Серая сталь

13 Глава

Не дерись на дуэли, если жизнь дорога,

Откажись, как Буренин, и ругай врага.

Козьма Прутков

Прибытие первого магистрального поезда новой ширококолейной линии Москва — Горнозаводск26, вызвало огромный интерес публики со всей Горнозаводской губернии. Поезд летящий по бескрайним просторам России со скоростью в сто километров в час, способен перевозить людей и грузы с невиданным ранее удобством и быстротой, что в перспективе не только сократит время в пути, но и доставит больший оборот для всей торговли и промышленности в котором так нуждался весь промышленный Урал.

А дорога пойдёт дальше. В Башкорт27, и затем преодолев Великую Сибирскую равнину, уйдёт одним ответвлением на Владивосток, а другим в Желтороссию, и далее через империю Хань, к Порт Артуру.

Московские Ведомости 5 июня 1921 года

Маскарад в Нескучном саду придуманный знаменитым московским конферансье Балиевым Никитой Фёдоровичем, спектакль театра «Летучая мышь», и обилие свежих девичьих лиц, было достойным завершением сложного вечера. Чернобровая и гибкая хохотушка Елена в синей маске, скрывавшей всё лицо, работавшая, по её словам, старшей приказчицей в магазине Мюр и Мерилиз была мила, очаровательна, и легко поддерживала разговор на любые темы, особенно предпочитая воздухоплавание и всё что с этим было связано, показывая не только интерес к теме, но и прекрасное знание предмета.

Конечно Белоусов сразу же признал Елену Аматуни, с которой согрешил на борту рейсового аэролёта Владивосток – Москва, но если девушке так хочется игры, то почему бы и не поиграть?

Расставшись с подругой в ресторане гостиницы, ещё в шесть часов утра и уговорившись созвониться, Николай убыл домой, и был там отловлен сразу двумя посыльными. Одним от офицерского собрания с просьбой прибыть в собрание для разбора конфликта, а вторым – курьером из личного его императорского величества канцелярии, с требованием явиться на приём во вторник, двум часам пополудни.

Переодевшись и выведя машину из гаража, Николай сразу поехал в собрание, чтобы решить вопрос с дуэлью, которую затеял неугомонный прапорщик.

В принципе, дуэли были разрешены, но лишь в мирное время и в частях не несущих военную службу. Для урегулирования споров, когда дуэль была невозможной или нежелательной существовал суд офицерской чести, решения которого могли быть довольно жёсткими. Например, понижение, или вовсе лишение звания, и передача дела в общегражданский уголовный суд.

Попросив подождать, секретарь собрания куда-то умчался, а Николай прошёлся по зданию рассматривая старинные интерьеры и любуясь коллекциями оружия на стенах, портретами и батальными полотнами, многие из которых сделали бы честь любому художественному музею.

Минут через сорок, секретарь пригласил его в кабинет, где уже сидели пожилой ротмистр, в мундире Казачьей Гвардейской Сотни, и Штабс-капитан Гвардейского Сварожского полка.

Сделав два уставных шага вперёд, Николай поднял ладонь к козырьку фуражки.

— Поручик военного времени боярич Белоусов.

– Господин поручик. — Начал штабс-капитан. – Мы здесь присутствуем, чтобы разрешить конфликт, случившийся вчера, между вами и прапорщиком Михайловым, на балу у князя Голицына. Подтверждаете ли вы, что происшествие имело место?

– Да, господин штабс-капитан. – Белоусов кивнул. — Тогда я правда не знал, что прапорщик носит фамилию Михайлов, но сам прискорбный случай нападения на меня подтверждаю.

– Нападения? — Ротмистр внимательно посмотрел на Николая.

– Да, господин ротмистр. — Белоусов кивнул. – Это может подтвердить княжна Наталья Долгорукая, бывшая со мной рядом. Сначала господин Михайлов ворвался в наш приватный разговор в беседке, а когда я предложил ему выйти, пригрозил избиением. Ну и когда попытался ударить, был мною лишён сознания, и оставлен в беседке. Собственно, это и есть весь инцидент. А простите, в чём меня обвиняет прапорщик Михайлов?

– В том, что вы в присутствии дамы, ударили его по лицу, и сбежали, не дожидаясь вызова на дуэль. — С непонятной улыбкой произнёс ротмистр и посмотрел на штабс-капитана.

