Сокровище Колдуна

ГЛАВА 17. Крушение надежд

1779 год, Тарбеевский лес

Стремительная зима на утро взяла да и вся вышла. Наступила внезапная оттепель. С небес полил мелкий хлесткий дождь, а с холма потянуло гарью. Церковь практически полностью выгорела — осталось лишь кирпичное основание и часть верхних балок перекрытия. В небеса медленно, змеей, тянулись клубы черного едкого дыма. Народ в селе стал тихим и пришибленным, словно с похмелья. Ночь, которая казалась бесконечной, наконец-то уползла, оставив после себя невыносимую горечь всевозможных потерь.

Разбойники хорошо поглумились на селе. Были убитые и раненные. А под утро от столицы прискакал летучий отряд и устроил расправу над лесными мужиками. Досталось и местным — тут уж рубили всех без разбору. Так что поутру крики петухов заглушили женские причитания и слезы.

Петра Калиостро так и не сыскал, поэтому пришлось договариваться с другим провожатым и платить серебром, так как путь предстоял неблизкий и, судя по ночным событиям, опасный.

Проезжая мимо церкви, граф попросил извозчика остановить карету. В широких лужах отражались кривые обугленные стены да доски, напоминающие крест. Не боясь замочить сапоги, Калиостро спрыгнул со ступеньки прямо в дорожную жижу и направился ко входу. Запах здесь стоял просто отвратительный: воняло чем-то едким, отталкивающим — вроде как паленым мясом.

Прислонив платок к лицу, Калиостро взошел на порог и перекрестился. Осознание вины пришло не сразу, а лишь когда граф узрел, что натворили нанятые им душегубы. И ладно бы был в том какой-то толк. Так ведь нет — Азовка, по всей видимости, сбежала, забрав с собой камень, а знаменитый на весь мир чародей и глава тайного ордена Джузеппе Калиостро остался ни с чем. Впрочем, граф понимал, судьба его слишком туманна и вполне может сложиться так, что на его жизненном пути еще повстречается иссиня-чёрный камень Нептун, грозный и таинственный, словно глубины океана.

Вернувшись обратно в карету, Калиостро печально посмотрел на супружницу.

— Не кручинься, граф Феникс, — внезапно произнесла она. — За долгой ночью всегда наступает рассвет.

С этими словами они неспешно двинулись в сторону Тверского тракта в направлении Российской столицы, построенной на старых болотах близ дельты реки Невы.

2

Только к утру Петр пришел в себя. Ночь он помнил плохо. Вроде бы бежал, а куда и зачем — стерлось из памяти. Даже после хмельного застолья такого не бывало. А тут будто обухом по голове. Очнулся — а вокруг места незнакомые. Но главное, за поясом ветошь старая, а внутри треклятый камень.

Долго Петр не решался посмотреть на него еще раз. А вдруг опять он власть над ним возымеет, и что тогда, вспоминай, как звали⁈ Но потом все-таки пересилил себя: развернул тряпицу и уставился на темные грани сокровища. Было оно неприглядным и даже отталкивающим. И что его так вчера в этом Нептуне восхитило? Непонятно.

Завязал ветошь, сунул под поясок. Ничего особенного и не почувствовал. Во как оно получается — отпустило, стало быть.

И побрел Петр домой, твердо решив сразу же прийти к Азовке и повиниться. Но как выбраться из незнакомого места?

Петр внимательно осмотрелся и только сейчас заметил, как над лесом поднимаются черные столпы дыма. Сердце кольнуло от предчувствия беды. Ведь говорила гречанка, что нехороший этот камень, много горя принести может. Говорила, а Петр, дурья башка, не послушал. Схватил чужое и дал деру, словно тать корыстный.

Чем ближе было село, тем волнительнее становилось на сердце. Ну а как показался дом Азовки, сразу стало ясно — несчастье пришло в родной край. От уютной старой хаты осталось одно пепелище, а от забора — обугленный огрызок. Все вокруг черным-черно, лишь места, где Азовка письмена на родном языке начертала, остались нетронутыми. Видать, помог наговор чудодейственный. А об остальном и говорить не следует — угли да головешки.

