Сказка

Глава двенадцатая Кристофер Полли. Рассыпанное золото. Не так идеально. Подготовка

Я не могу вспомнить, что чувствовал в тот момент. Однако помню, что подумал: «Мне в затылок целится Румпельштильцхен».

— Что там внизу? — спросил он.

— Где?

— Не надо притворяться. Ты пробыл в этой дыре так долго, что я уже начал думать, что ты там сдох. Так что же там внизу?

В голову пришла другая мысль: он не знает. Никто не знает.

— Насосное оборудование, — это было первым, что пришло мне в голову.

— Насосное оборудование? Насосное оборудование? Так вот в чем дело, ха-ха?

— Да. Иначе, когда пойдет дождь, весь задний двор затопит. И вода хлынет на улицу, — мои мозги постепенно включились в работу. — Оно старое. Я проверял, не нужно ли пригласить кого-то из городских служб, чтобы они посмотрели. Может, вы знаете кого-нибудь из отдела водо…

— Чушь собачья. Ха-ха. Что там на самом деле внизу? Там есть золото?

— Нет. Там только механизмы.

— Не оборачивайся, малыш, это будет неразумно. Очень. Так ты спустился туда с громадной пушкой, ха-ха, чтобы проверить водяной насос?

— Крысы, — сказал я. Во рту было очень сухо, — Я думал, там могут быть крысы.

— Чушь собачья, полная чушь. Что вот это такое? Насосное оборудование? Не двигайся, просто посмотри направо.

Взглянув туда, я увидел разлагающийся труп большого таракана, которого застрелил мистер Боудич. От него осталось совсем немного.

Глупая отмазка, которую я сочинил, явно не сработала, поэтому я просто сказал, что не знаю. Но человеку, которого я прозвал Румпельштильцхеном, было на это наплевать. Он уже видел впереди желанную добычу.

— Не бери в голову. Давай-ка лучше заглянем в сейф старика. А к насосному оборудованию, может быть, вернемся позже. Иди в дом, малыш. И если ты по дороге хоть что-то пикнешь, я разнесу тебе башку. Но сначала я хочу, чтобы ты снял свою стрелялку, партнер, ха-ха, и бросил в сторону.

Я попытался нагнуться, чтобы развязать узел веревки на ноге. Пистолет снова больно уткнулся мне в затылок.

— Разве я велел тебе наклоняться? Нет. Просто расстегни ремень.

Я так и сделал. Кобура стукнулась о мое колено и раскрылась. Пистолет выпал на пол сарая.

— Теперь можешь застегнуться снова. Хороший ремешок, ха-ха.

(На этом этапе я прекращаю повторять его чертовы «ха-ха», потому что он говорил их все время, как какой-то словесный мусор. Просто поверьте, что это звучало очень по-румпельштильцхеновски. То есть довольно жутко.)

— А теперь повернись.

Я повернулся, и он вместе со мной. Мы были как фигурки в музыкальной шкатулке.

— Медленнее, парень. Медленнее.

Я вышел из сарая, он неотступно следовал за мной. В другом мире было пасмурно, но здесь сияло солнце. Я мог видеть наши тени — и тень его руки с пистолетом, приставленным к моему затылку. Мои мозги сумели переключиться с низкой передачи на вторую, но от третьей я был далеко. Меня загнали в угол прочно и основательно.

Мы поднялись по ступенькам заднего крыльца. Я отпер дверь, и мы вошли на кухню. Я помню, как думал обо всех случаях, когда заходил сюда, не подозревая, что скоро сделаю это в последний раз. Потому что он собирался убить меня.

Но он не мог. Я не должен был ему позволить. Я думал о том, что люди узнают о колодце миров, и знал, что просто не могу этого допустить. Я представлял, как копы из города, спецназ полиции штата или солдаты вламываются к ужасу обувщицы в ее маленький дворик, срывают ее веревки и швыряют ее обувь в грязь, и понимал, что этого не должно случиться. Нельзя позволить этим парням заявиться в заброшенный город и разбудить то, что там спит. Я должен был остановить все это, остановить его, но не мог этого сделать. И если он смеялся, то смеялся надо мной.

Ха-ха.

Мы поднялись по лестнице на второй этаж, я впереди, а гребаный Румпель сразу за мной. На полпути я подумал было сделать внезапный выпад назад и сбить его с ног, но не стал пытаться. Это могло сработать, но если бы попытка не удалась, он бы меня точно убил. Если бы здесь была Радар, она бы попыталась напасть на Румпеля, несмотря на свои больные лапы — и скорее всего, он убил бы и ее.

— В спальню, парень. Ту, в которой сейф.

Я вошел в спальню мистера Боудича.

— Это ведь ты убил мистера Генриха?

— Что? Это самая большая чушь, которую я слышал. Они ведь поймали парня, который это сделал.

