Сны

БОЛЬНОЕ СЕРДЦЕ

Сказка, основанная на реальной истории

— … яркий пример врачебной ошибки. Или того, как можно угробить человека всего за пару целительских сеансов. Вы записываете? Прекрасно. Итак, изначальный диагноз этой девушки — хроническая ИБС — ишемическая болезнь сердца.

Слова доносились до меня глухо, словно через толщу воды. Однако, с каждой проходящей минутой произносивший их голос, мужской и очень приятный, становился все громче и четче.

— Судя по истории болезни, нашей пациентке надоела обычная терапия, и она обратилась за помощью к магу, причем на редкость криворукому. Взгляните на ее биополе. Видите фиолетовые завихрения? Это следствие неправильно наложенной схемы «Артэ». Обратите внимание на красные вспышки в центре завихрений. Они говорят о том, что горе-целитель пытался исправить свою ошибку, но сделал еще хуже — теперь нарушение кровотока необратимо. Более того, серьезно пострадала аорта, а вместе с ней митральный и трехстворчатый клапаны.

Рядом со мной раздались удивленные шепотки. Да-да, я тоже удивилась, когда врачи сообщили, что до своего двадцать пятого дня рождения я не доживу.

— Эта девушка жива исключительно благодаря магии. Ее сердце поддерживают в относительно рабочем состоянии отголоски «Артэ» — те самые фиолетовые вихри. Между тем, следы неудачного колдовства не вечны, они постепенно исчезают, и с этим также ничего нельзя поделать. Когда вихри пропадут, сердце остановится.

Я осторожно открыла глаза. В поле зрения тут же попал высокий белоснежный потолок, потом гладкие стены цвета охры и целая толпа людей, стоявших возле моей кровати.

О! Похоже, я снова в больнице. Вот только эта большая светлая палата очень отличается от стационарных клетушек в моем родном Стигрэме. Могу предположить, что отец таки сумел добиться квоты для паллиативных больных, и меня перевезли в Суррет, Нёрт или другой город, в котором есть специальные отделения, где маги-целители облегчают последние дни неизлечимых пациентов.

Мой взгляд переместился на компанию у кровати.

Скорее всего, это студенты-медики — уж слишком они молоды для того, чтобы быть настоящими докторами. А высокий мужчина в белом халате, стоящий спиной к моему лицу и вдохновенно рассказывающий ребятам об особенностях моего заболевания, по всей видимости, местный целитель.

— Кто скажет, в чем именно была ошибка чародея, лечившего нашу подопечную? — продолжал между тем мужчина. — И почему у него не получилось исправить содеянное?

Студенты, как по команде уставились на одеяло, прикрывавшее мою грудь.

— Лишние узлы в нитях первого и третьего уровня, — нерешительно сказал долговязый рыжий парень. — А концовка и вовсе какая-то спутанная. Как будто тот человек плохо представлял, что делает.

— Совершенно верно, — кивнул педагог. — Девушке не повезло — она доверила свое сердце отпетому двоечнику. У него не хватило ни знаний, ни навыков, чтобы довести магическое плетение до конца, а затем — чтобы убрать свое кривое колдовство. В итоге мы имеем то, что имеем.

Одна из девушек перевела глаза с одеяла на мое лицо. И вздрогнула, когда я поймала ее взгляд.

— Практически каждый пациент паллиативного отделения нашего медцентра — укор целителям, которые относятся к своему делу спустя рукава, — назидательно сказал мужчина. — Чем раньше вы уясните, что ваше разгильдяйство может стоить кому-то жизни, тем лучше. Поэтому…

— Господин Мюррей! — перебила его студентка. — Больная проснулась.

Доктор резко обернулся и посмотрел на меня сверху вниз.

Мое сердце, до этого момента находившееся в относительном покое и не причинявшее особых неудобств, помимо привычной тяжести в груди, вдруг замерло, а потом зашлось в бешеной чечетке. Потому что такого красивого мужчину я в своей жизни не видела ни разу. У него было овальное чуть вытянутое лицо с большими карими глазами, прямым носом и тонкой линией губ, а еще густые темные волосы и очаровательная ямочка на подбородке.

Несколько мгновений мы молча смотрели друг на друга, после чего он повернулся к своим студентам и скомандовал:

— Все на выход! Быстро!

Студенты переглянулись, однако беспрекословно развернулись на сто восемьдесят градусов и потопали к двери. Когда последний из них скрылся в коридоре, красивый доктор присел на краешек моей кровати и ласково улыбнулся.

