Сон есть реальность. Книга 1

Глава 10

Марина открыла дверь своей подруге. На пороге стояло полусонное, совершенно неопрятное, испачканное существо с длинными огромными колтунами вместо волос. От подруги несло мокрой землей, тиной и чем-то необъяснимо вонючим.

— Всю ночь в поисках. Это какое-то безумие, Марин. Мы обошли деревни, леса, заброшенные заводы. Нигде нет. Ни Миши, ни девочек, ни их отца.

Марина предложила подруге душ и горячий чай. Спустя час несколько взбодрившаяся Алиса после пуэра рассказала, что с Максимом их связывает невидимая нить.

— Ты так всегда говоришь, если парень приглянется, — со скепсисом Марина взглянула на подругу. — Последние дни выбили тебя из равновесия: волна исчезновений, самоубийств, к тому же разрыв с Юрой. Ты не можешь переварить эти клубки событий, поэтому бросаешься на шею Большакову в надежде, что он даст тебе поддержку. Весь город говорит, что его бросила невеста, ты это знаешь?

— Может быть, — рассмеялась девушка. Мысли о Максе разгоняли ее воображение. — Стоп, что? Как весь город об этом говорит? Да о его невесте знаю только я и его близкие.

Марина рассмеялась:

— Алиса, какое ты дитя. Это же обычные слухи. В них может родиться и то, что ты его новая девушка. И ради тебя он примчался в этот затхлый город, порвав все столичные связи.

— Да, было бы смешно, — Алиса налила себе еще немного пуэра.

— Тебя парень взял на поиски брата, а ты уже свадебное платье примеряешь. Удивительная ты, — фыркнула Марина.

Она разлила чай по второму кругу и принялась рассказывать, что библиотеку заполонили люди, они приходят с самого утра и читают, читают:

— Читают. Как сумасшедшие все подряд, хватают с полок все, что попадется им на глаза.

— Это модно сейчас, мне вчера колонку о книгах предложили в ежемесячной газете, — пожала плечами Алиса. — Не удивительно, что библиотека стала пользоваться спросом.

— Ты не понимаешь, это не обычные люди, это гребаные зомби. Они ничего, кроме книг не видят. Здороваюсь с ними, а вместо приветствия произносят: «Как я рад оказаться здесь!» Ну и как мне это понимать? Вчера вот такую штуку нашла в книге, как думаешь, кто ее мог оставить. Номер вбила в мессенджер — такого нет, — Марина достала из кармана фиолетовую визитку. Ее подруга тут же потянулась к ней, но Марина засунула ее в карман.

— Красивая, а что написано? Ты так и не дала мне разглядеть, — Алиса уже была осведомлена о таинственных визитках, поэтому всем существом рвалась увидеть их.

— Я же говорю, номер телефона. Там еще какие-то символы дурацкие. Отнесу завтра на кафедру, поспрашиваю у читателей.

— Ну как знаешь, я бы себе оставила. Может, этот номер пока не работает, — ответила Алиса.

— Вы так с отцом и не разговариваете? — подруга потупила взгляд. — Знаю, что лезу не в свое дело, но, может, стоило бы быть с ним не такой жестокой.

— А какой мне нужно быть, Марин? С ним-то. Бросил меня, когда я совсем мелкой была, мать тащила все на себе, на двух работах вкалывала…а после моего выпускного приперся, начал сопли на кулак наматывать. Прости, что оставил тебя, но так было надо. Кому так было нужно?

— Не сердись на него, Алиса. Он же говорил, что от бандитов из города уехал, зато смотри, какая ты закаленная. К себе не подпускаешь всяких мудаков, — Марина закрыла окно. Во дворе ей померещился высокий блондин в солидном костюме. Она отвела взгляд от детской площадки, затем снова вернулась к качелям — никого.

— Не хочу про отца больше. Хоть бы Макс меня забрал в столицу, надоело все.

— Для начала он должен в тебя влюбиться, — с налетом зависти проговорила Марина и снова устремилась в окно, Алиса поняла, что искренней подруги у нее больше нет.

Ее телефон молчал, Макс так и не позвонил, что добрался до особняка, где безбожно пил Константин Игоревич. В большой гостиной носились игрушечные машины, а дядя в развалку на огромном диване управлял ими и смеялся после долгой истерики.

