Глава двадцать третья Tempus est Umbra in Mente[222]. Туманная история. Кла. Записка. Всходы



1

В первый год учебы в Хиллвью я изучал латынь. Я делал это потому, что изучение мертвого языка показалось мне классной идеей, а еще потому что мой папа сказал мне, что мама учила ее в той же школе и у той же учительницы, мисс Янг. Он сказал, что мама считала ее крутой. К тому времени, когда подошла моя очередь, мисс Янг, которая преподавала французский, а также латынь, была уже немолода, но все еще крута. В группе нас было всего восемь человек, и когда наступил следующий учебный год, латыни не стало, потому что мисс Янг ушла на пенсию, и эту часть языковой программы средней школы Хиллвью пришлось закрыть.

В первый день обучения мисс Янг спросила, знаем ли мы какие-нибудь латинские фразы. Карла Йоханссон подняла руку и сказала «carpe diem», что означало «лови момент». Никто больше не предлагал, поэтому я поднял руку и произнес фразу, которую слышал от своего дяди Боба, когда ему нужно было куда-то спешить: «tempus fugit», то есть «время летит». Мисс Янг кивнула, и когда никто больше ничего не сказал, она сказала нам еще несколько выражений, например, «ad hoc», «de facto» и «bona fide». Когда занятия закончились, она перезвонила мне, сказала, что хорошо помнит мою маму и сожалеет, что я лишился ее так рано. Я поблагодарил ее. Не было никаких слез, не шесть лет спустя, но у меня все равно стоял комок в горле.

— «Tempus fugit» — это хорошо, — сказала она, — но время не всегда летит, как знают все, кому когда-либо приходилось чего-то ждать. Я думаю, что «tempus est umbra in mente» — более правильный вариант. В приблизительном переводе это означает, что время — это тень в сознании.

Я часто думал об этом в Глуби Малейн. Поскольку мы были погребены под землей, единственным способом отличить ночь от дня было то, что при дневном свете — который был где-то, но не у нас, не в нашем мерзком мире, — ночные солдаты появлялись реже, их голубые ауры уменьшались, а человеческие лица становились более заметными. По большей части это были несчастные лица. Уставшие. изможденные. Я задавался вопросом, не заключили ли эти существа, когда еще были людьми, какую-то дьявольскую сделку, о которой сожалели теперь, когда было уже слишком поздно отказаться от нее. Может быть, не Аарон и некоторые другие, и уж конечно, не Верховный лорд, но остальные? Может быть. Или, возможно, я просто видел то, что хотел увидеть.

В течение моей первой недели в подземелье я примерно следил за временем, но после потерял ему счет. Думаю, что нас водили на стадион каждые пять или шесть дней, но по большей части это были просто тренировки, а не кровавые игры. Единственным исключением был случай, когда Янно (извините, что продолжаю называть все новые имена, но вы должны помнить, что кроме меня там было тридцать узников) слишком сильно замахнулся своей палкой на Эрис. Она пригнулась, он потянулся вслед за палкой и вывихнул плечо. Это меня не удивило. Янно, как и большинство моих товарищей, с самого начала никогда не был тем, кого можно назвать типом Дуэйна Джонсона[223], и то, что он большую часть времени сидел взаперти, не прибавило ему ни сил, ни ловкости. Я упражнялся в своей камере, но мало кто из остальных делал это.

Другой узник, Фрид, вылечил плечо Янно, когда нас вернули в раздевалку. Он велел ему не двигаться, схватил за локоть и дернул. Я услышал лязг, когда плечевой сустав Янно встал на место.

— Это было здорово, — сказал я, когда нас вели обратно в Малейн.

Фрид пожал плечами.

— Раньше я был врачом. В Цитадели. Многие годы назад.

Только «годы» — не то слово, которое он сказал. Я знаю, что говорил это раньше, и вы знаете, что говорил, но мне нужно объяснить — по крайней мере, попытаться, — почему у меня ничего до конца не укладывалось в голове. Я всегда слышал слово «годы», но когда я задавал вопросы об Эмписе и использовалось это слово, каждый раз казалось, что оно означает разный промежуток времени. Я пытался сложить головоломку истории Эмписа долгие недели (и с немалыми стараниями), но так и не получил четкой временной шкалы.

На папиных собраниях «Анонимных Алкоголиков» новичкам советовали вынуть вату из ушей и засунуть ее в рот; учитесь слушать, чтобы вы могли чему-то научиться, говорят они. Иногда я задавал вопросы, но в основном держал уши открытыми, а рот закрытым. Мои товарищи отвечали (потому что больше делать было нечего), спорили о том, когда случилось то-то и то-то (и случилось ли это вообще), передавали истории, которые им рассказывали их родители, бабушки и дедушки. У меня начала формироваться картина, туманная, но хоть как-то понятная.

Когда-то, давным-давно, монархия здесь была настоящей монархией с настоящей армией и, насколько я понял, даже с флотом. Примерно такой, я полагаю, была Англия во времена Якова, Карла и Генриха со всеми его женами. Эти древние короли Эмписа — не могу сказать, правили ли здесь когда — нибудь королевы, это так и осталось для меня загадкой, — предположительно, были избраны высшими богами. Их власть была непререкаемой. Их самих считали чуть ли не богами, и, насколько я знал, так оно и было. Неужели трудно поверить, что короли (и, возможно, члены их семьи) могли летать по воздуху, сражать врагов насмерть грозным взглядом или исцелять болезни прикосновением в стране, где жили русалки и великаны?

