Скотина

Явление 23

Помощь прибыла споро, хотя сигареты кончились быстрее, ароматные и вкусные. Карета подъехала, только не к тому концу. Когда-то мост был не только пешеходным, но сейчас направить по нему экипаж можно только с большой тоски. Пришлось подниматься и перебираться на другую сторону, матеря нерадивого и всех его родственников. Правил экипажем Степан, никому не доверил.

— Борис Антонович, ох. Как же вы.

Выдавил из себя только одно слово, — Домой.

— Ваше благородие, вы ранены? Вы сражались?

— До-мой, сказал, — пополз в карету, цепляясь за ступеньки.

Эй, это не тот сарай, на котором я в прошлый раз ездил. У этого дверь узкая, ободрал бока, пока устроился прямо на полу.

— Ба, барин, там дознаватели из канцелярии Графа ожидают, всех опросили уже, только вы остались.

Домой сразу расхотелось, — Погоди, давай не домой. В квартал портных заверни, знаешь, где матушка костюмы заказывала?

Надо мысли в порядок привести и быть готовым к любым вопросам.

Привести внутренности в порядок не получилось. Уснул сразу, только телегу затрусило на первых кочках. На мысли, связанной с Остапом… Вынырнул из липкого кошмара, когда карета остановилась у знакомого крыльца. Никто мне дверку не открыл, выбрался сам, поднялся, вошел, хлопнув дверью.

— Борис Антонович, чем могу? Вы одни, госпожа Милослава не с вами?

— Один. Сам. Вот. Хочу новый костюм, но только настоящий. Стоп, не хочу костюм, хочу халат. Халат хочу, просторный, цветной, красивый.

— Нельзя сюда в таком виде.

— Тащи халаты, самые большие размеры, мерять буду. Правильные халаты неси, чтобы стройнили и придавали этой самой — мужественности, вот. И чтоб кубики пресса проявились, восемь штук.

— Борис, вы понимаете. Приходите с матушкой. У нас серьезное ателье, а не…

Прервал грубо, — Если ты, кусок дерьма, не поймешь свое место и на полусогнутых не принесешь халаты, догадайся, что будет? Не только Скотинины, любые аристократы будут обходить стороной твою вонючую лавку. Да что там аристократы — ни один человек приличный не зайдет.

Халаты поспели, целый тюк. Мерял, сначала все, потом откидывал пачками. Фасон, расцветка не важны. Ни один на пузе не сходился. Хозяин молчал, косился одним глазом и прикладывался к бутылке. Слуга молчал, подавал и кланялся. Второй утаскивал одни тюки и приволакивал другие, также молча. Я ворчал, что тут не серьезное ателье, а лавка пьяного бомжа — ни одного халата на солидного джентльмена.

Воздух зазвенел, потеплел и мир вокруг замер. Точно есть в этом ателье приспособа для разговора со мной. Пентаграмма какая-нибудь или артефакт. Не зря сюда Борю пару недель возили.

— Здравствую Борис. Ты рад слышать мой голос?

Стыдно признаться, но на этот раз я, кажется, рад. Не так рад, как старому другу, похожее чувство — когда созревший прыщ прорывается.

— Здравствую Современник, ты рад, что я еще жив?

— Боря, я наблюдаю за тобой с возрастающим интересом, но уже предупреждал — не обольщайся. То, что ты жив — не радует, это просто веселит и немного удивляет. Ты ушел от покушения, всю ночь где-то шлялся и всплыл на другом конце города. Не поделишься приключениями?

— Да нечему там делиться. Убийцы ночные шумели, спать не давали. Вот и встал прогуляться, знаете как вечерние прогулки полезны для здорового сна? И аппетит улучшается.

— Да, конечно, тебе ли на аппетит жаловаться, ты пришел сам, значит у тебя есть вопросы.

— Современник, ты знал, что меня травят зельем?

Слуга ответил осторожно, подбирая слова, — Скажем так, не знал, но допускал, что это возможно.

Не врет, зараза, но и не договаривает что-то очень важное.

— Ты ради этого вопроса сюда приперся и почтенных мастеров взбаламутил? Они ради тебя ателье закрыли. Давай нормальный вопрос, со смыслом, пока думаешь, я продолжу сказку:

Но даже в самом послушном стаде может завестись паршивая овца. Один ученик был ленивый, завистливый и жадный. Он не хотел учиться, завидовал богатству и славе мастера, успехам других учеников. Однажды мастер не выдержал, поколотил его палкой и выгнал, бросив в спину прозвище, приставшее навсегда — «Нерадивый» …

Слава Вечного ученика прогремела по всему миру. Люди восхищались изящными работами великого мастера и его подмастерьев. Радовались ценам, которые он выставлял за свои шедевры. Но на квартале плотников зрело недовольство, ибо доходы их пали, никто не хотел больше платить за грубую и некрасивую работу.

