Антон опустил затонированное стекло, когда Макс поравнялся с ним:
— Ты изменился. Не знаю в какую сторону, но мужественности прибавилось.
— А ты — сам дьявол, помнится, — буркнул Макс.
Машина тут же рванула назад, чуть не задев Макса.
— Спасибо, что не превратили меня в кровавую отбивную. И вам всего доброго, милые соседи, — Макс истерически рассмеялся.
Огромные черные ворота распахнулись перед ним. Макс вошел на территорию роскошного каменного особняка. Константин Дмитриевич воплотил свою детскую мечту — построил дом в готическом викторианском стиле. Никто не встречал нежданного гостя, даже садовника нигде не было видно. Лишь фонари один за другим непрерывно мигали.
«Они вздумали меня напугать? Да они не могут не знать, что я здесь. Охрана их десять минут назад должна была известить», — юноша немного паниковал. Еще учась в школе, он однажды увидел сон о том, как возвращается после занятий домой, а особняк исчез: открываются ворота, а вместо дома — стройка. Грязные, страшные люди укладывают кирпичик за кирпичиком.
«А где я?» — плачет маленький Макс.
Строители его игнорируют, они ни слова не понимают, лишь переспрашивают: «Я? Хде? Я?»
Сейчас же особняк с особой жестокостью был превращен в исполинское чудовище с массивными пристройками. Одному дяде известно, для чего ему столько помещений. Когда-то давно он хотел вместо огромной лужайки с заплесневелыми фонтанами построить зеленый лабиринт, но его отговорила Александра Николаевна. Она легла на мерзлую зеленую лужайку и сказала:
— Не сдвинусь, пока не передумаешь. Вот сдохну здесь от холода, тогда что хочешь делай на этом участке. Ты сад придумал огромный — мы посадили его по молодости. Теперь это огромное страшное место, которое и вырубить боязно — вдруг проклятья посыплются.
Тогда же Константин Дмитриевич отступился от своей затеи. После этого случая он не выходил из кабинета два дня и на фабрике не появлялся. В городе то и дело говорили, что он решил застрелиться, потому что «любимая Шурочка последнюю плешь проела». Женщины охотились за этим томным уже не молодым мужчиной, писали ему письма, даже звонили домой. Но каждый раз к телефону подходила Александра Николаевна и грубым тоном отвечала:
— Шлюха ты подзаборная. Никакого Константина Дмитриевича больше нет. Его тюкнула Шурочка. Можешь остальным шлюхам так и передать.
Обычно она бросала трубку или вырывала шнур из розетки, но через какое-то время снова налаживала телефон — гнев ее отпускал.
— В Костю влюбился огромный колл-центр, ну это невозможно! Постыдились бы, при живой-то жене! — Александра Николаевна жаловалась при случае домработницам. Помощниц и помощников по хозяйству она всегда отбирала сама: женщин всегда оставляла заурядных и даже страшных.
Ей прельщала сама мысль, что в доме не будет даже повода для ревности, но своему мужу всегда говорила: «Я тебе доверяю, но не могу спокойно поручиться за совесть других женщин. Сейчас же столько психологов развелось, что каждый раздает активные призывы по завоеванию мужчин».
— У нас тоже есть принципы и совесть. Не думаешь ли ты, что мы все козлы? — с легкой иронией говорил Константин Дмитриевич всякий, когда выходил из дома по делам.
— Конечно, нет, — ответила Шурочка, поцеловав на прощание мужа. И затем, как только захлопнулась дверь в столовую, закончила предложение, — я гораздо худшего мнения о вас.
Макс был ошарашен внезапным появлением тети, она неслась к нему в домашнем костюме с прозрачной стеклянной колбой:
— Мой мальчик приехал, господи, мой милый Максик!
Она бежала к нему медленно, еле переставляя ленивые ноги. Ей было свойственно медленно и властно двигаться при любых обстоятельствах.
Долго описывать, сколько радости и восторга вылила на Макса Шурочка, поэтому перенесемся сразу в гостиную, где хозяйка дома уже ввела в курс дела своего племянника: дела супруга идут в гору, от женщин нет отбоя и она круглые сутки охраняет верность мужа.
— А Мише уже 11, можешь себе представить? Мой сыночек уже такой взрослый, такой взрослый, — тетя зачем-то принялась размешивать остывший чай. — Сейчас он у своего друга, возможно, ты заметил такой большой синий дом с белыми колоннами, когда сюда ехал. Не мрамор, конечно, но тоже красиво. Так вот он у Воркиных сейчас, играет в теннис.
— Ты так говоришь, словно я совсем не знаю о нем ничего. Мы же с Мишей созваниваемся, в соцсетях переписываемся. А это что такое? — Макс только сейчас заметил несколько прозрачных колбочек: одну на маленьком столике, и еще несколько торчащие из стен.
— Это мой эксперимент, занимаюсь теперь аромамаслами, хочу создать уникальный аромат для этого дома. Запах должен быть незабываемым. Но только твой дядя не в восторге, вчера он заявил, что воняет формальдегидом. Знать не знает, как он воняет, а еще какие-то сравнение проводит. Смешной такой!
Макс немного поморщился после этих слов, он старался скрывать свою гримасу как можно дольше: по комнате разносилась вонь со страшной силой еще с того момента, как подали чай.