В какой-то момент правящей династией стали Галлиены. По словам моих товарищей по заключению, это было — как вы уже догадались — много лет назад. Но с течением времени, думаю, через пять или шесть поколений, Галлиены начали ослаблять свою королевскую хватку. Во времена, предшествовавшие появлению серости, Эмпис был монархией только номинально: королевская семья по-прежнему имела большое влияние, но уже не была началом и концом всего. Была утрачена Цитадель. Док Фрид сказал, что ею руководил совет из семи человек, и членов этого совета избирали. Он говорил о Цитадели так, как будто это был большой центр, но у меня сложилась картина маленького богатого городка, который процветал благодаря торговле между Прибрежьем и Лилимаром. Возможно, другие города или княжества, такие как Деск и Уллум (по крайней мере, до того, как Уллум стал религиозным центром), были примерно такими же, каждый имел свои особенности, и жители каждого занимались своими делами.

Узники, большинство из которых стали моими друзьями — что осложняла их вера в то, что я был или мог быть каким — то волшебным принцем, — довольно мало знали о Лилимаре и дворце, не потому, что это был большой секрет, а потому, что у них были свои собственные жизни и города, о которых нужно было думать. Они платили дань королю Яну (хотя многие думали, что его зовут королем Джемом, как тот джем, что намазывают на хлеб), потому что требуемые суммы были разумными, и потому что армия — к тому времени значительно сокращенная и переименованная в королевскую гвардию — охраняла дороги и мосты. Уважением пользовались также люди, которых Том называл конными шерифами, а Аммит — посессорами (так я это услышал). Монархии жители Эмписа тоже отдавали дань уважения, потому что Ян был — та-дам! — король и потому, что люди склонны делать то, чего требует от них традиция. Вероятно, они немного ворчали, как всегда делают люди, когда им приходиться расставаться с деньгами, а потом забывали об этом, пока снова не наступало 15 апреля — время уплаты налога.

А как же магия, спросите вы? Солнечные часы? Ночные солдаты? Здания, которые иногда, казалось, меняли свои очертания? Они принимали все это как должное. Если вам это кажется странным, представьте путешественника во времени из 1910 года, перенесшегося в 2010 год и обнаружившего мир, где люди летают по небу на гигантских металлических птицах и ездят на автомобилях, способных развивать скорость девяносто миль в час. Мир, где все разгуливают с мощными компьютерами в карманах. Или представьте себе парня, который видел всего несколько немых черно-белых фильмов, сидящего в первом ряду кинотеатра IMAX и смотрящего «Аватар» в 3D.

К удивительному привыкаешь, вот и все. Русалки и IMAX, великаны и сотовые телефоны. Если это есть в твоем мире, ты свыкаешься с ним. Это замечательно, правда? Но взгляни на это с другой стороны, и это станет в некотором роде ужасным. Думаете, Гогмагог страшный? Наш мир сидит на грозящих ему гибелью запасах ядерного оружия, и если это не черная магия, то я не знаю, что это такое.

2

Короли Эмписа приходили и уходили. Насколько я знал, забальзамированные тела Галлиенов хранились в одном из огромных серых зданий, мимо которых мы с Радар проходили, следуя за инициалами мистера Боудича к солнечным часам. Король Ян был помазан на царство с соблюдением обычных ритуалов. Булт утверждал, что в них участвовала священная чаша, сделанная из чистого золота.

Джека настаивал, что женой Яна была королева Клара или, может быть, Кара, но большинство других считали, что ее звали Кора, и что она приходилась Яну троюродной сестрой или кем-то в этом роде. Никто из моих товарищей, казалось, не знал, сколько у них было детей; некоторые говорили, что четверо, некоторые, что восемь, а Аммит клялся, что их было десять.

— Эти двое, должно быть, трахались, как королевские кролики, — добавил он. Согласно тому, что я узнал от лошади одной принцессы, все они были неправы — детей было семеро. Пять девочек и два мальчика. И вот тут история становилась особенно интересной, можно даже сказать, актуальной, хотя и оставалась чрезвычайно туманной.

Король Ян заболел. Его сын Роберт, который всегда был любимцем отца, а также старшим из двух мальчиков, ждал своего часа, чтобы испить из священной золотой чаши. (Я представил себе выгравированных у нее по краям бабочек.) Элден, младший брат, был забыт всеми — за исключением Лии, которая его обожала.

— Судя по всему, он был уродливым косолапым ублюдком, — сказал Домми однажды вечером, — хромым на обе ноги.

— Я слышал, что еще и бородавчатым, — сказал Ока.

— И с горбом на спине, — добавил Фремми.

— А по-моему, это была шишка на шее, — поправил Стакс.

Мне было интересно, даже поучительно то, что они говорили об Элдене — уродливом, хромом, никому не нужном принце — и Губителе Летучих как о двух разных людях. Или как о гусенице, которая превратилась в бабочку (в данном случае скорее наоборот). Я думал, что по крайней мере часть королевской гвардии тоже превратилась — в ночных солдат.

