Сталь и пепел

Глава 17

Приказ о переводе пришёл через три дня. Не громогласный, не торжественный. Просто Виган, бледный, но уже на ногах, нашёл меня во время чистки оружия у барака и сунул в руку глиняную табличку с оттиском печати.

— Всё. Мой патронат кончился. Тебя забирают. — В его голосе звучала смесь удовлетворения и досады. Удовлетворения — потому что это был успех, его протеже продвинулся. Досады — потому что терял полезного человека.

Я взглянул на табличку. Корявые письмена ничего мне не говорили, но печать — стилизованный летящий сокол — была знакома. Печать разведроты.

— Куда? — спросил я, хотя уже догадывался.

— Куда и просил. В «глаза и уши». К Коршуну. В разведвзвод.

Я кивнул, вытер руки о портки и взял табличку. Мои вещи укладывались в пять минут: запасная рубаха, портянки, платок Лианы, завёрнутый в тряпицу, нож (уже не тот, окровавленный, а отобранный у одного из бандитов — получше), тощая сумка с сухарями и куском сала. Всё.

Прощание с бараком было немым. Горн смотрел мне в спину, и в его взгляде теперь был только тупой, животный страх, смешанный с облегчением — буря уходила из его болота. Элви пытался что-то сказать, но слова застревали в горле. Он просто крепко, по-мужски, сжал мне предплечье. Гендль и Ян молча кивнули. Пень, чистя свой тесак, лишь поднял глаза и одобрительно хмыкнул.

Ворон, встретившийся на выходе, остановил меня.

— С Коршуном не спорь. Он старый волк. Уважать надо. Но и прогибаться не стоит — сожрёт. Покажи, что полезен. Не словами. Делом.

— Спасибо, — сказал я. Это была вся наша прощальная речь. Солдатская.

Разведрота обитала на другом конце лагеря, ближе к лесу и подальше от плаца и общей суеты. Их бараки выглядели не лучше наших, но вокруг царил другой порядок — не парадный, а функциональный. Никаких праздношатающихся, громких разговоров. Люди двигались быстро, целенаправленно, оружие было начищено, а взгляды — оценивающие, острые. Здесь пахло не потом и похлёбкой, а кожей, воском для тетивы, дымом и… независимостью.

Меня встретил дежурный — сухощавый солдат с безразличным лицом.

— Лирэн? К Коршуну. Вон в тот барак.

Барак разведвзвода был таким же длинным и тёмным, но внутри… внутри была не хаотичная куча нар, а чёткое зонирование. У одной стены — стойки для оружия: не только копий и щитов, но и луков, арбалетов, коротких метательных ножей. У другой — стол с разложенными картами (настоящими, на пергаменте!), чернильницами и какими-то инструментами, похожими на циркули. В углу дымилась железная печь, на которой что-то тихо кипело в котле.

И люди. Их было человек десять. Они не орали, не играли в кости. Кто-то чинил лук, кто-то натирал воском кожаный доспех, двое у карты о чём-то тихо спорили. Все обернулись, когда я вошёл. Взгляды — не враждебные, но и не дружелюбные. Отстранённо-изучающие. Как смотрят на новую собаку, которую привели в вольер к стае.

За столом у печи сидел человек. Именно сидел, а не стоял, и это уже говорило о статусе. Коршун. Бывалый следопыт, как говорил Ворон. Лет сорока пяти, с лицом, изрезанным ветром и шрамами, самым заметным из которых был старый, белесый рубец, тянувшийся от левой брови через веко (глаз под ним был жив, но смотрел мутно и неподвижно) до скулы. Второй глаз, тёмный и острый, как шило, уставился на меня. Он не был большим или сильным. Сухопарый, жилистый, в поношенной, но добротной кожаной куртке. Но от него веяло такой спокойной, уверенной опасностью, что даже Горн со своей дубиной показался бы рядом суетливым щенком.

Я остановился в двух шагах от стола, приняв нейтральную стойку, руки по швам. Не «смирно», но и не развязно.

— Лирэн, — сказал я просто.