— Кажется, сдохла очередная крыса, — захихикала тетя, — скажу сейчас же, чтобы проверили дом. У нас их здесь целое полчище.
— Получается, где-то тонет корабль, если все крысы бегут сюда, — то ли в шутку, то ли всерьез произнес дорогой племянник.
— Хоть я и не любитель твоих художественных сравнений, но, возможно, ты прав. Надеюсь, конкуренты Кости провалятся сквозь землю. Представляешь, один недоумок решился построить завод на другом конце города. Его инициативу мэр одобрил, сказал, что нужно привлекать в город капитал. А я считаю, что превратят наш город в гиблое место. Выйти будет страшно. Представляешь, какие потоки рабочих сюда хлынут, и так в городе пробки, людей столько, что плюнуть некуда. Взяла бы и выкупила весь город. И жила бы в нем вместе с Мишей и с Костей. Ну и тебя бы, разумеется, всегда ждала в гости. Ты очень вовремя приехал, сегодня к нам придет Тимофеев. Должен вместе с Юркой прикатить! Как раз увидишь своего одноклассника.
— Ой, не хочу никого видеть, — заявил Макс. Он открыл окно, так как становилось удушающе от противного запаха. По дому уже вовсю носились работники в поисках источника зловония.
— Это еще почему? Вы же так дружили с Юрочкой в школе. Поняла! Это все столичное влияние, теперь Юра для тебя низшее существо, провинциал. Когда твой горе-отец укатил за границу и оставил тебе жилье, ты совсем изменился, мой милый. Отказался от многих, нет, я не против, старую кожу нужно сбрасывать и выкидывать, но ты радикал, ты ее сдираешь вместе с мясом.
— Знаю, что звучит дико, но я до сих пор считаю Юру лучшим и единственным другом, несмотря на то что не общались после выпуска.
Оба опустились в молчание, Максу больше нечего было добавить, не станет же он копаться в зловонной яме воспоминаний и выгребать куски из памяти.
— Ты всегда что-то недоговариваешь. Скрытничаешь. Утаиваешь. Тетка давно поняла — господь наделил ее даром видеть то, что скрыто от других — у тебя большой разлад с сердцем. Мой племянничек, почти как сын, делает какие-то вещи ради одобрения, забывая, что сердце его изнывает и требует чего-то другого. Так зачем ты приехал? Что ты сделал или сделаешь?
— А это тетушка, — начал немного нервничать Макс от пристального взгляда. Шурочка знала о душе дорого племянника больше, чем все на свете, — требует…требует еще и дядиного присутствия. Хотелось бы при нем все рассказать и при Мише.
— Господи, подожди. Какая я дура. Ты бы не приехал, если бы не…болезнь. Ах, — тетушка чуть не упала в обморок, — неужели ты болен и решил всем нам рассказать, чем и сколько тебе осталось? Я сейчас сама умру раньше тебя!
Тетушка так испугалась за племянника, что случайно откинула спинку кресла и чуть было не перевернулась на нем, но Максим живо ее подхватил и посадил на место.
— Умирает он, ну конечно же, с его-то столичной жизнью. Дышит не пойми чем, ест всякую гадость, еще, наверное, и спит со всеми подряд! Господи, за что на нашу семью эту свалилось?
Как Макс не пытался убедить тетушку, что с ним все в порядке и он приехал по делу к Константину Дмитриевичу, она не слушала. В гостиной столпились домработницы и юноша в сером костюме с подносом.
— Он приехал умирать, умирать, в родные края, — вопила Шурочка, катаясь по полу в истерике.
Воспоминания клубились в сознании. Одно из них перенесло племянника в ту самую гостиную, но она была куда менее темной, ведь свет гулял здесь в каждом углу, придавая каждой вещи величественное обрамление.
— Если еще раз сбежишь из дома, я лишу тебя всего, пойдешь ночевать к своему Юрке! — Александра Николаевна была больше гостиной, больше самого дома и ее твердая рука могла одним лишь ударом снести город, оставив на его месте лишь груду изуродованных зданий.
— Я не уходил никуда. Я был в саду, — тихо ответил маленький Максим. Он казался таким крохотным на большом диване, обитым бордовым бархатом.
Его мог унести с собой ветер, он бы блуждал по миру и наблюдал за людьми, иногда здоровался бы просто так, или затевал беседу. Ветер бы шептал ему незнакомые языки, обучал мудрости и был ему верным спутником и другом. Но он вынужден вжаться в обивку, слиться с нею, стать частью этой невыносимо светлой комнаты, и как на допросе отвечать только правду или немножко приврать, приукрасить, но сделать это так, чтобы тетя поверила, посмотрела в эти невинные глаза и расплакалась. А затем бы прижала к себе и попросила прощения, но она лишь продолжала настаивать на правде.
— Если ты был в саду, значит, все равно сбежал из своей комнаты. Пойми ты, в городе творятся страшные вещи, людей похищают прямо на улице, убивают в магазинах, а ты уходишь через открытое окно и шляешься не пойми где! Если кто-то узнает, что ты бродишь один по улицам в такой поздний час, то тут же прихлопнут. Как ты не понимаешь, — Александра Николаевна кричала до исступления, до багровых пятен на щеках.
— Никому не нужно меня убивать. А если я все же кому-то нужен, то только ради выкупа. Меня могут похитить. Убивать-то меня зачем?