— Ну в общем такое обвинение, уже достаточный повод для того, чтобы пустить пулю в лоб господину прапорщику. – Спокойно прокомментировал Белоусов. – Но я в свою очередь предлагаю спор, вместо поединка. Жизни наши всё равно принадлежат отечеству, а вот спор – дело личное.

– И какой же спор может быть достойной заменой дуэли? – Штабс-капитан вполне ожидаемо заинтересовался так как дуэли в гвардейских полках крайне нервировали командование, и все причастные могли иметь неприятности по службе.

– Показательный рукопашный бой, с тремя любыми гвардейцами Сварожского полка, стрельба на меткость и на время, учебный бой на белом оружии до первой крови. Да хоть соревнование в беге с полной выкладкой, на десять вёрст. Полагаю, гвардейцу столичного полка нет повода стыдиться своей воинской выучки?

Теперь казачий ротмистр ухмыльнулся вполне открыто, и с вызовом посмотрел на поскучневшего гвардейца. Ни для кого не было секретом, что столичные гвардейцы, хоть и отличались высокой стойкостью в бою, и лихостью в атаках, мирное время проводили не в учёбе и тренировках, а в застольях и ухаживаниях за дамами.

– И, господин штабс-капитан, я мог бы предложить Сварожскому полку, выставить своего лучшего стрелка, но тогда, боюсь конфуз будет не скрыть.

– Вы так уверены в победе? – Штабс-капитан нахмурился, сведя кустистые брови к переносице и несколько нервно погладил навершие шашки украшенной двуцветным жёлто-чёрным темляком ордена Воинской Славы.

– Первый пистолет, я получил в подарок в шесть лет. – Коротко ответил Николай.

Гвардеец уже хотел что-то сказать, когда ротмистр коротко кивнул.

– Хорошо господин поручик. Мы поняли вашу позицию, и дадим вам знать.

– Честь имею. – Белоусов откозырял, и развернувшись вышел.

Когда двери закрылись, ротмистр поднял взгляд на штабс-капитана, и покачал головой.

– Надо же. Ваш прапорщик исключительно неудачно выбрал объект для ссоры.

– Это отчего же? – Штабс-капитан вскинулся.

– Это же сын полковника Белоусова. – Пояснил казак. – Семья потомственных пластунов с трёхсотпятидесятилетней историей. Кроме того, поручик уже отметился взятием известной московской банды налётчиков, убил голыми руками четверых варнаков в тюрьме Следственного управления, и положил в перестрелке с бандитами более тридцати человек. – Ротмистр усмехнулся. – Заметили на груди маленький значок? Это знак за успешное окончание учебного цикла монастыря боевого братства Георгия – Победоносца. Золотого достоинства, заметьте. Таковых за всю историю братства едва ли три десятка наберётся. И это, в восемнадцать лет… Так что, если желаете избавиться от прапорщика Михайлова, можете настоять на дуэли. Хотя, если позволите, дам вам совет, воспользоваться предложением поручика, и провести учебный поединок. Так заодно и стимулируете к учёбе молодых офицеров, и сможете подтянуть дисциплину.

– Вы так верите его словам? – Штабс-капитан снова нахмурился. – А ежели дело обстоит именно так, как говорил прапорщик? Мы ведь ещё не поинтересовались мнением самой княжны Долгорукой.

– Ну посудите сами. Княжна уединяется с поручиком в беседке, явно чтобы обсудить что-то важное. И любую помеху в разговоре посчитает оскорблением себе лично. А, следовательно, даст такое объяснение инциденту, что вашему офицеру будет лучше самому застрелиться. Так что я бы не советовал. И вот ещё. У Белоусова младшего, была прескверная репутация человека, который сначала спускает курок, а только после думает. Братство конечно изменило его, но вот насколько сильно – большой вопрос. Так что если у прапорщика вдруг найдутся подражатели, то гвардию ждут серьёзные потери в личном составе. И с вашего позволения, я откланиваюсь. Господин войсковой атаман интересуется результатами нашего расследования, и я не хочу заставлять его ждать.

В итоге, скандал был задушен в зародыше, даже без показательной порки Сварожичей, к чему Белоусов был внутренне готов. Но вот к тому, что на приёме у царя, ему будут вручать японский орден Хатимана, Серебряную Звезду Конгресса Североамериканских штатов, и медаль «Честь и Порядок, от коллегии Министерства Внутренних дел, был не готов совершенно.

