Сталь и пепел

Глава 15

Ротация патрулей была нехитрой: три дня на посту, два — отдых, если это слово вообще можно было применить к лагерной жизни. Мы с Виганом и Вороном уже считались «проверенным» звеном, и нам поручали всё более дальние и неопределённые маршруты. На этот раз нам приказали проверить старую лесную дорогу, ведущую к заброшенной мельнице в пяти километрах к северу от лагеря. По слухам, там могли прятаться дезертиры или мародёры.

Состав был расширен. Помимо нашего ядра (Виган, Ворон, я, Камень, Элви) к нам прикрепили ещё двух «для массовости» — угрюмого Пня и самого Горна. Последнего, видимо, кто-то решил «проучить» или просто избавиться на время от его токсичного присутствия в лагере. Горн шёл мрачный, как туча, и весь путь кидал на меня взгляды, полные такой сконцентрированной ненависти, что её почти можно было пощупать.

Я игнорировал его. Я был занят. Дорога действительно была старой — колейная, поросшая травой, с полуразрушенными мостками через ручьи. И слишком открытой. С обеих сторон тянулся густой, но не сплошной лес. Идеальное место для засады, если знать, как её поставить. Но мы искали дезертиров — жалких, голодных беглецов, а не организованного противника.

Это была первая ошибка.

Вторая заключалась в том, что я слишком полагался на свой новый «слух». Я вёл себя, как оператор с дорогой аппаратурой, забывая, что сама по себе техника — ничто без опыта и правильной интерпретации данных.

Дорога делала плавный поворот, огибая холм, заросший буреломом. Мой слух, работавший в фоновом режиме, уловил неладное за сотню метров. Птицы — их было мало на этой дороге, но всё же несколько видов — внезапно смолкли не все сразу, а как бы волной, по мере нашего приближения к повороту. Это был верный знак: впереди кто-то есть, и птицы их боятся.

Я остановился, подняв руку. Виган сразу насторожился. Ворон, шедший впереди, тоже замедлился, прислушиваясь.

— Птицы, — тихо сказал я. — Смолкли впереди.

Ворон кивнул, его глаза сузились. Он жестом показал — рассредоточиться по краям дороги, двигаться от укрытия к укрытию. Мы начали выполнять манёвр. Камень и Пень пошли по правой стороне, Виган, я и Элви — по левой. Ворон скользнул в кусты, чтобы заглянуть за поворот. Горн… остался посреди дороги, тупо озираясь, словно не понимая, что происходит.

И в этот момент из-за поворта, не дожидаясь, пока Ворон их обнаружит, высыпали они.

Их было человек восемь-десять. Но это были не солдаты Фалькенхара в опознаваемой форме. Это была оборванная, грязная орда в лохмотьях, снятых и с убитых хертценцев, и с фалькенхарцев. Лица — обозлённые, голодные, дикие. Оружие — самое разное: ржавые мечи, топоры, копья, одна алебарда. Бандиты. Сброд из дезертиров обеих армий, которым надоело прятаться, и которые решили поживиться за счёт одиночных патрулей или мирных деревень.

Они не стали кричать или требовать сдаться. Они просто ринулись в атаку с животным рёвом, рассчитывая на внезапность и численность.

Хаос наступил мгновенно.

Ворон, оказавшийся к ним ближе всех, метнулся в сторону, уворачиваясь от удара топором, и его короткий меч блеснул в воздухе. Раздался крик — чей-то, не его.

С правого фланга Камень тяжёлой алебардой встретил двоих, отступая под их натиском. Пень, мрачный и медлительный, вдруг преобразился — его тесак описал короткую, смертоносную дугу, и один из нападавших рухнул с перерезанным горлом.

Но на нашем, левом фланге, всё пошло наперекосяк.

Виган выхватил меч, крикнув мне и Элви: «Щиты! Круг!». Но щитов у нас не было — в патруль брали только лёгкое вооружение. Элви замер, парализованный страхом, белыми глазами глядя на несущихся на него людей.

