Сигизмунд: Вечный крестоносец

Девять

Над плато взошло солнце, меняя цвет теней с полночно-синего на пурпур кровоподтёков на коже. Поверхность планеты залило бледно-золотым. Высоко в светлеющем небе мерцали мнимые звёзды — корабли, перемещённые на низкую орбиту с высокой.

Сигизмунд наблюдал за тем, как меняется свет. Отсюда, с высокого балкона сбоку от Императорского Помоста, мир внизу был таким обнажённым… посадочные модули и боевые машины казались крошечными, а отдельные фигуры было и вовсе не разглядеть, если они не двигались в группах, — но даже тогда оставались едва различимыми. Здесь находились армии, которые однажды завоевали Галактику и имели возможность повторить этот подвиг: Пожиратели Миров, Тысяча Сынов, Несущие Слово, Лунные Волки, Кровавые Ангелы, Белые Шрамы, Дети Императора, Гвардия Смерти — все на пике своего могущества. Рядом блистали легионы титанов, династии рыцарей, крестоносные воинства, когорты трибутов и боевые порядки легатов — несметные армии уходили всё дальше и дальше за горизонт по обе стороны от гигантской триумфальной дороги под Императорским Помостом, который одинокой горой возвышался над выровненной поверхностью мира.

Улланор, место величайшей славы. Именно здесь Император сокрушил опаснейшую из орочьих империй. В ознаменование этого триумфа, сравнения с которым заслуживали лишь немногие другие, и назначили празднование. Здесь присутствовали представители каждого из Легионес Астартес. Девять примархов должны были встать подле Императора, дабы принять парад армий, марширующих по созданной из горного камня аллее. Сама подготовка к триумфу представляла собой подвиг инженерии и логистики, достойный величайшей из кампаний Империума. Она стала отпечатком воли человека во вселенной.

Сигизмунд услышал гул силовой брони, затем щелчок и жужжание аугментированной поступи, но не обернулся.

— Прекрасный вид, — произнёс голос рядом. Сигизмунд оглянулся влево и увидел фигуру в жёлтом доспехе и отороченном мехом ледяного льва плаще хускарлов Рогала Дорна. Космодесантник стоял, прислонившись к балюстраде. Его лицо, отмеченное временем и множеством шрамов, обрамляла седая борода. На лбу над левым глазом красовались три гагатовых штифта, заработанные за долгие годы службы. Сигизмунд кивнул ему.

— Магистр Архам.

— Первый капитан Сигизмунд.

— Он послал за мной?

Архам покачал головой.

— Пока нет.

Сигизмунд кивнул, и снова повисла тишина.

Позже они придут сюда снова — в составе почётного караула Рогала Дорна, когда примарх Седьмого поднимется на помост вместе с братьями-примархами. Это было одним из запланированных событий триумфа, однако прошлой ночью Император зачем-то вызвал Дорна к Себе. В ту ночь Сигизмунд сопровождал отца к Императорскому Помосту и ждал, пока наступит день. Он понятия не имел, что происходит за дверями палат совета; а Архам если и знал, то не подал виду. Эта встреча казалась Сигизмунду тайной, будто основные события Улланорского триумфа происходили за кулисами церемоний и зрелищ.

Поднявшийся ветер трепал в ночи канаты, удерживающие на месте свернутые знамёна. В нос ударила пыль.

— Ты из-за чего-то беспокоишься, брат? — спросил наконец Архам.

Сигизмунд оглянулся на главу телохранителей Дорна, встретившись с его твёрдым взглядом. Многие из Седьмого видели в магистре хускарлов старую, выветренную скалу, несгибаемое сердце легиона, которым Дорн принял командование десятилетия назад. На самом деле Архам служил немногим дольше Сигизмунда, но именно он был одним из Первых, кто стал Имперскими Кулаками, когда Рогал Дорн принял командование легионом. Много десятилетий он нёс эту честь и долг как настоящий ветеран, как воин, который многое повидал и свершил, а понял ещё больше. Сигизмунд знал его много лет, сражался с ним плечом к плечу; Храмовник испытывал к нему безграничное уважение, но они никогда не были по-настоящему близки. В Архаме таилось что-то безмолвное, что-то слишком холодное; он был словно скала, способная выдержать всё, но служащая лишь наковальней для удара молота.

