Следующий день начался не с крика дежурного, а с внутреннего напряжения, знакомого по прежней жизни — предвкушение выхода на задание. Только теперь заданием была не зачистка террористической ячейки, а… что-то вроде прогулки с сержантом. Но в этом мире и это было шагом вперёд. Большим шагом.
Утренняя муштра на плацу прошла в том же духе бестолковой суеты. Но я уже не был просто статистом. Мои глаза, привыкшие к анализу, отмечали каждую ошибку в построении, каждый кривой удар копьём, каждый провал в элементарной координации. Это было мучительно смотреть, но это была информация. Мозг автоматически искал пути исправления, строил в голове схемы правильных перемещений, расчёта дистанций. Это была профессиональная деформация, и здесь она становилась моим единственным преимуществом.
Виган, как и обещал, задержал меня после, когда остальные, обливаясь потом и проклиная всё на свете, побрели к баракам.
— Останешься, Лирэн. — Он не кричал. Говорил обычным, усталым голосом, снимая с головы потный подшлемник.
Я подошёл, заняв позицию «смирно», но без излишней выправки — здесь это выглядело бы неестественно. Просто стоял прямо, руки по швам.
Виган молча осмотрел меня с ног до головы. Его взгляд был тяжёлым, оценивающим. Он видел не «шныря», а загадку. Того, кто ловит крыс, чистит коней и, по слухам, заставил Горна хромать и молчать.
— Лесник, говоришь? — наконец произнёс он.
— Отец был, сержант. Учил кое-чему.
— Коему? Стрелять из лука? Капканы ставить?
— Больше… наблюдать. Слушать лес. Читать следы. И… защищаться, если что.
Я выбрал слова тщательно. Полуправда всегда надёжнее прямой лжи.
— Защищаться, — повторил Виган, и в его голосе прозвучала горькая нотка. — От кого? От волков? Или от таких же, как Горн?
Он смотрел мне прямо в глаза, ища скрытого смысла. Я выдержал взгляд, не опуская глаз, но и не бросая вызова. Просто смотрел, как смотрят на начальника, ожидающего приказа.
— От всех, кто угрожает, сержант. Чтобы выжить и сделать то, зачем пришёл.
«Чтобы выжить и сделать то, зачем пришёл». Эта фраза, видимо, нашла в нём отклик. Он вздохнул, провёл рукой по лицу.
— Ладно. Выживать тут, все учатся. По-своему. — Он помолчал, потом указал на груду тренировочных щитов, сваленных у края плаца. — Возьми щит. Не этот, дурацкий стеновой. Вон тот, поменьше. Круглый.
Я подошёл, выбрал указанный щит. Он был старый, деревянный, обтянутый потёртой кожей, с простой железной умбоной в центре. Весил килограммов семь-восемь. Для моих ещё неокрепших рук — ощутимо, но подъёмно.
— Так, — Виган взял такой же щит и встал напротив меня, на расстоянии примерно трёх метров. — Забудь про эту херню, которой мы тут занимаемся. Стену щитов. Это для лобовой атаки в чистом поле, когда вас тысяча, и вы идете на тысячу. Нам, пехоте, такого не светит. Нас будут резать поодиночке, в лесу, в оврагах. Щит — это не стена. Это твоя вторая кожа. Твоё укрытие. Им можно бить, им можно толкать, им можно прикрыть спину, если драпаешь. Понял?
«Вторая кожа». Хорошая аналогия. Я кивнул.
— Покажи, как держишь.
Я поднял щит, инстинктивно прикрыв левую сторону тела и часть головы, как делал это с тактическим щитом в спецназе. Правда, там он был из лёгкого полимера и прозрачный. Здесь — деревянная дверь.
Виган нахмурился, но не с критикой, а с удивлением.
— Неплохо… Интуитивно. Но ты стоишь, как вкопанный. Щит — живой. Он должен двигаться с тобой. Смотри.
Он не стал показывать сложных приёмов. Он показал базис. Как смещаться в сторону, прикрываясь щитом. Как подставлять его под воображаемый удар меча сверху, сбоку. Как коротким, резким движением умбона (центральной металлической выпуклости) можно отвести клинок или даже ударить в лицо противнику.
