Станция Араминта

ГЛАВА ПЕРВАЯ

1. Система Алой розы в звездном скоплении Хлыст Мирсеи. (Извлечение из «Мира людей», Институт Фиделиуса.)

Где-то посередине руки Персея причудливый вихрь галактической гравитации захватил десять тысяч звезд и под углом отбросил их в сторону, образовав на конце завиток с замысловатым росчерком. Это Хлыст Мирсеи.

В стороне от этого завитка находится система Алой розы, состоящая из трех звезд: Лорки, Песни и Сирены. Лорка — белый карлик, а Песня — красный гигант. У них единый центр гравитации: дородный краснолицый пожилой джентльмен вальсирует с изящной молоденькой девушкой, одетой в белое. Сирена — желто-белая звезда обычных размеров и яркости вращается вокруг флиртующей пары на должном расстоянии.

В системе Сирены три планеты, одной из которых является Кадвол, единственный обитаемый мир в этой системе.

Гравитация Кадвола близка к земной.

2.Мир Кадвола

Впервые Кадвол был открыт первопроходцем Руделем Найрманном, членом земного Общества Натуралистов. Его рапорт послужил поводом для отправки на Кадвол экспедиции, которая по возвращении рекомендовала объявить Кадвол на вечные времена естественным заповедником и закрыть его для эксплуатации человеком.

Три континента Кадвола были названы Эссе, Деукас и Троя. Эссе, пересекающий экватор, прямо-таки пульсировал от жары и зловония тропических лесов. Даже растения на Эссе чаще всего являются хищниками. Три вулкана, два активных и один спящий, были единственными возвышенностями на протяженной равнине, покрытой джунглями, топями и трясинами. По ландшафту петляли медлительные реки, которые непременно достигали моря. Воздух был наполнен тысячами странных запахов; хищные существа оглашали воздух победным ревом и предсмертными воплями. По понятным причинам континент был и остается практически неисследованным.

Деукас, расположенный на другой стороне планеты, был в четыре раза больше Эссе, и раскинулся в субтропической температурной зоне. Его фауна включала в себя несколько полуразумных видов. Его флора во многих случаях напоминала флору Земли настолько сильно, что ранние агрономы смогли культивировать здесь бамбук, кокосовые пальмы, виноград и фруктовые деревья, не опасаясь экологической катастрофы.

Троя, расположенная к югу от Деукаса, протянулась от полярных льдов до экваториальной зоны. Утесы нависали над пропастями. Море плескалось у подножья скал. Под ветрами шумели леса.

Все остальное место занимал океан с немногочисленными островами. Среди них были Атолл Лютвен, остров Турбен и Океанский остров, расположенные у восточного побережья Деукаса, да несколько скалистых островов около мыса Джоурнал на далеком юге.

3.Станция Араминта

На станции Араминта на восточном берегу Деукаса, было организовано административное агентство, предназначенное для охраны территории. Агентство включало в себя шесть бюро:

А: Учета и статистики.

В: Патрулирования и наблюдения; полицейские и охранные функции.

С: Систематики, картографии и естественных наук.

D: Внутренние службы.

Е: Финансовые службы: импорт и экспорт.

F: Обслуживание посетителей.

Первоначальными руководителями этих бюро были Димус Вук, Ширри Клаттук, Сол Диффин, Клод Оффоу, Марвелл Ведер и Кондит Лаверти. В каждом бюро работало около сорока человек. Тенденция набирать сотрудников из ближних и дальних родственников привнесла в ряды ранней администрации определенную сплоченность.

Персонал агентства проживал в шести общежитиях, каждое из которых было связано с соответствующим бюро. Как только появилась возможность использовать деньги фонда, было построено шесть прекрасных резиденций, которые получили названия: Дом Вуков, Дом Клаттуков, Дом Ведеров, Дом Диффинов, Дом Лаверти и Дом Оффоу.

Проходили столетия, резиденции расширялись и постоянно реконструировались. Теперь их украшали карнизы из резного дерева и местных полудрагоценных камней, мебель, привезенная с Земли, Альфанора или с Моссабея. Светские дамы каждого Дома были убеждены, что их Дом превосходит другие богатством и безукоризненностью стиля.

В каждой семье постепенно сложился свой уникальный характер. Как мудрые Вуки отличались от легкомысленных Диффинов, точно так же осторожные Оффоу совершенно не походили на отчаянных Клаттуков. Соответственно, невозмутимые Ведеры не одобряли излишне эмоциональных Лаверти.

В Речном Домике на реке Леур, неподалеку от Агентства, жил Хранитель, Генеральный директор станции Араминта. В соответствии с законом, он был членом Общества Натуралистов Земли и местной Штромы — маленького объединения Натуралистов на Трое.

Станция Араминта довольно рано обзавелась отелем, аэропортом, больницей, лицеем и театром «Орфей». На местных виноградниках начали выпускать прекрасное вино, которое шло на экспорт, в распоряжении богатых туристов была дюжина охотничьих домиков среди дикой природы.

С таким объемом работы сотрудники бюро уже не справлялись. Пришлось проявить своего рода гибкость, и появились «внештатники» — вначале просто временные рабочие, позже — руководители среднего звена. Среди внештатников было множество людей, рожденных в одном из домов, но не нашедших вакансии в своем бюро. Таким образом, понятие «временный рабочий» было расширено и включало в себя сельскохозяйственных рабочих, служащих отелей, механиков аэропорта, а на самом деле, Хранитель не обращал на эту рабочую силу внимания до тех пор, пока им не предоставлялось право на постоянное проживание в резиденции.

Другим источником дешевой рабочей силы было население Атолла Лютвен, который находился всего лишь в трехстах километрах к северо-востоку от станции Араминта. Там жили йипи — потомки сбежавших слуг, нелегальные иммигранты и тому подобное.

Таким образом на станции Араминта появились йипи. Они жили в общежитии недалеко от аэропорта и получали разрешение на работу только в течение шести месяцев.

Шло время, население Атолла Лютвен выросло до неимоверных размеров. Хранитель уведомил об этом штаб-квартиру Общества на Земле и потребовал от нее решительных мер, но к этому времени для Общества наступили тяжелые времена, и оно не оказало никакой помощи Заповеднику.

Йипи-Таун начал привлекать туристов. Чего стоила хотя бы гостиница «Аркадия», построенная полностью из бамбуковых стволов и пальмовых листьев! На террасе этого заведения прекрасные девушки йипи предлагали туристам ромовый пунш, коктейли с джином, рюмочку на ночь, спотыкач, солодовое пиво и кокосовую брагу. Все это было изготовлено и разлито в Йипи-Тауне. Более интимное обслуживание можно было получить в известном всему Хлысту Мирсеи Дворце Кошечки.

Туристический поток увеличился еще больше после того, как Умфау (титул правителей йипи) предложил новые экзотические развлечения.

4. Штрома

Сначала члены Общества Натуралистов, посещая Кадвол, поселялись в Речном Домике. В конце концов терпению Хранителя пришел конец, и он предложил оборудовать специальный дом для приезжающих Натуралистов. Этот план, который был вынесен на обсуждение ежегодного собрания Общества (проводимого на Земле), был воспринят по-разному. Строгие консерваторы начали жаловаться, что статус Заповедника постоянно пытаются обойти если не так, то этак. На что другая сторона отвечала: «Хорошо, но если мы отправимся на Кадвол для научных изысканий или просто отдохнуть в приятном окружении, нам что, жить в палатках?»

Общее собрание приняло компромиссный план, который не устраивал ни ту, ни другую сторону. Строительство нового поселения было разрешено, но в определенном месте: на Трое, на берегу фиорда Штрома. Это место совершенно не подходило для задуманного, и, очевидно, было выбрано для того, чтобы охладить пыл сторонников строительства.

Однако вызов был принят. Появилась Штрома — городок узких высоких домов, выкрашенных в черный или темно-коричневый цвет с дверными и оконными рамами, выкрашенными в белый, голубой и красный цвета. Дома были построены на восьми уровнях, но все смотрели на прекрасный фиорд Штрома.

На Земле Общество Натуралистов было обвинено в разбазаривании средств. На последнем ежегодном собрании все записи и документы Общества были переданы Архивной библиотеке, и исполнительный директор ударил в гонг собрания в последний раз.

На Кадволе население Штромы не получило официального сообщения об этом событии, однако почувствовало, как мгновенно иссяк источник финансирования. Молодежь потянулась на заработки. Некоторых больше никогда не видели на Кадволе, другие, более удачливые, возвращались обратно и привозили с собой новые капиталы. Так или иначе, Штрома выжила и даже достигла относительного благосостояния.

5. Глауен Клаттук

С того момента, как Рудель Найрманн впервые высадился на Кадволе, прошло около девятисот лет. На станции Араминта лето начало уступать свои права осени, приближалось шестнадцатилетие Глауена Клаттука, рубеж, за которым кончалось «детство» и начинался «кандидатский период». В этот день юноша должен был узнать свой «Индикатор статуса» или проще ИС: номер, который подсчитывал компьютер, обработав массив генеалогических данных кандидата.

Это число редко у кого вызывало удивление и менее всего у самого именинника; он задолго до роковой даты, еще строя свои планы на будущее, подсчитал его на пальцах.

Количество вакансий в каждом бюро было по-прежнему ограничено числом сорок — половина мужчин, половина женщин. Тот, кто получал ИС менее 20, считал, что жизнь удалась; от 21 до 22 — смотрел на будущее с оптимизмом; от 23 до 24 — не терял надежды, 25—26 молил Судьбу о снисхождении, а более 26 — присматривал недорогой домик в поселении внештатников.

Положение Глауена в генеалогическом списке было не из лучших. Его покойная мать была родом из внешнего мира; его отец, Шард, приписанный нынче к Бюро В, был третьим сыном второго сына. Глауен был разумным и реалистичным молодым человеком, поэтому он надеялся на ИС 24, что давало крохотную возможность получить в будущем постоянное место в агентстве.

6. Дни недели

Последнее замечание относится к дням недели. На Кадволе, так же как и в большинстве мест Сферы Гаеана, сохранилась традиционная семидневная рабочая неделя. Используя номенклатуру из так называемой таблицы металлов, жители Кадвола избежали режущих ухо современных эквивалентов (таких как «Понедельник», «Вторник» и так далее). Лингвистическое замечание: Первоначально каждый термин сопровождался определителем айн (буквально: «Это день»), таким образом, первый день недели назывался «Айн-орт», или «Это день железа». Постепенно частица «айн» потерялась, и дни недели стали называться просто именами металлов.

Дни недели:

(Айн)-Орт ……………………… железо

Цайн ………………………………. цинк

Инг ………………………………… свинец

Глиммет ………………………….. олово

Верд ……………………………….. медь

Милден …………………………… серебро

Смоллен ………………………….. золото

Шестнадцатилетие Глауена Клаттука было поводом для небольшого праздника, кульминацией которого должны были стать поздравление Главы Дома Фратано и объявление Индикатора статуса. Для удобства и для экономии праздник объединили с еженедельным «Домашним ужином», который должны были посещать все члены дома Клаттуков; ни возраст, ни нездоровье не могли послужить уважительной причиной для отсутствия на этом мероприятии. Праздничное утро прошло довольно спокойно. Отец Глауена, Шард, подарил сыну пару серебряных с бирюзой эполет, которые, если только можно верить модным журналам, были сейчас в моде на всех дорогих курортах Сферы Гаеана.

Шард и Глауен, как обычно, позавтракали в своих апартаментах. Они жили вдвоем: мать Глауена, Марья, погибла в результате несчастного случая через три года после его рождения. Глауен смутно помнил молодую прелестную женщину и чувствовал, что за ее гибелью скрывается какая-то тайна, но Шард не любил говорить об этом. Он встретился с Марьей, когда та посетила станцию Араминта вместе с родителями. Шард сопровождал туристов в путешествии по диким местам планеты, а потом навестил Марью в Сарсенополисе на Альфекке 9. Там они и поженились, и вместе вернулись на станцию Араминта.

То, что Шард взял себе в жены женщину со стороны, удивило Дом Клаттуков и вызвало неожиданный скандал, который спровоцировала некая Спанчетта, внучатая племянница Главы Дома Фратано. Спанчетта была уже замужем за кротким и безответным Миллисом, от которого родила сына, Арлеса. И тем ни менее она уже давно считала Шарда своей собственностью. Спанчетта в те времена была еще молода и хороша собой: полногрудая и крепкая, с сверкающими глазами и с огромной вьющейся копной темных волос, которые она свивала в цилиндр и укладывала на макушке. У нее хватило ума сделать вид, что она старается не ради себя, а ради своей сестры Симонетты, которую в Доме все звали «Смонни».

Как и Спанчетта, Смонни была крупной и плотной женщиной, с круглым лицом, покатыми плечами и грубыми чертами лица. Волосы Смонни были светло-каштановыми, а глаза золотисто-карими. Злые шутники говорили, что будь у нее желтая кожа, она вполне могла сойти за йипи.

Смонни была лентяйкой. Благодаря своей лености она провалила выпускные экзамены в Лицее, из-за чего ей было отказано в постоянном статусе сотрудника агентства. Спанчетта тут же взвалила всю вину на Шарда, который ввел в Дом Марью и тем самым «вытеснил» Смонни.

— Это полная ерунда, и здесь нет никакой логики, — сказал ей Глава Дома Фратано.

— Вовсе нет! — заявила Спанчетта, выставив вперед грудь и сверкая глазами. Она сделала шаг в сторону Фратано, и тому пришлось на шаг отступить. — Все эти волнения просто не дали бедной девочке никакой возможности сосредоточиться на учебе! Все это время она была совершенно больной!

— И все же здесь нет никакой вины Шарда. Ты проделала то же самое, когда женилась на Миллисе. Насколько я помню, он тоже не из нашего Дома, а был внештатником в Доме Лаверти.

На это Спанчетта сумела только проворчать:

— Это совершенно другое дело. Миллис был один из нас, а не заявился сюда Бог знает откуда!

— Я не могу больше тратить время на такую ерунду, — заявил Фратано и отвернулся.

— Конечно, это не ваша сестра стала жертвой этой проходимки, а моя! — кисло усмехнулась Спанчетта, — Какое вам до этого дело? Вы себя обезопасили! А что касается траты времени, так вас беспокоит только то, чтобы успеть поспать после обеда. Но сегодня вам это не удастся. Смонни придет к вам для разговора.

Фратано, которого никак нельзя было отнести к твердым людям, только тяжело вздохнул.

— Я не могу поговорить с ней прямо сейчас. Но я сделаю для нее особое исключение. Она получит месяц на то, чтобы пересдать экзамены. Большего я сделать не могу. Если она и в этот раз провалит экзамены, то покинет Дом.

Такое решение совершенно не устроило Смонни. Она тут же начала причитать:

— Как я могу за один месяц вызубрить пятилетнюю программу?

— Ты должна сделать все возможное, — огрызнулась Спанчетта. — Подозреваю, что экзамены будут простой формальностью, Фратано намекнул мне на это. Но и ты должна хоть что-то выучить! И начинай заниматься немедленно!

Но Смонни свято уверовала в слова сестры и понадеялась на снисхождение Фратано. К ее разочарованию, экзамены оказались самыми обычными, а вовсе не формальными. Ее оценки оказались еще хуже, и теперь ей уже нельзя было ничем помочь. Исключение из Дома Клаттуков оказалось длительным процессом, кульминацией которого стал «Домашний ужин», где Смонни должна была произнести прощальную речь. Она начала с саркастических извинений, потом перешла к громогласному раскрытию непристойных секретов и закончила истерическим припадком с криками и визгом. В конце концов Фратано приказал лакеям силой вывести ее из зала. Смонни вскочила на стол и стала бегать по нему из конца в конец, преследуемая ошеломленными лакеями, которые наконец сумели схватить ее.

Смонни уехала на Соум, где несколько месяцев работала на фабрике по консервированию сардин, затем, согласно заявлению Спанчетты, присоединилась к какой-то аскетической религиозной группе и бесследно исчезла в никому неизвестном направлении. В положенное время Марья родила Глауена. А тремя годами позже она утонула в лагуне, в то время как два йипи стояли неподалеку на берегу. Когда их спросили, почему они не спасли ее, один из них ответил:

— Мы не следили за ней.

— Это нас не касалось, — ответил другой.

Шард об этом никогда не говорил, а Глауен вопросов по этому поводу не задавал. Шард никогда не заикался о том, чтобы жениться повторно, хотя многие женщины клали на него глаз. Это был спокойный мужчина, худощавый, но крепкий и сильный. У него были короткие подернутые сединой жесткие волосы и узкие небесно-голубые глаза.

В день рождения Глауена Шард сразу же после завтрака уехал в Бюро В по срочному делу. Глауен продолжал сидеть за столом, наблюдая, как два лакея йипи наводят порядок в комнате. Он гадал, что скрывается за этими улыбчивыми лицами? Что значат эти быстрые косые взгляды? Насмешку и презрение? Обычное любопытство? Интересно было бы научиться понимать быстрый насыщенный гласными язык йипи, подумал он.

Наконец Глауен поднялся из-за стола. Он вышел из Дома Клаттуков и побрел в сторону лагуны к череде небольших прудов, которые питались водами реки Ван. Вдоль берегов лагуны росли черный бамбук, плакучая ива, тополя, красно-зеленый терн. Утро было свежим и солнечным, в воздухе уже пахло осенью. Через несколько недель Глауен начнет свои занятия в Лицее. Молодой человек подошел к доку Клаттуков: прямоугольному строению с выгнутой крышей из зеленого и синего стекла, держащейся на черных металлических колоннах — отчаянная попытка переплюнуть другие пять Домов.

В доке стояли два плоскодонных ялика, маленький шлюп длинной полсотни метров, и небольшой двухмачтовый корабль длиной в сотню метров для отдаленных водных прогулок.

Док был одним из любимых мест отдыха Глауена. Здесь он почти всегда мог найти одиночество, а сегодня он желал этого больше всего на свете, так как хотел успокоиться перед предстоящим испытанием на «Домашнем ужине».

— Ты просто придешь пообедать со своими родственниками, — говорил ему отец. — Через несколько секунд после твоего появления, они забудут про тебя и займутся своими пересудами и интрижками. К концу обеда Фратано объявит тебя кандидатом и зачитает твой ИС, который, как я догадываюсь, будет вполне удовлетворительным, где-то порядка 24, в худшем случае 25, что тоже не так уж и плохо, если учитывать скрипящие суставы и седые волосы, присутствующие на обеде.

— И это все?

— Более-менее. Если кто-то удосужится заговорить с тобой, отвечай вежливо, если же разговорчивых не найдется, ты можешь отобедать не говоря ни слова, и это будет самое мудрое.

Глауен сел на скамейку, взглянул на лагуну и стал наблюдать за игрой света и теней на поверхности воды.

— В конце концов завтра все будет уже позади, — подумал он. — И все же если мой ИС окажется на несколько пунктов ниже, чем я предполагаю, было бы очень неплохо.

Его мысли прервал скрип гравия. В доке появилась грузная фигура. Глауен тяжело вздохнул. Это был человек, которого он меньше всего хотел бы сейчас видеть — Арлес. Арлес был на два года старше его, выше на голову и тяжелее на добрую дюжину килограммов. Лицо его было большим и плоским, с вздернутым носом и пухлым тяжелым ртом. Сейчас его темные кудри закрывала изящная кепочка с косым козырьком.

В восемнадцать лет с ИС 16 (благодаря прямому родству Спанчетты и Валарта, ее отца, с бывшим Главой Дома Дамианом, отцом нынешнего Главы Дома Фратано) Арлеас был баловнем судьбы. Только серьезный проступок или провал экзаменов в Лицее могли грозить ему неприятностями. Войдя с солнечного света в прохладный полумрак, Арлес замигал глазами. Глауен быстро схватил абразивный брусок, прыгнул на борт шлюпа и занялся зачисткой деревянных частей. Он низко пригнулся, надеясь, что Арлес его не заметит. Держа руки в карманах и оглядываясь по сторонам, Арлес прошел вдоль дока. Наконец он заметил Глауена, остановился и с удивлением уставился на молодого человека.

— Что ты тут делаешь?

— Шкурю доску, — спокойно ответил Глауен, — готовлю ее к тому, чтобы отполировать.

— Я так и подумал, — холодно сказал Арлес. — У меня с глазами пока что все хорошо.

— Тогда займись делом. В кладовке можешь взять еще один брусок.

— Ты это что, серьезно? — фыркнул Арлес. — Да это же занятие для йипи!

— Чего же они тогда этого не делают?

Арлес пожал плечами.

— Пожалуйся Намуру, он их быстро призовет к порядку. А меня в это не впутывай, у меня и без этого хватает чем заняться.

