Сторожевая застава

Побег Андака

Андаку казалось, будто он сидит в поруби уже целую вечность. Первые дни сын половецкого хана Курныча бросался, как разъяренный зверь в клетке.

Пекло ему не то, что он потерпел поражение у Портяной. Потому что не победы жаждали от него половецкие ханы. Римов был кратчайшим путем в Переяслав. И Андак должен был узнать, есть ли в нем сторожевая застава русичей, и сколько дружинников она насчитывает.

И не за побег корил себя сын половецкого хана. Убегать ему не впервой. Корил за то, что во время этого побега проклятые русичи обманули его, как малого ребенка. Ну, кто же знал, что будут красться по его следам целую ночь? Ранее такого не бывало. Лишь отбивали нападение, и все. Так как русичи сильны пешим войском. О, это настоящая скала — пешее русское войско! А конное — не очень. Маловато конного войска у них. Не потому, что жалеют своих коней, более сильных чем половецкие, но и более медленных. Потому что привыкли рало за собой таскать, а не всадника носить.

Поэтому и дал тогда Андак приказ на отдых. А русичи, ишь, налетели на рассвете, как коршуны на сонных цыплят. И не на своих, а по большей части на только что захваченных коньках. На его же, Андака, конях! Очевидно, Змей придал им силы и нахальства.

Но когда вспоминал светлый Андак, как пленили его самого — зубами готов был скрежетать от злости и стыда. Считал себя почти равным богатырю Рутене. А тут какой-то молоденький русич, почти мальчишка, с презрением свистнул в сторону Андака, послал в него стрелу и помчался за беглецами. Андак начал заворачивать коня, чтобы перехватить наглеца, однако не успел. На него вихрем налетел Попович, тот самый, который одолел непобедимого Рутеню. Покатился светлый Андак мешком по земле и должен был сдаться, потому что пеший половец против конного русича не устоит.

И пока мальчик-русич за приказом Поповича связывал Андака, сын половецкого хана с бессильной яростью наблюдал, как мимо них вспугнутыми мышами прошмыгивали одиночные ордынцы. Ни одному из них даже в голову не приходило стать на защиту своего мурзы — ишь, боялись за свою презренную жизнь! Ну, ничего, когда он, Андак, таки и выберется из этой поруби, тогда не пожалеет ни одной трусливой головы!

В том, что он вернется к орде, Андак не имел сомнения. Всем было известно, что русичи никогда не убивали своих пленников. Большей частью брали за них выкуп, или менялись пленными. Потому что дураки. Уничтожать надо, уничтожать всех, кто под руку попадет! Чтобы не было потом кому меча поднять…

Два дня свирепствовал Андак, необузданным зверем бросался от стены к стене. А на третий день обессилено сел в углу на охапку соломы и начал прислушиваться к малейшему шороху над головой. Надеялся, что к нему вот-вот придут русичи и начнут торговаться относительно выкупа.

Однако миновал третий день, и четвертый, и пятый — а им, Андаком, никто не интересовался. Подлые русичи делали вид, будто такого почтенного пленника, как сын половецкого хана, вовсе не существовало. Разве что утром бросят ему, как собаке, кусок лепешки с мясом и опустят кувшин с водой…

Тоскливо было на душе в Андака. Тоскливо и тревожно. Странно, отчего это русичи молчат о выкупе? Неужели так разбогатели, что не нужно им больше ни серебро, ни наилучшие ханские табуны?

Тревожился Андак и еще внимательнее прислушивался ко всему, что делалось над его головой. А над головой вроде бы все было как всегда. Из раннего утра до поздней ночи раздавались голоса, конское ржание, слышалось бряцанье крицы.

Ночью же было тихо. Разве что кто-то из русичей дозорных переброситься словом с товарищем. И опять тихо. И все же Андак был убежден, что русичи что-то замыслили.

Вчера, например, до него долетел краткий отрывок разговора между двумя дружинниками. Что это были именно дружинники — Андак определил по звяканью оружия. Видимо, дружинники соревновались на мечах. Потом запыхавшийся густой бас сказал:

— Достали часа поганцы. Теперь уже на Римов ни за что не поткнутся.

— Конечно — поддакнул другой голос — теперь будут обходить Римов десятой дорогой. А если опять захотят перебраться через Сулу — то только у Лукомля или Ромен… Знаешь, что замыслили на это Муровец с Добрыней?