Человеческая зависть, жестокость и злоба не имеет границ. Однажды глава гильдии плотников коварный Юрот собрал всех недовольных на тайную вечерю. Были пролиты реки вина, гремела музыка и доступные женщины танцевали на столах. Заговорщики обсуждали планы и наущали бывшего ученика — как погубить учителя. Нерадивый ученик, в сердце которого поселилась лютая злоба, отдал мастерам все свои сбережения — тридцать серебряных монет, и купил коварный план.

Вечного ученика схватили чтобы жестоко пытать и казнить. Почернела кровь, вытекающая из ладоней, пронзенных ржавыми гвоздями…

Я понял, это намек, я же все на лету ловлю. А намек то жирный. Продолжил ровно с того места, где я закончил ублюдку читать, в облике сестры. А там ока не было, и еще артефакт стоял защитный.

— Нет, Современник, на самом деле мой вопрос в другом. Скажи, какую ступень ты занимаешь в иерархии пилигримов?

— Вот так, просто, в лоб? Боря, надо быть тоньше.

— Извини, Современник, какой есть.

— Хорошо, обещал, значит отвечу честно. Да, я являюсь пилигримом, тут нет секрета, это как признаться, что у тебя есть умение очень высокого уровня. Но я не вхожу в часть, управляющую другими. Я стою в стороне, ближайшая аналогия — как независимый аудитор перед советом директоров. Конец связи, Боря, до встречи.

— Погоди, я уеду в столицу, от этого ателье далеко, как я смогу с тобой связаться?

— Не тупи, Боря. Это тебе домашнее задание. Если ты сам не найдешь способа — значит я в тебе ошибся.

Обиделся, как пить дать. Не понравился ему мой вопрос, потому что сформулирован он неправильно. Одной этой информации достаточно, чтобы сказать — не зря я сегодня сюда приехал. Есть о чем подумать, есть.

Расплатился за халат, хмурый и озадаченный вышел на улицу. Грабеж. Двадцать пять рублей за кусок цветной тряпки, который таки застегнулся, но трое натягивали, языки высунув. Сам точно повторить этот подвиг не смогу.

Посидел трошки на том же месте, где точил спицу. Я узнал много, и что-то очень важное. Сам до конца сейчас не понимаю — насколько. Надо курева достать и все обдумать. Еще, Остап покоя не дает. Первое впечатление о нем — «Глуп, труслив и паталогически жаден». Первое и третье без вопросов, но настоящий трус не напал бы в открытую. Травить да, подставить и кинуть — пожалуйста. Но не так, ночью с боевым артефактом. Опять что-то упускаю.

Вывески над мастерской Леонтия не было, хотя след свежий — вот он. Снял что ли? Махнул рукой Степану, обожди пару минут.

Внутри все переменилось, никого беспорядка, ни паутины, ни следов запустения. Ровные полки, инструменты, отрезы тканей. Просто образцовое ателье. Мастера не видно, посередине комнаты застыл полицейский чин с лихо закрученными усиками. Моложавый, лет тридцати, видно, что энергичный, но энергию такие фрукты не в то место направляют. Завис, изучая свои ладони.

Обернулся на каблуках, — Обер-старшина Холодцов, Василь Сергеевич. Веду дознание по факту кончины мастера Леонтия. С кем имею честь?

Я ответил осторожно, — Это, Боря я. Имею у Леонтия интерес, — мир поплыл перед глазами, — Кончины? Мастер Леонтий умер?

Брови обер-старшины столкнулись, — Что за интерес такой?

Перед дознавателями юлить нельзя, работа у них такая — быстро на чистую воду выводить, — Собирался заказывать костюм в качестве платы за вывеску. Я делал тут вывеску. А как умер? Случилось что?

Обер-старшина нахмурился, — Как умер — это тайна следствия. Не положено. И не было тут никакой вывески. Когда последний раз Леонтия видел?

— Два дня назад приезжал костюмы забирать, у другого портного, наверху. Тогда же и с Леонтием говорил, и вывеску мы делали.

— Один приезжал?

— Не-е-е, с матушкой и око с нами было.

— Так-с, проверим. И больше не виделись?

— Вживую нет, по ладони общались, сейчас точно скажу — утром вчера.

