Странник

Глава 27

Брехт и Марго обыскали склон скалистой горы до самой ее вершины, прошли двести метров за автомобилями, тщательно прочесывая местность, однако никого не встретили, а только спугнули четырех ящериц и одного ястреба. Долина, находящаяся между двумя последними горными хребтами, была черной. От всей растительности остались только мокрые обгоревшие кусты вереска, а также обугленные скелеты карликовых дубов. Вероятно, несколько часов назад все дотла сгорело при пожаре — это, наконец, объясняло, почему никто не подъезжал с той стороны.

Кларенс Додд и Гарри Макхит ускорили разведывательную акцию, присоединившись к Марго и Брехту. Макхит спустился вниз и пошел по левой стороне склона к краю пропасти, где и убедился, что она спускается вертикально вниз на протяжении двухсот метров до самого скального выступа, а дальше находится крутой каменистый склон, поросший кустами.

Они не нашли ни одного револьвера мужчины в черной шляпе — они упали в пропасть или застряли между неровными скалами.

В двух автомобилях за скалой они нашли ключи, которые Брехт спрятал в карман. Поскольку уже темнело, Додд осветил салоны автомобилей фонариком и с регистрационных карточек, засунутых за руль, переписывал фамилии владельцев, раздумывая, не является ли один из них тем самым садистом, который убил Черную Делию. Наверняка мужчина в черной шляпе и двое его помощников ехали в этих автомашинах, когда с противоположной стороны показался красный «корвет» с девушкой за рулем и тогда… пожалуй, еще до дождя, когда вокруг пылал огонь, создавая истинно сатанинскую… нет, лучше об этом не думать!

Тем временем Хантер и Хиксон обернули тело девушки плащом Брехта и маленьким полотнищем брезента из фургончика. Они подняли труп метров на тридцать в гору и уложили в небольшую пещеру, которую нашел Макхит. К брезенту они прикололи небольшую записку, в которой написали обстоятельства смерти девушки. Записка была написана водостойкими чернилами из авторучки Додда. Вместо фамилии девушки они поставили знак вопроса, то же самое было проделано и после предполагаемого адреса девушки, списанного с регистрационной карточки автомобиля. Дылда провел короткое, странное богослужение, после чего начертил у себя на лбу странный, оканчивающийся петлей знак креста, похожий на египетский знак жизни.

Все сразу приободрились, хотя теперь, когда они уже не чувствовали страха и напряжение прошло, они поняли, что буквально падают от усталости и должны заночевать здесь. Они начали готовиться к отдыху: большинство, в том числе и оба раненые мужчины должны были спать в автобусе, поскольку было холодно, а перед рассветом могло похолодать еще больше. Хиксон опасался, не сдвинутся ли со склона скалы в случае нового землетрясения, но Брехт объяснил, что раз они не упали до сих пор, то уже не упадут, и добавил, что толчки, которые вызвало в течение первых часов гравитационное поле Странника, уже закончились.

Брехт решил, что два человека завернутся в одеяла, вооружатся карабинами и серым, странным пистолетом Марго и будут ночью нести стражу в небольшой нише между скалами, несколько ниже вершины склона и точно под скалой, блокирующей долину. Он заявил, что Додд и Макхит будут дежурить до полуночи, Хантер и Марго — с полуночи до половины третьего утра, а сам он и Рама Джоан — с половины третьего до рассвета. Хиксон со вторым карабином будет спать в автобусе на кресле водителя, а женщины, после того как сменятся с поста, — в фургончике вместе с Анной.

Ванда начала было насмехаться над этой идеей, но колкое замечание Брехта сразу же закрыло ей рот.

Они разожгли примус и вскипятили воду, чтобы приготовить кофе с молоком, и съели бутерброды с ореховым маслом и мармеладом.

Сначала Марго думала, что не сможет проглотить эти сладкие детские лакомства, но после первого же куска почувствовала такой голод, что уплела три бутерброда и выпила две чашки кофе с молоком. Она почувствовала себя радостно возбужденной, словно после выпивки, — перед ее глазами периодически возникал вид трех грабителей, сметенных со скалы выстрелом из ее пистолета. И от этого чувства она беззаботно говорила собравшимся все, что приходило ей в голову в данную минуту.

За автобусом она увидела Дылду и прямо спросила у него:

— Правда ли, что у вас две жены? Ида и Ванда — в самом деле две жены?