Мы не стали развивать эту тему. Я знал, что это он, и он знал, что я знал. Знал я и другие вещи. Во-первых, если я скажу, что не знаю код от сейфа, и буду настаивать на этом, он меня застрелит. Вторая вещь была вариацией первой.

— Открой шкаф, малыш.

Я открыл. Пустая кобура хлопала по моему бедру. Я оказался паршивым стрелком.

— Теперь открой сейф.

— Если я это сделаю, ты убьешь меня.

Наступила минута молчания, пока он переваривал эту самоочевидную истину. Потом он сказал:

— Нет, не убью. Только свяжу тебя, ха-ха.

Вот тут «ха-ха» было очень кстати — как бы он это сделал? Миссис Ричленд сказала, что он был с нее ростом, что означало пять футов четыре дюйма. Я был на фут выше и порядком накачался благодаря домашней работе и езде на велосипеде. Связать меня без сообщника, который бы в этом помог, было для него просто невозможно.

— Ты сделаешь это? Правда? — я заставил свой голос задрожать, что, поверьте мне, было нетрудно.

— Да! А теперь открывай сейф!

— Ты обещаешь?

— Конечно, бимбо. А теперь открой его, или я всажу тебе пулю в колено, и ты никогда больше не станцуешь танго, ха-ха.

— Ладно. Только если ты правда пообещаешь не убивать меня.

— На этот вопрос уже дан ответ, как говорят в суде. Открывай сейф!

Кроме всего остального, я должен был остаться в живых, чтобы этот мелодичный голос не стал последним, что я услышу. Этого я тоже не мог допустить.

— Ну ладно.

Я опустился на колени перед сейфом. Я думал: «Он хочет убить меня» и «Я не позволю ему убить меня, не позволю».

Из-за Радар.

Из-за маленькой обувщицы.

И из-за мистера Боудича, который взвалил на меня ношу, которую некому больше было нести.

Почему-то во мне росло спокойствие.

— Здесь очень много золота, — сказал я. — Не знаю, где он его взял, но это потрясно. Он годами платил им по своим счетам.

— Прекрати болтать и открой сейф! — рявкнул он и тут же, словно не в силах с собой совладать, жадно спросил. — А сколько?

— Не знаю, чувак. Может быть, на миллион долларов. Оно такое тяжелое, что я даже не могу его поднять.

Я понятия не имел, как поменяться ролями с этим маленьким ублюдком. Если бы мы были лицом к лицу, еще ладно — но не с дулом пистолета меньше чем в дюйме от моего затылка. Однако в свое время, достигнув определенного уровня в спорте, я научился отключать мозги во время игры и позволять телу работать самостоятельно. Сейчас я собирался сделать то же, другого выхода не было. Иногда в футбольных матчах, особенно на выездных играх, где над нами издевались сотни зрителей, я сосредотачивался на квортербеке[144] соперника и говорил себе, что он мерзкий сукин сын, и я собираюсь не просто обвести его, а стереть в порошок. Это не срабатывало, если парень не делал никаких гадостей, но сейчас сработало. Голос у него был как у последнего говнюка, и мне было легко возненавидеть его.

— Хватит тянуть, бимбо-бимбо-бимбо-бо! Открой сейф, или ты никогда больше не будешь ходить прямо.

Скорее всего, я вообще никогда больше не буду ходить.

Я повернул диск в одну сторону, потом в другую, потом еще раз. Три цифры введены, осталась одна. Я рискнул оглянуться через плечо и увидел мельком узкое лицо — похожее на мордочку хорька, — под бейсбольной кепкой «Уайт Сокс» с высокой тульей и красным кружком на месте буквы «О».

— Можно мне взять немного?

Он хихикнул — очень мерзко.

— Открывай! Перестань пялиться на меня и открывай!

Я набрал последнюю цифру и потянул за ручку. Я не мог видеть, как он смотрит через мое плечо, но чувствовал его запах: кислый пот, какой въедается в кожу человека, который долго не мылся.

Сейф распахнулся. Я не колебался, потому что тот, кто колеблется, проигрывает. Схватив ведро за край, я опрокинул его вниз между своих раздвинутых колен. Золотые шарики волной хлынули наружу и разбежались по полу во все стороны. В тот же миг я нырнул в шкаф. Он выстрелил — звук был не намного громче, чем от петарды среднего размера. Я почувствовал, как пуля просвистела между моим плечом и ухом. Подол одного из старомодных пиджаков мистера Боудича дернулся, когда пуля прошла сквозь него.