— Здравствуйте, Виола, — сказал он. — Я — Виктор Мюррей, здешний целитель. Как вы себя чувствуете?

Я попыталась улыбнуться в ответ, однако вместо улыбки вышла кривая гримаса. Потому что пожар, бушевавший внутри меня несколько месяцев кряду, вспыхнул снова, мешая думать и дышать.

— Больно, — едва слышно пробормотала я.

Он окинул меня взглядом. Взял с тумбочки небольшой шприц с лекарством, коротким пассом снял с него стазис, а потом ввел его содержимое в мою вену. Мне даже не пришлось «работать кулачком» — на исхудавших руках вены выделялись так четко, что промахнуться было почти невозможно.

— Легче? — спросил доктор Мюррей.

Я кивнула. Жжение в груди действительно исчезло, однако сердце по-прежнему ощущалось, как большой тяжелый камень, застрявший в живой плоти. Биться оно стало медленнее, и я снова могла дышать.

— Давно я тут нахожусь?

— Второй день, — он отложил шприц в сторону, бережно взял мое запястье, нащупал пульс. — Вас привезли вчера утром. Без сознания.

— И долго я здесь пробуду?

Повисла пауза. Доктор либо находился в легком замешательстве от прямого вопроса — пациенты паллиативного отделения, как известно, покидали больницу исключительно вперед ногами, либо просто подсчитывал, через сколько дней родителям будет разрешено забрать мое тело для погребения.

— Примерно две недели, — наконец ответил Мюррей. — Не нужно ни о чем беспокоиться, Виола. И я, и мои коллеги позаботимся, чтобы в течение всего срока пребывания под нашим наблюдением, вы не испытывали ни боли, ни каких-либо других неудобств.

Я снова кивнула.

— И еще, — маг выглядел слегка смущенным. — Я должен попросить у вас прощения.

— За что?

— За моих студентов. Обещаю, больше они вас не побеспокоят.

— Отчего же? Пусть приходят, я не против. Быть может, мой случай действительно поможет этим ребятам избежать врачебных ошибок.

Он коротко улыбнулся и покачал головой.

Доктор Мюррей не обманул — персонал отделения обеспечил мне первоклассный уход, которого в Стигрэме я никогда бы не получила. Строго говоря, в Стигрэме я не получила бы никакого ухода. В нашей единственной больнице мест для безнадежных пациентов не имелось, поэтому забота о них целиком ложилась на плечи родственников.

Умирать в больничной палате мне не хотелось, я бы предпочла, чтоб мое сердце остановилось дома, в окружении близких людей. Однако это означало обречь себя на страшную агонию — несмотря на то, что остатки неправильной ворожбы помогали моему многострадальному органу перекачивать кровь, они причиняли нестерпимую боль, от которой я выла, как раненый зверь. Обычные обезболивающие почти не помогали, а колдовские инъекции стоили целое состояние.

За месяцы борьбы с моим недугом папа и мама потратили на целителей и медикаменты все свои сбережения, а потому покупка лекарств, которые все равно не смогут спасти мне жизнь, оказалась бы не только разорительной, но и бессмысленной. Родители, впрочем, с этим согласны не были.

— Мне плевать сколько стоят эти уколы, — заявила мама, после моего очередного приступа. — Я не допущу, чтобы моя дочь провела свои последние дни в муках!

— Ты забываешь, что помимо дочери у вас с папой есть сын, — сказала я ей тогда. — На что вы станете жить, если сейчас наберете долгов?

— Пожалуйста, не думай об этом, — твердо ответил отец. — Ты достаточно настрадалась за это время.

Будь я на их месте, наверное, рассуждала бы также. Однако мысль о том, что после моей смерти, родные окажутся на грани нищеты причиняла больше страданий, нежели треклятое сердце. А потому во время особенно острых волн боли я молила Бога о том, чтобы Он позволил мне умереть прежде, чем родители окончательно загонят себя в кабалу.

Выход из сложившейся ситуации возник неожиданно — кто-то сказал отцу, что его дочь, как пострадавшая от воздействия магии, имеет право на место в паллиативном отделении любого крупного медцентра страны — за счет государства. Папа сейчас же ухватился за эту возможность и отправился собирать бумаги, необходимые для получения квоты.