— Дурак ты, Костя. Сначала сын пропал, теперь осталось только в тюрьму сесть. А, это ты, — Большаков прервал свою жалобу, он поднял наполненные ненавистью глаза на племянника. — Ты всех губишь. Люди, которых ты к себе подпускаешь слишком близко, страдают. И так было еще со школьной скамьи. Что не так с тобой?

Стакан с водкой полетел в стену — Макс даже не моргнул. Воспоминания сбились в огромную сферу и колотились о стенки сознания. Время могло остановиться и исчезнуть на этом моменте.

— Уж лучше бы я умер, не родившись. В утробе, — сказал Макс. Его слова разлетелись, как насекомые, по комнате. Жужжали, прыгали, ползали, назойливо лезли в уши.

— К тебе всякая дрянь прилипает, все самое черное, липкое, даже не можешь девчонку удержать — все разваливается, — Константин Игоревич невольно слышал прошлой ночью, как Лиза-Элизабет материлась в голосовых сообщениях и разрывала все связи с Большаковым.

— Я же могу все исправить. Могу? — Макс осмотрел комнату, словно ища кого-то в тенях. Но никто не отвечал.

— Такую красивую женщину загубил, — послышалось Максиму. — И первую любовь свою растоптал, и друга убил, и тем самым отвернул от себя других.

— Нет, я никого не убивал, — закричал Макс.

— А тогда как Натан ушел из жизни? Сам, что ли, решил? — дядя положил подушку по ухо.

— Он сам это сделал, Натан умер сам! Что вы ко мне привязались? Думаешь, мне не было больно? Я скорбел, я бухал после выпускного, как последнее животное.

— Но стоило уехать и ты все тут же забыл, — дядя закрыл глаза и растянулся на диване. — Время ничего не лечит, оно лишь закатывает труп в ковер, и только дело случая сдернуть его, размотать и увидеть все то же разложившееся тело.

Юноша выбежал из особняка. Сад звал его, тысячи сердец манили его. Большаков бежал к огромному дереву, вытирая бесконечные слезы, они застилали картину, разъедали ветви, кроны деревьев.

Макс остановился на небольшой поляне, чтобы перевести дух. За ним гнался разъяренный Натан.

— Ты не можешь так поступить со всеми нами, не можешь! — кричал рыжеволосый юноша. Бег его становился из-за хромоты медленным, а Макс с кипой бумажек уже зажигал спичку.

— А ты подумал, что с нами будет? — Натан медленно приближался к поляне с пистолетом в руке. — Ты эгоист, ты конченый ублюдок!

Макс положил перед собой мокрые листы бумаги, исписанные мелким почерком.

— И что же дальше, выстрелишь? Как неуважительно, Натан, с твоей стороны угрожать творцу, — спичка упала на облитые бензином страницы. Пламя жевало страницы с особой жестокостью.

Натан упал на колени, отбросив пистолет и прокричал:

— Тебя покарают! Ты не понимаешь, что ли? За тобой придут, потому что ты нарушил контракт.

— Какой контракт, с кем? — удивился Макс. — Я писал то, что мне снилось, а вы сошли с ума от этой писанины. Я избавился от этой чертовой книги про Отторскую империю, про эти пурпурные миры, потому что больше нет сил! Как ты понять не можешь. Мы сбились в стайку фанатиков, мы только и делаем, что жаждем попадать в сны снова и снова. А ты так вообще свихнулся. У тебя больше ничего нет, кроме этих грез и жалких мешков под глазами.

Макс поражался, как роман повлиял на его друзей, он подчинил их волю, сломал дух, и отчаяние завладело ими. Натан, Юра, Миша и Бланка– все преклонялись перед иномирьем. Для них пурпурная империя стала спасением, куда они отправлялись всякий раз через сон.

— Ты нам ее подарил, — сказала девушка, прибившаяся к ним на собрание. Она принесла с собой снотворное и спальник. — В свои любимые книги я не могу попасть, а в вашу империю можно перелететь через вселенские нити.