— Такова точка зрения истории, — сказал Сигизмунд, кивая на открывающийся вид.

— М? Истории?

— Вот какими нас видит будущее, — начал Сигизмунд. — Так оно видит всё, частью чего мы когда-то были. С этой точки зрения не бывает ничего значительного, не существует ни отдельных совершённых кем-то поступков, ни личностей. Там, внизу, герои — и будущие, и уже изменившие ход жизни человечества. Их сотни, тысячи, но я не вижу их лиц и не знаю их имён. «Мощь Империума», — вот что об этом вспомнят позже, но не имена и жизни героев: их смоет время и масштабы происходящих изменений.

— Ты волнуешься о нашем наследии? — поинтересовался Архам.

— Нет, — спокойно ответил Сигизмунд. — Всех нас забудут, брат. Чему быть, того не миновать. Речь совсем не о памяти и наследии — речь о переменах. Вот почему мы здесь. Вот почему наш лорд отец разговаривает с Императором наедине. Речь о том, чтобы провести черту во времени, отделить прошлое от будущего. До и после Улланора — вот как всё будет.

Архам молча кивнул.

— Ты прав, но я не вижу причин для меланхолии.

Сигизмунд моргнул, и в это мгновение у него перед глазами всплыли маски мёртвых жестоких королей и красные глаза смерти — Севатара, ухмыляющегося сквозь окровавленные зубы.

— Что такого произошло, чтобы размышлять о событиях недавних лет, будто о другой эпохе?

Архам собирался было ответить, но внезапно выпрямился и развернулся — Рогал Дорн вышел из сводчатого прохода на балкон. Его лицо оставалось таким же твердым и непроницаемым, как и всегда, однако Сигизмунду показалось, что он заметил в глазах отца мерцание, словно за каменной оболочкой у примарха в пламени его сознания сгорало что-то огромное.

— Сыновья мои, — обратился Дорн к легионерам, встав рядом с ними. Его взгляд устремился вверх, к небу, а затем — на плато, где поднимался дым от выхлопных газов и костров. Одна часть войск и техники продолжала движение, другая же притихла в ночном ожидании. Примарх долго молчал. Сигизмунд заметил, как он сжал кулак и постучал костяшками пальцев по мрамору. Затем его лорд отец наклонил голову, пару мгновений поглядел вдаль и развернулся.

— Император поставил нам особую цель? — спросил Сигизмунд. Дорн окинул сына-Храмовника взглядом.

— Цель... — неспешно повторил Дорн. — Сегодня всему будет дана новая цель. Всему. — Он покачал головой. — Кое-что ты узнаешь достаточно скоро, остальное — чуть позже.

— Всё ли в порядке, повелитель? — спросил Архам.

Дорн посмотрел на магистра своих хускарлов — и улыбнулся, хотя в глазах его скрывалась ледяная грусть.

— Всё идёт в соответствии со своим порядком, — ответил Дорн; казалось, он встрепенулся. — Нужно подготовиться к Триумфу, а когда закончим, я хочу поговорить со старшим командным составом моих сыновей, которые присутствуют здесь: Йоннадом, Камба-Диасом, Эфридом и вами двумя. Также будут Ранн и Поллукс. — Он посмотрел на Сигизмунда. — С тобой, как я полагаю, будет и Борей.

Сигизмунд, щурясь в раздумьях, кивнул.

— Предстоит общий сбор. Значит, нас ждёт кардинальное изменение приказов.

— Скажи честно: ты и впрямь считаешь, что я поделюсь с вами содержанием своей предстоящей речи?

Сигизмунд пожал плечами.

— Ну, у нас хотя бы был шанс, — ответил он.

