Схаас

Глава 18 ВЯЗОВЫЙ ЧЕРТОГ

До рассвета оставалось не так уж много времени, когда Джон понял, что заснуть не сможет. Стараясь не скрипеть половицами, он добрался до двери и вышел наружу.

Лес дышал ночной прохладой, его таинственные звуки сплетались в чарующую мелодию. Молодой граф вынул свой портсигар. Он давно не вспоминал о сигаретах, не до них было, а теперь курить захотелось со страшной силой. Он глубоко затянулся, остро чувствуя нелепость картины: человек странной судьбы, сын двух народов, которые еще не стали тем, чем им суждено быть, обитатель двадцать первого века, детище эпохи высших технологий, курит посреди лесов далекого прошлого, прохаживаясь, шуршит травой, протянув руку, гладит шершавые стены хижины Финна, слушает голоса ночных птиц. Сейчас он бросит окурок в траву, уже семь веков как увядшую. А утром продолжит путь. Он, любитель выпивать чашку кофе утром и бокал итальянского вина вечером, привыкший к газетам и спутниковому телефону, нынче опоясан древним Мечом Света и собирается убить дракона. Из роскошного сибаритства — в поход на Змея Горыныча. А еще — против ведьмы и разбойника и против полчищ орков, да по личной просьбе двоих призраков…

— Дивная ночь, — тихо сказал невесть откуда взявшийся поблизости Аннагаир. — Звезды все те же — в большинстве своем Аил Аннэр! Предвечный Свет в Чертогах Бренности. Эти звезды светили мне и будут светить тебе. Чувствуешь аромат ночи? Нетесаные бревна под пальцами? Прошлое живо, как моя память… Из всех смертных ты один можешь понять меня.

— Я тебя не понимаю, эльф.

— Понимаешь, только еще не знаешь этого. Мы, эльфы, живем вне времени, хотя будущее и сокрыто от нас. Ты, затерявшийся в былом, вернувшийся к истокам, прикоснулся к самой сути нашей жизни. И что за беда, если осмыслишь ты это потом?

— Ты хочешь сказать мне что-то еще?

— Нет, только спросить. Правду ли ты сказал об оружии, что страшнее доспехов Рота?

— Как сказать, — пожал плечами Джон. — Правду, конечно, но сравнивать трудно. Магическое оружие создает один разум, им пользуются одни руки. Оно сеет смерть там, куда обратится один взор. В моем времени люди пользуются техникой. Понадобилась прорва денег и труд сотен тысяч людей, умственное напряжение десятков и сотен ученых, десятилетия работы, чтобы создать атомную бомбу. Это такая штука, которая за миг уничтожает город и отравляет землю и воздух на сотни миль вокруг. Не ядом, а невидимым смертоносным светом. А потом… понимаешь, таковы принципы производства в наши дни: главное — поставить вещь на конвейер, то есть, как бы сказать, запустить в поточное производство, и можно изготовлять ее бесконечно. Видишь разницу? Клинок Рота один в своем роде, а ядерные ракеты — это дело целых государств.

— И много их создано?

— Не помню точного числа, но этого хватит, чтобы уничтожить землю в пыль несколько десятков раз. И это не все…

— Не все? — удивился Аннагаир. — Вам после этого еще что-то нужно было?

— Да на самом деле это никому не нужно, но оно есть. Это как рок. Ладно, долго рассказывать.

— И все-таки расскажи.

— О чем? Мое время сильно изменило мир. Рассказать тебе о бомбах, которые ничего не разрушают, но выпускают смертельные болезни? Об установках залпового огня? О танках — бронированных машинах, этаких стальных самодвижущихся коробках, которые плюются огнем и человека давят, не замедляя хода? Рассказать тебе об иприте или о психотропных веществах? Так, может, тогда рассказать и о политике, в которой воцарился обезличенный Закон и которую покинул Человек, но в которой все равно тот и другой стремятся подменить друг друга?

— Да, — произнес Аннагаир, — я вижу, твой рассказ может оказаться еще длиннее моего… Скажи мне, что противостоит всему этому? Что в твоем времени удерживает мир от гибели?

— Да ничего, — в сердцах сказал Джон, растаптывая окурок. — Живем по привычке жить, не больше. Давно уже ни от кого ничего не зависит, мир движется не человеческой волей, а выгодой. И если перевесит выгода от войны — полетят эти атомные бомбы как миленькие, никуда не денутся.

Аннагаир долго молчал, а потом сказал:

— Не печалься, человек грядущего. Ты только что избавил свой мир от лишней напасти.

Джон удивленно поднял бровь.

— Я обманывал вас, — признался эльф. — Все, сказанное мною о прошлом, — правда, но я скрыл от вас, что…

Он замялся, и Джон закончил вместо него:

— Ты намеревался забрать доспехи Рота себе и вновь надеть их?

— Ты понял это?

— Трудно не понять. Видел бы ты, как сверкали твои глаза, когда ты рассказывал о них… Да и разве не сам ты сказал, что доспехи Рота порабощают владельца?

— Ты рассудил верно, человек грядущего. Должно быть, ваше время не столь ужасно, раз порождает такую мудрость.

— Это отдельный вопрос, — усмехнулся Джон. — Да и мудрости особой не потребовалось. Просто читал «Властелина колец»… есть у нас умные книги, но это тоже долго рассказывать. Знаешь, я заметил, как Изабелла насторожилась, глядя на тебя. Стал думать, из-за чего бы это. Она не могла понять, что ее встревожило, а вот в моем времени есть еще одна беда, не в обиду будь сказано, родственная твоей. Называется она наркоманией. Это такая разновидность медленного самоубийства с помощью различных зелий, которые дают человеку чудесные сны. Как воплощение мечты в воображении каждого. От наркотиков, этих зелий, нельзя отказаться, они быстро иссушают людей, быстро сводят сначала с ума, а затем в гроб. Нет преступления, которое не совершил бы наркоман ради новой порции зелья. Нет излечения от этой беды. И все, решительно все это знают, и все равно каждый день тысячи новых людей становятся наркоманами. Их миллионы, и ряды их множатся… Я работал с ними. Поездки в страны третьего мира, раздача одноразовых шприцев, пропаганда… Так что повидал эту братию. И вот теперь сообразил, что мне напомнили твои глаза.

— Миллионы? — переспросил эльф. Голос его был странным, и Джон не сразу понял, что Аннагаир смеется — столь горьким смехом, что, казалось, сама ночь содрогнулась от ужаса, даже птицы смолкли и застыл в неподвижности потрясенный воздух. — Миллионы, сказал ты? Миллионы гаснущих смертных вместо одного обезумевшего от власти эльфа? Клянусь тебе, человек грядущего, я не без оснований думал, что перевидал все обличья Зла, но я ошибался. Аннагаиру Победоносному нечего делать в мире, где миллионы глупцов живут жалким подобием его страшной судьбы. Но по твоим словам выходит, что и для меня нет исцеления?

