Страна Незаходящего Солнца. Том I

Глава VI

Немецкая подлодка U-234находилась в дальнем плавании. Сейчас она шла на перископной глубине, около пятнадцати метров. Она отплыла из порта в Норвегии еще 16 апреля 1945, но вот уже почти месяц находилась в пути, пересекла половину мира через южную оконечность Америки, где необходимости скрываться уже практически не осталось — на континенте находились в основном нейтральные, или вступившие в войну исключительно формально государства, а в «неистовых пятидесятых», холодных широтах с сильнейшим ветром, было практически невозможно встретить другое судно. На борту подлодки было очень много реально стратегически важных вещей. Здесь располагалась многочисленная техническая документация, уникальные электрические торпеды, два разобранных реактивных истребителя Me.262, первая и единственная управляемая авиабомба в мире Henschel Hs.293, всевозможная «мелочевка» по здешним меркам в лице латуни, оптического стекла, ртути и свинца, многочисленных вооружений и инструментов и, наверное, самое важное. Свинцовые ящики с маркировкой U-235.Оксид урана. 560 килограмм. Скоро он должен был попасть в Японскую Империю.Подлодкой командовал капитан-лейтенант Кригсмарине, Иоган-Генрих Фелер, но кроме него на борту было очень много важных людей. Генерал люфтваффе Ульрих Кесслер, немецкий атташе для Японии, которому предстояло возглавить немецкие военно-воздушные силы расположенные в Токио; Хайнц Шлике, спец по радарам и зарождающейся радиоэлектронной борьбе; Август Брингевальд, очень значимый человек, специализировавшийся на реактивной авиации и много что смысливший в перевозимых сейчас «Мессершмиттах»; некоторые другие эксперты и два японских офицера, возвращавшихся таким путем на Родину с обучения в Германии — Хидэо Томонага и Гэндзо Сэйи. Они уже более двух лет перенимали опыт действий своих европейских союзников и могли многое передать своему непосредственному начальству в Токио. Подлодка буквально представляли из себя ковчег Гитлера, в котором шло самое главное наследие уже погибшего фюрера, переданное им более крепким и несгибаемым союзникам, нежели оказался сам Великогерманский Рейх. Здесь были одни из важнейших людей и уникальные материалы, многие из которых найти больше уже нигде и никогда не предоставлялось возможным. Все эти люди находились буквально в информационном вакууме. Подводники иногда шутили, что в дальних рейдах можно и конец войны «проспать», не зная о нем еще очень долго, но они и предположить не могли, что именно это сейчас и сделали. Вот уже два дня как вооруженные силы Третьего Рейха не существовали. Их подлодка сейчас была буквально пережитком прошлого, а они сами являлись не более чем гражданами бывшей Германии, незаконно напялившими военную форму и знаки различия несуществующей армии. Если бы они хоть кого-то убили или потопили в этом походе, это бы уже было не актом боевых действий, а военным преступлением и по совместительству террористическим актом против вооруженных сил другого государства — уже неважно какого, ни одно из ныне существующих с Германией не воевало.Хидэо Томонага спокойно пил чай находясь в радиорубке. Сегодня была его очередь наряда по радиорубке, в который японцы имели право не ходить, так как знали немецкий язык хуже остальных, но, стремясь не посрамить честь своих самурайских родов, демонстрировали, что два года жизни и обучения в Германии все таки способны заставить даже азиата, привыкшего к иероглифам, понимать европейский язык. Старший лейтенант Томонага слушал радио. Там не было ничего. Ну да, еще бы что-то было на коротких волнах. Лишь иногда проскакивали какие-то размытые разговоры на непонятном языке — по словам одного из офицеров, испанские, потому что в близлежащей Южной Америке на нем говорили почти во всех странах, кроме Бразилии и ряда колониальных территорий. Слушать непонятную аргентинскую, а может, чилийскую или перуанскую пропаганду у японца желания не было. Больше старший лейтенант Томонага не слушал радио. Он остался в тишине. Был слышен лишь белый шум, доносящийся из многочисленной аппаратуры и приёмников. От скуки он засмотрелся на деревянную приблуду с большим колесиком. Аппарат Морзе. Вот именно по этой штуковине он должен был получать сообщения, которых не было уже довольно давно. Оно должно было регулярно «стучать» хоть какие-то сигналы, но в этот момент активизировался лишь тот самый радиоприемник на коротких волнах. «Мысли материальны»?Лейтенант почти инстинктивно схватил лежавший на краю стола карандаш и начал строчить услышанные знаки в свободную строчку лежавшей перед ним дежурной бумажки, как раз для подобных случаев. Сообщение было каким-то слишком длинным, он даже вспотел, стенографируя его, но оно и не думало кончаться. Передача заняла, кажется, около пяти минут, прежде чем все наконец утихло. Вместо строчки, им было исписана почти половина листа. Томонага приступил к расшифровке, но это не заняло много времени. Потому что ничего не получалось. Знаки едва сходились с разносортными немецкими буквами, текст получался похож на набор согласных и повторяющихся элементов, бессмысленных аббревиатур или, как будто, он был набран на телеграфном ключе абсолютно случайно, во время шторма. Может, сообщение было от врага, и послано на английской кодировке? Тогда бы оно было по большей части похоже на немецкое, просто лишено смысла. Но на каком языке могло быть послано вот это вот, состоявшее из «jsmmaprppkq» и подобного? Такое чувство, что далеко не на человеческом. Томонага почти сдался, вспоминая, кто еще мог бы послать им это, но, к счастью, в коридоре проходил Сэйи.—Эй, Гэндзо, сильно занят?—Да так-то не занят. А что, надо что-то сделать?—Да типа того… По кодировке вот непонятное что-то—Хах, так ты сегодня в наряде здесь, а не я. Дай посмотреть хоть, что у тебя там непонятное-то такое? - Сэйи прошел в рубку через низкий дверной проем и приблизился к столу, Томонага ткнул ему пальцем в бумажку с записанным им кодом.—Вот это вообще что? Не дешифруется же вообще, какая-то белиберда выходит. По немецкой таблице выдает какие-то буквы случайные, повторяются все время или просто бессмыслица. Причем я даже понять не могу, кто прислал! По радио передали.—Хм-хм… Ну так, раз по радио, наверное какая-нибудь фигня местная. Может это испанцы что-то друг другу пересылают. Думаешь, нам это важно?