Студент 2

Глава 17

По пути Витек еще слегка бубнил — как-то так царапнул его финт с покупкой ручки. Меня это в конце концов достало:

— Слушай, заслуженный посетитель барахолки! Ты бы раньше думал, чем жопиться над каждом шагу. Я уж, извини, привык, что из-за копейки у тебя запор может случиться на двое суток. И не захотел подвергать твой организм такому стрессу. А кто меня к этому приучил?.. Как говорится, догадайтесь с одного раза!

— Ну… — промямлил Витек, и больше контраргументов не нашлось. А я неожиданно обрел поддержку в лице Саши.

— Справедливо! — изрек он. — За тобой, Вить, такое водится. И фарцовка твоя, еще раз говорю, такая помойка… даже не она сама по себе, а людишки там такие крутятся… ну я не знаю просто. Как будто из говна их делали, а не из половых клеток!

Удивительное сравнение вызвало у меня улыбку и вопрос:

— Ну, Саня, ты сказал! Хоть в граните высекай. Похоже, был опыт встречи?

— Случалось. Мне-то ничего, а вот одного друга моего так надели на кукан, век не забудет! И не где-нибудь, а в городе-герое Москве…

И Саша рассказал историю самого классического «кидалова», практикуемого фарцовщиками Брежневской эпохи.

Он и его друг прошлым летом приехали в Москву. Только что дембельнулись и решили осчастливить собой Третий Рим. Развеяться, вдохнуть столичного воздуха, вкусить столичной жизни… Прибарахлиться. Заранее постарались разузнать у знающих людей места, где можно с рук приобрести фирменные вещи. Знатоки подсказали: бывшая «Труба», то есть Трубная площадь, перекресток Цветного бульвара и Бульварного кольца. Там трутся нелегалы-продавцы, то бишь, фарцовщики… И два лоха-провинциала, самонадеянно возомнившие себя рассудительными, предусмотрительными, прожженными деятелями, обладателями массивных капиталов, двинулись в Москву в плацкартном вагоне. Ну и, долго ли, коротко ли, очутились на Трубе…

Саша умудренно усмехнулся:

— Это сейчас я понимаю, что там чуть ли не самый низший уровень этой публики. Ну, а тогда…

А тогда они довольно быстро натолкнулись на лощеного, вежливого, элегантного молодого человека…

Саша малость раскипятился от воспоминаний:

— Ты знаешь, — обращался он ко мне, минуя Витьку, — ну вот ни за что не подумаешь! Ни в жизнь! Такой, знаешь, парень из солидной семьи. И ладно бы только шмотье на нем с иголочки, так еще и повадки… Сразу видать! Москва или Питер прямо на роже нарисованы. Минимум, Киев. И так прямо по-хорошему все, доброжелательно. Да, говорит, без вопросов, ребята! Давай, говорит, отойдем вон туда, в подъезд…

И в старом мрачном подъезде дореволюционного дома местный петиметр предъявил парням свежайшие, в хрустящей целлофановой оболочке джинсы. Все абсолютно фирменное, все упаковано с роскошным щегольством, и смотреть и трогать — одно удовольствие.

— Я-то с самого начала не собирался… — пояснил Саша. — А вот Юрка, друган мой — тот да. Как увидел марку, лейбл, да как все это стильно, круто, так аж затрясся. Ну и давай рядиться во всю ивановскую, а я, дурак, ему помогал!

Друг Юра, мысленно упиваясь своей житейской мудростью, до усрачки торговался с продавцом, в результате сбросив цену со ста рублей до девяноста. Мажор, наконец, согласился, взял деньги, отдал товар, и…

— И вот тут-то я в первый раз заподозрил неладное, — сказал Саша.

Получив два четвертных и четыре червонца, денди вдруг насторожился:

— Стоп, ребята! Слышите?

Гости столицы настороженно застыли, но ничего не услышали. Однако москвич зловеще покачал головой:

— Не-ет, что-то не то, я же чувствую… Облава может быть. Вот что! Смотрите: вон там черный ход, видите? Валите туда, и дворами на Неглинку. Там повернете вправо и шагайте спокойно, не спеша, будто гуляете. По итогу до Малого театра дойдете. А я вон туда, на Петровский… Ну все, расход! Быстро!

И только его и видели.

Подъезд старинного дома имел не меньше трех выходов в разные стороны. Может, и больше. Два наивных лопуха, таясь, невольно пригибаясь, закоулками шпионски прошмыгнули на Неглинку, а там выпрямились и пошли ровно, изо всех сил делая вид, что они просто так, прохожие…

— Ох, дебилы… — вздохнул Саша.