— Для тебя, наверное, есть, — подумав, сказал Джон. — Ты все-таки не человек. Ты бессмертный, в тебе — мудрость веков. Да, ты мог бы обмануть сам себя. Я убежден, что ты надел бы доспехи Рота только для того, чтобы истребить или загнать обратно союзников Истер. Потом — чтобы помочь мне и сэру Томасу очистить леса от чудовищ. Потом — чтобы еще раз наведаться к оркам и навсегда отбить у них желание пересекать Грань Миров. Потом и другие дела нашлись бы, столь же благородные и неотложные. Например, научить правильно жить людей — сперва ближних, а потом и дальних. Надо полагать, доспехи помогли бы тебе воплотиться, из тени эльфа снова стать эльфом…

— Воистину тебе дарован острый ум, — прошептал Аннагаир, закрыв на миг лицо рукой. — В точности так все и свершилось бы. Но где же спасение?

— В тебе есть благородство и мудрость. Надеюсь, их будет достаточно, чтобы ты понял, что нужно делать, когда я или сэр Томас отдадим тебе доспехи Рота.

— А ты решил отдать их мне, хотя говоришь не об уверенности, а только о надежде? Я не ослышался?

Вспоминая потом этот разговор, Джон Рэдхэнд так и не понял, из каких глубин души поднялись его следующие слова:

— А ты посмотри мне в глаза. Ты же бессмертный, Аннагаир, ты из Высшей расы, ты должен уметь читать сердца людей. Посмотри в меня и сам скажи; ослышался ты или нет.

Но Аннагаир только отвернулся. И сказал так:

— Воистину должны смениться эпохи. Время эльфов ушло, настало время людей. Воистину безумно спорить с замыслом Создателя. Когда это станет возможно, можешь отдать мне доспехи Рота со спокойной душой — я оправдаю твое доверие, человек.

— Ты ведь так и любил ее до самого конца? — после некоторого молчания решился спросить Джон.

— Довольно, — отрезал Аннагаир. — Ты уже показал свою мудрость, хватит. Тебе нужно поспать.

— Теперь уже нет смысла, скоро рассвет. Медлить нельзя, ты ведь говорил, что Истер уже близка к цели.

— Не беспокойся об этом. Пин поведет вас тайными тропами, они гораздо короче, ибо подвластны Хранителям леса. Вы доберетесь до горы за час.

Молодой граф не стал выказывать удивления. Еще немного магии и волшебства, что ж такого? Может, метрополитен и комфортабельнее, зато тайными тропами лесовиков наверняка интереснее. Он широко зевнул, поймав себя на ощущении невероятной сонливости.

— Тогда я, пожалуй, и впрямь прилягу, — пробормотал он, позабыв извиниться.

Вернулся в хижину, пробрался к своему месту, снял пояс с мечом (мимоходом подивившись про себя: а зачем вообще брал его с собой? Видно, вырабатываются походные привычки средневековья) и мгновенно уснул.

И приснился ему донельзя странный сон.

Джону снилась туманная, бледная мгла, в которой клубились обрывки времен и эпох (он почему-то твердо знал, что зыбкие миражи, вспыхивающие и перетекающие друг в друга по краям поля зрения, — это обрывки времен). А прямо перед ним высилась черная гора, угрюмая и несокрушимая, и гора эта была садом — самым странным садом на свете.

Садовничала в нем девушка, красивая, но внушающая ужас безумным огнем в антрацитово-черных глазах. Простоволосая, в небрежно накинутом плаще, она закапывала в землю семя, и из него на глазах вырастало невиданное дерево, раскидистое, увешанное гроздьями огромных плодов. Тогда девушка срывала один плод и клала на землю. Он рос опять-таки на глазах, и она разрубала его лопатой. Из распавшихся половинок выходил человек — то зрелый воин в сияющей броне, то калека в лохмотьях, то утонченный юнец из высшего света, то слабоумный старик, то звездочет, то крестьянин… Что-то неясное роднило их всех. Каждый нес в руке семя, с поклоном отдавал его девушке, затем делал несколько шагов к вершине и падал замертво, а девушка выкапывала могилу, сбрасывала в нее труп, сверху кидала семя — и вот уже новое дерево вставало, грозя невидимому небу цепкими ветвями.

Труд этот длился, если верить миражам, много веков, хотя Джону и показалось, что весь путь пройден за считанные минуты. Тут он заметил, что над горой багровеет недобрая заря, а точно над вершиной лучится холодная и острая, как взор Демона, звезда. Иногда девушка беспокойно оглядывалась, и взгляд ее неизменно останавливался на Джоне, и ему становилось страшно, но на последних подступах к вершине непонятный труд целиком захватил садовницу.

Вот вознеслось последнее древо, безлистое, зловещее, одетое в зарю, как в огонь. Плодов на нем не было, но из тени вышел человек, высокий, молодой, складный, он страстно поцеловал девушку. Та протянула руку вверх и легко сняла льдинку звезды, вложила ее в руку пришедшего из тени как величайший дар.

А потом показала на Джона. И, когда высокий человек со звездой в руке посмотрел ему в глаза, Джон понял, что лишь теперь знает, что такое настоящий страх.

Должно быть, он проснулся вовремя. Не случись этого в ту же секунду, он уже не смог бы оторвать взгляд от цепенящих глаз этой жуткой парочки.

По хижине гуляли ароматы позднего завтрака: Изабелла хозяйничала у очага.

— Ну и заспался же ты, сэр Джон, — улыбнулась она. — Хотя, кажется, тебе не очень спокойно сегодня спалось.

— Пожалуй, что так. Наши уже на ногах?

— Да, ждем тебя. Пин сказал, что отведет нас короткой дорогой, как только мы будем готовы.

— Я уже знаю. Под утро у меня был очень содержательный разговор с Аннагаиром. Кстати, где он?

— Ушел еще ночью. Пин сказал, что он пожелал нам удачи и ушел.

— Ясно. А Финн?

— За твоей спиной. Он не вставал сегодня.

Джон подошел к лежанке и склонился над стариком. Глаза у того были открыты.

— Доброе утро, Финн.

— Доброе и тебе. Извини, сэр Джон, я догадываюсь, о чем ты хочешь спросить, но ничем не могу помочь. Я ведь не толкователь снов, только провидец.

— Но ты знаешь, что мне снилось? — спросил Джон.

— Нет, — с грустной улыбкой ответил старик, — Я только знаю, что и тебя посетило сегодня ночью видение, ниспосланное Первозданной Силой, но что в нем было — закрыто от меня. Сам я сегодня видел свой последний сон, и он касался только меня.

— Почему же последний?

— Потому что настал последний день моей жизни, — спокойно ответил Финн. — Я теперь знаю, для чего судьба привела меня в эти края, для чего Первозданная Сила пробудила во мне дар провидца. Круг жизни завершен, дела закончены, пора и на покой.

