Шоу безликих

Хошико

Перед дверью комнаты отбраковки выстроился в очередь примерно десяток маленьких детей. Им всем лет пять — именно в этом возрасте и меня саму отобрали в цирковую труппу. Все как один испуганные и взволнованные, как и я когда-то.

Грязные и тощие мордашки сбились в кучку, движимые примитивным ошибочным инстинктом, который подсказывает им, что так будет безопаснее.

Я на секунду останавливаюсь, чтобы понаблюдать за ними. Первый в очереди мальчик мгновенно привлекает мое внимание. Хотя бы потому, что очень красив — голубые глаза и смуглая кожа. Он выше других и внешне крепче. Большинство детей выглядят так, будто вот-вот упадут без сил, этот же держится иначе.

Остальные молчат, опустив глаза. Девчушка в конце очереди совсем крошечная. Не похоже, что ей пять лет. Хотя многие дети Отбросов намного меньше, чем должны быть в их возрасте. Она плачет, и один из мальчиков строго говорит ей: «Тсс, тише!» Стоящая впереди девочка оборачивается и, заметив, что малышка плачет, обнимает ее своими тонкими ручками.

— Не будь таким противным! — одергивает она мальчика. — Ей же страшно!

Она что-то шепчет ей на ухо. Плачущая девочка хихикает и шепчет что-то в ответ.

Интересно, где я была бы сейчас, не пройди отбор? Кажется, минуло сто лет с тех пор, как я стояла здесь, прислонившись к той же стене.

Моя мама не раз предупреждала меня, чтобы я не увлекалась, не хвасталась, но я ее не слушала. Я была на седьмом небе от счастья, когда все эти Чистые в дорогих костюмах вновь и вновь возвращались ко мне, улыбались, заставляли делать все новые и новые трюки. Я из кожи вон лезла, чтобы понравиться им. Я старалась изо всех сил и тем самым подписала себе приговор.

После этого пришли люди, чтобы забрать меня. Я стою на площади, и воспоминания возвращаются ко мне. Они послали за мной трех охранников, которые даже не потрудились постучать в тонкую деревянную дверь нашей маленькой хижины. Они просто выбили ее и выволокли меня наружу.

Верзилы были огромными: тяжелые черные ботинки, длинные черные пальто, холодные лица. Помню, я кричала, умоляла их не забирать меня, цеплялась за ноги мамы. Мой младший брат был у нее на руках и тоже начал плакать.

— Заткни пасть своим чертовым детям, прежде чем я это сделаю! — рявкнул один из охранников, а затем ударил Мико по лицу пистолетом, и тот еще сильнее заплакал. На его щеке появился большой кровоподтек, глаза широко распахнулись, а маленькое личико стало красным от испуга.

Мама попыталась его успокоить, но он никак не унимался — был слишком напуган. Тогда мой отец встал на колени. Папа сказал мне, что я должна быть смелой. Должна быть большой девочкой и делать то, что сказали эти мужчины, иначе они сделают мне больно.

— Все будет в порядке, — сказал он. — Мы любим тебя. Не забывай об этом. Никогда не забывай.

Он продолжал повторять эти слова до тех пор, пока они не оторвали меня от него и не закинули в заднюю часть грузовика к другим детям. Это было последнее, что я услышала, когда они захлопнули двери.

Никогда не забывай.

Интересно, что он скажет сейчас, если узнает, что я забыла, что не могу вспомнить точно, как он выглядел. На кого я больше похожа — на него или на маму? Я не знаю. Я не могу разглядеть их лица на выцветших фотографиях, которые сохранились в моей памяти.

Он был прав насчет того, что они сделают мне больно. Они избивали меня снова и снова в первые дни, всякий раз, когда думали, что я плохо стараюсь. Раньше меня никогда так сильно не били.

Я знаю, почему они это делали: они пытались сломить нас. Обуздать нашу волю, превратить нас в покорных людей-машин. Однако у них ничего не вышло. Они заставили меня возненавидеть их, и я начала мечтать о мести.