—Да ну, испанцы. Это коротковолновые частоты, они через полмира бьют. Испанцам бы и покороче хватило.—Ну да… Странные у тебя тут закорючки, конечно. Действительно какие-то случайные буквы. Подожди, а штаб-то тут причем?—Что? Какой штаб?Сэйи резко ткнул пальцем в начало текста. Проведя им под тремя такими отдельно взятыми символами из точек и тире он резюмировал:— «Штаб» по японской кодировке. Ты должен помнить это, так начинались многие не особо срочные послания, когда мы служили в Желтом море. Это же наша, японская кодировка, а никакая не немецкая и испанская.У тебя хоть осталась легенда к ней? —Конечно осталась, наша страна превыше всего, в конце концов! - Томонага порылся в тумбе и достал оттуда пожелтевшую пыльную бумажку, на которую неаккуратно подул. Это была японская диаграмма для кодировки и декодировки азбуки Морзе и японского языка. Рядом с незамысловатыми кодами находились простые и геометрически выверенные иероглифы хираганы. По ним все сразу стало успешно складываться в слова.«Штаб Императорского Флота Японии для старших лейтенантов Хидэо Томонаги и Гэндзо Сейи, находящихся на борту U-234 – Война в Европе завершена, но Империя продолжает сопротивление. Приказываю вам ни в коем случаи не допустить капитуляции подводной лодки и перехвата врагом перевозимого груза. Все должно быть в целости и сохранности доставлено в порт Инчхон в генерал-губернаторстве Корея. Приказ передается от военного министра Кантаро Судзуки и министра флота Мацумасы Ёная.10 мая 2605 года от основания Японии.»Офицеры молча смотрели на письмо. Это было очень сюрреалистично. Может, им просто снилось? Вроде нет. «Война в Европе завершена» - неужели ставший столь близким для них за последние годы Третий Рейх окончательно сгорел в пожаре мировой войны? А как же армия Венка? Почему Гитлер допустил капитуляцию? Где вообще сегодня, 14 мая, находится фюрер? Готов ли капитан подлодки к продолжению борьбы? Что ждет их дальше?Бесконечные мысли крутились в их головах, взаимозаменяясь в доли секунды и не получая никаких рациональных ответов. Может, это вообще подставное сообщение от англоамериканцев? Тогда почему по японски на немецкую подлодку? Нет, это точно было из настоящего штаба Императорского Флота.—Слушай… Почему Кантаро Судзуки? Министр же Куниаки Коисо.—Нет. Ты не слышал из последних новостей, когда мы отплывали? В газете упомянули, что в Японии поменялся премьер-министр. Немцы бы точно не стали просто так обманывать нас. Скажи, мы должны передать это капитану?—С чего ему? Скорее не надо. Немцы не те люди, они могут реально решить сдаться. Это информация для нас. У нас есть приказ. Будь готов даже убить наших нынешних сослуживцев, если это потребуется, чтобы избежать капитуляции лодки.—Хидэо, зачем такие радикальные варианты и слова?—Чтобы мы не забыли, где находимся. Боги благоволят нам, если среди здешних офицеров есть хоть кто-то, для кого бумажка с подписью о капитуляции не является поводом прекращать сопротивление. Не говори никому об этом. Тебя сменят через час, верно?—Да, вместо меня заступает боцман Рихтенгден.—Тогда ничего ему не говори об этом. Телеграмму забери себе. Я скоро попытаюсь узнать, осведомлено ли командование судна.Слушай, скажи мне…—Да? Что сказать?— ...Ты точно уверен в своей решимости до конца идти тем путем, которым нам приказали? Если что-то пойдет не так, нас или убьют здесь, или вообще попытаются сдать в плен гайдзинам. Готов ли ты к такому риску?—Приказы не обсуждаются. Я готов, потому что я такой же офицер Японии.—Я тебя понял. Это хорошо.Оба японца встали и молча пожали друг другу руки, фиксируя тем самым свою клятву выполнить приказ или умереть. В этот момент из коридора раздался звон колокольчика и чьи-то шаги. Немецкий матрос ходил по подлодке и звенел, привлекая внимание, после чего сообщал, что капитан Фелер приказал всем собраться в отсеке штаба, в «зале» - единственном крупном помещении на корабле, где можно было одновременно уместить всех относительно важных офицеров и ученых. Японцы сразу поняли, что это означало. Но их решимость была непоколебимой — они выполняли секретный правительственный приказ. Выйдя вдвоем в коридор, они еле-еле смогли разойтись с этим подводником с колокольчиком в узких проходах. Томонага на ходу четырежды сложил листок с шифровкой из штаба (и его японской расшифровкой), спрятав его в кармане на груди. Всего через несколько минут они уже были в пресловутом штабе.Штаб представлял из себя помещение с большим квадратным деревянным столом, в самом начале которого сидел капитан Фелер. Места рядом уже были заняты генералом-летчиком Кесслером и учеными, Шлике и Брингевальдом. Как только японцы заняли места, туда прибыло еще пять человек с разных сторон коридора, спешно рассевшись по обоим рядам. Места были заняты. Все ожидали, что скажет командир судна. Посмотрев несколько раз на лист перед собой, он вздохнул и встал.—Итак, господа. Сегодня 14 мая 1945 года. Я получил радиосообщение от главнокомандующего Кригсмарине, гроссадмирала Карла Дёница. Оно в том числе особенно важно для нашего судна. Гроссадмирал сообщает, что уже шесть дней назад была подписана капитуляция всех вооруженных сил Третьего Рейха. Всем суднам, находящимся на боевых задачах, им приказано срочно прекратить выполнение выданных ранее приказов и сдаться ближайшим морским силам вражеских, теперь уже нет, государств. Все мы, находящиеся здесь, преследуем по большей части разные цели и имеем разные взгляды на происходящее. Я хотел бы узнать мнение каждого о том, что нам следует сделать. Прошу поднять руки тех, кто считает, что нам необходимо последовать указанию гроссадмирала и сдаться как можно быстрее.Все переглянулись. Хайнц Шлике и четверо офицеров поодаль подняли руки. Фелер окинул их взглядом.