Глауен сосредоточенно продолжал работать, и это вызвало у Арлеса раздражение.

— Иногда, Глауен, ты становишься совершенно непредсказуемым. Ты ничего не забыл?

Глауен прервал свое занятие и задумчиво посмотрел на воду.

— Ничего такого в голову не приходит. Хотя, конечно, если я что-то забыл, то ничего другого и нельзя ожидать.

— Ага! Опять за шуточки! Сегодня же твой день рождения! Ты бы должен сейчас сидеть дома и готовиться к вечерним событиям. Это, если ты, конечно, не хочешь ударить лицом в грязь. У тебя уже есть белые туфли? Если нет, то ты должен опрометью бежать за ними! Это я тебе советую только по доброте душевной.

Глауен бросил на Арлеса косой взгляд и вновь принялся за работу.

— Даже если я вечером заявлюсь на ужин босым, то вряд ли кто-нибудь обратит на это внимание.

— Ха! Дружище, ты не прав! Это первое, на что смотрят девушки!

— Хм… Я не знал.

— Ты еще убедишься в моей правоте. Девушки — это умные маленькие создания: они моментально могут оценить парня! Если у тебя течет из носа, или расстегнута ширинка, или старомодные туфли, — они тут же скажут друг другу: «На этого увальня нечего и время терять!».

— Ценные наблюдения, — заметил Глауен. — Надо будет это запомнить!

Арлес нахмурился. Никогда нельзя было быть уверенным в том, как следует воспринимать замечания Глауена; очень часто они балансировали на грани насмешки. Но на данный момент Глауен казался серьезным и полным уважения. Успокоившись, Арлес продолжил еще с большей важностью, чем раньше:

— Возможно, мне не стоило бы тебе этого говорить, но я удосужился составить руководство по безотказно действующим методам общения с девушками. Надеюсь, ты понимаешь, что я имею в виду, — Арлес развязно подмигнул Глауену. — Оно основано на женской психологии и каждый раз работает, как магия!

— Любопытно! И как же надо действовать?

— Детали засекречены. На самом деле надо просто определить сигналы, на которые реагирует инстинкт милого создания, после этого следовать советам моего руководства, и так далее.

— И где можно раздобыть это пособие?

— Нигде! Оно доступно только для Дерзких Львов, — Дерзкими Львами именовали себя шесть самых беспутных молодых лоботрясов станции Араминта. — Если это руководство попадет в руки девчонок, то они будут знать, что происходит, и все пойдет насмарку.

— Они и без твоей книги знают, что происходит.

Арлес надул щеки.

— В большинстве случаев это так, но на это мое руководство рекомендует применять тактику неожиданности.

Глауен встал.

— Думаю, мне придется выработать свою собственную тактику, хотя вряд ли она мне пригодится на «Домашнем ужине». Уже потому, что там нет подходящих девушек.

— Шутишь! А как же Фрам и Полли?

— Ну, для меня они уже старенькие.

— Но только не для меня. Я пользуюсь всем, что попадает под руку: и старыми, и молодыми! Ты должен бы принять участие в постановке карнавального представления. В этом году в труппе есть действительно горяченькие образцы, например, Сессили Ведер.

— У меня в этой области нет никаких талантов.

— Да тут ничего и не надо! Мастер Флорест использует твои способности наилучшим образом. У Кеди Вука нет и намека на талант. На самом деле, он вообще полный простофиля. Можно сказать, просто ханжа. А в «Становлении Богов» мы с ним первородные звери. В «Похищении огня» я — сущность воды и глины, и в меня ударяет молния. После этого я быстро опять переодеваю костюм, и мы с Кеди снова мохнатые звери, молящие о просвещении. Но тут Прометей, которого играет Линг Диффин, крадет для людей огонь. Сессили Ведер играет «Птицу вдохновения», она-то и вдохновила меня написать это пособие. Даже этот чурбан Кеди притащился туда только для того, чтобы посмотреть на нее.

Глауен прислонился спиной к гакаборту.

— И ты уже попробовал свое пособие на Сессили?

— Пока что она не дала мне такой возможности. Это пока единственный пробел в моей системе.

— Жаль… Ну ладно, мне надо дальше шкурить.

Арлес уселся на скамейку и стал наблюдать за работой. Через некоторое время он сказал:

— Похоже, ты нашел хороший способ успокаивать свои нервы.

— А чего мне нервничать? Пока что куском хлеба я обеспечен.

Арлес оскалился.

— Ты не улучшишь своего положения, прячась в унынии в этом доке. Твой ИС уже подсчитан, и с этим ничего не поделаешь.

Глауен в ответ только рассмеялся.

— Если бы можно было что-то с этим сделать, то, может быть, я этим бы и занялся.

Улыбка Арлеса потускнела. Неужели нельзя ничем пробить самообладание Глауена? Недаром мать Арлеса Спанчетта считала Глауена самым неприятным ребенком из всех тех, которых она встречала.

Арлес важно заговорил:

— Возможно, ты поступаешь очень мудро! Наслаждайся покоем, пока это еще можно, потому что уже завтра ты будешь кандидатом, которому предстоят пять долгих лет волнений.

Глауен бросил в сторону Арлеса косой насмешливый взгляд, который так раздражал его.

— Тебя что, так уж мучат эти волнения?

— Меня — нет! У меня ИС равный шестнадцати. Я могу и расслабиться.

— Точно так же считала твоя тетка Смонни. У тебя какие отметки в Лицее?

Арлес нахмурился.

— Давай об этом не будем, ладно? Я могу сам позаботиться об этом.

— Как скажешь.

— Именно так и скажу. А что касается предметов, которые не подлежат обсуждению, то я знаю намного больше, чем ты думаешь, — Арлес посмотрел на зеленую с голубым крышу. — На самом деле мне не следовало бы тебе это говорить, но я частным образом случайно узнал твой ИС. Извини, но он не очень-то обнадеживает. Я это говорю тебе только для того, чтобы для тебя это не стало сюрпризом сегодня вечером. Глауен снова бросил быстрый косой взгляд в сторону Арлеса.

— Никто, кроме Фратано, не знает моего ИС, а уж он-то тебе этого не скажет.

Арлес многозначительно усмехнулся.

— Попомни мои слова! Твой номер близок к 30. Я не могу сказать тебе точно, но будем считать, что где-то между 29 и 31.

Наконец-то спокойствие Глауена дало трещину.

— Я тебе не верю! — он вскочил на палубу, — Откуда ты взял такую ерунду? От своей матери?

Арлес внезапно почувствовал, что он слишком распустил язык. И все же он решил продолжить атаку.

— Ты хочешь сказать, что моя мать говорит чепуху?

— Ни ты, ни твоя мать не должны ничего знать о моем ИС.

— А почему бы и нет? Считать мы умеем, а все связи можно найти в записях, хотя в твоем случае точнее сказать, что их нельзя там найти.

Странное замечание, подумал Глауен.

— Что ты этим хочешь сказать?

И снова Арлес почувствовал, что распустил язык.

— Ничего особенного. Правда, ничего особенного.

— Ты сегодня, похоже, набит какими-то странными фантазиями.

— Дерзкие Львы знают, кто чего стоит. Я знаю про такие скандалы, о которых ты даже не подозреваешь! Например, как старая леди почти что силой пыталась затащить к себе в постель Фогеля Лаверти.

— И как далеко она сумела его дотащить?

— Да вообще не сумела! Он же младше меня! А вот тебе другая ситуация: я прямо сейчас могу тебе назвать кое-кого , кто скоро станет матерью, а вот насчет отца там есть большие сомнения.

Глауен отвернулся.

— Если ты пришел выяснить именно этот вопрос, то могу тебя заверить, что я к этому не имею никакого отношения.

— Отличная шутка! — воскликнул Арлес. — Самая остроумная из всего того, что ты сегодня сказал, — он поднялся. — Время уже поджимает. Вместо того, чтобы сидеть и возиться здесь с лодкой, ты бы лучше пошел домой, отполировал свои ногти да потренировался в хороших манерах.

Глауен взглянул на пухлые белые пальцы Арлеса.

— Мои ногти на данный момент почище твоих.

Арлес надулся и сунул руки в карманы.

— Мы с тобой находимся в разных условиях, запомни это! Когда я говорю с тобой, ты должен отвечать: «Да, сэр» или: «Нет, сэр» и все. Так надо себя вести. А если у тебя за столом возникнут сомнения по поводу своих манер, то можешь просто посмотреть на меня.

— Спасибо на добром слове. Но, думаю, я и сам смогу пережить этот торжественный ужин.

— Ну, как хочешь.

Арлес повернулся на каблуках и зашагал к выходу из дока.

Глауен с раздражением смотрел ему вслед. Арлес прошел между двумя статуями, которые обозначали вход в сад Дома Клаттуков, и исчез из поля зрения. Молодой человек погрузился в раздумья. Между 29 и 31? После пяти лет в роли кандидата его ИС может снизиться до 25. А это будет означать положение внештатника и выход из Дома Клаттуков: придется расстаться с отцом, со всеми прелестями местной жизни, расстаться с престижем и прерогативами полноправного сотрудника агентства!

А как же девушки, чье мнение ему так дорого? Эрлин Оффоу, все данные которой предвещают ей карьеру «разрушительницы сердец», или Тисия Вук, хрупкая блондинка, изящная, как левкой, но гордая и надменная, как все Вуки. И, наконец, Сессили Ведер, которая при последних встречах была с ним очень любезна. Если он получит ИС равный 30, то ни одна из них больше и не взглянет в его сторону.

Глауен вышел из дока и зашагал к дому, чувствуя себя одиноким и потерянным.

Войдя в дом, Глауен направился прямо к своим комнатам, которые находились на восточной стороне второго этажа. К своему великому облегчению, он обнаружил, что Шард уже вернулся.

Шард с порога почувствовал взвинченное состояние сына.

— Что-то ты слишком рано начал трястись.

— Арлес мне сказал, что он знает мой ИС, — ответил Глауен, — и что мой ИС лежит между 29 и 31.

Шард поднял брови.

— 31? Да даже и 29? Это просто невозможно. В таком случае ты будешь среди внештатников не успев ничего начать!

— Знаю.

— Наплюй на Арлеса. Он просто хотел тебя завести раньше времени и, кажется, преуспел в этом.

— Он сказал, что слышал это от Спанчетты! И еще он говорил что-то о том, что у меня не хватает каких-то записей!

— Да? — задумался Шард. — Что он этим хотел сказать?

— Не знаю. Я сказал ему, что он не может знать мой ИС, а он ответил, что почему же нет, когда все родословные записи имеются в наличии, или, точнее, в моем случае отсутствуют.

— Ха, — пробормотал Шард. — Теперь я, кажется, начинаю кое-что понимать. Мне просто интересно… — его голос постепенно сошел на нет. Шард встал, подошел к окну и уставился в него. — Очень уж похоже, что к этому делу приложила ручку Спанчетта.

— Разве она может поменять мой номер?

— Вопрос очень интересен. Она работает в бюро А и имеет доступ к компьютеру. И все же она никогда бы не рискнула жульничать с машиной, это государственное преступление. Что бы она ни сделала, если вообще она что-то сделала, это должно бы оставаться в рамках закона.

Глауен удивленно покачал головой.

— Почему она вдруг захотела проделать такую штуку? Какое ей дело до моего номера?

— Мы еще не знаем, правда ли то, что там что-то подправлено, или нет. И даже если там что-то и подправлено, мы не можем сказать, что это сделала Спанчетта. И опять-таки, если за всем этим действительно стоит она, то ответ прост. Она ничего не прощает и ничего не забывает. Я расскажу тебе кое-что, о чем ты, вероятно, еще не знаешь. Давным-давно она вбила себе в голову, что выйдет замуж за меня. И посвятила в свои планы Хозяйку дома и леди Лилиан, тогдашнюю экономку, так что они стали воспринимать все это всерьез, даже не удосужившись поинтересоваться моим мнением. Однажды вечером мы играли в эпенг. Спанчетта тоже была во дворе, орала «Судью на мыло!», восторженно верещала, когда давали свечку, и так далее. «Да, похоже, тебе женитьба спокойной жизни не принесет» — крикнул мне Вильмор Ведер. «Я и не собираюсь жениться. Где это ты набрался такой ерунды?» — сказал я. «Да все только об этом и говорят. Куда ни придешь, только это и слышишь», — ответил он. «Посвятил бы хоть кто-нибудь меня в этот секрет», — сказал я. — «И кто же эта счастливая женщина?» — «Конечно же, Спанчетта. Я слышал это от Карлотты». — «Карлотта просто чешет язык. Я не собираюсь жениться на Спанчетте! Ни сегодня, ни завтра, ни на будущий год, ни даже при втором пришествии Пулиуса Файштерснапа. Короче, никогда и ни за что. Я ясно выразился?» «Мне-то все ясно, — сказал Вильмор. — Теперь тебе только осталось убедить в этом Спанчетту, которая стоит как раз у тебя за спиной». Я оглянулся и увидел Спанчетту, которая прямо-таки прожигала меня глазами. Все засмеялись, а она попробовала убить меня битой для игры, что вызвало еще больший смех.

Через год она назло всем женилась на бедняге Миллисе и связалась с Намуром. Но мне она ничего так и не простила. А еще через год я в Сарсенополисе на Альфекке 9 женился на твоей матери. Когда мы вернулись на станцию Араминта, с нами случалось много неприятных неожиданностей. Марья не обращала на них внимания, да и я тоже. А потом родился ты, и тебя Спанчетта возненавидела в три раза больше, и из-за меня, и из-за Марьи, и из-за того, что в тебе было все, чего не хватало ее Арлесу. А сейчас, вполне возможно, ей подвернулся случай излить все свои чувства.

— В это трудно поверить, — покачал головой Глауен.

— Спанчетта странная женщина. Подожди здесь. Я пойду наведу кое-какие справки.

Шард направился прямиком в офисы Бюро В в Новом Агентстве. Должность капитана Полиции, которую он занимал, давала свои преимущества.Время поджимало, через два часа должен был начаться «Домашний ужин». Шард вернулся в Дом Клаттуков и сразу же направился в красивые апартаменты с высокими потолками, который занимал Глава Дома Фратано. Когда Шард входил в приемный зал, он наткнулся на выходящую из внутренних покоев Спанчетту. Оба на короткое время остановились, одновременно подумав о том, что встретили здесь человека, которого меньше всего хотели бы видеть.

— Что ты здесь делаешь? — довольно резко спросила Спанчетта.

— То же самое я мог бы спросить и у тебя, — ответил Шард. — Вообще-то на самом деле я иду к Фратано по делам Агентства.

— Уже поздно. Фратано одевается к ужину, — Спанчетта оглядела Шарда с ног до головы. — Ты явишься на ужин в этом костюме? Ты неисправимо небрежен, когда дело касается условностей.

— Я не стану ни соглашаться, ни отрицать этого, — усмехнулся Шард — . К моменту, когда подадут суп, я буду на месте! А сейчас у меня срочное дело к Фратано, извини.

Спанчетта неохотно уступила ему дорогу.

— Фратано занят своим гардеробом, и ему не понравиться, что его отрывают. Если хочешь, то я могу доставить ему твое сообщение.

— Я должен сам проследить за этим.

Шард сделал шаг вперед и задержал дыхание, так как от Спанчетты исходил резкий неприятный запах косметики и пота. Он вошел в личные покои Фратано и аккуратно закрыл дверь перед самым носом Спанчетты.

Фратано в свободном домашнем халате сидел в кресле, вытянув одну ногу и положив ее на подушечку, лежащую на стуле, в то время как служанка йипи массировала ему голень. Он взглянул на вошедшего и вопросительно нахмурился.

— Что у тебя еще, Шард? Ты не мог бы придти в более подходящее время?

— Как ты скоро поймешь, более подходящего времени уже не будет. Отошли служанку, у меня к тебе личный разговор.

Фратано раздраженно прищелкнул языком.

— Это что, действительно так важно? Пазу совершенно не интересует то, о чем мы говорим.

— Возможно, это и так, но я заметил, что Намур знает все обо всех. Мне к этому надо что-то добавлять? Девочка, выйди, пожалуйста, и закрой за собой дверь.

Бросив взгляд в сторону Фратано, девушка поднялась. Она взяла свои горшочки с мазями и, одарив Шарда холодной легкой улыбкой, удалилась.

— Ну, что теперь, — проворчал Фратано, — что у тебя стряслось такого, чтобы можно было прервать мой массаж?

— Сегодня Глауену исполняется шестнадцать лет, и он переходит в разряд кандидатов.

Фратано внезапно задумчиво замигал.

— Ну и что из этого?

— Тебе сообщили его ИС?

— Да, конечно, — Фратано откашлялся и прочистил горло. — И, опять-таки… что здесь такого?

— Его тебе принесла Спанчетта?

— Это не имеет значения, его бы принесли так или иначе. Он должен был поступить ко мне из бюро А. Обычно их приносит леди Леута, а сегодня это была Спанчетта. ИС от этого не изменится.

— Спанчетта приносила раньше тебе ИС?

— Нет. Но скажи же мне наконец, что у тебя на уме?

— Думаю, ты и так знаешь. Ты видел этот номер?

— Конечно. А почему бы и нет?

— И какой же это номер?

Фратано попробовал собраться.

— Я не могу тебе этого сказать! ИС является конфиденциальной информацией!

— Только не в том случае, если Бюро В считает, что это его касается.

Фратано выпрямился на стуле.

— Почему Бюро В вмешивается в дела Дома? Я настаиваю на том, чтобы ты мне объяснил, что происходит!

— Я расследую случай, который, возможно, является преступным сговором.

— Не пойму, о чем ты говоришь.

— Когда Спанчетта заявляет, что она знает ИС Глауена, а Арлес сообщает об этом Глауену, это уже нарушение правил. Но если при этом еще и замешан Глава Дома, то тут уже возникает вопрос о преступном сговоре.

Фратано резко вскрикнул.

— Что ты такое несешь! Я ни в чем не виноват!

— Где этот ИС?

Фратано указал на сложенный желтый листок, лежащий на боковом столике.

— Номер там. Это официальная компьютерная распечатка.

Шард взял бумажку и заглянул в нее.

— 30? Ты этот номер видел?

— Естественно, видел.

— Ты собираешься зачитать его на «Домашнем Ужине»?

Вытянутое лицо Фратано осунулось еще больше.

— Вообще-то, мне показалось, номер слишком велик.

Шард язвительно усмехнулся.

— Велик, говоришь. А какой, ты думаешь, номер должен быть у Глауена?

— Ну, я думал, что-нибудь около 24. И все же… — Фратано ткнул пальцем в сторону желтого листка, — я не могу спорить с компьютером.

Шард оскалился, это была кривая зловещая гримаса, во время которой были видны кончики его зубов.

— Фратано, я только что пришел из Бюро А. Компьютер работает со своей обычной точностью. Но все зависит от той информации, которая в него закладывается. Ты со мной в этом согласен?

— Да, это, конечно, так.

— Сегодня утром, воспользовавшись своим правом, я просмотрел введенную в компьютер информацию. И, знаешь, кто-то подделал записи. Подделал так, что Глауен стал выглядеть незаконнорожденным.

Фратано снова прочистил горло.

— Сказать по правде, слухи об этом ходят уже давно.

— Я что-то об этом не слышал.

— Говорили, что твой брак с Марьей был незаконным, а значит недействительным. Отсюда и недействительность некоторых записей в генеалогической таблице.

— Это каким образом мой брак может быть незаконным? Я могу тебе в любой момент показать мой брачный сертификат. Если хочешь, я сделаю это прямо сейчас.

— Брак считается недействительным, так как Марья, когда выходила за тебя замуж, уже была замужем и не потрудилась оформить развод соответствующим образом. Естественно, я не обращал никакого внимания на все эти сплетни. Но, к несчастью, они оказались правдой…

— И это все тебе рассказала Спанчетта? Это она является источником так называемых слухов?

— Действительно, этот вопрос как-то поднимался в нашей с ней беседе.

— И ты согласился с ее заявлением, даже не удосужившись обратиться ко мне?

— Факты говорят сами за себя! — проскулил Фратано. — Во время своей туристической поездки она зарегистрировалась как «мадам» Марья Чиассальво.

Шард кивнул головой.

— Бюро В вполне может возбудить против тебя дело либо по поводу «преступного сговора», либо — «преступной некомпетентности».

У Фратано дернулась челюсть, а глаза стали большими и влажными.

— Милый мой Шард! Ты же меня прекрасно знаешь!

— Тогда почему ты без единого звука протеста принял от Спанчетты подложную распечатку? Я могу рассматривать это только как преступление! Ты прекрасно знаешь Спанчетту и ее норов! И позволил превратить себя в послушный инструмент в ее руках! За все надо нести ответственность!