Дылда, нисколько не смущенный этим вопросом, склонил седую голову, ответив:

— Да, это правда. Согласно нашей вере, они обе мои жены, а я их кормилец. Эта связь дает нам много преимуществ. Я женился на Ванде из-за ее духовных достоинств. Теперь, конечно, со временем это все изменилось…

Нахмурившийся старый водитель услыхал ответы Дылды, что-то презрительно буркнул и повернулся к ним спиной.

— Что, завидуешь ему, дедушка? — дружелюбно, хотя и несколько злорадно, рассмеялась Марго.

Тигрица в третий раз накормила кошку и посмотрела на Пола презрительным взглядом. Потом, как он, впрочем, и ожидал, обдуманно человеческим жестом пожала своими красивыми фиолетово-зелеными плечами, более гибкими, нежели плечи теннисиста или индусской танцовщицы, и повернулась к пульту пищи. Через мгновение она подплыла к нему с сумкой в одной руке и двумя узкими трубками в другой. Зависнув над ним, Тигрица смерила его взглядом, словно в неожиданной неуверенности — впихнуть ли ему силой пищу в рот, или же ввести ее в вену, или через прямую кишку.

У Пола ужасно болели мышцы, горло горело от жажды, голова кружилась — впрочем, не столько от голода, сколько от избытка впечатлений. Однако больше всего его раздражали изменения в поведении Тигрицы. Когда Мяу ела, Тигрица танцевала. Это был прекрасный, быстрый, ритмичный танец — большая кошка делала пируэты, попеременно отталкиваясь от пола и потолка летательного аппарата. Одновременно кабину заполняла странная музыка, а загадочный свет мерно подрагивал.

Сейчас Пол осознал, что Тигрица от природы передвигается на кончиках пальцев, словно балерина, потому что она — существо пальцеходящее, а не стопоходящее. Он отметил, что ее стопа состоит из одних пальцев, а выше размещенная пятка является эквивалентом нижнего локтя в плече земных четвероногих.

Ее танец очаровал его до такой степени, что он забыл о боли и страхе.

Теперь красивая танцовщица снова была бесчувственной, бездушной, презирающей его медсестрой — что за отвратительная метаморфоза!

И несмотря на жажду, он с грустью покачал головой, пытаясь сжать запекшиеся губы. Пол нахмурил брови и серьезно посмотрел на нее, прося глазами о снисхождении, — он осознавал, что выглядит сейчас действительно, как связанная, с заткнутым ртом обезьяна, которая умоляет, чтобы ее освободили.

Тигрица улыбнулась, не размыкая губ, — он был уверен, что она снова издевательски подражает человеку — и продолжала внимательно к нему присматриваться.

Сейчас была ночь, так что он находился на корабле уже двенадцать часов, поскольку когда он последний раз видел Землю, то видел — у него не было никаких сомнений — Сан-Франциско, над которым опускалась ночь. Он видел черные пепелища, дома, опаленные дымом пожаров, погашенных проливными дождями, а также десятки судов у Золотых Ворот. Потом летающая тарелка наклонилась, и Пол увидел восходящего Странника с диском, напоминающим мандалу, — планету окружало асимметричное, сверкающее кольцо или же, как через мгновение понял Пол, то, что осталось от Луны.

Тигрица подвинулась ближе, зеленой лапой прикоснулась к запястью правой руки Пола, после чего снова отодвинулась. Пол с огромным удивлением почувствовал, что рука у него свободна. Он пошевелил пальцами, согнул их, а затем выпрямил ладонь, ощущая при этом не такую сильную боль, как ожидал, и уже хотел поднять руку ко рту, когда неожиданно остановился.

Если он прикоснется к губам, она может превратно понять этот жест и немедленно запихнет ему в рот трубку.

Поэтому он прикоснулся ко лбу, потом плавным движением опустил руку ко рту и указал на ее остроконечные уши.

— Хочешь поговорить, да? — спросила Тигрица. — Обезьяна и кот — большой разговор?

Она медленно покачала головой.

— Нет! Ты будешь визжать и упрашивать. Один вопрос, десять, пять тысяч! Я хорошо знаю обезьян!

Пол потерял надежду. Одновременно им овладела ни на чем не основанная уверенность, что, если бы Тигрица хотела, она смогла бы говорить совершенно правильно, однако не хочет. Так же порой ведет себя обычный человек, который мог бы говорить совершенно правильно на любом чужом языке, но однако в его речи проскальзывает определенный акцент, определенные грамматические структуры, которыми он пользовался, когда начинал учить данный язык, только для того чтобы подчеркнуть этим свою обособленность и выразить свое критическое отношение к языковым уродствам чужого языка.