Андак видел Муровца в бою. Он ни за какие медовики не подступится к нему! И о Добрыне он тоже слышал.

А вот что именно замыслили Муровец с Добрыней, Андак, к сожалению, так и не узнал, потому что дружинники, похоже, направились в гридню. Вчера не узнал. А сегодня ему кое-что стало понятно.

Неподалеку тихо заспорили двое детей. Видимо, они сидели в зарослях терна или шиповника.

Когда Андака вели к поруби, он успел разглядеть, где что находится в Римовском Городище.

Справа от входных врат возвышалась сторожевая башня. Слева — гридница, где отдыхали дружинники. За ней — кузница, клети и кладовые.

Сам порубь находился в самом запущенном углу Городища. К нему почти впритык подступали густые заросли терна, шиповника и крапивы — лучшее место для детских игр. Отсюда детвора видит все, а их — никто.

Собственно, эти детские разговоры Андак слышал чуть не с первого дня своего сидения в поруби. Но то были такие разговоры, к которым взрослые обычно не прислушиваются. О выдранных птичьих гнездах, об игре в прятки, и о том, кто кого победил в соревнованиях на деревянных мечах.

Но сегодня…

— А я тебе говорю, что собираются — негромко доказывал свое какой-то парень.

— Лжешь — отвечал второй — никуда они не собираются.

— А вот и собираются! И Змея с собой поведут. Я сам вчера слышал, как дядь Илька с Поповичем об этом говорили. Они плотиной проезжали, а я там раков ловил. Так дядь Илька говорят…

— Тс-сс! Здесь же тот половец сидит…

— Ну, и пусть сидит. Я слышал, его в Переяслав должны везти. Сам князь Мономах хочет с ним поговорить…

— Вы чего это здесь расселись? — внезапно громыхнул на них мужской голос — А ну, воробьи, кыш отсюда!

Послышалось мелкий топот легких детских ног и все утихло.

Следовательно, русичи куда-то собираются. И если дети не лгут, то берут с собой и Змея. При упоминании о Змее светлого Андака передернуло. Бр-рр… Никогда ему не забыть тот мертвенно-ослепительный глаз. А рев Змея до сей поры вторит в ушах…

Под вечер Андаку удалось подслушать еще один разговор.

— Не рановато ли готовишься, а, Олешко? — донеслось издали.

— Вам, может, и рановато, а мне самое время — сказал вблизи голос Поповича — Змея туда поведу.

— А он что — не хочет уже летать?

— Хочет, но я крыло ему подрезал! Потому что кто его знает, что ему стрельнет в голову, как взлетит в небо.

Правду говорила детвора. Потому что следующим утра еще на рассвете зашевелилось Городище, затопали сотни ног, заржали кони.

А где-то под обед русичи ушли. В Городище была такая тишина, что слышалось кряканье уток в плавнях.

Андака опять охватило неистовство Андака. Он заметался по яме, до крови отгрызал ногти на пальцах, бил носками во влажные стены поруби. Он сейчас отдал бы все богатства, которые имел и еще будет иметь, чтобы немедленно очутиться в своей орде, чтобы сообщить о том, что услышал!

Поздней ночью у ямы раздался невыразительный шорох. Будто кто-то осторожно подкрадывался к поруби.

Андак задержал дух.

Через мгновение отозвался чей-то тихий голос:

— Спишь, Андак?

— Нет — настороженно завещал Андак — Кто ты?

— Потом узнаешь. Хочу помочь тебе убежать к своим.

Кровь стукнула Андаку в виски. От радости перехватило дыхание.

— Как ты это сделаешь? — наконец спросил он.

— Это уже мое дело…

Через время на дно поруби посыпалась земля. За ней опустилась жердь с коротко обрубленным ветками.

Андак мигом выбрался наверх и оглянулся. Нигде никого. Только на фоне темных кустов невыразительно белела человеческая фигура — видимо, это был его спаситель.

— Айда за мной! — шепотом приказал спаситель и пригибаясь пошел под стеной. Он был невысокого роста, крепок. Легкая сутулость выдавала в нем человека преклонных лет. Беглецы неслышно прошли кузницу и очутились над краем обрыва.

— Но здесь высоко… — нерешительно начал Андак.