Коршун молчал. Он не торопясь доел ложкой что-то из миски, отпил из кружки, поставил её на стол. Его единственный глаз изучал меня с ног до головы, будто снимая мерку, взвешивая. Молчание затянулось. Оно было испытанием. Проверкой на нервы.

Я выдержал. Смотрел куда-то в пространство за его левым плечом, сохраняя лицо бесстрастным. Внутри я, конечно, анализировал. Лидер. Тихий, опасный. Ценит не крик, а дела. Нужно доказать пользу.

— Выскочка-пехотинец, — наконец произнёс Коршун. Голос у него был низким, хрипловатым, как скрип несмазанных ветром дверей. — Виган пел тебе дифирамбы. Говорит, чуткий, как зверь, и в драке не орёт. Я дифирамбам не верю. Я верю следам. И крови. Что ты умеешь, кроме как подворовывать пайки у интенданта и драть глотку Горну?

Вопрос был прямой и грубый. Игнорировать его было нельзя. Лесть — тем более. Нужен был точный, фактический ответ.

— Умею слушать лес, — сказал я так же прямо. — Различать звуки. Находить то, что не на виду. Следы, засады. Умею не шуметь. И драться… если нужно. Не по правилам.

— «Не по правилам», — повторил Коршун без эмоций. — Здесь правил нет. Есть цель и результат. Показал мне свой «результат». — Он кивнул на стоящих за моей спиной. — Это твоя новая стая. Познакомься. Если останешься.

Я обернулся. К людям, которые наблюдали за этой сценой.

Прямо передо мной, оперевшись на огромный, почти в человеческий рост, лук из тёмного дерева, стоял худой, долговязый парень лет двадцати пяти. Его лицо было узким, с хищным носом и очень светлыми, почти прозрачными глазами, которые казались слепыми, но на самом деле видели всё. Сова. Он кивнул мне едва заметно, и его пальцы невольно провели по тетиве лука, будто проверяя её натяжение.

Справа от него, скрестив руки на груди, стояла настоящая гора мышц. Широкоплечий, с шеей быка, лицом, похожим на тёсаный булыжник, и коротко остриженными рыжими волосами. Рогар. Его взгляд был оценивающим и немного насмешливым. Он явно был тем, кто меряет силу кулаками и презрительно фыркает на всякие «хитрости».

И третий, сидевший на нарах у стены и что-то ковырявший тонким шилом в куске дерева. Невысокий, коренастый, с землистым цветом лица и руками, покрытыми мелкими шрамами и застарелой грязью. Он даже не поднял головы при моём появлении. Крот.

— Сова, — сказал худой лучник тихим, слегка сиплым голосом. — Вижу дальше всех. Слышу тоньше. Стреляю точнее. Твоя «чуткость» меня не впечатляет. У меня своя.

— Рогар, — буркнул силач. — Ломаю кости и двери. Всё, что нужно сломать. Если ты думаешь, что твои фокусы с ножом тебе здесь помогут — ошибаешься. В лесу сила решает.

Крот молчал. Он просто поднял голову, и его маленькие, чёрные, как бусинки, глаза уставились на меня на секунду, потом он снова погрузился в своё занятие.

— Остальные, — кивнул Коршун на других пятерых человек в бараке, — пока неважно. Если задержишься — узнаешь. — Он откинулся на спинку грубого стула. — Правила простые. Здесь нет «старших» и «шнырей». Есть опытные и новички. Опыт доказывается не криком, а делом. Новичок слушает, делает что говорят, и не отсвечивает. Сова — наш глаз. Рогар — кулак. Крот — тот, кто роет. Ты… пока что ничто. Место Вигана. Он просил. У меня долг. Но долги я отдаю один раз. Первая же ошибка, первое же неповиновение — и ты отправишься обратно в пехоту, к своему Горну. Или в землю. Понял?

— Понял, — ответил я.

— Задание на сегодня, — Коршун ткнул пальцем в сторону кучи тряпья и кож в углу. — Приведи в порядок снаряжение. Всё. Луки, тетивы, колчаны, сумки. Чисто, до блеска. К вечеру проверю. Иди.