— Спанчетта бывает иногда очень настойчивой, — пробормотал Фратано.

— Для того, чтобы проверить эти факты, тебе было достаточно позвонить мне по телефону. Семья Марьи исповедовала популярную на Альфекке 9 религию, которую там называют Завораживающее Откровение. Дети входят в религиозную общину в возрасте десяти лет, и в этот момент заключается их фиктивный брак с их святым покровителем. У Марьи святым покровителем был Чиассальво, Бриллиант Королей Мира сего. Этот брак является простой религиозной формальностью, где роль одной половины играет святой покровитель. Все это отмечено в брачном сертификате, который ты бы мог посмотреть в любой момент, как только возник этот вопрос. Так что мой брак, несмотря на все Спанчеттины злопыхательства, так же законен, как и твой. Как она осмелилась пойти на такую подделку, я просто не могу понять.

— Ух! — подавленно проворчал Фратано. — Эта Спанчетта и ее интриги когда-нибудь сведут меня с ума! Мне очень повезло, что ты вовремя сумел увидеть эту ошибку.

— Только не надо использовать слово «ошибка». В данном случае налицо злой умысел!

— Ну, ладно, Спанчетта очень чувствительная женщина. Когда-то у нее были причины поверить… Но это не важно. Очень печальная история. И что же мы будем делать?

— Ты умеешь считать, я тоже это умею. А вот генеалогическое дерево Клаттуков. Глауен явно стоит выше Декстера и ниже Трайна. Таким образом, его ИС тянет на 24. Полагаю, ты узаконишь этот номер своим указом, что является твоей привилегией, а здесь и обязанностью.

Фратано внимательно рассматривал дерево. Он что-то посчитал при помощи своих длинных белых пальцев.

— Возможно, Трайн мог бы выиграть одно или два очка за счет положения тетки его матери в Доме Ведеров.

— То же можно сказать про Глауена. Эльзабетта, старшая сестра его бабки, находится на вершине дерева Вуков, и он также может указать в числе своих предков леди Волтроп из Дома Диффинов. И не забывай, Трайн на восемь лет младше Глауена! В этом возрасте ему 24 еще не нужно.

— Твоя правда, — согласился Фратано, бросив косой взгляд в сторону Шарда. — И больше не будет никаких разговоров о «преступном сговоре»… Я думаю, это с самого начала была просто неудачная шутка?

Шард мрачно кивнул.

— Пусть будет так.

— Очень хорошо. Здравый смысл нам подсказывает цифру 24, так что будем считать, что именно ее и выдал компьютер, — Фратано взял желтый листок и ручкой переправил «30» на «24». — Теперь все улажено, и я могу одеваться?

Уже у дверей Шард бросил через плечо:

— Полагаю, ты запрешь входную дверь после моего ухода. Иначе, ты опять завязнешь со Спанчеттой.

Фратано неохотно кивнул.

— В своем отделе я могу и сам уладить свои дела. Гюнтер? Гюнтер! Где тебя черти носят! ?

Лакей вошел в комнату.

— Да, сэр?

— Закрой за сэром Шардом дверь на два замка. Никого не пускать и не принимать никаких сообщений. Ясно?

— Так точно, сэр.

Когда они уже были готовы выйти из квартиры, Шард в последний раз придирчиво осмотрел Глауена. Он коротко кивнул головой, и в этом жесте скрывалось намного больше гордости, чем это прозвучало в его словах:

— Можно уверенно сказать, что в твоем внешнем виде никто не найдет изъяна. На этот счет можешь быть спокоен.

— Хм. По крайней мере, Арлес уже высказал замечание по поводу моих туфель.

— Это же Арлес! — хмыкнул Шард. — Больше никто дважды в твою сторону не посмотрит, если, конечно, ты не сделаешь какой-нибудь финт ушами.

— Я не собираюсь допускать каких-либо финтов ушами, — с достоинством ответил Глауен. — Не в моих правилах так отмечать день рожденья.

— Звучит обдуманно! Полагаю, ты не собираешься ни с кем разговаривать, пока кто-нибудь не обратиться именно к тебе. Да и в этом случае отвечай вежливо, но кратко, и очень скоро все решат, что ты великолепный собеседник.

— В таком случае меня скорее примут за грубого невежу, — проворчал Глауен. — Но я послежу за своим языком.

На лице Шарда опять появилась легкая усмешка.

— Пошли. Пора спускаться.

Они спустились по лестнице, пересекли приемный зал и вошли в главную галерею: двое стройных подтянутых мужчин, в манерах которых просматривались внутреннее благородство и тщательно сдержанная сила. Глауен был на голову ниже отца и несколько уже в плечах. На его губах часто играла безмятежная мечтательная улыбка, которая приводила девушек в необъяснимое смятение.

Отец и сын прошли в обеденный зал. Их родичи уже сидели на стульях с высокими прямыми спинками, болтали, смеялись и пили великолепный Багнольд из винных погребов Клаттуков или, чаще, более крепкий и сладкий Розовый Индесенс, изобретенный виноделами Вуков. Вдоль стен стояли лакеи йипи, облаченные в ливреи серого и оранжевого цветов, лица у них были напудрены, а волосы скрывали парики из серебряных волокон.

— Ты будешь сидеть вон там, — указал Шард на другую сторону стола, — рядом со своей теткой Клотильдой, я буду сидеть рядом с другой стороны. Иди вперед.

Глауен одернул пиджак, расправил плечи и вошел в обеденный зал. Легкомысленные высказывания повисли в воздухе; смешки и хихиканье сменились тишиной; все головы повернулись к вошедшим. Не глядя по сторонам, Глауен, сопровождаемый Шардом, обошел стол. Раздались перешептывания и бормотания; слухи о ИС юноши, уже распространились в семье. Сейчас все ждали того момента, когда сообщение Фратано перевернет жизнь Глауена, и все исподтишка наблюдали за будущей жертвой. На губах у Шарда играла легкая улыбка.

Глауен и Шард подошли к своим местам. Двое лакеев сразу же отодвинули их стулья и тут же придвинули обратно, как только прибывшие заняли свои места. Компания возобновила свое прежнее занятие; все стало как прежде, Глауена полностью игнорировали, ему это даже показалось несколько оскорбительным. Как никак, обед был устроен в честь его личного Дня рожденья. Он надменно оглядел сидящих за столом, но никто этого не заметил. В конце концов, может быть, какая-нибудь экстравагантная и великолепная вульгарность и пошла бы ему на пользу?

Но Глауен отбросил эту идею, его не настолько уж сильно волновало отсутствие внимания, да и отца смутило бы такое его поведение. Он начал разглядывать собравшихся: его дяди, тети, братья и сестры разных степеней родства, но все имеющие единого далекого предка. Все были в прекрасных одеждах с модными украшениями и, казалось, наслаждались происходящим. На дамах были платья из яркой материи, украшенные перьями, многие одели свои драгоценности: александриты, изумруды, рубины и бриллианты, топазы и алые турмалины с копий Деукаса, сфанктониты с мертвых звезд и кристаллы Девы, которые добывались в одном-единственном месте Сферы Гаеана.

На мужчинах были пиджаки и брюки контрастных цветов: темно-коричневый и голубой, бордовый и салатный или черный и горчичный. Среди галантной молодежи в ходу были белые туфли, пряжки из серебряной сетки с торчащими для пущего эффекта такими же серебряными зубцами. Среди последних был и Арлес, который сидел рядом со Спанчеттой через шесть мест от Глауена.

Энергичность и живость Спанчетты можно было не упоминать. Точно так же можно бы было ничего не говорить о ее замечательной шевелюре цвета воронова крыла. Расположенные близко к переносице сверкающие глаза только подчеркивали румянец на ее щеках. Сегодня на ней было ярко-красное платье с глубоким вырезом. Спанчетта бросила в сторону Глауена единственный взгляд, затем, легонько фыркнув, отвернулась и больше уже в его сторону не смотрела. С другой стороны рядом со Спанчеттой сидел Миллис, ее кроткий и застенчивый муж, единственной отличительной особенностью которого были большие висячие усы. На данный момент он был озадачен тем, чтобы, прикладываясь к стакану с вином, не замочить свое главное украшение.

Фратано стоял рядом с боковым столиком, предназначенном для Клаттуков, вышедших в отставку, и вежливо разговаривал со своим отцом Дамианом, бывшим Главой Дома, которому теперь было уже за девяносто. Сходство между этими двумя мужчинами было поразительным; оба были худые, бледные, у обоих высокий лоб, длинный нос, верхняя губа и подбородок.

Стол был почти полон. Пока что еще не подошли только Гарстен и Джалулия, дед и бабка Глауена. Лакей налил Глауену и Шарду вина, Зеленый Цоквель и Римбаудию, и то и другое изготовлялось виноделами Дома Клаттуков и на прошлогодней Парильи получило приз. Глауен отпил большой глоток Цоквеля, что удивило и несколько встревожило Шарда.

— Вино крепкое! Чуть больше нужного — и ты захрапишь прямо за столом, опустив волосы в суп.

— Я буду осторожен.

Глауен сел поудобнее и одернул свой новый пиджак, который казался ему слишком тесным, в то время как брюки не только обтягивали его икры, но и врезались в промежность. «Такова плата за модничанье», — подумал он, стараясь заставить себя сидеть спокойно, положа руки на колени. Арлес наклонил голову и высокомерно ему улыбнулся. Минуты тянулись очень медленно. Фратано продолжал беседовать с Дамианом. Гарстен и Джалулия так и не показывались. Глауен вздохнул. Неужели обед никогда не начнется? Он осмотрел стол. Казалось, никогда еще его нервы не были так напряжены, а чувства так обострены! Он принялся изучать лица своих родственников. Все они были незнакомцами. Замечательно! Это было так, словно подняли занавес, пусть даже на короткое мгновение, но при этом открылась правда, которая должна была быть скрытой от посторонних глаз… Глауен вздохнул и поднял глаза к потолку. Излишний и бесполезный жест. Конечно, все это была просто дурость. Он еще раз пригубил вино. Шард не стал делать никаких замечаний.

Разговоры то становились громче, то вдруг почти совершенно стихали, как будто все одновременно умолкали для того, чтобы подобрать нужное слово. Время давно уже перевалило за полдень, Лучи Сирены проникали сквозь высокие окна и, отражаясь от высокого потолка и белых стен, зайчиками играли на скатерти, сверкали на стекле и серебре.

Наконец в зал вошли Гарстен и Джалулия. Они задержались около Глауена, и Гарстен положил ему руку на плечо.

— Сегодня — великое событие, да? Я хорошо помню свое собственное шестнадцатилетие! Сейчас кажется, как давно это было! Но я все равно помню, сколько мне это стоило нервов! Даже несмотря на то, что я был рожден среди сливок общества, я все равно очень боялся, что меня пошлют на другой конец Сферы в какую-нибудь холодную и темную провинцию. Но Безумный пес прокашлял 19, и я был принят в агентство. Мне повезло, да и тебе тоже, да? Иначе и ты бы сейчас склонялся над тарелкой бобов в каком-нибудь холодном отдаленном мире, где вокруг тебя по грязи шлепают разные кровопийцы, воют аборигены, а какие-нибудь орлы опустошают твои стада.

— Что ты несешь какую-то ерунду! — проворчала Джалулия. — Если бы ты вылетел из агентства, то мы бы никогда не встретились и Глауена просто не могло бы здесь быть.

— Я то же самое и говорю! Ну что ж, нам только остается надеяться, что Безумный пес будет к тебе справедлив.

— Я тоже на это надеюсь, — сказал Глауен.

Гарстен и Джалулия прошли на свои места. Фратано подошел к своему стулу, взял бумажку, лежащую у него рядом с тарелкой, прочитал ее, после чего оглядел лица, собравшиеся за столом.

— А, Глауен, вот ты где! Сегодня ты удостоен чести быть принятым в кандидаты! Перед тобой открываются широкие возможности на жизненном пути! Я уверен, что твои прилежание и чувство долга очень скоро приведут тебя к достойной жизни, независимо от того, где будет проходить твоя жизнь, здесь в качестве агента Заповедника, или где-то еще. Я уверен, что тебя ждет хорошая и достойная карьера!

Глауен слушал, чувствуя при этом напряжение во всех, устремленных на Фратано глазах.

— Я не буду сегодня вдаваться в долгие нравоучения, — продолжил Фратано. — Если тебе потребуется помощь или добрый совет, ты всегда можешь сам обратиться ко мне и непременно получишь и то, и другое. Такова моя обязанность по отношению к любому члену Дома Клаттуков, от самого первого до самого последнего.

Ну, а теперь перейдем к главному. Я не вижу смысла в том, чтобы испытывать ваши нервы. У меня здесь лежит твой ИС, — Фратано взял бумажку, откинул голову и посмотрел на нее вдоль своего носа. — Официально объявляю, что твой номер, — он поднял голову и осмотрел внимательные лица вокруг стола, — «24».

Спанчетта сдавленно вскрикнула, но быстро справилась с собой. Арлес сначала удивленно уставился на Глауена, затем посмотрел на свою мать, которая подалась вперед и, нахмурившись, уставилась в свой бокал с вином. Теперь ожидалось, что несколько слов произнесет Глауен. Он поднялся и вежливо поклонился в сторону Фратано. Его голос слегка дрожал, но никто, кроме Шарда, этого не заметил.

— Спасибо за ваши добрые пожелания. Я приложу все свои силы для того, чтобы быть хорошим агентом Заповедника и не уронить честь Дома Клаттуков.

— Ты уже выбрал, где собираешься работать? — спросил Фратано.

— Меня уже приняли в бюро В.

— Достойный выбор! Если мы хотим удержать земли Мармиона свободными от йипи, то нам нужны исполнительные и бдительные патрульные.

На губах лакеев йипи при этих словах Фратано появилась легкая улыбка, но никакой другой реакции не было заметно.

Под взрыв аплодисментов Глауен сел на свое место и лакеи начали подавать обед. Разговор опять вернулся к общим темам, все начали уверять, что ни на одну минуту не верили тем диким слухам, которые ходили в отношении Глауена, и что это с самого начала было полной чепухой. В сторону Спанчетты кидали косые взгляды, но та сначала сидела словно каменная, а потом вдруг, как будто по какому-то таинственному сигналу, оживилась и принялась болтать с четырьмя соседями одновременно.

Теперь, когда на Глауена никто уже не смотрел, как на парию, его двоюродная бабка Клотильда, высокая шумная женщина среднего возраста, решила с ним заговорить. Она была завзятой поклонницей игры в эпенг и считала себя большим знатоком в этой области, теперь она высказала некоторые свои соображения по этому вопросу Глауену.

Помня совет Шарда, Глауен постарался не проявить никакого вольнодумства, и позже Клотильда в разговоре со своими подружками отметила его ум. Кульминацией ужина был праздничный торт из мороженого с фруктами. Вся компания выпила ритуальный, хотя и довольно формальный, тост за Глауена, после чего Фратано встал со своего места и ужин закончился. Многие, выходя из зала, останавливались перед Глауеном и желали ему удачи. С другого конца зала к нему вразвалочку подошел Арлес.

— Хороший номер! — заявил он. — Учитывая все обстоятельства, номер вполне подходящий. Как ты знаешь, я считал, что он будет немного выше, но очень рад, что все закончилось благополучно. Однако не надо расслабляться! 24 — еще не гарантирует вступления в Дом.

— Я знаю.

Шард взял Глауена за руку, и они направились к своим комнатам, где Глауен тут же бросился в свою спальню и переоделся в свои обычные одежды. Когда он вернулся в гостиную, Шард стоял около окна и разглядывал лежащий перед ним ландшафт. Он повернулся и указал на стул.

— Сядь. У меня есть к тебе важный разговор.

Глауен, гадая что бы это могло значить, медленно сел на стул. Шард принес бутылку свежего легкого вина, известного под названием Квиритаво, и наполнил два бокала. Он заметил выражение лица Шарда и улыбнулся.

— Успокойся! У меня нет никаких ужасных секретов, которыми я бы должен был поделиться с тобой в день твоего шестнадцатилетия, просто я хочу дать тебе несколько предупреждений, назовем их практическими советами.

— Это касается Спанчетты?

— Совершенно верно. Она была унижена, и все над ней посмеялись. А сейчас она в ярости и мечется, как дикий зверь в клетке.

— Если бы Арлес был поумнее, — задумчиво сказал Глауен, — он бы вылез из своей берлоги и спрятался под столом.

— А если бы он был по-настоящему умен, то не распускал бы свой язык так, чтобы мы могли поймать его мать за руку.

— Это было противозаконно?

— В принципе — да. Но если бы мы возбудили против нее дело, то она бы сказала, что это была всего лишь ошибка, и мы бы никогда не смогли доказать обратное. Но для Спанчетты это уже прошлогодний снег, и, если я не ошибаюсь, она уже придумывает какую-нибудь новую пакость.

— Но это же безумие!

— Безумие или нет, но тебя предупредили , и будь осторожен. Только не надо зацикливаться на этом. Мир из-за Спанчетты не остановится. Тебе сейчас надо думать о Лицее, здесь от тебя потребуется много сил, особенно если учесть, что ты еще будешь работать и в Бюро В.

— А когда я начну ходить в патруль?

— До этого еще далеко. Для начала тебе надо будет получить разрешение на полеты, потом пройти специальную подготовку. Все это, конечно, если не произойдет какое-нибудь чрезвычайное событие.

— Под чрезвычайными событиями ты понимаешь йипи?

— Мы уже не можем избавиться от них. С каждым днем появляется все больше и больше йипи, которым некуда больше идти, как только в Йипи-Таун.

— Так ты действительно думаешь, что они могут вызвать неприятности?

Шард задумался, прежде чем ответить на это замечание.

— Если будут приняты соответствующие решения, и приняты в ближайшем времени, то это совсем не обязательно. Но йиповский Умфау уже начал предпринимать какие-то странные действия, и складывается впечатление, что он знает что-то такое, чего мы еще не знаем.

— Что же такого он может знать, а мы — нет?

— Возможно, ничего, если только у него не было разговора с Людьми мира и справедливости из Штромы.

— Я никогда о таких не слышал.

— Это политическая фракция среди Натуралистов. Перед нами неизбежно встанет выбор: либо сдаться и закрыть заповедник, либо любыми средствами поддерживать существующий порядок.

— Я не вижу особой трудности в этом выборе.

— А Бюро В видит. Мы верим, что рано или поздно, но йипи должны покинуть Атолл Лютвен и будут переправлены во внешний мир. Трудность заключается в том, что наше решение не имеет большой силы. Мы подчиняемся Обществу в Штроме. Таким образом, эта задача стоит перед Обществом и решать ее им.

— В таком случае мне кажется, что они должны ее решить.

— А вот это-то и не просто. В Штроме Общество разделилось на два лагеря. Одна часть поддерживает старые законы и настаивает на насильственной эмиграции йипи, в то время как оппозиция отвергает любые действия, которые могут привести к кровопролитию. Нынешний Хранитель относится ко второй партии, к Людям мира и справедливости, как они себя называют. Но он уходит в отставку, и в Речной дом скоро въедет новый Хранитель.

— А к какой партии относится он?

— Не знаю, — ответил Шард. — Он должен приехать сюда на Парилью, тогда мы узнаем о нем побольше.

Парилья была трехдневным праздником в честь вина Араминты. Она праздновалась каждую осень и считалась кульминацией года.

— Похоже, что йипи будут согласны на переселение, — сказал Глауен, — Йипи-Таун и так уже напоминает переполненный загон.

— Естественно! Но они хотят образовать провинцию Мармион.

Глауен возмущенно хмыкнул.

— Каждый человек на Штроме должен понимать, что если йипи допустить до побережья в Мармионе, то они тут же расползутся по всему Деукасу.

— Ты это скажи Людям мира и справедливости, а не мне. Я это и так понимаю.

Долгое лето подходило к концу. Участники карнавального представления вернулась из гастролей по Внешнему Миру. Сбор от турне должен был помочь осуществиться мечте Флореста: реконструкции «Орфея» во имя торжества сценического искусства. Глауен отпраздновал свое шестнадцатилетие и немедленно занялся летной практикой под руководством служащего аэропорта по имени Эустас Чилк, уроженца Старушки Земли.

Уроки, флаер и сам Эустас Чилк со своими рассказами о странных народах далеких миров — вот что сейчас занимало Глауена. Хотя Чилк только что вышел из юношеского возраста, он уже был ветераном сотни авантюр. Он вдоль и поперек изъездил по Сферу Гаеана и выработал жизненную философию, которой охотно делился с Глауеном.

