Сэр Невпопад из Ниоткуда

5

Тэсит научил меня многому. В том числе основам воровского ремесла. Это было здорово!

Мне всё больше нравилось проводить время в его компании. Он был круглым сиротой, и мне тогда казалось, что это просто замечательно, что лучше ничего и быть не может – ни от кого не зависеть, делать что вздумается, ни перед кем не отчитываясь. Когда ему случалось забрести в наш городок, он расхаживал по улицам с таким самоуверенным и важным видом, что я откровенно им любовался. И в кожаном мешочке, который висел у него на поясе, всегда позванивали монетки. Благодаря этой его независимой манере держаться Тэсита в городе побаивались, и никто – ни мальчишки, ни взрослые – не осмеливались его задеть. Старшие его приветствовали как равного, ребята, особенно малыши, почтительно уступали дорогу. Я пытался ему подражать и принялся было тоже расхаживать по улицам с гордым и надменным видом, но, как вы догадываетесь, при моей врождённой хромоте и маленьком росте выглядело это смешно и нелепо.

Тэсит очень хорошо ко мне относился. Он словно бы не замечал моего увечья. Если нам с ним случалось бродить по лесу, он нарочно замедлял шаги, чтобы я от него не отстал, но делал это так непринуждённо и естественно, без всякой нарочитости, что я не чувствовал себя обузой.

Тэсит устроил себе жилище в древнем лесу – Элдервуде, – и уже одно это заставляло всех относиться к нему с несколько боязливым восхищением. Ведь Элдервуд издавна считался заколдованным и небезопасным местом, где в непроходимых чащах в изобилии водились таинственные полумифические существа, которых нигде больше не встретишь. Говорили, что однажды, давным-давно, там были злодейски умерщвлены волшебники – целая армия. Это бесчеловечное деяние совершил какой-то безумный король, поклявшийся раз и навсегда очистить землю от всяких колдунов и чародеев. И хотя задуманное ему вполне удалось, волшебники успели наложить на него страшное заклятие: с тех самых пор имя его начисто изгладилось из памяти человечества, а все до одного его изображения исчезли с холстов и гобеленов. Упоминания о нём каким-то непостижимым образом стёрлись даже со страниц исторических хроник – так, словно его никогда и не было на свете. А может ли быть для правителя участь горше, чем вовсе не существовать на земле? Он-то, поди, рассчитывал на великую посмертную славу, на благодарную память потомков.

Так что, скажу я вам, истребление чародеев – глупейшее деяние, совершить которое способен лишь тот, кто замыслил ни много ни мало как самоуничтожение, да не простое, а грандиозное, вселенских масштабов.

Многие верили, что с тех самых пор духи волшебников навечно поселились в чащах Элдервуда. Тэсит, однако, утверждал, что, живя в этом лесу и зная его буквально как свои пять пальцев, он ни разу не встретился ни с одним из этих призраков. Но, однако, он всегда был не прочь извлечь пользу для себя из этих суеверий. Дело в том, что сквозь некоторые участки Элдервуда пролегали тропинки, и, идя по ним, можно было значительно сократить расстояние между окрестными городками и посёлками. Некоторые бесстрашные путники охотно этим пользовались. Тэсит решил пресечь подобные посягательства на территорию, которую считал своей собственностью, и понаставил на тропинках множество хитроумных капканов, ловушек и западнёй. Он так мастерски их соорудил, что любой, кому не посчастливилось в них попасться, не сомневался, что стал жертвой потусторонних сил.

Однажды, например, по тропинке, крадучись, с величайшими предосторожностями пробирался тучный купец. Но едва только нога его ступила в верёвочную петлю, замаскированную листвой и сучьями, как Тэсит, который укрывался за толстым дубовым стволом, потянул за канат, и купец вдруг взлетел над землёй и повис вниз головой, презабавно раскинув в стороны толстые руки. Я едва удержался от смеха, хотя вполне мог бы дать волю веселью: бедняга всё равно ничего не слышал и не видел – он от страха лишился чувств. Освободить его от лишнего груза – тугого денежного мешочка из мягкой кожи, свисавшего с пояса, – было для Тэсита делом нескольких секунд. После чего мы опустили его на землю и оставили лежать на тропинке. Он ещё не очнулся, а нас уже и след простыл.

– Зачем было его вытаскивать из петли? – спросил я Тэсита, когда мы удалились на безопасное расстояние от тропинки и обобранного купца. – Пусть бы сам выпутался, как очухается.

– Да затем, что если он, придя в деревню, станет всем и каждому рассказывать о духах, которые его подняли над землёй вверх ногами, а потом швырнули наземь, нам с тобой это пойдёт на пользу. Другие побоятся сюда ходить. А заикнись он о верёвочной петле, и деревенские, того и гляди, примутся выслеживать тех, кто этот капкан соорудил, то есть меня и тебя. Знаю я трусливых толстяков вроде этого: он, поди, ещё и наврёт с три короба – например, как призраки волшебников швырялись в него своими отрубленными головами. Такого на всех нагонит страху! – Распустив шнурок, который стягивал денежный мешочек купца, Тэсит высыпал содержимое на колени и изумлённо присвистнул. И принялся считать монеты. Толстяк, оказывается, нёс с собой сорок с чем-то новеньких золотых соверенов, каждый из которых украшал чеканный профиль короля Рунсибела. – Богатый малый, ничего не скажешь! – Тэсит захватил в горсть чуть меньше половины всех монет и протянул мне: – Твоя доля.

Я не верил своим ушам.

– Моя? Но за что? Ты же всё сам сделал, я тебе не помогал!

– Верно, – кивнул Тэсит. – Но ты рисковал не меньше моего. Отныне мы с тобой партнёры, Невпопад. И друзья. – Он хлопнул меня по плечу. – Конечно, если ты не против.