— Главное — ноги. Если ноги не работают, ты мёртв. Щит тяжёлый. Тратишь силы — поднимаешь, держишь. Нужно экономить. Не держи его всё время на весу. Расслабь руку, пусть щит опирается на плечо, на землю. Но будь готов мгновенно поднять.
Он говорил не как плац-парадный фельдфебель, а как уцелевший в мясорубке солдат. Практично, без лишней теории. И это было бесценно. Я впитывал каждое слово, каждое движение. Моё тело, уже чуть привыкшее к нагрузкам, повторяло за ним. Сначала неуклюже, потом чуть увереннее.
— Теперь я атакую. Ты защищайся, — сказал Виган и, не дожидаясь ответа, сделал шаг вперёд, имитируя удар тренировочным деревянным мечом (который он взял, видимо, для таких случаев).
Я поднял щит, принял удар на умбон, как он показывал. Дерево стукнуло о дерево. Удар был несильный, пробный.
— Не отступай! Упрись! Толкни щитом вперёд, сбивай его баланс!
Я толкнул. Недостаточно сильно. Но идея была понятна. Виган сделал вид, что потерял равновесие, отступил.
— Вот! Видишь? Он занёсся для удара, весь вес впереди. Толчок — и он открыт. Это не рыцарская турнирная херня. Это грязный бой на выживание.
Мы продолжили. Он атаковал, я защищался. Он показывал, как читать движение плеча противника, чтобы предугадать удар. Как использовать рельеф — отступить на кочку, чтобы противник споткнулся. Простые, но смертельно эффективные вещи, которые никогда не показывали на плацу.
Через полчаса я был мокрый от пота, руки горели огнём, но в голове была ясность. Это был первый по-настоящему полезный урок за всё время в этом мире.
Виган остановился, тяжело дыша. Он был не старый, но годы службы в таких условиях давали о себе знать.
— Недурно, — сказал он, оценивающе. — Соображаешь. И тело слушается. У Горна, случаем, не ты ногу подшиб?
Вопрос был задан неожиданно, но тоном, не требующим ответа. Он просто констатировал.
Я молчал.
Виган хмыкнул.
— Ладно, мне всё равно. Он говно. Но смотри, парень… тут свои правила. Если ты вылезешь, тебя сомнут. Даже если ты «лесник». Понял?
— Понял, сержант.
— Хорошо. — Он вытер пот со лба, смотря в сторону леса, темневшего за частоколом. — Завтра рано. Солнце ещё не встанет. Будешь в моём патруле. Пойдём прочёсывать фланг, к ручью. Там фалькенхарские шакалы любят шнырять, стрелы в обозы пускать.
Это было больше, чем я ожидал. Патруль. Выход за пределы лагеря. Первый контакт с реальной угрозой, а не с внутренней дедовщиной.
— Слушаюсь, сержант.
— Задание простое: смотреть и молчать. Твои глаза, говорят, зоркие. Будешь смотреть. Замечать всё: следы, сломанные ветки, птиц, которые вспорхнули не там. И молчать. Ни слова, пока не спросят. Это не игра, Лирэн. Там стреляют. Направляют. И не разбирают, шнырь ты или сержант. Понял?
— Так точно.
Он кивнул, и в его взгляде промелькнуло что-то похожее на… доверие? Нет, пока ещё нет. Надежду. Надежду на то, что я не окажусь ещё одним обузой.
— Иди. Отдохни. Завтра в четвёртом часу у ворот. Без опозданий.
Я отдал щит, кивнул и пошёл к бараку. Внутри всё пело от адреналина и нового чувства — полезности. Я был не просто расходником. Я был специалистом. Пусть пока в зачаточном состоянии.
Вернувшись в барак, я почувствовал на себе взгляды. Горн, сидевший на нарах, уставился на меня с такой ненавистью, что казалось, воздух затрещал. Он понял, что меня выделили. Что я ушёл из-под его примитивной власти в другую, более высокую сферу влияния. Это было для него хуже любого физического поражения.