Хотел Петр прямо здесь от проклятого камня избавиться, но испужался. Дальше пошел. Все еще надеялся, что обошлось и село не пострадало. Да только зря он так думал.

Церковь выглядела еще хуже. Пенек, как есть, — ничего не осталось, кроме почерневшего от копоти кирпича. Тут уж сердце мужское не выдержало. Побежал он к ступеням, к которым каждый раз припадал и поклоны земные отвешивал, нашел ведерко и стал из луж воду черпать, чтобы пепелище затушить. А потом опомнился, что зря это делает. Да и дождь ему в помощь сильный зарядил.

На глазах Петра возникли слезы. Что уж тут поделать — совестливый человек всегда беду на себя примеряет, мол, по его вине случилось, и никак иначе.

Ноги сами привели Петра внутрь. Сверху — балки тлеющие, от алтаря почти ничегошеньки не осталось. Но это ведь восстановить можно, а вот что делать, коль батюшка Василий бездыханный лежит да кровью истекает?

Тут уж ничего не исправить!

Подойдя к обугленному телу, селянин низко поклонился и прочитал отходную молитву, которую за долгие годы жизни выучил назубок. Много кого близких унесла смерть: сначала родителей, потом детей — из пятерых только двое выжили. Последнего, Ванюшу, Петр в церковь не носил, а сам дома по церковным книгам в Царствие Божие сопроводил.

Подойдя к алтарю, Петр захотел исповедаться. Просто так, в пустоту. Если Бог захочет, он и так его услышит и, наверное, простит. Или жестоко покарает за содеянное. Тут уж Всевышнему решать!

Стоял он долго, все шептал себе что-то под нос. Но не проронил ни слезинки. А чего горевать, когда все уже прошло и обратно не вернешь. Как закончил, схватился за бок. Внезапная боль пронзила тело иглой. Петр сразу понял, что камень окаянный во всем повинен. Чего же он, проклятый, от него хочет?

Скрючившись, Петр отошел от алтаря, но направился не к выходу, а к лестнице, что вела в церковные подвалы. И не знал он, что путь такой есть, а все равно пошел, будто вел его кто-то. Осторожно спустился по ступеням, открыл тяжелую кованую дверь. Удивительно, но все здесь было нетронуто. Получается, не добрались сюда разбойники. Приоткрыл дверцу и зашел внутрь. Было тут светло, потому как сквозь крохотное оконце пробивался дневной свет, пронзая удушливую пелену.

Осмотрелся Петр.

Зачем он здесь? Что тут такого важного?

И внезапно замер. В уголке, возвышаясь крохотной горкой, лежало человеческое тело. Накрыто тряпьем, но платок наружу знакомый торчит. Сразу признал Петр, чей он. И из глаз его потекли слезы.

Азовкина эта вещь. Но как она сюда попала? Все знали, что отец Василий недолюбливает пришлую из заморских стран гречанку. Или это всего лишь лживые слухи? Петр упал на колени. Камень под одеждой стал жечь огнем. Распоясавшись, он извлек ветошь и положил её рядом с Азовкой в небольшую нишу. И долго стоял на коленях, вспоминая добродушную гречанку, которую он считал старшей дочкой. Вспомнил, как обоз тверских купцов оказался проездом в селе. Как впервые увидел робкую девчушку двенадцати лет и ее удивительной красоты небесные глаза. С какой тоской она смотрела на людей, ища поддержки и понимания. А еще припомнились ему её разговоры о родине, и как она хотела попасть домой. Петр гладил девчушку по голове и говорил в утешение добрые слова. Мол, молись, и услышит тебя Господь. А там, глядишь, и сложится все так, что вернешься в родные земли и матушку с батюшкой да братьев с сестрами повидаешь.

А оно вишь как получилось!

Сам себя на грех толкнул, а отсюда и все беды, как круги на воде от брошенного камня, пошли. Камень. Опять камень. Хоть и драгоценный, а какой кровавый. Не зря Азовка избавиться от него хотела. И ведь искушало её сокровище, но не поддалась гречанка, потому как чиста сердцем была. А Петр не сдюжил — праведность его оказалась пустым словом. Очутившись на перепутье, он, стало быть, не ту дорогу выбрал. Сам виноват. Только вот пострадали от этого выбора другие люди.