Это была проверка на покорность. На готовность делать чёрную, неблагодарную работу без возражений. Я кивнул, подошёл к куче и начал разбирать. Это была не просто уборка. Это была возможность изучить снаряжение. Луки разных типов и натяжений, колчаны со стрелами (на некоторых оперение было аккуратным, боевым, на других — потрёпанным, тренировочным), кожаные доспехи, потрёпанные, но прочные, сумки с инструментами для маскировки, с верёвками, крючьями.

Я работал молча, тщательно. Сначала просто чистил, потом, по мере понимания устройства, начал раскладывать по типам, по состоянию. Рогар, наблюдавший за мной первое время с усмешкой, вскоре потерял интерес и ушёл куда-то. Сова сидел у стола, натирая какую-то мазью новую тетиву, его прозрачные глаза иногда останавливались на мне, будто пытаясь понять мою логику. Крот так и не оторвался от своего шила.

Через пару часов подошёл один из других разведчиков, молодой парень с быстрыми движениями.

— Эй, новичок, — бросил он. — Котел помой, пока не засохло.

Я кивнул, отложил чистое снаряжение и пошёл мыть котёл у печки. Потом принёс дров. Потом подал Сове банку с мазью, которую тот искал. Всё молча, без суеты.

К вечеру снаряжение в углу сияло чистотой и было аккуратно рассортировано. Коршун, проходя мимо, бросил на него беглый взгляд и ничего не сказал. Это и была высшая похвала.

Ужин в разведвзводе был другим. Не общая похлёбка, а каждый получал свою порцию, но порции были больше, и в котле варилось настоящее мясо, не жилистое, а хорошее. Хлеб был свежим. Я ел молча, сидя в стороне, слушая разговоры.

Говорили не о бабах и выпивке. Говорили о следах у Гнилого болота, о новых патрулях фалькенхарцев, о странных знаках на деревьях, которые видел Сова. Говорили на своём, профессиональном жаргоне, но я понимал суть. Это была работа. Настоящая работа разведчиков, а не пародия на неё.

— Завтра, — сказал Коршун, прерывая разговор. — Выход на болото. Сова, Рогар, Крот и новичок. Задача — дойти до Сторожевого камня, не быть замеченными, отметить все свежие следы. Новичок — несёт груз. Смотрит и молчит. Первая и последняя ошибка — понял?

— Понял, — сказал я, хотя сердце ёкнуло от предвкушения. Болото. То самое, о котором говорил Ворон. Сердце вражеской активности.

— И, новичок, — добавил Коршун, его единственный глаз сверлил меня. — Забудь всё, чему тебя учили в пехоте. Там ты был частью стены. Здесь ты должен быть тенью. Если твоя тень упадёт не туда — ты мёртв. И нас подставишь. Помни об этом.

Я кивнул. Это был не просто выговор. Это было первое, смутное признание того, что я теперь часть чего-то большего. Часть механизма, где от меня зависит не только моя жизнь.

Ложась спать на выделенное мне место (чистое, с соломенным матрацем, что было роскошью), я чувствовал, как перевернулась очередная страница. Я покинул болото пехотного быдла и попал в… другую стаю. Более умную, более опасную, более закрытую.

Здесь не били для потехи. Здесь убивали по необходимости. Здесь ценили не силу крика, а силу тишины. И мне предстояло доказать, что я могу быть частью этой тишины. Не выскочкой, не пехотинцем. Тенью, которая видит, слышит и, когда нужно, бьёт без звука.

Горн и его мир остались позади. Впереди были Гнилые болота, острый глаз Совы, кулак Рогара и молчание Крота. И шрам через глаз Коршуна, который наблюдал.

Я закрыл глаза, слушая тихие, ровные дыхания новых соседей. Эти люди не были друзьями. Они были инструментами. И я должен был стать таким же. Лучшим инструментом в ящике. Чтобы выжить. Чтобы выполнить долг.