Элден ревновал к своему брату, и ревность переросла в ненависть. Все, казалось, были согласны с этим — а почему бы и нет? Это была классическая история соперничества братьев и сестер, которая встречается почти в любой сказке. Я знал, что хорошие истории не всегда правдивы или не совсем правдивы, но эта выглядела достаточно правдоподобной, поскольку человеческая природа такова, какова она есть. Элден решил занять королевский трон, либо силой, либо хитростью, и отомстить своей семье. Если при этом пострадает и весь Эмпис, то так тому и быть.

Когда появилась серость — до или после того, как Элден стал Губителем Летучих? Некоторые из моих товарищей говорили, что до, но я думаю, что это было после. Я думаю, он каким-то образом принес это. В чем я был уверен, так это в том, как он получил свое новое имя.

— Бабочки в Эмписе были повсюду, — сказал док Фрид. — Они затмевали небеса.

Это было после тренировки, когда он вставил плечо Янно на место. Мы возвращались в нашу темницу, шагая бок о бок. Док говорил тихо, почти шепотом. Было легче разговаривать, спускаясь по лестнице медленно, потому что мы устали. То, что он сказал, заставило меня вспомнить о том, как странствующие голуби когда-то затмевали небо Среднего Запада[224]. Так было до тех пор, пока на них не начали охоту. Но кто и зачем охотился на бабочек-монархов?

— Они что, были съедобными? — спросил я. В конце концов, именно поэтому исчезли голуби: они были дешевой пищей в путешествии.

Он фыркнул.

— Монархи ядовиты, Чарли. Съешь одного, и у тебя будет расстройство желудка. Съешь горсть, и можешь умереть. Как я уже сказал, они летали повсюду, но особенно много их было в Лилимаре и пригородах, которые его окружают.

Он сказал «пригороды» или «предградья»? Неважно, смысл был один.

— Люди выращивали молочай в своих садах, чтобы личинки питались им, и цветы, чтобы бабочки пили из них нектар. Считалось, что они приносят королевству удачу.

Я подумал обо всех изуродованных статуях, которые я видел — об их распростертых крыльях, превращенных в щебень.

— Предание гласит, что как только семья Элдена была убита и остался только он, он ходил по улицам в красной мантии с белоснежным горностаевым воротником, с золотой короной Галлиенов на голове. Небо было темным от монархов, как и раньше. Но каждый раз, когда Элден поднимал руки, тысячи их падали замертво с небес. Когда люди бежали из города — хотя некоторые остались, принесли ему клятву и стали служить, — они пробирались через сугробы мертвых бабочек. Говорят, внутри городской стены эти сугробы были глубиной в десять футов. Миллионы мертвых монархов с их яркими красками, выцветшими до серого.

— Это ужасно, — сказал я. К тому времени мы уже почти пришли. — Ты веришь в это?

— Я знаю, что они погибли и в Цитадели. Сам видел, как они падали с небес. Другие скажут тебе то же самое, — он вытер глаза, потом посмотрел на меня. — Я бы многое отдал, чтобы увидеть бабочку, пока мы торчим на этом игровом поле. Хотя бы одну. Но я думаю, что их больше нет.

— Есть, — сказал я. — Я их видел. Их очень много.

Он взял меня за руку, его хватка была на удивление сильной для маленького немолодого человека — хотя я не думал, что с приходом Честных игр доктор продержится намного дольше, чем Хейми.

— Это правда? Ты клянешься в этом?

— Да.

— Поклянись именем твоей матери, сейчас же!

Один из наших охранников оглянулся, нахмурился и сделал угрожающий жест своей гибкой палкой, прежде чем снова двинуться вперед.

— Клянусь именем моей матери, — сказал я, стараясь говорить тихо.

Монархи не исчезли, как и Галлиены — по крайней мере, не все. Они были прокляты той силой, которая сейчас жила в Элдене — той же самой, которая, как я предположил, превратила ближайшие пригороды в руины, — но выжили. Однако этого я Фриду не сказал. Это могло быть опасно для нас обоих.

Я вспомнил историю Вуди о том, как Хана преследовала остатки его семьи до самых городских ворот и как она снесла голову племяннику Вуди Алоизиусу.

— А когда пришла Хана? И зачем она пришла, если великаны живут на севере?

Он покачал головой:

— Этого я не знаю.

Я подумал, что, возможно, Хана была в гостях у родных в Крэтчи, когда мистер Боудич совершил свою последнюю экспедицию за золотом, но точно сказать было невозможно. Он был мертв, и, как я уже сказал, история Эмписа оказалась довольно туманной.

В ту ночь я долго лежал без сна. Я не думал об Эмписе, или бабочках, или Губителе Летучих; я думал о своем отце. Скучал по нему и беспокоился о нем. Насколько я знал, он мог подумать, что я уже мертв, так же как моя мать.

3

Время тянулось незаметно. Я собирал свои крохи информации, хотя и не знал, для чего это делаю. И вот однажды мы вернулись с тренировки, чуть более тяжелой, чем другие в последнее время, и обнаружили в камере Йоты бородатого мужчину намного крупнее меня, Домми или самого Йоты. Он был одет в грязные короткие штаны и такую же грязную полосатую рубашку с отрезанными рукавами, демонстрирующими бугры мышц. Он сидел на корточках в углу, подтянув колени к лицу, держась подальше от голубого сияния, заполнявшего камеру — оно исходило от Верховного лорда.