Через какое-то время я отказывалась что-либо делать, даже не вставала с кровати и не ела. Тогда они пригрозили, что найдут мою семью и бросят их в трудовые лагеря. А возможно, они просто исчезнут, как это случается с Отбросами. Тогда я думала, что они, скорее всего, лгут, но все же решила, что надо полностью повиноваться им и изо всех сил стараться, на всякий случай.

Теперь я знаю, что это была правда. После того, как Амина получила травмы, Сильвио попытался заставить ее выступать, хотя та едва могла ходить. Я помню, как пришла в раздевалку и увидела, как подруга пытается переодеться в свой костюм. Ее ребра все еще были сломаны и не успели срастись, она вздрагивала от боли, когда натягивала на тело трико.

— Амина! — Я не могла поверить в то, что она делает. — Ты не можешь выйти на арену.

— У меня нет выбора. Он сказал мне, что я должна выступать.

— Ты не можешь. Это невозможно. Тебе нужно отказаться.

Она удивленно смотрит на меня.

— Отказаться? Ты правда думаешь, что это так просто, Хоши?

Затем вошел Сильвио, как обычно, не постучав в дверь, не обращая внимания на ее отчаянные попытки прикрыться. На его лице была гнусная, скользкая улыбка.

— Я послал маленького посетителя к твоим родителям, Амина. Ты будешь рада узнать, что они все еще живы, пока еще живы. Во всяком случае, у меня есть фотография для тебя. Про меня много что говорят, но никто не смеет сказать, что я не щедрый, — он наклонился и что-то сказал ей на ухо. Это был шепот, но я все равно разобрала его слова. — Если ты сегодня не вернешься на арену и не будешь участвовать в шоу, то они дорого заплатят за твою лень.

Прежде чем развернуться и уйти, он вытащил что-то из кармана и бросил к ее ногам. Какую-то бумажку.

Она подняла ее, и странный звук вырвался у нее из груди, будто внутри что-то лопнуло. Она прижала бумажку к груди и долго не двигалась.

В конце концов поднявшись на ноги, она продолжила одеваться. Я взяла бумажку — это была фотография.

Наши взгляды встретились.

— Мои мама и папа, — тихо сказала она.

Я посмотрела на фотографию. Мужчина и женщина в наручниках. За ними два вооруженных охранника, нацелившие пистолеты им в головы.

— Ты уверена, что это они? — спросила я. — Ведь прошло много времени.

— Конечно, уверена! Думаешь, я могла забыть лица своих родителей?

Я все еще не понимала, что происходит.

— Почему они в наручниках?

— Хошико, он угрожает мне. Если сегодня вечером я не выйду на арену, они убьют их!

— Почему? — удивилась я. — Они же ни в чем не виноваты.

— Чтобы наказать меня! — зарыдала она.

Амина изо всех сил старалась — вышла на арену, встала на канат, начала выступление.

Но из этого ничего не вышло. Она снова сорвалась, и все. Он не заставил ее продолжать выступление — Чистые не любят подобных сбоев. Им нравится видеть лишь красивую смерть.

Амина так никогда и не узнала, что случилось с ее родителями. Однажды она спросила Сильвио, но тот просто рассмеялся и сказал, что всегда держит свое слово. Амина больше не говорит о них. Она как-то раз сказала, что они мертвы и что лучше думать о них как о мертвых. Она утверждает, что живет только ради них, чтобы почтить их память.

Она сохранила эту фотографию. Думает, что я не знаю, но я это видела. Она достает ее ночью, когда думает, что никто не заметит. Печально, что она видит их такими: с пистолетами у затылка, но теперь она кажется мне сильнее, чем раньше. Амина каким-то образом превратила эту страшную фотографию в причину для того, чтобы жить дальше. Она сильная, моя Амина. Неунывающая. Она замечательная.

Двери открываются, рывком возвращая меня из прошлого в настоящее. На пороге появляется высокая охранница.

— Дети! — ее голос звучит холодно и властно. — По одному заходите в эти двери. Вы сейчас отправитесь в санитарный блок. Почувствовав на голове мелкие брызги, пожалуйста, не паникуйте и не создавайте ненужную толкотню.

Дети послушно выстроились у двери. Разбрызганная жидкость — гарантия дезинфекции. Значит, Чистые уже здесь.

Выбраковка начинается.