Социалистический реализм

Киргизская ССР, в предгорьях Памира.
Группа альпинистов

Такое хорошо вспоминать на турслете, где-нибудь на берегу Волги, под убаюкивающее потрескивание костра, далекие гудки проходящих судов и унылое кваканье лягушек…

А еще лучше – на 'гостевой' поляне альплагеря. Когда маршрут уже за спиной, а вздымающиеся вдалеке заснеженные вершины создают романтический фон.

Накинув пуховку, лениво привалившись спиной к не успевшему остыть после захода солнца камню, сидишь, прихлебывая чаёк из заботливо принесенной кем-то кружки или попыхивая видавшей виды трубочкой, и лениво цедишь скупо отмеренные слова: 'А что делать?.. На спину – и вперед… Отек легких же… Да ладно, полста кило… Рюки тяжелее бывают… Ну да, шестьдесят на выходе… Линейная шестерка… Конечно успели… За день четыре тыщи скинули…'.

И девочки из 'новичковых' отделений смотрят горящими в восхищении глазами, напрочь забыв про собственных мальчиков. Ты – же герой. Легенда. Монстр. Супермен пополам с Бэтменом! Можешь брать любую и вести в палатку. И забытые подругами мальчики не смеют возразить. Им остается только вздыхать украдкой и мечтать, что когда-нибудь придет время, и они будут такими же сильными и умелыми. И так же смогут ураганом пронестись по ледникам с пострадавшей на спине и лазать по скалам, небрежно потряхивая шестидесятикилограммовым рюкзаком за плечами. Им пока невдомек, что мешком такого веса нельзя потряхивать. Просто физически невозможно. Его и одеть-то самостоятельно за счастье.

Рюкзак пригибает к земле, заставляя чувствовать себя Атлантом, держащим небо. Нет, не держащим. Несущим, что еще хуже. Вес ломает спину, лямки режут плечи, пояс пережимает бедра, ноги дрожат при каждом шаге, и ты всем телом наваливаешься на ледоруб или альпеншток, мертвой хваткой зажатый в руке. Пот заливает глаза, ручьями стекает по лицу и спине, и не спасает ни самое продвинутое термобельё, ни супердышащая штормовка, ни специально просчитанная геометрия рюкзака, ни его качающаяся подвеска. И физическая подготовка, результат бесконечных тренировок, тоже не спасает. Стальные мышцы, так восхищающие девочек в палатке, лишь дают возможность не упасть сразу, а 'прокачанная' дыхалка, предмет зависти 'значков' и 'разрядников', позволяет еще и идти. Переставлять ноги в нужном направлении.

Шестьдесят килограмм – это много. Очень много. Больше, чем можно. Хотя иногда меньше, чем нужно. Но еще хуже, когда груз – человек. Девочка в палатке и девочка за спиной или на носилках – две больших разницы, как говорили евреи в благословенной довоенной Одессе. Девочка в палатке – это много удовольствия и никаких серьезных эксцессов. Если, конечно, правильная девочка. А девочка на спине тянет к земле сильнее любого рюкзака, даже если она маленькая, худенькая и легкая. Потому что девочка не снабжена ни качающейся подвеской, ни специально просчитанной геометрией. К ее вроде бы 'бараньему весу' добавляются килограммы одежды и обуви, она шевелится в самые неподходящие моменты и в самом неподходящем направлении, заставляя тебя терять равновесие, чудом удерживаясь на ногах. А если в комплекте к девушке прилагается пневмония, норовящая плавно перейти в отек легких или мозга, если тело через шаг кэхает тебе в ухо, обдавая жарким потоком воздуха… Не надо путать это с жарким дыханием всё в той же палатке. Да и в палатке девушка в комплекте с пневмонией – совсем не та девушка. Она полусидит в заботливо и трудолюбиво сооруженном ложе, поскольку горизонтальное положение ей строго противопоказано, и дрожит, невзирая на супертеплые спальники и пару живых грелок по бокам. И ты, одна из этих грелок, в таком же неестественном положении не столько пытаешься заснуть, сколько следишь, чтобы неосторожное движение не сдвинуло спальник с опекаемого тела.