Я оторопел. По правде говоря, мне подобное даже в голову никогда не приходило. Я привык повсюду следовать за Тэситом, как верный пёс, если тому угодно было делить со мной компанию, и все те месяцы и годы, что он удостаивал меня этой чести, пребывал в уверенности, что делает он это не из какой-либо привязанности ко мне и уж тем более не из дружбы. И уж вовсе не потому, чтобы я был ему хоть сколько-нибудь интересен, а просто чтобы рассеять одиночество, развлечь себя ни к чему не обязывающей болтовнёй.

– Друзья? – тупо переспросил я, всё ещё не веря своим ушам.

– Ну, ясное дело, а кто ж ещё? Друзья!

И, видя, что я не прикасаюсь к деньгам, он взял меня за руку, разжал ладонь и ссыпал в неё монеты. Я стиснул их в кулаке, и Тэсит одобрительно усмехнулся.

– Но почему, – недоумевал я, – почему ты назвал себя моим другом?

– Тебя это удивляет?

– Ещё бы! – вздохнул я. – Ты столько всего знаешь, так интересно рассказываешь. Ты мне всегда помогаешь. А я... Я просто хожу за тобой следом, вот и всё. Я калека. Толку от меня никакого.

– Брось глупости городить!

Тэсит легко вспрыгнул на кромку замшелого валуна и с упрёком взглянул на меня сверху вниз. У лица его замельтешила какая-то мошка, он смахнул её изящным движением и при этом даже не покачнулся. Я невольно залюбовался им.

– Ведь мы с тобой, – продолжал он, – мы... мы...

– Что – мы?

Он явно подыскивал подходящее сравнение для тех взаимоотношений, в которых мы с ним состояли. Но ничего путного не приходило ему на ум. Он задумчиво почесал над ухом... И тут взгляд его скользнул по синему полуденному небосклону. Он указал пальцем куда-то вверх.

– Видишь?

Я послушно задрал голову. В небе парил ястреб. Движения его были исполнены ленивой грации.

– Там только птица.

Тэсит кивнул и растопыренными пальцами убрал с лица прядь волос.

– Каким образом, по-твоему, у него получается летать?

– Он крыльями машет.

– А ещё?

Я пожал плечами. Человек учёный наверняка мигом бы ответил на этот вопрос. Но для меня он оказался слишком мудрёным.

– Не знаю. Правда, не знаю. Летает себе, и всё.

– Ну так вот и между нами всё обстоит в точности так же, – улыбнулся Тэсит, явно услыхав от меня ответ, которого ожидал. – Поэтому не стоит удивляться, что мы друзья. Дружим себе, и всё. И знаешь, кого мне напоминает этот ястреб?

– Нет, конечно.

– Тебя.

От неожиданности и смущения я покраснел до корней волос.

– Скажешь тоже.

– Я серьёзно. Ты совсем как этот ястреб, По. Если не теперь, то в будущем. – Птица нырнула в воздухе и снова воспарила на раскинутых крыльях. – Ты будешь летать, По. Это сейчас ты всего только хромоногий мальчишка, но придёт время, и ты вознесёшься над теми, кто кичится перед тобой своей ровной походкой.

– То же самое и мать мне всегда повторяет. Что я вроде как избранник судьбы.

– Уверен, она знает, что говорит.

В эту минуту мне на темя шлёпнулось что-то мягкое и влажное. И полилось вниз – за шиворот и вдоль скулы. Я сразу понял, что это было, – ястреб на меня нагадил из своей необозримой вышины.

Тэсит, к чести его будь сказано, не издал ни звука. Если его и одолевал смех, он ничем этого не выказал. Завидная выдержка. Я б, наверное, так не смог. Он вытащил из-за обшлага рукава кусок чистой ветоши и протянул мне, чтобы я вытерся. Я самым тщательным образом стёр с головы, шеи и щеки остатки птичьего дерьма.

Покончив с этим неприятным занятием, я поднял глаза на Тэсита. Тот замер на месте и весь как-то подобрался, чутко вслушиваясь в лесные звуки. Он своим безошибочным инстинктом угадал приближение чего-то или кого-то, заслуживавшего нашего внимания. Глаза его сверкали, ноздри раздувались... Я попытался принюхаться, подражая ему, но не уловил решительно никакого постороннего запаха. Я старался изо всех сил, но всё было тщетно.

– Не напрягайся так, – с улыбкой прошептал он, взглянув на меня. – Это лишнее. Просто расслабься, По. Не пытайся себя заставить учуять запах. Не думай о нём вовсе. Отринь любые мысли, и пусть лес сам тебе подскажет, что произошло. В случае опасности он совершенно ясно даст тебе знать о ней.

Тэсит и прежде говорил со мной подобным образом. Он не оставлял благородных попыток превратить меня, хромого и тщедушного шлюхина сына, в настоящего жителя леса, каким был он сам. Будучи весьма невысокого мнения о своих способностях, я тщетно пытался отговорить его от этой пустой затеи.

Но в тот раз я ему безоговорочно подчинился. Уселся на палую листву, скрестив ноги, закрыл глаза и постарался выбросить из головы все до одной мысли и не напрягать чувства. Лёгкий ветерок колыхнул мои волосы. Ощутив его дуновение, я тотчас же расслышал шелест листьев на деревьях и кустах. Он доносился откуда-то издалека. Я дал волю воображению, и вскоре мне стало казаться, что это души убиенных волшебников шёпотом поверяют мне какие-то свои тайны, что они говорят мне о причудливости людских судеб, о тайных путях провидения, о моём предназначении, о колдовстве, о магических приёмах, об огне и дыме... О дыме!

– Пожар, – медленно проговорил я, стряхнув с себя оцепенение. – Здорово горит. – Тут до меня донеслись звуки голосов. – И народу целая толпа.

Тэсит при упоминании о пожаре мрачно кивнул. И когда я сказал о толпе народу, он и эти мои слова подтвердил кивком.