— Бедность вполне приемлема, потому что из нее ведет только один путь, путь наверх. Богатые люди постоянно волнуются о том, чтобы не потерять свое состояние, но мне намного больше нравится волноваться о том, как сколотить первоначальный капитал. К тому же, хотя люди и относятся к тебе лучше, если считают, что ты богат, но они же планируют, как исподтишка съездить тебе по башке и узнать, где ты прячешь свои денежки.

Чилк представлялся, как деревенский парень из Великой Прерии. В его внешности действительно не было ничего аристократического: он был широкоплеч, коренаст, черты его лица были неправильными, кожа грубой и обветренной, но добродушная обаятельная улыбка искупала все. Чилк с таким чувством рассказывал про свой родной дом, про опрятный маленький городок в прерии и про широкие просторы, окружающие его, что Глауен поинтересовался, не собирается ли он вернуться туда обратно.

— Конечно, — ответил Чилк. — Но только после того, как скоплю деньжонок. Когда я уезжал, они называли меня бездельником и бродягой и швыряли мне вслед камни. Я хочу вернуться с победой, так, чтобы передо мной шел и играл оркестр, а девушки, танцуя, устилали мне дорогу лепестками роз, — он пустился в воспоминания о старых временах. — У нас говорят, «все имеет свои корни» и, думаю, правильно говорят. Я не хочу сказать, что во мне много подлости и злости, я просто пошел в своего деда по материнской линии, Сванера. Чилки никогда не уважали Сванеров, потому что те были городскими, а значит никчемными. Про деда Сванера тоже говорили, что он бездельник и бродяга. Он любил иметь дело со старьем: блестящие безделушки, чучела животных, старые книги и документы, окаменелый помет динозавров. У него была коллекция стеклянных глаз, которой он очень гордился. Чилки посмеивались и подшучивали над ним иногда у него за спиной, иногда прямо в глаза. Однако он не доставлял никому хлопот, особенно после того, как продал стеклянный глаз какому-то повернутому коллекционеру за баснословные деньги. Вот тут Чилки прекратили смеяться и сами бросились искать стеклянные глаза.

Дед Сванер был старый лис, в этом можно не сомневаться, и он всегда получал хорошую выгоду из всех своих дел. Чилки в конце концов прекратили придумывать ему клички, чтобы самим не попасть впросак. А я у него был любимчиком. Он подарил мне на День рождения прекрасный «Атлас Сферы Гаеана». Это была огромнейшая книга с меркаторскими картами всех заселенных миров. Как только дед Сванер натыкался на какую-нибудь интересную информацию, касающуюся одного из этих миров, он приклеивал вырезку на обратной стороне карты. Когда мне исполнилось шестнадцать лет, он взял меня на Тамар, в Капелле 9, на борту ракеты Гатевей-лайн. Это было первый раз, когда я увидел внешний мир, и с тех пор я уже никогда не был прежним. Дед Сванер принадлежал к дюжине различных научных обществ, в том числе и Обществу Натуралистов. Я смутно помню, как он мне рассказывал про мир, который расположен в самом конце Хлыста Мирсеи, где организован заповедник для диких животных. Я тогда задумывался, благодарны ли животные за то, что для них делают, и, может быть, в знак благодарности они не едят таких людей, как дед Сванер. Я тогда был просто наивным добрым ребенком. Как ни странно, но вот я здесь, на станции Араминта, и все такой же добрый и наивный.

— А как вы попали сюда?

— Это забавная история, и я еще даже не знаю, к какому разряду ее отнести. В ней есть два или три странных совпадения, которые очень трудно объяснить.

— Как это? Я сам в душе бродяга, и мне это очень интересно.

Чилка позабавило это замечание.

— История эта началась довольно спокойно. Я тогда работал на экскурсионном автобусе в Семи Городах, это в мире Джона Престона.

Чилк рассказал, как он обратил внимание на «толстую белокожую леди в высокой черной шляпе», которая четыре дня подряд садилась в его автобус. В конце концов она завязала с ним разговор, похвалила его манеры и поведение. «Тут нет ничего особенного, просто это часть моей профессии», — скромно ответил Чилк. Леди представилась как мадам Зигони, вдова из Розалии, мира, который находился в конце треугольника Пегаса. Через несколько минут она предложила Чилку пообедать вместе с ней, и тот не видел причин отклонить это приглашение.

Мадам Зигони выбрала шикарный ресторан, где им подали великолепный обед. За обедом она построила разговор так, что Чилк рассказал о своих ранних годах, когда он жил в Великой прерии, а заодно рассказал и историю своей семьи. Постепенно разговор перешел на другую тему и коснулся многих других предметов. Внезапно в каком-то порыве, мадам Зигони призналась Чилку, что она ощущает в себе сильные способности к ясновидению, и что попытка пренебречь этим чуть было не окончилась плачевно как для нее самой, так и для ее состояния.

— Возможно, вы очень удивлены тем интересом, который я к вам проявляю, — сказала она Чилку. — Дело в том, что мне надо нанять управляющего на мое ранчо, и вот этот таинственный внутренний голос настоятельно рекомендует мне вас, как вполне подходящего для этой должности человека.

— Интересно! — воскликнул Чилк. — Вообще-то я деревенский парень, а значит, смыслю в сельском хозяйстве. Надеюсь, что ваш внутренний голос рекомендовал и достаточно высокий оклад.

— Соответственно высокий, — улыбнулась мадам Зигони. — Ранчо Тенистая долина составляет двадцать две тысячи гектаров, на которых работает более сотни работников. Это очень ответственная должность. Я могу предложить жалование в десять тысяч солов в год. Плюс, конечно, дорожные расходы и расходы на проживание.

— Хм, — сказал Чилк. — Похоже, что это довольно важный пост. Соответствующая зарплата должна быть где-то около двадцати тысяч солов в год: менее чем один сол за гектар, что, на мой взгляд, вполне справедливо.

— Зарплата рассчитывается не из этого принципа, — решительно возразила мадам Зигони, — так как не каждый гектар требует большой заботы. Десять тысяч вполне достаточно. Вы будете жить в отдельном бунгало, где достаточно места для всего вашего имущества. Ведь это очень важно, окружить себя какими-нибудь маленькими личными сокровищами, правда?

— Совершенно верно.

— Условия будут вполне подходящими, — настаивала мадам Зигони. — Я лично прослежу за этим.

— И я хотел бы прояснить еще один очень деликатный вопрос, — с горячностью заявил Чилк. — Не бойтесь, что я когда-нибудь стану слишком фамильярным! Никогда!

— Вы очень предусмотрительны! — холодно сказала мадам Зигони. — Мне такое и в голову не приходило.

— Разумно внести ясность в данный вопрос, хотя бы для вашего личного спокойствия. Можете ожидать с моей стороны только уважительного и делового отношения. На самом деле я принял обет безбрачия, к тому же я уже женат. А если уж хотите знать правду, то я несколько, так сказать немощен, поэтому, когда женщины переходят в общении со мной на дружескую ногу, я становлюсь нервным и взбалмошным. Так что в этом отношении можете быть спокойны.

Мадам Зигони так энергично кивнула головой, что ее шляпа чуть не свалилась с головы. Она заметила, что Чилк уставился на ее лоб, и быстренько поправила красновато-коричневые кудри на своей челке.

— То, что вы увидели, всего лишь родимое пятно. Не обращайте на это внимания.

— Пусть будет так. Но это больше похоже на татуировку.

— Не имеет значения, — мадам Зигони тщательно поправила шляпку. — Так, как я понимаю, вы принимаете мое предложение?

— В отношении зарплаты я считаю, что пятнадцать тысяч солов в год будет достойным компромиссом.

— Но это также будет казаться слишком значительной суммой для человека, который не обладает достаточным опытом.

— Да? — поднял брови Чилк. — А что по этому поводу говорит ваш дар ясновидения?

— Он придерживается того же мнения.

— В таком случае, забудем об этом разговоре, — Чилк пожал плечами и встал со своего места. — Спасибо за прекрасный обед и за интересный разговор. А теперь, если позволите…

— Не надо так спешить, — возразила мадам Зигони. — Возможно, это дело можно уладить. Где ваше имущество?

— Это, в основном, та одежда, которая на мне, да еще смена белья, — ответил Чилк. — Я привык путешествовать налегке на тот случай, если мне вдруг придется куда-то срочно перебираться.

— Однако у вас же должны быть какие-то предметы, которые вы унаследовали от своего деда. Мы все это переправим на Розалию, чтобы вы чувствовали себя в полном комфорте.

— Совсем необязательно, — возразил Чилк. — У меня в сарае есть набитое чучело лося, но мне бы не хотелось иметь его в гостиной моего бунгало.

— Меня очень интересуют подобные вещи, — сказала мадам Зигони. — Возможно, нам следует слетать в Большую Прерию и забрать ваше наследство, или я могу сделать это сама.

— Моей семье это не понравится, — заявил Чилк.

— И, однако, мы должны сделать все, что в наших силах, чтобы забрать то, что принадлежит вам.

— В этом вовсе нет необходимости.

— Ну, это мы еще посмотрим.

Без приключений Чилк добрался до Розалии — маленького обустроенного на скорую руку мирка в самом конце треугольника Пегаса. Липвиллоу, расположенный на берегу Большой Мутной реки, был столицей и космопортом. Чилк провел ночь в Большом Мутном отеле, а наутро его отвезли на ранчо Тенистая долина. Мадам Зигони поселила нового управляющего в маленьком бунгало, расположенном под двумя деревьями голубого перца, и поставила его во главе сотни, рабочих, относящихся к неизвестной расе: золотокожие молодые люди, которых все называли йипи.

— Йипи доставляли только неприятности, я никак не мог заставить их работать. Я пробовал быть с ними и добрым, и жестоким. Я их упрашивал, я им угрожал, я их уговаривал, я их запугивал. А они в ответ только улыбались. Они всегда были готовы поговорить о работе, но постоянно находили уважительные причины, почему эту работу нельзя или не надо делать.

Какое-то время мадам Зигони наблюдала за этим и посмеивалась. Потом она объяснила мне, как надо обращаться с йипи. «Они очень общительные создания и ненавидят одиночество. Возьми одного из них для какой-нибудь работы и скажи ему, что он будет оставаться один, пока не выполнит дневную норму. Он будет завывать и плакать, объяснять, что ему нужна помощь, но чем больше он будет жаловаться, тем быстрее пойдет работа, а если и сделает что-то не так, то заставь его переделать все с самого начала. Ты увидишь, что как только они поймут твою систему, то продемонстрируют, как быстро могут работать. 

Не знаю, зачем ей потребовалось так долго тянуть, чтобы сказать мне это. Во всяком случае, она была очень странной, в этом нет никакого сомнения. Мадам Зигони появлялась на ранчо не часто. Каждый раз, когда она там показывалась, я напоминал ей о моей зарплате, и каждый раз она говорила: «Ах, конечно, у меня это как-то совсем вылетело из головы. Я сама прослежу за этим». Но затем она снова уезжала, а я так и оставался без копейки. Наконец я наладил контакт с йипи и узнал, как мало они получают. Когда я вспоминал об этом и видел их печальные лица, мне становилось стыдно.

Однажды мадам Зигони отсутствовала несколько месяцев. Она вернулась очень возбужденной. Мы с ней вместе обедали в ее большом доме, и тут как гром среди ясного неба она сообщает, что, хорошенько подумав, решила выйти за меня замуж. Мы должны были соединить наши жизни, смешать вместе наши надежды и мечты, объединить собственность и пребывать в супружеском Блаженстве. От такой идеи челюсть у меня отпала, а сам я сидел как пораженный громом. Я уже упоминал, какое впечатление произвела на меня мадам Зигони еще тогда, в Семи Городах. С того момента она не стала более соблазнительной. Она оставалась все такой же высокой и дородной, лицо у нее было все таким же круглым с пухлыми щеками, а ее кожа сохранила цвет соленого сала. Я очень вежливо заметил, что такая идея не совсем согласуется с моими планами, но все же из чистого любопытства поинтересовался суммой ее состояния и тем, будет ли оно переписано на мое имя сразу или только на условиях наследства?

Тут она приняла высокомерный вид и поинтересовалась, а что я внесу в наш союз. Я откровенно признался, что у меня, кроме сарая с разными безделушками и несколькими сотнями чучел животных ничего нет. Ей это не понравилось, но все же она сказала, что сойдет и это. А я сказал, что нет, не совсем. Во-первых, было бы не честно с моей стороны объединять мои странные пожитки с состоянием настоящей леди, а во-вторых, нельзя забывать, что я уже женат на одной леди из Виннипега, а это делает наш брак не только затруднительным, но и немыслимым для честного человека. Мадам Зигони рассердилась и тут же меня уволила, так и не выплатив мне жалование.

Я отправился в город и зашел там в кабачок под названием «У Пули», который находился в конце причала на Большой Мутной реке. Я заказал себе холодного пивка и сел раздумывать, что желать дальше. И как ты думаешь, кого я там встретил? Намура, который только что доставил туда на одно из отдаленных ранчо очередную партию завербованных йипи. Как он мне сказал, это был его частный приработок к основной работе. Я поинтересовался у него, как он умудряется их вербовать, на что он ответил, что в этом нет никаких трудностей, ведь после того, как их контракт закончится, йипи могут получить собственную землю и сами стать фермерами. Я заметил что йипи как рабочие, гроша ломаного не стоят. Но он рассмеялся и сказал, что я просто не умею с ними обращаться. Он воспользовался телефоном, после чего сообщил мне, что мадам Зигони сказала, что я, если хочу, могу вернуться и вновь преступить к своей работе. Намур решил, что идея неплоха, и сказал, что я слишком поторопился уехать в город. На что я ему ответил: «Поезжай, женись на этой леди, чтобы она успокоилась, а после этого можешь приезжать и поговорить со мной о работе». «Ну уж нет», — ответил он, — «но есть еще одна возможность: поехать служащим в аэропорт станции Араминта». «Это, пожалуй, подойдет», — сказал я. — «Я готов». Он предупредил меня, что ничего не может гарантировать, но вакансия была открыта, и он может посодействовать, чтобы она досталась мне. «Но не забывай», — сказал он — «Я в первую очередь бизнесмен, и я потребую что-нибудь взамен». Я сказал, что он может выбирать между красной вазой с двумя ручками и чучелом норки, поедающим чучело мышки. Наконец, Намур сказал, что так или иначе поможет мне с работой, а если случится так, что он попадет на Землю, там он выберет себе что-нибудь из моего наследства. Я сказал, что все это можно будет организовать, если сойдутся концы с концами в отношении моей работы. Он сказал, что мне нечего беспокоиться, так как детали уладятся сами собой.

Как только Чилк прибыл на станцию Араминта, Намур представил его Бюро D, которое принялось с пристрастием экзаменовать Чилка. Чилк заявил, что он великолепно подготовлен для этой должности, и вскоре никто уже не мог доказать обратного и его приняли на условиях испытательного срока. Вскоре всем стало ясно, что Чилк полностью доказал свою квалификацию и с испытательным сроком было благополучно покончено. Однако неблагодарный Чилк немедленно вступил в конфликт со своим благодетелем Намуром. Дело в том, что среди персонала аэропорта числились четыре йипи, которые подметали летное поле, мыли и чистили летательные аппараты, доставляли запасные части со склада, и даже под наблюдением Чилка выполняли некоторые несложные ремонтные работы.

В те времена у Чилка еще не было помощника. Чтобы облегчить себе работу, он тщательно обучал приписанных к нему четырех йипи, и в конце концов довел их до того уровня, что они начали сами интересоваться тем, что делают. Но, не смотря на это, когда закончился их полугодовой срок, Намур отправил их обратно в Йипи-Таун, а на их место прислал Чилку новую четверку.

Чилк яростно запротестовал:

— Что, черт побери, ты делаешь? Думаешь, я тут организовал курсы повышения квалификации? Даже не мечтай об этом!

— Им разрешено находиться здесь только полгода, — холодно заявил Намур. — Таковы правила. Эти правила придумал не я, но я здесь для того, чтобы следить за их выполнением.

— Иногда ты это действительно делаешь, — заметил Чилк, — А вот иногда смотришь в другую сторону. В больнице санитары получают новую карточку каждые полгода и никто по этому поводу ничего не говорит, то же самое происходит в швейных мастерских и среди домашней прислуги. Я не жалуюсь, а хочу добиться здравого смысла. На кой черт мне обучать этих увальней, если ты собираешься отправить их обратно в Йипи-Таун? Насколько я знаю, в Йипи-Тауне нет флаеров. Если ты хочешь обучать йипи для Йипи-Тауна, то сам этим и занимайся.

— Не говори ерунды, Чилк!

— Если я не могу оставить тех, что у меня сейчас, — с вежливым упрямством продолжал Чилк, — то и новых мне не надо. Я как-нибудь разберусь с этим сам.

Намур встал в полный рост. Он медленно повернул голову и ледяным взглядом уставился на Чилка.

— Слушай внимательно, Чилк, так, чтобы между нами больше не было непонимания, — сказал он. — Я тебе приказываю, а ты выполняешь то, что я тебе говорю. В противном случае у тебя будут только две возможности. Одна из них очень простая: ты уходишь в отставку по состоянию здоровья и покидаешь Араминту на первом же корабле.

Широкая улыбка Чилка расползлась еще шире. Он положил свою ладонь на лицо Намура и толкнул того со всей силы так, что Намур спиной врезался в стену.

— Такие разговоры действуют мне на нервы, — сказал Чилк. — Если ты хочешь, чтобы мы остались друзьями, то ты сейчас со всей искренностью попросишь у меня прощения и уйдешь, улыбаясь, тихо закрыв за собой дверь. В противном случае мне придется немножко помять тебе бока.

Хотя в жилах Намура текла кровь Клаттуков и он был не трус, такой поворот событий его несколько озадачил. Наконец он сказал:

— Пойдем выйдем и посмотрим, кто кому намнет бока.

Оба мужчины были примерно одинакового веса. Намур был крепкого телосложения и выше примерно на два пальца. Чилк был пошире в груди и плечах, с длинными руками и тяжелыми кулаками. На глазах у йипи и нескольких мальчишек из Лицея мужчины начали свою эпическую битву, в конце которой Чилк стоял с кривой усмешкой на лице, в то время как Намур сидел, прислонившись к стене.

— Ну, а теперь, — сказал Чилк, — давай посмотрим фактам в лицо. Я не знаю, что тобой двигало, когда ты меня сюда привез. О моем благосостоянии ты не заботился, и не думаю, что тебе так уж нужно то чучело совы, которое я тебе задолжал.

Намур хотел было что-то сказать, но потом передумал и болезненно сморщился.

— Что бы там тобой ни руководило, я здесь, — продолжал Чилк. — Раз уж я здесь благодаря твоим стараниям, я выплачу тебе все, что я за это должен. В остальном мы друг другу ничем не обязаны. Ты занимаешься своей работой, я — своей. А теперь вернемся к исходному. Если ты настаиваешь, я возьму твоих йипи на полугодовой срок! Но использовать их я буду только на самой дурной работе и, в любом случае, обзаведусь своим собственным штатом, как я и хочу.

Намур оттолкнулся от стены.

— К твоему сведению, Хранитель не позволит дальнейшего увеличения числа йипи. Если тебе это не нравится, то отправляйся в Речной домик и намни ему бока, как ты это только что сделал мне.

— Я могу завестись, — засмеялся Чилк, — но разума при этом не теряю. И все же я решу эту проблему.

Намур ушел, больше не сказав ни слова. Отношения между ними с тех пор были вежливыми, но никак не сердечными. Намур больше не пытался командовать Чилком, а Чилк, в свою очередь, больше не жаловался на полугодовой срок пребывания йипи. Бюро D предоставило ему в распоряжение Поррика вне-Доффина, которого тот должен был обучить на роль своего помощника, в то время как йипи занимались только черной работой.

С наступлением осени все разговоры стали крутиться вокруг предстоящего праздника вина, Парильи, с его банкетом, маскарадом и весельем. Во время Парильи лица скрывались под масками, и эксцентричное поведение не только разрешалось, но даже поощрялось. Все номера в отелях на Араминте были давно забронированы. Все шесть больших Домов открывали свои гостевые комнаты и готовили официальные залы.

Глауен не принимал деятельного участия в подготовке Парильи. У него не было особых способностей, а античное представление, задуманное мастером Флорестом его совершенно не интересовало. Учеба в Лицее не доставляла ему особых забот, хотя он и продолжал летные тренировки и к концу первой четверти ожидал получить летный сертификат с оценкой «отлично». Арлес получил Срочное уведомление о неудовлетворительной успеваемости.