Дорн рассмеялся — его хохот прорезал утренний воздух коротким лающим шумом. Он положил ладонь Сигизмунду на наплечник.

— Спасибо тебе, сын мой, — сказал он. — По правде, думается мне, Галактика больше не увидит дня, подобного этому. Это великий день, воистину великий. Ты и сам всё увидишь и поймёшь. И я благодарен, что мы вместе встречаем его зарю.

Сигизмунд склонил голову. Дорн оглянул просторы Улланора, затем кратко кивнул, будто приняв чей-то ответ, слышный только ему, и отвернулся от света восходящего солнца.

Воздух дрожал от земли до небес. В пяти километрах от Помоста при свете солнца двигатели десятков тысяч танков выдыхали чёрный смог. Сигизмунд слышал их нарастающий гул — подразделение за подразделением боевые машины добавляли свое рычание к общему хору.

Вместе с тысячей Имперских Кулаков он стоял в шеренге у подножия Помоста. Рядом выстроилась сотня его Храмовников; крестоносные сюрко развевались на ветру, который трепал знамена над головами. Следующими красовались подразделения хускарлов, затем — терминаторы штурмовых батальонов Камнедробителей и выставившие перед собой щиты элитные воины штурмовых подразделений Ранна. За ними ждали силы девяти легионов Космодесанта — почётная гвардия каждого из присутствующих примархов, избранная стоять перед Самим Императором и Его сыновьями, а также во главе последующего за церемонией парада.

С края Помоста начали падать золотые лепестки. Из горловин серебряных горнов, каждый размером с гаубицу, вырвались фанфары; дыхание огромных компрессоров подпитывало звенящие ноты, их торжественный грохот опускался вниз по мраморной горе. Затем один за другим на балконе появились примархи. Хотя все они находились на высоте сотен метров над землёй, каждый из сыновей Императора сиял собственным светом, притягивая к себе внимание подобно путеводным звёздам, вокруг которых, казалось, изгибались сами небеса.

Лоргар смиренно стоял на коленях; с безмятежным лицом он глядел сверху вниз на собравшиеся воинства. За плечом Сангвиния блистал Фулгрим — словно герой древних мифов и ангел прежнего рая сошли с небес на землю. Затем Хан и Ангрон — свирепость и непокорность эхом отдавались между ними, точно гром, звенящий меж двумя скалами. Присутствие Магнуса, меднокожего гиганта, ощущалось подобно молнии, застывшей в миг удара. Мортарион — тень, вырезанная в сиянии его братьев. Следом сверкал золотом Рогал Дорн. Он шёл на шаг впереди Гора с накинутой поверх его жемчужно-белого доспеха волчьей шкурой; лицо у повелителя Лунных Волков было напряжённым. Оба полубога шагали в гармонии, будто их движения в этот момент синхронизировались ради единой цели: оба непреклонные, безжалостные, неимоверно сильные — сияние и мощь Империума, отлитые из металла и вырезанные из плоти.

Сигизмунд почувствовал, как дыхание замерло в груди, а сердца забились в такт фанфарам. Он чувствовал себя одновременно и умалённым, и возвышенным; в этот момент он осознал себя частью чего-то большего, нежели он-прежний, — чего-то реального и вечного. Он поднёс кулак к груди и услышал эхо отклика девяти тысяч глоток, когда легионеры перед Помостом отдали честь своим отцам.

И вот в поле зрения появилась последняя фигура. Девять примархов обернулись одновременно, хотя до этого момента каждый был занят собственными делами. Поле зрения Сигизмунда заполнил этот единственный силуэт: золото, свет, пламя и тень, молния и шторм, рождающееся светило, заставляющее тускнеть звёзды примархов. Все звуки и ощущения отошли на задний план, всё стало подвластно времени, что текло из сияющего золотом источника. Сигизмунд стоял на коленях. Мир стоял на коленях. Рёв горнов сменился тишиной. Он не ощущал ничего, кроме ветра, несущего пыль на его доспехи.