– Это мой лес, – сердито произнёс он. – И если чужие в него проникли, я должен узнать, что им здесь понадобилось. Я не потерплю, чтобы какие-то пьяные негодяи здесь околачивались и жгли костры. Так ведь и без леса остаться недолго. Мои деревья, будь они хоть сто раз заколдованными, загорятся не хуже любых других.

С этим трудно было не согласиться. Тэсит быстро зашагал в ту сторону, откуда тянуло дымом. Я сунул деньги в карман куртки, прежде торопливо их пересчитав, и поспешил за ним следом. Ему было присуще удивительное умение передвигаться сквозь чащу совершенно бесшумно. Он раздвигал руками ветви, огибал толстые стволы, перепрыгивал через пни, перебрасывал своё стройное тело с пригорка на пригорок – и всё это с ловкостью и грацией, которой позавидовали бы даже пресловутые лесные призраки, и к тому же без единого звука. Но ещё больше меня изумляло то, что он каким-то непостижимым образом ухитрялся не оставлять за собой следов: примятая его ступнями трава тотчас же выпрямлялась, а отпечатки подошв его башмаков и вовсе не появлялись ни на сырой глине, ни на влажном песке. Со стороны могло показаться, что он не бежит по земле, а летит над ней, не касаясь её поверхности ногами, но я-то, пристально следя за каждым его шагом, точно знал, что это не так! Вот каков он был, этот Тэсит. Меня многое в нём озадачивало и даже невольно страшило. Его необыкновенно глубокое знание леса, умение безошибочно ориентироваться в нём, слиться с ним, стать его неотъемлемой частью, без труда проникнуть во все его самые сокровенные тайны я поначалу приписывал только колдовству и ничему другому. Иного объяснения всему этому дать было невозможно. Но Тэсит меня заверил, что совершенно незнаком с искусством колдунов-плетельщиков, и мне со временем пришлось ему поверить. Я и впрямь ни разу не видел, чтобы он совершал какие-либо обряды, и не слыхал из его уст ничего похожего на заклинания. О том, как и с кем он жил до нашей с ним встречи, я знал очень мало. Тэсит неохотно говорил о своём раннем детстве. Лишь однажды, когда я стал проявлять уж очень назойливое любопытство, он меня спросил:

– Ну что ж, ты, поди, слыхал истории о младенцах, оставленных в лесу и выращенных волками?

– Ух ты! Так ты хочешь сказать, что тебя волки воспитали? – Я недоверчиво сощурился.

– Нет. – Тэсит помедлил, чтобы немного меня поддразнить, и, когда моё нетерпение достигло предела, с загадочной и лукавой улыбкой произнёс: – Единороги.

Я расхохотался.

– Ага, так я тебе и поверил! Сказал бы уж – лесные духи.

Тэсит нисколько не обиделся. Только плечами пожал и сказал, ясно давая понять, что больше обсуждать данный вопрос не намерен:

– Верить или нет – твоё дело. Но это правда.

Мы после никогда к этой теме не возвращались. Как знать, возможно, прояви я в тот раз больше такта и простой вежливости, и Тэсит поделился бы со мной какими-нибудь захватывающими подробностями своего удивительного детства. Но он замкнулся, а я больше не решался задавать вопросы. Но я часто размышлял о тех его словах и порой, глядя, как он со сверхъестественной лёгкостью движется сквозь чащобу, задавался мыслью: а что, если он тогда и впрямь не солгал? Неужто его в самом деле вскормили эти сказочные создания? В таком случае многое в нём стало бы понятно и объяснимо.

Что же до меня самого, то я по-прежнему оставался неловким и неуклюжим. Ходьба давалась мне с трудом, и я передвигался с ловкостью и грацией тяжеленного деревянного чурбана. Шли годы. В раннем отрочестве мышцы моей негодной правой ноги стали сильней, чем прежде, но совсем не намного. Стоило мне попытаться припустить бегом, и всякий раз ощущение было такое, будто к моему правому бедру привязан здоровенный кусище сырого мяса. Посох, которым я теперь пользовался при ходьбе, скорей можно было назвать дубинкой, такой он был тяжёлый и толстый. Но мне не стоило особого труда его таскать – как я уже упоминал, руки и плечи у меня были сильные и развитые. С помощью этого нехитрого приспособления я мог передвигаться хотя и без особой грации, но довольно-таки стремительно. А в тех случаях, когда мальчишкам из нашего городка вздумывалось меня задеть, дубинка в моих руках превращалась в грозное оружие. С течением времени таких охотников выискивалось всё меньше и меньше – с помощью Тэсита я здорово научился давать им отпор. Мне ничего не стоило противостоять даже нескольким противникам одновременно – так мастерски владел я своей дубинкой. Этакий хромоногий рыцарь с обрубком дерева в руках...

Итак, мы шли на запах дыма, который с каждым нашим шагом делался всё резче. Тэсит, разумеется, намного меня опередил и словно растворился в чаще леса, но я уверенно двигался за ним следом, зная, что не собьюсь с пути. Внезапно что-то большое молнией метнулось ко мне откуда-то сбоку. Тёплая ладонь зажала мне рот. Я дёрнулся, не понимая, что произошло. Признаться, от страха у меня душа ушла в пятки. Но шёпот Тэсита меня успокоил.

– Тише! – предостерёг он и, убрав руку от моего лица, кивком указал вперёд.