—Хорошо. Поднимите руки те, кто выступает за отказ от выполнения этого приказа.Выглядящий довольно нервированным генерал Кесслер вздернул руку вверх. За ним это сделал Август Брингевальд. Японские офицеры подняли руки синхронно. Сидевший ближе всех к выходу подводник поступил так же.—Это пять на пять, но я больше склонен считать, что нужно выполнить приказ. Хотя я и не утверждаю… - капитан был резко прерван.Ульрих Кесслер резко вскочил с места и разразился тирадой на повышенных тонах.—Слушай, капитан, мы давно знакомы, так что давай без официоза. То, что ты сейчас предложил, буквально гребаное самоубийство. Что они сделают с нами, боевыми офицерами проигравшей страны? И догадайся, кому достанется весь этот груз. Если Дёниц говорит, что Кригсмарине распущены, то официально мы больше не их часть и не обязаны исполнять его указания. Здесь другой расклад. Если мы сейчас сдадимся, мы предадим не только фюрера, но и Японию, которая самоотверженно разделяла с нами тягости войны и делает это до сих пор. Хотя бы в качестве дани уважения нашим японским сослуживцам надо продолжать поход. Поверь, когда нибудь они освободят и нашу страну, если получат те уникальные сведения, которые есть у нас. Капитан, мы везем такие вещи, о предназначении которых нам даже догадаться не получится! Это МАКСИМАЛЬНО ВАЖНО — многие присутствующие вздрогнули от неожиданности — для будущего! Война Германии не закончена, пока есть хоть один человек, готовый встать за нее даже вопреки всему миру!Вспотевший, с красным лицом, генерал плюхнулся обратно на стул и негромко, но вполне искренне попросил прощения у капитана, если как-то задел его или завуалированно оскорбил. В штабе воцарилось молчание. Фелер даже не стал продолжать незавершенную им фразу. Офицеры могли бы долго сидеть в неловкой тишине, если бы не встал Брингевальд.—Герр Кесслер прав. То, что мы перевозим в трюме, может оказать серьезное влияние на ход войны как в воздухе, так и на море. Там последние достижения немецкой науки. Не хотелось бы, чтобы американцы захватили это и использовали в своих грязных целях против наших союзников… Мы можем поддержать дело фюрера хотя бы тем, что не поможем врагу. Моя позиция однозначна, герр Фелер, никакой капитуляции. Я сам участвовал в разработке некоторых находящихся на борту объектов, и мне не хотелось бы, чтобы они стали достоянием американской науки. Возможно, от нашего решения сегодня, будет зависеть судьба Германии в дальнейшем.Даже после Брингевальда капитан только одобрительно кивнул в благодарность за высказанное мнение. За ним поднялся тот самый дальний офицер, лейтенант Остхофф.—Приказ есть приказ. Если гроссадмирал действительно сказал, что нам нужно сдаваться, значит, так оно и есть. Наша война ведь закончена. Последствия будут хуже, если нас поймают с кучей какого-то секретного оружия посреди океана без добровольной сдачи. Не могу сказать ничего плохого о наших японских сослуживцах, но я не думаю, что нам надо совершать столь рискованные операции ради их страны. Можно ведь это все как то сделать? Допустим, пустить их эвакуироваться к своим без опасностей.Я понимаю, что для них неприемлемо сдаться, да и будь я солдатом все еще сражающейся страны, я бы тоже не сделал этого. Но вряд-ли мы извлечем что-то полезное из этой авантюры с походом до островов с таким грузом.Остхофф так же сел на место. Казалось бы, эту череду выражения мнений можно было заканчивать, но теперь поднялся Хайнц Шлике.—Господа, пришедшая нам телеграмма ведь действительно является приказом Карла Дёница. Мы теперь правда считаемся не комбатантами Третьего Рейха, но это вовсе не хорошая новость, позволяющая делать все, что угодно и не подчинятся приказам. Согласно международному праву, мы сейчас большая группа террористов, скорее даже пиратов, использующая вооруженное судно в территориальных водах других государств.К тому же перевозящая боеприпасы и разобранные военные самолеты. Нас будут судить за пиратство, терроризм и нарушение границ, но скорее всего просто уничтожат при первой встрече как угрозу, если не сдадимся вовремя. Чем больше прошло времени после получения приказа, тем меньше у нас законных причин не капитулировать. Единственный наш шанс не отправиться в тюрьму и не быть убитыми — это сдаться как можно скорее. Это правда международного закона.Шлике сел. Кесслер о чем-то тихо спорил с Остхоффом, японцы говорили между собой на родном языке. К Фелеру обратился сидевший рядом офицер. Начиналась какая-то каша из разговоров разных людей. Все эти диалоги постепенно смешивались, менялись их участники и темы, Постепенно это выросло в один большой разговор на тему капитуляции, где все довольно грубо и резко говорили друг другу не очень значимые и не всегда имеющие прямое к теме отношение вещи, аккуратно оскорбляли, прикрикивали и перебивали. Капитан Фелер почти что «очнулся» из этого балагана, окинув взглядом собранный им же совет. В данный момент это больше напоминало какой-нибудь неэффективный бесполезный парламент, впустую спорящий по какому-либо вопросу. Кажется, попытка организовать военную демократию на подводном судне не увенчалась особым успехом, так как офицеры оказались не готовы принять мнения друг друга и прийти к единому решению. На каком-то этапе, после очередных перекриков Кесслера с Остхоффом, генерал-авиатор и японцы просто встали и покинули помещение. Никто даже особо не обратил на это внимание, у всех продолжалась жаркая бесплодная дискуссия.Генерал быстрыми шагами удалился вперед по коридору и нервно закурил, встав к стене. Он отметил приближение японцев, хотя и не придал этому особого значения. Так что те начали разговор первыми.— Товарищ генерал. Нужно срочно действовать, и здесь допустимы самые радикальные методы. У нас есть приказ от нашего правительства. - быстро сказал генералу Гэндзо Сейи.—Ну да, ну да… Срочно действовать-то надо, да как? Ну не перестрелять же их всех теперь, ей Богу. Капитан все равно не я. Я ему даже приказать не могу, он из Кригсмарине, я из Люфтваффе, у нас начальники разные. Геринг почему-то ничего для нас передать не решил.—Товарищ генерал, нельзя отчаиваться. Мы можем предотвратить капитуляцию, если спровоцируем ее.— ...Чего?Вы о чем вообще?Капитан Фелер куда-то вышел из каюты, вызываемый неким матросом с позиции перископа. Генерал и японцы не обратили на него внимания. Зря.Фелер поднялся по лестнице вверх и подошел к перископу. Матрос без слов показал на него, приглашая командира взглянуть. Он сделал это. Бескрайнее море. И корабль в нем. Корабль британского флота. Судя по всему, эсминец класса Т.—Что это? Они нас заметили? Что за корабль?—Так точно, товарищ капитан, они нас заметили. Это HMS Troubridge и они советуют нам выкинуть белый флаг в течении часа, иначе они нас атакуют, при поддержке остального соединения.—Понятно… Понятно… Вот как все быстро случилось. Значит, не судьба нам ни японцев отпустить, ни самим доплыть. Бывает. Выбрасывай белый флаг, уже ничего не попишешь.