Странник

Глава 1

Рассказы о катастрофах и сверхъестественных явлениях начинаются обычно с появления в ромбе окна лица, освещенного светом Луны, с чтения старых рукописей, испещренных поблекшими письменами или с раздающегося в вересковых пустошах собачьего воя. Эта история, однако, началась с лунного затмения и с четырех новых глянцевых астрономических фотографий, каждая из которых запечатлела звездные поля и планетарный объект. Только вот что-то странное случилось со звездами.

В тот момент, когда наступило затмение, прошло всего семь дней со времени проявления первой фотографии. Она была сделана с помощью телескопа, находившегося на искусственном спутнике, а остальные — на обсерваториях, расположенных далеко друг от друга. Эти фотографии, выгравированные на бумаге руны чистейшего знания, являлись прямой противоположностью всяческих суеверий, но, однако, они вызвали непонятное беспокойство молодого ученого, который первым их увидел.

На первой фотографии он видел черные точки, которые и должны были быть на ней, но вместе с тем он видел и нечеткие черные зигзаги непонятного происхождения. Его охватило туманное ощущение нереальности и суеверного ужаса, приближающее его на мгновение к пещерным людям, почитателям Сатаны и людям средневековья, испытывающим страх перед ведьмами.

Все четыре фотографии, признанные документами наивысшего значения, достигли Лос-Анджелеса и попали в Командование Лунного Проекта при американских силах космических полетов — центр исследований Луны. Эти исследования едва ли могли сравниться с выполненными советской стороной и не шли ни в какое сравнение с советскими исследованиями Марса. Поэтому Командование Американского Лунного Проекта охватило беспокойство и даже страх, хотя (как всегда, когда ученые сталкиваются с кажущимися сверхъестественными делами) от него пытались отделаться ироническим смехом, одновременно давая свободу буйному воображению.

Эти четыре фотографии, вернее, не сами фотографии, а те явления, которые они запечатлели, оказали влияние на каждое земное существо, на каждый атом нашей планеты. Они оставили глубокие борозды в душе каждого человека.

Из-за них тысячи людей утратили разум, а миллионы — жизнь. Они оказали свое влияние и на Луну.

Так что мы можем начать рассказ с чего угодно — с Вольфа Лонера, находящегося посередине Атлантического океана, с Фрица Шера, проживающего в Германии, с Ричарда Хиллери — в Соммерсете, с Араба Джонса, курящего самокрутку в Гарлеме, с Барбары Кац, крадущейся в черном комбинезоне по газону в Палм Бич. С Салли Харрис, ищущей сильных ощущений в Нью-Йорке, с Рудольфа Брехта, продающего рояль в Лос-Анджелесе, с Чарли Фулби, читающего лекцию о летающих тарелках, с генерала Спайка Стивенса, исполняющего обязанности шефа в американских силах космических полетов. С Рамы Джоан Хантингтон, интерпретирующей буддизм, с Багонга Бунга в Южно-Корейском море, с Дона Мерриама на Американской Лунной базе… и даже с Тиграна Бирюзова, находящегося на орбите вокруг Марса.

Мы могли бы также начать с Тигрицы или с Мяу, с Рагнарока или с президента Соединенных Штатов.

Но поскольку не они находились ближе всех к первому центру беспокойства под Лос-Анджелесом и поскольку были и другие люди, позже сыгравшие в этой истории решающую роль, то мы начнем с Пола Хегболта, пресс-атташе Лунного Проекта и с Марго Гельхорн, невесты одного из четырех молодых американцев, которые полетели к Луне для обслуживания Лунной базы. Начнем также с принадлежащей Марго кошке Мяу, которую ожидало очень странное путешествие, с четырех фотографий, хотя в то время они еще были строго охраняемой государственной тайной и одновременно загадкой, но еще не вестником несчастий. И с Луны, которая должна была погрузиться в поблескивающий мрак затмения.

Выходя на улицу, Марго Гельхорн подняла глаза на гордо сияющую в небе Луну. Земной спутник выглядел словно пупырчатый мраморный баскетбольный мяч. Его светло-золотой оттенок идеально подходил к этому спокойному вечеру, столь редкому для западного побережья.

— А вот и эта старая девка Селена! — крикнула Марго.

Пол Хегболт появился в двери и неуверенно рассмеялся.

— Ты совершенно серьезно относишься к Селене, как к сопернице, — заметил он.

