «Промежность Квадратьевну» Овчаренко. Назвал и педагогов по другим дисциплинам, требуя также записать их фамилии. Не забыл упомянуть, что с преподавателями иностранных языков ситуация выяснится на днях.

— Та-ак, — наконец произнес он тоном, подводящим промежуточный итог, — с этим вроде бы все?.. Переходим к самой приятной части программы!

И началась выдача билетов и зачеток.

Вот он, этот миг, ради которого потрачены столько сил, времени, бессонных ночей, пережито столько сомнений и тревог! Да, конечно, все мы здесь знали, что уже студенты, но все-таки увидеть материальное подтверждение, ощутить в руках официальный документ с печатью, с фотографией, по всем правилам!.. Это, как говорится, совсем другая история.

Да еще какой документ! Темно-синяя книжечка с золотым тиснением. Эффектно! И зачетка выполнена в том же стиле, но она все-таки не то. Это своего рода рабочая тетрадь. А билет — удостоверение личности. Серьезно, сдержанно, солидно. По-взрослому.

Получив оба документа и расписавшись за них в какой-то скучной ведомости, я не без удовольствия просмотрел оба. Все чин по чину: Родионов Василий Сергеевич, 1961 года рождения… Печать, подпись. На фото, разумеется, я был изображен «до моей эры»: в многократно подвергнутом сарказму «смокинге» и рубашке цвета «суп харчо». И с наивно-детским лицом. Сейчас я другой! И двух часов не прошло, как последний раз взглянул — из зеркала на меня смотрел, можно сказать, юный денди, знающий себе цену, уверенный и где-то даже дерзкий. И немудрено, что женский пол заметно залипает на такого кавалергарда в штатском…

По окончании процедуры вручения начальство убыло, объявив, что до завтра все свободны. И не успело оно, начальство, покинуть помещение, как Люба, обернувшись ко мне, радостно воскликнула:

— Василий! Поздравляю!..

Я глазом не успел моргнуть, как она заключила меня в объятия. Впрочем, вполне целомудренно, по-товарищески. Еще и похлопала по спине.

Это, понятно, вызвало какой-никакой фурор. Люба охотно объяснила:

— Так вы слышали, что ректор говорил? Про статью первокурсника?.. Так вот он, этот первокурсник, собственной персоной! Статью видали⁈

И она ткнула пальцем в газету.

— Надо же, — слегка насмешливый мужской голос. — Какие люди среди нас!..

— Растем! — постарался я попасть в тон. — Стремимся.

Тут и Саша подмастил прямо в жилу:

— Молодец! Смотри, станешь министром, не забудь!..

— Обещать не могу, но постараюсь.

Народ одобрительно расхохотался, а Люба все не могла уняться, словно ее медалью наградили. И народ как-то сам собой сгрудился вокруг нее, заплескались всякие необязательные разговоры… Похоже, что прежде незнакомые, полузнакомые парни и девушки охотно шли навстречу друг другу, желая познакомиться поближе.

А я под шумок удачно выскользнул из аудитории. Направился к лестнице. Захотелось побыть одному, поразмыслить…

Ага, как же.

— Товарищ корреспондент! — мелодичный голос сзади. — Популярных изданий!

Ну, понятно, кто может так выражаться. Небось долго шевелила мозгами, чтобы такую фразу придумать.

Я уже был на лестничной площадке, но пришлось остановиться и обернуться.

Лена смотрела на меня в упор со сложным выражением лица: стараясь быть одновременно и надменной, и саркастичной, и загадочной. Принцесса Греза!.. И видно было, что ее так и припекает знать, как этот изысканный флер влияет на меня.

Не дождетесь, барышня!

— Слушаю вас, — произнес я нейтрально.

— Так где мое письмо? Когда изволите вернуть?

Тоже, наверное, собирала эту тираду по всему словарному запасу.

— Теперь, наверное, никогда.

— Почему, хотелось бы знать?

— Застеклено в рамку и висит на стене как почетная грамота. Со временем передам в музей. Как образец изящной словесности. Да еще и с иллюстрациями.

Все это я говорил совершенно невозмутимо, однако тончайше давая понять, что такой вот у меня изощренный юмор.

Лена фыркнула:

— Очень остроумно!..

— Я тоже так думаю, — сказал я с издевательским бесстрастием.

Она помолчала. Флер начало сдувать, хотя хозяйка старалась держать его. Как можно равнодушнее спросила:

— Кстати! Кто эта вульгарная персона из моей группы? Которая так нагло лезет обниматься?

Я намеренно пропустил ядовитые эпитеты мимо ушей:

— Соседка по общежитию. Не вижу ничего плохого. Девушка такая… непосредственная.

Лена презрительно поджала губы и прищурилась:

— Дитя природы?..

— Человек искусства. Любовь.

— У кого любовь? — принцесса нахмурилась.

— У нее. Имя. Любовь Кирилловна Королева.

— О, Гос-споди!..

— А ты не слышала разве, когда билеты вручали?

— Ну, вот сейчас я буду слушать про всяких… — сварливо возгордилась красотка.

Я пожал плечами и сказал:

— Ладно, пойду. Ты со мной за компанию?

— Нет уж, я как-нибудь сама.

— Сама, так сама. Пока!

И я пошел вниз. У меня не было ни малейших сомнений, что Лена никуда от меня не денется, но крови попьет, конечно. Это надо принять как данность. Хочешь красивую женщину — будь готов к ее причудам. Не потому, что плохая, вредная или еще какая-то дрянная. Нет. Просто уж так устроен белый свет. Самой замечательной, самой расчудесной особе надо вести себя так, чтобы мужик где-то осатанел. Не так, чтобы уж очень, а вот на пол-шишечки годится. Есть в этом есть некий закон мироздания, необходимое напряжение для вселенской движухи. Чтобы галактики крутились так, как надо… Ну и если уж правду говорить, то с обратной, дамской стороны мужики тоже полудурки, которым невозможно объяснить самые элементарные для женской логики вещи. Почему, например, соль на кухне находится в банке с надписью «сахар». Как почему? Потому что бабушка сослепу насыпала пять лет назад, с тех пор так и стоит, все привыкли… Почему какая-нибудь Настя Мухина записана в телефонной книжке на букву С? Да потому что соседка по дому, из третьего подъезда — чего тут непонятного?.. Зачем надо обзываться «тупорылой», если сам дебил⁈

Размышляя подобным образом, я дошел до первого этажа, где внезапно наткнулся на редактора Столбова.

— О! — воскликнул он. — На ловца и зверь, извините за выражение… У тебя время есть?

— В общем, да.

— И отлично. Ну-ка, пошли ко мне!

И мы прошли в редакцию.

— Ну что, дебют свой видел?

— Видел, только прочесть не успел. Народ все расхватал, не досталось номера, — удачно сочинил я.

— Ну, это дело поправимое, — Андрей Степаныч хлопнул ладонью по пачке свежеотпечатанных. — Бери! Авторский экземпляр.

— Спасибо, — я взял газету.

— Садись. У меня к тебе серьезный разговор. Слушай!