Келлин поднял одну руку. Жест был почти вялым, но пара ночных солдат, ведущих нас, сразу остановилась и встала по стойке «смирно». Мы тоже остановились. Рядом со мной в тот момент была Джая, и ее рука скользнула в мою. Было почему-то очень холодно.

Келлин вышел из камеры Глаза и оглядел нас.

— Мои дорогие друзья, я хотел бы познакомить вас с вашим новым товарищем. Его зовут Кла. Его нашли на берегу озера Ремла после того, как его маленькая лодка дала течь. Он чуть не утонул, не так ли, Кла?

Кла ничего не сказал, только посмотрела на Келлина.

— Отвечай!

— Да. Я чуть не утонул.

— Попробуй еще раз. Обращайся ко мне как к Верховному лорду.

— Да, Верховный лорд. Я чуть не утонул.

Келлин повернулся к нам.

— Но его спасли, мои дорогие друзья, и как вы, уверен, видите, на нем нигде нет ни пятнышка серости. Только грязь. — Келлин захихикал, это был ужасный звук. Рука Джаи судорожно сжала мою.

— В Глуби Малейн не принято представляться, как вы, без сомнения, знаете, но я почувствовал, что мой новый друг Кла заслуживает этого, потому что он наш тридцать второй гость. Разве это не замечательно?

Никто ничего не сказал.

Келлин указал на одного из ночных солдат во главе нашей несчастной процессии, а потом на Бернда, который шел впереди рядом с Аммитом. Ночной солдат ударил Бернда палкой по шее. Тот закричал и упал на колени, размазывая ладонью кровавые потеки. Келлин наклонился к нему.

— Как тебя зовут? Я не буду извиняться за то, что забыл. Вас так много.

— Бернд, — выдавил он, задыхаясь. — Бернд из Цита…

— Нет такого места, как Цитадель, — сказал Келлин. — Ни сейчас, ни когда-либо еще. Просто Бернда вполне достаточно. Так скажи мне, Бернд из Ниоткуда, разве это не чудесно, что у короля Элдена, Губителя Летучих, вас теперь тридцать два? Отвечай громко и гордо!

— Да, — сказал Бернд. Кровь капала между его сжатых пальцев.

— Что «да»? — и потом, будто уча маленького ребенка читать. — Чу… чу… чу…? Громко и гордо, давай же!

— Чудесно, — сказал Бернд, глядя вниз на мокрые камни коридора.

— Теперь ты, женщина! — сказал Келлин. — Эрин! Ты ведь Эрин?

— Да, Верховный лорд, — сказала Эрис. Она ни в коем случае не собиралась поправлять его.

— Разве это не замечательно, что Кла присоединился к нам?

— Да, Верховный лорд.

— Насколько это хорошо?

— Очень хорошо, Верховный лорд.

— Это твоя пизда так воняет, Эрин, или твоя задница?

Лицо Эрис было непроницаемым, но ее глаза горели. Она опустила их, что было разумно.

— Наверное, то и другое, Верховный лорд.

— Да, думаю, ты права — то и другое. Теперь ты, Йота. Подойди ко мне.

Глаз шагнул вперед, почти вплотную к голубому сиянию, окружавшему Келлина.

— Ты счастлив, что у тебя есть сокамерник?

— Да, Верховный лорд.

— Это хорошо… прекрасно! — Келлин взмахнул бледной рукой, и я понял, что он и правда счастлив. И не просто счастлив — полон счастьем до самой луны. Или, учитывая, где мы находимся, лун. А почему бы и нет? Ему поставили задачу собрать людей для игр, и он ее выполнил. Еще я понял, как сильно его ненавижу. Я ненавидел и Губителя Летучих, хотя никогда его не видел.

— Замечательно.

Келлин медленно потянулся к Йоте, который пытался остаться на месте, но отпрянул, когда рука оказалась менее чем в дюйме от его лица. Я услышал, как потрескивает воздух, и увидел, как волосы Глаза зашевелились, отзываясь на ту силу, которая поддерживала Келлина в живых.

— Что «замечательно», Йота?

— Замечательно, Верховный лорд.

Келлин был удовлетворен. Он нетерпеливо прошел сквозь нас. Мы пытались убежать, но некоторые оказались недостаточно быстрыми и попали под дар его ауры. Они упали на колени, некоторые молчали, некоторые скулили от боли. Я оттолкнул Джаю с его пути, но моя рука вошла в синюю оболочку вокруг него, и обжигающая боль пробежала по моему плечу, сковывая все мышцы. Прошло две долгих минуты, прежде чем они снова ожили.

Я подумал, что этой энергией они вполне могли бы питать свой старый генератор, отпустив серых рабов на свободу.

У двери Келлин развернулся к нам, топнув ногой, как прусский инструктор по шагистике.

