Сезон летающих деревьев

Глава 3. О старике, привидении и гнусавом лисе

Замок Гёльфен готовился ко сну. Всюду царила темень, и только в одном окне светился огонёк масляной лампы. Это хозяин вошёл в обрядовую комнату, чтобы совершить ежевечернее таинство. Вот уже много лет старый Аргус жил здесь один, суетливый, как вошь, и вечно недовольный. Он старался поддерживать полуразрушенный Гёльфен, но замок был древним, усталым и подслеповатым. Глаза-витражи совсем запылились, а серую кирпичную кладку избороздили морщины трещин.

Всё говорило об увядании и близости конца. За несколько веков Гёльфен превратился в каменную книгу, хранившую воспоминания о роде Харвилов. Замок помнил, как в нём рождались и умирали люди. Истории поколений начинались и заканчивались в его стенах. Фолианты семи столетий давно были прочитаны и забыты, и только последняя страница летописи никак не желала перевернуться. Она принадлежала Аргусу, как и фиолетовый хиго, уютно устроившийся на левом плече Фэйми.

Густая капля сорвалась с пальца и упала в воду, оставив след, похожий на диковинный гриб с полупрозрачной шляпкой.

— О, муки предков! — прошепелявил старик, обсасывая мизинец. — Скоро во мне не останется ни кровинки! Я высохну и сморщусь, как эта треклятая слива с нового урожая!

Он метнул гневный взгляд на подоконник, где среди груды косточек темнела недоеденная черносливина. Из полумрака ниш на Аргуса хмуро смотрели портреты основателей рода. Фигуры были выписаны в полный рост, но краска на них облупилась и выцвела. Стены закрывали блёклые гобелены, с тяжёлых портьер, потолка и люстры свисала паутина. Плесень расползлась по углам, облепила основания колонн и добралась до постамента, украсив его россыпью чёрных пятен.

— Ну, что ты смотришь? — старик ткнул палкой статую, державшую жертвенный сосуд. — Мало тебе?

Он заглянул в чашу. Вода снова стала прозрачной, но трещинка на дне заросла только наполовину.

— Этот каменный истукан хочет моей смерти! — воскликнул Аргус. — Я мошка в его паучьих сетях, и он не успокоится, пока не выпьет меня до дна!

Он сжал мизинец и стал ждать, пока проступит ещё одна капля. На мгновение обрядовый зал окутала тишина, и пустота замка стала особенно заметна. В саду за окном не звенел детский смех, не доносились с кухни бойкие крики служанок, розовощёких от жара печей, не стучали по мраморным полам каблуки знатных дам, идущих рука об руку с кавалерами. Гёльфен был полым и гулким, как большая раковина, в которой давно погиб моллюск. Только Аргус разрывал неподвижный воздух коридоров шорканьем шагов, брюзжанием и бранью.

Добравшись до опочивальни и поговорив по пути с портретами родственников, старик обмотался изъеденной молью шалью и зябко вздрогнул. По полу гулял сквозняк, ветер задувал в щели смолистый запах леса и проникал под самую одежду.

— Памфле! — раздался скрипучий, как несмазанные петли, голос Аргуса. — Почему так холодно? Живо разожги огонь!

Появившийся из ниоткуда пожилой дворецкий учтиво поклонился и напомнил хозяину, что не может этого сделать, поскольку с некоторых пор стал привидением.

— Ах ты бесполезный сгусток пыли! — крикнул раздосадованный Аргус, кидая в слугу первое, что попалось под руку — чернильницу, где вместо чернил остались только сухие разводы.

Стеклянный сосуд пролетел сквозь Памфле и, ударившись о стену, отскочил, разбившись на три части. Дворецкий стряхнул с безупречного костюма невидимые соринки и снова встал в позу молчаливого наблюдателя. Магия замка почти иссякла и даже он, последний из прислуги, больше не мог выполнять свои обязанности.

— Только подумать! До чего я дожил! — охал Аргус, суетясь возле камина. — Я! Единственный наследник рода Харвилов вынужден сам себе разводить огонь!