— Я так больше не могу. У тебя нет страха, что ли? Нет чувства самосохранения? Ну ничего жизнь тебя всему научит. Говорят, дети рождаются без фобий. И только потом со временем они приобретают страхи, — тетя встала у окна и принялась рисовать на запотевшем окне круги: солнце за солнцем.
— У меня есть фобии. Как-то ночью дядя в черном смокинге постучал в мое окно.
— Как он мог постучать в твое окно, если комната находится на 3 этаже, — Александра Николаевна стерла рукавом платья нарисованные фигуры со стекла. Она резко повернулась к племяннику и прокричала, — не смей мне врать, Макс, не смей говорить всякую чушь!
— Но это правда. Этот дядя улыбнулся мне, у него очень ровные и красивые зубы, как у актера! Почему ты не веришь мне? Этот дядя живет у нас в саду, он спит в огромном дубе. Там есть тайная дверь. Его дом чем-то похож на гроб.
— Я больше не могу слушать эту чушь! Идем со мной, — Александра Николаевна схватила племянника и потащила по коридору. за этим действом наблюдал весь персонал, а приглашенные из столицы партнеры Большакова, осматривающие картины в соседнем крыле подумали, что это кошки что-то не поделили во дворе, когда плач Макса донесся до них.
— Да, каждый день у них что-то случается, не могут решить, кому мышка достанется, — дядя, разумеется, знал, что это вопил Макс. Иногда он сочувствовал его бурной фантазии, а иногда хотел верить племяннику и доверял ему на слово, но только загадочный человек казался ему детским бредом.
Он поговорил однажды с Юрой Тимофеевым, и тот рассказал, что Макс часто пугает его шутками про таинственных незнакомцев, отчего тот боится спать.
— Он называет их проводниками из иных миров, а я считаю, что он врет и ему надо прекратить фантазировать, — заявил расстроенный Юра.
Но его мать, Алла, не считала рассказы школьного товарища сына пустыми словами, она настаивала на том, что с ребенком нужно разговаривать об этом:
— Его мучают страхи, и Максим стыдится их, изобретает все эти мрачные истории. Он стесняется своих страхов и боится говорить напрямую: я боюсь, помогите мне.
— Помогите! — истошно кричал Макс, когда тетя тащила его в комнату для наказаний. Так она называла библиотеку, заваленную до потолка книгами.
Макс ненавидел чтение, ему нравилось больше витать в облаках и рассказывать небылицы, но книги в руки он не желал держать. Они его пугали.
— Вы хотите из меня профессора сделать или бизнесмена? За что? Ну почему библиотека?
— Бизнесменам тоже нужно читать, иначе у них иссохнет и атрофируется мозг. А я тебя не хочу видеть идиотом, не для того твой отец доверил нам тебя воспитывать, — Александра Николаевна швырнула племянника в библиотеку, закрыв дверь на несколько замков.
— Он бросил меня, бросил! Привез сюда, как собаку, чтобы избавиться! А вы лепите из меня удобного для вас мальчика! Вы меня ненавидите, не верите мне!
Александра Николаевна оборвала крик только после того, как до нее донеслись слова: «Деньги, деньги, мне нужны деньги! Я за этим сюда приехал!»
Александра Николаевна вмиг оживилась, попросила всех убраться из комнаты, так как разговор предстоял серьезный.
— А на что тебе деньги?
— Они нужны для важной поездки, очень важной, — Макс потупил глаза.
— Вижу, что не совсем чисто дело. Расскажешь тогда за ужином, а я попрошу, чтобы тебе комнату подготовили. Она, кстати, в новом крыле. В твою старую больше не зайти, мы потеряли ключи. К тому же не хочу, чтобы ты туда ходил. Так что, будешь спать и не видеть во сне никаких воспоминаний.
— Это вряд ли получится. С каждой минутой что-то выскакивает из прошлого, — Макс подошел к запотевшему окну и нарисовал несколько небесных светил. В центре композиции он расположил звезду.
— В какие-то моменты ловила себя на мысли, что ты приедешь за воспоминаниями обязательно, — тетушка улыбнулась и затем исчезла из гостиной. — Но не дай им себя сожрать, очень тебя прошу. Понимаю, что ты не приезжал сюда очень давно только потому, что они тебя мучали. Но всегда нужно двигаться вперед и топтать насекомых, выползших из подвала.
Макс расположился в комнате для гостей. Она не вызывала совершенно никаких чувств. Безликая, скучная, нарочито отмытая и словно запаянная шкатулка с игрушкой внутри.
— Кто этот мужчина в черном смокинге? — спросил дядя маленького Макса, когда они разбирали книги в библиотеке. Константин Дмитриевич был в меру строгим, но не вспыльчивым. Он хотел помочь племяннику, тем более видел в нем успешного бизнес-партнера в далеком будущем.
— Представился Вайлетом, но это не настоящее имя. Он может быть кем угодно и где угодно, и быть всеми и никем одновременно. Имя для него ничего не значит.
— Очень запутанно. Это Вайлет тебе такое сказал?
Макс кивнул и снял с полки книгу в сиреневом переплете, она была закрыта на замок. Такую красоту он видел впервые, хотя за все проведенные часы в этой комнате пыток, он успел рассмотреть и полистать все книги.