—Есть!Матрос кинулся к ящику в углу, схватил оттуда большое тканевое полотно и полез с ним наверх. Кажется, только сейчас до него дошло, что все это время лодка шла в надводном положении. Ему почему-то об этом никто не сказал. Ну и ладно, война ведь закончена.Фелер спустился вниз и хотел было пойти вновь объявлять общий сбор, чтобы сообщить всем о вынужденной капитуляции, но услышал какие-то крики и споры из торпедного отсека. Кажется, там был Кесслер. Капитан медленно спустился. Услышав звуки погрузки торпеды в нишу, он значительно ускорился. Капитан вбежал в помещение, и там действительно был Кесслер и несколько матросов.—Итак, все готово? Первая пошла!—Отставить первая пошла.Генерал авиации дрогнул и отбежал вперед, развернувшись к капитану. В его руках был пистолетWalther P38, палец был на спусковом крючке, предохранитель снят. Кажется, он не собирался отводить его от капитана. Во второй руке он крепко сжимал наступательную гранатуEihandgranate M39, не типичную «с деревянной рукояткой», а даже в официальном названии именуемую за форму «яйцо».—Ульрих, ты спятил? Хочешь взорвать нас всех из-за этой сраной торпеды?—Там вражеский эсминец. Мы должны уничтожить его.—Он уже не вражеский, ты псих. Мы в надводном положении и выкинули белый флаг. Оставь эту войну, ты сражаешься лишние шесть дней, заканчивай. Мы просто вернемся домой. Поверь, твоя семья ждет тебя больше, чем японский император.После слов о белом флаге, мир несдающейся Германии Ульриха Кесслера кажется, рухнул. Он развернул свой «Вальтер» и дрожащей рукой протянул его капитану, держа за ствол.—Вот, другое дело, не дури так…Договорить капитан не успел.Пользуясь потерей бдительности Фелера, генерал ударил его пистолетом по виску и тот мгновенно вырубился, сползая по стенке на пол. Кесслер опустил оружие и спокойно повернулся к матросу.—Давай, ты сможешь. Эй, Томонага, расстояние?Японец ответил ему криком сверху.—Прямо по курсу, 2000 метров!—Отлично. Ленц, первую торпеду на выход.Матрос был вынужден подчиниться приказу единственного находящегося рядом офицера, который к тому же сейчас стоял с гранатой и пистолетом. Он дернул рубильник и закрутил некий кран, после чего послышался отход торпеды в море.—Хорошо! Запускай вторую!Теперь это произошло во второй раз, просто рубильник и кран находились с другой стороны. Вторая торпеда так же ушла вперед. Через некоторое время раздался не услышанный генералом взрыв. Томонага, стоя сверху, смотрел на эсминец в бинокль.Взрыв пришелся на первую треть корпуса. Когда дым рассеялся, стало понятно, что он образовал немаленькую дыру в судне, куда стала активно затекать вода. Рядом по воде шел другой шлейф, превратившийся во взрыв в середине корпуса. В корабле было две крупные пробоины, стремительно наполнявшиеся водой. Судя по активности на борту, судно готовилось не столь к попыткам заделать эти места, сколь к ответному удару. Томонага улыбнулся, опустил бинокль и кинулся вниз, задраив люк.—Генерал, погружаемся!Генерал передал приказ далее по цепочке матросов. Они опять активно забегали, повсюду кто-нибудь да дергал рубильники и рычаги, закручивали клапаны и краны, задраивали люки. Выделялись, наверное, двое подводников, которые в сопровождении Кесслера несли в каюту до сих пор не очнувшегося капитана. Его обезоружили и временно заперли в его же каюте. Проконтролировав процесс, авиатор прошел в отсек управления. За ним пробежал кто-то из рядового состава.—Товарищ генерал, мы начали погружение.Кесслер окинул взглядом приборы. На одном из них находилась шкала от нуля до четырехсот. Стрелка, только что показывавшая полный ноль, стала постепенно расти, приближаясь к пятидесяти, а затем и к ста. Это был бортовой глубиномер. Немного росли и значения соседнего прибора с куда более скромной амплитудой от нуля до пяти — это был манометр, он показывал давление.Томонага, за это время пришедший к перископу и смотревший в сторону эсминца, пока глубина не стала слишком велика, что использование перископа оказалось невозможно, успел отследить некоторые изменения в состоянии вражеского корабля. Буквально в самый последний момент они развернули все орудия и дали залп, но это было уже бесполезно — лишь несколько снарядов вообще попали в контур бывшей подлодки над водой, и то все они бесславно утонули, так и не задев ушедшую на десять-пятнадцать метров к тому моменту подлодку. После залпа одного из орудий, раздался вторичный взрыв и пламя вышло из передней пробоины. Кажется, сдетонировал боекомплект. Довольно странно, учитывая, что порох должен был намокнуть, но скорее всего боеприпасы находились несколько выше уже достигнутого уровня затопления. Эсминец быстро накренялся на правый борт, уже скоро рискуя потерять возможность давать какие-либо залпы из-за чрезвычайного наклона. Это было довольно быстрое для флота затопление. Прежде чем перископ окончательно исчез под водой, дав ему видеть лишь синее полотно, Томонага успел представить статью в послевоенной энциклопедии — 14 мая 1945 года подводная лодка U-234уничтожает эсминец HMS Troubridge, который тонет около часа. Наверное, там будет написана и его роль в этой атаке, и прославлен Кесслер.На верхней рубке, уже давно ушедшей на глубину вместе с перископом, болтался белый флаг. Попав в воду, он сразу намок, и под действием сильных волн были развязаны те два неаккуратных быстрых узла, которыми он фиксировался. Капитуляция отменяется, белого флага на борту отныне нету вообще. Только что совершено серьезное военное преступление — теперь если кто-то и сможет обнаружить подлодку вновь, ничего кроме уничтожения на месте ее не ожидает. Для половины экипажа этот вариант казался куда более приемлемым, чем отдать хранящиеся на ней объекты врагу.Другая половина экипажа была, прямо говоря, обезглавлена — к счастью, не физически каждый, а лишь метафорически «выпал» командир. Судно продолжило держать курс. До ближайшей суши, где могли находится вражеские войска и базироваться флоты, было очень далеко — это была Французская Полинезия. Теперь Кесслер, временно перехвативший управление подлодкой, планировал пройти через пресловутую Полинезию на большой глубине, пересекая экватор в районе Кирибати и отправившись дальше по пути севернее Гуама. Затем не составит проблем пройти в Восточно-Китайское море, дабы пройдя между островами Ямами и Якусима прибыть хотя бы в порт Пусан, если не хватит кислорода добираться до Инчхона. Да, в озвучиваемом Кесслером плане все казалось идеальным.