По совету Памфле он бросил в топку несколько поленьев и щепок, долго ворчал, высекая искру, а под конец так согнулся, что не смог выпрямиться. От досады он пнул горшок с золой и стоявший рядом веник.

Тусклое пламя разгоралось неохотно и почти не грело, но Аргус с видом жутко занятого человека продолжал крутиться на месте, подставляя серым язычкам то озябшие руки, то ноющую спину, как вдруг замер, услышав снаружи комнаты шум. Тут же забыв о боли в пояснице, старик распрямился и, схватив кочергу, подкрался к двери.

— Она пришла! — шепнул он, выпучив глаза и приоткрыв рот. — Крысиная королева привела свою армию, чтобы обглодать мои косточки!

Аргус замахнулся кочергой и выскочил в коридор, но там никого не было. Только ветер всколыхнул занавеску. Старик залетел обратно в спальню, сунул кочергу в дверную ручку и испуганно зашептал:

— Это всё призраки, Памфле! Точно тебе говорю! Они опять хотели украсть мои серебряные канделябры! Матушка недаром велела прикрутить их к полу после пожара на отцовские именины. А если это всё-таки Крысиная королева — пусть знает, что ей не достанется ни хрящика! — Он высунулся наружу и потряс пальцем в воздухе. — Ни хрящика!

— …ящика-ящика-ящика, — передразнило эхо.

— Ты намекаешь на гроб?! Даже не надейся! Я проживу ещё сто лет тебе назло!

Аргус раздражённо захлопнул дверь и плюхнулся на кровать. Некоторое время он смотрел на огонь, потом вышел в коридор и на всякий случай подёргал канделябр. Потревоженная тишина возвращалась, оплетая замок паутиной, попав в которую, время замирало.

Вернувшись в опочивальню, Аргус запер дверь и принялся ходить из стороны в сторону, заложив руки за спину.

— Что если призраки снова придут, Памфле? А они точно придут! У нас тут куча дорогих вещей. Столовые приборы, — он посмотрел на сломанную ложку в гнилом яблоке, — статуэтки, — взгляд переметнулся к фарфоровой нимфе без головы, об которую Аргус не так давно споткнулся, — роскошные ткани! — он любовно огладил свой грязный потёртый камзол, где местами поблёскивало золотое шитьё. — Нам нужно готовиться к осаде!

Подобрав незаменимую кочергу, Аргус направился в восточную часть Гёльфена, где когда-то была оружейная. Он добрых полчаса подбирал ключ из огромной связки, прежде чем смог отпереть замок и пробраться внутрь. Сдёрнутые с окон драпировки оставили в воздухе пыльные облака, и Аргус не переставал кашлять. Первым делом он снял со стены внушительный топор, который едва мог удержать обеими руками, затем принялся отбирать у статуи, одетой в доспехи, копьё. Он напялил кольчугу, наручи, нагрудник и шлем и еле выполз из оружейной под их весом. Проклиная на чём свет стоит тяжесть топора, поволок его в спальню, но по дороге упал и не смог встать. Памфле любезно посоветовал господину избавиться от доспехов. Выбираясь из железного панциря, Аргус выдал столько ругательств, что, превратившись в монеты, они заполнили бы целую сокровищницу.

— Вам следует воспользоваться магией, — заметил дворецкий.

— Какая магия?! Я не могу пошевелить рукой, болван!

После героического освобождения старик едва дышал, но чувствовал себя так, будто свершил подвиг во имя родного замка. Он торжественно водрузил на голову шлем и выделил топору почётное место в изголовье кровати. Тишину больше ничто не нарушало, но от волнения Аргус не смыкал глаз всю ночь. Он жаждал битвы, время от времени выглядывал в коридор и угрожающе потрясал копьём, но никто так и не появился.

Утром старик как всегда сидел в саду под засохшей яблоней и огорчённо вздыхал, кидая камни в затянутое ряской болотце. Налетел холодный ветер, и очередное сморщенное яблоко упало в груду прелых листьев.

— Ох уж этот новый урожай, — проворчал Аргус, задумчиво оглядывая стены хвойного леса, окружавшие замок со всех сторон. — Лето в нынешнем году совсем никудышное.