— Он говорит, — книгу Макс спрятал в этот момент за собранием сочинением Лескова, поставив ее вторым рядом, — что я могу стать великим. И настолько великим, что весь мир содрогнется. Мне будет дана особая ноша, которую придется нести всю свою жизнь, ибо я избранный. Как сказал этот человек, для этого нужно многому научиться. Вчера он заявил, что придется очень много читать. И я буду слушаться его. Сначала он пугал меня, он настойчиво заглядывал ко мне в окна, когда я спал.
От этих слов сердце Константина Дмитриевича сжималось и непонятное чувство со жгучим холодом пробегало по всему телу.
— Получается, он тебя на путь истинный наставляет? — Константин Дмитриевич был весьма удивлен этим откровением.
В ту же ночь он разбудил Шурочку и сказал ей, что проследит за племянником. Он надел бесшумные тапки и вышел через кухню во двор. Ночь стояла тихая, и любой шорох казался сродни небесному грому.
— Вайлет, где ты? — Макс побежал в заросший сад, шепотом окликая своего знакомца. — Я не успеваю за тобой.
Константин Дмитриевич видел только, как племянник скрылся за могучими ветвями деревьев. Он решил осторожно проследовать за ним. Поднялся сильный ветер, он раскачивал ветви, будто целясь в Константина Дмитриевича. Деревья оживали, переговаривались друг с другом. Повсюду разносились их хриплые голоса. Наконец Большаков добрался до небольшой поляны, где напротив огромного дуба, которого он раньше не видел, сидел Макс. Он разговаривал на каком-то неизвестном языке сам с собой. Константин Дмитриевич побоялся тревожить мальчика, так как у него закралось ощущение, что племянник мог сбегать сюда и во сне, не отдавая отчета. Ему наверняка снился человек в черном.
«Он ведь ничего криминального или ужасного не предлагает Максу, чего переживать. А сомнамбулизм лечится», — думал про себя Большаков.
Вдруг Макс стих. Он повернулся к дяде со словами:
— Зачем ты за мной пришел?
Макс вспоминал в этом доме сны, свои неведанные похождения. Он отмахивался от них как мог.
— Все, я новый человек, я другой человек! Я новый Макс. Нельзя быть одержимым прошлым, тем более я его уничтожил. Да, я просто его удалил из своей головы! — юноша нервно перебирал складки на свитшоте, метался по комнате, разбирая вещи. — Зачем я столько набрал? На несколько дней же приехал. Макс, ты не меняешься, творишь какую-то дичь, даже вещи собрать не можешь. Костюм зачем-то притащил. Зачем это все? Зачем ты приехал? Деньги, да бог с ними. Мог ради такого не соваться сюда.
Макс прервал бичевание вслух, так как в зеркале ему показались рыжие волосы — кто-то подсматривал за ним, так ему показалось, но в комнате никого, кроме него, не могло быть.
— Ну вот, теперь тут всякие кухаркины дети за мной еще бдят, — заворчал Макс. Он заставлял себя не обращать внимания, но снова оказался внутри картины, созданной его глазами: он входит в класс, а за партой у окна, залитой золотым свечением солнца, сидит Натан. Лицо его изъедено веснушками, а волосы сливаются с солнцем, и он весь излучает свет, и земля под его ногами содрогается при ходьбе и превращается в выжженое поле. Ему нет равных ни в чем. Он есть сила и великолепие. Но он величие, в нем живет слепая сила к разрушению.
Натан величественно держится в классе, он еще не знает, что дарованная сила разрушит его.
Макс закрыл глаза, удобно устроившись на пуховой перине. Никакого ужина с Юрой, никаких рукопожатий и никаких разговоров. Сон, сладкий сон заполнил комнату, ворвавшись через приоткрытое окно. Он захлестнул комнату красными волнами и погрузил Макса в свою липкую пасть. Сон медленно пережевывал сознание.
— Юстус, эй, приятель, — у ворот фамильного поместья его поджидал Лукас, сын местного торговца. — Я бы не советовал тебе идти через главный вход, твой отец в ярости, кто-то ему доложил, что ты путаешься с актриской.
— Он не по этому злой, — сквозь зубы проговорил Юстус и бросился к отцу.
Клемент Гросс держал дрожащей рукой огромную папиросу и с трудом затягивался. В его кабинете обычно царил порядок, но сейчас главное помещение поместья было похоже на свалку.
— Твой брат, о котором мы почти не говорим… — начал отец Юстуса, но сын оборвал его речь.
— Что? Мой брат?
— Лучше присядь!
Гросс-младший еще никогда не видела в отце столько неопределенности и отчаяния.
— Я не ожидал такого от него, таких, скажем, действий.
— Действий? Он убил нескольких человек. Он преступник. Отец, почему ты не говорил, что у меня есть брат? — Юстус подскочил со стула.
— Замолчи! Замолчи сейчас же! — со стола посыпались документы, пепельница и статуэтки. — Он тебе не брат, если кто-то спросит, он лишь преступник, решивший подставить нашу семью.
Гросс сел на пол в отчаянии и зарыдал, как ребенок. Его сын стоял и смотрел на эту картину, потеряв всякую силу произнести хоть слово.