У мистера Боудича было много обуви, Дора бы позавидовала. Я схватил броган[145], перекатился на бок и бросил в него, но он пригнулся. Я бросил другой, уже пониже. Он снова пригнулся, но тяжелый ботинок угодил ему прямо в грудь. Попятившись, он поскользнулся на золотых шариках, которые все еще катились из ведра, и земля ушла у него из-под ног. Он рухнул, задрав ноги вверх, но не выронил пистолет. Тот был намного меньше револьвера мистера Боудича, что, вероятно, объясняло его негромкий звук.

Я не пытался встать на ноги, просто присел на корточки и развернулся от бедер вниз. Пролетел над раскатившимся по полу золотом, как Супермен, и приземлился на него сверху. Я был большим, он маленьким. Воздух вышел из него с хлюпающим звуком. Его глаза выпучились, на ярко-красных губах блестела слюна.

— Отвали… от… меня! — пропыхтел он злобным шепотом.

Я схватил его за руку, державшую пистолет, промахнулся и схватил снова, прежде чем он успел направить пистолет в мое лицо. Раздался второй выстрел. Не знаю, куда попала эта пуля, и мне было все равно, потому что она не попала в меня. Его запястье скользило от пота, поэтому я сжал его изо всех сил и вывернул. Раздался щелчок, он издал пронзительный вопль, пистолет выпал из его руки и ударился об пол. Я поднял его и нацелил на своего противника.

Он снова завопил и закрыл лицо здоровой рукой, как будто это могло остановить пулю. Другая рука была сломана, запястье уже начало распухать.

— Нет, не надо! Пожалуйста, не стреляй в меня! Прошу тебя!

И ни одного гребаного «ха-ха».

Возможно, к этому моменту у вас уже сложилось весьма лестное мнение о юном Чарли Риде — ком-то вроде героя приключенческого романа для подростков. Я был рядом со своим отцом, когда он пил, вытирал за ним рвоту, молился о его исцелении (на коленях!) и действительно получил то, о чем просил. Я спас старика, когда тот упал с лестницы, пытаясь прочистить водосточный желоб, навещал его в больнице, а потом заботился о нем, когда он вернулся домой. Я влюбился в верную собаку этого старика, а верная собака влюбилась в меня. Я пристегнул к поясу пистолет 45-го калибра, смело прошел по темному коридору (где были разные гигантские существа) и оказался в другом мире, где подружился со старушкой с изуродованным лицом, которая собирала обувь. Я одолел убийцу мистера Генриха, ловко рассыпав золотые шарики по полу, чтобы он поскользнулся и упал. Черт возьми, я даже преуспел сразу в двух видах спорта! Сильный, высокий и без прыщей — просто идеал!

Но при этом я еще подкладывал петарды в почтовые ящики, взрывая там важную для кого-то почту. Я размазал собачье дерьмо по лобовому стеклу машины мистера Дауди и выдавил суперклей в гнездо зажигания старого «форда-фургона» миссис Кендрик, когда мы с Берти нашли его незапертым. Я повалил парочку надгробий. Я воровал в магазинах. Конечно, все это вместе со мной делал Берти Берд, и именно он позвонил в школу с угрозой взрыва, но я его не остановил. Были и другие вещи, о которых я не стану вам рассказывать, потому что мне слишком стыдно. Все, что я скажу, это то, что мы так напугали нескольких малышей, что они разревелись и описались.

Не так уж идеально, верно?

И я искренне ненавидел этого маленького человечка в его грязных вельветовых штанах и теплой куртке «Найк», с его слипшимися, сальными волосами, спадающими на узкое лицо хорька. Я ненавидел его (естественно), потому что он убил бы меня, как только получил золото — он уже убил однажды, почему бы не повторить это снова? Я ненавидел, потому что, если бы он убил меня, копы — возможно, во главе с детективом Глисоном и его бесстрашными помощниками Уитмарком и Купером — вошли бы во время расследования в сарай и нашли там то, по сравнению с чем убийство Чарльза Макги Рида выглядело бы полной фигней. Я ненавидел маленького человечка больше всего за то — можете не верить, но клянусь, что это так, — что его вторжение все усложнило. Должен ли я заявить на него в полицию? Это неизбежно приведет к обнаружению золота, а оно вызовет примерно десять миллионов вопросов. Даже если я соберу его и положу обратно в сейф, мистер Ха-Ха о нем расскажет. Может быть, чтобы добиться снисхождения окружного прокурора, а может, просто назло мне.

Решение проблемы было очевидным. Если он будет мертв, то не сможет никому ничего рассказать. Полиция ничего не узнает, если предположить, что слух у миссис Ричленд не такой острый, как ее глаза (к тому же эти два выстрела были не очень громкими). У меня было даже надежное место, чтобы спрятать тело.

Не так ли?

Хотя его рука все еще закрывала лицо, я мог видеть между растопыренными пальцами его глаза. Голубые, с красными прожилками и проступающими слезами. Он знал, что я собираюсь сделать — видел это по моему лицу.