Жизнь шла своим чередом, и ничто не предвещало скорых разительных перемен. В день, когда они произошли, Аргус занимался обыденными делами. Он варил кашу и пёк лепёшки из слежавшейся муки, сметал в ведро тушки крыс, объевшихся отравленного зерна в кладовой, и ссыпал их в яму на заднем дворе. Слушал истории Памфле, а перед сном привычно зажёг огарок свечи и вошёл в обрядовый зал. За ним тянулись длинные тени, блики играли в глазах статуи, куда были вставлены огранённые рубины. Теперь и они потеряли цвет, сделавшись бледно-розовыми, как недозрелые зёрна граната.

Аргус заглянул в чашу. Глиняное дно обрастало новыми трещинками, точно молодое деревце побегами. Замок умирал, и даже Памфле, существовавший в нём со времён заключения Договора, не знал, когда всё здесь окончательно рухнет.

Старик молча уколол палец и, дождавшись, когда три капли упадут в чашу, побрёл прочь.

— Что я должен делать, Памфле? — спросил он, внезапно поникнув. — Если даже обрядовая чаша пошла трещиной, значит, скоро всё кончится.

Он уселся на край кровати, осунувшийся и как будто постаревший на полвека, сбросил истоптанные сапоги и закутался в покрывало. Дрова в камине прогорали, но он не собирался подкладывать новых.

— Вам следует заманить сюда человека и наполнить сосуд его кровью, — заметил стоявший у окна Памфле.

— Ты совсем из ума выжил? — Аргус схватил с тумбы вазочку с высохшим вареньем, но тут же вернул на место и бессильно махнул рукой. — Я не стану повторять грехов предков. Если твой склероз тебе позволит, ты вспомнишь, что я нарочно возвёл купол. Пока я жив, ни одна грибница не забредёт в мой замок!

— Смею предположить, что тогда он разрушится вместе с вами, — напомнил Памфле, огладив аккуратно остриженную бороду.

— И то правда. Моя старая кровь давно не по вкусу этому истукану, — вздохнул Аргус. — Когда я был моложе, одной капли хватало на целый день, а теперь… даже если я выжму себя досуха, разруху не остановить.

— По моему скромному мнению, лучше всего будет принести в жертву мальчика. Или маленькую девочку.

Аргус удивлённо воззрился на дворецкого.

— Что такое ты говоришь, безмозглое привидение?!

— Позвольте напомнить. Вы последний из рода чёрных магов, хозяин. Вам не престало брезговать методами предков.

— Как я могу омрачить память матушки такими дикостями?! — Аргус вцепился в лохматые волосы. — Ещё моя бабушка положила этому конец!

— Вынужден отметить, что она положила начало разрухе, — отрезал Памфле. — Договор с чёрными духами требует постоянных жертвоприношений, а последние три поколения Харвилов жертвовали только собственную кровь, и вот к чему это привело. В прежние времена к нам частенько забредали путники и пастухи, искавшие в лесах заблудших овечек, а ваш прапрапрадед Остольд, бывало, ездил на балы под чужим именем и заманивал в замок всех, с кем удавалось заводить знакомство. Это было время процветания, когда стены Гёльфена отливали золотом, а сад благоухал в любое время года.

— Мерзкое привидение! — прошипел Аргус. — Лучше бы вместо тебя осталась моя нянюшка! И почему ты до сих пор не исчез, как все остальные магические слуги?

— Согласно Договору, я не исчезну, пока не рухнет Гёльфен, — сообщил Памфле, приглаживая гладко зачёсанные волосы.

Аргус встал с кровати и, напялив сапоги на босу ногу, принялся ходить по комнате.

— Договор — то, Договор-сё… Памфле!

— Да, господин?

— Сколько уже лет ты прислуживаешь моему роду? Четыреста или пятьсот? Неужели за столько времени у тебя не скопилось мозгов даже на один толковый совет? Может, можно расторгнуть Договор или начать кормить замок чем-то другим? Сливами, например. Я их терпеть не могу, а они у нас не переводились, сколько себя помню.

