Скотина

Явление 26

На площадь вылетела пара карет, телеги и десяток всадников. Начали выписывать круги, отгоняя толпу свистом и щелканьем бичей.

Рявкнул рупор, — Господа, с вами говорит обер-исправник Белозерской волостной управы. Прошу прекратить конфликт, сложить оружие и проследовать в экипаж.

А что, вовремя! Вовсе не охота Боре зарезанному быть, не понравится ему это. Вот прям предчувствие у меня такое. Покосился на Гаврюшу — досада, недоверие, обида.

Прямо над головой открылся портал, не такой мелкий, какие раньше видел, а большой, гудящий как трансформаторная будка. Как горох посыпались люди, деловые, серьезные, вооруженные до зубов.

Голос раздался громкий безо всякого рупора, магией усилен, не может человеческая глотка орать так, что хвоя с ёлки опала, — Господа, вы находитесь на землях, принадлежащих клану Собакиных. Бюро безопасности просит бросить оружие и поднять ладони. Всех непричастных немедленно покинуть площадь под страхом немилости Его сиятельства.

Вот это серьезная контора, не на лошадках, а порталом, и на исправника им насрать с высокой колокольни. Быстро граф узнал, что с сынком приключилось. Гаврюша расцвел, беспомощная улыбка на ходу превращалась в хищный оскал.

Третий портал ничем не впечатлил, его просто вообще не было. Люди, закованные в черное матовое железо, просто появились среди прочих. Вооруженные не пещерными орудиями, а короткими черными автоматами. Прибывших людей и пару наблюдателей в серых хламидах вообще никто не заметил. Не каждый день на площади появляется здоровенная железная будка на трех куриных лапах, которая загудела и начал водить по сторонам парой раструбов.

Кто в Старкрафт играл, такими вещами не напугать. Я сам не играл, но на Левушкины баталии через плечо смотрел. И смотреть особо нечего, вроде местного танка, а пламя и пар из сочленений — как раз для устрашения аборигенов.

Голос хлестанул тихий и вкрадчивый, цепляет за душу, такому отказать никак нельзя, — Вы находитесь на территории Российской Империи. Второй отдел Имперского инквизория просит всех граждан без исключения сесть на землю и коснуться ладонями земли. Оставшиеся на ногах через десять секунд будут развоплощены. Девять, восемь…

Погорячился я, прошлую контору серьезной назвал. Вот это я понимаю служба. Группа с захвата при поддержке боевой машины. То, что я допрыгался, это, как говорится, и Вечному ученику понятно. Но людям графа гадость тоже.

Сижу, дышу, точнее пытаюсь отдышаться. Разбитый затылок саднит, за шиворот натекло. И как же все-таки хочется ЖРАТЬ. Боря, тебя бьют и пинают, а все мысли — как бы брюхо набить.

— Два, один…

Надо же, нашлась пара деби…, пара отважных и храбрых, кто решил проверить слова на деле. Двух мужиков, продолжавших стоять и лыбиться, скрутило, как выжимаемую половую тряпку, и швырнуло на землю. Красиво языки вывалили, примерно также Шварц показывал в фильме «Вспомнить все». Наверное, они этот фильм не смотрели.

Фигуры в светящихся латах загнали людей Собакина в портал. Подгоняя прикладами и пинками, век бы любовался. Гаврюшу достаточно вежливо под руки провели в карету к исправнику. Мне указали пальцем на вторую. Тоже вежливо, но настойчиво. Нашел глазами Егора, улыбнулся и пожал плечами, надо поддержать, а то увидит кислую морду, непойми чего надумает.

Дорога — вообще ничего интересного. Везли как особо охраняемую персону. Обер с каждой стороны и тройка на лавке напротив. Кавалерия по бокам, шашки наголо, почти как уважаемую персону.

Слепок милости делать не стали, что радует. Не хотелось бы светить, что там за три дня поменялось. Зато медицинский осмотр провели по всем правилам. Лекарь, больше похожий на здоровенного мясника ничего лечить не стал. Просто ощупал каждую складку, зарисовал и сфотографировал все синяки, ссадины и ушибы. Все под присмотром исправника, не сводящего с меня глаз ни на секунду.

В оконец на руки одели полосатые носки. Ух, будет у меня два Зяблика. Ан нет, с дырками для пальцев. Оказалось чехлы для милости. Застегнули браслеты на предплечье. Ткань прочная, сидят плотно. Как понимаю, с ними не то, что не поколдуешь, и не позвонишь никому.