— Послушайте меня, дорогие друзья. За исключением нескольких изгнанников, которые не имеют значения, и нескольких целых людей, которые могли сбежать в первые дни правления Губителя Летучих, вы — последние носители разбавленной королевской крови, отродье повес, негодяев и насильников. Вы должны послужить удовольствию Губителя и скоро послужите. Игровое время закончилось. В следующий раз, когда вы выйдете на поле Элдена, бывшее Поле Монархов, это будет первым раундом Честных игр.

— А что насчет него, Верховный лорд? — спросил я, указывая на Кла рукой, которая уже работала. — Разве у него не будет возможности потренироваться?

Келлин посмотрел на меня с легкой улыбкой. За его глазами я мог разглядеть пустые глазницы его черепа.

Ты будешь его тренировкой, детка. Он пережил озеро Ремла и переживет тебя. Посмотри, какой он большой! Нет, когда дойдет до второго раунда, тебя там уже не будет, мой нахальный друг, и я буду очень рад избавиться от тебя.

С этими утешительными словами он ушел.

4

В тот вечер на ужин был стейк. Это почти всегда случалось после тренировок. Перси катил свою тележку по коридору, бросая наполовину приготовленное мясо в наши камеры — шестнадцать камер, в каждой из которых теперь сидели по двое узников. Бросая мне мой стейк, Перси еще раз поднес свою уродливую руку ко лбу. Это был быстрый и незаметный жест, но ошибиться было невозможно. Кла поймал свой кусок на лету и сел в углу, держа в руках полусырое мясо и откусывая его большими рваными кусками. «Какие у тебя большие зубы, Кла», — подумал я.

Хейми съел несколько символических кусочков стейка, а потом попытался отдать его мне. Я не взял.

— Ты должен съесть еще.

— Ради чего? — спросил он. — Зачем есть, мучиться от судорог, а потом все равно умирать?

Я вспомнил обретенную мудрость моего отца: «Каждому дню своя забота». В Малейне не было ни дней, ни ночей, но он съел еще пару кусочков, чтобы доставить мне удовольствие. В конце концов, я был обещанным принцем, легендарным ОП. Хотя единственная магия во мне была связана с таинственным изменением цвета волос и глаз, да и эту магию я не мог контролировать и не имел от нее никакой пользы.

Глаз спросил Кла о том, как он чуть не утонул. Кла не отвечал. Фремми и Стукс хотели знать, откуда он пришел и куда направлялся — было ли где-нибудь безопасное убежище? Кла не отвечал. Галли пытался выяснить, как долго ему удалось скрываться. Кла не отвечал. Он доел мясо и вытер жирные пальцы о свою полосатую рубашку.

— Что, не хочешь говорить без Верховного лорда? — спросил Дабл. Он стоял у решетки камеры, которую делил с Берндом, в нескольких шагах от моей. Держа в руках последний кусок стейка, который, как я уже знал, он прибережет на потом, когда проснется ночью. Тюремный распорядок печален, но прост.

Кла ответил из своего угла, не вставая и не поднимая глаз.

— Зачем мне разговаривать с теми, кто скоро умрет? Я знаю, что должно быть состязание. Очень хорошо. Я его выиграю. Если там будет приз, я заберу его и отправлюсь своей дорогой.

Мы выслушали это в ошеломленном молчании.

Наконец Фремми сказал:

— Он не понимает.

— Получил неверную информацию, — сказал Стакс. — Или, может, у него в ушах все еще вода, и он плохо слышит.

Йота зачерпнул из ведра, напился, а потом вскочил на прутья клетки, которая до сегодняшнего дня принадлежала только ему, разминая мышцы и тряся прутья, как обычно. Потом отпустил и повернулся к огромному увальню, скорчившемуся в углу.

— Позволь тебе кое-что сказать, Кла, — сказал он. — Внести ясность, как говорится. Честные игры — это турнир. Такие турниры часто проводились на Поле Монархов во времена Галлиенов, и люди тысячами приходили их посмотреть. Там были все — говорят, даже великаны из Крэтчи. Состязались обычно члены королевской гвардии, хотя обычные люди тоже могли участвовать, если хотели проверить твердость своих черепов. Проливалась кровь, и бойцов часто уносили с поля без сознания, но это была старая версия, задолго до Галлиенов, когда Лилимар был всего лишь деревней ненамного больше Деска.

Кое-что из этого я знал, но — даже по прошествии долгих дней и недель — далеко не все. Поэтому внимательно слушал. Как и остальные, потому что мы в темнице редко обсуждали Честные игры. Это была запретная тема, как, я полагаю, в наших тюрьмах раньше был электрический стул, а сейчас — смертельная инъекция.

— Шестнадцать из нас будут сражаться с другими шестнадцатью. До самой смерти. Без пощады, без отговорок. Любой, кто откажется драться, окажется или на дыбе, или в «Железной деве»[225], или растянутым на страппадо[226], как тянучка. Понимаешь?

Кла сидел в своем углу, казалось, размышляя. Наконец он сказал:

— Я могу драться.

Глаз кивнул.

— Да, ты выглядишь так, как будто можешь, когда не стоишь лицом к лицу с Верховным лордом или не выплевываешь озерную воду. Шестнадцать снова сражаются, оставляя восьмерых. Восемь снова сражаются, оставляя четверых. Потом четыре превращаются в двух.

Кла согласно кивнул:

— Я буду одним из них. И когда второй ляжет мертвым у моих ног, я получу награду.