— Нет. Пожалуйста. Отпусти меня. Или позвони в полицию, если понадобится. Только не убивай меня!

— Как будто ты не собирался убить меня!

— Нет! Клянусь Богом, клянусь могилой моей матери, это не так!

— Как тебя зовут? — спросил я.

— Дерек! Дерек Шепард![146]

Я ударил его по лицу его же пистолетом. Я мог бы вам сказать, что не хотел этого делать или до последнего момента не знал, что сделаю это, но это было бы ложью. Я знал, что делаю, и это было приятно. Из его носа хлынула кровь, еще больше потекло из уголка рта.

— Ты думаешь, я никогда не видел «Анатомию Грея», дебил? Как тебя зовут?

— Джастин Таунс[147].

Я ударил его снова. Он попытался увернуться, но это не дало никакого результата. Я не особенно быстро бегаю, но с рефлексами у меня все в порядке. Я почти уверен, что один из ударов сломал ему нос, а не просто разбил его в кровь. Он вскрикнул — но шепотом, почти неслышно.

— Ты, наверное, думаешь, что я и Джастина Таунса не знаю? У меня даже есть один из его альбомов. У тебя еще один шанс, ублюдок, а потом я всажу тебе пулю в башку.

— Полли, — сказал он. Его нос распух — как и вся левая сторона лица, по которой я бил, — и он говорил так, как будто был сильно простужен. — Крис Полли.

— Брось мне свой бумажник.

— У меня нет…

Он увидел, что я отступил назад, и снова заслонился здоровой рукой. У меня был план насчет этой руки, который, вероятно, еще больше понизит мои ставки в ваших глазах, но вам нужно помнить о моем затруднительном положении. Кроме того, я снова подумал о Румпельштильцхене. Может быть, я и не смогу заставить этого типа воткнуться в землю и разорвать себя надвое, но заставлю его смыться. Как Пряничного человечка, ха-ха.

— Ладно, ладно!

Он встал и полез в задний карман своих штанов, которые были не просто грязными — они смердели. У его куртки был надорван рукав, засаленные манжеты свисали бахромой. Где бы этот парень ни жил, это явно был не «Хилтон». Бумажник был потрепанным и тоже грязным. Открыв его, я увидел одинокую десятку и водительские права на имя Кристофера Полли. На фотографии он был молодым, с еще не разбитым, но таким же мерзким лицом. Я закрыл бумажник и сунул его в задний карман к своему.

— Похоже, твоя лицензия истекла в 2008-м. Надо бы тебе ее продлить — конечно, если ты проживешь достаточно долго.

— Я не могу…, — его рот захлопнулся.

— Не можешь ее продлить? Ты сбежал, да? Из тюрьмы? Так вот почему тебе понадобилось столько времени, чтобы ограбить и убить мистера Генриха? Потому что ты был в Стейтвилле[148]?

— Не там.

— А где? — спросил я.

Он промолчал, и я решил, что мне все равно. Как мог бы сказать мистер Боудич, это было несущественно.

— Откуда ты узнал о золоте?

— Видел несколько штук в магазине старого фрица. До того, как попал в тюрьму, — я мог бы еще спросить, как он узнал, откуда взялось золото, и как подставил беднягу Дуайера, но думал, что и так знаю то и другое. — Отпусти меня, я больше никогда тебя не побеспокою.

— Нет, не побеспокоишь. Потому что ты опять сядешь в тюрьму, и уже надолго. Сейчас я вызову полицию, Полли, и тебя посадят за убийство — вот тогда я послушаю твои «ха-ха» на этот счет.

— Я расскажу! Расскажу о золоте! Ты его не получишь!

Вообще-то это не так — согласно завещанию, золото принадлежало мне, но он этого не знал.

— Это правда, — сказал я. — Спасибо, что напомнил. Поэтому придется добавить тебя к насосному оборудованию. К счастью, ты мелкий гад, и я не сорву спину.

Я поднял пистолет. Мог бы сказать вам, что блефовал, но не уверен, что так оно и было. Я ненавидел его еще и за то, что он разгромил дом мистера Боудича, осквернил его. Как я, кажется, уже говорил, его убийство все упрощало.

Он не закричал — думаю, не хватило воздуха, — но тихо застонал. Промежность его брюк потемнела. Я опустил пистолет… немного.

— Предположим, я скажу, что позволю тебе жить, мистер Полли. И не только жить, но и пойти своим путем, как поется в песне. Тебя это заинтересует?

— Да! Да! Отпусти меня, и я больше никогда тебя не побеспокою!

«Говорит как настоящий Румпельштильцхен», — подумал я.