Короче говоря, совершив длинный крюк (остановились на частной квартире, вернее, комнате в коммуналке у пьющего старикана на Тишинке, то есть, на улице Красина, возле карандашной фабрики имени Сакко и Ванцетти), пришли домой, вскрыли шикарный пакет…

— И что нашли, как думаете?

— Одну штанину, — я усмехнулся.

— Ровно! — Саша ухмыльнулся тоже. — Вот точно, прям по ширинке распорото. Как по линейке! Там пол-жопы, тут пол-жопы. Это чтобы каждую половину по полной цене загнать. Сто процентов прибыли. И ведь когда в упаковке, ни за что не подумаешь! Штаны и штаны. И сама упаковка-то, ну натуральная, фабричная!..

Хозяин-старикан, с которым парни поделились бедой, аж плюнул с досады: «Ну куда поперлись, дурни⁈ Почему меня не спросили?..» На что дурни лишь виновато развели руками. А хозяин горячо, но запоздало пустился объяснять, куда надо было идти… да уже поздно. Ну и с горя, конечное дело, а дедухан за компанию, нажрались вдрызг.

— И знаешь, я все удивлялся и удивлялся: ну как же так они упаковали⁈ Ведь комар носа не подточит! Незаметно вообще, ноль! Год удивлялся, все никак не догонял. А после этой разгрузки… ну, помнишь?..

— Конечно.

— И удивляться перестал. Это же целая индустрия!..

— Какой разгрузки? — навострился Витька.

— Это неважно, — отмахнулся Саша. — Тебя не касается. Для тебя мораль такая: с огнем играешь! Лезешь в болото. Смотри, затянет… Тебе верно говорят: не будь скупердяем позорным! Не по-нашему это. Не по-русски, не по-советски. Ты ж комсомолец вроде как? И что, за копейку удавишься, что ли?

Витек обидчиво пробурухтел нечто, но я так понял, что и тут мы его не убедили. А во мне финал беседы неожиданно всколыхнул странную и даже вздорную мысль: а что можно приобрести на одну копейку? Ведь это же денежная единица… А! Так я уж это вспоминал, было дело!

В 1978 году в СССР одну копейку стоили:

— коробок спичек;

— стакан газированной воды без сиропа (с сиропом — 3 копейки);

— один кусок хлеба в столовой;

— газета «Пионерская правда»;

— тетрадка в 12 листов;

— простой карандаш.

Что еще?..

Тут мы как раз и подоспели к технопарку, и данный вопрос рассеялся, так как на проходной случилось неожиданное.

Старичок вахтер Петр Иванович, до сих пор не однажды нас видевший и пропускавший, вдруг вскочил, руками замахал:

— Эй, эй, ребяты! Студенты! Стой!..

— Что такое, Петр Иваныч? — удивился Саша.

— Стой, говорю. Вы же тут на практике?

— Типа того, — сказал я.

— Ага. Топайте-ка к заму. Он велел. Как, говорит, практиканты придут, пусть сразу ко мне.

— Это Рудаков?

— Он самый. Задача ясная?

— Яснее некуда, — отчеканил я. — Идем, ребята?

И мы прошли в кабинет замначальника технопарка Рудакова, который когда-то определил нас на склад к Козлову. Зам явно ожидал нас, и в ожидании что-то бегло писал на плохонькой бумажке.

— А, прибыли! — приветствовал он нас. — Входите. Садиться не предлагаю, поскольку разговор на минуту. Или меньше. У вас ведь два дня отработки осталось?..

— У меня три, — подал я голос и объяснил ситуацию с субботой. Зам понимающе кивнул головой.

— Понятно, — сказал он. — Ну так вот, у меня к вам хорошая новость. Будем считать, что вы потрудились с перевыполнением плана! Поэтому ваша трудовая вахта закончена. Оставшиеся дни идут в зачет уже сделанного. И твоя суббота, Родионов, тоже. Талоны ваши остаются у вас, можете пользоваться. Ну, вот где-то так… Свободны! Готовьтесь к началу учебы, за помощь спасибо!

И встав, он с чувством пожал нам всем руки, добавил, что можем мы отправляться в общагу, готовиться, приводить себя в порядок, отдыхать… ну и так далее.