— Ага, получить, — сказал Хейми. Он подошел и встал рядом со мной. — В старые времена наградой был мешок золота и, как говорят, пожизненное освобождение от королевского налога. Но это были старые времена. А твоей наградой станет бой с Красной Молли. Она великанша и не может сидеть в специальной ложе с лизоблюдами Губителя, но я много раз видел ее стоящей внизу. Ты большой, почти семь футов, насколько я могу судить, но эта рыжая сучка больше.

— Она меня не поймает, — сказал Дэш. — Она медлительна, а я тощий и протеку у нее между пальцев как вода. Меня прозвали Дэшем не без причины[227].

Никто не сказал очевидного: быстрый или нет, но тощий Дэш умрет задолго до того, как кому-либо придется сразиться с Красной Молли.

Кла сидел, обдумывая это. Наконец он встал — его большие колени при этом издали треск, как сучки в огне, — и пошел к ведру для питья.

— Ее я тоже побью. Буду бить, пока мозги не вылезут у нее изо рта.

— Не говори, пока не сделал это, — сказал я.

Он повернулся ко мне.

— Ты все равно не выиграешь. Даже если убьешь дочь — маловероятно, но вдруг, — то у тебя не будет ни единого шанса против мамаши. Я ее видел, она просто гребаная Годзилла.

Конечно, это было не то слово, которое слетело с моих уст, но что бы я ни сказал, в других камерах раздался ропот согласия.

— Вас всех избивали до тех пор, пока вы не стали бояться собственной тени, — сказал Кла, возможно, забыв, что, когда Келлин приказал Кла обращаться к нему как к Верховному лорду, он сделал это без возражений. Конечно, Келлин и остальные ночные солдаты были другими. У них были синие ауры. Я подумал о том, как напряглись мои мышцы, когда Келлин прикоснулся ко мне.

Кла поднял ведро с питьевой водой. Йота схватил его за руку.

— Не-не! Возьми чашку, дурачок! Перси больше не привезет тележку с водой, пока…

Я никогда не видел, чтобы такой крупный мужчина, как Кла, двигался так быстро, даже в классических эпизодах ЭСПН[228] с Шакилом О'Нилом, когда тот играл в колледже за ЛСУ[229] — хотя движения Шакила при его семи футах и трехстах двадцати фунтах были великолепны.

Только что ведро было у рта Кла и наклонялось. Через секунду, — по крайней мере, мне так показалось, — оно с грохотом покатилось по каменному полу, расплескивая воду. Кла повернулся к нему, а Глаз уже лежал на полу камеры, опираясь на одну руку. Другой он схватился за горло. Его глаза выпучились. Его тошнило. Кла наклонился за ведром и поднял его.

— Если ты убил его, ты дорого за это заплатишь, — сказал Янно. А потом добавил с явной надеждой: — Тогда Честные игры не состоятся.

— Состоятся, — печально сказал Хейми. — Губитель Летучих не станет ждать. Если что, Красная Молли займет место Глаза.

Но Глаз не умер. В конце концов он поднялся на ноги, доковылял до своего тюфяка и лег на него. В течение следующих двух дней он мог говорить только шепотом. Пока не появился Кла, он был самым крупным из нас, самым сильным, тем, от кого можно было ожидать, что он все еще будет жив, когда кровавый спорт, известный как Честные игры, приблизится к концу, но я даже не заметил удара в горло, который свалил его с ног.

Кто должен был противостоять человеку, способному на это, в первом раунде игр?

По словам Келлина, эта честь должна была достаться мне.

5

Мне часто снилась Радар, но в ночь после того, как Кла избил Йоту, мне приснилась принцесса Лия. На ней было красное приталенное платье в стиле ампир с плотно облегающим лифом. Из-под подола выглядывали красные туфли с пряжками, усеянными бриллиантами. Ее волосы были стянуты сзади сложной нитью жемчуга. На груди у нее красовался золотой медальон в форме бабочки. Я сидел рядом с ней, одетый не в тюремные лохмотья и не в ту одежду, в которой пришел в Эмпис со своей умирающей собакой, а в темный костюм и белую рубашку. Костюм был бархатным, рубашка шелковой. На ногах у меня были замшевые сапоги с загнутыми голенищами — такие могли носить мушкетеры Дюма на иллюстрации Говарда Пайла[230]. Без сомнения, из коллекции Доры. Фалада удовлетворенно паслась неподалеку, а серокожая служанка Лии расчесывала ее гриву.

Мы с Лией держались за руки, глядя на наши отражения в неподвижной воде бассейна. Мои волосы были длинными и золотистыми. Мои немногочисленные прыщи исчезли. Я был красив, а Лия прекрасна, особенно потому, что снова обрела рот. Ее губы изогнулись в легкой улыбке. В уголках ее рта были только ямочки — никаких признаков язвы. Скоро, если моя мечта осуществится, я поцелую эти алые губы. Даже во сне я понимал, что это было: финальная сцена диснеевского мультфильма. В любой момент лепесток мог упасть в бассейн, покрыв воду рябью и заставив наши отражения дрогнуть, когда губы воссоединившихся принца и принцессы встретятся и зазвучит музыка. Никакой тьме не будет позволено омрачить идеальный финал сказки.