Он еще из-за Сулы приметил, какие стремительные кручи вокруг Городища. Особенно в том месте, где оно сходит к болоту. А что внизу было болото, Андак не сомневался. Оттуда тянуло прохладой, тиной и доносился беспокойный шорох камышей.

— Тс-сс… — зашипел спаситель.

Он что-то впопыхах искал в кустах.

— Ага, она здесь — наконец удовлетворено прошептал он.

То была веревка. Спаситель привязал ее к дереву, что возвышалось над обрывом, и забросил конец в бездну.

— Я — первым, ты — за мной — прошептал спаситель Андаку — только спускайся, когда свистну, потому что вдруг кто подстерегает внизу…

Голова спасителя спряталась за краем обрыва. Андак со страхом начал прислушиваться к звукам, которые доносились из плавней. В орде говорили, будто где-то здесь таится дидько болотный. И нет от него половцам никакого спасения.

«Может, не стоит лезть? — промелькнула мысль — Это же верная смерть».

В тот миг снизу донесся приглушенный свист. Андак глубоко вздохнул, как будто перед прыжком в ледяную воду, и начал спускаться.

Спаситель ожидал его в лодке. Он был не сам. У его ног глухо зарычал пес.

— Тихо, Бровко, тихо — приказал ему незнакомец — Ну, трогаемся — сказал он, когда Андак осторожно обошел пса и уселся на носу.

— Погоди — сказал сын половецкого хана, когда незнакомец собирался оттолкнуться шестом от берега — я слышал, что где-то здесь живет…

— Помолчи! — остановил его незнакомец — Потому что еще накличешь его на свою голову.

Оттолкнувшись, прибавил:

— Он своих не трогает. Может, и тебе повезет. Тем более, что с нами Бровко.

Плыли долго. Спаситель часто менял направление.

Андак лишь удивлялся, как ему удается находить дорогу в такой темноте.

— Я тебе заплачу — пылко шептал он своему спасителю — ты станешь самым богатым среди русичей. У нас и серебро есть, и табуны.

— Коль заплатишь, хорошо — безразлично согласился спаситель — только знай, что я не за табуны тебя спасаю. Муровцу хочу насолить, вот что! Есть у нас такой…

— Знаю — сказал Андак.

— Оскорбил он меня и весь мой род. Очень оскорбил. И нет ему никакого прощения… Теперь, ханыч, слушай внимательно, что я тебе буду говорить. Наши направились на Лукомль, потому что уверены, что здесь вы уже не пойдете. И Змея с собой взяли. О, то такая тварь! Мир еще не видел хуже. Хорошо, что хоть крыло подрезано. И все же, не на всяком коне от него убежишь… Так что не идите тудой на Переяслав. Идите здесь. Потому что в Римове осталось десятка три дружинников, не больше. И то больше калеки или раненные. Понял, к чему я веду?

— Нет — признал Андак.

— Да к тому, что поход на Лукомль — это затея Муромца. Поэтому когда вы здесь проскочите — кому первому князь Владимир снесет голову? Ему. Потому Муромцу было велено защищать Римов до последнего воя, а он бросил его на произвол судьбы. Теперь понял?

Андак тихо засмеялся.

— Еще бы!

Наконец нос лодки мягко ударился о берег. Спаситель помог Андаку выбраться на сушу и докончил:

— А зовут меня дед Овсей. Это, чтобы ваши знали, когда заскочат в Римов. Дед Овсей, запомнишь? Ну, а с ним и род его.

— Запомню — пообещал Андак — будь уверен: отныне тебя и твой род никто из половцев и пальцем не зацепит.

Они пошли берегом. Бровко не сводил с Андака настороженного взгляда. И стоило тому было резко поднять руку, как пес угрожающе рычал.

Вскоре Андак разглядел в темноте силуэт коня.

— Бывай здоров, ханыч — сказал дед Овсей — и помни: не только за выкуп работаю.

— Буду помнить — опять пообещал Андак — ожидай в гости!

Когда конский топот растворился вдали, дед презрительно сплюнул на землю:

— В гости, ишь, напрашивается… Ничего, пусть приезжает. Только тогда говорить мы будем иначе.

Вернувшись к лодке, у которой уже радостно повизгивал Бровко, дед тихо позвал:

— Выходи, брат. Хоть поговорим наедине как следует. Так, говоришь, опять ноги крутит?

— Бу-у… — пожалелось из темноты — Бу-у…