Она не девушка. Она – больная. По идее, ее надо тащить всю ночь, потом весь день и опять всю ночь пока не окажешься внизу, в цивилизации, в приемном отделении больницы, где есть квалифицированные врачи, полный комплект современных лекарств и оборудование, похожее на антураж фантастических фильмов. Но человек не может идти сутками. Тем более под большой нагрузкой. Даже герой, легенда, монстр и Супермен пополам с Бэтменом. Всем им тоже надо изредка есть, пить, спать и 'ходить за камень'. И еще спасибо, что 'легенде' хватает сил тянуть тельце на спине, и не приходится сооружать носилки, чтобы вчетвером тащить их в руках, не снимая со спин рюкзаков и топая сбоку от тропы, над которой гордо проплывает нелепое сооружение из ледорубов, стоек от палаток, ковриков, спальников и вспомогательной веревки, общим весом в половину пострадавшей…

К вечеру третьего дня, когда вышли к кишлаку с длинным непроизносимым названием, Лешка был выжат досуха. Сил не осталось даже на самое маленькое движение типа прикуривания сигареты или отправки в рот очередной порции витаминов. Он видел, что остальные не в лучшем состоянии: два дополнительных рюкзака, раскиданные на шестерых, а в первый день, так и вовсе на троих, – не лучшее средство сохранения сил. Но прекрасно понимал, что если выяснится отсутствие хоть малейшей пользы от кишлака, то все встанут, взвалят на плечи мешки и пойдут дальше. И он тоже. Встанет, взвалит и пойдет. Куда ж тут на фиг денешься?

Однако сейчас Лешка не мог даже поднять руки. И не хотел!

Расселись у крайнего дома, сильно смахивающего на летний кош. Кто устроившись на сброшенных рюкзаках, кто прямо на земле, как Лешка, растянувшийся во весь рост и обозревающий безоблачное небо. Низко, тепло. Мухи не кусают. А даже если и кусают? Пофиг на мух. На всё пофиг. Лежать!!! И не двигаться! Егор сидел на рюкзаке в термобельевине и капроновых штанах на голое тело. От спины валил пар, словно из трубы. Надо бы начать распоряжаться, двигаться, людей поискать… Но нет сил. Нет мыслей. Нет желания…

Влад, привалившийся к низенькой каменной кладке заборчика… Капитан Усольцев. Плашмя, ноги подняты на рюкзак… Наташа… Привал… Отдых… Перекур…Хорошо…

Все-таки человек ужасно живучая скотина. Первым зашевелился Санек. Подошел на подгибающихся ногах к Наташе, пощупал пульс, послушал дыхание. Улыбнулся. Достал из клапана аптечку, не целиком, только 'дежурный комплект', сделал укол, вручил больной горсть таблеток. Тем временем, начали оживать остальные. Появились котелки, зашипели горелки, сам собой возник 'дастархан' на спине лежащего рюкзака. Егор и Сергей двинулись к дому, пообщаться с хозяевами. Пять минут полной неподвижности – это очень много. Если добавить немного силы воли и понимания необходимости движения.

Отцы-командиры вернулись с местным аксакалом привычного облика. Для аксакала привычного. Грязный стеганный чапан, бесформенные штаны, засаленный тюбетей, растоптанные кожаные сапоги с галошами. Смуглое, морщинистое лицо. Длинная узкая седая борода. Короткий узловатый посох, до блеска отполированный старческими руками. И полное незнание русского языка. Следом за процессией, на порядочной дистанции шел босоногий мальчишка лет десяти

Аксакал походил вокруг 'урусов', горестно покачал головой, задумчиво поцокал языком. Что-то громко крикнул малышу, и тот унесся вглубь кишлака, сверкая чумазыми пятками. Старик еще немного походил. Вася налил чай и протянул кружку старику. Тот одобрительно покивал, присел к 'дастархану', сказал что-то по-киргизски. Взял из протянутой миски половинку 'Марса', внимательно рассмотрел со всех сторон, принюхался, целиком засунул в рот. Прожевал, запил. Улыбнулся, опять сказал какую-то фразу, показывая на дом. Послушал предложения угощаться еще, подкрепленные недвусмысленными жестами. Взял вторую половинку 'Марса', но на этот раз откусил кусок и начал неторопливо жевать, степенно прикладываясь к термокружке…

Из тысяча девятьсот сорок первого года дед? Из две тысячи двенадцатого? Или из тысяча восемьсот тридцать второго? Аксакалы – явление, неподвластное времени. Как саксаулы и горы…

Из глубины кишлака донесся перестук копыт. Конники Буденного, однако…

Всадников оказалось трое. По краям двое киргизов, сильно напоминающие кинематографических басмачей: чапаны, бесформенные треухи на головах и ружья поперек седел. Именно ружья.. С двух десятков метров толком не разглядишь, но на вид невероятно древние карамультуки, чуть ли не с кремневыми замками. Саиды из 'Белого Солнца', один в один!