— К нам могут войти императорские гвардейцы в любой момент для допроса. Ох, если бы не твоя шлюха, к которой ты все время норовишь залезть под юбку, ты бы ничего не узнал, ты сейчас не стоят в этом кабинете, как истукан, а готовился бы к балу и репетировал речь перед министром. Так и вижу картину: во время торжества к тебе подходят гвардейцы и задают вопрос: «Вы были утром в гостинице у такой-то актрисы?» Позор, позор! А затем подойдут ко мне: «Ваш старший сын не появлялся более в вашем доме после изгнания?» За что мне все это? Слава богам, твоя мать не знает о сегодняшнем утре ничего. И надеюсь, узнает не скоро.
Юстус на балу чувствовал себя подавленным, и каждый из гостей с нескрываемым удовольствием подмечал это:
— Вы видели этого надменного мальчишку? Кто-то ему отрубил сегодня крылья, — язвила старая дама в компании своих спутниц, без конца снимая с подносов шампанское.
— На нем что-то совсем нет лица. Обычно в театре он сияет, — сказала женщина средних лет своему спутнику. — А как сияет, ну точно бриллиант при лунном свете. И как только заканчивается спектакль, тут же глаза его наполняются болью, разочарованием.
— Он искусство любит, а вы все язвите, злые языки, — подхватил генерал, давний друг Гроссов.
Генерал подошел к министру — давние товарищи обменялись любезностями и удалились вместе с советником мэра в оранжерею, оставив дочь уважаемого министра одну.
— Знаю, что вам, Юстус, родители велели со мной познакомиться поближе, — девушка без стеснений подошла к Гроссу.
Она вывела его в коридор, это заметил кое-кто из гостей — маленький скрюченный человек, который пришел в поместье пешком без сопровождения. Мужчина, потирая ручки, обратился к седовласому господину с черной собакой на коленях:
— Как вы считаете, уместно ли оставлять молодых особ наедине друг с другом? Не выпад ли это в сторону безнравственности?
— Найдите себе уже какое-нибудь занятие, благородный и высоконравственный вы наш. Не мучайте себя измышлениями.
— О, я уж точно найду себе применение. Не беспокойтесь, — топнул ногой человечек. Он прошел в библиотеку на втором этаже, где застал среди груды книг даму и известного господина за непристойностями. Мужчина раскраснелся и вылетел из библиотеки, крича с лестницы, что люди потеряли стыд, куда ни глянь одна распущенность.
Юстус беспокоился, что в зале уже начали ходить слухи об его отсутствии, его настроение видела и Катарина.
— Не переживайте, мы станцуем с вами пару раз для их успокоения, большего нам с вами и не нужно. Хотя кто знает, где мы с вами окажемся завтра, вдруг поступите в магический университет.
— Что вы, я и мечтать о магии не могу, это не практично. Я только и думаю, что о выпивке и красивых актрисах. — Юстус решил не стесняться, тем более притворяться было не обязательно с такой девушкой. Она оказалась не скромницей, а принадлежала к числу тех, кто сбегал из дома в платье служанки и ходил по ночным закоулкам с револьвером в маленькой сумочке. — Мой отец считает, что магию можно изучить из общего курса. А уж посвятить ей три года обучения — это ребячество. И кем потом быть? Защитником границы? А может, лучше служить в императорской страже или ловить повстанцев?
— Какой вы забавный, просто душка. Многие мои друзья тайно мечтают о магической академии.
— Почему же? Это их предел мечтаний? — Юстусу было правда интересно услышать ответ, потому что никто из его друзей к магии не относился серьезно.
— Ну, знаете, магия — тонкая материя, божественная. И она дарована не просто так для развлечений, а чтобы мы совершенствовались, приближались к Создателям, — прошептала Катарина.
— Это все чушь. Когда древние люди почти в совершенстве овладели магией, научились лечиться от всех болезней и построили цивилизацию на основе магических законов, боги их покарали, лишили силы. Но один человек изменил все и нашел способы завладеть этой древней магией. Так говорят на проповеди. Но я не верю. Я знаю, что есть какие-то иные взгляды на наше прошлое.
— А у меня непоколебимый взгляд на наше прошлое. Неизвестный молился, пока кровь не хлынула у него из ушей и глаз. И тогда вся магия снова через молитву спустилась к этому человеку, и он покарал целые армии; враги, что сжигали его соотечественников заживо, были отправлены к темное царство, где души до сих пор пылают в огне.
— Звучит довольно интересно. Но прошлое — всегда мистификация. Я не верю в Неизвестного…И где же были боги, когда наши имперские земли выжигали враги. Когда погибли сотни тысяч ни в чем не повинных людей, почему магия снова не проникла через молитву? А это было, дайте-ка подумать, сорок лет назад. Наши люди молились, но магия, как была ремеслом для черных отрядов и забав, так ею и осталось.
— Вы спросили «почему?», а я отвечу. Магия — это вера. Империя слабеет без веры, как и человек. Магия — это настоящая свобода, — девушка свято верила в свои слова, и речи сыпались из ее уст, как звезды на черном небе в период больших взрывов. — Наши люди молятся неправильно, истинная вера подменена лживыми проповедниками.
Юстус почувствовал, как по его телу разносится ярость, он старался не спорить с девушками, но разговор его увлекал.