— Способ есть, но я не смею подвергать вас опасности, поэтому не стану рассказывать.

— Ах так! — вспылил Аргус. — Значит, способ есть! Я немедленно отправляюсь в библиотеку за манускриптами, и не смей ходить за мной!

Он взял с каминной полки лампу, зажёг короткий фитиль и пошаркал в северную башню, где хранилось множество летописей и книг по магии.

— Постойте, — Памфле, преградил хозяину путь. — Прошу вас, только не ходите в библиотеку. Мост к ней уже лет пять как разрушен, вы убьётесь.

Аргус плюхнулся на облезлую кушетку и скрестил руки на груди, ожидая объяснений.

— Отменить Договор нельзя, а для того, чтобы его изменить, вам придётся выйти из-по защиты купола и отправиться на юг — в капище чёрных духов.

— Капище? — удивился Аргус.

— Это древний храм в горах Вестела. Там ваш предок, великий маг Арнар, заключил договор с духами. Он тогда находился в бегах, прятался в лесах и пещерах и пообещал платить кровью в обмен на благополучие своего рода.

— А как же я доберусь до этих гор? — заволновался Аргус. — Я никогда не бывал снаружи. Белые волшебники сразу же объявят на меня охоту. Да и Гёльфен развалится к тому времени, пока я вернусь.

— Поэтому давайте заманим сюда мальчика или девочку, — вкрадчиво предложил Памфле. — Это куда быстрее.

В ответ в него полетела грязная сорочка.

— Раз так, я пойду искать это капище! — решительно сказал Аргус.

— Выходить слишком опасно, — предупредил Памфле. — Вы должны хотя бы вспомнить разрушающую магию.

— О, это я запросто! — Аргус взмахом руки обратил в пыль гобелен за спиной дворецкого. — Жаль, что от тебя таким же образом я избавиться не могу. Даже не поленился бы вымести твой прах веничком, собрать в совочек и отправить в свободный полёт из окна!

— Позвольте заметить, господин, вам уже девяносто три, вы слишком стары для путешествий.

Аргус подошёл к зеркалу и, стерев с него пыль манжетом, впервые за долгие годы осмелился взглянуть на собственное отражение. Он придирчиво осмотрел себя, приосанился, закинул длинную бороду за плечо и вытащил застрявшую в лохматых волосах шишку.

— Да я ещё весьма хорош собой! — заявил он, довольный увиденным. — Пусть мир дрожит от страха! Идёт сам Аргус Разрушитель!

Памфле сделал вид, что больше заинтересован узором на ночном горшке.

— Не смею показаться дерзким, но если вы окончательно отдались во власть маразма и решились на подвиги, будьте так любезны, используйте хотя бы чары вашей матушки.

— Это те, которые на самый-самый-самый крайний случай? — встрепенулся Аргус, торопливо доставая из резной шкатулки крохотный пузырёк с прозрачной жидкостью.

— Именно, — кивнул Памфле. — Три капли вылейте в обрядовый сосуд. Оставшиеся выпейте сами.

Аргус поковылял в главную залу. От содержимого флакона трещинки на дне чаши тотчас заросли, а глаза статуи налились краснотой, как будто время вернулось на несколько лет назад. Аргус с удивлением обнаружил, что замок преображается: встают на место разрушенные колонны, к тканям, витражам и росписям возвращаются яркие цвета. Казалось, Гёльфен ожил и отряхнулся, смахнув пыльную паутину. Аргус выглянул в коридор, но ни там, ни в других комнатах ничего не изменилось.

— Разумеется, это ненадолго, — пояснил Памфле. — Но на пару месяцев продлит замку жизнь.

Аргус вздохнул и вытряхнул на язык три оставшиеся капли. Тотчас в глазах у него потемнело, и пол начал ходить ходуном. Аргус упал. Руки и ноги у него стали уменьшаться, а борода и усы как будто врастали обратно в кожу. Старик закричал от страха, но вместо привычного хриплого голоса услышал чужой, звонкий и ясный. Он свернулся на полу калачиком и долго дрожал.