Только одна вещь была не на своем месте. На коленях красного платья принцессы Лии лежал фиолетовый фен. Я хорошо его знал, хотя мне было всего семь лет, когда умерла моя мама. Все ее вещи, включая этот фен, отправились в магазин «Гудвилл»[231], потому что отец говорил, что каждый раз, когда он смотрит на то, что он называл ее «женскими штучками», его сердце снова разбивается. Я не жалел о том, что он отдал большую часть вещей, только спросил, могу ли я оставить ее сосновое саше и ручное зеркальце. У папы не было вопросов на этот счет, и они все еще лежали у меня дома на комоде.

Мама называла свой фен «Фиолетовым лучевым пистолетом смерти».

Я открыл рот, чтобы спросить Лию, зачем ей мамин фен, но прежде, чем я успела это сделать, заговорила ее горничная:

Помоги ей.

— Я не знаю как, — сказал я.

Лия улыбнулась своим новым совершенным ртом и погладила меня по щеке:

— Ты быстрее, чем думаешь, принц Чарли.

Я пытался объяснить ей, что совсем не быстрый, потому и играл на линии защиты в футболе и у первой базы в бейсболе. Хотя я действительно продемонстрировал неплохую скорость в игре Индюшачьего кубка против Стэнфорда, но это было короткое и полное адреналина исключение. Однако, прежде чем я успел что-либо сказать, что-то ударило меня по лицу, и я мгновенно проснулся.

Это был добавочный кусок стейка — маленький, едва ли больше пальца. Перси зашаркал дальше по коридору, бросая такие же кусочки в другие камеры и приговаривая «Осаки, осаки». Это, как я предположил, было его лучшим способом сказать «остатки».

Хейми храпел, измученный последней тренировкой и обычной послеобеденной борьбой за опорожнение кишечника. Я взял кусочек стейка, сел, прислонившись спиной к стене камеры, и откусил от него. Что-то зашуршало у меня под передними зубами. Посмотрев, я увидел кусочек бумаги, размером едва ли больше, чем в печенье с предсказанием, засунутый между мясных волокон. Я извлек его. Написано аккуратной мелкой скорописью, почерком образованного человека:

«Я помогу вам, если смогу, мой принц. Отсюда есть выход через комнату администрации. Эта записка опасна. Уничтожьте ее, если вам дорога моя жизнь. Готовый служить вам Персиваль».

«Персиваль, — подумал я. — Не Перси, а Персиваль. Не серый раб, а настоящий мужчина с настоящим именем.

Я съел записку.

6

На следующий день на завтрак были сосиски. Мы все знали, что это значит. Хейми посмотрел на меня опустошенными глазами и улыбнулся.

— По крайней мере, я покончу со спазмами в животе и больше не буду надрываться, пытаясь посрать. Хочешь это съесть?

Я съел все свои сосиски и четыре его, надеясь, что они придадут мне немного дополнительной энергии. Но они засели у меня в животе, как свинец. Из камеры на другой стороне коридора на меня пялился Кла. Нет, не так — он сверлил меня глазами. Йота пожал плечами, как бы говоря: что тут сделаешь? Я ответил тем же жестом. Действительно, что?

Мы ждали. У нас не было возможности следить за временем, но оно тянулось невыносимо медленно. Фремми и Стакс сидели бок о бок в своей камере. Фремми сказал своему товарищу:

— Теперь они натравят нас друг на друга, старина, вот и все.

Я подумал, что они, вероятно, так и сделают — потому что это было бы особенно жестоко. Но хотя бы в этом я ошибся.

Как раз в тот момент, когда я начал верить, что это все-таки случится не сегодня, появились четверо ночных солдат, во главе с Аароном. Он всегда был на поле во время тренировок, размахивая своей гибкой палкой, как дирижерской палочкой, но это был первый раз, когда он явился в Глубь Малейн с тех пор, как водил меня посмотреть Беговую дорожку. И камеру пыток, конечно.

Двери камер с грохотом разъехались на своих ржавых полозьях.

— На выход! Топ-топ, детки! Хороший день для половины из вас, плохой для остальных!

Мы вышли из камер — все, кроме худощавого лысеющего мужчины по имени Хэтч.

— Не могу, — сказал он. — Я болен.

Один из ночных солдат пошел к нему, но Аарон его остановил. Он встал у дверей камеры, которую Хэтч делил с куда более крупным мужчиной по имени Куилли, родом из Деска. Куилли отпрянул, но аура Аарона все равно задела его. Он тихо вскрикнул, схватившись за руку.

— Ты Хэтч из того, что когда-то называлось Цитаделью, верно?

Хатча с несчастным видом кивнул.

— И ты чувствуешь себя плохо. Может, из-за сосисок?

— Может быть, — сказал Хэтч, не отрывая взгляда от своих сжатых, но все равно дрожащих рук. — Вполне возможно.

— И все же я вижу, что ты съел все, кроме палочки.

Хэтч ничего не сказал.

