Социалистический реализм

Таджикская ССР. У д. Саригор.
N-ская погранзастава на границе с Афганистаном

Бессонной ночью на границе никого не удивишь. Даже парой таких ночей подряд. Специфика службы, которую все понимают. А кто не понимает, долго на заставах не задерживаются. Но таких в Пограничных Войсках исчезающе мало. Сюда берут самых лучших, коммунистов и комсомольцев, отличных стрелков и увлеченных кинологов, и каждый попавший горд тем, что именно ему Родина доверила охранять ее священные рубежи. Это вам ни какая-нибудь капиталистическая армия, куда гребут всех подряд, и даже не забытый самими товарищами Ворошиловым и Тимошенко гарнизон в Кушке, о котором ходит старый, наверное, еще времен до исторического материализма, анекдот: 'Есть на свете три дыры – Кушка, Асхабад, Мары'. Это – граница.

Стоящая неподалеку от кишлака Саригор пограничная застава исключением не являлась, тем более, что начальник заставы, лейтенант Майбородский, исполнял одновременно и обязанности секретаря партбюро отряда. У такого не забалуешь. Да и баловаться тут весьма и весьма опасно. Граница с 'мирным, дружественным Афганистаном' особым миролюбием не отличалась. С той стороны то и дело постреливали недобитые басмачи, через Пяндж прорывались банды племени хадырша, угонявшие скот.

Но после События, по всей пограничной полосе установилась вязкая, гнетущая своей непонятностью тишина. За несколько дней всех нарушений – пара попыток контрабанды наркотиков, причем во втором случае 'контрабас' даже и не сопротивлялся. Такие мелочи считаются только для 'галочки' в рапорте по служебной деятельности. Зато в усиление прибыл взвод горных стрелков из шестьдесят восьмой дивизии. С двумя минометными и четырьмя пулеметными расчетами. Подобное заставит насторожиться самых отъявленных оптимистов. Особенно, если учесть, что людей на заставе всегда было чуть больше половины от утвержденного штата, и никого это особенно не волновало. Людей везде не хватает. А тут… Застава застыла в тревожном ожидании. И не зря – ночью к ограде подобрался посланный местными мальчишка и передал записку. Майбородский прочитал и смачно выругался. Собственно, текст записки являлся переводом послания. Некие 'моджахеды' предупреждали жители кишлака о готовящейся против русских 'акции'. Таджикам предлагали оставаться в домах, а женщинам готовить пищу верным воинам Аллаха. Как положено, уверяли в полной безопасности… Перевод выполнил дед Ахмет, лучше всех в Саригоре знавший русский. От себя аксакал добавил, что кишлачники, которых не набиралось и сотни, включая детей, женщин и глубоких стариков, уже покинули дома и ушли в горы, так что 'защита Сарыгор таварищ лытенан савсем не нада'. Писал дед Ахмет с ошибками и без знаков препинания, но смысл всегда передавал точно.

До смены нарядов оставалось еще часа два. Майбородский, решившись, объявил боевую тревогу. Словно в ответ на команду, на границе разгорелась стрельба. Гулко бухали винтовки, строчил 'Дегтярев', непрерывно звучал сдавленный грохот, видимо от оружия басмачей.

Небольшой участок ровной земли, на котором стояли казарма, несколько хозяйственных построек с конюшней и собачим питомником, ожил. Поднятые тревогой и стрельбой пограничники и красноармейцы занимали согласно боевого расписания места в стрелковых ячейках и у орудий. И тут на заставу обрушился массированный артиллерийско-минометный обстрел. Ничего подобного лейтенанту видеть еще не приходилось. Разрывы вздымались по всей территории заставы. Что-то бухнуло внутри казармы, через окно спального помещения выплеснулось пламя. После очередного разрыва бежавший через двор красноармеец упал, и лейтенант бросился к нему, чтобы оттащить раненого в укрытие. Взрыва накрывшей его мины Майбродский не увидел…

– Серый! На пять часов!

– Вижу! – Борин повел стволом, и длинная очередь накрыла группку людей в темном. В ответ на позицию снова обрушились мины.

– Суки, специально в черное вырядились, чтобы ночью видно не было, – прокомментировал Федька Капитонов, скатившись на дно ячейки.

– Ничего, – буркнул Борин, устраиваясь рядом, – мы и в темноте видеть умеем. И стрелять не разучились. 'Максим' – это не ихние пукалки! Сейчас, отстреляются, и продолжим. Как там прикрытие, живы?

– Были, вроде. У тебя вода есть?

– Нет, – Сергей вздохнул. Пить хотелось неимоверно. А вода, запасенная для пулемета, давно уже ушла в пар, остужая раскаленный ствол 'станкача'.- Утихло вроде, сейчас опять полезут!

Точно, полезли, прямо на скашивающие их очереди. В психическую поднялись! Можно подумать, страшнее наших басмачей! И не останавливаются уже, суки, под свой же огонь лезут… А вот хрен вам! Мы тоже умеем не прятаться…

– Ну что там, Мишка?

– Так всё, товарищ старшина! Осколком в рацию садануло. Только и успел передать, что по нам с вершин садят! Подтверждения не дождался. Прошло – не прошло, хрен их ту маму знает!

– Так на хрен ты этот гроб с собой таскаешь? Бери винтовку и в третью ячейку! Только через двор не беги, прибьют. За конюшней ховайся, да по над стеночкою!

Выстрелы, грохот…

– Федька, живой?