Он вспомнил момент, когда легионеры только начали собираться у Помоста, а воины почетной стражи — выстраиваться вокруг. Послышался возглас; он обернулся и увидел воина в жемчужно-белых доспехах. На наплечнике легионера красовался символ чёрного волка, сомкнувшего челюсти на серебряном полумесяце, а плюмажный шлем он держал под мышкой. Храмовники резко развернулись, инстинктивно обнажив мечи.

— Первый капитан! Я требую разговора! — Под серыми глазами космодесантника растянулась улыбка.

Сигизмунд подал знак своим воинам и покачал головой. Мечи Храмовников скользнули обратно в ножны.

— Достопочтенный капитан Сеян! — поприветствовал его Сигизмунд. Они пожали руки и обнялись, отчего Сеян улыбнулся ещё шире. — Рад тебя видеть, брат.

— А ты совсем не постарел с нашей последней встречи — выглядишь ещё смертоноснее, — усмехнулся Сеян, делая вид, что разглядывает Сигизмунда. — Вот я с каждым часом всё больше ощущаю возраст. Тело, чувствую, стареет, реакция притормаживается. Похоже, придётся мне поручить кому-нибудь другому попытаться сбить победные лавры с твоей головы.

— Становись в очередь, — прорычал Ранн, протискиваясь наплечником к Сигизмунду.

— Фафнир. — Космодесантники обнялись и пожали друг другу руки.

Сигизмунд посмотрел на воинов за Сеяном, подошедших за своим товарищем. Трое были в чёрном, остальные — облачены в серо-белые доспехи.

— Эзекиль. — Он поприветствовал кивком первого капитана Лунных Волков, а затем и остальных. — Тарик, Аксиманд.

— Лорд Храмовник, — ответил ему Абаддон, пожимая руку. Сигизмунд заметил какой-то проблеск во взгляде Абаддона, словно что-то отвлекало его внимание.

— Что-то ты мрачен для такого дня, — высказался Сигизмунд. — Чем-то встревожен?

— Если уж ты так считаешь, значит, видок у меня действительно не очень, будто тащу за собой сотню грозовых туч. — Абаддон выдавил улыбку и покачал головой. — Нет, брат... Пока всё в порядке. Но не мешало бы кое-что обсудить, когда этот день закончится.

— Первый капитан Сигизмунд, — внезапно раздался еще один голос, и Сигизмунд увидел, как вперёд вышел Калус Экаддон с его знаменитой острой, как лезвие, ухмылкой, сползающей с зубов.

Абаддон, не оборачиваясь, поднял руку.

— Капитан Экаддон, если ты думаешь, что я позволю Первой роте потерять свою честь из-за того, что ты бросишь вызов Лорду Храмовнику, то ты сильно недооцениваешь моё терпение. Мне не нужно, чтобы ты пополнял список его побед.

Сигизмунд кивнул Экаддону, который снова ухмыльнулся и пожал плечами.

— Поторопиться бы, брат, — сказал Абаддон, повернувшись к Сеяну и прервав его беседу с Ранном как раз в тот момент, когда Имперский Кулак расхохотался. — Поговорим потом, брат, — сказал он Сигизмунду и ушёл вместе с остальными.

Сигизмунд поймал себя на том, что вспоминает взгляд Абаддона — полный сомнений и хмурый, будто на сознание Лунного Волка внезапно лёг тяжёлый груз; такой же, как выражение лица Рогала Дорна тем утром.

Преклонив колени перед Императором Человечества, он заметил, что лица Абаддона и его отца опустились так же быстро, как поднялись затем. Он встал, обнажил меч и в приветствии поднёс его к небесам. Следом вверх поднялись клинки Храмовников. Грянул бой барабанов. Под ударами огринов завибрировали гигантские шкуры, снятые с мёртвых ксеносов-гигантов и натянутые на медные цилиндры. По всему Улланору прокатилось учащённое сердцебиение барабанной дроби.