Как именно проходили оформление бумаг и моя транспортировка в пресловутый медцентр, я не помню. В какой-то момент мне стало значительно хуже, и некоторое время я провела без сознания…

В паллиативном отделении было здорово. После того, как я окончательно пришла в себя, выяснилось, что для каждого пациента предусмотрена отдельная палата, оборудованная всем необходимым. Здесь имелись душ и туалет, телевизор, радио и даже выход в зимний сад — длинную застекленную лоджию со множеством кресел и большими кадушками с диковинными пальмами.

Персонал отделения оказался потрясающим. Здешние медсестры не только вовремя вводили мне необходимые препараты и привозили завтрак, обед и ужин, но и шутили, рассказывали забавную чепуху и вообще вели себя так, будто я обычная пациентка обычной больницы. Надо мной никто не охал и не причитал, не вздыхал о непрожитых годах и детях, которых я не успела родить. Меня никто не жалел. И за это я была им безмерно благодарна.

Сама я старалась воспринимать свое проживание в медцентре, как отдых в большом комфортабельном санатории. Сейчас, когда безумные боли гасились волшебными лекарствами, и я чувствовала себя сравнительно неплохо, в голову то и дело лезли гадкие мысли о здоровье, которое, как оказалось, все-таки нельзя купить за деньги, криворуких недомедиках и вселенской справделивости. Той самой, что на самом деле не существует.

Разглядывая белый потолок своей палаты, я задавалась вопросом: почему я должна умирать? Я ведь действительно молода и действительно не успела многого сделать. Ответ при этом возникал сам собой: а почему нет? Чем я лучше своего маленького соседа, погибшего в возрасте пяти лет под колесами автомобиля? Или многодетного дяди, скончавшегося от неожиданного инсульта в самом расцвете сил?

Моя бабушка любила говорить, что небеса посылают человеку испытания не просто так, а для того, чтобы чему-нибудь его научить. В самом деле, как еще он может усвоить их науку? Главное, правильно понять полученные знания. Через боль человек учится терпению, через горе — радости, через болезни — состраданию.

Меня небеса явно желали обучить не только терпению, но и красоте. Находясь в отделении смертников, я видела ее повсюду: в каплях дождя на стекле, игре теней на гладких стенах, в чудесных цветах, благоухавших в зимнем саду круглый год, в закатах и рассветах, которые я теперь встречала с неизменным восторгом. Восхищение вызывало все — и крошечная божья коровка, слишком рано очнувшаяся ото сна, и то, как мелодично напевает в коридоре пожилая уборщица, и причудливые звери, которых складывает из салфеток местная повариха.

При этом самым главным предметом моего восхищения был один конкретный человек — прекрасный доктор с карими глазами и очаровательной ямочкой на подбородке.

Виктор Мюррей навещал меня дважды в день — утром и вечером. Расспрашивал о самочувствии, считал пульс, внимательно изучал на доске, прикрепленной к стене, записи медсестер, делал рядом с ними какие-то пометки.

От этих коротких визитов на душе становилось так спокойно и светло, что хотелось улыбаться и подпевать мотивам талантливой уборщицы.

Да… Его жене очень повезло — о таком умном, внимательном, заботливом муже можно только мечтать.

Ночью мне стало плохо. Сердце, почти не беспокоившее целых три дня, внезапно ожило и начало совершать в груди сумасшедшие кульбиты. Кровь снова превратилась в огонь, а тело в вулкан, готовый вот-вот взорваться.

Задыхаясь от боли и внезапного страха (неужели это конец?), я кое-как дотянулась до кнопки вызова ночной сиделки. Через пару секунд раздался топот ног, и в палате вспыхнул свет. Сразу после этого поток плотного прохладного воздуха приподнял меня с кровати, а затем бережно опустил во что-то мягкое. Пахнуло свежим морозным воздухом, и чьи-то руки ловко ввели в мои исколотые вены лекарство.

Боль прошла, будто ее и не было. Сердце снова стало камнем, страх испарился, а в голове повис приятный туман.

Вот это я понимаю — помощь профессионала!

Воздушный поток бережно опустил меня на кровать, и я тут же провалилась в сон.

Утром проснулась позже обычного — судя по всему, ночной спаситель ввел мне лошадиную дозу препарата, ибо, когда я открыла глаза, настенные часы показывали двенадцатый час дня. Пробуждение оказалось очень приятным — сев на постели, я обнаружила, что на прикроватной тумбочке лежит изящная алая роза.

Я осторожно взяла цветок в руки и поднесла к лицу. Откуда он здесь?..

— Проснулась, милая!

Дверь моей палаты распахнулась, и на пороге появилась тетушка Лайза — одна из местных медсестер.