Тишина в ответ. Приподняться, посмотреть в наползающей серости рассвета. Да, такое и в темноте не спутаешь. 'Прощай, Федюня! Нет, до свидания! Скоро встретимся. Недешево ты им достался. И я еще цену подбавлю. Сейчас, до гашетки доберусь… Сука, как бок болит. И нога. Достали, гады. И голова кружится. Контузия, наверное. Или от кровопотери… Перевязать бы надо. А, наплевать! Вся не вытечет. Не успеет.

Ну, идете, сволочи? Молодцы! Идите сюда! А теперь получите! За Федьку! За ребят из прикрытия! И за меня! За всех получите!..'

– Русский, сдавайся! Убирайся вон с наша земля. Вам всем здесь смерть!

'Разорались, бляди! – подумал Климов. – Засечь бы, где эта говорилка у них стоит, да садануть чем-нибудь…'

Словно отвечая мыслям грохнул одинокий разрыв, и громкоговоритель заткнулся на полуслове. 'Получите! У нас тоже минометы есть'! В ответ опять обрушился шквал огня. 'Мда… А у них реактивные снаряды и ручной пулемет у каждого…Так, старшина, отставить пораженческие мысли! Ты советский пограничник! И хрен тебя возьмешь такой фигней! А басмачи уже совсем близко'.

– Дуб, Николай и Халитов! Гранаты к бою! Остальные, прикрываем!

Халитов упал на втором броске. Снайперская пуля ударила в голову, сбила обгоревшую фуражку. Выходное – на весь затылок… Остальные удачливее. Откидались.

'Черт, гранатометы у них! И патронов почти нет'.

Андрей Елизаров бежал по питомнику, сбивая замки с клеток вольера, где, безудержно лая и скуля, метались в вольерах овчарки. Не мог инструктор службы собак забыть о своих четвероногих подопечных. Может, хоть из них кто-нибудь спасется. А может и… В любом случае, своих от чужих псы отличить сумеют.

Успел. Выскочил во двор и тут же вскинул винтовку. Уже здесь, сволочи! Выстрел, второй, третий… И ответные автоматные очереди в упор. И кружащееся небо… Ослепительно голубое рассветное небо. На Орловщине оно таким не бывает…

Пятеро подошли к еще живому телу. Один со смехом пнул Андрея ногой, а затем взмахом длинного кинжала отсек голову. И заорал, отбрасывая свой трофей в сторону. Сосед, успевший поднять автомат, перечеркнул очередью впившееся в горло бородача темное мохнатое тело. 'Не будут услаждать Салмана гурии'. Адская боль между ног заставила выронить оружие. Трое уцелевших душманов, крича и заполошно стреляя, бросились назад и упали, сбитые ровной строчкой пулеметной очереди…

Старшина, пригибаясь на бегу, пересек двор и свалился в окоп за казармой. Здесь собрались последние уцелевшие защитники заставы. Десять человек. Басмачи шли в открытую, почти не скрываясь от редких выстрелов пограничников.

– Патроны есть?

– Считай, что нет, товарищ старшина, – ответил сержант Иванов, загоняя последнюю обойму. Вскинул винтовку. Выстрел. Старшина дал короткую очередь из трофейного ручного пулемета, и отбросил бесполезную игрушку в сторону. Подобрал винтовку красноармейца. Имени не запомнил, а может и познакомиться не успел.

– В штыки, братцы!

Вот так, не по-уставному – 'братцы'. И десяток поднялся как один человек. В считанные мгновения сократил дистанцию. Длинные, четырехгранные острия впились в тела, удары прикладов обрушились на растерявшихся бандитов. Откуда-то, словно из-под земли, с грозным рычанием, бросились на поддержку черные гибкие тела двух уцелевших собак. Молжахеды дрогнули, побежали в стороны. Но, увидев, сколь малочислен противник, снова бросились вперед.

Старшина всадил последнюю пулю в басмача, активно машущего руками чуть в отдалении, ударом штыка уронил с ног второго, прикладом свалил третьего, ощутил острую боль в спине… И уже лежа, увидел, как Иванов, единственный, оставшийся на ногах, выдернул кольцо гранаты и бросил ее вверх, как падает Алый, последний пограничный пес, весь израненный, но успевший вцепиться в ногу еще одному бородачу…

Как прилетевшие 'Чайки', И-15 из сто шестого штурмового авиаполка, накрыли выдававшие себя дымом и пылью артиллерийские позиции на склонах гор мелкими осколочными бомбами, а потом прошлись по разбегающейся, бросающей оружие, толпе душманов пулеметным огнем, на заставе уже не видел никто.

Капитан Самовозов, командир эскадрона, ворвавшегося на территорию заставы через десяток минут после авианалета, стоял возле искореженного пулеметного гнезда и разглядывал в бинокль противоположный берег реки.

– Можешь объяснить, что там происходит? – спросил он старшего лейтенанта Галкина, приданного в последнюю минуту иновременника.

За рекой красивые и грозные летающие машины, напоминающие доведенные до немыслимого совершенства автожиры, неторопливо двигались над береговыми скалами, поливая их свинцом.

– Американцы, – ответил Галкин, – душманов добивают. Им лишняя талибская банда в Афганистане не нужна. Зато очередной победный репортаж весьма полезен. Передадут в CNN… – старлей на секунду замолчал и зло выплюнул. – Суки!

– Почему? – удивился капитан. – Басмачей бьют. То есть, душманов.

Галкин выматерился.

– Думаешь, они раньше прийти не могли? Когда ребята живы были? Хрен! Специально ждали, козлы. Небось, и налет сами организовали! А теперь свидетелей убирают!

Старлей замолчал. Самовозов посмотрел на перекошенное от злости лицо консультанта, перевел взгляд на барражирующие над рекой 'вертолеты' и выдохнул тоже:

– Суки!