— Что ты такое говоришь, Финн? — воскликнула Изабелла, пытавшая его слова. — Как будто нельзя пожить просто так!

Старик слабо усмехнулся:

— Добрая девочка, ведомо ли тебе, что я гораздо старше, чем кажусь? Мне уже давно пора отдохнуть, я все-таки не эльф.

Изабелла быстро отвернулась.

— Ну хоть бы недельку еще пожил, посмотрел бы, чем все кончится, — сказала она, гремя плошками.

— А я и так знаю, — откликнулся Финн. — У меня сегодня был насыщенный сон.

— Правда? И чем же все кончится? — спросил Джон.

— Уверен, что хочешь знать? Так вышло, что мне известно кое-что о тебе, молодой граф, хотя и не все, конечно, далеко не все. Но у меня сложилось впечатление, что предопределенность тебе не очень-то по вкусу. Так действительно ли ты хочешь знать?

— Ты прав, мудрый старец, — вздохнул Джон. — Не говори ничего… Позавтракаешь с нами?

Финн глянул на него как на сумасшедшего:

— Спасибо за приглашение. Конечно, у меня сейчас только и забот, чтобы помереть с набитым брюхом.

— Извини, — пробормотал Джон, отходя от лежанки. Случалось ему в жизни сболтнуть нелепость, но чтобы такую…

— Ты и сам не наедайся, тебе через пару часов драться, — посоветовал Финн.

Уже? Неужели тайные тропы Пина настолько коротки?

Завтракали снаружи, под навесом, старик попросил подать ему Библию и не беспокоить. День выдался особенно светлый и радостный, но настроение жующих людей таковым назвать было нельзя. Вроде бы не так уж и много связывало их с Финном, и все же всем было грустно. Изабелла пару раз украдкой смахнула слезинки.

Что касается молодого графа, то он был мрачен сразу по нескольким причинам. Из всех походников он лучше всех мог понять Финна, многие годы прожившего не «просто так» и даже не ради каких-то личных целей, а только по властному велению Судьбы. О, вряд ли ему жилось плохо, скорее наоборот, однако не могла не тронуть сердце участь человека, вдруг обнаружившего, что вся цель его жизни — встретить еще не родившегося человека и обеспечить его разговор с давно не живым эльфом.

Упоминание Финна о скорой драке тоже не добавляло оптимизма. Джон не чувствовал себя готовым к бою. До сих пор дракон, уже ставший в сознании молодого графа вполне реальной величиной, был все-таки отдален временем и расстоянием. И вдруг нате вам — уже сегодня…

Драма приближалась к развязке, но теперь Джон понимал, что раньше не представлял себе ее сюжета, включавшего в себя, как выяснилось, уйму действующих лиц, из которых большая часть была не совсем тем, чем казалась. Аннагаир не эльф, а тень эльфа. Старая Кора — спасибо, хоть ее не довелось видеть! — не выжившая из ума ведьма, а былая владычица дум и сердец, могучая чародейка. Длинный Лук — не жалкий идиот, а опасный боец, предводитель чудовищной армии. Меч на поясе не клинок Рэдхэндов, а древний меч Света, или Правосудия, персонаж совсем другой истории. И даже он сам, граф Джон Рэдхэнд, оказывается, был участником не только событий, связанных с основанием собственного рода…

Все смешалось в его голове. Интересно, что же призрак ни словом не обмолвился о столь резких переменах в сюжете? Неужели он просто… не знал?

Похоже, его слова Бенджамину об изменении судьбы грозили обернуться правдой.

— Итак, друзья мои, — сказал он, когда все поели, — наступил решающий день. Все вы видите теперь, что будущее и впрямь туманно, а значит, не предначертание ведет нас, а собственная воля. Отбросьте же гнетущие мысли, и пусть каждый сделает то, что подсказывает ему сердце.

Он не стал присматриваться к реакции спутников — и так знал, что короткая речь будет воспринята неоднозначно. Что поделаешь, таково устройство средневековых мозгов: им спокойнее ощущать себя частью предначертания. Это путь, который ведет их имена в легенду, а заодно облегчает груз ответственности за свои поступки. Неважно. Эти люди все равно были дороги ему.

Как по заказу, явился Пин. На солнце он казался вяловатым и держался в тени. Бен и Гарри еще утром собрали пожитки — одобрительно кивнув, Пин скользнул в хижину и вышел, только когда кони были оседланы.

— Как Финн? — спросила Изабелла.

— Желает вам счастливого пути.

— Надо бы попрощаться…

— Он же ясно сказал: не беспокоить его! — отрезал Пин и скомандовал: — Вперед!

Отряд ступил под сень деревьев. Джон оглянулся в последний раз на хижину. Потом стена леса сомкнулась.

Изабелла оглядываться не стала. Качнув челкой, произнесла:

— Что за жизнь! Кругом одни призраки, умирающие и обреченные. Как это тяжело, оказывается, — жить в легенде… Ты прав, Джон, лучше не знать будущего. Кому как, а мне приятнее ехать с тобой просто потому, что я не хочу тебя бросать.

— Я рад, что ты поняла. Но давай прибавим ходу, мы отстали…

«Надо же, за одно утро две глупости сморозил, — подумал он через минуту. — Что мне стоило просто сказать Изабелле спасибо?»

Полог ветвей становился все плотнее, вскоре над тропой воцарился непроглядный сумрак. Ни единый лучик не пронзал его, и редко-редко можно было заметить короткий золотой проблеск вверху. Пин заметно оживился, но сегодня он был непохож на себя — говорил то отстраненно, то резко и отрывисто и ни к кому конкретно не обращался.

— Вообще-то в мире лесовиков не счесть. Я по молодости выбирался в далекие края, побродил по свету, но скажу прямо: такой жизни, как у нас, нигде нет. А все почему? Да потому, что здесь родина наша, отсюда Хранители лесов разбрелись по миру. А мир что — мир меняется, порой и оглянуться не успеешь. Люди — это вообще смех один, ровно бабочки-однодневки. Я их на своем веку столько перевидал, что и не упомню. Потому как всех запоминать, даже просто по именам, — того и гляди, кучу важных вещей позабудешь. Уж вроде бы эльфы, бессмертные, и тех не стало. А лес стоит… Да, вот вы думаете небось, я вас долго помнить буду? Да ничего подобного, и уж не обижайтесь, пожалуйста. Ну, может, вот сэра Джона через сколько-то там веков, положим, увижу да и припомню: э, да ведь мы уже встречались! А что, сэр Джон, не было ли такого на твоей памяти? Не помнишь, нет?

— Нет, Пин, только в благословенном тринадцатом веке увидел я тебя впервые, а до того даже не слышал.

— Как это — не слышал? Обо мне или вообще о Хранителях не знал?

— Знал, только из небылиц. Не обижайся, дружище, но я действительно не думал, что вы есть на самом деле.