Методы Глауена были обезоруживающе просты: он делал свою работу методично, быстро и тщательно. Арлес придерживался другой философии. С самого начала он учился через пень колоду, но надеялся, что благодаря умелому манипулированию, обману и на одном порыве, он сможет избежать скучной методичной работы и зубрежки и достичь хороших отметок. Получив Срочное уведомление, Арлес был просто возмущен. Он одним жестом скомкал послание и отбросил его в сторону; таковым было его отношение ко всем этим педагогам! Что они привязались к нему с этими самодовольными посланиями? Чего они этим добиваются? Так или иначе все уладится и он окончит Лицей и поступит в постоянный штат агентства. В худшем случае, он даже может заставить себя поучиться. Или его мать Спанчетта уладит все, сказав, где надо, несколько подходящих слов, хотя вмешивать в это дело Спанчетту было довольно рискованно. Лучше всего не будить спящую собаку.

В конце второго курса, а это было в начале лета, еще до шестнадцатилетия Глауена, Арлес не сдал экзамены и не был переведен на третий курс. Ситуация стала довольно серьезной, и исправить ее Арлес мог только посещением летних занятий и сдачей переэкзаменовки. К несчастью, у Арлеса на это время были совсем другие планы, связанные с труппой мастера Флореста и нарушать их он совершенно не собирался. Почтенный Сонориус Оффоу, директор Лицея, вызвал Арлеса в свой кабинет и поставил все точки над i: если Арлес не сдаст лицейского минимума, то его статус будет уменьшен и он станет внештатником без перспектив, а это значит, что он не получит постоянного статуса сотрудника агентства ни при каких обстоятельствах, в отличие от тех внештатников, которые имеют лицейское образование. Раза два Арлес пытался прервать директора, чтобы высказать собственную точку зрения, но директор заставил его выслушать все до конца, что разозлило Арлеса еще больше.

Наконец Арлес сказал:

— Сэр, я понимаю, что мои отметки должны были бы быть лучше, но, как я пытался вам объяснить, я болел в течение двух четвертей, однако ни один преподаватель не захотел это учесть.

— Очень хорошо. Но дело в том, что экзамены оценивают ваши достижения в учебе, а не состояние вашего здоровья, — он заглянул в личное дело Арлеса. — Как я вижу, вы выбрали для дальнейшей деятельности Бюро D.

— Я собираюсь стать виноделом, — угрюмо сказал Арлес.

— В таком случае я советую вам походить в летнюю школу и сдать весь курс, в противном случае вам придется выращивать виноград на очень отдаленных виноградниках.

— Но я уже приписан на лето к труппе мастера Флореста, — нахмурился Арлес. — Как вы, наверное, знаете, я участник карнавальной труппы.

— Это не имеет никакого значения. Трудно более ясно объяснить сложившуюся ситуацию, но я попробую. Или вы занимаетесь, или не получаете аттестат об окончании.

— Но мы собираемся в тур к внешним мирам, — в отчаянии воскликнул Арлес, — на Соум и на Даунси, и я не хочу это пропустить.

Сонориус Оффоу потер кончиками пальцев свой лоб.

— Можешь ехать. Я свяжусь с твоими родителями и сообщу им о твоих неприятностях.

Арлес вышел из кабинета директора, а через день сумел перехватить официальное уведомление до того, как оно попало в руки Спанчетты. «Ловкость рук», — сказал он сам себе с усмешкой. Если бы его мать прочитала это послание, она вполне бы могла на все лето засадить его дома за учебники. Какая скука! Он непременно хотел попасть на этот тур, хотя бы для того, чтобы не оставить Кеди один на один с девушками. Хотя, говоря по правде, Кеди — дылда с детским лицом особой угрозы в этой области и не представлял.

Итак, Арлес пропустил летние занятия в школе, а вместо этого отправился в тур вместе с карнавальной труппой, когда он вернулся за несколько дней до семнадцатилетия Глауена, летние занятия уже закончились. А когда начались занятия в Лицее, Арлес обнаружил, что он оставлен на второй год. Как это можно было бы получше объяснить его матери? Ответ был прост — лучше всего ничего не объяснять. Вполне возможно, что она этого и не заметит, а там он как-нибудь справится со своими трудностями.

В последний день четверти занятия длились всего полдня, после чего учащихся отпустили. Глауен, Арлес и еще четверо ребят отправились в док рядом с аэропортом, чтобы посмотреть, как прибудет транспорт, доставивший новую партию рабочих на уборку винограда из Йипи-Тауна.

Кроме Глауена и Арлеса там были еще Кеди Вук, Утер Оффоу, Кайпер Лаверти и Клойд Диффин. Кеди, самый старший из них, был аккуратным молодым человеком, со спокойными манерами, с большими круглыми голубыми глазами, с крупными чертами лица и светлой, почти розовой кожей. Он был очень немногословен, очевидно, желая скрыть за этим свою стеснительность.

В основном девушки считали, что Кеди скучноват и немного самодоволен. Сессили Ведер, чье прекрасное личико и живое поведение очаровывали всех, кто с ней встречался, назвала Кеди «потрепанным старым котом». Если он это и слышал, то вида не подал, но ко всеобщему удивлению через неделю присоединился к Дерзким Львам, как будто для того, чтобы продемонстрировать, что он, в конце концов, не такой уж и зануда. Кайпер Лаверти был ровесником Глауена, и представлял полную противоположность Кеди. Он был нахальным, шумным, активным, всегда готовым на любые безобразия. Утер Оффоу, довольно странный молодой человек, почти ровесник Кеди, в Лицее отличался аккуратной и прилежной учебой, но в жизни демонстрировал удивительную способность перевернуть все с ног на голову. Его волосы — ежик соломенного цвета — росли назад, начиная от верхнего края лба, который, казалось, плавно переходил в нос. Он тоже принадлежал к Дерзким Львам. У Клойда Диффина, еще одного Дерзкого Льва, было спокойное непроницаемое лицо. Он был сильным и коренастым, с темными волосами, крупным горбатым носом и тяжелым подбородком. И хотя он иногда выдвигал и собственные идеи, считалось, что он обычно идет на поводу у других.

Шестеро молодых людей шли по Прибрежной дороге по направлению к доку, где должен был разгружаться транспорт, доставивший с Атолла Лютвен йипи. Около ворот дока стоял Намур, координатор рабочей силы, высокий привлекательный мужчина с блестящими седыми волосами. Намур, внештатник из Дома Клаттуков, объездил Сферу вдоль и поперек, он знал, и хорошие и плохие времена, ввязывался в сотни различных предприятий и афер, большинство из которых отказывался обсуждать. Он уверял, что видел и делал все, что того стоит. Намур славился хорошими манерами и внешней элегантностью, которым Арлес пытался подражать.

Шестеро юношей присоединились к Намуру. Тот, заметив их, только коротко кивнул головой.

— И сколько их в этой партии? — спросил Арлес.

— Согласно документации, сто сорок.

— Хмм. Приличная группа. И все они пойдут на виноградники?

— Думаю, некоторых мы используем во время Парильи.

Арлес посмотрел на выстроившуюся вдоль борта судна цепочку йипи. Молодые мужчины и женщины, одетые в одинаковые, доходящие до колен белые туники. Молодые люди все были крепкого телосложения, стройные, с бронзовой кожей, пепельными локонами и золотисто-карими широко посаженными, как у фавнов, глазами. У девушек лица были более круглые и мягкие, а волосы в большинстве были цвета темной меди. Ворота открылись, и йипи начали подходить к стойкам, мягкими певучими голосами представляться и получать разрешение на работу. Намур и шесть юношей стояли в стороне и наблюдали за этой процедурой.

— Для меня они все на одно лицо, как горошины в стручке, — сказал Кайпер Глауену.

— Вполне возможно, что с их точки зрения мы выглядим точно так же.

— Надеюсь, что нет, — возразил Кайпер. — Мне бы не хотелось, чтобы даже йипи считали меня похожим на Утера или Арлеса.

Утер рассмеялся, в то время как Арлес бросил через плечо в его сторону надменный взгляд.

— Я все слышал, Кайпер. Не советую впредь делать такие замечания.

— Кайпер довольно уродлив, поэтому я согласен с его замечанием, — заметил Утер.

— Ну, если так, то и я, пожалуй, согласен, — заметил Арлес.

— Ты чувствуешь этот запах, когда ветерок тянет в нашу сторону? — спросил Утер. — Типичная йиповская вонь, которую чувствуешь каждый раз, когда попадаешь в людное место в Йипи-Тауне.

Он имел в виду слабый запах водорослей и пряностей, исходивший от кожи йипи.

— Некоторые считают, что это от их пищи, — сказал Намур. — Но лично я считаю, что йип пахнет, как йип, только и всего.

— Меня это не раздражает, — сказал Арлес. — О, мой священный локоть Клаттуков! Посмотрите вон на те три милые создания! Я бы нюхал их с утра до ночи и просил еще! Намур, отправляй их ко мне, прямо здесь и сейчас!

Намур одарил его холодным взглядом.

— Конечно, если ты согласен заплатить.

— И сколько?

— Дорого, особенно те, что с черными серьгами. Это значит, что они связаны с мужчинами, вроде как замужем.

— А как насчет остальных? Они девственницы?

— Откуда мне знать? Но все равно — дорого.

— Какая жалость, — простонал Арлес. — А нельзя ли мне какую-нибудь бесплатно?

— Ты очень быстро получишь нож под ребра. Мужчины у них не такие уж и смирные, как это можно подумать, глядя на их кроткие лица. Они изначально не любят нас, а еще меньше, когда мы начинаем крутиться около их женщин… если, конечно, на заплатим. За деньги они готовы сделать все, что хочешь, но не вздумай дурить их. Несколько лет назад один турист изнасиловал девушку йипи, когда та собирала виноград. И как дурак отказался заплатить. Двое йипи держали его, в то время как третий запихивал ему в глотку кол, к которому привязывают виноградную лозу… и так до самого конца. Очень неприятно.

— И что сделали с йипи?

— Ничего. Играешь — плати. А еще лучше, оставь девушек йипи в покое.

Утер Оффоу скептически посмотрел на Намура.

— А к тебе это не относится? Сдается мне, что у тебя постоянно одна симпатичная девушка йипи взбивает подушки, а другая — готовит ванну.

На красивом лице Намура проскользнула легкая улыбка.

— А ты обо мне не беспокойся. За свою жизнь я собрал сотню хороших пословиц. Большинство из них я храню для себя, но одной поделюсь с вами, совершенно бесплатно: «Никогда ни на что не надо слишком сильно давить, а то это что-то может начать давить в обратную сторону».

— Очень мудро, — нахмурился Утер, — я очень благодарен за совет, особенно коли он бесплатен. Но какое это имеет отношение к девушкам йипи?

— Никакого. А может, и самое прямое. Попробуй разгадать эту загадку сам.

И Намур направился к новому контингенту работников.

Шесть юношей побрели по Прибрежной дороге обратно в Лицей. В столовой на открытом воздухе они увидели группу девушек, лакомившихся фруктовым мороженым. Две из них, Тисия Вук и Лекси Лаверти, считались признанными красавицами, две другие, Джердис Диффин и Хлоя Оффоу, были определенно привлекательными. Все они были на год или два старше Глауена, и не входили в круг его интересов.

Утер Оффоу, хотя и был вольнодумцем, но, если надо мог вести себя вежливо и галантно.

— Девушки! — воскликнул он в лучшей своей манере. — Почему вы цветете, скрытые тенью деревьев?

— На самом деле они не цветут, — заявил Кайпер, — а лопают все подряд, как маленькие обжоры.

Тисия единым взглядом оценила юношей. Все они были или слишком молоды, или слишком примитивны и не годились ни для чего, кроме практики в кокетстве. Она взглянула на свое блюдце.

— Взбитое манго? Это далеко не обжорство.

— В таком случае зачем волноваться?

— Если хотите знать, — сказала Джердис, — это собрание общества Культа Медузы. Мы планируем наши действия на следующий год.

— Мы собираемся завоевать станцию Араминта и поработить всех мужчин, — сказала Хлоя.

— Тсс, Хлоя! — воскликнула Джердис, — ты выдаешь секреты культа!

— Мы придумаем другие. Секреты — это очень просто. Я каждый день сочиняю дюжину новых.

— Гм, — сказал Арлес, — вы разве не заметили нашего присутствия? Мы должны стоять здесь, как аисты, или нас все же пригласят за свой столик?

— Делайте, что хотите, — пожала плечами Тисия, — но только за свое мороженое платите сами.

— Не бойся. Если не считать Глауена и Кайпера, то вы находитесь в обществе утонченных джентльменов.

Четверо старших юношей нашли себе стулья и втиснулись за столик. Глауен и Кайпер были оттеснены в сторону и оказались вынуждены сесть за другой столик, что они восприняли довольно философски.

— Ну, что ж, и чем же заняты утонченные джентльмены? — поинтересовалась Лекси Лаверти.

— Просто прогуливаемся и обсуждаем наши капиталовложения, — сказал Утер.

— Арлес отстал в учебе, и мы изучали антропологию в доке у аэродрома, — заметил Кайпер из-за соседнего столика.

— Точнее, мы смотрели на новые космические яхты, — с достоинством заметил Арлес. — Там появился новый Алый Принц. Клянусь, что куплю его еще до конца десятилетия!

Кайпер, который не умел сдерживаться, выкрикнул:

— А я думал, что ты копишь на одну из девочек йипи.

— Ага, — сказала Тисия, — так вот где вы были! Пускали слюнки вокруг девушек йипи, как маленькие грязные развратники.

— Но только не Арлес! — заметил Утер. — Все, что он хотел, так это только понюхать их.

— Это можно назвать развратом, а может быть, и нет, — заметил Кайпер, — но желание очень странное.

— Вполне с этим согласен, — сказал Утер. — А что ты по этому поводу думаешь, Тисия? Кто-нибудь когда-нибудь хотел тебя понюхать?

— Вы оба просто лунатики! Вот что я вам скажу.

— Я знаю, что с девушками йипи лучше не связываться, — важно заявил Арлес. — Думаете, я хочу, чтобы меня удавили, или убили, или живьем похоронили, или просто зарезали только за несколько сальных шуточек?

— Если твоя матушка поймает тебя на таких штучках, — заметил Кайпер, — то жди чего-нибудь еще похуже.

Лицо Арлеса стало мрачнее тучи.

— Оставь мою мать в покое, хорошо? К нашей теме она не имеет никакого отношения!

— А что у нас нынче за тема? — в первый раз вступил в разговор Кеди. — Я что-то позабыл, о чем это мы говорили.

— Давайте поговорим о чем-нибудь действительно интересном и прекрасном, — жалобно попросила Джердис, — например, о культе Медузы.

— Давайте, — согласился Клойд. — В вашем обществе уже есть отделение для джентльменов?

— Пока нет, — сказала Джердис. — Мы всех их используем для жертвоприношений.

— Ну вот! — воскликнула Лекси. — Так кто же из нас выдает секреты?

— Этот секрет уже довольно стар и никому не нужен.

— Раз уж мы заговорили о секретах, — сказал Арлес, — то у меня есть великолепная идея. Вы не обратили внимания, что здесь сидят четыре девушки, относящиеся к Культу Медузы, и четыре молодых человека, входящие в общество Дерзких Львов? Глауен и Кайпер не в счет: по правде говоря, они уже давно собирались домой. Я предлагаю объединенными силами пойти куда-нибудь в спокойное местечко, где можно выпить винца и обсудить наши старые секреты и придумать новые.

— Это одна из редких ценных идей, выдвинутых Арлесом, — сказал Клойд. — Я голосую за.

— И я тоже, — сказал Кеди, самодовольно улыбаясь. — Итак двое проголосовали за. Арлес, скорее всего, как автор идеи, тоже за, таким образом три голоса за. А ты, Утер?

— Я думаю, что могу подождать голосовать, пока не услышу, что скажут леди, — поджал губы Утер. — Полагаю, что они тоже единогласно проголосуют за.

— Молчание — знак согласия, — сказал Арлес. — Так что…

— Наоборот, — резко сказала Лекси. — В данном случае молчанье означает шок и удивление.

— За кого вы нас принимаете? — сказала Джердис. — Это Общество Культа Медузы: группа избранных!

— Идите с таким предложением к Русалкам или обратитесь в Девичий философский клуб, — тут же предложила Хлоя.

Тисия встала.

— Мне, пожалуй, уже пора домой.

— Я тоже удивляюсь, чего это мы здесь так долго засиделись, — фыркнула Джердис.

Девушки ушли. Дерзкие Львы в замешательстве посмотрели им вслед. Молчание нарушил Кайпер:

— Как странно! Одно только упоминание о Дерзких Львах, и девушки наперегонки пустились бежать.

— Арлес написал книгу только для Дерзких Львов, — заявил Глауен. — Называется «Учебник эротического искусства». На первой странице ему надо бы было написать: «Никогда не признавайтесь, что принадлежите к Дерзким Львам! В противном случае книга теряет всякий смысл».

— Я очень доволен, что не отношусь к этой группе, — самодовольно сказал Кайпер. — А ты как, Глауен?

— Я вполне счастлив существующим положением.

— Никого из вас никогда даже не пригласят присоединиться к этой группе, — мрачно заявил Арлес. — Уж в этом-то будьте уверены.

Кайпер вскочил из-за стола.

— Пошли, Глауен! Пошли, пока они не передумали!

Глауен и Кайпер ушли.

— На самом деле, — кисло усмехнулся Утер, — наша общественная репутация, мягко говоря, не слишком хороша.

— Это очень странно! — возразил Клойд, — В конце концов мы же не какие-то там отъявленные головорезы.

— Во всяком случае, не все из нас, — проворчал Кеди Вук.

— Что ты хочешь сказать? — резко спросил Арлес.

— Твое предложение девушкам пойти куда-нибудь и потискаться было, по крайней мере, нелепым, если не просто вульгарным.

— Но ты же голосовал за!

— Я просто не хотел никого обидеть, — виртуозно вывернулся Кеди.

— Хмм! Но идея сама по себе была не плохая! Они могли согласиться, а могли и нет. Кто знал заранее? В следующий раз они, может, и согласятся. Этой теории в моей книжке посвящена целая глава, озаглавленная «Попробуй, что ты теряешь?»

Кеди встал из-за стола.

— Мне надо еще сделать уроки. Я пойду домой.

Он ушел.

— Иногда Кеди уж слишком важничает, — задумчиво сказал Арлес, — его нельзя назвать типичным Дерзким Львом.

— Вот он и исправит нашу репутацию, — сказал Клойд.

— Возможно, ты и прав, — вздохнул Утер. — Если не считать Кеди, то мы довольно странная группа, стоящая на самом краю цивилизации… Я тоже пойду домой. Я немного отстал по математике.

— Пожалуй, я сделаю то же самое, — с сомнением в голосе сказал Арлес. — Старик Сонориус послал опять уведомление моим родителям, которое я должен показать матери.

— И ты это сделаешь? — с интересом спросил Утер.

— С какой стати!

Но когда Арлес пришел домой, он узнал, что Лицей послал его матери отдельное уведомление.

Как только Арлес появился в Доме Клаттуков, Спанчетта тут же потребовала у него объяснений по поводу официального уведомления.

— Очевидно, ты с тем же успехом повторяешь свою прошлогоднюю учебу, причем про повторение я узнаю только сейчас! Почему мне ничего об этом не сказали в начале года?

— Тебе это говорилось, — заявил Арлес. — Я лично тебе это говорил, а ты сказала: «Постарайся в следующем году учиться получше» или что-то в этом роде, а я сказал, что так и сделаю.

— Что-то я такого не помню.

— Ты, наверное, думала о чем-то другом.

— Как получается, что ты, даже оставшись на второй год, не можешь нормально учиться? Ты когда-нибудь вообще будешь учиться?

Арлес сел на стул и начал судорожно подыскивать какую-нибудь уважительную причину.

— Конечно, я бы мог учиться и лучше, но здесь не только моя вина! Я в основном виню этих книжных червей, которые называют себя учителями. Ты даже не представляешь, какое занудство они разводят теперь в Лицее! И не только я на это жалуюсь. Просто они решили наказать меня за критику!

Спанчетта смотрела на него, прищурившись.

— Странно. С чего бы это?

— Я думаю, что у меня просто слишком пытливый ум, и я не могу воспринимать все только на словах, поэтому и отметки у меня плохие. Я просто считаю их маленькой кучкой зазнавшихся крючкотворов, и они это знают.

— Хмм. А почему же другие студенты умудряются получать хорошие отметки? — поинтересовалась Спанчетта. — Глауен вот получил сертификат.

— Не надо говорить мне про Глауена! Он использует всевозможные льстивые уловочки, чтобы снискать себе расположение. Все, кроме Глауена, думают точно так же, как и я! Мы все хотим, чтобы у нас были объективные учителя, у которых бы не было своих любимчиков!

— Я проверю все это, — сказала Спанчетта.

— А что ты собираешься делать? — с внезапной тревогой спросил Арлес.