План озвучивался в штабе с картой и его слушателями были японские офицера. У Гэндзо Сейи было что сказать.— Это все хорошо, товарищ генерал, но Вам следует принимать во внимание один фактор. Большую часть времени нам придется практически безвылазно провести под водой, поскольку любой контакт с противником может оказаться фатальным. А враг здесь везде.— Я тебя понимаю. Я и не рассчитывал, что здесь будет просто. Вот скажи, ты примерно понимаешь, где Императорский Флот способен обеспечивать относительную безопасность?— Понимаю. Боюсь, что нигде.— В плане? Совсем-совсем нигде?— Возможно, немного в Японском море и в заливах на наших родных островах. Но это не точно.— Как так? Что мешает в остальных, хотя бы прибрежных регионах?— Дело в том, что враг тоже имеет подлодки. И очень много. Они уже по меньшей мере полгода терроризируют наши берега, пытаясь утопить всевозможные суда снабжения и транспортники везде, где обнаружат их. Причем не то, чтобы мы особо хорошо находили подлодки врага, они очень мелкие и постоянно скрываются, их даже с воздуха не всегда удается увидеть.— И насколько они распространены по этому маршруту?— Ну, сейчас не беспокойтесь. Их тут нет. Они действуют там, где есть побережье нашей страны — на Калимантане, у Китая и самого архипелага. Какая-то угроза появится уже на последних этапах, короче, возле Окинавы.— Окинава… По карте, это почти что возле вашего южного острова. Что, даже там полно ами?— Полно. Окинава, вроде бы, еще держится, но гайдзины уже высадились туда. «Южный остров» это Кюсю, и да, совсем рядом с ним погиб «Ямато». Превосходство врага в этом регионе очевидно.— Все таки это какая-то сумасшедшая война… Находится в открытом океане безопаснее, чем приблизиться к берегам дружественной державы с одним из сильнейших в мире флотов.— На этот флот нету топлива. Он, во многом, простаивает в бухтах под авианалётами, потому что с таким уровнем потребления мы бы израсходовали все запасы за пару недель, после чего флот застрял бы где-то в океане, а армия опять ныла бы про отсутствие горючего для их танков, которые они раз в полгода из одного ангара в другой перекатят и требуют к ним таких резервов, будто отапливают баками своих танков все эти помещения беспрерывно.— Ух.. Гэндзо, откуда такие резкие слова о армии своей же страны?— Извините, если Вас коробит такое отношение, но это реалии Японии. Привыкайте, что по прибытию в страну Вам придется с каждым днем все больше понимать, что это не Императорские вооруженные силы воюют с американскими, а Императорский Флот воюет с Императорской Армией.— М-да… И кто побеждает?—Как и следовало ожидать, в противостоянии японских армии и флота побеждают американская армия и флот. Многие проблемы из-за этого. Адмирал Ямамото сразу предупредил, но его не слушали. Сейчас весь этот конфликт больше похож на метастазы, поскольку радостно добивает и без того находящуюся не в лучшем положении нашу Империю. Если мы проиграем, это будет одной из главных причин.—Неужели это все куда вреднее, чем, допустим, то, что случилось на Сайпане год назад?—Ну, они уже где-то пятнадцать лет занимаются в основном тем, что копируют друг у друга исследования, удваивая работу не очень то и большому научному штату, а до крупномасштабной войны еще и пытались убивать представителей враждебной фракции. Уже когда была война с Китаем, флот придумал себе десантные подразделения, чтобы не использовать армейских десантников, а в армии в ответ заказали себе десантные корабли и подлодки, чтобы иметь свои морские силы. Я все это хорошо помню, да и, что греха таить, сам поддерживал. Коллективное единство, считай. Никакой особой логики, за своих и все тут, правы они или нет.—Так-то довольно положительное качество… Если постоянно думать, кто прав, кто виноват и подобное, можно прийти к не всегда верным, но неутешительным выводам. Поэтому на войне надо выполнять приказы и запомнить, что у врага нет пола, возраста и национальности. Это сильно помогло мне на рубеже 1918 и 1919 годов.—А что тогда случилось с Вами?—Ну, не со мной, а с Германией. Мы были на грани гражданской войны после унизительного поражения в Великой Войне, я тогда был в фрайкоре, чтобы сражаться против большевиков на нашей же земле. Эти называли себя «спартакистами», но что они из себя представляют, и так было очевидно. Мне было довольно трудно воевать с ними, при том, что я был не очень то и высокопоставленным младшим офицером. Дело не в том, что я проигрывал им или что-то такое, вовсе нет. Просто, меня поначалу сильно угнетало ощущение, что я вынужден убивать других немцев. Братоубийственная война. Я чуть не спился из-за этого всего, пока не понял, что это прямая дорога в никуда. Именно тогда я и стал считать своих врагов не более, чем врагами. Не немцами, спартакистами или кем-то еще, просто враг. Точно такой же враг в Польше и Франции двадцать лет спустя, идентичный на востоке, он же приполз в Нормандию летом прошлого года. Никаких национальностей и разделений врагу. Так намного проще. Не задумываться, и все. Для меня не стоит вопрос, правы ли они, или каково их родственникам будет получать похоронки. Потому что в моем взгляде, у них не существует точки зрения, семьи и прочего. Только лишь сам факт того, что они враги.—Да… В какой-то степени очень даже верно. В Японии тоже не жалуют врагов. Тем более, большинство из них абсолютно бесчестны и крайне подлы, как китайцы. Потомкам самураев в сухопутной армии просто крышу снесло от действий этих опиумных варваров, причем еще в начале 30-х годов, так что все это время мы были готовы разобраться с Китаем по всей строгости. Они так легко сломались в 1937! Мы бы полностью разобрались с ними за два-три года, как и хотели, но нам постоянно ставили палки в колёса эти гайдзины с их топливным эмбарго, да и сами китайцы не погнушались затопить свои же территории, вместе с миллионами людей населения, лишь бы нам было труднее пройти к Нанкину. Хорошо, что это их не спасло, хах.