Петр уже собирался вернуться наверх, когда рука сама потянулась к тряпью, — он хотел последний раз увидеть лицо бедной мученицы. Пускай даже восковое, безжизненное. И навсегда сохранить в сердце её прекрасный образ.

Откинув тряпицу, Петр обомлел. Здесь действительно был темно-бордовый платок, принадлежащий гречанке. Но никакого тела под ним не обнаружилось. Просто старые вещи, которые хитрым образом приняли очертания тела. На лице Петра появилась улыбка. Он утер рукавом слезы и зашелся в приступе кашля. Внутри было слишком дымно.

Сделав шаг в направлении лестницы, Петр в последнюю секунду остановился — опять кашель, а еще неприятная боль в груди. А всему виной сомнения: правильно ли он понял, действительно Азовки нет в подвале? Обернувшись, мужчина вернулся к куче тряпья. И вновь его сковал очередной приступ кашля.

Опершись о стену, Петр подслеповато уставился в угол — нет, не обознался, нет там человека, лишь одни обноски.

Снаружи послышался мощный удар. Петр успел поднять голову — с потолка посыпалось мелкое крошево. Оставаться здесь было опасно. Он медленно обернулся — до лестницы всего пара шагов. Но было слишком поздно.

Треск ломающихся перекрытий заполнил крохотный подвал, камень вперемешку с землей накрыл Петра. Некоторое время мужчина еще держался, пытаясь выбраться из-под обломков, но вскоре захрипел и затих. Душа быстро покинула его бренное тело.

3

Дорога до Питербурха заняла у Калиостро чуть больше шести дней. Вначале разбитые дороги усложняли путь, но на четвертый день выпал снег и остаток верст на полозьях они проделали довольно скоро. Впрочем, радости графу это не прибавило. Все путешествие он пребывал в задумчивости и практически не общался с супругой.

Лоренца растолковала молчание Джузеппе по-своему. Собирать тайные собрания и устраивать сеансы в самом Питербурхе — непростое занятие. Вот и разволновался. А о неудаче, случившейся с супругом в лесах возле Московии, она уже и не вспоминала. На их пути случалось всякое, и не всегда они добивались нужных целей.

— Посмотри, милый, мы уже близко, — прошептала Лоренца, указав Джузеппе на широкие каналы. — Вот она — цивилизация!

Город встретил гостей настоящей русской зимой. И это в начале декабря, когда по всей Европе сухо и промозгло, отчего на людей обычно наваливается хандра и уныние. Питербурх же сиял снежными сугробами, которые придавали городу особое великолепие. Белоснежные широкие улицы, замёрзшие каналы и мерцающие огни фонарей переплетались с удивительными архитектурными ансамблями. Нет, это была не Северная Венеция, которую часто выбирали для сравнения с этим удивительным городом. Нечто иное, достойное пера Вальтера, который наверняка описал бы увиденное очень ярко.

Широкие каналы сменялись изящными мостами, вокруг которых виднелись небольшие скульптуры. С одной стороны — львы, с другой — ретивые кони. Смотреть на город великого Петра было немного боязно, но весьма увлекательно. Чувствовалось в нем особое величие. Но сможет ли он покориться великому магу и чародею? Калиостро тяжело вздохнул: с недавних пор он перестал верить в удачу.

По правую руку показался огромный золотокупольный собор, который, словно могучий страж, хмуро взирал на карету из-под массивных серых облаков.

Остановились они в доме Ивана Елагина, что располагался на Большой Морской, 38. Но начал великий граф Калиостро свой путь не с чудес, а с врачевания. Народ в России недоверчивый, сюда с алхимией и магией так просто не сунешься, сначала зарекомендовать себя надобно. Лабораторию Калиостро открыл в павильоне «Ротонда» на Елагином острове. И все бы шло хорошо, как бы не одна случайная встреча. Произошла она в начале апреля следующего года.

Граф прогуливался по Невскому, когда заприметил на противоположной стороне старуху в сером платке. Хотел рассмотреть её внимательнее — глядь, а бабки уж и след простыл. Таким же прогулочным шагом добрался Калиостро до Иоанновского моста. Здесь и окликнула его старуха:

— Ты чего же, касатик, позабыл меня?