— Как ты сюда попал? Ты шел пешком? Или доехал на автобусе до Дирборн-авеню? — учитывая последнюю десятку в его бумажнике, я сомневался, что он приехал на «Убере». Он мог обчистить заднюю комнату мистера Генриха — вещи, подброшенные Дуайеру, делали это весьма возможным, — но если и так, то он не превратил ничего из своей добычи в наличные. Может быть, просто не знал, как это делается. Он мог быть хитрым, но это не всегда то же самое, что умный.

— Я шел через лес, — он ткнул здоровой рукой в сторону зеленой полосы за владениями мистера Боудича — всего, что осталось от Сторожевого леса, который покрывал эту часть города столетие назад.

Я понял, почему у него грязные штаны и порванная куртка. Миссис Ричленд не сказала, что вельветовые штаны маленького человечка были грязными, а она бы заметила это — у нее был острый глаз, — но она видела его несколько дней назад. Я думал, что он не просто шел через лес, а жил в нем. Где-то недалеко от забора, ограждающего задний двор мистера Боудича, вероятно, лежал кусок брезента, служивший ему укрытием, а под ним хранились его немногочисленные пожитки. Добычу из магазина мистера Генриха он, скорее всего, зарыл там же, как это делали пираты из сказок. Только пираты прятали свои дублоны и эскудо в сундуках, а сокровище Полли, скорее всего, лежало в сумке с надписью «АМЕРИКАНСКАЯ СЛУЖБА ПОДПИСКИ».

Если я был прав, его лагерь находился достаточно близко от дома, чтобы он мог следить за неким Чарльзом Ридом. Он мог узнать про меня от мистера Генриха. Мог увидеть во время моей поездки в Стэнтонвилл. И после того, как обыск в доме не дал ему ничего, кроме неоткрытого сейфа, он стал ждать меня, надеясь, что я приду за золотом. Потому что он первым делом сделал бы именно это.

— Вставай, пойдем вниз. Следи за золотыми шариками, если не хочешь еще раз навернуться.

— Можно мне взять немного? Несколько штук? Я на мели, чувак.

— И что ты с ними сделаешь? Заплатишь за обед в «Макдоналдсе»?

— Я знаю одного парня в Чикаго. Он не даст столько, сколько они стоят, но…

— Можешь взять три штуки.

— А пять? — он робко улыбнулся, как будто не планировал убить меня, как только сейф будет открыт.

— Четыре.

Он наклонился, быстро поднял их здоровой рукой и начал запихивать в карман брюк.

— Это пять. Брось один.

Он бросил на меня сердитый прищуренный взгляд — взгляд Румпельштильцхена — и отбросил один шарик. Тот укатился в угол.

— Ты злой мальчик.

— Это сказал святой Христофор из Леса, и мне стало стыдно.

Он приподнял губу, обнажив пожелтевшие зубы.

— Пошел ты.

Я поднял его пистолет, который, как мне показалось, был автоматическим 22-го калибра.

— Никогда не говори «пошел ты» тому, у кого есть пушка. Это неразумно, ха-ха. А теперь иди вниз.

Он вышел из комнаты, баюкая на груди сломанное запястье и сжимая здоровой рукой золотые шарики. Я последовал за ним. Мы прошли через гостиную на кухню, и он остановился в дверях.

— Иди дальше. На задний двор.

Он повернулся, чтобы посмотреть на меня, широко раскрыв глаза и дергая губами.

— Ты собираешься убить меня и спустить в эту дыру!

— Я бы не отдал тебе золото, если бы собирался это сделать, — сказал я.

— Ты заберешь его назад! — он снова начал плакать. — Ты заберешь золото и сбросишь меня вниз!

Я покачал головой.

— Там забор, а у тебя сломано запястье. Ты не справишься без посторонней помощи.

— Я справлюсь! Мне не нужна твоя помощь!

— Иди, — сказал я.

Он шел, плача, уверенный, что сейчас я выстрелю ему в затылок. Потому что, опять же, это было то, что сделал бы он. Он перестал рыдать, только когда мы прошли мимо открытой двери сарая и он обнаружил, что все еще жив. Мы подошли к забору высотой около пяти футов — достаточно высокому, чтобы удержать Радар, когда она была моложе.

— Я не хочу тебя больше видеть.

— Ты меня не увидишь.

— Никогда.

— Ты меня не увидишь никогда, я обещаю.

— Тогда прощай, — я протянул ему руку.

Он сунул мне свою, здоровую. Хитрый, но не очень умный. как я и сказал. Я вывернул руку и услышал хруст ломающихся костей. Он вскрикнул и упал на колени, прижимая обе руки к груди. Я засунул пистолет 22-го калибра сзади в штаны, как плохой парень в кино, наклонился, схватил его и поднял. Это было легко. Он не мог весить больше ста сорока фунтов, а я в тот момент был так накачан адреналином, что у меня практически выросли крылья. Я перебросил его через забор. Он приземлился на спину в кучу сухих листьев и сломанных веток, издавая негромкие стоны. Его руки бессильно повисли. Я перегнулся через забор, как сказочная прачка, жаждущая услышать свежие деревенские сплетни.