—Хе, наворотили вы тогда в Нанкине! Даже в наших газетах от ваших деяний там мягко говоря были напуганы те, кто спокойно призывал к геноциду и участвовал в чистках. У людей тогда мнение о Империи сильно испортилось, но дальнейшие события дали понять, что нельзя ссориться с нашими союзниками, и, как видишь, не зря мы так считали. Расторгнув мы с вами все соглашения и договоры из-за каких-то бесполезных китайцев восемь лет назад, я бы сейчас сидел в плену у томми. А вместо этого вышло так, что я, по сути, капитан подводной лодки в звании генерала авиации. После этого язык не поворачивается сказать, что фюрер поступил неправильно, не послушавшись этих эмоциональных выкриков от тех, кто сам убивал сотнями тысячами, но был напуган убийством миллионов на другом конце Евразии.—Да, бывают такие лицемеры. Скорее всего, их не резня напугала, а ими двигали свои собственные идеологические убеждения, с выдумками о расовой войне и подобном. Главный враг оказался не в Азии, а в западной Европе.—Ну, не только там. Большевики тоже не подарок, знаешь, думаю, даже ты наслышан, что они доставили в сотни раз больше проблем. Мы просто не рассчитали. Один мой товарищ, сражавшийся на Восточном фронте, в начале года писал мне о большевиках. Он говорит, что русские беспрестанно совершают невозможное и обладают просто повальным массовым героизмом, который сильно бьет психически. Они вообще не ценят свою жизнь. Он писал, что у русских даже есть такая цитата, которую там каждый с детства знает - «сам погибай, а товарища выручай». Что-то немыслимое даже для нас, арийцев, а уж тем более для толстопузых меркантильных жлобов из Америки. Русские не имеют отношения к Европе, Советская Россия это западные рубежи Азии, а не восточные Европы. У них намного больше общего с вами, японцами, чем с нами или англосаксами.—Есть такое, я думаю. Их менталитет правда похож на наш, мы поняли это в 1939 на Халхин-Голе и на озере Хасан. Тогда в армии буквально взорвались, не понимая, почему мы не смогли их победить, хотя для нас границы Монголии довольно близки, а правительство Советской России находится в тысячах километрах западнее, а значит, не могло обеспечить должной защиты дальневосточных рубежей. Хорошо, что потом мы все таки договорились с ними и долгое время получали нефть для нашей авиации и флота с их части Карафуто. Они называют это Сахалин. Знаешь, это довольно удивительно, учитывая, что сорок лет назад мы унизили их страну, когда они проиграли нам при Цусиме и в итоге Россия едва не развалилась от первой революции.—Ничего удивительного, сорок лет назад у них был царь, а теперь большевики. Это именно большевики устроили ту первую революцию, они довольно бесчестны, они использовали тяжелую ситуацию на фронте не как сигнал к патриотическому подъему и консолидации общества, а как хороший момент чтобы раскачать лодку и попытаться развалить свою страну. Знаешь, я изучал эту тему в свободное время между мировыми войнами. Большевики предали всех, кого только могли — они поддержали свержение царя своими идеологическими противниками в феврале 1917, а в октябре того же года восстали против них и свергли капиталистов. Трудно поверить, но все это сопровождалось продолжающейся Великой войной, которую их империя только начала выигрывать. Русские преодолели снарядный голод и начали продвижение, но в итоге все испортило сначала бестолковое самоубийственное наступление капиталистов, а потом второй переворот, после которого большевики вообще договорились с нами, ну, тогда еще Германской Империей, о перемирии. Знаешь, на каких условиях?—Хм… Вряд ли. Думаю, очевидно, что они признали свое поражение, но я не особо много понимаю в географии России. —В общем, они отдали нам территории на западе, согласно тому, что хотел кайзер. Там находилась треть их промышленности и четверть населения страны. Это по «линии Гофмана», если знаешь. Там всего что-то около пяти тысяч промышленных предприятий. Я вообще не поверил, когда читал это, но оказалось, что они реально готовы были на это пойти. Жаль, что скоро мы были вынуждены подписать мир и не получили ничего из этих территорий. Знаешь, даже в лучшие времена, летом 1942, мы контролировали не многим больше территорий, чем они были готовы уступить нам без боя в 1918. Я понимаю, почему весь мир ненавидит большевиков. И, знаешь, очень рад, что нам удалось не допустить их победы в Германии. Ну, хах, довольно самокритично… Но я имею в виду, что мы проиграли им в тотальной войне, а не отдали половину страны просто так, по желанию какого-нибудь главного еврея с книгой Маркса. Я уверен, это не конец. Это в какой-то степени братоубийственная война. Нас победили не большевики, а русский народ. Он, как и ваш, японский, очень жертвенный и отважный. Жаль, что он стал материалом в руках евреев, жаждущих бросить его в топку пламени своей мировой революции. У них мог бы быть такой же величественный путь, как у Японии. На самом деле, я бы хотел видеть русских не по ту сторону фронта, а в одном с нами окопе, единым фронтом против англоамериканцев. Это они другие, а не мы с русскими. У них морская цивилизация, у нас, русских и японцев сухопутная.—Кхм… Это ведь не акт поддержки Императорской Армии прямо на морском судне, хех?—Нет-нет, дело не в ваших межвойсковых спорах, хах. Об этом писал наш философ Карл Хаусхофер. У него была идея военного союза «Континенталблок», ну, или по другому, ось Берлин-Москва-Токио. В реальности вышло так, что вместо Москвы там появился Рим, не самый лучший союзник, знаешь ли. Они подвели нас раньше всех, и всегда были скорее обузой, чем помощью.—Да уж, Рим это нечто. Зря они попытались строить из себя наследников своей же Римской Империи, их успех в далеком прошлом не повлиял на ситуацию в наше время, они остались позади. Слушай, это правда, что у русских было что-то вроде камикадзе до того, как это начали использовать у нас?—Ну, как бы да, но не совсем. Это не поставленное на поток явление, и не было там таких подразделений. Просто, если русского летчика сбивали, он постоянно пытался или подрезать врага в полете и погибнуть вместе с ним, или направлял самолет на нашу наземную технику, как бы, забирал с собой компанию. Это тоже то, что нас сильно удивило в начале войны. Буквально с первого же дня нас нередко таранили горящие самолеты, и знаешь, пилотам, по всей видимости, было не интересно, что они могут катапультироваться и сохранить свою жизнь. Ими всегда повелевала какая-то первобытная злоба и желание уничтожить врага, пусть и ценой своей жизни. Со мной даже разговаривал офицер из «Аненербе», изучавший эту тему. Они там предполагали, что русские, возможно, сами верят в Вальгаллу или что-то подобное, все таки среди большевиков было много сатанистов и сектантов. Меня-то он спрашивал насчет моей зоны ответственности, то есть воздуха над Атлантикой. Но у нас такого вообще не происходило. Ни один англосакс или американец никогда не решал пожертвовать собой ради уничтожения врага, это сугубо русская фишка для войны в Европе. Ну, и, как вижу, японская, но это уже Азия.