Мы с ним сделали несколько осторожных, крадущихся шагов. Я старался передвигаться так же беззвучно, как и он. И перед нашими глазами открылось удивительное зрелище: на пологом холме как раз и полыхал тот огонь, дым от которого мы учуяли в глубине леса. Посреди поляны был утверждён деревянный столб, к которому оказалась привязана молодая девушка. Толстые верёвки крест-накрест стягивали её грудь. У подножия столба была навалена и кое-как разровнена здоровенная куча сухого хвороста. Края её уже занялись огнём, ветки весело потрескивали, дым то стлался по земле, то, гонимый ветром, клубами поднимался ввысь. Девушка держалась так, будто всё происходившее нисколько её не занимало. Обтягивающие штаны и короткая куртка из серой кожи придавали ей сходство с мальчишкой-подростком. Наряд её дополнял длинный чёрный плащ с откинутым на плечи капюшоном. Мы с Тэситом остановились на довольно значительном расстоянии от костра, и всё же от взгляда моего не укрылось, что одежда незнакомки ветхая и поношенная. На коленках штанов так даже прорехи зияли. И причёска у неё была мальчишеская – коротко стриженные волнистые медно-рыжие волосы. Ни тебе чепца, ни лент, ни тем более шляпки. Её круглое, со свежей, румяной кожей лицо неожиданно сужалось к подбородку, довольно-таки острому и длинноватому. Она его ещё и вперёд выпятила, гордо откинув голову. Девушка была совсем молоденькая, примерно тех же лет, что и Тэсит. Ну, может, чуть постарше.

Вокруг костра собралась толпа разъярённых крестьян. Они грозно размахивали горящими факелами. Ночью это выглядело бы зловеще, но при полуденном солнце, затопившем всё окрест ярким, слепящим светом, эффект, поверьте, был совсем не тот. Двое или трое из толпы на наших с Тэситом глазах швырнули свои факелы в кучу хвороста, и та загорелась теперь почти со всех сторон.

Какая-то оборванка – по-видимому, предводительница всей этой своры, – задыхаясь от злости, выкрикнула девушке в лицо:

– Теперь ты никого не заколдуешь, ведьма проклятая! Теперь больше не обморочишь никого из наших парней!

Огонь едва уже не лизал подошвы башмаков юной леди, обвинённой в колдовстве. И эта, с позволения сказать, ведьма, иными словами, волшебница, колдунья, ворожея или как там их ещё называют – по версии злобной крестьянки, – представьте, даже бровью не повела. И в голосе её, когда она соизволила ответить, не слышалось ни малейшей тревоги. Одно лишь глубокое презрение. Мне подумалось, что в том положении, в какое она угодила, можно было бы держаться чуть менее спесиво.

– Да говорю же вам, никого я не привораживала. Глупости какие! – Она презрительно фыркнула. – Просто пофлиртовала немного с тем дурнем. Разве это преступление?

– Врёшь! – прохрипела оборванка. – Ты ведьма, воровка и вдобавок врунья!

– Он мне добровольно отдал деньги, – с досадливой надменностью возразила девушка, сжигаемая на костре. – По собственному своему желанию. Захотел – и отдал. Ясно?

Только теперь я заметил подле женщины в лохмотьях какого-то чумазого малого. Судя по всему, он доводился ей сыном. Заложив за спину руки, он неловко переминался с ноги на ногу и переводил туповато-заискивающий взгляд с колдуньи на свою грозную мамашу и обратно.

Казалось, ему было не под силу глядеть подолгу ни на ту, ни на другую. Думаю, любой из загнанных охотниками зайцев, даже самый разнесчастный, выглядел бы по сравнению с ним просто бравым молодцом.

– Ага, стал бы он тебя одаривать! – взвизгнула женщина. – Не на того напала! Скажи, Эдмонд! – И она сопроводила своё требование увесистой оплеухой.

Эдмонд, стоило тяжёлой материнской ладони коснуться его затылка, ещё глубже втянул голову в плечи и выдавил из себя какое-то невнятное мычание. При этом он украдкой бросил на колдунью молящий взгляд. Но её это нисколечко не тронуло. Она опустила глаза, лишь теперь удостоив огонь, который пожирал хворост почти у самых её ног, своего милостивого внимания. Зеваки, собравшиеся у костра, – родичи и соседи мамаши-оборванки и её трусоватого сынка, а также деревенские бездельники, – принялись подбадривать огонь громкими криками, так, словно тот был живым существом и мог как-то отреагировать на их вопли. Но весь этот тарарам вдруг перекрыл зычный голос мамаши Эдмонда:

– Ты, дрянь этакая, заколдовала моего парня и обобрала его, а деньги извела на своё проклятое колдовство!

– Половину я потратила на выпивку, – спокойно возразила девушка-ведьма. – Ну и дрянное же у вас подают пойло! А остальное в карты проиграла, потому что вдрызг упилась. Будь я ведьмой, со мной такого нипочём бы не случилось! Надеюсь, хоть это вам ясно?

Мне её оправдания показались весьма убедительными. Но толпа, которая окружила костёр, чтобы поглядеть на казнь ведьмы, осталась совершенно безучастна к этим доводам.

Тэсит, вместе со мной наблюдавший за сожжением девушки, наклонился к моему уху и прошептал:

– Пора положить этому конец. Ты со мной?

– С тобой?! Да ты никак спятил?! – Я изумлённо покосился на него и для большей убедительности покрутил пальцем у виска. – Глянь на этих уродов! Их всех до одного прямо-таки трясёт от злости. Девчонка-то, видать, всё же ведьма. А значит, вполне может сама о себе позаботиться. Не нашего с тобой ума это дело, Тэсит!

Но приятель мой, казалось, вовсе меня не слушал. Он, сощурясь, окидывал пристальным взглядом арену трагедии, которая разворачивалась футах в тридцати от того места, где мы с ним стояли.

– Там, поди, нет ни одной колдовской нити. Ни единой на всём растреклятом холме, – вздохнул он. – И поэтому ей не за что ухватиться, чтобы совершить волшебный обряд, и она не в силах освободиться от этих недоумков. Дружище По, негоже нам стоять тут и любоваться тем, как они её сожгут! – Он всё более воодушевлялся, и мне стало здорово не по себе от его слов. – Если девушка и впрямь в чём-либо виновата, ей надлежит предстать перед лицом настоящего правосудия!