— Иди, Полли. Беги и никогда не возвращайся.

— Ты сломал мне руки! Ты сломал мои гребаные…

— Тебе повезло, что я тебя не убил! — крикнул я. — Я хотел, я чуть не сделал это, и, если я когда-нибудь увижу тебя снова, я это сделаю! А теперь иди! Пока у тебя еще есть шанс!

Он бросил на меня еще один взгляд: широко раскрытые голубые глаза на распухшем лице, перемазанном соплями и слезами. Потом повернулся и побрел сквозь невысокий кустарник, последний остаток Сторожевого леса, прижимая к груди сломанные руки. Я смотрел ему вслед, не испытывая ни малейшего сожаления о том, что сделал.

Это было не очень хорошо.

Вернется ли он? Не с двумя сломанными запястьями. Расскажет ли об этом кому-нибудь, другу или соучастнику очередного преступления? Я не думал, что у Полли были какие-то партнеры или друзья. Пойдет ли он в полицию? Учитывая то, что я знал о Генрихе, эта идея казалась смехотворной. Кроме всего прочего, я просто не мог себя заставить хладнокровно убить его.

Вернувшись в дом, я собрал золотые шарики. Они валялись повсюду, и это заняло больше времени, чем вся история с Полли. Я положил их в сейф вместе с пустым поясом и кобурой и ушел. Чтобы заслонить пистолет, засунутый в штаны, я выпустил рубашку наружу, но все равно был рад, что миссис Ричленд не стояла в конце подъездной дорожки, прикрывая рукой свои зоркие глаза.

С холма я спустился медленно, потому что у меня дрожали ноги. Черт возьми, у меня дрожало всё. Поднявшись на крыльцо своего дома, я понял, что проголодался. По правде говоря, был голоден, как волк.

Радар встретила меня не так бурно, как я ожидал; просто радостно помахала хвостом, несколько раз подпрыгнула и потерлась головой о мою ногу, прежде чем отправиться обратно на свой коврик. Я подумал, что ожидал бурной радости, потому что мне казалось, что меня не было очень долго. На самом деле прошло меньше трех часов. За эти часы случилось многое — то, что изменило мою жизнь. Я подумал о Скрудже в «Рождественской песни», который сказал: «Духи сделали все это за одну ночь».

В холодильнике остался мясной рулет, и я сделал себе пару пухлых сэндвичей, обильно полив их кетчупом. Мне нужно было подзарядиться, потому что мой день только начинался. Предстояло основательно подготовиться к завтрашнему путешествию. Я не собирался идти в школу, а моему отцу предстояло вернуться в пустой дом. Мне хотелось отыскать солнечные часы, о которых говорил мистер Боудич — я больше не сомневался, что они существуют, и не сомневался, что эти часы могут повернуть время вспять для старой немецкой овчарки, которая сейчас дремала на своем коврике в гостиной. Я не был уверен, что смогу заставить ее спуститься по этим узким ступенькам, и понятия не имел, как пройду с ней сорок (или пятьдесят, или шестьдесят) миль до города. В одном я был уверен точно: ждать больше нельзя.

Пока я ел, я думал. Если я собирался исчезнуть, да еще вместе с Радар, я должен был указать ложный след, который вел бы в другом направлении, а не к дому мистера Боудича. Идея пришла мне в голову, когда я шел в гараж, и я подумал, что она может сработать. Должна.

В гараже я взял отцовскую тачку и еще кое-что. На одной из полок был пакет с гидроксидом кальция, больше известным как негашеная известь. Зачем он был нужен папе? Вы знаете ответ: тараканы. Иногда у нас подвале, иногда в гараже. Я положил пакет в тачку, потом зашел в дом и показал Радару ее поводок.

— Если я отведу тебя наверх, ты будешь хорошо себя вести?

Она взглядом заверила меня, что так и сделает, поэтому я нацепил ей поводок, и мы пошли на Сикамор-стрит, 1. Я толкал тачку, а Радар шла рядом с ней. Миссис Ричленд вернулась на свой обычный пост, и я уже ждал, что она спросит, кто поднял весь этот шум. Но она этого не сделала, только спросила, планирую ли я еще поработать в доме. Я ответил утвердительно.

— Ты очень хорошо справляешься с этим. Думаю, этот дом выставят на продажу, не так ли? Может быть, адвокаты даже заплатят тебе за ремонт, но не особо на это рассчитывай. Они люди жадные. Надеюсь, новые владельцы не снесут его, теперь он выглядит намного лучше. Ты не знаешь, кто его унаследовал?

Я сказал, что не знаю.

— Что ж, если вдруг узнаешь, за сколько его продают, скажи мне. Мы подумывали его купить.