— К дьяволу соперницу, это еще не все. Ведь она забрала у меня Дона, — решительно ответила девушка. — Она загипнотизировала даже Мяу.

Марго осторожно погладила спокойно лежащую у нее на руке серую кошку, в зеленых глазах которой, словно две слегка испачканные жемчужины, отражалась Луна. И опять посмотрела на небо.

Пол тоже взглянул на Луну, вернее, на точку у ее верхнего края, над затемненным пятном Моря Дождей. Он не мог, конечно, увидеть кратер Платона с американской Лунной базой, но знал, что кратер должен обязательно находиться в поле зрения.

Марго с горечью добавила:

— Достаточно уже того, что я должна постоянно смотреть на это отвратительное кладбище, зная, что Дон находится там, предоставленный всем опасностям, которые могут найтись в этой ужасной пустыне. Но теперь, когда вдобавок ко всему появились еще и эти фотографии…

— Марго! — ужаснулся Пол, инстинктивно оглядываясь. — Это государственная тайна. Мы не должны говорить об этом. Во всяком случае, здесь!

— Из-за этого Лунного Проекта ты уже боишься собственной тени! Ведь ты мне почти ничего не сказал…

— Я вообще ничего не должен был тебе говорить!

— Тогда о чем мы должны с тобой разговаривать?

Пол вздохнул.

— Послушай, — произнес он. — Я думал, что мы посмотрим затмение, или, может быть, прокатимся…

— Ой-ой, я совсем забыла о затмении! Луна, пожалуй, стала темнее. Оно уже началось?

— Похоже, — ответил Пол. — Впрочем…

— Что будет теперь с Доном? — перебила она его.

— Ничего особенного. Некоторое время там будет темна Вот, пожалуй, и все. Да, еще температура вокруг Лунной базы понизится на двести — двести пятьдесят градусов:

— Ледяное дуновение с седьмого круга ада, а он говорит — вот и все!

— Это не так страшно, как кажется. Видишь ли, днем температура достигает каких-то ста пятидесяти градусов, — начал объяснение Пол.

— Ледяные сибирские ветры в соединении с ужасной жарищей — это для тебя мелочи? А когда я подумаю об этом втором, неизвестном ужасе, надвигающемся из космоса на Луну.

— Перестань! Сейчас же перестань! — улыбка исчезла с лица Пола. — У тебя разыгралось воображение.

— Воображение? Ведь ты сам говорил о тех четырех астрофотографиях, на которых было видно.

— Я ничего тебе не говорил — во всяком случае, ничего такого, что нельзя было бы превратно понять. Нет, Марго. Я не хочу даже думать об этом. И не хочу слушать подобный бред от такой хорошенькой женщины. Пойдем в дом.

— В дом? Когда Дон на Луне? Я буду смотреть на затмение до конца!

— В таком случае, — спокойно предложил Пол, — лучше возьми что-то более теплое, чем эта куртка. Теперь тепло, но ночи в Калифорнии изменчивы.

— А ночи на Луне — нет? Подержи Мяу.

— Зачем? Если ты думаешь, что я возьму кошку в автомобиль…

— Затем, что мне чересчур жарко в этой куртке! На, возьми, и отдай мне Мяу. А почему ты не хочешь, чтобы она поехала с нами? Кот — это тоже человек. Правда, Мяу?

— Нет. Это только красивое животное.

— Не нет, а да. Даже твой великий Хайнлайн, бог Хайнлайн, признает, что коты — это граждане, хоть и второго сорта, но ничем не хуже, скажем, бушменов или феллахов.

— Меня не волнует эта теория, Марго. Попросту у меня нет намерения везти в машине перепуганную кошку.

— Мяу не перепуганная. Она очень хорошо воспитанная барышня.

— А барышень характеризует спокойствие? Посмотри на себя.

— Так ты не возьмешь ее?

— Нет.

Луна, находящаяся на расстоянии каких-то четырехсот тысяч километров от Земли, медленно входила в тень планеты и постепенно изменяла цвет с бледно-золотого на светло-коричневый. Солнце, Земля и Луна выстраивались в одну линию. Это было обычное рядовое затмение Луны, случавшееся уже, наверное, не один миллиард раз. Действительно, ничего особенного, но, однако, из-под уютной перины земной атмосферы по эту сторону Земли, где воцарилась ночь, сотни тысяч людей наблюдали это зрелище.

Почти все другие планеты находились с противоположной стороны Солнца — далеко, словно люди, спрятанные в дальнем конце огромного дома.