– Если она совершила преступление, значит, эта толпа попросту заставит её поплатиться за него, – мрачно возразил я.

– Но она, может статься, и вовсе не виновна! Ты об этом подумал?

– Значит, не повезло бедняге, и только. Слушай, Тэсит! Во-первых, колдунам верить нельзя. Это ты не хуже моего знаешь. А во-вторых, окажись мы на месте этой девицы, а она на нашем, ей бы даже в голову не пришло нам помогать. Она преспокойно прошла бы мимо и не оглянулась бы ни на костёр, ни на меня и тебя.

Тэсит с улыбкой пожал плечами:

– Что ж, если так, это означает только одно: мы добрей и отзывчивей, чем она. И это делает нам честь.

Я с ужасом понял, что мне его не переспорить. Единственным оружием Тэсита был короткий меч, который он носил на поясе. Он его редко когда доставал из ножен – освежевать охотничий трофей или прорубить путь сквозь густые заросли, если возникала такая необходимость. Теперь он не долго думая его обнажил. Едва слышный лязг клинка о ножны прозвучал для меня похоронным звоном.

– Так ты со мной или нет? В последний раз спрашиваю.

Я впился взглядом в его лицо, в лицо единственного человека на планете, которого по праву мог назвать своим другом, потом посмотрел на разъярённую толпу вокруг костра и без колебаний ответил:

– Ни в коем случае.

Тэсит брезгливо поморщился и спросил зло и укоризненно, каким-то чужим голосом:

– Знаешь, что означает слово «доблесть»?

– Знаю, – сердито ответил я. – А вдобавок мне хорошо известно слово «безрассудство»!

Тэсит собрался было ответить, но тут неожиданно налетевший порыв ветра взметнул пламя костра так высоко, что он понял: времени терять нельзя. И ему пришлось оставить безнадёжные попытки склонить меня к участию в этой самоубийственной авантюре.

Весь подобравшись, он огромными прыжками помчался к холму. Девушка-ведьма первой его заметила. Она оказалась единственной из всех находившихся близ костра, чьё внимание не было целиком и полностью поглощено созерцанием языков пламени. Лицо её приняло озадаченное выражение.

«Ещё бы! – подумал я. – Наверняка колдунья, подобно мне самому, решила, что бедняга спятил с ума».

Едва Тэсит предстал перед толпой, как та разразилась злобными криками и воем. Ни у кого из собравшихся не возникло сомнений в его намерениях: достаточно было взглянуть на меч в его руке. Он собирался лишить их замечательного, редкостного развлечения, а следовательно, явился к ним как враг. Некоторые из парней немедленно образовали живую стену на пути Тэсита к костру – встали вплотную друг к дружке, сцепившись руками. Тэсит угрожающе взмахнул своим коротким мечом. Парни подались назад, но путь ему не освободили. Я почему-то был уверен, что кровопролитие не входило в его планы. Так оно и оказалось. Неожиданно для окружающих он молнией взлетел на дерево, сбоку от которого остановились противники. Это их совершенно сбило с толку. И лишь когда Тэсит пополз по толстой ветке, которая нависала как раз над головой девушки, они разгадали его манёвр. Дым делался всё гуще, и мне её почти не было видно. Но я слыхал, как она кашляла – тяжело, надсадно. Мне стало её жаль. А ещё я в душе ей позавидовал. Надо же, как она стойко держится. Наверняка ведь сама не своя от страха, но ничем этого не выказывает. Признаюсь: я бы на её месте уже орал как резаный и в самых униженных выражениях молил этих скотов о пощаде.

Лишь в этот миг я окончательно осознал: я не обладаю тем, чем многие вроде Тэсита наделены в избытке. Понимаете, есть среди людей такие, для которых всего важней благополучие человечества. Ради этого они на всё пойдут, пожертвуют собой не задумываясь. Другие же превыше всего ценят собственную безопасность, в поступках своих они руководствуются прежде всего мудрой пословицей: «Своя рубаха ближе к телу». К числу последних, как вы догадываетесь, я относил и себя. И поверьте, меня всё это ни капельки бы не взволновало и не огорчило, не будь Тэсит моим единственным другом. Но, глядя с безопасного расстояния, как он геройствует, рискуя собой, я невольно чувствовал, как душу мою сковывает тяжесть. Я просто не мог последовать его примеру. Потому как по природе своей не был способен на геройство и самопожертвование.

Мне следовало бы восхищаться своим другом Тэситом.

Но я испытывал к нему одну только жгучую зависть. Вернее, в душе моей воцарились одновременно и зависть, и злость, и досада.

Мамаша-оборванка принялась визгливым своим голосом выкрикивать проклятия в адрес Тэсита и девушки, её сынок Эдмонд по привычке втянул голову в плечи. Тэсит спрыгнул с ветки и одним движением своего меча рассёк верёвки, которые стягивали грудь ведьмы. Нагнувшись, он выхватил из груды хвороста занявшуюся ветку и с этим подобием факела в одной руке и мечом в другой быстро оглядел костёр.

– Сюда! – скомандовал он девушке и указал на тот участок огненного кольца, где пламя ещё не успело как следует разгореться. На лице колдуньи мелькнула тень сомнения и страха. Тэсит не долго думая обнял её за талию рукой, в которой был зажат меч, и прыгнул. Но ветки хвороста, от которых он при этом оттолкнулся, не спружинили под его ногой, как он рассчитывал, а разъехались в стороны. И хотя им с девушкой удалось преодолеть огненную преграду, приземление оказалось вовсе не таким благополучным, как рассчитывал мой друг. Вместо того чтобы, приземлившись стоймя, тотчас же пробиться сквозь толпу при помощи самодельного факела и меча, Тэсит с девушкой свалились наземь, как два увесистых мешка. При этом Тэсит очутился верхом на ведьме и выпустил из руки горящую ветку.