— Я хочу до конца разобраться в сложившейся ситуации и так или иначе исправить положение.

— Подожди! — возбужденно воскликнул Арлес, — Я бы предпочел, чтобы ты дала мне письмо, в котором бы сообщала, что у меня очень много других обязанностей, и с меня не надо так уж строго спрашивать математику и другие науки! А если ты сама пойдешь туда, то это будет выглядеть не красиво.

Спанчетта энергично покачала головой, от чего ее копна черных кудрей колыхнулась волной, но каким-то чудесным образом тут же вернулась на место.

— Когда я что-то хочу сделать, я это делаю, не зависимо от того, как это выглядит. И тебе тоже надо научиться быть толстокожим, если ты хочешь чего-нибудь достигнуть в этой жизни.

— Ба! — Ну с этим-то у меня уже все в порядке.

— Если потеряешь статус постоянного сотрудника Агентства из-за плохих отметок в Лицее, — запоешь по-другому.

На следующее утро Спанчетта появилась в Лицее и подошла к преподавателю Арнольду Флеку, который стоял в холе напротив математического класса. Спанчетта остановилась. Она изучила преподавателя с ног до головы и сразу же заметила его хрупкое телосложение, бледный цвет лица и кроткие глаза. Неужели это и есть то жестокое мстительное чудовище, которое так красочно описал Арлес? Флек тут же узнал Спанчетту и догадался о цели ее визита.

— Доброе утро, миледи. Я могу быть вам полезен?

— Сейчас мы это выясним. Вы преподаватель Флек?

— Так оно и есть.

— Я — Спанчетта Клаттук из Дома Клаттуков. Мой сын, Арлес, как я понимаю, находится под вашим наблюдением?

Флек задумался.

— Номинально так оно и есть, но в действительности я вижу его только время от времени.

Спанчетта нахмурилась.

— Сэр, вы являетесь преподавателем математики у Арлеса?

— Да, миледи.

— Хмм. Похоже, у него возникли трудности с вашим предметом, но он уверяет, что его вины в этом нет.

Преподаватель Флек улыбнулся холодной печальной улыбкой.

— Я готов учить его любым методом, на который он будет согласен, но при условии, что сам он будет что-то делать. Если не может освоить математику с наскока, то должен методично учить правила и теоремы, после чего упорно решать задачи, хотя все это — довольно скучные занятия.

Спанчетта огляделась и увидела, что вокруг них собрался круг студентов, которые с интересом наблюдали всю сцену и слушали, но никто из них не проявлял никакого благоразумного страха перед преподавателем. Она сбавила тон.

— Арлес считает, что эта ситуация сложилась из-за того, что его пытаются наказать за его критическое отношение к учебе.

— В этом отношении Арлес прав, — кивнул головой Флек, — Он является единственным учеником в классе, который наплевательски относится к своей учебе. Естественно, он единственный и критикуется за это.

— Я искренне расстроена, — призналась Спанчетта. — Но здесь явно что-то не так.

— Печально! — сказал Флек. — Может быть, вам лучше сесть и посидеть, пока вы не почувствуете себя лучше?

— Со мной все в порядке — я просто в ярости! Это ваш долг честно и добросовестно доносить полностью свой предмет до каждого ученика в классе и при этом учитывать индивидуальные особенности!

— Вполне согласен с вашим замечанием! И я бы, может быть, и почувствовал себя виновным, если бы не одно обстоятельство: все другие учителя в случае с вашим сыном наталкиваются на такую стену лени, от которой отскакивают все благие намерения, — Флек оглядел собравшуюся вокруг аудиторию. — А вам что, нечем заняться? Это вас совершенно не касается, — затем снова обратился к Спанчетте: — Может быть, пройдем в класс? Сейчас он свободен и я могу вам кое-что показать.

Спанчетта проследовала за Флеком до учительского стола, где тот дал ей несколько бумажек.

— Вот вам образцы работ Арлеса. Вместо того, чтобы решать задачи, он был занят тем, что рисовал странные рожицы и нечто, напоминающее рыбий скелет.

Спанчетта глубоко вздохнула.

— Позовите сюда Арлеса. Посмотрим, что он скажет.

Флек позвонил по телефону, и вскоре в комнату проскользнул Арлес. Спанчетта затрясла листками перед его носом.

— Почему ты вместо того, чтобы решать задачи, рисуешь какие-то фигуры и дохлых рыб?

— Это мои упражнения по рисованию, — возмущенно воскликнул Арлес. — Это рисование обнаженной фигуры.

— Можешь называть это как хочешь, но почему это здесь вместо математических задач?

— Я просто о чем-то задумался.

Флек взглянул на Спанчетту.

— Я могу вам быть полезен, миледи? Если нет, то…

Спанчетта взмахнула рукой в сторону Арлеса.

— Иди обратно в класс.

Арлес с готовностью удалился.

Спанчетта снова повернулась к Флеку.

— Мне не надо пояснять, что Арлес должен пройти экзамены. В противном случае он не получит статуса сотрудника Агентства.

Флек пожал плечами.

— Для этого ему придется изрядно потрудиться. Чем скорее он начнет работать по-настоящему, тем больший шанс у него будет сдать экзамен.

— Я передам это ему. Странно, прошлой ночью мне приснился этот эпизод. Сон начался именно с сегодняшних событий. Я помню каждое слово.

— Очень интересно, миледи, — сказал Флек, — но разрешите откланяться.

Спанчетта не обратила на его слова никакого внимания.

— В этом сне бедняга Арлес провалил экзамены, после чего произошла цепочка очень печальных событий, которые захватили даже преподавателей. Это был очень реалистичный и ужасный сон.

— Надеюсь, что он не пророческий, — спокойно сказал Флек.

— Возможно, и нет. Но кто знает? Иногда случаются такие странные вещи.

Флек на мгновение задумался.

— Ваш сон очень странен. Но на данный момент ваш Арлес удален из класса. И директор Сонориус Оффоу собирается лично заняться его поведением. До свидания, миледи. Мне больше нечего вам сказать.

На следующий день директор Сонориус вызвал Арлеса и Спанчетту к себе в кабинет. Из кабинета Спанчетта вылетела дрожа от ярости, за ней мрачный и угрюмый следовал Арлес. Спанчетте было сказано, что она должна нанять за свой счет репетитора по математике, а в конце каждой четверти директор Сонориус лично будет следить за сдачей экзаменов.

Арлес понял, что безмятежные времена праздности и безделья подошли к концу. С ворчаньем и проклятьями он засел за учебу под наблюдением назначенного для этого директором Сонориусом преподавателя.

Часами Арлес сидел и зубрил основы наук, которые он так легкомысленно игнорировал раньше. Постепенно он начал убеждаться в том, что все эти науки не так уж и трудны, как он это предполагал.

Но хуже всего было то, что на станцию Араминта вернулась Сессили Ведер. Сессили, одна из участниц карнавального представления мастера Флореста, встретила в мире Соум в Соумджиане свою мать и свою младшую сестру Миранду, более известную как Ябеда. Они втроем отправились навестить состоятельных родственников Ведеров, недавно купивших виллу на романтичном побережье Каллиопа, расположенном между Гуйолом и Соррентином в мире Кассиопеи 993:9.

Сессили, которая была примерно на год моложе Глауена, все признавали очаровательной. Счастливое провидение наградило ее всеми природными достоинствами: живым умом, прекрасным чувством юмора, дружелюбным мягким нравом, и в довершение ко всему, что было почти несправедливо, цветущим здоровьем, стройным телом, озорным личиком и копной пышных каштановых волос.

Единственную пару неодобрительных замечаний Сессили заработала от двух бледных и мрачных старших девочек Тисии и Лекси; когда она присоединилась к их компании, то они прошептали друг другу: «Пустая маленькая эксгибицонистка!» Но когда Сессили об этом доложили, она только посмеялась.

Учеба Сессили давалась легко. Она поступила в Лицей на год раньше остальных и таким образом попала в класс, где учился Глауен. Во время своего путешествия, она брала с собой свои учебники, поэтому по возвращении на станцию Араминта без всяких усилий включилась в работу класса.

Казалось, Сессили внесла в жизнь Лицея какую-то новую струю. Возможно, что ее флирт был неосознанным, однако она испытывала невинный восторг, от недавно открывшихся ей способностей.

В этом году представления мастера Флореста во время празднования Парильи были сокращены. Сессили участвовала в них вместе с оркестром но, к удовольствию Арлеса как «Рождение богов», так и «Похищение огня», из программы праздника были исключены, что лишало его соперников какого бы то ни было преимущества.

Сессили со своей стороны не испытывала никаких особых чувств ни к кому из участников труппы. В Соумджиане пара инцидентов кое-чему научили ее. Она решила, что после Праильи уйдет из труппы. «Похоже, ничего никогда не повториться, — сказала она себе. — Разве не странно? Единственный мальчик, который мне нравится, почти не смотрит в мою сторону, в то время как другие становятся бесцеремонными, стоит мне проявить в отношении их обычную вежливость!»

В первых рядах назойливых ухажеров был, конечно, Арлес. Он перехватывал ее по дороге в столовую, там усаживал за отдаленный столик и целый час посвящал рассказам о себе и своих планах на будущее.

— Правда заключается в том, Сессили, что я отношусь к тому типу парней, которые не удовлетворены простыми вещами! Я знаю, что является наилучшим в этом мире, и собираюсь получить это. А это значит, что к этому надо стремиться без всяких «если», «и» или «но». Я не отношусь к тем, кто проигрывает! В этом не сомневайся! Я говорю тебе это для того, чтобы ты поняла, с кем имеешь дело! И совершенно откровенно скажу тебе даже больше, — Арлес наклонился через стол и взял ее за руку, — ты мне очень интересна. Даже очень! Разве это не здорово?

Сессили отобрала свою руку.

— Нет. На самом деле вовсе нет. Ты должен расширить круг своих интересов на тот случай, если я вдруг окажусь недоступной.

— Недоступной? Отчего так? Ты живая и я живой.

— Это так. Но вдруг я отправлюсь в одиночный тур по вселенной или стану, например цистерцианским монахом?

— Ха, ха! Это же просто шутка! Девушек не берут в цистерцианские монахи!

— И все же, если такое вдруг случится, я буду недоступной.

— Ты не можешь быть посерьезней? — раздраженно заметил Арлес.

— Я очень серьезна… Извини, пожалуйста. Вон Занни Диффин, а мне надо ей кое-что сказать.

На следующий день, несмотря на то, что Сессили попыталась спрятать лицо за развернутой папкой меню, Арлес обнаружил ее сидящей в одиночестве в тени дерева и подсел за ее столик. Толстым белым пальцем он отогнул верх папки и широко улыбнулся, показав все свои зубы.

— Ку-ку! А вот и Арлес. А как сегодня чувствует себя цистерцианский монах?

— Я собираюсь остричь волосы, покрасить лицо в синий цвет и отрастить усы, чтобы меня не могли узнать, — сказала Сессили.

— Ха, ха! Великолепно! Можно, я сам тебя подстригу и покрашу тебе лицо? Интересно, что по этому поводу скажет мастер Флорест, особенно, если я покрашусь в красный и мы появимся, держась за руки!

— Это можно называть только «кошмаром маньяка». Но Флорест этого никогда не увидит. Я ухожу из труппы.

— Правда? Хорошая новость! Я тоже ушел из труппы, пока не исправлю свои отметки. Мы сможем быть вместе все следующее лето.

— Не думаю. Я буду работать на опаловых рудниках.

Арлес наклонился вперед. Сегодня он решил прибегнуть к тактике из своего «Учебника эротических искусств».

— Я хочу с тобой кое о чем поговорить. Тебе бы хотелось иметь космическую яхту?

— Что за дурацкий вопрос. А кто не хочет?

— Нам с тобой надо бы обсудить, какой тип яхты нам больше подойдет, — горячо заговорил Арлес. — Например, как тебе нравится новый «Стремительный вандал»? Или что ты скажешь про модель «Нейсби четырнадцать» с задним салоном? Они не так обычны и, может быть, уступают в скорости, но обстановка там, прямо скажем, великолепная. Так что ты думаешь по этому поводу?

— Любая из них очень хороша, — согласилась Сессили, — но встает вопрос о приобретении. Я слишком труслива, чтобы угнать, и слишком бедна, чтобы купить.

— Об этом не беспокойся! Доверь это мне! Я найду деньги, мы купим такую штуку и отправимся в путешествие! Ты только подумай, как это будет здорово!

Сессили игриво махнула рукой.

— Ты знаешь, у моей мамы намного больше денег, чем у меня. Почему бы тебе не поговорить об этом с ней? Вы можете захватить с собой и твою маму и чудно проведете время.

Арлес уставился на нее, недовольно нахмурив брови. В соответствии с его «Учебником» девушки не должны отвечать подобным образом. Может, Сессили просто чудачка?

— Неужели тебе не хочется побывать в Стеклянных городах Кланктуса? — недовольно спросил он. — Или на каналах Старого Харая? И не забывай о Ксанарре с его странными развалинами и парящими облачными городами.

— На данный момент я очень хочу посетить туалет. А ты посиди здесь и помечтай, сколько твоей душе угодно.

— Подожди минуточку! Я решил пойти с тобой на Парилью! Что ты на это скажешь?

— Предложу тебе принять другое решение, так как у меня другие планы.

— О? И с кем же ты пойдешь?

— Тра-ля-ля! Это уж мой секрет! Может быть, я останусь дома и буду читать книжку.

— Что? Во время Парильи? Сессили, я прошу тебя быть посерьезней.

— Арлес, пожалуйста, извини. Если я еще задержусь здесь, то обмочусь и вот тогда стану действительно серьезной!

Сессили пошла, оставив Арлеса глядеть ей вслед. Однако, как он заметил, Сессили не пошла прямо в туалет, а остановилась у столика, где в одиночестве скучал Глауен. Он, улыбнувшись, взглянул на нее и что-то показал ей пальцем в лежащей перед ним на столе раскрытой книге. Она положила руку ему на плечо и заглянула в книгу, потом что-то сказала и пошла в туалет. Когда она через несколько минут вышла из туалета, то, даже не взглянув по сторонам, направилась прямо к столику, где сидел Глауен.

С демонстративным недовольством Арлес встал и вышел из столовой.

Глауен, как и многие другие, тоже был очарован Сессили. Ему нравились ее живые и веселые манеры, беспечная походка, привычка бросать искоса взгляды с легкой усмешкой, обещающей великолепное озорство. Но когда бы Глауен ни пытался заговорить с ней, обязательно появлялся кто-то, требующий от нее полного внимания. Поэтому, когда она подсела к нему за столик, он был приятно удивлен.

— Ну, Глауен, я вернулась и хочу задать тебе один вопрос.

— Очень хорошо. Спрашивай.

— Кое-кто мне сказал, что, по твоему мнению, я отвратительное маленькое пугало.

— Да ты что! — удивился Глауен.

— Так ты признаешь это, Глауен?

Глауен покачал головой.

— Нет, это сказал кто-то другой. Может быть, Арлес?

— И ты обо мне так никогда не думал?

— Конечно, нет. Я бы хотел сказать тебе как-нибудь о том, что я в действительности о тебе думаю, но вокруг тебя всегда дюжина других молодых людей, так что у меня нет возможности даже вставить слово.

— Арлес только что предложил мне пойти с ним на Парилью, — задумчиво сказала она. — Я отказалась, потому что собираюсь пойти туда с кем-нибудь другим.

— Да? И с кем же?

— Еще не знаю. Надеюсь, что некто более приятный, чем он, вскоре предложит мне это.

Глауен собрался было что-то сказать, но в это время прозвенел звонок. Глауен сидел и смотрел ей вслед. Неужели она предлагала нечто настолько неожиданное и великолепное, что он не мог даже поверить в это?

Арлес каждый день провожал Сессили до дома, но в этот день он задержался в классе, и довольная Сессили пошла домой одна. Глауен чуть было ее не пропустил, но вовремя успел догнать.

— А я уж было испугалась, что это Арлес, — сказала она, взглянув через плечо.

— Нет, это я. Я тут подумал о твоем затруднении.

— Правда? Как это мило с твоей стороны, Глауен. И ты что-нибудь надумал по этому поводу?

— Да! Я подумал, что, может быть, предложить тебе пойти на Парилью со мной.

Сессили резко остановилась и повернулась к нему. Она улыбнулась ему прямо в лицо.

— Глауен! Какой сюрприз! Но ты не делаешь это из простой вежливости?

— Конечно же, нет! И не сомневайся!

— И ты не считаешь меня ужасным маленьким пугалом?

— Да никогда такого не было!

— В таком случае — я согласна!

Глауен повернулся к ней, и взял ее руки в свои.

— У меня внутри какое-то странное чувство, как будто меня наполнили пузырьками.

— И у меня тоже. Неужели это вызвано одной и той же причиной?

— Не знаю.

— Наверное, не совсем одной и той же. Не забывай, что я девушка, а ты — юноша.

— Я это ни на минуту не забываю.

— Даже когда мы делаем одни и те же поступки, у нас должны быть для этого разные причины. По крайней мере, так сказал Флорест. Согласно его мировоззрению, именно это и движет миром.

— Какая ты, Сессили, умная!

— На самом деле все это ерунда, — Сессили сделала шаг и поцеловала его, потом, как бы испугавшись собственной отваги, отпрянула в сторону. — Мне не надо было этого делать! Теперь ты подумаешь, что я слишком бессовестная.

— Ну… вовсе нет!

— Я уже давно очень хотела тебя поцеловать, поэтому и не смогла больше ждать.

Глауен попытался ее обнять, но Сессили решительно его остановила.

— Только я могу тебя целовать, а не ты меня.

— Так несправедливо!

— Возможно, и несправедливо… давай пойдем, а то мы слишком поздно придем домой!

Арлес, фланирующий вдоль дороги, повернул голову и увидел Глауена и Сессили, стоящих в тени плакучей ивы. Он в изумлении остановился, но вскоре пришел в себя и насмешливо хихикнул.

— Ох-хо-хо! Я помешал двум голубкам! А вам не кажется, что это слишком людное место для интимностей? А уж от тебя, Глауен, я никак не ожидал такого поведения.

Сессили рассмеялась.

— Глауен был очень добр по отношению ко мне, поэтому я его и поцеловала. Я вполне могу это сделать еще раз. Ты уходишь?

— А куда мне торопиться? Я могу задержаться и узнать что-нибудь интересненькое.

— В таком случае пошли мы, — сказала Сессили и взяла Глауена за руку, — а то сейчас еще кто-нибудь прибежит.

Они с достоинством удалились, а Арлес остался стоять на дороге. Сессили беспокойно взглянула на Глауена.

— Надеюсь, ты не поддашься на его провокацию.

Глауен упрямо покачал головой.

— Я чувствую себя полным идиотом, — он почувствовал, как рука Сессили напряглась, и поспешно добавил: — Это потому, что я просто не знал, что мне делать! Может стоило дать ему по физиономии? А я стоял, как истукан! Поверь мне, я его ни капельки не боюсь.

— Ты все сделал совершенно правильно, — заверила Сессили. — Арлес просто балбес! Стоит ли так переживать? Особенно если учесть, что у тебя нет шанса побить его.

— Наверное, ты права, — вздохнул Глауен. — Но если это повторится…

Сессили сжала его руку.

— Я не хочу, чтобы ты из-за меня ввязывался в глупые ссоры. Так ты проводишь меня до дому?

— Конечно!

Когда они вышли на улицу, ведущую к дому Ведеров, Сессили окинула внимательным взглядом всю улицу.

— Мне надо быть осторожной, мама и так уже считает, что я слишком ветрена, — она наклонила голову, затем быстро поцеловала Глауена, который попробовал поймать ее. Сессили со смехом увернулась.

— Мне пора.

— Может встретимся сегодня вечером, после ужина? — сдавленно спросил Глауен.

Сессили покачала головой.

— Мне надо сделать несколько рисунков для школы, а потом порепетировать пьесу, которую я буду играть на Парильи. А после этого мне уже надо будет ложиться спать… однако я сейчас подумала о том, что завтра вечером мама будет на собрании своего комитета, и такого строгого контроля за мной уже не будет, что, похоже, нам и нужно.

— Так, значит, завтра вечером. Где?

— Ты знаешь наш розовый сад, находящийся с восточной стороны дома?

— Где все статуи стоят как на караул?

Сессили кивнула.

— Если смогу, то выйду часа через два после заката. Встретимся на ступеньках, ведущих к главной террасе.

— Я буду там тебя ждать.

На следующий день был Милден. Для Глауена он тянулся невыносимо медленно: минута за минутой.

Через час после захода он переоделся в темно-синие брюки и мягкую серую рубашку. Шард обратил внимание на его приготовления.

— Куда это ты так собираешься? Или это секрет?