Когда вышли из кабинета в коридор, я предложил:

— Слушайте, пацаны. Давайте я от всех схожу к Савельичу, спасибо ему скажу от всего нашего коллектива. Конечно, с пустыми руками оно как-то не совсем то, но сами понимаете, на рабочем месте нельзя…

— Да он и сам поймет, — рассудил Саша. — Мужик-то с головой. Дело говоришь, Василий! Сходи от нас от всех, так, мол, и так… А вообще когда-то надо будет ему организовать. Нормальный мужик! Ладно, Вась, ты иди, а я срочно в деканат. Наш вопрос надо решить, — он подмигнул, намекая на ручку в кармане. — Да и не только. Может, уже расписание готово на ближайшие дни.

— Какие предметы? — живо заинтересовался я.

— Вот и выясню. Витек, если хочешь, пошли со мной! За компанию.

— Да я… — замялся Витька, — не, Сань. Мне тут надо…

— Ну смотри, — в Сашиных глазах мелькнуло веселое озорство. — А я еще и насчет стипендии хотел уточнить.

— Чего уточнять? — Витька воспрянул.

— Да правда ли, что студент Ушаков лишен стипендии? За жлобство и развратные действия. Со студенткой Малининой Татьяной… Ее, кстати, тоже надо бы лишить!

…Мы с Сашей с удовольствием погоняли шуточки на эту тему. Витек сообразил, что надо бы поддержать юмор, тоже посмеялся. Но видно было, что он раздосадован:

— Ага, ага… Ну это точно, капнул кто-то! Любка, небось?.. Вот ведьма! Побежала уже, настучала…

— Ну при чем тут Любка? Общага как деревня, Витя! За один день слухом полнится. Да меньше, куда там! Хочешь-не хочешь, а все знаешь.

Наверняка Саша лукавил. Были у него источники информации. Я подумал, что он и про наше с Любой порево вполне осведомлен, но из своих соображений помалкивает. Ну и ладно.

На проходной расстались. Петру Иванычу я слегка соврал:

— Рудаков просил Савельичу записку передать, сбегаю быстро… — и вахтер без вопросов пропустил.

Козлова я застал в его тщедушном «офисе» за какими-то вычислениями, которые он, напялив толстые очки, выполнял на счетах — видать, ему это было привычнее, чем калькулятор или логарифмическая линейка. И щелкал деревянными шайбочками лихо, прямо артистически.

От лица всех нас троих я выразил завскладу истинное почтение, пожелал всего самого — и старика растрогал.

— Ну, спасибо, спасибо… И за работу тоже. Мы за эти дни такой порядок на складах навели! Да разве бы мы с Павловной справились вдвоем? Полгода бы возились. А тут за две недели! Ну да не прощаемся, вам же еще пять лет учиться, да глядишь, потом по ученой части пойдешь… Так что увидимся еще, поработаем!

— Буду рад, — искренне сказал я. — Кстати, Николай Савельич! Есть одна тема… Такой разговор по-товарищески, можно?

— По-товарищески на сухую не бывает… Ладно, ладно, шучу! Давай, что там у тебя?

И я без дипломатии зарядил примерно так: Николай Савельич, а вот ваш негатив к Беззубцеву — он только на той некрасивой истории со студенткой заквашен? Или вопрос глубже?..

Козлов долго смотрел на меня поверх очков. И ответил вопросом на вопрос:

— А ты чего вдруг вспомнил эту рухлядь сраную? Случилось чего?

— Да нет, — сказал я. — У меня просто тот наш разговор из головы не идет. Так сказать, чисто психологически.

— Это да, — с неожиданной серьезностью сказал завсклад. Отложил счеты. — У меня тоже тут психология…

И пояснил: вряд ли он сможет объяснить это, но к Беззубцеву он относится негативно. Вернее, этот негатив возник потому, что в профессоре Козлов необъяснимо чувствует странное внутреннее напряжение…

— Понимаешь? Вот вижу я его и прямо чую, прямо-таки сигнал включается во мне! Что он как-то всегда в напряжении, всегда настороже. Как будто всегда ждет какой-то опасности!

Разумеется, неглупый Савельич оговорился, что он ничем не может подтвердить свои слова. Но в правильности чутья не сомневается. В душе профессора Беззубцева давно и не переставая звучит сигнал тревоги. Он живет по струнке, все время озираясь, как летчик в воздушном бою. Как диверсант на территории враждебной стороны. Он приучил себя ждать какой-то подляны откуда угодно. Понимая, что лучше перебдеть, чем недобдеть. Жить в вечной оглядке.

