Солнце, которого не было

Глава 12

Аня сонно приоткрыла глаза. Улыбающееся лицо Дюка в сочетании с подобным заявлением заставило её поморщиться. Или причиной были колючие пружины дешёвого, пропахшего пылью дивана, которые впивались в тело? Она сама точно не знала. Странное ощущение, что она потерялась в пространстве и во времени, да и ещё эта неудобно скрутившаяся одежда, в которой она уснула.

– Нет бы еды вкусной принести. Проблемы где-то нашёл, пока я спала… – тихо пробубнила Аня в ответ. Она продолжала лежать на диване и смотреть на красивый солнечный узор, которым окрасился потолок, когда искусственные лучи просочились сквозь кружевной тюль на окнах кухни.

– Я уверен, что всё будет хорошо. Еды… давай, собирай вещи, купим в пятом.

– В пятом? Ближе нет ничего съедобного? – воскликнула девушка, потягиваясь на диване.

Не услышав ответа, Аня села и попыталась разглядеть лицо Дюка. Хотела понять, серьёзно ли он? Но тот, не обращая внимания на неё, уже слушал гудки в своём телефоне.

Дюк отвернулся, чтобы не подтверждать её догадку: он не покраснел.

– Привет, Николь! Предложение о воссоединении семьи ещё в силе?

Аня поправила юбку, сложила руки на груди и нахмурила брови. «Что он вообще задумал?» – промелькнуло в её голове. Врал – и даже не краснел!

– Отлично, тогда мы приедем сегодня? Сказал бы, что с вещами, но тут едва ли рюкзак соберётся. Я тоже очень соскучился. Так рад, что сердечко малышки растаяло, после того как я показал ей наши фото и рассказал о семье.

– Ты с ума сошёл? – зашипела Аня, вскочив на ноги, и, запутавшись в пледе, чуть не упала. Такие новости бодрили лучше любого кофе.

– Она так сожалеет. Да, представляешь, сама попросила встретиться с тобой, чтобы извиниться, но я сказал, что ты всё поймёшь, что ждала этого момента долгое время и сможешь дать нам ещё один шанс. – Дюк говорил нежно и сладко, тянул каждую букву с любовью.

Если бы Аня не знала, что он врёт, точно поверила бы его словам. Дюк же, обернувшись на шум, приложил указательный палец к губам, умоляя не шуметь.

– Спасибо, Николь, – закончил он разговор и выключил телефон.

– Почему ты не спросил меня? – прорычала Аня, не став дожидаться объяснений.

Она ужасно злилась.

– Так надо для нашего дела. Я думал, что ты доверяешь мне.

– Доверяю, но… – Аня тяжело вздохнула. – Я очень хотела остаться с тобой, потому что ты считался с моим мнением. Всегда спрашивал, чего я хочу, но только что… И ты соврал насчёт фото!

После случившегося Ане вдруг захотелось вбежать наверх, собрать вещи и уехать домой, к Эрику. Тот хоть не притворялся, что прислушивается к ней. Всегда прямо говорил, что будет так, как скажет он. Расстроилась, когда поняла, что вещей-то у неё и нет.

– Нет-нет…

Дюк спрятал телефон в карман и, шагнув за Аней, взял её за плечи и прижал к себе.

– Я больше так не буду. Я сейчас всё расскажу тебе и всё-всё покажу. А если я ещё хотя бы раз не спрошу тебя о твоём решении, то дам себя больно побить. Ладно?

Она убрала его руки с плеч, сделала шаг назад и, споткнувшись о диван, упала на него, отвернулась. Аня не могла долго злиться на Дюка, но и показывать этого не хотела.

– Я на колени перед тобой встану, хочешь?

– Не надо, – резко ответила она, словно чего-то испугавшись.

– Я думал, ты не будешь против. Думал, захочешь мне помочь. Будешь со мной до конца, что бы я ни задумал… – поник Дюк, поняв, что Аня не говорила так никогда. Что это он придумал себе сам.

– Я с тобой. И, видимо, до конца. – Она неуверенно пожала плечами. – Но только если ты будешь обсуждать решения, принятые «за двоих».

Сердце замерло в груди Дюка, дыхание сбилось. Он всё придумал, а она произнесла это вслух. Не оттолкнула, не обиделась. Согласилась остаться.

– Обещаю, что буду.

Ане стало не по себе, когда она поняла, чего испугалась. Она знала, что Дюк привык так действовать: давать обещания, но не сдерживать их.

– Я прошу только об одном, – тихо произнесла она, переживая, что и это одно из них. – Не давай обещания, которых не сможешь сдержать.