Калиостро резко обернулся. Баба-Яха стояла возле подвесного фонаря и смешно щурилась от яркого света.

— Никак не забыл, — ответил Калиостро.

— Эх, натворил ты делов, ваше благородь, — вздохнула старуха.

Нахмурившись, граф потупил взор. Старые воспоминания кольнули под сердцем, нахлынув волной давно забытых образов.

— Не стану скрывать, сильно я тогда ошибся.

— А я ведь тебя предупреждала! — пригрозила ему пальцем Яха.

— Только давно я в том повинился.

— Повинился? — удивилась старуха. — Это перед кем же?

— Пьеред собой.

Яха опять покачала головой, цыкнула:

— Ничегошеньки ты не понял. Волк ты в овечьей шкуре. Не по зубам оказался тебе орешек чудодейственный. Решил камень себе присвоить, не подумав, что не ты им, а он тобой помыкает. У душ, что Калинов мост перешагнули, свои игры… хитроумные. А ты сунулся к ним, даже правил не разузнав.

— Так вьедь после драки кулаками нье машут, — уверенно заявил Калиостро.

Старуха улыбнулась:

— И то верно. За каждое доброе дело следует наказание.

— Как это так? — не понял Калиостро.

— А так.

Подойдя ближе, Яха взяла руку графа и начала тихо нашептывать:

— Невзлюбила тебя земля русская. И как ты не гоношись, а не жить тебе среди нас. Приложишь ты еще одну попытку, только все зря. Впрочем, и в других землях тебе несладко придется. Оступишься ты на ребенке, а потом дважды на женщине. Все начнет ладится, да не сладится. Так что будешь ты искать покоя и нигде его не найдешь. Лишь огонь поможет обрести его. Только что об том рассказывать, так как будет это совсем другая жизнь. Ну прощевая, великий маг и чародей Джузеппе.

С этими словами граф и распрощался с Бабой-Яхой. А на память оставила ему старуха седину в его длинных и черных, словно смоль, волосах.

А дальше начало медленно сбываться предсказание костлявой старухи. Хотя, как казалось самому Калиостро, беда, которую напророчила ему Яха, обойдет его стороной.

На одном из вечерних сеансов магии граф устроил небывалое: ему удалось утроить количество монет, переданных ему самим Потемкиным. Новые монеты были действительно золотыми. Это была истинная виктория, как любят говорить в подобных случаях! С этого момента о Калиостро в Питербурхе заговорили всерьез. Его стали приглашать гости рангом повыше. Деньги потекли рекой. И вот когда Калиостро в буквальном смысле взобрался на вершину, его ждала первая из предсказанных неудач.

А случилось это в имении Гагариных, когда великий чародей взялся оживить умершего сына графини. Калиостро выдвинул условие, что несколько недель ребенок будет находиться в его доме. Спустя установленное время он вернул здорового малыша матери. Но графиня не признала мальчика и обвинила авантюриста в подмене. Слухи довольно быстро распространились в светском обществе.

Следующую неприятность ему принесла его собственная жена. Пытаясь упрочить свое положение в обществе, Калиостро представил Лоренцу Потемкину. Излюбленный прием сработал. Но покровительство Потемкина продлилось недолго. После девяти месяцев пребывания в России по приказу Екатерины IIграф Феникс был изгнан обратно в Европу. И хотя Джузеппе снабдили внушительной суммой денег, для него это стало настоящим фиаско.

Впоследствии Калиостро пытался вернуться в Россию уже под своим настоящим именем, но не сыскал успеха и в этом предприятии.

В сентябре 1789 года после возвращения в Италию Калиостро был арестован. Следствие обвинило его в чернокнижничестве и мошенничестве.

Инквизиция жестоко пытала графа. Была подвергнута пыткам и его супруга Лоренца. Не выдержав издевательств, она и дала показания против Джузеппе. За что и была приговорена к пожизненному заключению в монастырь, где через год скончалась.

А графа Калиостро ждало публичное сожжение. Таким образом сбылось очередное пророчество Бабы-Яхи. И хотя в церкви Санта-Мария-Маджоре пленник совершил покаяние, это не уберегло его от печальной участи.