Девушка подслушала на перемене стихотворение, которое шептал Натан, сидя на лестнице:

Всадник скачет по темному краю вселенной

За ним погоня из миражей

Миллиарды лет отвел ему демон

И не дал никаких ключей

Уже ночью она брела по кроваво-красному лугу, наблюдая за перемещением лун и грезила, что доберется босиком до Научного города, читая стихи нараспев.

— А с кем же я контракт нарушил, с вами? — Макс разбросал ногой остатки догоревших листков.

— С ним! — Натан указал на огромное дерево и ушел прочь, вытирая слезы. — Тебе никто этого не простит.

— Вы помешались, слышишь меня? Верить в какую-то книжку и гонять свое сознание на край вселенной. Книга об Империи для вас все равно что священное писание, да? — кричал в след разъяренный Большаков.

«Миша? ты ищешь Мишу?» — голоса раздавались из деревьев, сыпались с неба огромными клоками. Макс стучал по дереву, звал Вайлета, но никто не отзывался.

«Он на другом деле, ишь чего, Вайлета захотел», — сардонический смех рассыпался по опушке.

Макс ощутил исходящее от земли тепло. Земля пульсировала, дышала. Он приложил голову к толстому грунту и услышал миллионы неразборчивых голосов. Это голоса людей, что жили до нас? Или эти люди еще не рождались?

На небольшой тускло освещенной сцене театра находились три фигуры: грузный мужчина в кресле, мальчик с большим рюкзаком, набитым до неприличия, и тонкая еле заметная девушка в темно-изумрудном платье. Она носилась босиком из одного конца сцены в другой, громко смеясь и аплодируя себе. Каждое движение было отточено. То была не простая беготня босиком, а целый танец. По большей части он держался на импровизации и наивности движений. Худые обнаженные руки вытворяли животные изгибы, ладони обхватывали коленки, затем ударялись о пол, и тело, окутанное зеленым батистом, падало на паркет, оно тяжело дышало, и сквозь изнуренное дыхание проступал хриплый смех.

Зеленое платье демонстрировало неуклюжую костлявую фигуру, но для многих, кто хоть раз видел актрису (если можно именовать ее так), напрочь забывал о ее несовершенствах. Непостижимо правильные, не лишенные симметрии черты лица привлекали лицезревших, они до помрачения жадные, избалованные, но находили в ней не совершенство, а приближенный образ его. Длинные и черные, как смоль, волосы вальяжно скользили по ее фигуре, цепляясь за пальцы. Девушка обняла себя, примостившись в углу сцены, и с тревогой смотрела, как мальчик принялся из своего рюкзака выгружать вещи, перочинные ножи, путеводители, он извлекал вещь за вещью из нескончаемого потока предметов. Мужчина на сцене что-то сказал невнятное или простонал — никто не мог догадаться, он закрыл ладонями глаза. Трясущиеся руки, ноги, туловище выдавали в себе болезнь Паркинсона.

Мальчик расстилал карту — вкладыш из путеводителя перед креслом, он изрядно жестикулировал и с умным видом приглушенно вещал об озерах, архипелагах. Но почти из всего этого рассказа можно было расслышать только одно «это будет незабываемое приключение».

Тело девушки скорчилось. Изогнутое и покалеченное страданиями. Каждый вздох этой живой фигуры становился все громче. Гортань же не могла выговорить ни слова, но ей удавалось вынести из себя боль, вырвать ее из телесного плена. Тело, что пыталось высвободиться от себя, сжималось и кричало. Батист дрожал, повторяя лишь движения своей госпожи из плоти.

Мужчина взмолился, он протянул свои трясущиеся руки к двери, что была кое-как сколочена и окрашена в грязные цвета, на сцене. Ему откликнулись. Водоворот из сгустков разных звуков и изнеможенных человечьих криков.

Тело в батистовом изумруде смеялось и корчилось, как вдруг оно ринулось к двери и распахнуло ее. Встав затем в самой середине сцены, оно закружилось, подобно балерине делая фуэте, несуразное, грубое, вызывающее отвращение и чувство стыда. Фигура кружилась, а из открытой двери на сцену выходили женщины в черных платьях и мужчины в старомодных, но не лишенных вкуса костюмах. Шаги, шепоты, шуршание платьев, смех мальчика и его рыдания — они слились воедино. Люди прибывали, они заполняли своими телами всю сцену, пока не стало хватать места, пока кислорода не стало так мало, что дыхание живой фигуры не приняло тяжелую форму вздохов. Со сцены вылетали междометия боли. Девушку черная масса будто не замечала, но никто не задевал ее, ничей взгляд не был брошен в ее сторону. Пространство разрывалось, людям пришлось падать со сцены, как огромному черному потоку. Прибытие, падение, прибытие и снова падение. Стук каблуков, смех. И все это продолжалось с точки зрения вечности всего лишь вспышку, нет, всего лишь намеком на нее.