Глауен сделал пренебрежительный жест.

— Ничего особенного. Просто встреча.

— И кто же эта счастливая девушка?

— Сессили Ведер.

Шард усмехнулся.

— Смотри только, чтобы вас не застукала ее мать. Она ведь Фелис Ведер, урожденная Вук, она никогда не поступалась своей добродетелью.

— Попробую рискнуть.

— Я ничего против не имею. Сессили очаровательная девушка! Если она встречается с тобой, я должен сказать…

— Думаю, я уже знаю, что ты хочешь сказать.

— Ну, как хочешь.

В дверях Глауен остановился.

— Что бы там ни было, ты, пожалуйста, никому не говори об этом, особенно Арлесу.

— Естественно, нет. Я что, такой уж глупец?

— Нет. Но ты сам учил меня ничему не доверять.

Шард рассмеялся и обнял его за плечи.

— Верно. Только помни, не попадись.

Глауен спустился по лестнице и вышел в ночь. Не чувствуя под собой ног, он прибежал к дому Ведеров; затем, сделав по лугу большой круг, приблизился к розовому саду. Он прошел между двумя мраморными урнами, бледными в ночном свете, и прокрался в тень ивовых ветвей. Справа и слева от него стояли ряды статуй, между которыми были разбиты клумбы с розами. За ними маячили темные башни и ярусы, эркеры и балконы дома Ведеров.

Глауен направился вдоль центральной аллеи к дальним ступенькам. Он остановился и прислушался, но вокруг стояла тишина. В воздухе висел аромат белых роз; с этого момента аромат роз всю жизнь будет напоминать ему об этой ночи. В саду были только он да статуи. Он тихо подошел к месту встречи. Сессили еще не подошла. Он сел в тени на скамейку и приготовился ждать.

Время шло. Глауен сидел и смотрел на звезды, многие из которых он мог назвать. Он нашел созвездие, известное под названием Лютня Эндемиона. В самом его центре в мощный телескоп можно было бы разглядеть Старое Солнце… Он услышал слабый шорох. Прозвучал тихий голос:

— Глауен? Ты здесь?

Глауен вышел из тени.

— Я здесь, около скамейки.

Сессили издала тихий невнятный звук и побежала к нему навстречу; они встретились и обнялись. Упоение! Над головами поток звезд Хлыста Мирсеи несется в космос, вокруг аромат роз и мраморные статуи в свете звезд.

— Пошли, — сказала Сессили. — Пойдем вон туда к деревьям, там можно найти, где посидеть.

Она подвела его к открытой беседке, колонны которой были увиты виноградом. Они сели на скамейку, которая тянулась на половину внутреннего периметра беседки. Шли минуты. Сессили заерзала и подняла глаза.

— Ты такой молчаливый.

— Мне пришли в голову очень странные мысли.

— Какие же? Расскажи мне!

— Это трудно описать; это скорее даже настроение, чем обычные мысли.

— А ты все-таки попробуй.

— Я посмотрел на небо и звезды, — заговорил он, — и почувствовал, как на меня внезапно нашло какое-то откровение, как будто я ощутил всю галактику. В то же самое время я почувствовал миллионы и миллиарды людей, рассеянных по звездам. Их жизни, а может быть, сами люди, казалось, начали издавать какие-то негромкие звуки, настоящую тихую музыку. Какое-то мгновение я чувствовал эту музыку и понимал ее значение, потом я посмотрел на звезды, и в это время ты спросила меня, почему я такой молчаливый.

Немного подумав, Сессили сказала:

— Такие мысли наводят на меня грусть. Я предпочитаю считать, что мир начался вместе с моим рождением и останется таким без изменения навечно.

— Очень странная вселенная.

— Какая разница? Меня это вполне устраивает, а ее механизм меня совершенно не интересует, — она повернулась лицом к Глауену. — Я не хочу, чтобы ты забивал себе голову странными мыслями или слушал таинственную музыку. Это отвлекает твое внимание от меня. Я намного интереснее, чем звезды… я так думаю.

— Я в этом не сомневаюсь.

На восточной стороне неба красное зарево объявило о приближении двух других звезд этой системы — Песни и Лорки. Они наблюдали, как сначала Песня, а потом и Лорка поднялись на горизонте. Песня была похожа на бледную оранжевую луну, а Лорка — очень яркая звезда, сверкающая всеми цветами радуги.

— Я не могу долго оставаться, — сказала Сессили. — Собрание комитета происходит в нашем доме, и там же присутствует твоя двоюродная тетка Спанчетта. Они с мамой все время ссорятся, поэтому собрание закончится довольно рано.

— А что это за комитет?

— Они обсуждают программу Парильи. В этом году представлений в «Орфее» будет меньше, и как раз сейчас они разбираются с мастером Флорестом, а это непросто, ведь он может быть очень упрямым. Мечта его жизни — построить новый «Орфей» как раз напротив Лицея, и каждый сол из его турне во внешний мир идет в фонд этого проекта.

— Ты уже сказала ему, что уходишь из труппы?

— Еще нет. Но его это не волнует. Он ожидал этого. Он всегда просто приспосабливает свой материал под те таланты, которые у него есть в наличии, поэтому он и имеет такой успех. Во время Парильи у него будут три коротеньких представления, и я участвую в каждом из них: музыкальные спектакли в Верд и в Милден и драматический спектакль вечером в Смоллен, где я буду бабочкой с четырьмя крыльями. Мне бы очень хотелось самой сделать свой костюм из крыльев настоящих бабочек.

— Пожалуй, это будет непросто.

— Если ты мне поможешь, то не так уж и сложно. Ведь у тебя есть разрешение на полеты?

Глауен кивнул головой.

— Чилк досрочно подписал мне допуск на прошлой неделе. Я уже свободен от всех учебных полетов.

— Тогда мы можем слетать на луга Мароли и набрать там крыльев бабочек.

— А почему бы и нет, если, конечно, твоя мама одобрит эту идею, в чем я очень сомневаюсь.

— Я тоже в этом сомневаюсь… если я попрошу у нее разрешение заранее. Поэтому, если она меня об этом спросит, то я расскажу ей, когда мы уже вернемся. Думаю, наступило время завоевать себе хоть какую-то независимость? Правда, совсем небольшую, я бы еще хотела какое-то время оставаться маленькой девочкой… Ну, я пойду, пока мама не хватилась меня. У нее свое понятие о независимости.

— Когда ты хочешь съездить на луга Мароли? Мне надо будет узнать об этом за один или два дня.

— Через неделю после следующего Инга начнутся школьные каникулы. Клуб Каллиопы планирует пикник с купаньем на озере у Голубой горы. Может быть, мы вместо этого пикника устроим свой собственный?

— Отлично. Я попрошу Чилка приберечь мне флаер.

Сессили поежилась.

— Не хочется уходить, но надо. А ты осторожней возвращайся домой! Не оступись и не сломай себе что-нибудь. И не дай унести себя какой-нибудь большой ночной птице!

— Я буду осторожен.

Чилк давал Глауену летные уроки, и ему не составляло никакого труда забронировать флаер, для того, что в летном журнале будет числиться как «патрульный день кадета».

В назначенное ясное солнечное утро Инга Глауен и Сессили прибыли в аэропорт. Глауен нес плетеную корзинку и длинную ручную сеть, а Сессили несла сумку с провизией.

Чилк указал им на стоящий поблизости флаер.

— Вот ваш Митрикс. Но зачем вам корзина и сеть?

— Мы хотим слетать на луга Мароли за крыльями бабочек, — сказала Сессили. — Мне они нужны для костюма на Парилью. В спектакле я буду играть прекрасную бабочку с четырьмя крыльями.

— Вы непременно такой и будете, — галантно заверил Чилк.

— Только не говорите никому об этом, — предупредила Сессили. — Это должно быть сюрпризом.

— Не беспокойтесь! Я умею держать язык за зубами.

— А какой костюм будет у тебя? — поинтересовался Глауен.

— У меня? Костюм? Да я просто буду там на подхвате.

— Брось, Чилк! Мы же все тебя прекрасно знаем. Ты обязательно будешь на празднике!

— Ну, может быть, и буду. Это единственное мероприятие, на которое я могу и сходить, потому что там лицо будет спрятано под маской. Пожалуй, я наряжусь коверным клоуном, и это не покажется столь уж отталкивающим. А в каком костюме будешь ты?

— Я буду Мелким бесом, в обтягивающем черном бархатном костюме, и лицо покрашу в черный цвет.

— Так, значит, ты не относишься к Дерзким Львам?

— Ни в коем случае! Они все будут в костюмах львов, — Глауен указал на Митрикс: — Он уже готов?

— В общем — да, учитывая, что это флаер с Араминты. Посмотрим, помнишь ли ты правила стандартной проверки.

Чилк внимательно наблюдал за тем, как Глауен начал проводить предписанную проверку.

— Топливо заправлено, — перечислял Глауен, — аварийное энергообеспечение заряжено. Навигационные приборы по нулям. Время выставлено. Электроцепи: голубой сигнал. Радиосвязь: голубой сигнал. Кормовой отсек: голубой сигнал. Аварийные факелы: в ящике. Пистолет: на полке, готов. Аварийный запас воды: полный. Аварийное снаряжение: в кабине. Двигатели: аварийных сигналов — нет. Все системы в готовности: голубой сигнал.

Чилк с удовлетворением наблюдал, как Глауен проводил проверку.

— Хорошо запомни две вещи, — сказал на прощанье Чилк, — приземлись на площадке и ни в коем случае не открывай колпак. Как только откроешь колпак, букашки заползут в двигатель, и ты проклянешь тот день, когда родился. Второе: не ходите в лес; там по соседству были замечены волосоглавы. Так что будьте на чеку и далеко от флаера не отходите.

— Слушаюсь, сэр. Мы будем осторожны.

Глауен и Сессили погрузили свои вещи, забрались в кабину флаера, махнули рукой Чилку, и повинуясь движению руки Глауена флаер поднялся в воздух. Включив автопилот, они направились на юг.

Митрикс двигался с небольшой скоростью сначала над плантациями и виноградниками, раскинувшимися по другому берегу реки Ван и Большой лагуны, а потом вышел за территорию станции и полетел над дикими местами. Здесь, на равнине, усеянной невысокими холмами, раскинулась савана, покрытая ковром низкой зелено-синей травы. Он прерывался темно-зелеными рощицами и одинокими дымчатыми деревьями, которые поднимали в воздух на сотню метров облака своей изящной голубой листвы. На западе холмы становились все выше и выше, пока не превращались в громадные Малдунские горы с хорошо просматриваемым Порхающим ущельем — расщелиной, которая вела мигрирующих бабочек к лугам Мароли навстречу с морем.

Вскоре внизу были луга Мароли — ослепительное многоцветье. Флаер начал медленно снижаться сквозь мириады бабочек. Глауен внимательно посмотрел через оптический видоискатель и обнаружил бледно-зеленый диск, установленный на бетонной площадке, предназначенный для туристов, приезжающих сюда на флаерах-омнибусах. Он нажал на посадочный рычаг, и Митрикс приземлился на площадку. С минуту они сидели молча, разглядывая окружающий их луг. Кроме бабочек, не было заметно никакого движения. В сотнях метров справа от них поднималась стена леса, угрожающе густая и темная, слева — точно такой же лес начинался еще ближе. Впереди, на несколько большем расстоянии, луг выходил к берегу моря, а дальше простиралась голубая гладь океана.

Они открыли дверь и вышли на посадочную площадку. В небе мелькали крылья миллионов бабочек, прибывших сюда со всех концов Деукаса. Их быстрые движения рождали едва слышный гул, воздух был пропитан сладковатым запахом. Стайки пестрели всеми мыслимыми и немыслимыми цветами: голубые и алые, искрящиеся изумрудные, лимонно-желтые с черным, ярко-красные, бледно-лиловые, белые с голубым. Бабочки опускались на луг, кружились и просто парили в воздухе, очень часто ныряли в стайки других пород, образуя при этом новые, неизвестные оттенки сверкающих красок.

Покружив в воздухе, стайки усаживались на дерево, предназначенное для их породы. В тот же момент, они сбрасывали свои крылья, образуя вокруг дерева разноцветный снегопад, что придавало лугу праздничный, веселый вид.

Бабочки превращались в серых личинок, длинной в два сантиметра, с шестью сильными лапками и крепкими жвалами. Они тут же начинали спускаться со ствола дерева и во всю прыть устремлялись к океану.

Глауен и Сессили взяли из флаера длинные ручные сети и поддоны, а Глауен, припомнив наставление Чилка, запихал за пояс пистолет.

— Зачем? — спросила Сессили. — Тут и так полно сброшенных крыльев, нам вовсе не надо стрелять бабочек.

— Это одно из главных правил, которым учил меня отец, — ответил Глауен. — Никогда не делай и трех шагов в диких местах без оружия.

— Главная опасность, которая нас здесь подстерегает, это вляпаться во что-нибудь вонючее и скользкое, — сказала Сессили. — Давай быстрее наберем крыльев и уедем: я с трудом переношу этот запах.

— Ты уже решила, какие цвета тебе нужны?

— Давай наберем голубых и зеленых вон под тем деревом, потом возьмем красные и желтые вон там, потом еще найдем несколько черных и алых, и все будет замечательно.

Они начали осторожно пробираться по лугу к примеченному дереву. Глауен сетью ловил падающие сверху крылья и складывал их в корзинку: сначала изумрудно-зеленые и голубые, потом кроваво-красные и ярко-желтые и, наконец, алые, черные и белые.

Сессили остановилась в нерешительности.

— Ну, этого достаточно? — спросил ее Глауен.

— Конечно, — ответили Сессили. — Мне, правда, хотелось бы еще прихватить тех желто-красных с зеленым, но до них очень далеко идти, а меня уже тошнит от их запаха.

— Давай-ка возвращаться на флаер, и побыстрее, — холодным голосом сказал Глауен. — Для этого у меня есть другая причина.

Сессили посмотрела в сторону, куда глядел Глауен, и увидела массивного иссиня-черного, если не считать белой морды, странно похожей на человеческое лицо, зверя. Он семенил на шести когтистых лапах, прижав к груди пару крючковатых клешней. Это был полуразумный мандунский волосоглав, прозванный так за вьющиеся пряди волос на макушке. Глауен и Сессили, стараясь не привлекать внимания направились к флаеру, но волосоглав сразу же заметил движение. Он развернулся и затопал вперед, стараясь преградить им дорогу. Животное остановилось в сотне шагов от них, пытаясь оценить ситуацию, затем издало недовольный вой, приглушенное ворчанье и начало подкрадываться к пришельцам.

— Отец, как всегда, был прав, — сквозь стиснутые зубы проворчал Глауен.

Он вытащил из-за пояса пистолет и навел его на волосоглава, который тут же остановился; он откуда-то уже знал, что человек, наводящий оружие, опасен. Он еще раз издал недовольное ворчанье, потом развернулся и длинными прыжками помчался к берегу, где по пути успел прихватить когтями какую-то жертву. Ужасный протестующий визг перешел в предсмертный стон, затем наступила тишина.

— Ну вот, опасность миновала. Никогда не думал, что это так здорово, — искренне признался Глауен.

— Здорово, что зверюга ушла, — согласилась Сессили.

— Очень здорово, — поддержал ее Глауен, — Оно просто нас пожалело. У меня так тряслись руки, что я бы в жизнь не попал в него. Сомневаюсь, что я смог бы даже нажать курок… ну и позор!

— Не переживай, ты бы обязательно попал в него, — попыталась успокоить его Сессили. — Он это прекрасно понял и ушел. К тому же и я его попросила уйти по добру-по здорову.

— Что?

— Я воспользовалась телепатией и попросила его убежать, — весело засмеялась Сессили, — Он почувствовал, что моя воля сильнее его и подчинился.

— Хмм, — проворчал Глауен. — Может, пойдем и попробуем еще раз.

— Глауен! Не надо мной издеваться. Я ведь просто хотела тебе помочь.

— Интересно, стоит ли об этом кому-нибудь рассказывать, — задумчиво сказал Глауен. — Подумают еще, что мы подвергались очень большой опасности, хотя так оно на самом деле и было.

— А мы ничего никому не скажем. Ты не проголодался?

— Я все еще ничего, кроме страха, не чувствую.

— Смотри, какой там симпатичный холмик, — показала Сессили. — Мы вполне там можем позавтракать.

Глауен и Сессили вернулись на станцию Араминта в середине дня. Глауен посадил флаер в парке позади дома Ведеров, где Сессили высадилась вместе со своими корзинками, крыльями и сетями. После этого Глауен поднял флаер в воздух и перелетел на аэродром, приземлившись возле ангара.

Ему навстречу вышел Чилк.

— Ну, как охота на бабочек?

— Отлично, — ответил Глауен. — Сессили очень довольна крыльями.

Чилк осмотрел Митрикс.

— Ну, машину ты пригнал полностью, а не по кусочкам. А что это ты такой бледный?

— Я не бледный, — запротестовал Глауен. — По крайней мере, я так не думаю.

— Хорошо, назовем это помятый.

— На самом деле, там кое-что произошло, но мне не хотелось бы об этом говорить.

— Ну-ка, выкладывай. Раз уж вернулись, значит, все было не так уж и плохо. Рассказывай.

— Мы уже набрали крыльев, — неохотно начал Глауен. — И вот когда мы направились обратно к флаеру, из леса вышел здоровенный черный волосоглав. Он сразу же заметил нас и направился в нашу сторону. Он подошел совсем близко. Я уже приготовил пистолет, но он мне не потребовался, так как зверюга развернулся и убежал к берегу, где поймал себе какую-то мелочь. Сессили сказала, что отпугнула его с помощью телепатии. Наверное, так оно и было, потому что… — Глауен тяжело вздохнул. — Я был так перепуган, что и пистолет-то еле держал в руках.

— Очень трогательная история, — кивнул головой Чилк. — А что было дальше?

— Было и еще кое-что. Мы на полной скорости сорвались с лугов Мароли, пролетели десяток километров, немного успокоились и приземлились на вершине холма, чтобы перекусить. Я все еще продолжал злиться на самого себя. Я решил поупражняться в стрельбе, чтобы лучше почувствовать пистолет. Я навел пистолет на камень и нажал курок. И тут мой пистолет тихонько щелкнул — и все! Я достал обойму и обнаружил, что там нет ни единого патрона.

У Чилка отвисла челюсть.

— Ну и дела! Это ты положился на пустой пистолет!

— Ну, тогда-то я так не думал.

Какое-то время Чилк насвистывал сквозь зубы какой-то простенький мотивчик. Наконец он сказал:

— Если уж кого-то и обвинять в случившемся, то надо начать с тебя. Проверить боезапас в пистолете — это твоя обязанность. Таковы правила.

— Знаю, — сказал Глауен, понурив голову, — Я забыл об этом.

— Ну, а следующим по списку иду я. Я стоял рядом и просто наблюдал, как ты укладываешь пустой пистолет. Единственным оправданием для меня будет только то, что я лично заряжал этот пистолет три дня назад. Надеюсь, мы оба получили хороший урок. А теперь давай-ка попробуем найти первопричину. С чего это вдруг в пистолете не оказалось патронов? Я сейчас душу вытряхну из этого Сиско. Но для начала его надо найти. Очень приятно послушать, как врут йипи, особенно если они уверены в своей правоте.

Чилк заглянул в ангар.

— Сиско? Ты где? Опять дрыхнешь? Все понятно. Не спишь, а просто прилег отдохнуть. А с чего это ты так устал? Ты еще и не приступал к работе. Ну да ладно. Иди-ка сюда, мне надо с тобой поговорить.

Из ангара появился Сиско, молодой человек со смуглой золотистой кожей и почти такого же цвета волосами. Его телосложение и черты лица соответствовали классическим понятиям красоты. Единственно, что можно было счесть недостатком, — слишком широко расставленные глаза. Он посмотрел на Чилка, на Глауена, улыбнулся своей неопределенной йиповской улыбкой и смело направился вперед.

— Сиско, а знаешь ли ты разницу между взбучкой, встряской и спущенной шкурой? — мягко поинтересовался Чилк.

Сиско с улыбкой потряс головой.

— Вы говорите какими-то загадками, — сказал он. — Я и понятия не имею о таких дурных словах, потому что их в вежливом разговоре не употребляют.

— Ну, а разницу между «твое» и «мое» ты знаешь?

На лице у Сиско появилось озадаченное выражение.

— Если я правильно вас понимаю, то вы говорите о тех вещах, которые принадлежат мне, и которые принадлежат вам. Или вы опять говорите о каких-то непристойностях, да еще при молодом человеке.

Чилк грустно покачал головой.

— Иногда, Сиско, мне приходится краснеть из-за твоих глупых замечаний.

— Но я вовсе этого не хотел.