— Так, — сказал Пин, помолчал, потом решил уточнить: — Но лес-то стоит в твоем веке?

— Конечно. Правда, он стал поменьше, но не слишком. Мы никогда не разрешали вырубок в нем.

— Не разрешали? Это хорошо. А про нас, значит, даже не слышал.

Джон не стал повторять ответа. Что-то не в духе был лесовичок. Около минуты тот шагал молча, а потом вернулся к прерванному рассказу:

— И кстати, очень многие Хранители, придя из других краев, остаются здесь. По большей части, конечно, поживут, наберутся опыта и уходят обратно, а есть такие, что и оседают. Вот и выходит, что нам, местным, до внешнего мира дела нет. Что бы там ни происходило, что бы кто ни придумывал на свою голову, а нас это не касается.

— И до каких пор вам не будет дела до того, что за опушкой творится? — не удержался Бенджамин от язвительного тона.

— Как сами решим, так и будет, — последовал резкий ответ.

— Так может, вас и вторжение орков не беспокоит?

— А почему, ты думаешь, я вообще веду вас? — оскорбился Пин. — Как раз потому, что ни орки, ни эта полоумная Истер мне здесь не нужны!

— Я думала, это по просьбе Аннагаира, — вставила Изабелла.

— Да что мне Аннагаир? — неожиданно зло воскликнул лесовик. — Вот велика важность — призрак эльфа. Да он, может, в подметки не годится… не годится, в общем, ни на что толковое. Какой прок от призрака? Только что рассказывает красиво. Тоже мне бессмертный… Ушли эльфы, ушли, все, нету их! Время людей настало, а что мне люди? Я ведь это к чему все говорю — вы не обижайтесь, друзья, да только не думайте о себе слишком много. Вы смертные, вот и весь сказ…

Он осекся на полуслове и замер.

Отряд как раз находился на дне ложбины, такой же темной, как и весь этот странный бор, и тропа здесь совершенно терялась из виду. Однако лесовику сумрак был не столько помехой, сколько помощью, он явно углядел что-то в траве. Вдруг, суетясь, пробежал несколько шагов влево, потом вправо и глухо простонал:

— О, Вседержитель, за что?

— В чем дело? — несколько раздраженно спросил Джон. Он не сразу различил испуг в голосе лесовика.

— Тролли! — падая на колени, воскликнул Пин. — Древесные тролли прошли к Вязовому Чертогу!

— Я не вижу никаких следов, — заметил Бен, свешиваясь с седла.

— Людскому глазу их здесь и не увидеть, только Хранители леса ясно различают следы троллей. Но я-то вижу: они прошли здесь совсем недавно!

— А что это за Вязовый Чертог? — спросил Гарри.

— Это… — Голос Пина сорвался. — Это наш дом. Но как они его нашли?! Ведь эта тропа тайная тайных! О Вседержитель… о люди, что теперь делать?

— Это настолько опасно? — спросил Джон.

— Они убьют всех.

Несколько секунд стояла тишина. Потом стоящего на коленях Пина прорвало:

— Люди! Люди, спасите мой народ, защитите Вязовый Чертог! Их четверо или пятеро, вы справитесь, вы же воины! Прошу вас, если они убьют Хранителей, то завладеют лесом, тогда вам никуда не пройти, не вернуться, они вам и шагу не дадут сделать! Пожалуйста, люди…

— Сколько их, ты сказал?

— Четыре или пять, не больше!

Бенджамин, быстро оглянувшись на графа, обратился к лесовику:

— Великим Хранителям лесов нужна помощь смертных? Как трудно поверить! Может, по такому случаю ты даже запомнишь наши имена?

— Ну что ты такое говоришь, Бен? — встрепенулся Гарри. — Ты же видишь, какое у него горе.

— Мы должны помочь, — объявила Изабелла. — Пин помог нам, мы ему обязаны.

Да уж, обязаны, подумалось Джону. Не приключение, а водоворот какой-то. Сначала дерись за свой род, тут еще все понятно. Потом — дерись за тень когда-то набедокурившего эльфа, в перспективе — за весь мир, теперь за лесной народец. Не было ничего подобного в «пророчестве», ни словом не намекал призрак на такой поворот событий!

А впрочем, что ж… Не Джон ли совсем недавно бесился от предопределенности? Ведь жаждал свободы — так вот она.

— Я и не отказываюсь, — заявил между тем Бен таким тоном, что стало ясно: прежние слова Пина о смертных он не забудет по гроб жизни.

«О чем я рассуждаю? — рассердился на себя Джон. — Проклятый век мой, приучил к тысячам мыслей, которые приковывают к месту…»

— Показывай дорогу, — велел он.

Лесовик тотчас сорвался к стене кустарника справа.

— Сюда! Тут всего несколько шагов, потом тропа возобновится!

Кони поначалу спасовали, но Цезарь, презрительно фыркнув, уверенно шагнул вперед и прошел сквозь плотно переплетенные ветви удивительно легко, словно через какой-то шуршащий мираж. Мышонок, давно подружившийся с вороным гигантом, юркнул за ним, далее последовали и остальные.

На миг тьма плотно окутала людей, но по ту сторону кустарника стало заметно светлее, хотя и неясно было, откуда исходит этот тускло-серебряный свет: то ли от древесной коры, то ли от густого разнотравья по краям тропы. Над головами крышей висел полог тени. Сама тропа оказалась гладкой, как асфальтовая дорожка в парке. Ехали быстро. Пин мчался со всех ног, его серый плащ мелькал не ближе десяти шагов от морды Цезаря.

— Скоро? — спросил Джон.

— Уже почти пришли!

— Тогда стой. Я вижу, тут валяются сучья — подбери несколько штук подлиннее.

— Но мы опаздываем, я уже слышу крики!..

— Делай что говорят.

Пища что-то неразборчивое, Пин выполнил приказ.

— Гарри, пакля у тебя?

— Да, сэр Джон.

— Обматывай сучья. Войдем в Чертог с факелами. Об огниве не беспокойся… Ах, будь оно неладно, у нас же смолы нет!

— Есть смола, есть, обматывайте! — заверил лесовик.

Подхватив наспех скрученные факелы в охапку, он бросился к ближайшей сосне, пал перед ней на колени и что-то зашептал. Заинтригованный, Джон осторожно приблизился. Смешно, однако ему вдруг представилось, что сосна сейчас оживет, что мохнатые лапы вознесутся и спустят из кроны какую-нибудь бадейку… Ничего столь картинного, конечно, не произошло. Но увиденное надолго врезалось в память, впечатлив отчего-то сильнее всех прочих чудес.

Сосна и правда качнулась. Словно дрожь пробежала по могучему стволу. И вдруг из-под коры тягучей струей ударила янтарная влага! Пин стал прижимать к ней факелы один за другим, свободной рукой поглаживая дерево. На миг Джону померещилось, что весь лес неслышно, но явственно отозвался на это небольшое чудо — где-то взволновалась трава, где-то скрипнули ветви, где-то прошуршали, падая, листья…

— Готово! — объявил Пин, он уже стоял перед молодым графом, протягивая ему готовые факелы. — Что еще нужно?