Я инстинктивно отшатнулся за ствол дерева, мозг лихорадочно искал варианты. Оружия у меня не было. Только нож за поясом — бесполезный в открытом бою. Виган принял на себя первого — здоровенного детина с двумя топорами. Меч сержанта звякнул, парируя удар, но сила была не в его пользу. Виган отступил на шаг, и в этот момент из кустов слева, откуда их быть не должно было, выскочил ещё один бандит, худой и быстрый, с зазубренной короткой пикой. Он пырнул Вигана в бок, ниже кольчуги.

Виган ахнул, больше от неожиданности, чем от боли, и осел на одно колено. Кровь проступила на его дублёне.

— Сержант! — закричал я, уже выхватывая нож. Но между нами был Элви и ещё двое бандитов.

Именно тогда я увидел Горна. Он всё ещё стоял посреди дороги, как истукан. На него набежал бандит с дубиной. Горн, с тупым выражением лица, замахнулся своим тесаком и рубанул. Дубинщик отскочил, дубина переломилась пополам от удара, но Горн не использовал преимущество. Он просто стоял, тяжёло дыша, озираясь, будто ища, куда бы убежать.

А потом случилось худшее.

Бандит с алебардой — длинной, смертоносной секирой на древке — прорвался сквозь суматоху. Он был опытнее других, его движения были точными и экономичными. Он оттеснил Камня (который дрался уже с тремя) и увидел Элви. Элви, наконец, сдвинулся с места, попытался бежать, но споткнулся о корень и упал на спину.

Алебардник ухмыльнулся, обнажив гнилые зубы. Он сделал два шага, занёс алебарду для мощного, рассекающего удара. Этого удара хватило бы, чтобы разрубить подростка пополам.

Время для меня снова замедлилось, как в ущелье с гранатой. Но теперь не было протокола. Не было расчёта. Был только падающий Элви, занесённая алебарда и пустота в моих руках.

Я действовал на чистом рефлексе, сбросившем все мысли. Я не побежал к Элви — не успел бы. Я рванул к ближайшему бандиту, который только что пронзил Вигана. Тот, выдернув пику, повернулся ко мне. Его глаза были пустыми, как у акулы.

Я не стал драться с ним. Я сделал то, чему научился за недели ночных тренировок и одного урока у Вигана. Я применил алгоритм, но не для контроля, а для убийства.

Пика ещё была мокрой от крови Вигана. Бандит сделал выпад. Я не стал уворачиваться или парировать — с ножом это было самоубийством. Я сделал шаг навстречу удару, но не в линию, а чуть вбок, подставив левое предплечье. Пика скользнула по моей руке, оставив кровавую полосу, но не пронзила. Древко оказалось рядом. Моя правая рука с ножом рванулась вперёд — не в грудь (кольчуга или кость могли остановить), а в горло, под подбородок, в мягкое место.

Клинок вошёл с ужасающей лёгкостью. Тёплая, липкая влага обожгла руку. Бандит захрипел, его глаза округлились от шока. Я не стал выдёргивать нож. Я толкнул его от себя, и он, падая, потянул оружие из моей руки.

Я уже развернулся. Алебардник как раз начинал движение вниз. У меня не было ни секунды. Я не кричал. Я сделал единственное, что мог. Я схватил валявшуюся на земле дубину с обломанным концом, которую выронил первый бандит, и швырнул её что было сил.

Дубина не попала в алебардника. Она влетела ему прямо между ног.

Он не закричал. Он издал тонкий, свистящий звук, как спускаемый воздух из мехов. Его удар сорвался, алебарда воткнулась в землю в сантиметре от головы Элви. Бандит сложился пополам, хватая себя за пах.

В этот момент что-то тяжёлое и тёмное пронеслось мимо меня. Это был Пень. Мрачный детина, закончив со своим противником, увидел ситуацию. Он не бежал. Он просто прошёл, как бульдозер, и его тесак, короткий и страшный, описал горизонтальную дугу. Алебардник, ещё корчась от боли, даже не успел поднять головы. Удар пришёлся по шее. Звук был похож на рубку мокрого дерева.