Толпа не замедлила воспользоваться этой их неудачей. Крестьяне тотчас же схватили Тэсита и колдунью и оттащили их друг от друга. Девица сопротивлялась изо всех сил, осыпая своих мучителей отборной бранью. От прежней её невозмутимости не осталось и следа. Впервые за всё время экзекуции она дала волю чувствам. Иное дело Тэсит: он, не сомневаюсь, сумел бы постоять за себя, если бы не наглотался дыма во время прыжка через костёр. Я видел, что ему было по-настоящему худо. Он так тяжело, хрипло и мучительно кашлял, что казалось, лёгкие его, того и гляди, разорвутся на клочки и вывалятся наружу через широко раскрытый рот.

«Вот так-то, – думал я, – каким бы отважным, доблестным и сильным ни был воин, от всего этого мало толку, если он одурманен дымом и не в состоянии сделать вздох полной грудью».

Тэсит с трудом сел, но крестьяне проворно свалили беднягу наземь и вцепились ему в руки и ноги, так что он и шевельнуться не мог.

– Отпустите его! – потребовала колдунья.

– Дружок твой? – с кривой ухмылкой полюбопытствовала мамаша.

– Я впервые его вижу!

– Ага, выходит, незнакомый парень рисковал ради тебя собственной шкурой? Он что же, придурок убогий? Складно врёшь, нечего сказать!

Мне сделалось горько от мысли, что я оказался связан многими прочными узами с человеком, у которого ума и зрелого рассуждения оказалось не больше, чем у поганки, только что мною растоптанной. Ведь Тэсит в этой истории выказал себя полным идиотом. Правильно мамаша выразилась – придурок убогий! Чего он, спрашивается, добился, ринувшись спасать незнакомую ведьму? Только одного – возможности разделить её участь. А я ведь пытался его образумить. Вот сейчас эти кровожадные бездельники свяжут их вместе и швырнут в костёр, который разгорается всё жарче.

– Он просто хотел меня спасти. По доброте сердечной, – сказала девушка. – Вмешался не в своё дело. Так отпустите же его! Он здесь ни при чём.

– Теперь уж это стало и его делом! – зловеще прошипела мамаша. – Знал, во что ввязывается, так пусть и заплатит за это! Видать, вы с ним одного поля ягоды, воровка ты бесстыжая!

Вот, значит, как всё обернулось. Тэситу предстояло умереть. Ужас что такое! От его геройства не было никакого проку. И получалось, что я должен был в самое ближайшее время лишиться единственного своего друга. И был бессилен его спасти. Я прислушался к себе, втайне надеясь, что в душе у меня пробудится что-нибудь хоть отдалённо напоминающее отвагу и позывы, пусть слабые, к проявлению героизма. Но нет, ничего подобного я не ощутил. В эти мгновения я, как и всегда, сколько себя помнил, ни капельки не был склонён рисковать своей шкурой, пусть дело шло даже о спасении Тэсита от неминуемой гибели. В конце концов, он сам принял такое решение. Пусть же теперь сам за него и расплачивается.

Господи, меня прямо-таки распирало от злости при одной мысли о том, что он не пожалел собственной жизни ради сомнительной возможности спасти эту колдунью, что он бросился ей на выручку, даже не оглянувшись на меня, своего верного друга! Выходит, наша взаимная привязанность ровным счётом ничего для него не значила!

И вдруг на фоне всех этих беспорядочных, сбивчивых рассуждений я ощутил огромное, совершенно отчётливое желание вытащить его из этой передряги, спасти от ужасной, мучительной смерти. Причём сделать это по возможности легко и изящно. План всей операции сложился у меня в голове мгновенно. Мешкать было нельзя. Я вышел из своего укрытия и неторопливо побрёл по направлению к толпе, чтобы немедленно привести этот план в действие.

Крестьяне меня сперва не заметили. Слишком были заняты опутыванием Тэсита и девицы толстыми верёвками. Потом кто-то из толпы обнаружил-таки моё приближение и кивнул в мою сторону, гаркнув что-то соседу. Так одна за другой все их глупые физиономии повернулись ко мне. Шум их голосов стих. Единственным, что нарушало тишину, было потрескивание хвороста.

Я нарочно шёл очень медленно. Иначе моя хромота стала бы им заметна, и это сразу сделало бы меня в их глазах жалким слабаком, что никак не способствовало бы осуществлению моих намерений. Я приближался к ним в глубоком молчании. Это по моему замыслу должно было их заинтриговать и придать вес тем словам, которые я в должную минуту собирался произнести.

Первая часть моего плана, скажу без хвастовства, удалась блестяще: эти деревенщины глядели на меня разинув рты. Все как один пребывали в замешательстве, если не в оцепенении. Видя совсем ещё зелёного юнца, который с неподобающей его возрасту важностью шествует к ним по склону холма, небрежно опираясь на толстенный посох, и при этом многозначительно молчит, словно его нимало не заботит готовящаяся расправа, они не знали, что и подумать.

Я остановился в нескольких футах от них и окинул всю стаю презрительно-высокомерным взглядом. Взглядом человека, знающего себе цену и привыкшего повелевать.

Я рассчитывал, что кто-нибудь из них первым со мной заговорит. Расчёт оправдался полностью: молчание нарушила мамаша.

– Чего тебе, мальчик? – каркнула она со злобой. Но в её голосе я отчётливо расслышал также и нотки неуверенности, что меня очень обрадовало. Она, как и остальные, была совершенно сбита с толку моим появлением.

Я ещё немного помолчал, а потом небрежно спросил:

– Сколько?

Они растерянно поглядели друг на дружку, все эти самозваные судьи, присяжные и палачи.

– Что – сколько? – прозвучало из толпы.

Я изогнул бровь и поморщился, давая понять, что ответ должен быть для всех очевиден и только полный идиот мог задать этот вопрос. И, помедлив, с надменной снисходительностью процедил:

– Сколько денег она присвоила?