Стоя на коленях, в одной рубахе, Калиостро смотрел, как палач сжигает его магический инвентарь, и вспоминал прекрасный облик Нептуна, коим ему посчастливилось обладать всего одну короткую ночь.

В день уничтожения своей лаборатории он не проронил ни одной слезы, но позже, попав в застенки крепости Сан-Лео, граф бился в истерике, пытаясь избавиться от ужасного запаха гари. Но это было бесполезно. Он прекрасно понимал, что кошмарное проклятие будет преследовать его и после смерти.

Умер граф Калиостро в августе 1795 года.

4

Старая скрипучая телега с запряженной тощей лошадкой бурой масти медленно взбиралась вверх на пригорок. Старик, державший вожжи, редко покрикивал на животину, не забывая при этом протяжно охать и пускать петуха. Возраст его был преклонным: седая борода по пояс и длинные волосы, торчащие из-под шапки, которую он носил набекрень.

Подслеповато прищурившись, старик прислонил руку ко лбу, чтобы лучше рассмотреть одинокого путника, опережавшего его на пару стадий[1]. Девушка шла устало, медленно перебирая ногами: на плечах хлипкая шубейка, на голове цветастый платок, а за спиной котомка на кривой палке.

— Ясу, — крикнул старик.

Девушка обернулась, помахала рукой.

— Садись, подвезу, — предложил он.

Путница не возражала.

— Тебя как звать-то? — поинтересовался старик.

— Азов… Анисия.

— А меня Спиро. Далеко путь держишь, Анисия?

— На родину, — ответила девушка. — А иду из самой Московии.

— Ого, куда тебя судьба закинула, — ответил Спиро.

— Да… жизнь — она ведь разная бывает, и путь у всех разный, — ответила собеседница.

Старик улыбнулся:

— Это ты верно подметила. Да и короткий путь не всегда быстр бывает. Я вот раньше бегом до родного дома за пару часов добирался, а теперь, смотри, даже лошадка — и та меня с трудом везет. Кажется, что уже целую вечность еду, а все никак не доберусь.

— И у меня так, — ответила Анисия и улыбнулась. — Кажется, уже сто лет как дома не была. А всего пять прошло.

— Так у тебя еще вона сколько всего впереди. Не боись, доберешься!

— Доберусь.

— А чего грустишь тогда?

— Так ведь печаль обычно не впереди, а позади кроется, — ответила Анисия. — Только того, что было, уже не воротишь.

— Зачем же по вчерашнему дню грустить? — не понял старик. — И жизнь свою нынешнюю печалить?

Они немного помолчали, а потом Спиро спросил:

— Скажи, красавица, а как ты попала в страну русов?

— Продали меня за долги, — спокойно ответила Анисия. Немного помолчала, а потом все-таки решила поделиться со стариком воспоминаниями: — Было это на Родосе, где мой отец занимался рыбным промыслом. Дела шли славно, пока на нашем острове не объявился пришелец. Говаривали, что он посетил нас после путешествия по Египту. Был он в сопровождении одного из рыцарей Мальтийского ордена. Звали его сеньор Бельмонте[2]. Эти господа провели на острове чуть больше месяца. Кутили и гуляли так, что молодые позавидуют, а потом внезапно предъявили местным трактирщикам бумаги на владение их заведениями. Поговаривали, что они подделали их, и довольно искусно. А потом начались судебные тяжбы. Трактиры на время разбирательств, конечно, закрыли. Отец был вынужден уменьшить улов, семья влезла в большие долги, и меня как самую старшую из дочерей выкупил русский караван, следовавший в Московию.

— Печальная история, — вздохнул Спиро.

— Наверное, — кивнула Анисия. — Но я верю, что у каждой печальной истории должен быть радостный конец.

Старик шел вдоль дороги и нес на плече компактный металлоискатель. Май в этом году выдался по-летнему теплым. Он шел, улыбаясь и щурясь от яркого солнца. А в душе теплилась уверенность, что сегодня будет удачный коп. Да и в целом жизнь налаживалась — как и предсказала ему одна юная особа, которая наверняка наблюдала за ним с небес.

(апрель 2020 — февраль 2025)

[1] Мера длины в Греции, равняется 178, 60 метра.

[2] Вымышленное имя графа Калиостро.