— Я скажу, — произнесла Тигрица, идя на компромисс.

После этого она в темпе стенографистки, зачитывающей протокол судебного заседания монотонным голосом, словно все это ей надоело, сказала:

— Я высшая галактическая цивилизация. Читаю мысли, передаю мысли, странствую в подпространстве, живу вечность, если захочу, могу взрывать звезды. Не веришь? Слушай внимательно, обезьяна! Растения поглощают неорганические субстанции. Животные едят эти растения, и они выше растений. Коты едят этих животных — и они выше всех! Обезьяны же едят все — и это мерзость!

Странник путешествует в подпространстве, — продолжала Тигрица. — А для этого ему необходимо много топлива, много материи для его конверторов. Ваша Луна вполне подходит для этого. Разрушить ее, превратить в порошок, высосать всю ее массу до остатка. Наполнить этой материей резервуары, и снова в путь! А вы, обезьяны, излишне боитесь и горячитесь!

Когда она умолкла, Пол в течение долгих пяти секунд кипел от злости. Кипел от того, что это существо так бездушно все упрощает. Через мгновение он, однако, осознал, что с этим ничего нельзя поделать. Он медленно втянул в себя воздух, стараясь успокоиться. Подняв руку, он прижал ладонь к лицу и тут же быстро отвел ее в сторону, словно хотел сказать:. «Долой кляп».

Ему пришло в голову, что, коль скоро эта кошка читает его мысли, нет смысла играть с ней в жестикуляцию, но тут же, почти сразу понял, что все это для нее всего лишь забава. Коты любят играть с беспомощными слабыми существами, Тигрица не составляла исключения.

Она подтвердила его предположение, когда с улыбкой медленно покачала головой. Она сморщила верхнюю губу, и острые кончики усов сомкнулись у нее под носом, создав маленький кружок.

Пол решил попробовать еще раз. Он повторил движение, означающее «долой кляп», но тут же опять поднес руку ко рту, словно держал в ней стакан, и наклонил ее, делая вид, что пьет. Наконец, он приложил к губам указательный палец.

Звездообразные зрачки Тигрицы сузились до двух точек, когда она посмотрела Полу в глаза.

— Я дам тебе пить, но ты не будешь разговаривать! Ни одно слово, да?

Пол торжественно кивнул головой.

Кошка достала из сумки белую пластиковую бутылку, примерно в четверть литра, и поднесла ее ко рту человека.

— Я осторожно нажму, а ты соси, — сказала она и верхом другой лапы погладила его по щеке и подбородку.

Одеревенение прошло, и одновременно с этим холодное дуновение принесло облегчение его запекшимся губам. Жидкость, похожая на молоко, сильно пахла мускусом. Пол на мгновение задумался, кошачье ли это молоко, или синтетическое и годится ли оно для питья человеку, но тут же вынужден был признать, что не остается ничего, как только доверять Тигрице.

Когда первая жажда была утолена, он инстинктивно потянул руку к бутылке. Кошка не оттолкнула его руку и не сразу отняла свою, так что в течение нескольких секунд Пол чувствовал рядом со своими пальцами подушечки ее лапы, мягкие как бархат, шелковистый мех, а также изогнутый, спрятанный твердый коготь. Через мгновение Тигрица убрала лапу, проговорив при этом:

— Осторожно… будь…

Когда он выпил все молоко, то протянул кошке пустую бутылку и собрался было уже поблагодарить ее, но прежде чем он это сделал, Тигрица легонько ударила его лапой по губам, снова засовывая мнимый кляп ему в рот.

Пол мрачно подумал, является ли этот кляп только самовнушением, или же это какая-то неощутимая пленка, а может быть, это нечто совершенно иное. Но тут его разум окутался какой-то дымкой, мысли медленно закружились. Он старался сфокусироваться, пытался осмыслить их, но все было тщетно. О, боже! Неужели он так устал или она дала ему какие-то снотворные средства?

Но на этот вопрос оказалось уже очень трудно ответить, так как умственные способности были ему уже не подвластны.

Засыпая, он отметил, что невидимое солнце, окружающее его, медленно угасает, погружая кабину во мрак. Сквозь сон он почувствовал, что пушистая лапа Тигрицы освобождает от пут его руки и ноги, оставляя невидимый узел только на правой ноге.

Пол свернулся клубком, словно эмбрион во чреве матери, и погрузился в глубокий сон. Последнее, что он услышал, был безразличный голос Тигрицы:

— Спокойной ночи, обезьяна.