Все снова переглянулись, потом вопросительно уставились на мамашу и её сынка. Мамаша отчего-то смутилась и не отвечала, Эдмонд же на удивление бойко выпалил:

– Пятнадцать совов! Пятнадцать!

Я мысленно себе зааплодировал. Представьте, я ещё прежде догадался, что сумма окажется именно такой – ни больше и ни меньше, чем пятнадцать соверенов. Но мне следовало выдержать свою роль до конца, самовосхваление пришлось отложить до более подходящего момента. Я непринуждённо рассмеялся и покачал головой.

– Неужто вы всё это затеяли из-за жалких пятнадцати совов? – Сунув руку в карман, я вытащил оттуда золотые монеты, которые утром получил от Тэсита, и побренчал ими. – Здесь ровно двадцать. Можете их взять, а я забираю этих двоих. И будем в расчёте. – И, не дожидаясь, пока эти идиоты соберутся с ответом, я подбросил золотые в воздух. Они блеснули в лучах солнца, словно искры, и попадали в траву.

Это я тоже нарочно сделал. Протяни я все монеты в горсти мамаше Эдмонда, и ещё неизвестно, как повернулось бы дело. Вполне возможно, что она с жадностью бы их сцапала, возбудив зависть в низких душонках прочих бездельников, и те проворно довершили бы расправу над Тэситом и колдуньей. А возможно, и надо мной – хотя бы за то, что ничем от меня не поживились. Но стоит людям увидать, как деньги рассыпаются по земле, как они забывают обо всём на свете и начинают их отыскивать и рассовывать по карманам. Что, как вы догадываетесь, произошло и на сей раз. Все как один рухнули на колени и принялись выискивать в траве мои соверены.

– Стойте! – взвизгнула мамаша. Но на её вопль никто не обратил внимания. И, поняв, что лишится всего, если тотчас же не присоединится к остальным, она проворно бухнулась на карачки и стала шарить ладонями в траве. Эдмонд отошёл в сторонку и конфузливо опустил голову.

До Тэсита и ведьмы никому больше не было дела. Я побрёл прочь, кивнув им, чтобы они следовали за мной. Тэсит быстро распутал верёвки, и через несколько секунд мы все спустились с холма и скрылись в зарослях кустарника. Там крестьяне не могли нас видеть, сами же они оставались перед нами как на ладони. Все эти бездельники, за исключением Эдмонда, по-прежнему ползали по траве в поисках моих денег. Костёр между тем полыхал вовсю. Он горел так ярко, что лицо Тэсита, смотревшего на него во все глаза, принимало всё более озабоченное выражение.

– Мне это раз плюнуть! – усмехнулась ведьма при виде того, как он переменился в лице.

Резко вскинув вверх руку, она уцепилась за что-то, видимое лишь ей одной, а потом стала сводить ладони и разводить их в стороны, перебирая пальцами, так, словно играла в детскую игру, ну, знаете, когда мастерят из ниток или верёвки «кошачью колыбельку». Выходит, над холмом, где эти недоумки собирались её поджарить, и впрямь не пролегали магические нити, здесь же, на внушительном расстоянии от взбесившейся толпы, ведьма без труда их отыскала.

Стоило ей только начать поигрывать пальцами, плетя невидимый узор из невидимой нити, как высоко над нашими головами в безоблачном небе отчётливо громыхнуло. Ещё через миг откуда ни возьмись принеслись чёрные тучи, и из них хлынул ливень. Ох, что это был за потоп, доложу я вам! Сроду ничего подобного не видывал! В считанные секунды огромный костёр превратился в кучку мокрого обгорелого хвороста. Позволив Тэситу убедиться, что его драгоценному лесу пожар больше не угрожает, мы все трое убрались оттуда восвояси. Ведьма, спасаясь от дождя, набросила на голову капюшон своего широкого чёрного плаща. Везёт же некоторым, подумал я.

Лесистые холмы, разбросанные в самых разных уголках Элдервуда, изобиловали пещерами. В одной из них мы с Тэситом частенько ночевали, если под открытым небом становилось слишком холодно, и пережидали ненастье. Теперь мы торопились туда не только чтобы укрыться от дождя, но и стремясь убраться подальше от визгливой мамаши Эдмонда и её односельчан. Как знать, быть может, кто-то из них заметил, в каком направлении мы удалились. Тогда им ничего не стоило бы организовать погоню. Мы шли молча. Говорить было особенно не о чём. Каждый думал о своём.

Войдя в пещеру, Тэсит притащил из дальнего угла охапку дров и сложил их неподалёку от входа.

– Сейчас я вырублю огонь, – сказал он, – и мы сможем наконец обсохнуть и согреться.

Наша гостья с улыбкой вытянула вперёд указательный палец и сделала им кругообразное движение. В следующий миг в отверстие нашей пещеры с оглушительным треском влетела молния. Она угодила прямёхонько в стопку дров, которые тотчас же весело и дружно загорелись. Мы с Тэситом, ослеплённые и оглушённые, как по команде откинулись назад. А колдунья даже бровью не повела. Только переводила с моего друга на меня насмешливо-покровительственный взгляд.

– Ты, выходит, любительница дешёвых эффектов, – с упрёком произнёс Тэсит. Он первым пришёл в себя. Я всё ещё ждал, когда наконец моё ушедшее в пятки сердце вернётся на своё обычное место.

– Не я одна. Вспомни, как ты ринулся мне на выручку и чуть было не задохнулся в дыму, – спокойно парировала она.

Тэсита это замечание явно задело за живое.

– Я это сделал ради тебя! – возразил он запальчиво.

– Вовсе нет. Чтобы порисоваться перед самим собой.

В её тоне было столько презрения, что я не мог мысленно не поздравить себя с обретением единомышленницы, будь она хоть сто раз ведьмой.

Тэсит сокрушённо вздохнул:

– Что ж, придётся, наверное, свыкаться с тем, что благородство, как и благодарность, приказали долго жить.