— Передай их Гарри, — ответил, стряхнув оцепенение, Джон. — Так, а теперь двигаем дальше. Только, Пин, шагов за сто от места попридержи бег. Я хочу ударить внезапно.

Уже на бегу лесовик, державшийся теперь за стремя Джона, сказал:

— Не волнуйся, рыцарь, тролли ничего не заметят, пока мы не нападем: магия братьев укроет нас.

— Ты слышишь, что там происходит?

— И слышу, и вижу. Я чувствую: силы братьев на исходе…

Через пару минут маленький отряд вырвался на просторную поляну, обрамленную исполинскими, другого слова не подберешь, вязами. Древесные титаны возносили кроны на немыслимую высоту, образуя все тот же плотный покров, но всех выше был вяз посередине: задрав голову, можно было рассмотреть только уходящий вверх могучий, неохватный ствол; у подножия его журчали три ручья. А между исполинами росли вязы поменьше, почти обычных размеров, но необычные тем, что росли они не по прихоти случая разбрасывая ветви, а в строгом соответствии с замыслом хозяев: ветви образовывали ровные площадки многоэтажных жилищ с лиственными стенами, с окнами и удобными лестницами из симметрично выращенных сучков.

То, что Джон сперва принял за естественные наросты на коре центрального ствола, оказалось подобным образом устроенными комнатами, или, скорее, кельями.

Все эти волшебные помещения были битком забиты лесовиками, издалека похожими на Пина как две капли воды. Два вяза были повалены, с корнем вырваны из земли и раскурочены. Шесть или семь мертвых Хранителей лежало поблизости, остальные разбежались к окраине поляны и жались к стволам-титанам. По поляне, слепо размахивая корявыми лапами, бродили шесть древесных троллей.

— Братья отводят им глаза, — шепотом пояснил Пин. — Тролли ничего не видят, пока сами не наткнутся… но другой защиты у Хранителей нет.

— Значит, нас они тоже не видят?

— Увидят, как только вы нападете хоть на одного.

— Ладно. Гарри, раздай факелы, — распорядился Джон и достал портсигар с зажигалкой. — Слушайте внимательно. Идем тихо и спокойно. Пока я не разрешу, ничего не предпринимать. Держаться всем вместе, на рожон не лезть. Держите троллей на расстоянии огнем, отвлекайте их, а я буду рубить. Все ясно? Тогда сдвиньте факелы.

Он щелкнул зажигалкой и провел огоньком по просмоленной пакле. После туманного сияния леса свет факелов резанул по глазам. Лица спутников озарились восторгом. Они, конечно, и раньше радовались тому, как легко Джон разводит костры на привалах, но, по большому счету, полагали «волшебную шкатулку» безделицей — даже Гарри думал так, особенно когда узнал, что запас газа небесконечен. Иное применение не приходило им в голову, разве что Изабелле, в улыбке которой промелькнула гордость, будто покорение Джоном «адского пламени» было ее заслугой.

— Идем, — скомандовал Джон.

Пин остался на месте, держась за ствол, чтобы не упасть, — у него кружилась голова от волнения.

Цезарь, тонко чувствуя момент, выступал плавно, даже красиво, и совершенно беззвучно, словно и не замечал троллей. Его настроение передавалось и другим скакунам. Джон мысленно от души поблагодарил четвероногого друга.

Тролли нашарили очередной вяз и устремились к нему со всех сторон. Лесовики посыпались с дерева, разбегаясь молча и резво, но в движении они становились видны чудовищам. Троих изловили сразу. Расправа была короткой и страшной.

— Спокойно! — прошептал Джон, спиной чувствуя, что спутники готовы сорваться.

Сначала он направлял Цезаря на тролля, который приближался к обреченному вязу, но теперь изменил курс, нацелившись на того, что не поспел к своим. Этот тролль пытался перехватить проскочившего мимо него лесовика, упустил и замер, его тусклые глаза присматривались к людям. Джон понял: чары Хранителей леса слабеют, потому что разрушение очередного «дома» больно ударило по ним. Братья Пина сосредоточились на защите смертных, и тролль все-таки не увидел их, но, видно, чутье подсказывало ему: что-то неладно.

— Мечи наголо! — велел Джон и, все еще невидимый для врага, послал Цезаря вперед. Тролль вздрогнул, но если и заметил блеск стали, то было поздно. Меч Света располосовал его надвое. Вторым взмахом Джон отсек корявую башку — на всякий случай, чудовище и без того уже падало, скрипя, как поваленный ветром сухостой.

Чары рассеялись. Тролли увидели нападавших, тотчас оставили недоломанный вяз в покое и бросились в атаку. Несмотря на кажущуюся неуклюжесть, двигались они быстро; этого-то и не учел Бенджамин, безрассудно вырвавшийся им навстречу.

— Назад! — крикнул Джон, однако конь Бена уже встал на дыбы, окруженный тремя врагами. Копыта его отбросили одного из троллей, голову второго Бен раскроил могучим ударом, а третий протянул сучковатые лапы и сломал шею скакуну. Тот рухнул на правый бок, придавив Бена. Воин коротко вскрикнул. Только размахивая факелом, он смог удержать на расстоянии лапы чудовища. Второе, обезглавленное, ударило вслепую, но промахнулось и, увлекаемое собственным весом, упало.

— Отбейте Бена! — скомандовал Джон.

Изабелла и Гарри успели прийти на помощь. Их факелы ослепили тролля, а мечи сняли достаточно стружки, чтобы израненный монстр отпрянул. Вдвоем они успешно изрубили бы противника, но второй, отведавший копыт, уже поднялся…

Джон поскакал вкруговую. Его друзьям приходилось несладко, но куда хуже будет, если на них навалятся еще два поотставших тролля, — наперерез им и направился Джон. В двух шагах от ближайшего осадил Цезаря (с трудом удержавшись в седле), и лапы тролля не дотянулись до него. А Рэдхэнд, отрубив ближайшую из лап, наклонился как можно дальше вперед и ткнул факелом точно в морду. В скрипе чудовища явственно прорезался отчаянный визг боли, и Джон повернул к следующему.

Он настиг тролля буквально в нескольких шагах от Изабеллы и Гарри, которые даже не видели его, отчаянно отмахиваясь от двоих противников. Джон собирался применить тот же прием, чтобы вывести тролля из игры хоть на время. От всей души рубанув его по спине, он снова пустил в дело факел, однако тот застрял в сухой, сучковатой «шевелюре» поворачивающегося тролля. Это, однако, произвело еще лучший эффект: пытаясь смахнуть факел с головы, тролль только размотал часть пакли, и ему стало не до боя, он отскочил, завертелся волчком, молотя себя по голове и протяжно воя.