— О чем говорили?

— Да ни о чем особо. В гости приглашал. Про артельного он говорил, который вывеской интересовался.

— Так, ты мне этой вывеской зубы не заговаривай. Сказал же — не было вывески. Ночью этой, где был и кто подтвердить может?

Я начал осторожно, — Сложный вопрос. Вечером найду, кто меня видел, утром на мосту, тоже народу много. Ночью правда подумать, вспомнить надо.

Отвернулся, повернувшись ко мне задом, обтянутым в белые лосины. Что-то я не то засмотрелся. Обер-старшина затараторил в ладонь как пулемет, — Господин исправник, да, закончил. Опросил, тело упаковали и отправили. Подозреваемого задержал, подозрительного вне меры всякой. Да, прямо как в учебниках пишут, негодяй вернулся на место преступления.

— Молодой человек, вы задержаны. Придется проехать для выяснения некоторых обстоятельств. Не советую оказывать сопротивление, вы имеете право…

— Гражданин обер-старшина, уверен, что это недоразумение.

— В управе будешь объяснять, там быстро разберутся, что ты за гусь. Под наблюдением говоришь? А не сильно ли зазвездился, чтобы око с тобой ездило?

— Василь Сергеевич, вы же фамилию мою не спросили!

— Да будь ты хоть сам…

— Все верно, я Борис Антонович Скотинин, сын барона Белозерского. Вот вам моя ладонь.

Обер-старшина Холодцов сполз на пол, будто разом вынули позвоночник. Не просто вынули, а резко выдернули из задницы. Сложился и сел на пол, завыл, запричитал:

— Да за что мне такое. Что делать, пропало, пропало все. Откуда ты взялся вот так по учебнику, — заломил руки, прямо как моя матушка, — конец моей службе, а у меня дети малые и четыре жены.

Во как, четыре жены значит. Вот бы энергию, потраченную на этих жен, да в правильное русло, например, на следственные действия.

— Ну, учебникам не всегда верить надо.

— Что ты понимать можешь? Все, хана, конец моей карьере. Нельзя, нельзя мне без подозреваемого, — вскочил, засуетился, — Сейчас, сейчас кого-нибудь задержим, уж я-то его разговорю, мигом сознается.

Не надо никого задерживать, за дверью только Степан, а у него тоже алиби не ахти.

— Василь Сергеевич, так время есть еще, давайте найдем виновного, настоящего. Я барону в делах помогаю, и ответственные поручения сам вел, расскажите, что известно, может свежим взглядом и подскажу чего.

…

Увалился в горячую ванну и сразу уснул. Нет, перед этим съел тарелку холодной каши и кусок сырой тыквы. А наперед накормил кота простоквашей и уложил спать. Ага, еще из объятий матушки вырвался, как из железных тисков, это было сложнее всего. Нет, сначала просочился мимо пары незнакомых щеголей, вышагивающих у крыльца. Не хотелось мне общаться с канцелярией, от слова совсем. Что перед этим было — не помню, как в мутном киселе все.

Очнулся, когда вода совсем остыла, от этого, собственно, и проснулся, зубы начали выбивать похоронный марш. Порезы, царапины обработал, залепил пластырями. Поздно боржоми пить, несколько часов в грязи, болотной тине и прочей дряни. Без антибиотиков, а значит хорошего лекаря — не обойтись. Максимум сутки до воспаления.

Что-то паршиво ты Боря выглядишь. Пару дней назад счастьем лучился и лоснился как масляный блин. Морда помятая, щеки обвисли как у бульдога. Взгляд затравленный, беспомощный что ли.

В комнате загрохотало, судя по топоту — толпа слуг и помощников.

— Боренька мы собирать твои вещи начинаем, скорей выходи, до поезда три часа, — прорезался голос матушки, — живо весь гардероб на кровать.

Делать нечего, надо выходить и сдаваться.

Обнялись посидели на кровати, слуги бегали, сортируя мои пожитки: носочки к носочкам, панталоны к панталонам. Мама рыдала, не забывая отдавать распоряжения, око снимало. Я тоже слезу пустил, ну так, для отчетности.

Вежливый стук. Вошла служанка, поклонилась низко промежутку между мной и матушкой.

— Ваше благородие, ваша милость, госпожа Роза изволит пригласить Борис Антоновича на чашечку чая.

— Ну чего, сынок, иди с мамой Розой попрощайся, она же тебе добра желает.

Тетя Роза сидела на диванчике, сложив руки на животе. А где чай? Почему в спальне? Не к добру. Понимаю, что мы одна семья, но в ночной рубашке взрослого парня на учебу не провожают.