Из ниоткуда вдруг раздался пронзительный голос, что заглушал душещипательную и до глубины неприятную ушам музыку:

— Бланка, Бланка!

Голос расстроил всю картину. Бланка в темно-изумрудном платье остановилась в растерянности.

Посреди пустого зала стоял молодой человек с изящными черными локонами, приятно одетый, но щегольски вызывающий. В нем таилась юношеская привычка восхищаться красивыми существами и смущать их. Время не могло изуродовать его черты, оно способствовало изменениям, не вредя им. Бланка сразу же узнала Максима Большакова.

— Зачем ты пришел? — ее голос перебил возмущение режиссера, который смело протискивался через сиденья, давя ботинки своих товарищей и коллег.

— Поздороваться, — ответил Макс. И вышел из зала. Ошарашенная девушка покинула сцену. В гримерке ее уже ждали перепуганные коллеги, расспрашивая о молодом человеке.

— Это Большаков, мой одноклассник. Ненавижу его! — девушка разбила зеркало огромной вазой, переполненной цветами. Осколок рассек ей лоб, и она в истерике повалилась на пол. Парень и две девушки бросились ее успокаивать, но она продолжала стучать кулаками по паркету, выкрикивая ругательства.

Тем временем на улице разрасталась гроза, распугивая людей кровавыми облаками. Небо покрылось багряными пятнами, и они расходились, как опухоль, по всему небесному своду. Желтые молнии скромно копошились среди туч и шипели. Макс уверенным шагом направлялся к закрывающейся библиотеке. Он оттолкнул Марину от двери и забежал в помещение.

— Нельзя, мы закрываемся! — крикнула Марина, выплеснув в спину кипяток ругательств. — Я полицию вызову на тебя, чертов ты урод.

Макс прошел через читальный зал в книгохранение, затем нащупал небольшую дверь при выключенном свете. За дверью вовсю шли споры и бурные обсуждения.

— А кто такой этот господин из черной гвардии? Какую роль он вообще играет? — кричала женщина на мужчину со слуховым аппаратом.

— Не знаю, я во сне его не видел вообще. Я хочу уйти из вашего безумного кружка, все равно, когда попадаешь в этот чертов мирок, ничего не происходит. Я иду по черному грунту, а надо мной пылают три солнца. И ни черта больше.

Многие голоса вынырнули из молчания и принялись во всем поддакивать мужчине с аппаратом, лишь несколько человек, включая Губина, сидели смирно и молча наблюдали за обстановкой.

Макс не выдержал и ради любопытства отворил дверь. Дискуссия заперла себя в бутылке — присутствующие впали в молчание. Губин тревожно переглянулся с Тимофеевым.

— Павел Игнатьевич, вы никак приобщиться к империи решили, -раскинул Макс руками. — Дорогие собравшиеся, перед вами автор Отторской империи, пурпурного мира, как принято его величать. Вселенский папа, короче.

Безумный смех Макса заглушил все звуки в помещении, внезапно ударила молния в закрытое окно, пытаясь добраться до оратора своими ослепительными щупальцами.

— Я ничего не помнил, когда приехал сюда. Ни Юстуса Гросса, ни Леона из черного отряда. Да, его зовут Леон. Красивое имя, не так ли? Это я во время какого-то сна разглядел его документы на мурийском языке. Вам он не под силу, язык чем-то на венгерский походит. Смесь венгерского и немецкого, буду более-менее точным. Вы, кажется, спорили, — он обратился к женщине, так живо интересовавшейся этим героем, — кто он такой. А Леон — такой же главный персонаж, как и Юстус, но вы этого не узнаете, потому что все, что вам посещает во сне — жалкий намек на этот превосходный мир.