— Расскажите о свободе рабочим и крестьянам, они тут же побегут к магическим проводникам за силой. Пока стоят наши верные дома и оберегают нас от смуты, такие как вы, убеждают простых людей бунтовать. Они мечтают не о магии, а о мести. Им не нужно равенство. Кровь, вот чего они хотят. Они — наши язвы, наши наросты, от которых надо избавляться, пресекать на корню. А вы только смущаете этих бедных людей. Я вас раскусил.
— И что же, расскажите кому-то? — улыбнулась девушка. Лицо ее сияло превосходством. Ее тяга к противоречию завораживала. Она была хрупкая, сияющая, как настоящий бриллиант, не боящийся оказаться среди трущоб, грязных доходных домов. — Вы ведь тоже тянетесь к низшим, как вы их называете, но не осознаете, что это не просто похоть и прихоть, а тайное влечение, желание, если хотите знать. Ваша душа тянется к истине, которую вы пока отрицаете, потому что вы непросвещенный. Вас держат самого в клетке, как и всех несчастных, но ваша клетка из золота, серебра и хороших манер, услужливости, хотя вы в силу возраста бунтуете и рушите тем самым и клетку, и себя заодно. Я вам предлагаю спасение.
— Спасение? От чего? Или от кого? Кем вы себя считаете? Знаете меня всего лишь какой-то жалкий вечер, а уже пытаетесь мысли читать.
— Мысли мужчин читать легко, но не всегда приятно, — Катарина поставила бокал на подоконник. Она заметила мужчину в черном кожаном пиджаке с револьвером в руке, он пробирался в поместье через заросли кустарников. — Может, вы пока и нехороший человек, но спасти вас и вашу душу еще можно.
В зале поднялась суета. Крики донеслись до молодых людей. Со стороны улицы послышались залпы выстрелов. Поместье погрязло в хаосе, никто не мог понять, что случилось, но Юстус, взглянув на суровое лицо Катарины, понял, что в город пришло кровавое бедствие.
Макс сидел на Тимофееве и нещадно бил его, пока Шурочка суетилась и бегала с бутылкой вина, уже думая, что самое время нанести племяннику удар. Он набросился на отца Юры со страшной ненавистью, так как тот оскорбил невесту Максима. За полчаса до этого побоища стол был накрыт яствами, шампанское лилось за встречу, вопросы то и дело выпячивали любопытство.
— Я приехал сюда вообще-то с радостной новостью. Ну что ж, участь моя решена- я женюсь, — Макс улыбнулся. Ему интересовала реакция тетки, но она, на удивление, приняла новость почти без интереса. Константин Дмитриевич радостно обнял племянника, дав понять, что уважает его.
— Ты говорил, что приехал просить деньги, — наклонилась она к племяннику и прошептала, пока ошарашенные Тимофеевы в лице Юры, Павла Игнатьевича и Аллы, матери Юры, произносили тираду в духе «не может быть, женишься, вот как неожиданно, а как давно вы вместе». И дальше навалились вопросы ради вопросов, в основном их задавала Алла, остальные гримасничали.
— Тетя, и про деньги тоже речь идет, они даже важнее. И как раз нужны мне для свадьбы, — прошептал Макс.
— О чем это вы там толкуете. Больше двух говорят вслух, — рассмеялся старый Тимофеев. — Или у вас все же есть секреты? Клянчишь деньги у тети Шуры?
Семейство Тимофеевых нагрянуло внезапно, хотя Большаков был изначально предупрежден их появлением. Гости оторвали Макса от иной реальности, которая не переставала сниться, но родные стены приоткрывали завесу воспоминаний о другом мире, когда юный Большаков еще не осознавал его ценности.
— Да, деньги. Не клянчу, а прошу, это большая разница, — огрызнулся Макс. — И вообще, не понимаю, почему вы в таком тоне говорите со мной. Старые обиды в закромах выловили?
Юра попытался успокоить Макса, сказав, что отец всегда в таком тоне общается и все окружающие давно привыкли к его манерам. Большаковы решили опустить придирки и не раздувать и так разыгравшийся огонь.
— Думаю, на свадьбу своего сына вы бы тоже потратились. И не мало, — снова Макс вернулся к разговору.
— Юра уже женат, — начала Алла, но ее перебил Максим, войдя в кураж.
— Да что вы? А почему он все еще с вами живет? Почему не носит кольцо? И где, собственно, его жена? В дальнем плавании? У меня как-то много вопросов. Тетя Шура, погоди, сиди на месте. Что это значит «нельзя такое спрашивать?». Ему можно влезать в мои дела, а мне нет? Это еще почему. Молоко у меня на губах не обсохло или что?
— Она умерла год назад, — шум разорвал голос Юры.
— Я не знал, — Макс принялся извиняться, ему было, действительно, больно от этих слов.
— Откуда же тебе знать, ты ведь не интересуешься жизнью одноклассников, — продолжил тем же тоном Юра. — И никем никогда не интересовался
— А это не правда, ложные обвинения. Мне, действительно, жаль, что у тебя такая сложная судьба. Я теперь монстр какой-то? Многие после школы не общаются, тому есть причины. И о нашем разрыве ты тоже знаешь, я не выходил на связь ни с тобой, ни с Губиным.
— А я не принимаю твоих извинений. Юра, может, и примет, а я нет. Но лучше быть вдовцом, чем жениться на шлюхе, — Тимофеев торжествовал, ему хотелось нанести этот удар. Он с самого начала жаждал оскорбить невесту Большакова.