— Господин, не стоит лежать на холодном, вы простудитесь, — заволновался Памфле.

— Что это было?! — воскликнул Аргус и снова не узнал своего голоса.

— Кажется, я не совсем правильно рассчитал количество капель, — пояснил дворецкий.

Аргус вскочил, да с такой лёгкостью и быстротой, что покачнулся и чуть не поцеловал каменный пол. Руки утонули в рукавах камзола, а штаны спали, едва Аргус встал. Он ощупал лицо. Кожа стала гладкой, как шёлковая простыня.

— Это что ещё такое?!

Старик сбросил ставшие большими сапоги, скинул одежду и пошлёпал в опочивальню в одной нательной рубашке. Он шёл бодро и торопливо, а потом понял, что может бежать, и побежал, задыхаясь от волнения. В недавно очищенном зеркале при свете трёх свечей, сального огарка и масляной лампы Аргус не узнал собственного отражения. На него смотрел мальчик лет тринадцати, худенький, светловолосый и испуганный. Выцветшие глаза снова стали насыщенно-фиолетовыми и в тёплом сиянии отливали золотом.

— Памфле! — выдохнул Аргус. — Надеюсь, это тоже ненадолго?

— Боюсь, что до тех пор, пока тело повторно не повзрослеет, господин. Ваша матушка всю жизнь копила обратные чары, чтобы вы смогли вернуть себе прежний вид, если прошляпите молодость и не женитесь.

— Ах ты никудышный сгусток пыли! — Аргус топнул ногой. — И как ты прикажешь мне отправиться на юг в таком теле?! Что, если у меня теперь и магии столько же, сколько было в тринадцать лет? Да я же ничего не умел тогда! Постой-ка! Раз я теперь молод, значит, и моя кровь помолодела?

— Увы, нет, господин. Кровь хранит память, и она точно знает, сколько вам лет.

— Тьфу ты, — Аргус плюхнулся на кушетку. — А я уж думал, что теперь смогу поддерживать Гёльфен ещё лет сто. Ладно. Завтра начну собираться в дорогу, а теперь нужно поспать. Эти потрясения ужасно утомляют.

— Извольте сначала разбудить магический сосуд. Я должен объяснить ему, что нужно делать. Смею напомнить, что теперь до совершеннолетия вы не сможете пользоваться магией без фамильяра.

— Ни за что! — Аргус даже подскочил на месте. — Мне не нужно это занудное животное. Я так радовался, когда смог избавиться от него. Он же твоя копия, Памфле! Я не выдержу такого спутника в долгой дороге.

— Прошу прощения за настойчивость, но вам следует одеться и пойти в подземелье. Я вас провожу, — не унимался дворецкий.

— О, муки предков!

Аргус воздел руки к небу в страдальческом жесте, но всё же открыл шкаф и стал рыться в тряпье. В глубине дальних полок обнаружился целый ворох костюмов и камзолов, но большинство совершенно не годилось для носки. Моль превратила шерстяные кафтаны в кружево из огрызков, вышивка на рубашках истёрлась, и не нашлось ни одного тёплого плаща.

— Может, мне стоит надеть праздничное одеяние? — задумчиво пробормотал Аргус. — Помнится, матушка вышивала его к моей свадьбе, когда мне ещё только стукнул шестой десяток.

— Возможно, стоит поискать в гардеробной. Ваши лучшие вещи она хранила там.

— А-а-а, плевать, пойдём уже будить этот облезлый кусок шерсти, иначе я до утра не сомкну глаз. И без того не спал всю прошлую ночь.

Аргус, зевая, стянул с кровати одеяло, закутался в него и обул старые сапоги. Ему пришлось перетянуть все ремешки, но даже после этого обувь продолжала спадать. Тогда Аргус туго перевязал голенища лоскутами, оторванными от простыни, и пошлёпал вслед за Памфле во двор, а оттуда к потайному ходу в подземелье.