Полился бархатный голосок, — Подойти, Боря, расскажи, как дела у тебя? Мы все так волновались. Я прямо места себе не находила. Ты же мне как второй сын. Мой Ванюша далеко на службе, не звонит, не пишет. А прямо отрада для души, такой молодец и умница.

Обычно такими словами бродячего пёселя поглаживают, прежде чем палку или камень нащупать.

— Ну чего, ну. Все хорошо, все обошлось. Убегал, прятался, вот.

— Заставил ты поволноваться, подходи ближе, садись тут. А мне нельзя волноваться, совсем. Знаешь же, в каком я положении интересном. Это же ты всех предупредил и спас?

Внезапно мачеха переменила тему, — Расскажи, Боря, а тебе моя Лилия нравится?

Я поперхнулся, — Как она может нравиться? Сестра же, вредная и дерется больно.

Мачеха хитро прищурилась, — Знаю, что нравится. И ты ей нравишься, поэтому вредная, потому и дерется. Хочешь секрет открою? Ты взрослый, Боря, умеешь хранить секреты?

Замотылял головой. Не умею, точно совсем не умею. Хватит с меня секретов.

— Да, Боря, отец Лилии на самом деле не барон. Я замуж уже беременная выходила, не так как сейчас, совсем малый срок. Про Ивана барон знает, он приемный, а про Лилию — ни-ни. Это будет наш маленький секрет. Так что можешь смело за Лилией ухаживать, она не будет против.

Не хочу я таких секретов. На алтарь Злого ветра хочу, головой в дыру.

— Мама Роза?

— Не надо меня называть мамой, я тебе не мама.

— Тетя Роза.

— Называй просто Роза, — заговорила мягким грудным голосом, — Видишь, какой живот у меня, там два малыша, два мальчика. Это великое чудо — рождение новой жизни, правда?

— Я чего, это. Ну да, правда.

— Дай руку, потрогай, не бойся. Коснуться такого живота — это счастье. Это к удаче, тебе же нужна удача? На учебе точно понадобится.

(Мама Роза. Боря, удача тебе точно понадобиться)

Подошел, коснулся. Ну живот, теплый, мягкий. Женщина хороша, у папаши вкус точно есть, но в беременных эротики не больше, чем в мясорубке или миксере. Разве что для на голову отбитых.

— Боря, а хочешь посмотреть, чем я дитя кормить буду? Я же знаю, в живую ты никогда не видел? — хитро прищурилась, — Или видел у девочек? Признавайся, за кем подсматривал?

Пожал плечами. На хорошие сиськи посмотреть — как к психотерапевту сходить. Полезно в любом случае. Что-то встреча вообще в полный трындец превращается. Ну положим, смутить ей Борю удалось, и что дальше?

— У тебя жена теперь есть, молодая, красивая. Это ничего, что сразу не вышло. Она же тоже дитя неразумное, несмышленое. Ты бы сначала к взрослой женщине пришел, вот я бы рассказала, что и как. Ты не стесняйся, спрашивай.

Дальше мачеха начала отжигать по полной, — У нас уже есть один маленький секрет. Пусть будет и еще один. Это же здорово, когда между мужчиной и женщиной появляются секреты, — взмах ресницами, от которого занавески заколыхались, — А хочешь увидеть врата, через которые новая жизнь приходит в этот мир? Я разрешу прикоснуться…

В виски ударило горячим. Боря, я понимаю, что ты подросток на самом пике гормонального дисбаланса. Ну не совсем на пике, все же упитанность сказывается. Запоминай Боря, в первую очередь ты мужчина, который решения принимает исключительно холодной головой.

— Правда можно?

— Не надо стесняться. Знаешь, что происходит, когда настоящий сильный мужчина касается там, где у девочки самое сокровенное? Если он в это время смотрит в глаза, он может увидеть в них…

— Ой, не надо, вы же оттуда писаете.

Глупенький, не бойся, — голос, просто сладкая патока, — Будь хорошим мальчиком, закрой дверь на задвижку.

Приехали.

Неуклюже развернулся, роняя конверт из кармана. Удачно прямо мачехе под ноги. Клюнет или нет? Если реакции не будет, придется бежать, чтобы невинности не лишиться, моральной.

Подошел к двери, приоткрыл, выглянул. Никого. Притворил, задвижку тронул. Спиной чувствую, что конверт подняла и читает. Три, два, раз.