Константин Дмитриевич с женой попросили в один голос встать и уйти Тимофеевых. Это прозвучало не зловеще, а довольно комично, учитывая, что Шурочка говорила с набитым ртом. Макс расхохотался, его сардонический смех звенел на весь дом.
— Я видел ее фотографии, в отличие от тебя, интересуюсь как складывается жизнь знакомых, — Тимофеев встал, за ним вскочил раскрасневшийся Юра, ему было явно стыдно за поведение отца. — Видел не только фотографии, но и кучу всего интересного в интернете.
И тут Макс не выдержал: он швырнул стул в Тимофеева, он перелетел через весь стол, но так и не попал в цель. Тогда обезумевший Макс набросился на сквернослова. Константин Игоревич кинулся тут же разнимать драку. Юра стоял у стены, огромные слезы катились по щекам. Он вспомнил, как Макс точно так же наносил удары Губину, когда тот уже почти задыхался на ночной трассе: «Хочешь еще, хочешь?» Губин тогда беззвучно плакал, глотая кровь и осколки зубов.
— Тебе мало, да? — Константин Игоревич оттащил племянника с окровавленного гостя.
В комнате Макса пахло пылью и дорогим парфюмом. Макс лежал на полу и слушал вместе с Мишей и слушал «I Put a Spell on You».
— Жаль, что меня не было на ужине, я бы посмотрел, как ты дубасишь этого Тимофеева. Он меня бесит. И все семейство это тоже бесит.
— Меня теперь тоже. Раньше не интересовало, а теперь просто ненавижу. Только Аллу жаль, она женщина неплохая. По крайней мере ничего ужасного от нее никогда не ждешь, — отозвался Макс. Он распаковал рюкзак и протянул кузену несколько пленочных снимков.
— Я же видел их у тебя на странице. Я часто к тебе захожу, ты в друзьях у меня на третьем месте, представляешь? Ты позвонил уже своей Лизе, ой, прости, Элизабет.
— Нет, она и так знает, что я здесь. Ей сейчас не до моих звонков, у нее встреча с партнерами и эвент. Истории и публикации не хочу смотреть, но я уверен, у нее все хорошо, — вздохнул Большаков.
— Отец по тебе скучал. Ты бы звонил почаще ему, а то заявился без предупреждения, создал хаос. Но я знаю, что хаос — это очень даже положительное явление, тут может появиться танцующая звезда.
После услышанного Макс рассмеялся, но веселье прервал стук в дверь. На пороге стоял полицейский и Александра Николаевна.
— Господин полицейский, он первый начал, я как человек чести дал ему в морду несколько раз. Вот ведь какая он тварь, — тараторил Макс на лестнице, не давая никому вставить слово. — Сразу полицию позвал, ой, глаз у него расплылся, наверное.
По лестнице дружно шагали Шурочка в теплом кардигане со стаканом в руке, Миша с огромными глазами на выкат (он переживал, что брата могут отправить в участок из-за драки), собственно, сам полицейский и взъерошенный Макс.
— Вы же меня поймите, я не уголовник какой-то, а нормальный человек, но если меня или близких оскорбляют…
— Погодите, перестаньте нести всю эту чушь! Не понимаю, о чем вы, у нас в городе ЧП, нужно с вами потолковать, — заявил полицейский.
— Да какое ЧП? Драка? Это обычная бытовуха, — уже в разговор вмешался Миша, но Шурочка быстро его одернула и вывела из малой гостиной, где обычно принимали непрошенных гостей Большаковы.
Это помещение было куда более скромным, чем огромная гостиная, где Александра Николаевна пила чай с племянником, но не менее изысканная и богато обставленная. На стенах висели картины, а первое, что бросалось в глаза — рыцарские доспехи, стоящие в углу комнаты.
— Так что же за ЧП? — поинтересовался Макс, он мгновенно осознал, что драка не была поводом для визита полицейского.
— Сегодня домой не вернулась Светлана Куриенко-Максимова. Девочке 16 лет. Сбежала из кафе «У Максимова» в разгар рабочего дня.
— А я-то здесь при чем? Я ее один раз в жизни видел, она заказ у меня принимала, — Макс облокотился на доспехи, воспроизводя в памяти портрет суетной и своенравной девушки.
Александра Николаевна вошла в гостиную вместе с мужем.
— Мой племянник с момента приезда был здесь, у него алиби, если вы в чем-то его подозреваете, — сказал Константин Дмитриевич.
— Его пока ни в чем не подозревают. Но, согласитесь, странно: молодой человек приезжает в город. А сойдя с поезда, тут же идет в кафе, где ведет с молоденькой симпатичной девушкой беседы, и она в этот же день пропадает!
— На что вы намекаете? — закричал Макс. — Думаете, я ее где-то здесь прячу, что ли?
— А чего вы так нервничаете, Максим Арнольдович? Человек, чья совесть нечиста, ведет разговоры в подобном ключе. Кричит, задает бессмысленные вопросы. Я спрошу прямо: почему вы сразу после прибытия отправились в кафе, а не сюда, к родственникам?
— Кафе находится недалеко от вокзала, а я был очень голоден.