Они обогнули остов южной башни и отыскали в кустах лестницу, ведущую вниз. В глубокой нише, сбоку от прохода, нашёлся чудом сохранившийся факел. Аргус подпалил его, чиркнув спичкой по стене, и спустился по ступеням к двери, окованной железными пластинами. За ней находилось подземелье, затхлое и тёмное, как настоящий склеп. Аргус закрыл лицо частью одеяла, потому что влажность и тепло породили на стенах и потолочных сводах ядовитую плесень всех цветов и размеров. Дышать ей, по словам Памфле, было губительно для здоровья.

Подземелье оказалось просторным и желтоватым в свете факельного огня. Сапоги хлюпали по лужам, и звук шагов разносился во все стороны гулким эхом. Аргус дрожал от страха и затравленно озирался по сторонам, но кроме него и Памфле здесь никого не было, только тощая мокрая крыса прошмыгнула у самых ног.

В нишах мерцала мозаика. Кусочки смальты разных оттенков складывались в причудливые картины, рассказывавшие историю Харвилов. В некоторых местах части рисунка обвалились, но оставшиеся серебрились, как снег на ярком солнце.

Узкий проход расширился и вывел в большую залу, посреди которой стоял позеленевший от времени постамент. На нём восседал огромный лис, вырезанный из цельного чёрного камня. В раскрытой пасти сверкали алмазные зубы, а глаза горели разноцветными опалами.

— Если бы Лури был хоть вполовину так же хорош, как эта статуя, я бы не возмущался, — проворчал Аргус.

Он сунул факел в железное кольцо, затем забрался на постамент и обмазал пасть зверя кровью из уколотого пальца. Статуя задрожала. Аргус отпрыгнул ко входу и спрятался за колонну. Каменный исполин сомкнул челюсть и начал съёживаться-съёживаться-съёживаться, пока не превратился в облезлого чёрного лиса. Животное, больше напоминавшее поеденное молью чучело, фыркнуло, высунуло язык и стало чистить его обеими лапами.

— Какая ме-е-ерзость! Неужели летучие мыши опять нагадили мне в рот?

Голос у Лури был гнусавый, и он так растягивал слова, что когда доходил до последнего, начало предложения уже забывалось. Из-за этого казалось, что лис всё время борется со сном, а его выпученные глаза, напротив, выглядели так, будто он всю ночь распивал крепкий кофей.

— Как ты смеешь так говорить о моей благородной крови?! — вспыхнул Аргус, выскочив из-за колонны. — Немедленно прекрати плеваться!

— О, чёрные духи, — сказал Лури, оглядев хозяина. — Выколите мне глаза. Это лицо — последнее, что я хотел бы увидеть после стольких лет слепоты. Памфле, надеюсь ты не допустил, чтобы сын нашего достопочтенного Аргуса вырос таким же невыносимым невежей?

— Я и есть Аргус, блохастая ты варежка!

С минуту они пялились друг на друга: вихрастый мальчишка, закутанный в одеяло, и тощий пучеглазый лис. Неизвестно, чем закончилась бы перебранка, поэтому Памфле проводил хозяина обратно в опочивальню, а сам вернулся к Лури с тем, чтобы рассказать о путешествии на юг.

— Для начала мне нужно чем-то перебить этот мерзкий привкус, — прогнусавил лис, когда они вышли из подземелья и окунулись в промозглую осеннюю морось. — Что у нас на ужин, Памфле? Свинина? Жаркое из говядины? Утка в вине? А может, кролики со сливками? Я не ел целую вечность.

— На подоконниках есть дохлые мухи, — равнодушно пожал плечами дворецкий. — Можешь их собрать. Говорят, по вкусу похоже на семечки. Или попробуй поймать пару воробьёв. Десерт ждёт тебя в кладовой — там целое полчище крыс, но будь осторожен — половина из них начинена мышьяком вместо специй.

— Крысы? — Лури облизнулся. — Звучит аппетитно!

— Сходи порезвись, а потом я тебя найду.

Памфле вернулся в покои уснувшего хозяина, повздыхал, что не может его укрыть, и пошёл просовывать голову через дверцы шкафов, чтобы подыскать Аргусу подходящий наряд.