Сигизмунд положил меч на наплечник и развернулся в строю — почётные гвардии девяти примархов повторили движение, начав долгожданный марш. За Легионес Астартес, километр за километром простираясь за горизонт, последовали смертные воины, титаны — а за ними и вся мощь Империума.

Позже Сигизмунд будет вспоминать свои чувства в тот день яснее, чем подробности происходившего. Как и все остальные командиры почётных гвардий примархов, он отделился от процессии и поднялся на Помост, чтобы ожидать конца церемонии со своим отцом. С колоннады за балконом он наблюдал, как течёт по Улланору река войны. Повсюду были кустодии, — золотые повсюду присутствовали на триумфе, скрываясь в тенях. Вместе с ним наверху стояли и другие старшие чины. Абаддон, Сеян и остальная часть Морниваля вытянулись по стойке смирно, на лицах у них читалось осознание важности момента, а дружеская атмосфера товарищества сменилась жёсткой дисциплиной. Пожирателей Миров представлял Кхарн; лицо его скрывал от всех шлем с гребнем. Сигизмунд подметил, как время от времени сжимаются и разжимаются его пальцы, будто через них проходил электрический разряд.

Все ждали одного-единственного момента. Процессия наконец закончилась, и Император выступил вперёд, чтобы обратиться к застилающим горизонт армиям Великого похода. Над землёй парили вокс-корабли, а транслирующие пилоны на мгновение заворчали статикой.

И вот Император заговорил. Слова эти будут записаны и разнесены по всему Империуму. Многие из тех, кто был там, скажут, что запомнили каждый слог Его слов, будто долгожданная речь всё ещё звучала в ушах. Другие, напротив, станут утверждать, что из всего сказанного не могут вспомнить ни единого слова — лишь осознание, что тогда они были там. Повелитель Человечества говорил обо всём: о войнах, что объединили Терру; о борьбе людей по всей Галактике, принесшей свет и истину ранее потерянным очагам человечества; о работе, которую ещё предстоит завершить. Он сказал, что человечество прошло большой путь, но осталось ещё немного. Радостные возгласы — огромные накатывающие волны звука — поднялись с земли, словно взлетающие в небо птицы. Но вот Император сделал паузу, и наступила тишина, и в тишине этой Он объявил, что вернётся на Терру, дабы закончить в сердце Империума свой великий труд.

По народным массам пробежал приглушённый ропот — едва слышимый шум отрицания. Сигизмунд ощутил его, как рождающийся внутри холод, от которого заново вспомнились и улеглись в голове все мысли недавних дней.

Затем Император провозгласил, что Крестовый поход продолжится, и во главе его встанет магистр войны[3] — воин, что был Его чемпионом с самых ранних времён. Воин и командир, которого знают все — его отец, его братья и товарищи… Затем Он произнёс единственное имя, которое только и могло быть произнесено после этих похвал.

Гор.

Слово все звучало и звучало в ушах Сигизмунда, обращая прошлое в будущее.

— Воитель...

— Воитель Империума...

— Я объявляю Гора Воителем сего Империума!

Сигизмунд прочувствовал эти слова как удар — словно мир перевернулся под его ногами. Он увидел, как Гор поднимает в воздух огромную булаву; услышал, как слова Императора раскатываются эхом, а затем смешиваются с торжествующими воплями миллионов голосов. Боевые горны титанов сотрясали воздух. Стая из сотен самолётов пронеслась в вышине, оставив небеса грохотать, словно от несуществующей грозы.

Там были примархи. Восемь существ, выходящих за человеческие пределы — все они склонили головы, отдавая честь. От них исходили чувства, словно радуга, сияющая всеми цветами. Рядом стоял и Император, но сейчас Сигизмунд никак не мог вспомнить, как Он появился, — помнил только чувство, подобное жару полуденного солнца, подобное тьме межзвёздного притяжения: смиряющее, бесконечное, пылающее, без конца и предела. Он видел, слышал и знал — ничто больше не будет прежним.