— О, погодите, а мне что, звонок не положен?

Исправник усмехнулся криво, — Чего раньше молчал, что законы знаешь? Ну, ну, давай, звони папочке, жалуйся.

А что, если не знаю, их исполнять не обязательно? Надо свой звонок потратить на что-нибудь полезное.

— Степан, все нормально, устроились?

— Да, выехали, сидим качаемся, смотрю, гляжу. Только вас…

— Без вас и без только. Третий вариант готовь.

Исправник дернулся, — Ты кому звонил, что за вариант, что за третий?

— Матвей Фомич, это мой слуга Степан. Стол номер три — это пелемешки. Люблю я пелемешки прямо сил нет. Вот номер три, чтобы лепили, а как приеду — сварят. Но еще больше пелемешков — люблю окрошку, — это номер два. И не со всякой ерундой, типа кефира, а только с настоящим квасом. А номер один — это чесночные колбаски с пивом. Их…

Опять дежавю. Знакомая допросная, стол, вода, стена из темного стекла. А где сигареты? Закурил бы, плевать мне сейчас на все. Прятаться, дурачка играть. Мозги бы прочистить не помешало. Чем они так засоряется, если их постоянно прочистить тянет?

— Что же ты Боря, как же ты так обделался?

Привстал, покосился на сиденье. Ладно, не надо переигрывать.

— Эй, чего, они первые напали. А я чего?

— Про нападение погоди, дойдем еще. Вот, жалоба на тебя первая, утром на мосту подбивал дочку Мухина с моста спрыгнуть. Если бы не заслуженный переговорщик — мастер Люций, прямо не знаю, что бы было. А ты знаешь, что у Матвея Мухина лучшие лошади во всей области? И контракт с городом. То-то, откуда тебе. А понимаешь, что тебе за срыв поставок важнейших стратегических продуктов будет?

— Э-э-э…

Не давая опомниться, исправник продолжил, — Вот вторая жалоба, честный гражданин Виталий Замесов утверждает, что ночью был избит и ограблен. Да, у гражданина Замесова были в прошлом проблемы с законом, по молодости. Но он давно встал на путь исправления. Хочешь увидеть словесное описание нападавшего? А знаешь Боря, сколько за последнее время нападений на порядочных людей у этого моста? Вот стопка — только за последний месяц. Получается, что все дела теперь раскрыты!

Дальше продолжать? Мешал следствию обер-старшине Василию Холодцову. Он такое дело громкое раскрыл, на повышение пойдет. А ты мешал, все записи приложены. За препятствие следствию у нас медали не дают.

За что тебя отец из рода выгнал? Думаешь не узнаем? Следствие все докажет, покажет и на чистую воду выведет.

Новые случаи смертей в усадьбе опять вокруг тебя. Слуга кому еду носил? Лекарь кого лечил? Теперь не отвертишься.

Я молчал, только с каждым словом исправника челюсть раззявливась все сильнее, приближаясь к столу. Аргументы железные, ни с чем не поспоришь, пытаться оправдываться — только глубже увязнуть.

— Ну что, теперь к главному перейдем. Говоришь у вокзала не ты конфликт начал? Как же так, а я вот совсем другое вижу. Тебя как генерала встретили, на мобиле, только без оркестра. Дружески по плечу похлопали, корректно и вежливо, а ты? Раз — нагрубил, два — валяться начал, не как аристократ, а словно какая пьянь подзаборная. Лицом Гавриилу Арнольдовичу большой палец на ноге ушиб. Плохо тебя, Боря, манерам учили. Немыслимое дело — сыновьям графа Собакина дулю под нос. В отсталой Европе за такое бы сразу на кол.

Надо инициативу перехватывать, только как?

— А нельзя другое видео посмотреть, это издалека и разговора совсем не слышно.

— Нет, Боря, это единственная сохранившаяся запись. Не перевелись еще неравнодушные граждане.

Исправник продолжил, — Ладно, это все мелочи, пусть не подумал, оступился, понять трудно, но можно. А вот это падение твое, это очень серьезно. Это покушение не просто на сына нашего Светлейшего. Это ты на саму власть руку поднял, на руку, которая не только тебя кормит, а всю нашу южную вольницу.