— Послушай меня, детка. Или Честные игры, или Дева. Я бы предпочел, чтобы ты навестил эту леди, и это заняло бы много времени. Я бы медленно запер тебя в ней. Сперва ты бы почувствовал, как шипы легко касаются твоих глаз — прямо-таки нежно, знаешь ли — прежде чем проткнуть их насквозь. И твой живот тоже — не такой нежный, как глаза, но достаточно мягкий. То, что останется от этих сосисок, вытечет наружу, пока ты будешь вопить. Понравится тебе такое угощение?

Хэтч застонал и, спотыкаясь, вышел из камеры.

— Превосходно! И вот мы все здесь! — воскликнул Аарон. — Мы отправляемся на игры! Скорее, детки! Топ-топ! Вас ждет такое веселье!

Мы пошли.

Пока мы поднимались по лестницам, как много раз до этого — но никогда прежде не знали, что только половина из нас вернется назад, — я вспомнил свой сон. То, как Лия сказала: «Ты быстрее, чем думаешь, принц Чарли».

Но я совсем не чувствовал себя быстрым.

7

Вместо того, чтобы идти прямо на поле, нас отвели в раздевалку, которой мы пользовались после тренировок. Только на этот раз там был Верховный лорд, блистательный в своей парадной форме, которая выглядела иссиня-черной внутри его ауры. По такому случаю он был полностью заряжен. Я не раз задавался вопросом, откуда берется энергия, питающая ауры, но в тот день такие вопросы не казались мне первостепенными.

На полке, где раньше стояло тридцать одно ведро для мытья после тренировок, теперь было всего шестнадцать, потому что только шестнадцати нужно было помыться после сегодняшних игр. Перед полкой стояла грифельная доска с надписью «ПЕРВЫЙ РАУНД» наверху. Ниже указывались пары. Я до сих пор прекрасно их помню; думаю, в такой ужасной ситуации человек запоминает либо все, либо вообще ничего. Прошу прощения за упоминание еще большего количества новых имен, но я должен их назвать по той причине, что те, с кем я находился в заточении, заслуживают того, чтобы их запомнили — хоть на какое-то время.

— Здесь вы видите расписание поединков, — сказал Келлин. — Я ожидаю, что вы устроите хорошее шоу для Его Величества Элдена. Все понятно?

Никто не ответил.

— Вы можете столкнуться с тем, кого считали своим другом, но дружба больше не имеет значения. Каждый поединок будет длиться до конца. До самой смерти. Если вы одолеете вашего противника, но не убьете его, вы оба заслужите гораздо более мучительную смерть. Это вам понятно?

Ответил только Кла.

— Да, — сказав это, он посмотрел на меня, провел большим пальцем по своей толстой шее и улыбнулся.

— Скоро будет первый вызов на бой. Готовьтесь.

Он ушел. Ночные солдаты последовали за ним. Мы молча рассматривали лист с расписанием.


ЧЕСТНЫЕ ИГРЫ. ПЕРВЫЙ РАУНД


Первый сет

Фремми против Мерфа

Джая против Хейми

Аммит против Уэйла


Второй сет

Янно против Фрида

Джека против Лота

Мезель против Сэма


Третий сет

Том против Булта

Домми против Каммита

Бендо против Дэша


ОБЕД


Четвертый сет

Дабл против Эвы

Стакс против Хэтча

Паг против Куилли


Пятый сет

Бернд против Галли

Хилт против Окки

Эрис против Виза


Шестой сет

Кла против Чарли


Я видел похожие расписания не только по телевизору, во время воскресного обзора NCAA, но и лично, когда каждую весну на афишах на каждом поле каждой команды-участника объявлялись матчи турнира «Аркадия — Бэйб-Рут». Здесь все было понятно, но самым сюрреалистичным элементом было вставленную в середину слово «ОБЕД». Губитель Летучих и его свита насладятся гибелью девяти узников — а потом пойдут обедать.

— А если мы все откажемся? — спросил Аммит задумчивым тоном, которого я никак не ожидал от парня, выглядевшего так, словно он когда-то зарабатывал на хлеб и сыр, подковывая лошадей. И сбивал их с ног, если они отказывались слушаться. — Я просто спросил, имейте в виду.

Окка, крупный парень с близоруким прищуром, рассмеялся.

— Что, забастуем? Как мельники во времена моего отца? И лишим Губителя его любимого развлечения? Я думаю, что лучше доживу до завтра, чем проведу этот день, вопя в агонии, благодарю покорно.

И я думал, что Окка, вероятно, доживет до завтра, учитывая, что он будет драться с тощим маленьким Хилтом, у которого было к тому же повреждено бедро. Скорее всего, Окка потерпит поражение во втором раунде, но если он выиграет сегодня, то сможет помыться и вечером поужинать. Я огляделся и увидел на многих лицах тот же простой расчет. Но не у Хейми. Бросив на доску всего один взгляд, он пошел к скамейке и сел там, повесив голову. Я ненавидел себя за то, что ничем не могу ему помочь, но еще больше ненавидел тех, кто загнал нас в эту ужасную ловушку.

Я снова посмотрел на доску. Мне казалось, что Фремми должен драться со Стуксом, а две женщины, Джая и Эрис, друг с другом — битва девушек, что может быть забавнее? Но нет. По-видимому, никаких правил в выборе соперника не было. Имена словно вытащили из шляпы — за исключением последней пары. На поле только мы двое, финал дня.

Кла против Чарли.

Загрузка...