— Да, недалеко. Нужно идти сорок минут пешком. Считайте, что весь центр прошли, Максим Арнольдович.
— Я, я не понимаю, что вы хотите от меня услышать, — Макс сел напротив полицейского, нервно перебирая пальцы. — Вы видите, я с дороги, после отвратительного ужина. Александра Николаевна, утка была превосходная, но сам вечер ужаснейший, уж извините.
— О чем он все толкует? — поинтересовался полицейский у хозяев дома. — Что произошло?
— Семейные дела, — сухо ответил Константин Дмитриевич. — Может, вы уже прекратите тянуть время, и наконец, зададите вопросы, которые вы так долго прячете в карманах? А то начинает казаться, что вы настроили ложных теорий.
Полицейский открыл портфельчик и вытащил из него визитку с фиолетовым обрамлением.
— Эту визитку нашли в кармане куртки Светланы, которую она оставила в кабинете отца.
— И что? Подумаешь визитка? — Макс решил не говорить, что точно такую же ему вручил молодой человек в поезде.
Комната плыла, как корабль в темном ядовитом море, который вот-вот со страшной силой поднимет волны и затопит его.
— Да, обычная визитка. Непонятная писанина. Но если приглядеться, на ней — ваш старый номер телефона. Вы поменяли этот номер сразу после школы…
— Этого не может быть, что за чушь! — Макс вскочил с места, как и Константин Дмитриевич. Тетушка выронила из рук стакан и принялась кричать на гостя, что ее племянника кто-то подставил, потому что у него квартира в центре столицы и кто-то наверняка из зависти пытается уничтожить жизнь этому успешному парню.
— У вас есть еще вопросы ко мне? — Макс направился к двери, потому что знал: обвинений нет, а пропавшую ищут, и наверняка найдут у какого-нибудь местного спортсмена, ведь на протяжении долгих месяцев наверняка отец-тиран запрещал ей гулять допоздна, знакомиться в кафе с симпатичными мальчиками и бесцельно бродить с подружками.
— Они появятся позже. У меня свой взгляд на это запутанное дело. Вы большой мистификатор и это знаете, — сказал служитель закона, покидая дом. Водитель, не дожидаясь господина полицейского, выбежал ему навстречу с криками: «Нашли тело на заброшенном складе только что». Голоса по рации били тревогу и требовали немедленно выехать на склад и прочесать местность.
— Лучше сегодня ночью молитесь и не покидайте город, — обратился полицейский к семейству.
— Обязательно, — сказал Константин Дмитриевич.
Мелкий дождь обрушился на город, потопив в липкости и духоте все кругом — земля остывала от палящего августовского солнца. Небесные светила рады были спрятаться за тонкими облаками и не видеть эти земные происшествия. На крыше дома-особняка мелькнула тень, отчего кошка протяжно закричала и бросилась в дом, следом за дружным семейством.
— Макс, что за визитка? Что это все значит? Какого черта ты пошел в это кафе? — кричал Константин Дмитриевич в своем кабинете. — Я ничего не понимаю. Если ты в чем-то, действительно, замешан, ты скажи, я тебе помогу.
Макс чувствовал себя школьником, ведь нечто похожее уже происходило, когда дядя постарался выпытать ответ на вопрос «для чего ты говоришь на непонятном языке и всех вокруг шокируешь?» Племянник стоял смирно в кабинете, боясь сделать лишнее движение:
— Это мурийский. Он меня научил ему.
— Кто он? Кто? — кричал иступлено дядя. — Это ненормально, ненормально, можешь ты наконец это осознать или нет?
— Тот самый проводник, дядя. Мы всегда о нем говорим, а ты его будто не можешь запомнить, — спокойно ответил мальчик. — На этом языке говорит Пурпурная империя, ее часто именуют Отторской империей.
— Больше не хочу это слышать. Займись наконец учебой, иначе я сделаю решетки на окнах и найму охрану, что даже под конвоем будешь ходить в туалет и днем и ночью. Тебе все понятно? Не успокоишься — весь сад вырублю к чертовой матери.
— Сад здесь не при чем, он не виноват, что там есть особое место, где можно спрятаться. Он рискует, когда приходит ко мне ночью.
— Господи, за что мне это? Скажи честно: тебе скучно? Ты решил у нас с теткой на нервах поиграть? Интересные ты себе инструменты нашел. Твой отец… — Константин Дмитриевич хотел сказать, что родной отец бросил мальчишку, потому что тот его довел своими чудовищными рассказами, но сдержался. Он не мог нанести такую травму Максиму.
Но племянник сам решился довести предложение до конца:
— … меня бросил. Это ты хотел сказать? Он поступил так, как ему велели.
— Кто? — глаза дяди слипались, усталость подкрадывалась из-за угла.
— Силы, о которых пытаюсь тебе рассказать, но ты не слушаешь. И поэтому я здесь.
Настенные часы тикали быстрее обычного, они разгонялись со страшной скоростью. Звук превратился в сплошной скрежет, режущий изнутри. Из ушей Макса медленно текла кровь. Бордовое зарево медленно стекало в дом.
— Почему я? Почему это все со мной происходит, почему он выбрал меня? — Макс свалился на пол от боли, как и пятнадцать лет назад. Он долго кричал, пока не потерял сознание под истошные вопли Александры Николаевны, суетящейся у дверей кабинета.