— Ладно, оставим это. На данный момент я хочу, чтобы ты сейчас же выложил патроны от пистолета.

— Патроны? Пистолет? — непонимающе переспросил Сиско.

— Я хочу, чтобы ты выложил их передо мной сейчас же, пока я не начал спускать с тебя шкуру.

— Ха, ха, ха.

— Что в этом смешного?

— Да эти ваши шуточки насчет патронов. Очень забавно.

— Это никакие не шуточки. Видишь, Глауен не смеется. Ты следи за ним. Засмеется он, можешь посмеяться и ты.

— Конечно, сэр. Мне прямо сейчас начать за ним наблюдать или пойти поработать?

— Сначала — патроны из пистолета в Митриксе. Где они?

— А! Эти патроны! Так бы сразу и сказали! А то я уж начал волноваться. Они были плохие, и я их вынул, чтобы заменить на хорошие, но тут на меня навалилась сотня разных других дел. А когда я вернулся, то патронов уже не было. Наверное, кто-то увидел, что они плохие, и выбросил.

— Глауен, ты когда-нибудь слышал подобное вранье? Дай-ка мне веревку, чтобы связать этого мерзавца.

— Ну зачем же так, — беспокойно сказал Сиско. — Я знаю, что вы любите пошутить в компании друзей, но иногда лучше пользоваться, как я это называю, добрым словом. А то что может подумать этот мальчик. Я ведь очень хороший.

— Последний раз спрашиваю: где патроны?

— А, эти штуки! Кажется, я видел подобное в глубине мастерской. Какая-то неряха или вор положил их там.

— Вот это уже ближе к правде. Глауен попробовал застрелить волосоглава, который напал на него. Он уже навел пистолет и нажал курок, а патронов-то там и не оказалось, потому что ты их украл. Хорошо еще, что волосоглав испугался и убежал.

— Очень смелый поступок! — заявил Сиско. — У вас, юный сэр, есть внутренняя сила! Я это чувствую! А вы это тоже чувствуете, мой друг Чилк? Это очень благородное свойство! Не каждый осенен такой благодатью! Ну, ладно, я отдохнул и мне пора приниматься за работу.

— Ну-ка давай сначала патроны, пока я не намял тебе бока. В глубине мастерской, говоришь?

Сиско поднял вверх дрожащий палец.

— Я только что вспомнил! Я без всякой задней мысли забрал эти бесполезные штуки к себе в комнату! Вы пока посидите и отдохните, а я сбегаю за ними!

— Я тоже схожу с тобой за ними, только не бегом. Глауен, ты пойдешь с нами?

— Пожалуй, на сегодня с меня хватит волнений. Я лучше пойду домой.

— Хорошо. Когда будет свободное время, я покажу тебе, как пользоваться этим пистолетом. Там есть кое-какие тонкости. Никогда не повредит готовность к любым неожиданностям. Люди, которые отворачиваются от лишних усилий, рано или поздно получают хороший пинок под зад.

— Я с большим удовольствием займусь этим, — сказал Глауен.

Когда Глауен вернулся к себе в Дом Клаттуков, Шарда там не было. Он устало рухнул на койку и тут же уснул.

Когда он проснулся, уже взошла Сирена, и над станцией Араминта сгустились сумерки. Шард все еще не вернулся, что было для него необычно. Глауен вымыл лицо и руки, причесал волосы и спустился в столовую, чтобы пообедать. Через несколько минут в столовой появился Арлес. Глауен попробовал отвернуться, но это не помогло. Арлес пересек столовую и уселся рядом с Глауеном.

— К чему весь этот шум? — спросил он. — Зачем тебе потребовалась вся эта буча?

— Я не понимаю, о чем ты.

Арлес рассмеялся.

— И ты хочешь, чтобы я в это поверил? Ты увез Сессили на флаере туда, где в тишине и покое можно было с ней по-настоящему развлечься. Потом потерял пистолет и свалил все на беднягу йипи. Теперь парень ни за что пострадал.

Глауен возмущенно уставился на Арлеса.

— Где ты набрался такой чепухи?

— Неважно, где я это услышал! Но это еще не все!

— Ты хочешь сказать, что это еще не все?

— Конечно! Чилк, который спокойно выдает тебе флаер, а у меня не может принять даже основы техники, опять поверил тебе и набросился на беднягу йипи. Намур не допустил несправедливости и поставил Чилка на место. Последовала перепалка, и Намур в конце концов уволил этого выскочку. Вот результаты твой маленькой прогулочки.

— Ты все переврал, — презрительно сказал Глауен. — Мы с Сессили поехали на луга Мароли не затем чтобы, как ты элегантно выразился, поразвлечься, а чтобы набрать крыльев бабочек.

Арлес снова фыркнул.

— Тогда ты еще больший дурак, чем я думал. Я видел, как она ведет себя с парнями, не надо уверять меня, что она такая уж невинная!

— Я сказал тебе только правду. И я не терял никакого пистолета. Я просто обнаружил, что Сиско стащил из пистолета патроны, и доложил об этом Чилку.

— Хм, во всяком случае, Намур этому не поверил, потому что Чилка он все же уволил. А это главное.

В столовой появился Шард. Он уселся на стул напротив Глауена и спросил:

— А где ты был во время всей этой шумихи?

— Спал. Арлес сказал, что Намур уволил Чилка. В этом и заключается шумиха?

Шард удивленно посмотрел на Арлеса.

— У Намура нет таких полномочий. Он отвечает только за йипи, и не больше. Где это ты набрался такой ерунды?

— От матери, — огрызнулся Арлес. — Она сказала, что Намур отвечает за всех внешних рабочих.

— Она в корне не права. Оба, Намур и Чилк, находятся в подчинении бюро D, и находятся примерно на одном уровне. Во-вторых, не было и речи о том, чтобы увольнять Чилка. А если вопрос об этом и возникнет, то Намуру надо будет привести достаточно весомую причину. Бюро В занималось этим весь день. Я сейчас чего-нибудь перехвачу и вернусь обратно заниматься этим делом.

— Надеюсь, вы знаете, что говорите, — сердито заметил Арлес.

— Я знаю одно, — задумчиво произнес Шард. — В этом деле есть какая-то подоплека, которую на первый взгляд и не увидишь. Больше я вам пока ничего не скажу, но завтра вы об этом еще услышите.

На следующий день Глауен отправился в Дом Ведеров, чтобы помочь Сессили сделать крылья. Пока они работали, он рассказал ей о событиях, которые произошли после того, как он сдал Митрикс.

— Я утром видел Чилка, — сказал Глауен. — По его словам, я пропустил отличное развлечение. Это было, как буффонада с дрессированными хищниками, — один смертельный трюк переходит в еще более захватывающий. Намур, не взирая на факты, стал защищать Сиско. Он сказал Чилку:

— Конечно, они время от времени что-нибудь тащат! Мы все это знаем! А что ты еще от них ожидал? Это своего рода приработок, о котором все знают, но никто не говорит!

— Не надо, — возразил Чилк. — Этот приработок закончился в тот момент, когда я заступил на этот пост.

Вот тут-то Намур и уволил Чилка. Он заявил: «В таком случае, ты уволен и больше для тебя здесь работы нет. Собирай свои манатки и проваливай с планеты, потому что не тебе менять заведенные у нас на Араминте порядки».

Чилк на это только рассмеялся. Он сказал:

— Кража патронов — это далеко не мелкая кража. А если ты так думаешь, то лучше уволиться тебе, а не мне. Это очень серьезно. Пошли-ка прямо сейчас и обыщем комнату Сиско. Я хочу, чтобы он вернул сейчас все, что стащено из аэропорта. Потому что за все это несу ответственность я.

Но Намур даже не пошевелился. Тогда Чилк сказал, что он все равно пойдет сам и обыщет комнату. И тут Намур, похоже, потерял голову. Он сказал Чилку, что если тот вздумает пойти с обыском к Сиско, то йипи по его приказу вышибут из него дух. Чилку надоела эта перепалка и он из медпункта позвонил в бюро В. Намур моментально остыл и начал искать разумные доводы. Пока они ждали, Сиско тихонько проскользнул в свою комнату, чтобы, очевидно, припрятать наворованное. Но Чилк не спускал с него глаз и сразу же последовал за ним. Там они обнаружили очень интересную коллекцию: ружье, множество патронов, инструменты, детали от флаера, в общем все, что было украдено с аэродрома. И тут на сцене появилась Спанчетта. Он тут же пришла в сильное возбуждение и набросилась на Чилка:

— Как ты смеешь так обходиться с беднягой Сиско? Не думаешь ли ты, что брать закон в свои руки, это уже преступление, особенно если учесть то, что ты уже уволен?

— И что Чилк? — завороженно спросила Сессили.

— А он: «Мэм, во-первых, я не уволен, и я не беру закон в свои руки. Я беру в свои руки только то, что принадлежит аэропорту. А все это, кстати говоря, стоит денег».

На это Спанчетта заявила, что принципы дороже денег, но тут прибыли люди из бюро В: мой отец, Волс Диффин, и даже сам старик Бодвин Вук. Никто не разделил точку зрения Спанчетты, даже Намур.

— А что случилось с Сиско?

— Его отправили обратно в Йипи-Таун, не заплатив ни копейки; это все, что можно было с ним сделать. Но дело еще не закрыто. Все подняты на ноги и проводят тщательную проверку. Об этом сообщили даже новому Хранителю. Мне тоже надо бы быть там, но я не хотел пропустить нашей встречи и прибежал сюда.

— Спасибо, Глауен. Мне бы не хотелось пропустить Парилью из-за проступка Сиско, а если крылья не будут готовы, то так оно и получится.

— Думаю, мы вполне управимся.

— Я тоже так думаю.

Они уже изготовили из бамбуковых ветвей четыре рамы, натянули на них прозрачную ткань и теперь приклеивали к ней крылья, соблюдая определенный порядок. Они работали в комнате, которая представляла собой нечто среднее между студией и кладовкой и находилась в западном крыле Дома Ведеров. Сквозь высокие окна проникали солнечные лучи. На Сессили были мягкие розовые брюки и серый пуловер; одежда, которая не могла скрыть контуры ее тела, что бросалось в глаза Глауену. Наконец, когда она склонилась над столом, он подошел к ней и встал рядом. Она почувствовала, что он стоит рядом, и с легкой улыбкой подняла глаза. Глауен обнял ее и горячо поцеловал.

— Не знаю, подействовали ли на меня идеи Арлеса, или я сам до этого додумался, — хрипло сказал он. — Но я не смог удержаться.

— Винить Арлеса в том, что ты меня любишь, плохой комплимент, — ответила Сессили с улыбкой.

— Я не это имел в виду, — поспешно сказал Глауен, — Я просто…

— Шшш, — сказала Сессили. — Не надо объяснений. Слова всегда все запутают. Лучше подумай.

— Подумать? О чем?

— Ну… может быть, об Арлесе.

— Ну, если ты этого хочешь, — озадаченно сказал Глауен. — И как долго мне этим заниматься?

— Можно всего одно мгновение. До того, как ты поймешь, что и у меня есть свои чувства, а Арлес для меня пустой звук, — она отступила на шаг. — Нет, Глауен. Мне этого не следовало говорить. Моя мать в любой момент может сюда заглянуть… И правда, слышишь! Она приближается. Давай за работу!

В коридоре послышались резкие решительные шаги. Дверь открылась, и в комнату действительно вошла Фелайс Ведер; миловидная женщина, недавно вступившая в зрелый возраст. В ней ясно были видны фамильные черты Вуков — казалось, все ее поведение построено на столь неоспоримых образцах, что о них не стоит и задумываться.

Фелайс на мгновение остановилась и окинула оценивающим взглядом Глауена и Сессили. Заметив растерянный взгляд Глауена и краску на щеках Сессили, она нахмурила брови, подошла к столу и осмотрела крылья.

— И впрямь просто великолепно! Когда они еще засверкают на свету, зрелище будет просто феерическим. По-моему, здесь слишком душно. Может, откроете окна?

— Да, жарковато, — согласилась Сессили. — Глауен, пожалуйста, открой… нет! Если сейчас дунет ветерок, то все разложенные крылышки разлетятся по всей комнате.

— И то верно, — заметила Фелайс. — Ну, ладно, у меня уйма дел. Продолжайте в том же духе.

Она ушла, а через несколько минут в коридоре снова раздались шаги. Сессили прислушалась.

— Это Ябеда. Мама решила, что за нами надо установить наблюдение, — она искоса взглянула на Глауена. — Возможно, у нее для этого есть все причины.

— Теперь она постарается, чтобы мы одни не оставались, — поморщился Глауен.

Сессили рассмеялась.

— Ну, это не так просто… Хотя иногда мне очень хочется, чтобы все так, как сейчас, продолжалось целую вечность.

В комнату вошла девочка, изящное маленькое создание около десяти лет отроду, с такими же, как у Сессили, вздернутым носиком и каштановыми кудрями.

— Привет, Ябеда. Что это ты здесь среди крыс, пауков и клопов делаешь?

— Мама велела тебе помочь и проследить, чтобы Глауен старательно работал и не давал своим мыслям бродить по цветочным полянам. Интересно, что она этим хотела сказать?

— Уж не знаю. Наша мама бывает непредсказуема. Она, конечно, имела в виду, что Глауен в душе поэт, и если мы не будет руководить каждым его движением, то он тут же начнет витать в облаках.

— Хм. Ты правда считаешь, что она хотела сказать именно это?

— Совершенно уверена.

— А когда наступит моя очередь руководить Глауеном?

— Не сейчас, Ябеда, — сказала Сессили. — Ты намного умнее, чем кажешься. Пока тебе не надо руководить им. По крайней мере до тех пор, пока я не покажу ему все операции и не удостоверюсь, что он их освоил. А ты пока сама найди себе какое-нибудь полезное занятие.

— А здесь и вправду есть пауки и крысы?

— Не знаю. Иди вон в тот темный угол и посмотри за теми коробками. Если на тебя оттуда кто-нибудь выскочит, то мы все будем знать, что этого делать не надо.

— Спасибо, сейчас это не так уж и важно.

— Обрати внимание, — сказала Сессили Глауену, — Ябеда временами очень смелая.

— Это не совсем так, — возразила Ябеда. — Даже совсем не так, но все рано очень приятно, что ты такое сказала. Я вот тут недавно подумала и решила, что не надо меня больше называть Ябедой. Слышишь, Глауен?

— Конечно, слышу. И как же мы будем теперь тебя называть?

— Мое настоящее имя Миранда. Это больше подходит для девочки, чем Ябеда.

— Может, так оно и есть, — согласился Глауен. — А что по-твоему означает слово «ябеда»?

— Я знаю, что это значит! Когда кто-нибудь говорит «ябеда», все сразу думают обо мне.

— Совершенно верно, — поддержала ее Сессили. — Ну ладно, мы так и сделаем. Тем более, что Миранда вполне подходящее имя для такой милой девочки, которая в отличие от большинства знакомых мне маленьких сестренок очень благовоспитанна.

— Спасибо, Сессили.

Глауен вернулся в Дом Клаттуков, когда солнце уже село, и опять не застал Шарда дома. Чем отец занят в столь поздний час? Дело с воровством Сиско давно уже улажено… Глауен позвонил в контору к Намуру, но там никто не ответил. Он позвонил в штаб-квартиру Бюро В в Новом Агентстве, и там ему сказали, что Шард скорее всего еще занят своими делами где-то в административном здании.

Глауен не стал больше ждать. Он вышел из Дома Клаттуков и направился к административному зданию, но тут же столкнулся с Шардом.

— Я уж пошел тебя искать, — поспешно сообщил он. — Что тебя так задержало?

— Хорошая работенка, — ответил Шард. — Подожди меня в столовой. Я сейчас умоюсь и спущусь.

Через десять минут он подсел за стол к Глауену, который вяло жевал сыр с соленым бисквитом.

— И где это ты весь день прятался? — поинтересовался Шард. — Ты мне был нужен.

— Извини. Я помогал Сессили делать карнавальный костюм. Я не знал, что что-то произошло.

— Я мог бы об этом сам догадаться, — вздохнул Шард. — Ладно, мы управились без тебя, и, может быть, спасли ваши молодые жизни. Хотя, когда я сейчас задумываюсь о том, что произошло, то понимаю, что ты все сделал как надо.

— Так что же все-таки произошло?

Шард молча подождал, пока слуга йипи поставит на стол суп, а потом сказал:

— Действительно удивительное стечение обстоятельств. Парилья, похоже, сама борется за свою жизнь.

— Ты это о чем?

— Если бы не Парилья, Сессили не потребовались бы крылья бабочек. Ты бы не попытался героически пристрелить волосоглава из пустого пистолета. Никто бы не ущемил гордость Чилка, и он не пошел бы обыскивать комнату Сиско и не сделал бы своего поразительного открытия. А Бюро В не вызвали бы в общежитие, где после тщательного обыска мы нашли не только горы наворованных товаров и запасных частей флаера, но и маленький арсенал. У каждого йипи в общежитии было оружие: нож или метатель дротиков, или кастет, а в довершение ко всему двадцать восемь пистолетов. Просто военный лагерь какой-то! Намур поражен до глубины души. Он сейчас ходит как побитый, признав даже правоту Чилка, хотя и не во всем.

— Но что все это значит? — поинтересовался Глауен.

— Никто ничего определенного не знает. Йипи только скалятся да ухмыляются, и смотрят пустыми глазами в пространство. Пистолеты им дарили туристы за разные услуги. По крайней мере так они утверждают. Получается, что туристы ездили и Йипи-Таун, развлекались с местными девочками и расплачивались оружием. Что вполне возможно. Но мы это сейчас же прекратим, больше никто с оружием в Йипи-Таун не проедет.

О своих планах йипи нам ничего не сказали. Но на следующей неделе должна начаться Парилья. В орт должна прибыть новая партия йипи, которая, возможно, привезет новую партию оружия. Никто не застрахован от того, что в ночь, скажем, на Цайн или Инг, когда все будут в карнавальных костюмах и здорово пьяны, не начнется внезапная атака с последующей резней, и йипи тысячами устремятся на Араминту. Затем они летят на юг Трои и сносят в фиорд Штрому. И все, сено в сарае: Деукас превращается в Йипленд, а Титус Помпо становится Умфау Кадвола. Но… — Шард поднял палец. — Сессили решила, что ей необходимы крылья бабочек, а с Чилком спорить не стоит, и Парилья пройдет как обычно. Лишь немногие знают, как близки мы были к другому повороту событий.

— А что будет дальше?

— Это мы решим после Парильи. Пока, всем йипи, кроме слуг, запрещено выходить из общежития. Чилк предлагает отправить их на Розалию, выплатив жалование по контрактам. Кажется, Намур уже готовит что-то в этом роде.

— Идея выглядит неплохо.

— Подобное решение должно исходить от Штромы, а там все не так просто. Похоже, там появилась какая-то новая фракция «Свобода, Мир и Любвеобильное общество» или что-то в этом роде, а они не позволят никаких действий, которые могли бы задеть интересы Умфау. Ну ладно, поживем — увидим. Кстати, у меня для тебя хорошие новости!

— Да? Какие же? — удивленно поинтересовался Глауен.

— На время Парильи на тебя возложены важные официальные обязанности.

— Охранять йипи в общежитии? — обиделся Глауен.

— Совершенно верно! Это ты здорово придумал! Но вдобавок к этому тебе поручено очень престижное задание. Нового Хранителя зовут Эгон Тамм. На время Парильи он поселится в Доме Клаттуков и пробудет здесь до тех пор, пока старый Хранитель не освободит Речной домик. Он приедет сюда вместе с семьей, где есть мальчик Мило, примерно твоего возраста, и девочка Вейнесс, чуть помладше. Это очень приятные, умные и хорошо воспитанные молодые люди. И ты будешь сопровождать их и развлекать во время Парильи. А знаешь, почему выбрали именно тебя? Приготовься выслушать комплимент. Потому что тебя тоже считают приятным, умным и хорошо воспитанным.

— Лучше бы ты был поскупее на комплименты и пощедрее на свободное время.

— Выбрось такие мысли из головы.

— Моя личная жизнь пошла прахом.

— Клаттуки не только отчаянны и смелы, но и находчивы.

— Раз должен, значит — должен, — проворчал Глауен. — Когда я должен приступить к этим обязанностям?

— Как только они прибудут со Штромы. Они скромны и старомодны, не допусти, чтобы они напились пьяными и скомпрометировали этим себя на публике. Хранителю это не понравится, и у него сложится о тебе плохое мнение.

— Хорошо, — проворчал Глауен. — А если они, наоборот, окажутся слишком развязными? Кто тогда защитит меня?

Шард рассмеялся:

— Клаттуки оставались джентльменами при любых обстоятельствах.