Всё время награждения, когда послы Ниххон и Северо-Американских штатов в личном присутствии государя-императора прикрепляли ему награды на китель, простоял с выражением крайнего изумления, вообще не понимая, что происходит, и оттаял лишь когда генерал-адъютант Трепов знакомый ему ещё с памятного вечера чествования Анастасии Романовой вручавший ведомственную награду, за поимку банды Казимира Новака и Константина Ночкина, по-свойски, подхватил под руку Белоусова, и отведя к столам с шампанским, сунул в руки полный бокал.

– Ну, что, господин поручик, давайте, за награды, и за то, чтобы не последние. – Он слегка коснулся чокнулся краем бокала, и осторожно отхлебнул напиток. – Таврическое. Новосветское. – Он с видимым удовольствием отпил несколько больших глотков. – А вы, как я вижу не вполне понимаете, по какому поводу сей фавор случился, что сам государь на награждении присутствует? – Он негромко рассмеялся. – Так то, тайна небольшая. Между Голицыным, что вам протежирует, и царём размолвка давняя, вот государь-батюшка наш и подаёт сей знак, что готов позабыть прежние склоки для всеобщего примирения. И уж лучше повода не сыскать. Так что теперь в мундире и в обществе показаться не зазорно. Да и сказать, не было такого, чтобы в восемнадцать лет-то уже два ордена и медаль. Они конечно не наши, но орден есть орден. Ну а так дело пойдёт и за нашими не заржавеет. – Он жизнерадостно рассмеялся, но наткнувшись поверх плеча на чей-то взгляд поспешил откланяться.

А Николай, лишь подивившись резкой смене декораций наблюдал как к нему словно линкор, медленно, но неотвратимо движется государь земли русской, император Сергий первый.

– Государь. – Поскольку Император не сидел на троне, Николай лишь склонил голову в поклоне.

– Поручик. – Сергий приветственно кивнул и качнул головой в сторону пары кресел и столика между ними стоявшие в своеобразной нише, частично скрытой драпировками. – Предлагаю присесть, а то я за сегодня уже настоялся словно солдат в карауле. – Он подхватил бокал с подноса, и устроившись первым в кресле, приглашающе показал на место рядом, подтверждая разрешение сесть. – Вижу вы были немало изумлены происшедшим, но у меня к сему есть несколько достойных объяснений. Тут и отношения со странами, что наградили вас довольно высокими орденами, и отношения внутри нашего общества. Но главная причина останется между вами и мной, и не уйдёт никуда далее. – Острый взгляд самодержца словно пригвоздил Николая к месту, и тот лишь кивнул в ответ.

– Для вас возможно не секрет, а возможно, что вы и не в курсе, что в государстве Российском наблюдается некий дисбаланс. Крестьяне хотят одного, заводчики и купцы – другого, а служилое дворянство и вовсе третьего. И это оставляя за скобками нашего уравнения мещан, армию, и флот. А впереди у нас война и возможно не одна. Сейчас банкиры и Старые Семьи посчитают прибыли и убытки, и поймут, что воевать в своём доме очень накладно. А если не в своём, то нужно делать это в чужом, поскольку без войны и грабежа они существовать не могут. А чужих домов рядом не так много. Север Африки, земли восточных арабов, и собственно – мы. А так как взять у первых и вторых нечего, то значит нужно ограбить соседа побогаче. То есть нас. И в данной ситуации я полагаю важнейшим не раскалывать общество по реальным и мнимым поводам, а наоборот собирать его в один кулак. – Государь сделал паузу смочив горло глотком вина. – И в связи с этим, мне очень понравилось ваше решение с дуэлью. Прапорщик теперь кругом виноват, а Сварожский полк, вовсе не при чём. И всё это без смертоубийства, и без разрушений. Так что примите моё удовлетворение. Сидите, сидите. – Взмахнул рукой государь, видя, как собирается отреагировать боярич на стандартную форму «малого поощрения». – Вот ведь. И службу вы не любите, и звание вам чуть не силком навязали, а ведёте себя словно старый служака. Если не секрет, чем же это вам так служба-то не угодила?

Белоусов задумался, подбирая слова.