«Мы» предполагало наличие мистера Ричленда, но кто знает?

Я на голубом глазу сказал, что непременно это сделаю, и покатил тачку дальше, намотав поводок Радар на запястье. Старушка шла бодро, но подъем на холм был не особенно длинным. Я боялся, что все эти мили до заброшенного города ей ни за что не пройти.

На этот раз Радар вела себя спокойнее, но как только я отстегнул ее поводок, она поспешила к раскладному дивану в гостиной, обнюхала его от края до края и улеглась рядом. Я принес ей миску воды, а потом пошел в сарай с пакетом негашеной извести. Посыпав ею останки таракана, я изумленно наблюдал, как его разложение ускорилось до предела. Слышались шипящие, булькающие звуки. От останков поднимался пар, и скоро на их месте не осталось ничего, кроме лужицы слизи.

Я подобрал с пола револьвер, отнес его обратно в дом и положил в сейф. Увидев пару гранул, которые закатились в углы, бросил их в ведро к остальному золоту. Когда я спустился вниз, Радар крепко спала.

«Хорошо, — подумал я. — Поспи как можно больше, девочка, завтра у тебя будет трудный день».

Трудный день ждал и меня, и это было хорошо. Я не переставал думать о другом мире — о красных маках вокруг тропинки, о женщине-обувщице с изуродованным лицом, о стеклянных башнях города, — но занятость, вероятно, удерживала меня от запоздалой реакции на близкое знакомство с Кристофером Полли. И это тоже было хорошо.

Маленький ублюдок в своей охоте за золотом не тронул стопки книг в коридоре между кухней и задней дверью. С книгами я не стал возиться, но потратил час на то, чтобы перетащить в сарай стопки журналов, заботливо связанные бечевкой. Несколькими я закрыл останки таракана, а большую часть сложил рядом с колодцем миров. Когда я — мы — буду спускаться туда в следующий раз, я положу эти стопки на доски, чтобы как можно лучше заслонить отверстие.

Закончив, я вернулся в дом и разбудил Радар. Я угостил ее лакомством из кладовки и вывел на прогулку. Я напомнил себе, что завтра нужно взять с собой ее игрушечную обезьянку. Она может захотеть поиграть с ней, когда мы доберемся до цели нашего путешествия. Если, конечно, не упадет с лестницы и не утащит меня за собой. И если она вообще захочет спускаться по этой лестнице.

Потом я положил в рюкзак пистолет Полли 22–го калибра, его бумажник и еще кое — какие вещи — немного, завтра я добавлю еще кое-что из кладовки мистера Боудича — и уселся за письмо отцу. Я хотел отложить это, но знал, что после будет некогда. Писать его было трудно.

«Дорогой папа,

Ты вернешься в пустой дом, потому что я уехал в Чикаго с Радар. Я нашел в Интернете кое-кого, кто добился поразительных успехов в восстановлении здоровья и жизненных сил старых собак. Я уже давно узнал про этого типа, но не хотел тебе говорить, потому что знаю, как ты относишься к «шарлатанским лекарствам». Может быть, оно такое и есть, но теперь благодаря наследству я могу позволить себе эти 750 долларов. Не буду просить тебе не волноваться, потому что ты все равно будешь, но беспокоиться тут не о чем. Что я тебе скажу, так это то, чтобы ты не пытался унять свое беспокойство выпивкой. Если я вернусь и увижу, что ты снова пьешь, это разобьет мне сердце. Не пытайся мне звонить, потому что я выключу мобильник. (Там, куда я направлялся, было совершенно все равно, включен телефон или выключен.) Я вернусь, и если это сработает, вернусь с совершенно другой собакой!

Верь мне, папа. Я знаю, что делаю.

С любовью,

Чарли».

Что ж, я надеялся, что знаю.

Я положил записку в конверт, написал на лицевой стороне «ПАПЕ» и оставил на кухонном столе. Потом открыл ноутбук и написал мейл на адрес dsilvius@hillviewhigh.edu. Текст в нем был почти таким же. Я подумал, что если бы миссис С. была в комнате, когда я печатал, она бы сразу унюхала прогульщика. Я настроил письмо так, чтобы оно пришло на ее офисный компьютер в четверг днем. Мне могли сойти с рук два дня необъяснимого отсутствия, но, вероятно, не три. Я хотел, чтобы папа не вернулся раньше времени из своей поездки — а он бы обязательно вернулся, если бы миссис С. получила мое письмо раньше времени и позвонила бы ему.

Еще я должен был сообщить как можно большему количеству людей, что еду в Чикаго. Для этого я позвонил в полицейское управление и спросил, там ли детектив Глисон. Он был на месте, и я спросил его, есть ли у них какие-либо зацепки по делу о взломе на Сикамор-стрит, 1.