Звезды сверкали в темноте, словно холодные бездомные глаза или же сияющие светом окна на противоположном берегу океана.

Земля и Луна сейчас были подобны одинокой паре, греющейся у солнечного костра среди темного леса, простирающегося на тридцать два биллиона километров. Ужасающее одиночество, особенно если учесть, что что-то неведомое движется по лесу, подкрадываясь все ближе и ближе к костру, раздвигает черные ветви космического пространства и заставляет звезды неустойчиво мерцать и вибрировать.

Далеко, в Северной Атлантике, капли морской воды упали на лицо Вольфа Лонера, вырвав его из плена кошмарного сна в самое подходящее время, чтобы высоко на западе через последний рваный просвет между черными тучами он смог увидеть медный щит Луны. Вольф знал, что это из-за затмения Луна как бы прикрыта пеленой дыма, но он все еще был во власти сна, и ему показалось, что она взывает о помощи из горящего дома — Диана в опасности? Однако черные волны и сильный ветер, надувший паруса, через мгновение размыли и стерли из его сознания эту беспокойную картину.

— Психическое равновесие — это ритм, — сказал Лонер сам себе. В радиусе слышимости его голоса не было не единой живой души и, собственно, в радиусе трехсот двадцати километров тоже, поскольку согласно его расчетам именно такое расстояние отделяло его от Бостона в этом одиноком плавании с востока на запад, начатого в Бристоле.

Он проверил трос между гротом и рулем, который удерживал семиметровую яхту на нужном курсе, а затем спиной вперед вполз в кабину, не более широкую, чем гроб, чтобы в ее тепле еще немного вздремнуть.

В пяти тысячах километров к югу от яхты Лонера, «Принц Чарльз» — роскошное трансатлантическое судно с атомными двигателями — следовало, словно плавающий скальный массив, сквозь невидимый туман накладывающихся друг на друга радиоволн по направлению к Джорджтауну в Райане и дальше, к Антильским островам. Под погруженным в темноту куполом несколько пожилых людей, зевающих по причине позднего времени, наблюдали начавшееся затмение. Из центрального танцевального зала доносились приглушенные раскаты неоджазового произведения по мотивам Рихарда Вагнера. Капитан Ситвайз в это время с тревогой подсчитывал по списку пассажиров количество присутствующих на корабле известных бразильских фашистов, из этих молодых и непредсказуемых, отмечая про себя, что, наверное, где-то опять ожидается революция.

Скрытая в тени огромного дерева в развлекательном районе Кони-Айленд, худенькая Салли Харрис держала руки на шее под торчащими, постоянно наэлектризованными волосами и, улыбаясь, терпеливо ожидала, пока Джейк Лешер пытался расстегнуть у нее на спине черное элегантное платьице.

— Веселого развлечения, — сказала она, — но помни, что мы должны успеть в парк, чтобы увидеть затмение со всех десяти вершин.

— О, зачем нам пялиться на эту Луну? Это скучно, ужасно скучно, поверь мне, — заявил ее приятель, несколько запыхавшийся. — Сал, где, к черту, эти застежки и крючки?

— На дне сундука твоей бабушки, — проинформировала его девушка. Она зацепила декольте своими выкрашенными в серебряный цвет ноготками и рванула вниз.

— Магнитное устройство находится на носу, а не на корме, ты, сухопутная крыса, — засмеялась Салли и лихо повела плечами. — Видишь?

— Боже! — вскричал Джейк. — Совсем как свежие, горячие булочки! Ох…

— Поиграйся, — ноздри девушки слегка расширились, — но помни, что ты обещал взять меня на горную железную дорогу. И будь добр, осторожнее обходись с моим макияжем.

Пытаясь сквозь гущу черных туч над Никарагуа увидеть металлически блестящую поверхность озера Манагуа, дон Гильермо Уолкер, сидя в самолете, пришел к заключению, что бомбардировка цитадели «Эль президенте» во время затмения была чисто театральной идеей, отчаянной импровизацией, такой же абсурдной, как и та, которая в третьем акте «Алжирского решения» заставляла главную героиню Джейн обнаженной предстать перед зрителями, что, однако, не спасало пьесу от полного провала.

Оказалось, что во время затмения вовсе не наступает полный мрак, и три истребителя «Эль президенте» в течение нескольких секунд могут превратить в решето эту старую колымагу, высокопарно именуемую боевым самолетом, положив тем самым конец Революции Наилучших или, по крайней мере, прервав участие в этом предприятии дона Гильермо Уолкера, потомка и продолжателя традиций известного в Никарагуа середины девятнадцатого века корсара Вильяма Уолкера.