Он ждал, пока стихнут радостные выкрики, ждал момента, когда Гор заговорит, затем прислушался к голосу нового Воителя, который словно отражал надежды и убеждённость Самого Императора. Сигизмунд слышал силу Гора в его речи, в каждом ее слове и фразе: баланс, ораторское мастерство и заботу. Затем Воитель закончил выступление, и тысячи боевых машин произвели салют, от которого содрогнулся даже Помост.

Примархи спустились с балкона. Некоторые — поодиночке, некоторые, — о чём-то беседуя, группами. Он видел, как улыбался Сангвиний, а Хан заливался смехом вместе с Магнусом. Последними шли Рогал Дорн и Гор, теперь держащий в руке булаву Воителя. Но с ними шёл кто-то ещё. Полубоги склонили головы поближе друг к другу во время разговора. Сигизмунд двинулся навстречу Дорну — и мгновение спустя понял, кто же третий.

Он Его не увидел. Как он мог Его не заметить? Его присутствие и голос наполнили мир и привели в восторг бесчисленные армии солдат, но почему-то Сигизмунд не видел и не осознавал, что Император идёт с Гором и Дорном. Раньше Его присутствие сверкало, теперь же воспринималось как шёпот, раскатываясь подобно шуму приходящего с закатом ветра. В глазах Сигизмунда Он был одного роста с примархами, но вместе с тем казался намного более значительным и благородным — обычный воин среди воинов, в чёрном доспехе, с золотыми символами орла и молнии на наплечнике, лавровым венцом из зелёных листьев и мечом у пояса.

Три богоподобных существа уже приблизились на расстояние вытянутой руки, и Сигизмунд опустился на колени, заметив, что Архам и хускарлы делают то же самое. Морниваль и юстаэринцы также преклонили колени.

— Встаньте, — произнёс голос, не принадлежащий ни Дорну, ни новоиспечённому Воителю.

Сигизмунд встал.

Император смотрел на него тёмными глазами; его лицо вобрало в себя черты Рогала Дорна, Гора и всех остальных Его сыновей, но полностью не походило ни на одного из них. Это было лицо человека.

Император перевёл взгляд на группу воинов.

— Передо мной — лучшие из наших воинов и чемпионов, — произнёс Он и улыбнулся. Выражение Его лица заставило изогнуться и губы Сигизмунда. — Вы прекрасно служите мне и своим отцам. Я благодарю вас от имени человечества и его будущего — благодарю за всё, что вы сделали, и за всё, что сделаете.

Император шёл между воинами, пожимая руки. Он обменялся словом с каждым, с кем-то даже посмеялся. Император казался не хозяином судьбы человечества или отцом примархов, а воином среди других, Ему подобных.

Наконец настал черёд Сигизмунда. Он пожал протянутую руку, как если бы она была поднесена Ранном, Кхарном или Сеяном. Ему следовало бы склонить голову. Он должен был сказать: «Сир». Нужно было бы так поступить, но он чувствовал, что сейчас в этом нет необходимости. Всё, что он должен был сделать — лишь посмотреть Ему в глаза.

Сигизмунд ощутил, как прошлое ускользает от настоящего, ощутил потребность, неодолимую потребность иметь цель, иметь причину сделать следующий вдох, — и все исчезает… Вспышка молнии, дыхание прежней бури; железо касается его лба.

Позже, когда небо над местом триумфа заполнила ночь, командиры Имперских Кулаков отправились на встречу со своим лордом отцом. Собрание проходило в одном из залов Императорского Помоста со сводом, украшенным позолоченными и посеребрёнными орлами и геральдическими зверями, которые вставали на дыбы и рычали; под ними в свете парящих люменов легионеры встали в свободный круг.

Вдали от чужих глаз и ушей Рогал Дорн поведал, что Имперские Кулаки не последуют за новым Воителем, который встанет у штурвала Похода. Основная часть VII легиона, его примарх, командиры, флот и прочее имущество легиона вернутся в Солнечную систему. Как Гор стал Воителем, так и Дорну будет дарован титул Преторианца Терры, а Седьмой легион станет стражем на её стенах. Император оставлял прочие легионы закончить Великий крестовый поход без Него, Имперские же Кулаки шли за Ним как хранители и защитники сердца Империума. Все это произойдёт не в одночасье: постепенно Седьмой легион будет всё меньше сражаться на передовой и участвовать в покорении космоса.