Предыдущий, обожженный и разъяренный, мчался к Джону, однако молодой граф еще успел подсечь ногу чудовищу, наседавшему на Изабеллу. Тролль завалился на бок и пропустил колющий удар в глаза. Огрев его напоследок факелом, девушка обрушилась на следующего, уже изрядно претерпевшего от Гарри.

В пяти-шести шагах от них Джон сошелся со своим противником. Без факела внушить ему должный ужас было трудновато, зато теперь левая рука была свободной, а с помощью уздечки он мог управлять Цезарем как самим собой. Конь, впрочем, и сам все понимал — держался к врагу правым боком, чутко следил за каждым его движением, чтобы вовремя отпрянуть и вовремя подойти ближе.

Серьезный это был тролль. Если предыдущие больше напоминали фигурой человека, то этот был как спрут на ногах, — казалось, он весь состоит из одних конечностей. Получив огоньком по морде, он стал драться осторожнее, нанося короткие быстрые удары и не полагаясь на один только бешеный напор, хотя весил наверняка больше воина с конем, вместе взятых. Однако Меч Света не подвел. Джон поймал его на попытке атаковать, ушел в сторону и в несколько быстрых взмахов уменьшил число корявых лап. Но тут, пытаясь достать морду противника, он допустил ошибку: в результате колющего удара великолепная сталь увязла в тугой, перекрученной плоти.

Одним рывком туловища тролль сдернул молодого графа с седла, крепко приложив о землю, — хорошо еще, что поляна Вязового Чертога поросла мягкой травой, иначе, при росте Цезаря, такой трюк мог окончиться трагически. Тролль выдернул из себя меч и попытался сломать его, но только лишился пальцев. Обиженно взревев и выронив клинок, он занес над Джоном широкую ступню с корнеобразными пальцами, обладавшими, наверное, каменной крепостью. Джон откатился, смутно догадываясь, что это бесполезно — уж слишком велик размер этой деревянной ноги, но тут успевший развернуться Цезарь выполнил свой неподражаемый удар задними ногами. Тролль отшатнулся, упираясь растущими сзади сучками в землю и вместе с тем пытаясь достать лапой отважного коня. К счастью, не преуспел.

Джон уже вскочил на ноги.

Тренировки, на которых столь неуклонно настаивал призрак в будущем, не прошли даром. Не то чтобы его вдохновил пример Цезаря, скорее, просто опьянил боевой азарт…

Джон испустил леденящий душу не то рык, не то вой (в чем в чем, а в этом он точно превзошел своего сэнсэя) и совершил, наверное, лучший в своей жизни удар ногой в прыжке и с разворота. Умеючи таким кирпичные стены пробивают. Страшный удар, даже Цезарь фыркнул на него с глубоким уважением.

Еще не вполне утвердившийся на ногах тролль рухнул как подкошенный. Джон подхватил с земли меч и отрубил ему обе нижние конечности. Верхние лапы еще представляли угрозу, но граф методично, как дровосек, расправился с ними и отрубил врагу голову.

Со своим последним сравнительно целым противником Изабелла и Гарри справились достаточно быстро и, когда Джон подъехал к ним, энергично превращали в груду щепок второго, окосевшего и охромевшего. Молодой Рэдхэнд пустился за троллем с горящей головой.

Тот, едва ли что-то соображая, бежал зигзагами, едва не подпалив на ходу один из вязов-домов, спотыкался, однако настичь его удалось только на краю поляны. Должно быть, кроме огня ему застилали взор и окрепшие чары лесовиков, — так или иначе, а приближающегося Джона он не увидел, и расправа была короткой, хотя Джон и не торопился, чтобы не попасть под судорожно дергающиеся лапы. Он рассек тролля надвое, избавил его от головы и конечностей и, когда древесное чудище замерло, подкатил в середину получившейся груды вовсю горящую голову. Костер занялся быстро.

Потом они с Гарри извлекли из-под конского трупа Бена и, оставив его на попечение Изабеллы, отправились доделывать работу — дорубливать шевелящиеся куски и стаскивать их в огонь.

Костер весело трещал, смело разгоняя чудесные серебряные сумерки. Лесовики прятались в тени, лишь Пин и трое старейшин, более привычные к свету, подошли к людям. И, как один, рухнули на колени.

— Спасибо… — выдохнул Пин.

— Мы благодарим вас, — подхватил один из старейшин, должно быть главный. — Ваш подвиг велик, и ваши имена навсегда останутся в сердцах Хранителей лесов.

— Встаньте, — сказал Джон. Напряжение боя вызвало приступ усталости, и голос его звучал глухо. — Не нужно лишних слов, мы просто отплатили добром за добро.

— Может быть, и так, — сказал старейшина. — Но наш долг перед вами неоплатен. Просите что угодно, мой народ сделает все для вас.

— Да встаньте вы, наконец! — воскликнул Джон. — Вы действительно можете нам помочь. Приютите Бенджамина, у него сломана нога. Сможете ли вы его вылечить?

— Конечно, о могучий рыцарь! Мы будем ухаживать за ним как за юным саженцем Небесного Древа, мы будем лелеять его как нежнейшие стебли Звездного Цвета. Целительная сила моего народа велика, ваш друг поправится скоро, — заверил старейшина и хлопнул в ладоши, повернувшись к лесовикам.

Два десятка наиболее смелых приблизились.

— Окружите этого человека заботой и отнесите его к Целительному источнику.

Восемь лесовиков осторожно подняли Бена.

— Сэр Джон, — шепнул тот, морщась от боли, — прости меня, я ослушался…

— Не стоит об этом. Мы победили, и не о чем теперь жалеть.

— Ты поправляйся, Бен! — воскликнул Гарри. — Мы приедем за тобой, как только сможем! Спасибо вам, — дрогнувшим голосом сказал он старейшине.

— Этого слишком мало, чтобы выразить хотя бы долю нашей благодарности вам, отважные и добрые люди, — сказал тот. — Позвольте предложить вам отдых и скромное угощение…

— У нас мало времени, — сказал Джон. — И поэтому не менее важна вторая наша просьба: помогите нам как можно скорее добраться до Драконовой горы.

— И это будет сделано, — ответил старейшина. — Но и это ничто в сравнении со стремлениями наших сердец. Надеюсь, на обратном пути вы не обойдете стороной нашу обитель — и тогда увидите, что мы ничего не забываем и умеем воздавать по заслугам. Правда, братья?

— Правда! Верно! — хором отозвались собравшиеся полукругом около героев лесовики.

Теперь, когда ужас нападения схлынул, они преобразились: перестали казаться одеревенелыми, их добродушные физиономии лучились радостью. Глядя на них, Джон понял, что на самом деле спутать их друг с другом трудно. Скроенные на один лад, они отличались ростом (иные доставали ему до груди), сложением (те, что стояли рядом, были стройными как на подбор, но дальше он разглядел и худощавых, и сутулых, и толстяков), лицами и даже одеждами. Наряд Пина, к слову, был здесь явлением редким, в основном лесовики щеголяли в ярких желтых и зеленых куртках на манер человеческих либо, напротив, носили разнообразные костюмы из плотно подогнанных и прошитых листьев.