Третий другой. Тоже киргиз. Но этот уже в 'эпохе'. 'Хэбэшная' гимнастерка, бывшая когда-то белой, а нынче – серая от пыли, синяя сержантская 'пила' на петлицах, и ствол винтовки, торчащий из-за спины. Товарищ Сухов, киргизского разлива…

Егор огорченно покрутил головой. Сорок первый. Точно сорок первый. Жаль, надежда умерла окончательно…

'Басмачи' остановились, разъехавшись чуть в стороны и положив ружья поперек седел. Сержант спешился, перекинулся парой фраз с дедом и подошел почти вплотную к туристам, мимоходом расстегнув кобуру на поясе.

– Документ ест? – подозрительно спросил представитель власти, щуря и без того узенькие глазки.

– Ты что это, товарищ сержант, на советских людей оружие наставляешь? – спросил Усольцев, протягивая удостоверение.

– Э-э, таварищ капитан, – протянул киргиз, – ты советски, а он, – последовал кивок в сторону Егора, – не советски! Я здес поставлен бдытелност, тиги, крепыт… И падазрытельны человек арестоват! Кайдан билем, может он шпиен кытайский?

Слово 'шпиен' сержант произнес не с киргизским акцентом, а с выговором глухой поволжской деревеньки…

– Не подозрительные они, – отмахнулся Сергей. – Девчонку нашу спасли. Потеряли бы Наташу. Ты лучше скажи, машина в кишлаке есть? Надо бы больную к врачу доставить. Или у вас свой фельдшер имеется?

– Фельшар джок. Машина джок, – покачал головой киргиз и возбужденно затараторил. – Радио бар. Кара-Ташка инимди жонотом. Из Кара-Таш машина прыезжайт. Больной забират. Шпиен забират!

– Радио есть? А скажи, что там говорили о перемещениях во времени? Ребята из будущего к нам попали…

– Не знай! – категорично ответил сержант. – Товарищ Молотов гаварил, война с Германия не будет. Пропал Германия. Куда пропал? Не знай…

– А еще что говорил? – продолжал наседать Усольцев.

– Много гаварыл. Слышна плоха. Горы! – нарвоучительно поднял палец сержант. – Падазрительны будем арестоват, в Кара-Таш отправляй! Болду! Не мешай, таварищ капитан, а то я тебя тоже арестоват! Как пособник!

Егор не вмешивался в разговор. Заранее договорились с Усольцевым: если выходят в Кыргызстан – говорит Егор. Если в Киргизскую ССР – Сергей. Да и не будет толку от Егорова вмешательства. Слишком мелкая сошка этот сержант. И настрой у него, прямо скажем… Егор начал прикидывать шансы в случае столкновения. Швырануть 'шакала' в правого всадника. Лешка тут же среагирует в левого. Ногой по голове сержанту… Еще есть Влад на случай сюрпризов… Даже в их нынешнем состоянии… Блин! Ну что за бред в голову лезет! Избить гэбиста при исполнении, убить двух его помощников! На десять лет ежедневного расстрела тянет! После этого путь только один – назад, в горы, к китайцам. Если уйдешь. До непроходимых для лошадей тропок – день ходьбы, мигом догонят. Да и не наш это метод, 'шакалами' милиционеров рубить. Пусть арестовывает. Доберемся до начальства, а уж там…

Сержант повернулся к верховым и что-то громко приказал, показывая рукой. Палец поочередно упирался в Егора, Лешку, Санька… Аксакал, которого Наташа заботливо кормила уже третьим 'Марсом', оторвался от 'дастархана' и обратился к сержанту с короткой сердитой фразой.

Услышав ответ, старик вытер о халат руки, встал, неторопливо подошел к сержанту и вдруг изо всей силы огрел его посохом. Тот взвизгнул, но старик не успокаивался. Удары сыпались один за другим, при этом старик выкрикивал длинные фразы по-киргизски. Егор разбирал разве что постоянно повторяющееся 'шайтан'. Сержант не сопротивлялся, только отступал, прикрываясь руками, и жалобным тоном выкрикивая ответы. 'Басмачи' следили за происходящим с серьезным видом, сосредоточенно качая головами.

Наконец, старик остановился, похоже, просто устав. Опустив посох, он сердито бросил сержанту длинную фразу, повернулся и что-то сказал, обращаясь к Усольцеву и показывая посохом на дом. Капитан развел руками.

– Будеш у Абай-таята жит! – сказал сержант, акцент которого резко усилился. – Ныкуда не ходит! Машинэ келет, Кара Таш поэдеш, – и, увидев, что аксакал отошел достаточно далеко, тихонько добавил. – Кёкмээ…