—Здесь все такие. Китайцы тоже использовали смертников против нас. Еще в 1937, нас уже тогда предупредили, что китайцы тоже способны на многочисленное самопожертвование и подобные вещи, потому что их очень много, и китайские солдаты никакой ценности для своего командования не имели. Их даже зачастую вместо огнестрела вооружали какими-то местными мечами, давали заучить пару приемов против катаны и бросали в бой, чтобы они хоть кого-то из наших где-нибудь случайно зарезали, ну или бросились под танк со связкой гранат, тоже не проблема. К тому же, они спокойно приняли решение затопить свою же территорию, чтобы оборвать наше продвижение. По моему, они утопили несколько миллионов своих же крестьян, а мы в итоге нашли способ и продвинулись дальше даже после этого. Не знаю, как после этого никто не решил свергнуть лысого придурка из Гоминьдана, но, наверное, сами поняли, что у него почти нет власти, и все равно местечковые генералы будут вести себя как феодальные лидеры, и война продолжится до тех пор, пока мы не разгромим последние сборища этих партизан по всей необъятной территории. Как видишь, армия не справилась, но я даже не виню ее в этом, у нас было много разных проблем, армия не смогла, потому что не было возможности в принципе. Должен признать, мы поторопились. Решительные действия Тодзё в конце 1941 были, конечно, невероятно эффективны первый месяц, но, судя по всему, уже наша лысая голова не мыслила стратегически. Месяц прошел, уничтожить весь флот гайдзинов в Перл-Харборе не удалось, и с тех пор ничего хорошего и не было. Мидуэй. Там начался наш конец. Я слышал, что кто-то говорил, якобы, адмирал Дзисабуро Одзава еще тогда сказал, что война проиграна. У него были причины так думать, да и скажу честно, он прав. Знаешь, я не согласен с конечным утверждением, что мы проиграем, это невозможно. Но, может, сейчас мы бы вешали «хиномару» над Вашингтоном, а не сидели на подлодке, пытаясь пробраться на свои же острова так, чтобы нас не потопили в нескольких километрах от берега.—Вешать флаг над Вашингтоном? У вашего руководства правда были такие планы в 1941?—Ну, это я образно, нет конечно. Нашим планом было экстренно завладеть Сингапуром и Гавайями, дальнейший захват Океании стал бы делом времени, а если бы и не стал, то уже и с этими двумя точками у нас было в сотни раз больше возможностей, не только военных. Это, как у нас говорили, ключ к управлению регионом. Нам было достаточно сделать это все как надо. Мы были близки к успеху, Сингапур-то взяли почти без боев, но позариться на Гавайи оказалось не суждено из-за Мидуэя. Гайдзинам там просто повезло, никакого военного мастерства в помине не было, они допустили огромное количество ошибок и понесли кучу лишних потерь, я говорю это, как участник этого сражения. Даже если бы я был командиром американского флота в той битве, я бы сильно сократил потери, просто не допуская таких примитивных, даже откровенно детских, ошибок. Такое чувство, будто ими командовал кто-то, вообще не наблюдающий за ходом сражения, и к тому же не понимающий ничего в действиях морской авиации. Эти торпедоносцы шли на нас, как идеальные мишени, которыми и являлись. Так что многие мы сбили еще до того, как они смогли сбросить свой смертельный груз. Жаль, что далеко не все, но не будь у них просто бесчисленных отрядов этих самых никому не нужных самолетов, которые они расходовали вместе с летчиками как будто это деревянные бипланы, мы бы победили при Мидуэе. Хотя, как знаешь, история не терпит сослагательного наклонения, поэтому имеем то, что имеем.—Понятно, понятно. Вы два года жили в Рейхе и запомнили довольно много об укладе жизни немцев и нашей культуре, но, видимо, Бог хочет сделать все наоборот — чтобы я вник в японский менталитет, будучи одним из немногих немцев в Японии. Похоже на какой-то анекдот, если честно, но так и есть. Про камикадзе и Мидуэй теперь вот узнал. А харакири у вас там каждый день делают? Шутка, если что, но интересно.—Ну, будь готов к тому, что не все и не каждый день, но эта практика есть. Многие генералы, потерпевшие серьезное поражение или что-то вроде того, сохранили честь при помощи сэппуку. Это и есть харакири, но это немного разные вещи. Сэппуку это и есть тот самый самурайский ритуал сохранения чести посредством самоубийства, который ты подразумеваешь, харакири же — просто вскрытие живота. Я могу сделать это с собой по любому поводу, но это не будет иметь никакого отношения к чести и моей жизни. На моей памяти, из недавних случаев, Сэйго Накано, который критиковалминистраТодзе. Он сделал сэппуку два года назад.—Да уж, даже с этим у вас есть такие сложности и условности. А как сделавшие сэппуку потом часами терпят, все таки смерть от ранений в брюшной полости очень болезненная, но не самая быстрая? Это тоже часть ритуала и доказательство своего духа?—Ну, нет. Никто сейчас не ждет смерти от ранений. Для ритуала надо иметь кайсякунина, то есть, человека, который отрубит тебе голову после того, как ты сделаешь несколько упорядоченных порезов с определенной глубиной и длинной разреза. Голова, кстати, должна остаться висеть на куске кожи, потому что если она отвалится и куда-то покатится, это будет, мягко говоря, не почетно. Поэтому выбирай кайсяку с умом, это должен быть человек, умеющий обращаться с мечом. Можешь и не выбирать, впрочем.—В смысле? Он сам найдется или он не столь уж необходим?