Впрочем, Пин отличался от прочих и отсутствием в облике видимой радости — похоже, его страх за Чертог оказался сильнее, чем у прочих, и он до сих пор не оправился от потрясения.

— Мы будем рады принять ваше приглашение, — сказал Джон, — и при первой же возможности навестим вас. Но теперь мы должны спешить.

— Этих Хранителей я отправлю с вами, — сказал старейшина, указывая на всех, кто был поблизости. — Чем больше их будет, тем быстрее вы доберетесь до цели, а они все молоды и резвы. С ними ваш путь будет и короток, и приятен.

— Нет, Пэр! — возразил Пин, встав между старейшиной и Джоном. — Я сам доведу их. Ты знаешь, я быстро хожу по тайным тропам, и вообще, я уже прокладывал путь для этих людей, мне будет намного легче…

— Не городи чепухи! — возмутился названный Пэром. — Что это значит?

Пин шагнул к нему и быстро зашептал что-то на ухо. Лесовики, уже выстроившиеся вокруг путников, замерли, недоуменно переглядываясь. Пэр слушал, и взор его темнел.

— Ты лжешь! — не выдержал он и отпрянул.

— Ты знаешь, что я никогда не лгу, — спокойно ответил Пин. — Мы еще поговорим об этом позже, а сейчас позволь мне сделать то, что я должен.

— Уверен ли ты в этом?

— Свято уверен.

Пэр опустил голову.

— О чем вы спорите? — спросила Изабелла.

— Неважно, — отрезал старейшина. — Доброго вам пути.

И, не дожидаясь продолжения, зашагал к центральному вязу.

Лесовики расступились. Радости на их лицах уже не было.

— Вы готовы? — спросил Пин у путников. — Тогда скорее за мной!

И Пин побежал к просвету между стволами — почти так же быстро, как и когда вел людей к Чертогу.

На границе поляны Джон оглянулся. Бена уже унесли, костер догорал. Лесовики покидали убежища, и Чертог наполнялся жизнью, говором, смехом и плачем. К огню никто не приближался. Многие смотрели вслед людям, метеорами промелькнувшим в их жизни, и Джон не удивился, обнаружив, что кроме счастливых взглядов он замечает и растерянные.

Он окинул взглядом Чертог. Только сейчас у него появились секунды, чтобы понять, насколько удивительное чудо он повстречал в этом мире; и долго потом вспоминал он, во сне и наяву, величественный и прекрасный Вязовый Чертог. Как и подсказывало сердце в тот момент, он его больше никогда не видел…

На сей раз тьма окутала людей уже шагов через тридцать. Стены кустарника они не встретили, однако Джон не сомневался, вынырнув из мрака в полумрак, что они движутся по той же самой тропе, что и с начала пути. Лесовик уже не мчался, но шагал быстро, иногда срываясь на пробежки.

— Сэр Джон, — не без осторожности начал Гарри, — не сердись на Бена. Он бы сроду не ослушался приказа, просто первый тролль вырвался вперед, вот он и решил, что втроем мы его мигом завалим. Так бы и должно было случиться, да я не сообразил вовремя и не поддержал его. Так это я виноват, а он…

— Я и не думал сердиться на него, — ответил Джон. — Бой — это бой, всякое может случиться. Возможно, то, что произошло, даже к лучшему…

— Мы все-таки обманули его судьбу? — с надеждой спросила прозорливая Изабелла.

— Не будем загадывать наперед, — отозвался Джон.

Однако его спутники услышали за этим: да. И впрямь, если прежние догадки Джона не находили фактического подтверждения, то теперь было совершенно ясно, что Бенджамин уцелеет. Он жив, но в походе дальнейшего участия не принимает. Джон почувствовал холодок в спине. Теперь он был уверен.

Рубикон перейден.

— Да уж, загадывать не стоит, — подал вдруг голос мрачный Пин.

— О чем это ты? — не понял Джон. — И кстати, раз уж ты можешь разговаривать на бегу, то скажи нам: почему ты не захотел, чтобы нас сопровождало много лесовиков? Пэр сказал, что так было бы быстрее…

— А кому ты больше веришь, Пэру или мне? — сквозь зубы отозвался Хранитель. Неужели ты совсем ничего не понял? Этот лес — святыня для всех лесовиков мира, все знают, что здесь сохранилась Первозданная Сила. Но только старейшинам известно, что Сила уже давно сосредоточена в сокровищах дракона. Меня-то никто, конечно, не собирался посвящать, да я узнал от Аннагаира. Вот и подумай, великий и могучий воин, как должны относиться к тебе старейшины?

— Думаешь, они знают, куда и зачем мы идем?

— Да я же им и рассказал, дубина ты стоеросовая! Финн по простоте душевной поведал мне еще самый первый свой сон о тебе, три года назад. Я Пэру проболтался. Тогда он и велел мне все разузнать… Ну не понял еще? Да я точно так же был настроен, как и все старейшины! Нет, смерти тебе мало кто желал, но Пэр умеет убеждать. По его поручению я стал лазутчиком у своего друга Финна, втерся в доверие к Аннагаиру — раньше-то мы с ним так, только что знали друг друга да о лесных делах порой говорили. По его поручению я должен был завести вас в болота и там закружить, чтоб вы сгинули… И не смотри на меня такими глазами! И ты, девчонка и ты, воинствующий поэт! Разве я виноват, что Пэр ничего не знал на самом деле — а если знал, то скрывал? Да я только вчера, когда слушал рассказы Аннагаира про орков да замыслы Истер, наконец-то все понял, понял, насколько мы были слепы! А уж после того, как вы спасли Вязовый Чертог… Вы не думайте, это правда, что лесовики умеют благодарить. Сегодня многие изменили мнение о вас. Просто Пэр… упрямый он очень. И сторонников у него довольно много. Он увидел вашу силу и испугался еще больше…

— Тогда почему он отпустил нас с тобой? Ты что, успел ему все рассказать в нескольких словах?

— Не говори глупостей, сэр Джон, конечно нет. Я просто сказал ему о нашей судьбе — что через семьсот лет нас не будет в этих лесах и что это Судьба. Не знаю, что и как он понял, но я хоть успел увести вас. Однако с него станется и погоню послать.

Джон кусал губы, приказывая себе успокоиться. Гарри наливался черной яростью, а Изабелла тихо спросила:

— И ты убил бы нас?

Пин не ответил, а если и собирался ответить, то Гарри опередил его:

— Значит, для тебя ничего не значили ни эльф, ни старик Финн? — пророкотал он.

— Думай, потом говори! — сорвался лесовик. — Да Финн… что ты про него знаешь? Он знаешь какой человек был?!