— Это была дуэль, и не я ее начал.

— Ты отказался от дуэли, громко и при всех, — выпалил исправник и поднял вверх указательный палец.

— Вы же сказали, нет записи, где разговоры слышно.

— Ах, вот ты как заговорил? А показания свидетелей ты учел?

С моей стороны тоже свидетель есть, но я его не привлеку даже на плахе.

— Я не виноват, что упал. Анама кончилась.

— А это еще проверить надо, сама она кончилась, или ты так момент подобрал.

— Ничего я не подбирал, я, можно сказать, первый раз в жизни в воздух поднялся…

Исправник перебил, — Дело мне просто видится. Завидовал братьям Собакиным, так? У них богатство, знатность и мобиль есть. И красивые девочки с ними дружат. Скажи, давно задумал напакостить или, скажешь, опять просто кушать хотел? Ладно, можешь ничего не говорить, а я за тебя уже все написал, и признание, и прошение о помиловании. Наш же граф, он не изверг какой. Поворчит-поворчит и простит.

Немного подзавис от такого поворота, на стеб похоже или дешевый развод, но говорит серьезно, уверенно. Ан нет, в уголках глаз тщательно скрываемое торжество. Это концерт, только не понятно, для меня или для кого-то еще. Если концерт, то в нем может участвовать несколько инструментов.

Подписывай бумаги и иди в камеру, как раз сейчас у заключенных обед. Ты же не хочешь обед пропустить? До завтра посидишь, а там и решении канцелярии поспеет.

— А почитать как же? Отец учил, что бумаги, это серьезное дело, надо сначала все изучить. А если не понимаю чего — надо у знающих людей спрашивать. Вот слово — аффекта, совсем незнакомое. Не знаю я такого.

Видя, как я кручу исписанную кипу, исправник не выдержал:

— Ты что, документы не подписывал никогда? Пора мальчика в коротких штанишках отбросить, взрослая жизнь, поступки взрослые, и за них надо отвечать. Приложи ладонь вот на специальное место и мысленно согласись.

— Не получается.

— Чего не получается, для идиотов сделано, большой черный квадрат.

— Да не, квадрат нашел, квадрат знаю, это как треугольник, только потолще. Согласиться не получается. Вот прямо все внутри говорит, прямо говорит — ну не так все было.

Усы дернулись в раздражении, — Ага, понятно, бывает. Значит тебе чуть помочь надо, чтобы согласие получилось. У нас тут часто так, сейчас с тобой добрый дядя поговорит, и согласие само-собой получится.

Добрый дядя вошел через секунду после знака исправника, будто стоял за дверью. Не высокий, но крепкий, с бычьей шеей и сонными глазами. Подошел к столу и спокойно без эмоций начал наматывать полотенце на небольшую дубинку.

Как по заказу послышался пронзительный крик. Истошный и берущий за душу, сверху справа. На верхнем этаже как по заказу что-то приключилось. А кто у нас на происшествия первый смотреть кидается — те, кому нос в любые делать совать надо. Если око смотрело через стекло, значит оно сейчас побежало искать источник воплей, если я в этой жизни что-то понимаю.

Исправник засуетился, — Пойду гляну, кто там палец прищемил, вы тут тихо посидите, не шумите пару минут.

Только дверь закрылась, добряк сделал шаг вперед и без замаха ткнул орудием в плечо. Рука мгновенно повисла плетью.

— У-у-у, больно.

Дубинка выписала крендель перед носом. Добряк помахал ей в воздухе, приноравливаясь, постучал по ладони. Удар сбоку по шее, снизу по почкам и тычок во второе плечо. И на все секунды полторы. Отличная связка, быстрая и безотказная.

— А, а, а, не бейте, за что.

Потом была двойка по ногам, от которой я повалился на пол лицом вниз.

— Дяденька, не бейте, помогите.

Удары посыпались с разных сторон, точные, острые, ни разу не повторился. Мастер, за ногу его дери, и ведь синяков не будет. Как по учебнику — все в нервные узлы.

Я орал после каждого тычка, стонал, ворочался на полу, как медуза, брошенная на берег.

Неспешно вошел исправник, глянул в зеркало, поправил воротничок, — Ой, Боря, ты упал, как же так, не осторожно. Не лежи на полу, простудишься. Ну как, появилось согласие? Или мне еще погулять?