– Начальниками, государь. – Николай тоже отпил из бокала. – Начальников по службе не выбирают, и хорошо коли тот внимательный, умный и честный. А если прости господи дурак, или мздоимец? А воевать с начальством – себе дороже. И если на гражданской службе я сам себе хозяин, то военную уже просто так не покинешь. Десятки бумаг исписать надобно, да каждому встречному-поперечному объясни, почему это ты со службы уходишь. Да и под уход, начальник такую свинью подложить может, за десять лет не изжарить и не извести.

На этот раз задумался император, молча попивая шампанское, и оттаял лишь когда в бокале ничего не осталось.

– Хорошо. Я вас понял. – Сергий кивнул. – Не скажу, что ваша позиция мне нравится, но она вполне понятна, в отличие путанных объяснений моих чиновников.

Награждение вызвало вполне естественный всплеск интереса к Белоусову, и приглашения за званые обеды, вечера и прочие мероприятия посыпались словно из ведра, но это никак не повлияло на распорядок дня боярича. Подъём, тренировка, завтрак, библиотека, стрельбище, и снова библиотека, так что свободными оставались лишь четыре часа перед сном, которые и использовались на светские и прочие увеселения.

И везде его словно рентгеном просвечивали, взвешивали, сравнивали с какими-то эталонами, и вообще подвергали всяческим расспросам, чтобы понять, что за человек ворвался в высший свет Москвы, и свой ли он.

Николай, как и советовала ему мама, как мог, поддерживал репутацию молодого человека строгих традиций, рассудительного и не склонного к простым решениям, чему немало способствовала Наталья Долгорукая, неожиданно для всех превратившись из нарушителя светских правил, в скромную девочку. Эта игра забавляла их обоих, а отрываться они ездили на артиллерийский полигон, где Московское Автомоторное Общество устраивало еженедельные гонки, а после гонок, долгие посиделки с лёгким вином, где царил дух братства и даже генералы не чинились.

Наездившись до дрожи в руках, по ямам и лужам, Николай с Натальей обычно ехали ужинать, лишь сняв с себя непромокаемые накидки, принимавшие пыль и грязь бездорожья, а после он отвозил княжну домой и вернувшись домой, иногда отправлялся в сад Эрмитаж, за утехами плоти.

И именно с подачи Елены Аматуни, он зачастил в Московскую воздухоплавательную школу, где учили летать всех желающих, и даже тех, кто не мог заплатить за обучение, принимали, но с условием вступления в ряды военных лётчиков во время войны.

В школе было два десятка инструкторов и около полусотни самолётов и воздухолётов всех видов и назначений. От полуторатонных Ци-12, и трёх тонных Ци-16, до вполне приличных Орлов, поднимавших за один раз в воздух целый учебный класс из двадцати учеников и пяти инструкторов. С них же учили прыгать с парашютом и ремонтировать двигатели воздухолётов в полёте, когда приходилось влезать в обвязку, и выходить на внешнюю обшивку чтобы заменить вышедшую из строя деталь. Так конечно все виды неисправностей было не устранить, но чаще всего ломались именно топливопроводы, и масляные шланги.

Самолётов было тоже большое разнообразие, так как во время боевых действий на аэродромах было захвачено много французских, немецких и британских машин, переданных после войны в распоряжение лётных школ.

Но фаворитом обучения среди самолётов был конечно же Си-20 и Си-22 знаменитого инженера Сикорского. Простая и надёжная машина с трёхсотсильным двигателем, она легко пилотировалась и прощала начинающему даже грубые ошибки. А самое главное, они были двухместными и сразу имели дублирующее управление, позволявшее инструктору исправить самые опасные ситуации.

Елена уже получившая статус инструктора, часто вывозила Николая на своём личном Си-тридцатом – скоростном разведчике который только что пошёл в серию, и даже не имел официального названия. Здесь наличие второго управления было не прихотью конструктора, а насущной необходимостью, так, как и пилот, и лётчик-наблюдатель, должны были иметь возможность подменять друг друга. И иногда ведя машину по маршруту Николай ощущал лёгкое сопротивление штурвала и рычагов, чувствуя словно он касался рук Елены.

Осень, подошла незаметно, словно кошка, и письмо-напоминание из Политехнического Университета, стало для боярича холодным душем. Конечно, Николай знал, что с приходом учебного года весь распорядок придётся менять, но всё же испытал некоторую досаду.