— Понимаешь?.. — с напором повторил Козлов.

— Понимаю, — произнес я с глубокой интонацией. Николай Савельевич воззрился на меня с живым интересом: что, дескать, он там понимает?.. И я сказал, четко, раздельно артикулируя слова:

— Вы считаете, что это у него растет откуда-то из прошлого? Там, в этом прошлом, есть то, что он прячет. И чего никто не знает. Кто знал, того уж нет. По крайней мере, он на это надеется. Но панически боится, что вдруг это где-то прорвется. И станет известным. Так?

Савельич смотрел мне прямо в глаза. Потом медленно поднял толстый указательный палец, ткнул им в мою сторону:

— Вот! Вот ты и в самом деле понял, Родионов. И даже лучше меня. Ну что там! Ты уже студент, а я… По сути, пять классов! А дальше — война да коридоры.

— Ну, Николай Савельевич…

Он махнул рукой:

— Ладно, ладно. Сказал лучше, вот это точно. Я-то, может, соображаю не хуже, а сказать так не смогу. Ну, а коли мы с тобой два таких умных, и смекаем все как надо, то давай смекать дальше. Где у него может темень прятаться?..

— Во время войны?

— Вот! — вновь победно ткнул пальцем. — И я так же подумал. Ну, правду сказать, тут особо-то знатоком быть не надо. Это первое, что на ум приходит… Ну, а дальше полный туман наступает. Ну да и хрен с ним! Мне, по правде сказать, об этом думать и некогда, и неохота. Все равно, что навозную лепешку ковырять. Жизнь лучше нас с тобой все сделает. Прячь-не прячь, если что есть, наружу вылезет рано или поздно… Ладно, Родионов! Разговор потеха, а работа хлеб. Правильно говорю?

— Абсолютно.

— Ну и бывай на том. А случится время, заходи, буду рад видеть.

Я шел и думал, что для меня теперь раскопать прошлое Беззубцева — это и есть хлеб. Вцеплюсь в это как бультерьер, и я буду не я, если не найду правды!.. А в том, что я к ней движусь шаг за шагом, я не сомневался. Беседа с Козловым очень сильно укрепила меня в этой мысли. И вот предстоит встреча с Ларисой. Это еще один шаг, бесспорно. И шагнуть здесь надо с умом!

Я надеялся обдумать это как следует в общаге, благо время в запасе было… Но вот здесь-то как раз сработал второй закон диалектики: количество перешло в качество. В последние дни здание постепенно заполнялось возвращающимися с каникул студентами, а именно сегодня этот ручеек вдруг прорвал плотину, превратившись в бурный поток…

Еще на подходе я обратил внимание на толпу людей и машин у входа: и старшекурсники, и первокурсники с родителями… суета с заселением, получением матрасов, тумбочек и тому подобного барахла. Все пять этажей голосили, шумели, гремели, и я слегка напрягся, вполне логично предполагая, что сейчас меня может радостно приветствовать кто-нибудь, кто помнит Василия Родионова по вступительным экзаменам, а я, наоборот, его в упор не знаю.

Однако, обошлось. Я без затей проник в 407-ю, где обнаружил и Витьку, и загорело-лохматого, а вернее будет сказать, давно не мытого и не стираного Толика Бочкина, которому искренне обрадовался:

— О, Толян! Вы с Ромкой к нашему шалашу?

— Ишь ты, — иронически ответил Бочкин. — Смотри ты, какой Ленин в Разливе… Это вы скорее к нам в довесок!

— Как гарнир к котлетам?

— К бифштексам!..

Ну, так слово за слово, поострили, гарниры да бифштексы навели Витька на мысль о скором обеде.

— Кстати, не худо бы и пожрать! — воодушевился он. А утренний воспитательный процесс, видимо, оставил в нем душевный след, отчего он вдруг щедро и мужественно заявил:

— Слышь, Толян! У нас с Васькой талоны в технопарковскую столовку есть, так мы поделимся. Запросто! Да, Базилевс?

— Легко! — заверил я.

— Ха! Возражать не стану. Только сперва помыться хотя бы! С этого начать возвращение… в лоно цивилизации.

— А где Роман, кстати? — спросил я.

— Да по своим делам отлучился. К вечеру должен быть… Ладно, я в душ, а потом пойдем, пустим в расход ваши талоны, если предложение в силе.

— Конечно, — немедля ответил я, сдерживая улыбку. — Только предложение Витькино, значит, и талон его. Логично, Витек⁈