— Ой, Матвей Фомич, появилось, появилось, прямо наружу рвется. Только встать надо.

Вдвоем подняли меня, взгромоздили на стул с покосившимися ножками.

— На, подписывай и вали в камеру.

— Ой, дяденька исправник, согласие то появилось, вот только теперь появилось еще маленькое сомнение. Прямо такое крохотное. Может не нужно ничего подписывать, пока матушка не приедет? Или дядя Петя? Как вы думаете, а?

Исправник скорчил кислую рожу, переглянулся с помощником, — Сомнение? Да, так тоже бывает. Сомнение — это плохо, но у меня есть радостная новость. Мы умеет делать так, что сомнений не остается.

Новый знак пальцами. В допросную юркнул малозаметный шнырь мышиной внешности, держа мою коробку на вытянутых руках.

Исправник выпрямился, заглянул прямо в глаза, — Мы тут изучили улики и вещественные доказательства, включая кота рыжего, одна штука. Ранение с уличной жизнью несовместимое, не выживет такой. Это же твой кот, Боря? Похоже придется ему помочь, чтобы не мучался. Нехорошо, Боря, издеваться над животными. Сейчас поможем.

— Обер-сержант, принесите ведро воды.

Сузил глаза. Переигрываешь Матвей Фомич. Или это уже не игра? Не хотите синяки оставлять? Значит другого варианта нет.

Приподнялся на кресле, — не надо вставать, Боря, — рука легла на плечо, придавливая на место. Мне много и не надо, масса позволяет, перехватил свою левую руку за запястье и всей массой двинул о ребро стола. Если точно знаешь куда и как надавить — переломить руку не труднее китайской палочки. Резкая боль захлестнула, вроде и был готов, но губу прокусил насквозь. Не способен Боря терпеть, опыта нет. Кость лопнула, прорывая кожу и полосатую тряпка надулась и тоже поддалась.

От неожиданности хватка на шее ослабла. Подался вперед и успел сунуть под кровяную струю лицо. Упал на пол … три, два, один… закричал так, как не орал никогда в жизни:

— Не бейте, дяденька исправник, не бейте больше, не убивайте. Все скажу и все подпишу.

…

Сновали люди, слышались крики и свист. Недоброе шипение и топот.

Меня несут, нет волокут рывками. Узкие коридоры не позволяют взяться сбоку, а для двоих моя масса неподъемна.

— Тащите дальше, он тут не поместиться.

— Усыпляйте, надо кости вправить.

— Застрял. За шею не тяните, у него там рана.

— Сначала кровь, кровь остановите.

Окончательно пришел в себя на кушетке, в комнате с решетчатым окном. Рука в лубке, полосатые носки с обеих рук сняты.

В кресле напротив солидный джентльмен. Седые виски, уставшие глаза, взгляд внимательный и серьезный. Аура власти, силы и спокойствия. Опасность? Нет, не чувствую. Пытается скрыть тревогу, неуверенность. К чему напряжение? Он тут не совсем легально. Сидит, изучает.

Вот и личная встреча с тем, кто исправника прикрывал. Матушка от его имени по стене сползла. Чего от меня ждет? Продолжения Бори? Сомневаюсь. Этот человек не враг и становиться его врагом желания нет. Сиди, изучай.

Сигнал от Степана. Не вызов, легкий толчок пришедшего сообщения. Картинка верхушки шкафа, пара тряпок, старый шарф, мышеловка. Неудобно смотреть, когда одна рука зафиксирована, голова на бок. Не мышеловка важна и не тряпки. Следы пыли, явные концентрические круги.

— Степан фото видел?

— Да, барин, смотрел, ничего не понял, зачем…

— Степан, это следы воздуха. Явное доказательство, что Пантелей повешен с помощью воздушного вихря. Скажи Сидору чтобы не вздумал трепаться и сидел как мышь. Подготовь список у кого в усадьбе такая стихия достаточной силы. Если сам не знаешь, прикинь у кого спросить, но предельно аккуратно.

Фигура на кресле двинулась, — Борис. Прости, что отвлекаю. Меня зовут советник Холль, и я здесь не из-за простого любопытства. Нам надо поговорить.

— Где мой кот? Что с ним?

Советник ответил спокойно и доброжелательно, — По-видимому все хорошо. В комнате отдыха выполз из коробки, добрался до пакета, в которых конторские обеды носят, распотрошил и сожрал сосиску.