Как и во всей империи, учебный год начинался первого сентября, и учащийся люд густо заполнил улицы и проспекты Москвы. Форма студентов отличалась лишь цветом, так, например, у механиков и железнодорожников – чёрная, у всех, кто так или иначе был связан с электричеством – голубая, у военных инженеров вне зависимости от специализации – оливковая, медиков – светло-серая, юристов – тёмно-синяя, и так далее. Так как Николай поступил на факультет точной механики, в его тужурке кроме чёрного цвета, были голубые отвороты, и фуражка чёрного цвета с голубым рантом.

И первого сентября он точно так же, как и три тысячи других студентов Политеха стоял перед главным зданием, где у памятника Нартову уже были сколочены трибуны, и выступал ректор университета Герман Германович Аппельрот.

Непривычные к строю, и дисциплине вообще, студенты негромко переговаривались и знакомились, тем более, что среди поступивших было много хорошеньких девиц.

В группе Николая было всего около тридцати учащихся, из которых примерно половину составляли девушки из всех губерний России, и даже из Жёлтороссии. Зачем в далёкой Жёлтороссии, специалист по точной механике, Николай не понимал, но одна из девиц была настоящей красоткой. Тонкое восточное лицо, волосы цвета воронова крыла, убранные в толстую косу, и стройная миниатюрная фигурка, придавали ей очарование статуэтки. На тонкой и длинной шее висело тяжёлое даже на вид ожерелье из изумрудов, а под ним медальон владетельного нойона, то есть девушка была ещё и главой рода в своей Манчжурии. Как такое могло быть Николая не очень сильно интересовало, тем более что девица вела себя холодно, и на контакт не шла.

«Ну и пусть её» решил народ, и начал договариваться о вечерней пирушке.

Предлагали различные трактиры, недорогие рестораны и даже площадки для пикников на Воробьёвых горах, но в итоге согласились, что трактир Лопахина, это то что нужно и по деньгам, и в смысле приличности заведения.

После выступления ректора, группы развели по аудиториям, и представили надзирающего, который решал все конфликты между студентами и преподавателями, прочитали лекцию о традициях университета, правилах внутри учебного заведения, и отпустили по домам.

Поскольку отпускали не одновременно, толпы у входа не было, а было какое-то несчётное количество пролёток, которые подхватывали группы студентов увозя их отмечать начало нового учебного года.

Николай приехавший не на машине, тоже плотно упаковался в большую шестиместную пролётку, и стиснутый двумя девицами покатил куда-то по городу.

Гуляли скромно, но тем не менее весело и с чувством. Много танцевали модные в этом сезоне шимми и фокстрот, пили лёгкое вино, и рассказывали о себе.

Николай предпочёл укороченную версию, где не нашлось места ни монастырю, ни другим приключениям, а всё начиналось в отчем доме, два месяца назад. Суета вокруг него, уже успела изрядно утомить боярича, и он не то, чтобы скрывал своё прошлое, но как минимум не выпячивал.

К счастью, качество газетных снимков оставалось таким, что узнать кого бы это ни было по фотографии было весьма затруднительно, поэтому удалось остаться неузнанным.

Тем не менее, Николай, как и все остальные был взвешен, сосчитан, и среди всех однокашников выделен в особую категорию «мальчик с перспективой», что для девушек, входящих в период поиска партнёра, было совсем немало. А когда боярич стал приезжать в университет на собственном автомоторе, да ещё и не маломерной автоколяске, а полноформатном лимузине, то интерес девочек стал неподдельным, и если бы боярич не был занят учёбой, то заметил бы и томные вздохи, и взгляды из-под бровей, и прочие элементы охмурёжа.

Но Елена Аматуни не собиралась выпускать добычу, и в нечастые ночи свиданий давала такой гари, что на других девчонок он даже не смотрел, а если и смотрел, то с лёгким ужасом – «что, ещё одну?!!»

Но даже такой странный покой не мог быть сколь-нибудь долгим. Убедившись в полном нежелании проявлять инициативу, Наталья Сергеевна, стала прикладывать довольно серьёзные усилия по сближению с Николаем, и чуть было не заработала на этой почве сильнейшее нервное расстройство, так как предмет её интереса реагировал словно восьмидесятилетний старик. С крайне умеренным и совершенно теоретическим интересом, не делая ни малейших попыток углубить их дружбу.