— Ох и напугала ты всех этой ночью, — заявила она, внимательно осматривая меня со всех сторон магическим взглядом. — Как себя чувствуешь, Виола?

— Сносно, — ответила ей. — Спасибо.

— Мне-то за что спасибо? Я только сегодня на смену заступила. Далилу благодари, этой ночью дежурила она.

— Обязательно поблагодарю, — кивнула ей. — И Далилу, и доктора Мюррея.

— Мюррея? А его за что благодарить? За цветок, что ли?

О, так вот кто принес розу!

На моих губах появилась улыбка.

— И за цветок тоже. Мюррей — мой лечащий врач, так что я в принципе должна быть ему благодарна.

Лайза взяла с другой тумбочки стакан и накапала туда какой-то голубоватой жидкости.

— Что ты, деточка, — сказала она, протягивая лекарство. — Виктор вовсе не твой доктор. Он вообще не имеет к нашему отделению отношения.

— Как это?

— А так. Его отделение — соседнее кардиологическое. А у нас штатного доктора вовсе нет, служат одни медсестры. Препараты и диету пациентам назначают профильные целители при поступлении, а дальше мы уж работаем сами. Ты зелье-то пей, милая. Тебе еще позавтракать надо. Вернее, пообедать.

— Погодите, — удивилась я. — Если я — не его пациентка, зачем доктор каждый день ко мне приходит?

В глазах Лайзы мелькнул хитрый огонек.

— Наверное, потому что ты ему нравишься. Другого варианта у нас нет. Виктор и сегодня приходил — утром, пока ты спала.

— Как мило, — снова улыбнулась я. — Хотя и бессмысленно. Интересно, что сказала бы об этом его жена…

— Ничего бы не сказала, — пожала плечами медсестра. — У него нет жены, Виола. Он уж лет пять как разведен. Детей, к слову, тоже нет. Ты лекарство-то пить собираешься?

Я залпом влила в себя зелье, протянула стакан обратно.

— Странно, что доктор не женился во второй раз. Он ведь такой добрый и обходительный…

Лайза закатила глаза.

— Скажешь тоже — обходительный. Умный — да, талантливый — не то слово, дело свое лучше всех знает, а по характеру — бирюк бирюком, кроме медицины, ничего не видит. Даже когда женился, в кардиологии своей пропадал. Неудивительно, что супруге это скоро надоело…

Он пришел ко мне вечером, незадолго до окончания своего рабочего дня. Дождался, когда медсестра сделает очередной укол, после чего присел на стоявший у кровати стул.

— Как ваши дела, Виола?

— Неплохо, — улыбнулась я. — Ночью было не очень, а сейчас все хорошо. Спасибо за розу, доктор Мюррей. Она прекрасна.

В его взгляде появилась нежность.

— Я рад, что она вам понравилась.

— Можно задать вопрос?

— Конечно.

— Зачем вы приходите ко мне?

Он удивленно приподнял бровь.

— Мне сказали, что вы работаете в соседнем отделении, — поспешила сказать я. — И уход за паллиативными больными — не ваша обязанность.

— Причем же здесь обязанности? — коротко улыбнулся Мюррей. — Вас никто не навещает, поэтому я решил время от времени заглядывать к вам в гости. Но если моя компания неприятна, так и скажите.

— Меня не навещают, потому что мои родные живут далеко, а возможность посещения паллиативных больных ограничена. А ваша компания мне приятна, даже очень. И я буду рада, если вы станете заглядывать в гости каждый день, вплоть до моей… выписки.

Маг снова улыбнулся, а потом подсел ближе и бережно погладил меня по руке. От этого прикосновения, булыжник, застрявший в моей груди, неожиданно ожил. В нем что-то мягко трепыхнулось, но вместо ожидаемого пламени по телу растеклось приятное тепло.

Виктор Мюррей просидел у меня до самой темноты. Рассказывал смешные больничные байки, осторожно расспрашивал про родителей и жизнь до злосчастного визита к горе-целителю. На все вопросы я отвечала без утайки. Конкретно сейчас они не казались мне неуместными или нетактичными. Наоборот, болтая с доктором о всякой ерунде, я чувствовала себя почти здоровой.

Следующим утром он снова принес мне цветы — букетик нежных орхидей, а вечером — небольшую коробку конфет.

— Они не только вкусные, но и полезные, — заявил Мюррей. — Я их немного зачаровал.

— Зачем?

— Как зачем? Я же доктор.