Дюк промолчал, словно подтверждая, что, кажется, Аня была права. Это было одно из таких обещаний.

На самом деле рюкзак собрался. И у Ани, и у Дюка. Правда, в отличие от Дюка, который остался в уже привычной одежде, Аня переоделась в чёрные джинсы-карго, тоже предназначавшиеся Кире, её же новый чёрный топ и такого же цвета толстовку, на рукавах которой красовались ремни с маленькими карабинами. И пусть это не милое платье или юбка, к которым она привыкла, но теперь они с Дюком сочетались. Себе она тоже не изменила: одежду, в которой уснула, упаковала с собой для стирки у тёти. Образ этот настолько приглянулся Ане, что она не смогла с ним расстаться. Да и приятно было осознавать, что парочка вещей-то у неё может остаться.

– Так что за проблему ты нашёл? – спросила Аня, когда Дюк закрывал дверь дома. Несмотря на то, что это был второй сектор, сам дом ей нравился. В нём она ощущала свободу. А вот в доме Николь её настигала скованность по рукам и ногам. Страшно было даже передвигаться по нему.

– Утром, – томно и тихо произнёс Дюк – голос его отдавал хрипотцой, когда он так говорил по утрам, – когда я был в муравейнике, я встретил там Киру. Она ждала меня у дверей. Раньше тоже постоянно так делала, – усмехнулся он, опустив глаза. Переживал, что Ане будет неприятно о таком слушать.

– Ты соскучился и решил, что мы переедем к ней в сектор? – Аня приподняла левую бровь. Обычно она никогда не дерзила. Но эта ревность в груди… Да и самое время измерить границы дозволенного в их общении. Раз Дюк стал так пренебрегать её мнением, что соврал тёте, то и ей можно.

«Мог бы и опустить все эти подробности», – хотела добавить она, но не стала.

– Нет-нет. Не совсем.

Аня широко открыла глаза: что значит «не совсем»? Значит, в какой-то степени всё же причина в тоске по Кире?

– Николь назначает её на пост Леди секторов. Кира боится, что ей может угрожать опасность в лице нашей прекрасной тёти.

– Ага… Твоя бывшая девушка становится важной персоной, а мы едем её защищать?

Обычно Дюк был более многословен. Аня догадалась, что причина его скрытности сейчас, скорее всего, именно в Кире.

– Не «мы», а «я». Но хочу тебе кое-что сказать сразу: мы обсудили наши прошлые отношения, и они закончены, – выдохнул он. – Она обратилась ко мне за помощью, в первую очередь, как к родственнику тёти и бывшему главе сопротивления. Хотя последнее громко сказано. Так что моё сердце полностью свободно для тебя, – по-дурацки улыбнулся Дюк, сомневаясь, надо ли это самой Ане. Однако он надеялся, что это сейчас снимет её напряжение в разговоре.

Та надула щеки и с подозрением посмотрела на него. Сейчас она ничего не ответит, но определённо запомнит эти слова.

Когда они расположились в пустом зале ожидания, Аня рассматривала новые чёрные кроссы, которые были немного ей велики, и слушала, как в углах помещения капает вода. Если говорить откровенно, Аня боялась находиться внутри многих помещений второго сектора, и вокзал был одним из них. Этот разваливающийся зал ожидания: треснутые стены, испорченные трубы, отсутствующий узор на кафеле, а кое-где и кафеля уже не было. Стул, на котором сидела Аня, тоже грозил вот-вот развалиться. Развалиться грозил и весь купол…

– А ты хочешь ей помочь из-за чувства вины? – спросила Аня.

– Н-не только. – Дюк отвлёкся от телефона, который заряжался от пауэр-банка. Провод то и дело выскакивал из разъёма, и старый треснутый экран погас уже в пятый раз. Дюк всё никак не мог завершить передачу файлов. Тех самых фото, что хотел показать Ане.

– Ты знаешь в чём твоя проблема? – прошептала Аня, помотав головой. Она всё ещё немного злилась на него. – Стоит сказать, что кто-то в беде, или что какой-то твой поступок станет геройским, – и ты это сделаешь. Даже с крыши прыгнешь! Меня злит это!

Дюк удивлённо глянул на неё. Ему стоило больших усилий не рассмеяться, увидев надутые щеки Ани.

– Ты права, похоже на меня.

– Чего ты ищешь? Признания? Я знаю, что ты – герой, пожалуйста, прекрати рисковать собой ради других! Пожалуйста, прекрати… – расстроилась она.