Даже если бы ему удалось выпрыгнуть из подобного самолета с парашютом, его все равно схватили бы. Дон Гильермо точно знал, что не сможет стоически выдержать обработку электрической дубинкой, предназначенной для того, чтобы подгонять скот. Да он будет вопить, как трехлетний ребенок!

Слишком светло, слишком светло!

— Ты, жалкий актеришка! — крикнул дон Гильермо упрямо светящему месяцу. — Не можешь никак сойти со сцены!

В трех тысячах километрах от Вольфа Лонера и окружающих его черных туч, недалеко от темных силуэтов электростанции в Северне, использующей энергию приливов, поэт Дэй Дэвис, вдребезги пьяный, махал рукой закопченной Луне, желая ей спокойной ночи. Первые лучи рассвета гасили на небе звезды.

— Приятных снов, Золушка! — закричал Дэй. — Умой лицо и иди спать, но завтра ты обязательно должна вернуться!

Совершенно трезвый Ричард Хиллери, болезненный английский прозаик, с едкостью заметил по этому поводу:

— Ты так это говоришь, Дэй, словно боишься, что она уже не вернется.

— Все может случиться, мой Рикки, — зловеще ответил Дэй. — Мы очень мало знаем о Луне.

— Ты слишком много о ней думаешь, — отрезал Ричард. — Постоянно читаешь научно-фантастические романы. Блевать хочется!

— Да, научно-фантастическая литература для меня как еда и питье, ну, по крайней мере, как еда. Блевать хочется? Наверное, ты вспомнил дракона из «Королевы пророчиц» и вообразил, как он сначала отплевывает книги, ненавидимые Спенсером, а затем собрания сочинений Г.-Дж. Уэллса, Артура Кларка и Эдгара Райса Берроуза.

— Научно-фантастическая литература ничего не стоит, так же, как и все формы искусства, которые занимаются скорее явлениями, чем людьми, — заявил Ричард. — Ты, Дэй, должен об этом знать. Ведь уэлльсцы доброжелательны и сердечны.

— Нет. Они бесчувственны, как деревья, — с гордостью произнес поэт. — Они бесчувственны, как эта Луна, которая имеет для нашей планеты гораздо большее значение, чем то, что вы когда-нибудь в состоянии оценить, вы, сентиментальные еретики, потомки саксов и норманнов, пьяницы, похрапывающие в забегаловках, дегенеративные и обладающие манией гуманитаризма!

Жестом руки он указал на здание электростанции.

— Энергия прямо от Моны!

— Дэвид, — не выдержал наконец прозаик. — Ты ведь прекрасно знаешь, что это чудо построено только для того, чтобы заткнуть рот таким людям, как я, возражающим — из-за опасения перед бомбой — против всякого применения атомной энергии. И я прошу тебя — не называй Луну Моной, это народная этимология. Мона — это уэлльский остров, иначе Энглси, но нет уэлльской Луны!

Дэй пожал плечами и продолжал смотреть на бледную заходящую Луну.

— Мона — хорошее имя, а это самое главное. Вся цивилизация — только соска, которой затыкают рот младенцу, называемому человечеством. А кроме этого, — добавил он, насмешливо улыбаясь, — ведь на Луне есть люди.

— Да, — холодно согласился Хиллери, — четверо американцев и черт знает сколько русских. Прежде чем мы начнем транжирить миллиарды на космические путешествия, мы должны ликвидировать на старушке Земле нищету и страдания.

— Но тем не менее на Моне есть люди, стремящиеся к звездам.

— Да, четверо американцев. Ну и что? У меня больше уважения к этому Лонеру из Новой Англии, который в прошлом месяце вышел из Бристоля на лодке, чем ко всем этим звездным мальчикам. Он, по крайней мере, не утверждает, что от успеха его экспедиции зависят судьбы мира.

Дэй, все еще глядя на запад, оскалил зубы.

— Черт с ним, с Лонером, этим бессмысленным анахронизмом! Он, вероятно, давно утонул, и тело его сожрали рыбы. Но американцы пишут прекрасные научно-фантастические книги и строят космические корабли не намного хуже советских. Спокойной ночи, любимая Мона! Вернись с грязным личиком, но вернись обязательно!