Губин следил за жестами своего бывшего одноклассника, параллельно вспоминая их школьные собрания. Он видел перед собой юного изобретателя миров с его гениальным устройством. Он вспоминал, как Бланка в фиолетовом свитере посреди полупустой комнаты дорисовывала огромный замок магического университета и пела песню на мурийском языке, слова которой она выучила во снах.

— Люди не должны узнать об этом мире, иначе они начнут покидать этот.

Мужчина с огромным рюкзаком выпрыгнул из кустов с ружьем — утка тут же поднялась в небо из болота, переполошив своих сородичей на соседнем водоеме. Птицы хаотично, не сбиваясь в клин, упорхнули из лесу. Мужчина громко выругался.

— А это еще что такое? — охотник ткнул палкой в грязный детский ботинок. — Господи, не может быть.

На земле лежало три завернутых тела: две девочки и мужчина средних лет. Полицейские прочесывали местность, суетились. Из области и столицы съехались десятки, а то и сотни журналистов, все как один критиковали работу полиции и настаивали о введении комендантского часа в Верхнем Тумане. Миша бродил среди репортеров, но никто не замечал его. Он и сам больше не видел себя, даже в маленькой лужице из-под массивного сапога не мог найти свое отражение. Он рыдал, но никто не замечал из присутствующих.

— Вот он я, я нашелся! — кричал он, но этот крик можно было услышать только во сне.

Бланка сложила кисти на палитру и принялась слушать очередные правила их кружка:

— Империя хороша лишь тем, что в нее можно попасть через сон, — тихо произнес Губин, рисуя на полу красным мелом неуклюжие три солнца.

— А через смерть? — задумался Тимофеев.

— После смерти ничего не будет, — вздохнула Бланка. — Ну или ты окажешься в другом теле на нашей планете. Мы же тут как в золотой клетке.

— Думаю, ты не права. И поэтому я бы хотел рассказать всему миру о другой вселенной, — заявил Губин.

Присутствующие на собрании не знали, как реагировать на появление Большакова. Они переглядывались между собой.

— А чего вы молчите? Удобно же каждый вечер собираться тайным кружком, потягивать чай, рассуждать «а как попасть в пурпурную империю?», «а для чего им кольца на левой руке?». Ваши товарищи по кружку убивают друг друга, чтобы попасть в Империю, а вы тут сидите и впитываете эти сказки про другие миры. Да знаете ли вы, что там вообще на самом деле происходит?

— С квартиркой в центре легко рассказывать простым людям, что их жизнь что-то значит. А ты попробуй уехать из этого города, — проговорил Тимофеев.

— Павел, а вы пастухом заделались, как и Антон. Да, Антон? Власти захотелось? Тебе нравится, как это тупое стадо вымирает под твоим надзором? Очнитесь, люди иного мира нет, я сжег рукопись.

— Рукописи не горят, болван, — крикнул маленький мальчик.

— Как здорово, что такая ценная мысль, да устами младенца произнесена. Спешу всех разочаровать. Даже если вы умрете с мыслями о пурпурной империи, то вы войдете в тот мир ребенком это в лучшем случае. В противном же останетесь на этой планете и превратитесь в муравья.

Публика разволновалась и принялась бросаться карточками друг в дружку, все погрузились в мельтешение.

— Знали бы вы, чего мне только стоило все это видеть во сне. И наяву.

— Он и ко мне приходил, — вдруг рассмеялся Антон. После этих слов кровь прорвалась из стен, закапала с потолка.

— Нет, он ведь…

— Что? Только твой? — Губин достал фиолетовую карточку. Глаза его светились в наступающей мгле. По синему костюму растекались кровавые пятна.

Из воздуха мгновенно соткался статный мужчина под пронзительные крики — с потолка ливнем падала густая, липкая кровь.

Мужчина с белыми волосами, очень походивший на Вайлета, вальяжно уселся на подоконнике, пока люди выползали гурьбой, перепачканные кровью, в маленькое окно.

— Я Аарон, брат Вайлета, несчастного Вайлета, — произнес молодой мужчина с таинственно светящимися глазами. — Макс, сколько же я о тебе слышал и хорошего, и дурного. Я не ожидал, что ты сам сюда придешь. Надо же, как бывает.