– Это последний раз, ладно? Я всё исправлю. Просто пока я буду рядом с Кирой, Николь ничего ей не сделает.

– Она подстроила твоё убийство, Дюк! Кто знает, что она ещё может натворить! – Аня перешла на шёпот, уже второй раз за утро. Злилась, что он опять совсем не думает о себе.

– Аня, прошу тебя, не нагнетай, мне и так страшно… Страшно с ней связываться, – признался Дюк.

– Не могу! Злит! Все пользуются тобой! Просят помощи, а потом оставляют тебя наедине с твоими проблемами!

Дюк повернулся и посмотрел на вновь включающийся старый телефон, на его заставку: отец держал его на руках, рядом стояла мама. И вдруг кое-что осознал:

– Я думаю, что, – тихо начал он и вернул свой взгляд на Аню, – мне не важно, герой я или нет. – Дюк сделал паузу, сомневаясь, хочет ли он произносить это. – Думаю, я хочу доказать, что я не монстр и не чудовище. И сейчас мне, правда, страшно.

Аня замерла. Она понимала Дюка, как никто другой. Когда-то она думала, что хотела бы стать героем. Как в старых фильмах про переворот государства. Таких, например, как Китнисс из трилогии «Голодные игры». Но в тот день, когда Аня наблюдала за смертной казнью брата Ники, она осознала: героев не существует. У таких, как она, нет возможности что-либо изменить. И её, скорее, убьют, если она вступится за жертву.

Но герой, у которого были возможности, – вот он, перед ней. И эту возможность – стать частью истории – он дал и ей. В самой Ане давно ничего не осталось от геройства. И вся её мотивация, как и его, держится на том, что она просто хочет снять с себя клеймо монстра. Снять, как одежду, из которой она выросла, и бросить в корзину. Но это клеймо – не одежда. Оно под кожей, словно высеченное не её костях: рёбрах, позвоночнике, черепе.

– Я понимаю тебя, – сказала Аня и положила ладонь на его руку. – И я с тобой… Тоже не монстр.

«Не монстр», – повторила Аня про себя. Возможно, она вообще на самом деле никогда не хотела быть героем? Ей достаточно было перестать быть монстром в глазах других людей.

Скрип колёс разнёсся по всему залу. Поезд, который стал приезжать ещё реже, чем раньше, после случившегося псевдо-теракта, наконец-то доехал до сектора – с опозданием на полчаса.

– Я так рад, что у меня есть ты, – прошептал Дюк и накрыл своей ладонью её тонкую холодную руку.

– Спасибо, – смутилась она, не найдя, что ответить. – А теперь пойдём покупать два билета до станции «Новые проблемы», пока поезд не уехал. – Аня вздохнула, отвернувшись в сторону касс, чтобы спрятать покрасневшие щеки. Билеты они решили купить только в том случае, если поезд действительно приедет.

Но в поезд ребят сразу не пустили. Стоя за стеклянными окнами перрона, им пришлось ждать, пока состав проверят. Аня натянула рукава на ладони, крепко сжала их от холода и смотрела на бетонные стены, в шутку называя их «краем сектора». Те давно заросли зеленью и действительно казались «краем». Внезапно на стекле стали появляться следы капель. Сначала редкие, но вскоре пошёл полноценный дождь. Дюк поморщился, понимая, какой запах гнили будет витать в воздухе уже через десять-пятнадцать минут. Явно не такое он хотел оставить впечатление от сектора у Ани.

Тут на телефон Дюка пришло сообщение. Он пробежался глазами по нему:

«Дорогие граждане, нет повода для беспокойства! Полив сектора происходит днём, поскольку за пределами купола температура превысила обычные показатели».

Аня, как и все гости второго сектора, тоже получила такое сообщение.

– Ого, это правда? – удивилась она.

– Скорее всего, нет. Если температура за куполом поднимается, о поливе пишут заранее, а не во время. Мне кажется, купол просто доживает своё.

«Сбой?» – написал Дюк в диалоге с ником ХХХ и в ответ получил просто плюс.

– Айзек говорит, что это сбой. Не в температуре причина.

Дюк прикрыл лицо руками. Ему хотелось спрятаться и, как другие, не замечать, как всё рушится.

– Кира. Кира всё исправит, а я помогу, – прошептал он.

– Я знаю, я тоже помогу. Мы справимся, Дюк. Ты не один.

Раньше, если в череде старых развалюх на перроне останавливался новый поезд, – это явно был хороший знак. В таких случаях часто можно было услышать фразу: «Ого, значит, сегодня будет хороший день!» Теперь же, когда старые вагоны сняли из-за псевдо-теракта, а вместо них выделили в два раза меньше новых, хорошим знаком вполне можно было назвать опоздание всего на полчаса.