Элви, Гендль и Ян смотрели с робким восхищением. Они не знали деталей, но видели, что сержант задержал меня одного, а теперь я возвращаюсь с каким-то новым, твёрдым выражением лица.
Я прошёл к своему месту, сел и закрыл глаза, но не для сна. Для анализа.
Задание на завтра: патрулирование фланга. Цель: обнаружение следов противника, предотвращение засад.
Состав патруля: предположительно, Виган, я и ещё 2–3 опытных солдата.
Угрозы: вражеские разведчики, лучники, возможные ловушки. Природа (звери, непроходимая местность).
Моё снаряжение: только одежда, возможно, дадут копьё или нож. Щит маловероятен для патруля.
Моя роль: наблюдатель. «Смотреть и молчать».
Это была идеальная возможность. Выйти за пределы лагеря. Изучить местность. Оценить реального противника, а не карикатуру на него в виде Горна. И, что самое важное, зарекомендовать себя в глазах Вигана как ценный актив.
Но была и опасность. Большая. В лесу всё просто: или ты убиваешь, или тебя убивают. И у меня не было ни опыта боя в этом теле, ни должного оружия.
Значит, нужно полагаться на то, что осталось от Алекса Волкова: наблюдательность, расчёт, хладнокровие.
Вечером, перед отбоем, я провёл усиленную, но укороченную ночную тренировку. Больше упражнений на ноги и спину — для марша. Больше растяжки — для гибкости в лесу. И снова — упражнения на концентрацию. Я сидел в темноте и пытался не просто слушать звуки барака, а разделять их. Храп Горна — из дальнего угла. Шорох мыши под полом. Дальний окрик часового на вышке. Я тренировал слух, обоняние, пытался обострить все чувства до предела. Завтра они могут спасти жизнь.
Перед сном я позволил себе на мгновение представить лица Миры и Лианы. Они были моим якорем. Моим «зачем». Я вышел из тени, чтобы защитить их. И для этого мне нужно было пройти через лес к ручью, остаться в живых и доказать, что я стою больше, чем пайка каши.
Утром, за час до назначенного времени, я уже был на ногах. Сделал лёгкую разминку, съел припрятанный с прошлого вечера кусок хлеба. Оделся в самую прочную и менее вонючую рубаху, крепко обвязал ноги портянками.
Когда я вышел из барака, на небе ещё не было и намёка на рассвет. Воздух был холодным и сырым. У ворот, в тусклом свете факелов, уже собрались люди. Виган, в потёртой кольчуге поверх стёганого дублёна, с круглым щитом за спиной и мечом на поясе. С ним — двое. Один — тот самый Старый Ворон, сержант-разведчик, которого я видел в разговорах с Виганом. Сухой, как щепка, с лицом, изрезанным морщинами и шрамами, и теми самыми отсутствующими пальцами. Его глаза в темноте блестели, как у ночного хищника. Второй — молодой, коренастый солдат по прозвищу Камень, с бесстрастным лицом и тяжёлым алебардой в руках.
Виган увидел меня, кивнул.
— Вот и наш лесник. Ворон, Камень — это Лирэн. Глаза и уши на сегодня. Лирэн, это — Старый Ворон. Делай, что скажет. Камень — наша дубина, если что.
Ворон осмотрел меня быстрым, цепким взглядом, будто снимая мерку.
— Лесник, говоришь Виган? Ладно. Иди за мной. Шагай тихо. Ступай, как ставишь ногу на сухую ветку — услышишь. Услышишь — умрёшь. Понял?
— Понял, — ответил я тихо.
— Тогда пошли.
Ворота тихо скрипнули, и мы выскользнули в предрассветную тьму, оставив за спиной грязный, вонючий, но относительно безопасный лагерь. Впереди был лес. И тишина, в которой могло скрываться всё что угодно.
Я сделал глубокий вдох холодного, пахнущего хвоей и сырой землёй воздуха и шагнул вперёд, следом за согнутой фигурой Ворона. Мои глаза уже сканировали темноту, уши ловили каждый шорох.
Приказ был прост: смотреть и молчать.
Но внутри я добавил к нему свой, старый, армейский: выжить и выполнить задачу. Всё по протоколу.