— Я хотел спросить сегодня, потому что завтра я везу собаку мистера Боудича в Чикаго. Я нашел там кое-кого, кто творит чудеса со старыми собаками.

Глисон сказал, что в деле нет ничего нового, чего я и ожидал. Со взломщиком я разобрался сам — по крайней мере, надеялся на это. Глисон пожелал мне удачи со старой псиной, и я принял это с благодарностью.

В тот вечер я подложил в порцию Радар три таблетки, а утром собирался дать ей еще три. В пузырьке осталось не так уж много, но, может быть, так и должно быть. Я не знал точно, что это такое, но думал, что это собачья скорость. Таблетки укорачивали ей жизнь и в то же время ускоряли ее. Я говорил себе, что должен только спустить ее с лестницы, а потом… что будет потом, я пока не знал.

Мой телефон снова заработал (хотя мне пришлось перезагрузить его, чтобы он показывал правильное время) и около семи зазвонил. На экране было слово «ПАПА». Я включил телевизор и немного увеличил громкость, прежде чем ответить на звонок.

— Привет, Чарли, у тебя все в порядке?

— Все норм. Ты лазил по деревьям?

Он рассмеялся.

— Нет, тут льет дождь. Вместо этого было много командных упражнений. Игра «Спятившие Страховщики». Что ты там смотришь?

— «Спортивный центр».

— Как собака?

— Радар? — она подняла на меня глаза с коврика. — С ней все хорошо.

— Она ест?

— Съела все и вылизала миску.

— Рад это слышать.

Мы еще немного поговорили. Он казался спокойным, и я подумал, что обмануть его будет нетружно. Это и радовало меня, и наполняло стыдом.

— Если хочешь, я позвоню завтра вечером.

— Нет, я, наверное, пойду есть бургеры и играть в мини-гольф кое с кем из из ребят.

— А девушки будут?

— Вполне может быть. Я позвоню тебе, если что-нибудь случится. Пожар, или что-то подобное.

— Хороший план. Доброй ночи, Чип.

— Тебе тоже.

С того места, где я сидел, я видел письмо на кухонном столе. Мне не хотелось врать отцу, но другого выхода я не видел. Ситуация была чрезвычайной.

Вырубив телик, я решил лечь в восемь впервые за целую вечность. Встать я собирался как можно раньше. «Чем раньше начнешь, тем раньше сделаешь», — говаривала моя мать. Иногда я уже не мог вспомнить, как она выглядела, не посмотрев на ее фото, но помнил все ее фразы, даже сказанные однажды. Память — странный механизм.

Я запер дверь, но не потому, что боялся Полли. Он, должно быть, знал, где я живу, но у него были сломаны обе руки, и я завладел его пистолетом. Денег и документов у него тоже не было. Я думал, что он уже спешит в Чикаго, где попытается превратить четыре золотых гранулы в наличные. Если он вообще сможет их продать, то получит не больше двадцати центов с доллара, и меня это радовало. Это было потрясно. Каждый раз, когда я начинал чувствовать жалость к нему или вину за то, что я сделал, я вспоминал, как он прижимает дуло своего пистолетика к моему затылку и говорит: «Не оборачивайся, это будет неразумно». Хотя я был рад и тому, что не убил его.

Я внимательно осмотрел себя в зеркале, пока чистил зубы. Вроде бы я выглядел как обычно, что было довольно удивительно после всего случившегося. Прополоскав рот, я повернулся и увидел Радар, сидящую в дверях ванной. Я наклонился и взъерошил шерсть по бокам ее морды.

— Хочешь завтра отправиться в дорогу, девочка?

Она пару раз стукнула хвостом по полу, потом пошла в комнату для гостей и улеглась возле моей кровати. Дважды проверив будильник, чтобы убедиться, что он установлен на пять утра, я выключил свет. Я думал, что мне потребуется много времени, чтобы заснуть после всей этой езды на американских горках, но тут же начал уплывать в сон.

Я еще успел спросить себя, действительно ли я собираюсь рискнуть жизнью и получить кучу неприятностей как с отцом, так и в школе, из — за старой собаки, у которой уже был — по собачьим меркам — чертовски долгий век. Ответ казался мне утвердительным, но это была не единственная причина. Было еще чудо открытия, была тайна. Ради всего святого, я нашел другой мир. Я хотел увидеть город с зелеными башнями и выяснить, действительно ли это страна Оз, только с ужасным монстром — Гогмагогом — а не с обманщиком, прячущимся под разными масками. Я хотел найти солнечные часы и посмотреть, действительно ли они делают то, что сказал мистер Боудич. И не забывайте, что мне было семнадцать — самый подходящий возраст как для приключений, так и для дурацких ошибок.

Но да, в основном это была собака. Видите ли, я любил ее и не хотел потерять.

Я повернулся на бок и крепко заснул.