— Холль, странной имя, вы часто это слышите?

Советник продолжил, не обращая внимание на мой пассаж. Инициативу терять не хочет, — Признаюсь, я проверял тебя, и мой помощник опять немного перестарался. Извиняться не буду, пустые слова ничего не значат. В качестве компенсации возьми эту серебряную слезу. Она не даст тебе никаких умений, просто больше никто и никогда не сможет прочитать твою милость. Разумеется, кроме того, что ты сам позволишь. В это мире очень мало людей, кто знает о ее существовании. И еще меньше тех, кому это доступно.

— В этом мире?

— Да, я знаю, что ты чужой.

Довольно категорично сказано, снова проверка или нет?

— По долгу службы, так сказать. Моя работа находить сущности, проникающие к нам время от времени. Бывает долго сидим без работы, бывает просим помощи у коллег. Стоит потерять сознание во время некоторых атмосферных явлений, и есть шанс что вместо тебя очнется чужой.

Да, эти сущности приходится находить и быстро уничтожать. Истреблять, выкорчевывать. Потому что это не прихоть. Это необходимость, суровая и обстоятельная, как чистка зубов по утрам. С теми, кто приходит, невозможно договориться. Они всегда начинают убивать, уничтожать все, до чего могут дотянуться. Если их не остановить сразу, а дать время освоиться, жертвы могут исчисляться сотнями.

— Ай, погоди, а откуда они приходят… эти?

— Оттуда же, откуда пришел и ты, сумев сохранить разум. Из сухих миров. Из миров, пронизанных язвами Злого ветра и дырявыми, как старый сыр.

В основном сущности прорываются из нехорошего места, где все совсем печально. Не в основном, а всегда, иначе такой уверенности бы не было. Значит не будем разубеждать.

— Во как,… любопытно, — а что еще можно сказать, когда тут имперская шишка душу изливать начала.

— Тебе всего лишь любопытно? Ты чужой, и уже убивал, как минимум дважды. Без колебаний, без сомнений. Если будет необходимо — ты сделаешь это снова.

Но ты другой. За это время ты построил намного больше, чем разрушил. Всего неделя в полной изоляции — и уже что-то построил, кого-то спас, кому-то дал надежду. Они могут только разрушать, а ты другой. С ними невозможно договориться, но мы говорим.

Ну говоришь, положим, пока только ты.

— Мне неизвестно, откуда ты прибыл, не знаю зачем, по своей воле, или за тобой кто-то стоит. Не ведаю, какие у тебя цели и есть ли они вообще. Одно понимаю точно, ты не будешь сидеть сложа руки. За тебя говорят твои поступки, — хитро прищурился, — Как ты понял, не только те, которые видит око.

— Ты прикрыл меня, во время лечения кота?

Собеседник ухмыльнулся, ответил ехидно, — Только не говори, что ты был лекарем зверей. Отдыхай, договорим позже.

Исчез за дверью. Понятно, что он, можно было не спрашивать. Ушел, давить не стал, дает время освоиться, собраться с мыслями. «Я убью тебя раньше, чем к тебе прикоснется имперский инквизор», некстати вспомнилось обещание. Почему я еще жив? Не то, чтобы не радует, но этот факт и меня начинает удивлять.

Потом был птомант, мрачная старуха в черной мантии, вошла без стука, минуту подержала за руку, зыркнула исподлобья и также молча исчезла. Пульсирующая боль в руке исчезла, осталось только адское желание почесаться.

Пришла женщина, накормившая горячим бульоном из термоса. Райская жидкость опять растворялась прямо на языке, а обманутый желудок продолжал кидаться на свою темницу. Маленький термос, одно издевательство. И почему его женщина двумя руками держала?

Приперся лекарь, на этот раз не просто ощупывал. Презрительно кривил морду. Снял бинты и поддержку. Водил пальцами по руке, касался лица, боков. По ощущениям — куча мелких порезов и ушибов рассосалось. Хотелось попросить сильнее сердце укрепить, но язык не повернулся.

Все лечение за казенный счет, или выставят?

Пришел…, нет не очередной посетитель, а просто сон. Совершенно незаметно отрубился. И первый раз в этом мире сон увидел. Бестолковое мельтешение. Лица и ладони. Ходячие трупы и серые хламиды. И все это приправленное немыслимым количеством еды: печеной, вареной и жареной.