— Был? — переспросила Изабелла.

— Да, — помедлив, тихо ответил Пин. — Сегодня утром, пока вы седлали лошадей, он… Я так и не смог закрыть ему глаза. А эльф… Что я про него знал? Только-только начал что-то понимать.

— Ладно, это теперь в прошлом, — твердо заявил Джон. — Не будем поминать лиха. Пин, насколько вероятно, что Пэр пошлет погоню?

— Уже послал. Чувствую.

— Так, может, нам стоит прибавить скорость? Я могу посадить тебя в седло, Цезарю не будет трудно.

— Лесовик в седле? Рыцарь, ты ведь ничего не знаешь о тайных тропах, так предоставь это дело мне. Быстрее ехать все равно бесполезно, поверь, от этого ничего не зависит. Вот что поможет — это если все будут думать только о цели.

Больше вопросов не было. Пин оглядывался все чаще, люди тоже, однако ничего не видели и не слышали. Между тем деревья становились все реже, и вот впереди забрезжил яркий солнечный свет. А лесовик остановился, устало прислонившись к стволу клена.

— Все, догнали нас. С пятью-шестью я бы справился, но их дюжина. Они заведут нас куда захотят.

— А вот скажи-ка мне, Пин, — спросил Гарри, — не надумает ли твой Пэр сделать что-нибудь нехорошее с Бенджамином?

— Вряд ли, зачем ему? Бен уже не идет за сокровищами, и в спасении Чертога он помог. Пойми правильно, за Пэра нельзя ручаться, но я сомневаюсь, что ему придет в голову такая мысль. Впрочем, можно и узнать, — добавил он и громко крикнул: — Эй, вы! Зря прячетесь, я все равно чую каждого из вас! Может, хоть скажете, чего вам нужно?

Из сумрачной чащи донесся ответ:

— Ты и так все знаешь, предатель. Я хочу обратиться к смертным. Слушайте меня! Если вам дороги ваши жизни, откажитесь от своего пути! Наконец, если вам дорог ваш товарищ, оставшийся у нас…

— Я же говорил, он жив, — с явным облегчением вздохнул Пин.

— А теперь вы послушайте меня, мелюзга подкоряжная! — взревел вдруг Гарри, выдернул меч и пустил коня назад по тропе. — Если вам хоть слегка дороги ваши шкуры, вы и не подумаете причинить ему вред! Потому что тогда я войду в ваш Чертог…

Конь его шарахнулся в сторону с испуганным ржанием, но Гарри легко соскочил с седла и, вращая меч, пошел дальше:

— …и ничто меня не остановит! И я натворю вам бед побольше, чем орда троллей!

Через несколько шагов он сбился, вильнул влево, чуть не налетел на дерево. Видно, ему затуманивали взор, как древесным троллям, а может, пытались запутать дорогу прямо под носом. Однако, о чудо, Гарри поборол наваждение — должно быть, гнев придал ему сил. Мотнув головой, он вцепился в меч как в путеводную нить и упрямо двинулся туда, откуда слышался голос.

— Ага, вашей магии маловато против честного смертного с добрым мечом!

Джон подавил в себе порыв последовать за Гарри — даже если бы он сумел, как и разъяренный великан, преодолеть наваждение, он не собирался драться с лесовиками. Он почему-то не сердился на Пина…

— Гарри, стой! Мы не должны убивать их! — окликнула Изабелла.

Кусты вдоль тропы дрогнули: один из лесовиков не выдержал и побежал. Оказывается, он стоял практически на виду. Как и в Чертоге, магия Хранителей защищала их только в неподвижности. Гарри тотчас обнаружил его и рванулся следом.

— Стой! — крикнул Джон, понимая, что опаздывает.

Меч уже готов был опуститься на спотыкающегося от страха Хранителя, но в последний момент более сильная воля остановила Гарри и заставила его резко изменить направление — это к борьбе подключился Пин. Гигант раскроил мечом подвернувшуюся корягу — и только тогда заметил, что лесовик уже успел скрыться.

— Прости, сэр Джон, — прошептал Пин, удерживая чары. — Ты понимаешь, я не могу допустить убийства.

— Конечно, — кивнул тот. — А теперь позволь-ка я с ними поговорю…

Он тронул пятками бока Цезаря. Если кто-то из укрывшихся вокруг лесовиков и пытался его остановить, то бесполезно: должно быть, все силы уходили у них на то, чтобы с помощью Пина удержать разъяренного воина.

— Гарри, вернись! Это приказ! — окликнул его Джон. — Теперь говорить буду я.

Гарри обернулся, и молодой граф подумал, что такие лица, вероятнее всего, можно было в свое время встретить у берсеркеров.

Джон поднял меч над головой, и, несмотря на то что ни один лучик солнца не падал на него, клинок засиял, отпугнув сумерки леса. По зарослям прокатился вздох.

— Слушайте меня, Хранители чащоб! В моей руке горит Меч Правосудия, он не позволит мне солгать и не даст свершиться неправому делу. Мы не замышляем против вас зла, и вы все поймете, если послушаете Пина, ибо ему известно то, о чем и не подозревает Пэр. Отведите Пина к старейшинам и дайте ему рассказать все. Пока же знайте, что, мешая нам в пути, вы приближаете час своей гибели! Я сказал, решение за вами.

Вновь зашевелились ветви: лесовики собирались в одном месте, хотя ни одного из них так и не было видно. Гарри напрягся, но ослушаться не посмел. Звенящий голос Джона и сияние Меча вразумили его и развеяли злобу. Он вложил оружие в ножны и направился к коню, беспокойно бившему копытом чуть поодаль. На Пина он старался не смотреть, но не удержался, оглянулся и… тихо вздохнул. Злиться, и уж тем более долго, он не умел.

— Пусть Пин подойдет к нам! — раздалось наконец.

— Я иду! — тут же откликнулся лесовик и обратился к Джону: — Если я не смогу вернуться, скачите к свету, силы твоего меча хватит, чтобы пробить дорогу. Не знаю, как все сложится, но… не держите зла на меня. Я расскажу им что необходимо, постараюсь убедить.

— Не печалься, — ответил Джон. — Мы ни в чем не виним тебя, ты ведь думал о благе своего народа.

— Спасибо, что провел нас, — добавила Изабелла.

— Вам спасибо. За все, — ответил лесовик и направился к своим собратьям.

— Присмотри за Беном, — сказал вслед ему Гарри. — И сам поосторожнее.

Пин оглянулся, но ничего не сказал и побрел, понурившись, дальше.

Люди ждали недолго, не больше двух минут, но время тянулось медленно, и они успели переволноваться.

— Как бы эти молодчики с карапузом не расправились, — пробормотал Гарри. — Лучше бы сам этот Пэр был здесь.

Но вот из зарослей донесся все тот же голос предводителя погони:

— Продолжайте путь спокойно! Вам не будут мешать, просто идите к свету!