Звон разбитого стекла и вынесенной рамы я запомнил хорошо, сам так в комнате делал. Выглянул в проем. Красиво. Мама Роза улепетывала к воротам со скорость камня, выпущенного из пращи. Надо же — с третьего этажа спрыгнула, на восьмом месяце. Преграда не остановила, двойным сальто взлетела на ворота, прямо над каретой и кучей народа. Оттолкнулась от башенки и сгинула.

Поднял мятое письмо. «Немедленно беги, все открылось». Убрал в конверт и назад, в родной карман. Здорово жахнуло, может еще пригодится.

Что это было? А ведь точно было. Раз — живот. Просто обычный живот, размером чуть меньше моего. Близнецы на таком сроке не просто толкаться должны, у них вечный боксерский поединок. Не заметил, Боря, на сиськи залип. Два — с какого перепуга жена главы рода такую дичь задвинула? Ладно бы перед кем-то равным барону или выше. Три…

Досчитать не успел, в комнату ворвался дядя Петя, Степан и прочие, вооруженные опасными острыми железяками.

— Борис, ты что делаешь здесь? Что случилось? Опять ветер? — выдал дядя с порога.

Я медлить с ответом не стал, — Дядя Петя, и тебе привет, тоже рад видеть. Мне ехать пора, извини, провожать не надо.

— Стой. Роза где? Это же ее спальня.

— Если делать нечего — поищите маму Розу по разным темным каморкам, наверняка где-то усыплена и связана.

(Канцелярия графа Собакина

Пара молодых людей в дорогих костюмах отчитываются перед пожилой женщиной, вяжущей носок. Спицы мелькают с такой скоростью, что их практически незаметно)

— Анна Львовна, позвольте с докладом о нападении на Скотининых. Аналитики сходятся, что это не нападение, а диверсионная операция. План, ресурсы, все поддается оценке, прослеживается четкая линия…

— План говорите, диверсионная операция? Откуда при хорошем плане три трупа, да еще и явно гитане местного табора? Остальных задержали?

— Нет, табор ночью ушел, без следов. Умеют они исчезать бесследно.

— То-то. Цели определили?

— Сейф барона и родовая казна. Следы проникновения и попытка взлома. Предполагаем, что это цель не основная.

Старуха приподняла бровь, не останавливая рукоделье, — Обоснуй.

— В парке старую повариху зарезали, профессиональный удар в горло. Опытный киллер. Похоже просто не в том месте оказалась, не вовремя.

— Согласна, наемные убийцы грабить не ходят, но они могут сопровождать тех, кто чистит сокровищницы.

— Это не все, в лачуге на краю слободы родовой лекарь в петле. Следов борьбы нет, просто и буднично повесился или повешен.

— Повешен?

— Верно, первейшая мысль. Самоубийцы перед смертью обычно извлекают слезы и раздают родным и знакомым. Тут ничего, ни записки, никакой активности.

— По заказчикам что?

— Пока работаем, проверяем контакты табора.

— Скотинины все целы?

— Младший сын барона сбежал и ночью по городу шлялся. На ржавом мосту всплыл, где дочка Мухиных концерт устроила. Поговорил и с перил снял.

— Допросили?

— Допросим. Дальше интересней, в родовом алтаре Злого ветра труп, брат барона отравлен, который заведовал упаковкой Товара.

— С этого и надо было начинать, есть нестыковки?

— Да, и способ отравления, и сам яд, нехарактерны для всех, кто мог взять такой заказ. Картотеку проверили.

— Чем отравлен?

— Биологическое отравляющее вещество первого класса опасности. Смесь органических ядов в неизвестной пропорции. Больше ничего штатный птомант не сказал, ни состав, ни школу, ни кто изготовить мог. Он другие следы нашел — Остап в источнике Злого ветра убит, птомант с пеной у рта вопит, что не просто отравлен, а казнен по древнему ритуалу.

— Твой птомант давно проверялся? Не тронулся часом, этим самым, чем все птоманты оканчивают?

— Трезво говорит. В воздухе нашел эти… эманации. Сначала жертва Злому ветру, от самого убийцы, потом казнь и лишение милости. Обе ладони отсечены и тоже принесены в жертву, как и орудие.

— Этого мне еще не хватало, чтобы кто-то по старым легендам двинулся.

— Да, предполагаем, что Остап и был основной целью, все остальное для отвлечения внимания. По этой версии работаем.

— Передачу товара по линии Скотининых прекратить, пока посекундно нападение не разложите — кто, почем и зачем. Дикость. Слушай, а за что хоть казнили так по ритуалу этому, в старину?

— За предательство крови.