Всё закончилось так же быстро, как и началось. С гибелью алебардника и ещё пары бандитов (Ворон и Камень справились со своими), дух нападавших сломался. Оставшиеся трое бросились врассыпную в лес. Камень хотел броситься в погоню, но Ворон крикнул: «Стой! Не надо!»

Тишина, наступившая после боя, была оглушительной. Её нарушали только тяжёлое дыхание, стоны раненых и тихий плач Элви.

Я стоял, глядя на свою окровавленную руку. На нож, торчащий из горла мёртвого бандита. На тело алебардника с почти отрубленной головой. Внутри была пустота. Ни триумфа, ни ужаса. Только ледяная, абсолютная пустота и запах крови, который теперь, в моём обострённом состоянии, был всепроникающим и отвратительным.

Потом я посмотрел на Вигана. Он сидел на земле, прижимая руку к ране на боку. Его лицо было бледным, но глаза были ясными.

— Лирэн, — хрипло позвал он. — Помоги.

Я подошёл, автоматом оценивая рану. Колотая, глубокая, но, похоже, не задела внутренние органы — кровило сильно, но не пульсирующе. Нужна была перевязка, покой.

— Элви, — позвал я, и мой голос прозвучал чужим, металлическим. — Тряпки. Порви свою рубаху. Быстро.

Элви, всё ещё плача, но уже двигаясь, послушно начал рвать грязную ткань.

Ворон подошёл, осматривая мёртвых. Его лицо было непроницаемым. Пень молча вытирал свой тесак о штанину мёртвого бандита. Камень тяжело дышал, прислонившись к дереву, на его алебарде тоже была кровь.

И только Горн всё ещё стоял посреди дороги. Он смотрел на меня. На Пня, расправившегося с алебардником. На Вигана, раненного. В его глазах не было ни злобы, ни страха теперь. Было непонимание. Полное, абсолютное. Он не вписывался в эту картину. Его мир, где он был самым сильным и страшным в бараке, рухнул. Здесь, на лесной дороге, среди крови и смерти, он оказался лишним. Не героем, не жертвой. Просто… мебелью.

Я встретился с ним взглядом. Всего на секунду. И в этой секунде он понял всё. Понял, что его время, его власть, его запугивания — всё это было детской игрой в песочнице по сравнению с тем, что только что произошло. И тем, на что я, этот «шнырь», оказался способен.

Он опустил глаза и отвернулся.

— Ворон, — сказал Виган, стиснув зубы от боли, когда я начал накладывать ему тугую повязку. — Доклад… надо в лагерь. Ранен.

— Знаю, — коротко бросил Ворон. — Камень, Пень, сбивайте носилки из веток. Горн, помогай, блять! Шевелись!

Горн, как автомат, пошёл выполнять приказ.

Я закончил перевязку, помогая Вигану встать. Он опёрся на моё плечо.

— Спасибо, — прошептал он. — За меня… и за пацана.

Я кивнул. Говорить было нечего.

Когда мы, сбив примитивные носилки, потащили Вигана обратно по дороге, я шёл рядом. Оглянулся на поляну, усеянную телами. Пять бандитов. Наш первый настоящий бой. Первая кровь, пролитая мной в этом мире. Первая смерть, которую я видел так близко.

Первый блин вышел комом. Мы не разбили засаду — мы в неё попали. Мы потеряли боеспособность командира. Мы чуть не потеряли Элви.

Но мы выжили. И я… я не сломался. Я действовал. Грязно, жёстко, без красивых приёмов. Но действовал.

И теперь все это знали. Виган. Ворон. Пень. Камень. Элви. И Горн.

Игра снова изменилась. Теперь я был не просто «чутким лесником». Я был тем, кто всаживает нож в горло и бросает дубину в пах, чтобы спасти товарища. Я перешёл черту. Из наблюдателя я стал участником. Из жертвы — угрозой.

И как всякая новая угроза, я должен был быть готов к тому, что мир ответит мне тем же. Только в следующий раз это будут не жалкие дезертиры. Это будут солдаты. Или что-то похуже.

Я шёл, чувствуя на руке липкую кровь, и знал: детство для юного тела кончилось. Началась война. По-настоящему.