—Не всегда необходим. Можно так же совершить «дзюмондзи гири», это то же самое, но без кайсякунина. Как ты раньше думал о всем ритуале, так именно это из себя представляет этот вид сэппуку — да, надо будет сидеть в агонии до самой смерти. Сейчас так почти не делают, я не знаю ни одного случая. Я слышал, что так поступил генерал Марэсукэ, после смерти Муцухито. Но это было больше тридцати лет назад. Просто знай, что такое тоже существует, пусть и ушло в прошлое. Не исключено, что кто-нибудь еще успеет сделать именно такой вид сэппуку. Это такой способ показать, что ты не просто преисполнен решимостью умереть, но и абсолютно равнодушен к самой лютой боли. Но, честно говоря, советую тебе просто не делать ничего, что порочит твою честь, чтобы не пришлось совершать сэппуку в принципе. Как и любой другой вид самоубийства. Это плохо, хоть и является нашей традицией. Проигравший генерал все еще полезнее, чем мертвый генерал, и если бы многие люди, сохранившие достоинство через смерть остались бы живы, мы бы, вероятно, достигли куда больших успехов в этой войне, и нам не пришлось бы сейчас быть в таком положении.—Ну да, на самом деле… Это бы все еще не было ключом к победе, конечно, потому что наш Рейх сгорел в этой войне и без самоубийц. Но мы изначально были в менее выгодном положении, у нас был другой приоритет, так скажем. На определенном этапе стало понятно, что наша промышленность уже не вывозит, блицкриг в Советскую Россию провалился, на нас буквально навалился весь мир. Русские партизаны были настолько многочисленны, что никакие карательные экспедиции не смогли окончательно подавить их, при том, что эффективность партизан была безграничная. Я слышал, мы проиграли решающее сражение под Москвой из-за того, что логистика была сильно нарушена взрывами железных дорог на западе, и многие необходимые вещи просто не удалось доставить на фронт. Я еще в 1943 понял, что авантюра с войной против Сталина была лишней. У Кремля бесконечный порог боли, он выдержит любые потери, и чем сильнее на него давить, тем крепче он стоит. Знаешь, в 1939 они полностью проиграли наступательную войну в Финляндии, и им было наплевать. Но они не дали нам ни дня нормальной жизни с того момента, как мы напали на них сами, и в итоге уничтожили наше государство. Если разногласия так называемых «союзников» достигнут предела и англосаксы решат напасть на Россию сразу после нас, следующими местами поднятия красного флага станут Париж, Лондон и Вашингтон.—Англосаксы решат напасть на Россию… Это было бы хорошо для нашей страны. Мы, наверное, получим советские ресурсы, а силы гайдзинов будут вновь разбросаны по всему миру. Тогда они не смогут направить всю мощь на нанесение решающих ударов по Японии. Будет разве что как в 1944.—Примерно так. Но не надейтесь на такой исход, вряд ли янки настолько тупые. У них, как и у еврейства, в крови все эти прыжки и ужимки. Вряд ли у них хватит силы воли заведомо атаковать того, кто способен нанести им серьезный урон. Я думаю, они будут дружить с большевиками, пока это необходимо, и попробуют втянуть их во вторую войну против вас, и если когда-то смогут выйти из войны с вами, не важно, каким способом, то вскоре предадут и большевиков. Русские — большая угроза для капиталистов, их невозможно ни подчинить, ни выменять их подчинение на красивые безделушки и возможность набить пузо до отвала. Фридрих Великий называл русских «стенами из мяса» - мол, их недостаточно убить, надо еще и повалить. Поэтому слабые англосаксы никогда не смогут победить их в прямом бою — они не захотят рисковать своей жизнью. Только если предварительно ослабят их до критических значений. Понимаешь, им очень выгодно, чтобы ваши народы, схожие невероятной отважностью, проявили свои лучшие качества для уничтожения друг друга, пока они ожидают в сторонке.—Да, я понимаю… С ними было бы очень тяжело бороться. Воевать с американцами, британцами, французами не в пример проще. Даже с китайцами сложнее, я уже говорил, что они додумались до камикадзе раньше нас и тоже готовы жертвовать собою. Кстати…По стене постучал один из матросов и прервал разговор, зайдя в помещение. Он протянул Келлеру листок, полностью заполненный нерасшифрованной морзянкой. Новоиспеченный командир осмотрел его.—Это что? Есть расшифровка?—Никак нет, товарищ генерал, получается какой-то набор букв.Томонага вмешался.—Дай-ка посмотреть, возможно, это нам.Келлер отдал листок. Японцы принялись осматривать его и сразу же нашли знакомое сочетание — тот самый закодированный «штаб». Что-ж, это опять было послание от командования Императорского Флота.—Спасибо… Свободен. - матрос покинул помещение.—Ну? Что там?—Ну, товарищ генерал, это опять из штаба для нас. Кодировка-то японская.—Действительно? Ну, пойдемте смотреть.Генерал освободил матроса, и они вместе с японцами вышли в коридор. Матрос ушел куда-то дальше, и оставшаяся троица постепенно дошла до радиорубки. Только зайдя туда, Томонага достал пожелтевший листок с японской декодировкой и принялся расшифровывать послание при помощи карандаша и другого листа. Это не было сложно, но было очень долго — штаб зачем-то напихал в эту передачу бесчисленно много каких-то цифр и обозначений. По итогу, получилось с десяток координатных точек.—Итак… Что это за координаты? У кого-нибудь есть предположения?Келлер посмотрел на листок, а затем отошел к прикрепленному к полке глобусу в углу рубки. Что-то отмерив пальцем, он ткнул куда-то в Тихий океан, чуть восточнее Филиппин и южнее Гуама.—Это координаты какого-то места в Тихом океане. Ну, первая. Остальные, судя по числам, должны идти на север… Значит, кончается этот путь либо в Японии, либо в Корее. Это маршрут?Томонага тем временем закончил расшифровку написанного уже после координат дополнения.—Они говорят, что это приблизительный безопасный курс, которого мы должны держаться, чтобы попасть в нужный порт, и говорят, что по этому маршруту будет усилено присутствие Императорского Флота для защиты подлодки. Кажется, проблема нашего авантюрного похода решена.Келлер сложил руки на груди и улыбнулся.—Отлично, от-лич-но. Все идет по плану.***Подводная лодка U-234 во главе с номинальным капитаном Ульрихом Келлером и всем грузом продолжила следовать маршруту. Капитан-лейтенант Иоган-Генрих Фелер, как и все несогласные с решением продолжать ход, были высажены на шлюпке в районе Индонезии, где отбыли на остров Манус архипелага Бисмарка и сдались британским войскам, сообщив, что их подлодка утонула на незаписанных координатах. Англоамериканское командование, вполне себе поняв, насколько немного немецких подлодок можно было встретить в мае 1945 в Тихом Океане, за счет информации о гибели одной списало со счетов саму возможность существования какого-то идущего в Японию судна, которую они до этого получили лишь от захваченных в Германии документов.