– Зато глупость живёхонька, – фыркнула ведьма. – Учти, ежели б мы с тобой поменялись местами, я пальцем бы не шевельнула ради твоего спасения.

Представляете, какой сладкой музыкой прозвучали для меня её слова? Но внешне я, разумеется, никак этого не выказал. Сидел себе тихонько, глядя в огонь, и избегал встречаться с Тэситом глазами. Но мне поневоле пришлось принять участие в их перепалке. Тэсит сам ко мне обратился:

– Ну а ты что на это скажешь, По?

Он явно рассчитывал на мою поддержку, но обманулся в своих ожиданиях. Я был во многом согласен с колдуньей и потому, помедлив, сказал:

– Оба вы хороши. Ты рисковал жизнью ради человека, которому ничем не обязан, а она отказывает в благодарности человеку, которому обязана жизнью.

Девушка вскинула голову и вперила в меня пристальный взгляд своих колдовских глаз с огромными зрачками. Щёки её тронула лёгкая краска смущения. Она склонила голову, словно стыдясь этого чувства, и скороговоркой пробормотала:

– Не люблю никому быть обязанной. Так что при случае сочтёмся.

– Вот с ним, – подсказал я, кивнув в сторону Тэсита.

– То есть как это? С какой стати с ним?

– Вот так.

– Но ведь это ты нас выкупил!

– Я это сделал ради своего друга.

– Ты! – подхватил Тэсит. – Ты... – Восхищённо улыбнувшись, он помотал головой. – Я ведь так и знал, что ты что-нибудь да придумаешь! И ведь каким оказался изобретательным плутом, подумать только! Ты был прав: я действовал слишком торопливо и необдуманно. Зато ты в этой истории – настоящий герой. Ты оказался умен не по возрасту, и это нас с ней спасло. Ты – самый отважный и благородный из нас троих.

«Отважный». «Благородный». Ну что за чушь собачья, право слово! Много ли отваги и благородства в том, чтобы откупиться от трудностей, когда есть деньги? Незаслуженная похвала может смутить сильней, чем несправедливый упрёк. Но я, признаться, не ощутил неловкости. Мне скорей было досадно, что Тэсит не вполне понимает, каким дураком я его выставил перед всеми нами. А потому единственным, что мне оставалось, было выдавить из себя:

– Благодарю.

Дождь понемногу стихал, и колдунья собралась нас покинуть.

– Погоди! – остановил её Тэсит. – Как тебя хоть звать-то?

– Не твоё дело. Для волшебника назвать своё имя – означает дать другому власть над собой. А я не такая дура, чтобы добровольно оказаться в твоей власти.

И тут моего друга наконец-то прорвало. До сих пор, надо признаться, он был на удивление сдержан.

– Власть над тобой?! – возмутился он. – Да я... да мы... жизнь твою негодную спасли! Да кабы не мы, ты сейчас превратилась бы в пепел! И уж если это не даёт нам никакой власти над тобой, то извини... – Он шумно перевёл дух и смерил её с ног до головы сердитым взглядом. – Хороша, нечего сказать! Глушит вино, картишками балуется, да ещё и хамит тем, кто её из огня вытащил!

Колдунья выслушала эту гневную речь, стоя у выхода из пещеры. Капюшон снова был низко надвинут ей на лицо, но я всё же разглядел, как сердито и недовольно она поджала губы. После недолгой паузы она нехотя процедила:

– Шейри.

– Это твоё настоящее имя? – спросил Тэсит.

Но она не удостоила его ответа. Запахнулась в плащ и, пригнувшись, вышла под дождь, который уже едва моросил.

Мы с Тэситом переглянулись. Он пожал плечами, потом приблизился ко мне и с принуждённой улыбкой похлопал по плечу:

– Да и бог с ней! Самое важное из всего случившегося нынче, По, это что ты наконец показал, на что способен.

Ну вот. Приехали. Я невольно поёжился. Завистливый трус, я сумел преодолеть свой страх лишь ради того, чтобы унизить своего самого лучшего друга, чтобы посрамить его отвагу. У любого от этакого благородства просто дух бы захватило, согласны?!

Тэсит поспешно выудил из кармана оставшиеся деньги и протянул половину монет мне:

– Держи. Это самое меньшее, что я могу для тебя сделать.

– Спасибо. Очень кстати. – Я кисло улыбнулся. – Тем более что я и сам, признаться, всегда делаю минимум возможного.

Тэсит громко расхохотался, закинув голову назад. Он принял мои слова за шутку.

Не знаю, к кому в тот момент я испытывал большую жалость – к нему или к себе.

Вечером я отправился в конюшню, чтобы там заночевать. Я не вспоминал о Шейри, мысли были заняты другим, и то, что колдунья явилась ко мне во сне, было для меня полной неожиданностью. Мне грезилось, будто бы она надо мной склонилась, глядя на меня с нежностью и лёгким укором. А потом... потом она меня поцеловала. Губы её, удивительное дело, оказались одновременно горячими и прохладными. Когда они соприкоснулись с моими, я снова почувствовал себя так, будто прямо перед глазами у меня сверкнула молния. А после весь мир внезапно сделался совсем иным, чем прежде: он был опутан густой паутиной сверкающих, пульсирующих разноцветных нитей – зелёных, алых, пурпурных, голубых и жёлтых. Не иначе как в ту минуту окружающее предстало передо мной таким, каким видят его колдуны-плетельщицы. Поверьте, это было прекраснейшее из зрелищ!

Резко, словно от толчка, проснувшись, я открыл глаза и сел на своей соломе... Рядом со мной никого не оказалось. Я снова улёгся и попытался воссоздать в памяти ту восхитительную картину, которая только что привиделась мне в сонном забытьи. И вдруг вспомнил, что прежде ни разу в жизни не было у меня цветных снов. Только чёрно-белые.