Молчание — такой была первая реакция командиров Седьмого; лица у них словно обратились в камень, который столь многие за пределами легиона считали истинной природой Имперских Кулаков. Кто-то кивнул, когда Дорн попросил высказать своё мнение. Кто-то начал задавать вопросы по логистике и практической стратегии, уточняли подробности, важные для немедленных действий. Таков был извечный путь Кулаков: у Седьмого всегда были свои приказы и свой собственный долг; всё, что сейчас имело значение, — это информация, необходимая для достижения новой цели. Остальное же не играло никакой роли.

Дорн отпустил всех, но Сигизмунд вдруг понял, что ему не хочется спускаться к своим лейтенантам и остальным командирам. На мраморные залы и поверхность под ними опустилась тишина, будто время выдохнуло после минутной задержки дыхания. Он шёл в одиночестве, слушая звук собственных шагов по камню. В голове у него вертелись разные мысли, не давая ни на чём сконцентрироваться.

Приветствуемый дуновением ветра, он вышел на балкон, — тот самый, где днём стоял Император со Своими сыновьями. Знамёна уже убрали; тросы и задвижки гремели о пустые столбы. По плато и ночному небу двигались огни: армии, маршировавшие по аллее, разбили лагеря и уже готовились к ожидающим их новым войнам. В шести километрах от них по погрузочным рампам десантных кораблей с отвесными боками поднимались титаны. Чуть ближе к Помосту шесть боевых кораблей поднялись в воздух, словно венец из похищенных звёзд, возвращающихся на небо. Прохладный бриз пахнул прометием и пылью. Опёршись руками о мраморную балюстраду, Сигизмунд ещё долго наблюдал, как движутся и поднимаются огоньки.

Позади донёсся звук шагов — он оглянулся.

— Похоже, не только мне пришло в голову побыть здесь наедине со своими мыслями, — вместо приветствия сказал Рогал Дорн. Сигизмунд выпрямился, и примарх поднял руку. — Сын мой, прошу прощения, что нарушил твой покой. Могу я присоединиться?

Сигизмунд кивнул.

Дорн подошел и встал рядом, положив на мрамор руки, облачённые в золото. В его зрачках блеснули огни поднимающихся транспортов.

— Итак, «спешной поступью мы переходим от ушедшего момента к моменту грядущему», — после долгого молчания процитировал Дорн.

— Соломон Фосс, — произнёс Сигизмунд, — «Герои мирных времён».

— Точно, — сказал Дорн с короткой улыбкой. — Пожалуй, скоро нам всем посвятят картины и стихи. Ты ведь уже слышал о декрете?

— Декрет о поминовении, — ответил Сигизмунд и кивнул. — Словотворец выиграл свою битву. Как я догадываюсь, не без вашей помощи.

Дорн одарил его ещё одной едва заметной улыбкой.

— Важно, чтобы правду помнили. Когда всё закончится, правда возымеет ещё большее значение.

— Всё закончится? — переспросил Сигизмунд.

— Придёт время, сын мой, и мы завершим все войны. Имперская Истина воссияет от одного края Галактики до другого, и тогда начнётся настоящая работа. — Дорн постучал по мрамору балюстрады костяшками пальцев. — Всё, что мы совершили, — лишь закладка фундамента, первый шаг в возведении будущего — человечества, объединённого и просвещённого. Не просто свободного от невежества, но принимающего разум, не контролируемого, но контролирующего себя светом этого разума. Конец военачальникам и войнам, конец страху и освобождение от него, но каким оно будет — будущее, которое построят люди? Интересно, как они поступят? — Он смотрел на небо, будто высказанные мысли направляли его взгляд к звёздам.