– Такое чувство, что больше никто не хочет уезжать из этого сектора.

– Сейчас очень сложно получить пропуск в пятый из-за происшествия на вокзалах. А девушка на кассе сказала, что вчера люди прождали поезд восемь часов, и не всех пустили даже по пропуску.

– Как такое возможно? – Аня посмотрела на Дюка. Его грустное лицо, полуприкрытые глаза, смотрящие в никуда. Ей так хотелось заставить его улыбнуться, хотелось встать перед ним, коснуться его лица и, может быть… поцеловать? Это заставило бы его улыбнуться?

– Возможно, если ты из второго или из первого. Нам нигде не рады, – вздохнул он. – Поэтому хорошо, что ты тут ненадолго. Надеюсь, что, когда мы сюда вернёмся, то всё изменим. А этот поезд… Такое чувство, что Николь его лично отправила за нами.

– Думаешь, она ждёт нашего возращения?

– Даже если это не так, думай всегда об обратном. Так ты будешь начеку и более осторожна.

Аня кивнула, поднимаясь с места и закидывая на плечо рюкзак.

– Предъявите ваш пропуск, – остановил их на перроне человек в форме и с оружием. – Проходите.

Дюк и раньше понимал, что требование о пропусках из первого и второго сектора создавало впечатление, что им не рады в пятом, а теперь, когда поезд можно было прождать весь день, казалось, что их уже изолировали. Его догадки подтвердились тем, что пару за ними не пустили даже при наличии пропуска.

– Мы можем им помочь? – спросила Аня. – Я слышала, что они едут к маме. Обсуждали это в зале, – прошептала Аня, приподнявшись на носочки, и, запнувшись о свои же ноги, схватила Дюка за рукав. В узком коридоре нового вагона скорорельса Дюк резко развернулся и поймал её, прижав к себе.

– Солнце. Как бы я ни хотел помочь всем в этом мире, во втором секторе помощь карается.

Он смотрел в её голубые глаза, полные жизни при всём своём наивном взгляде, и Аня смотрела в ответ в уставшие от всех бед зелёные глаза Дюка.

– Что это значит?

– Значит, что помогать можно только тем, кто не может тебе навредить. И я бы с радостью набрал Николь, но кто угодно может стоять за терактами. Даже эта милая пара. А я пока не готов это проверять.

– Ты жестокий. – Она нахмурилась, отпрянула от него и, протиснувшись вперёд, направилась в купе.

– Я осторожный, это разное, – бросил он ей вслед, а после добавил уже в купе:

– К тому же, мы решили, что не будем героями. Просто перестанем быть монстрами.

– Нет, ты жестокий! – Аня всё так же хмурила брови, сидя напротив. – Они просто хотят увидеть маму. И ты можешь им помочь.

– Я расскажу тебе, мой милый грибочек, одну интересную историю. – Дюк наклонился вперёд и продолжил пугающим шёпотом:

– В моём районе детям запрещали помогать старушкам относить пакеты до их квартиры. Знаешь, почему?

– Что? – удивилась Аня такой резкой смене темы. – Нет.

– Потому что были случаи, когда таких добродушных детей… ели.

У Ани перехватило дыхание. Она упала на спинку кресла. Сначала с недоверием посмотрела на парня, но, когда лицо Дюка не изменилось, осталось таким же серьёзным, поморщилась, представляя себе это.

– Зачем ты это рассказал…

– Я не хотел, но ты так уверяла меня в моей жестокости, что я не смог тебя переубедить по-другому.

– Мог. Просто сказать, что с детьми происходило что-то плохое.

– Наверное, ты права. – Теперь и Дюк откинулся на спинку сидения и вновь достал оба своих телефона из кармана.

– Верни мне прежнего Дюка, – расстроилась Аня, скрестив руки на груди.

– Всё в порядке, прежний я здесь. – Он поднял глаза от экрана, где системное окно сообщало, что загрузка фото почти завершена. – Просто чуть более откровенный.

Аня неуверенно кивнула. Да, Дюк прав. Если уж она осталась с ним, то и настоящего его, такого грустного, пережившего многое, тоже должна узнать.

– Хорошо, ответ принимается. Тогда будь более откровенным в рассказе о тёте и о наших семьях.

– Точно, – улыбнулся Дюк. Как раньше, по-доброму. – Последнее фото как раз перекинул. Иди ко мне, садись рядом. Я расскажу всё, что знаю.