В тот вечер перед уходом Виктор снова погладил меня по руке. А потом наклонился и коснулся моих пальцев губами.

Булыжник в груди радостно запульсировал. А вот мозг удивился. Поцелуй был ласков и очень приятен, но для чего он был нужен? Зачем привязываться ко мне, если через неделю я уйду в небытие?

О реальном состоянии своего здоровья я никого не спрашивала. Смысл? Когда знаешь дату своей смерти, автоматически начинаешь ее ждать. Мне же это было не нужно. Я хотела жить, особенно теперь.

— Смотри, что я тебе принес.

Виктор сел на стул возле кровати и протянул мне длинный матерчатый пакет.

— Что это?

— Загляни внутрь и узнаешь.

Я развязала тесемки и вытащила на свет жесткий черный футляр знакомой вытянутой формы.

— Господи, — прошептала, поспешно расстегивая его крошечные замочки. — Это же… это…

Скрипка. Самая настоящая, с отличными струнами и чудесным деревянным корпусом. Мои пальцы бережно заскользили по ее округлым бокам.

Боже!.. Я ведь почти год не брала в руки инструмент!

— Ты позавчера с таким упоением рассказывала о своей учебе в музыкальном колледже, и я подумал: было бы здорово, если б ты снова что-нибудь сыграла, — довольно улыбнулся Мюррей, глядя на мое изумленное лицо.

— Где ты взял такую восхитительную скрипку?

— Одолжил у отца. У него таких много.

— Твой отец музыкант?

— Нет, он мастер-ремонтник. Приводит в порядок струнные и духовые инструменты.

Я подняла на мужчину восторженный взгляд.

— Виктор, ты волшебник.

— С этим трудно спорить, — самодовольно кивнул маг.

Я взяла скрипку, подошла к окну, подняла смычок… И все мои мысли и переживания растворились в божественном голосе скрипки. Месяцы боли и страданий, ночи, наполненные страхом смерти, а еще небесная красота окружающего мира, открывшаяся мне за несколько дней до кончины, — все это было здесь, в песне маленького деревянного инструмента. Каждая его струна пела в унисон с больным искалеченным сердцем, и от этого по щекам ручьем лились слезы.

Когда стих последний звук, на мои плечи легли горячие руки.

— Это было прекрасно, — тихо сказал Виктор, осторожно касаясь губами моей обнаженной шеи. — Из нас двоих волшебница все-таки ты.

Я опустила смычок, глубоко вздохнула.

— Я очень благодарна тебе, Виктор. Правда. Твои цветы, подарки, твое внимание — это самое прекрасное, что было со мной за последние десять месяцев. Но пожалуйста, — я не сдержалась и всхлипнула, — не надо претворяться. Я понимаю, ты не желаешь меня обидеть или оскорбить. Однако твое стремление переступить порог дружбы больше похоже на жалость, чем на настоящую привязанность.

Он мягко развернул меня к себе, бережно вытер со щёк мокрые соленые дорожки.

— Я жалею не тебя, а себя, — тихо сказал мужчина. — Я давно работаю в больнице и знаю, как важно быть милосердным. Однако сейчас прошу о милосердии тебя. Я не могу остановиться, понимаешь? Мне нужно видеть твои глаза, твою улыбку, чувствовать прикосновение рук. Не прогоняй меня, пожалуйста. Я хочу быть счастливым, Виола. Хотя бы несколько дней, чтобы потом вспоминать их, как самое лучшее, что было в моей жизни.

Я осторожно коснулась его щеки, провела пальцами по линии скул. Виктор перехватил мою руку, прижался губами к запястью. Потом привлек к себе и крепко обнял.

Забавно, но именно так мы провели несколько следующих дней. Утром и вечером Мюррей приходил ко мне в палату — с цветами, журналами, полезными сладостями. Пробежавшись взглядом по заметкам медсестер, внимательно рассматривал что-то в районе моей грудной клетки, после чего усаживал меня к себе на колени и отпускал только тогда, когда приходила пора прощаться.

Я обнимала его за плечи, с наслаждением вдыхала запах кожи и, чувствуя нежную пульсацию сердца, благодарила Бога за свою болезнь. Право, если бы не она, сумели бы мы когда-нибудь встретиться? Смогла бы я почувствовать себя более счастливой, чем сейчас — в его теплых надежных объятиях?

С каждым днем наши свидания случались все чаще. Всякую свободную минутку Мюррей стремился провести со мной а пару раз даже оставался на ночь. Спали мы, правда, раздельно, я — на кровати, а мой возлюбленный — на маленьком узком диванчике в углу.