Сердца у Сигизмунда забились чаще, и он вдруг заметил, что тоже смотрит вверх, проследив за взглядом отца. Он чувствовал тепло огня, будто солнечный свет на коже. Сигизмунд глубоко вздохнул, и каждая нотка всех запахов в воздухе показалась ему одновременно мечтой и обещанием воплотить её в жизнь.

— Ты видишь это, сын мой? — спросил Дорн и перевёл взгляд со звёзд на Сигизмунда.

— Да, — ответил он, но как только это слово слетело с его губ, он почувствовал что-то ещё, — что-то холодное и тёмное, с привкусом пыли и железа. Золото вдруг поблекло, солнечный свет затуманился, и всё, что он видел, — кровь, стекающую с кромки лезвия в грязь.

Он оглянулся на Рогала Дорна. Глаза его отца полнились сияющей энергией. То был свет будущего, который видел примарх, который влёк Рогала Дорна всё дальше и дальше, который заставлял его не отступать, не склоняться перед неудачей или поражением, идти к победному концу — к этой мечте, ради которой можно и нужно было отдать всё, дабы воплотить её в жизнь.

— Я вижу, — подтвердил он отцу.

Рогал Дорн улыбнулся, выпрямился и оглядел балкон, где днём стоял со своими братьями-примархами.

— Вот как обстоят дела, — сказал Дорн. — Это начало следующей эпохи Империума. Возвращение моего отца на Терру, передислокация наших сил в Солнечную систему и её миры. Всё это — только начало.

— Воителю Гору ещё предстоит закончить Крестовый поход, — напомнил Сигизмунд.

— Да, Гору предстоит нелёгкий путь. По совести, я ему не завидую. Чтобы командовать силами легионов и завершить Крестовый поход, моему брату потребуется каждая капля его способностей.

— Остальные примархи приняли эту весть не столь радостно?

— Некоторые действительно разочарованы, — ответил Дорн. — Некоторые считают, что смогут влиять на Гора. Многие из тех, кто был близок к моему прославленному брату, видят преимущество в своём положении. Есть также и те, кто… воспринимает происходящее и возвращение Императора на Терру как повод скорее для беспокойства, чем радости. — Дорн покачал головой. — Воителю придётся как-то обходить и эти острые углы, и много чего ещё. Ему предстоит вести своё сражение внутри легионов в условиях продолжающегося Похода. Без сомнений, Гор справится. Он не позволит ничему встать у него на пути и одержит победу — мой брат не знает иного пути.

— А что слышно о вашем назначении Преторианцем Терры?

— Триумф должен был быть посвящён Воителю. Семеро моих братьев и бесчисленные воинства Крестового похода прибыли сюда ради того, чтобы увидеть, какое доверие мой отец, наш Император, оказывает Гору. В эпоху, когда мы сокрушили деспотов и тиранов, разве можно придумать другую причину для такого зрелища? — Дорн указал на Помост и плато, где проходил триумфальный марш. – Новая задача нашего легиона не должна была оторвать кусок славы от главного события. Здесь Империуму следовало понять лишь одно: Гор отныне Воитель, он одержит победу, а мы положим конец войне.

— Что значит «конец»?

Дорн рассмеялся. Смех его был таким… светлым, что его звук отразился от мрамора Помоста и затрепетал на ветру.

— Ты в это не веришь? – улыбнулся он. – Ах, понимаю, сын мой. Ещё так много нужно сделать, но однажды… однажды всё кончится. Нынешние дела и жертвы, которые мы приносим, — они не будут требоваться от нас вечно, но создадут вечный мир. — Дорн положил ладонь на наплечник Сигизмунда. — Веришь ты в это или нет, ты будешь рядом, и мы увидим это светлое будущее вместе.

Сигизмунд оглянулся на отца. Он ощущал уверенность, исходящую от этого создания. Оно олицетворяло всё, чем должен быть воин и лидер, всё, во что он верил и чему служил. Где-то внизу, в яме памяти, он почувствовал штормовой ветер и тяжесть железа в руке.

Сигизмунд склонил голову.