Глядя на наши восторженные лица, медсестры паллиативного отделения молча поджимали губы и качали головами. Меня их мнение по поводу отношений с Виктором не волновало, зато он, замечая эти ужимки, хмурился и грозился перевести меня из паллиативного отделения в кардиологическое, под собственное наблюдение.

Я в ответ только улыбалась. Тем сильнее было мое удивление, когда в конце второй недели пребывания в медцентре, Мюррей заявил:

— Собирай вещи, Виола. Сегодня ты переезжаешь в другую палату.

— Это в какую же? — удивилась я.

— В очень светлую и удобную. Но — в соседнем отделении.

— В твоем?

— В моем.

— Виктор, это глупо. Неужели ты правда думаешь, что косые взгляды сиделок…

— Их взгляды меня не интересуют. Я должен кое-что тебе показать. Идем, тебе наверняка понравится.

Он привел меня в просторное помещение с белыми стенами, в котором находился прибор, напоминающий тонкий металлический столик с подножкой.

— Становись на эту дощечку, — скомандовал маг.

Я, конечно же, подчинилась.

— Что это такое?

— Визуализатор биополя. Помогает увидеть мельчайшие следы болезни в организме человека. Незаменимая вещь при постановке и подтверждении диагноза. Вот, смотри.

Он сделал пасс рукой, и передо мной появилось квадратное изображение, состоящее из множества разноцветных пятен.

— Это снимок твоего биополя, — пояснил Виктор. — Его сделали двенадцать дней назад, когда ты поступила в наш медцентр. Обрати внимание на сиреневые круги в центре фото. Это остатки колдовства, повредившего сердце. А теперь погляди сюда.

Он сделал еще один пасс, и рядом со мной появился другой разноцветный снимок.

— Так выглядит твоя аура сейчас. Найдешь отличия?

Я внимательно вгляделась в расплывчатые пятна.

— Сиреневых кругов нет, — с некоторым удивлением отметила я.

— Они пропали вчера вечером, — в глазах Виктора сверкали звезды. — И я, и медсестры всю ночь за тобой наблюдали. Тебе больше нечего делать в паллиативном отделении, Виола.

У меня перехватило дыхание.

— Аорта и трехстворчатый клапан полностью восстановлены, — продолжил Виктор. — Дело только за митральным клапаном, но это ерунда, мы с коллегами легко его вылечим. Примерно через месяц тебя можно будет выписывать домой.

Мои ноги дрогнули, и я едва не упала с визуализатора на пол. Мюррей мгновенно подхватил меня на руки.

— Обрати внимание, Виола, — горячо прошептал он мне в ухо, — я согласен выписать тебя исключительно к себе домой.

Я обняла его за шею, заглянула в глаза. Неужели меня помиловали перед самой казнью?..

— Здесь нет никакой ошибки, Виктор? — неуверенно спросила у него. — Все доктора, которые меня смотрели, в один голос говорили, что я скоро умру.

— Так и было, — кивнул мой любимый целитель. — Вихри «Артэ» должны были тебя убить, но почему-то этого не сделали. Более того, их эффект обратился вспять. Я никогда в жизни не видел ничего подобного. Твой случай уникальный, Виола, и им наверняка заинтересуются мои коллеги со всей страны. При условии, что мы кому-нибудь об этом расскажем.

— А может быть, все дело в твоих целебных пирожных?

Он усмехнулся.

— Исключено. Они могли повлиять на общее укрепление организма, но не более того.

— Тогда как же я вылечилась⁈

— Ты еще не вылечилась, — улыбнулся маг. — У нас впереди много работы, моя хорошая. Однако то, что жить будешь долго и счастливо, я тебе гарантирую.

Он перехватил меня поудобнее и понес к выходу.

— Что до твоего чудесного исцеления, то тут у меня есть лишь один вариант.

— Какой же?

— Только не смейся. Много лет назад, когда я был студентом медицинской академии, один из моих преподавателей — почтенный старец с большим жизненным опытом, как-то сказал: на свете есть всего одна сила, перед мощью которой меркнет даже самая сильная магия. Она способна творить чудеса, которые не под силу ни одному чародею.

Виктор остановился у окна, поставил меня на ноги.

— Это любовь, Виола, — серьезно сказал он. — Искренняя, настоящая. И знаешь, теперь я понимаю, что мой старый профессор был прав. Больное сердце можно исцелить только любовью.