Сэр Невпопад из Ниоткуда

15

Энтипи сердито замолчала. Меня это обрадовало прямо-таки до глубины души: надо было попытаться сориентироваться, определить, хотя бы примерно, в какой части мира мы с ней очутились. Я мог быть вполне уверен лишь в одном – путь наш лежал строго на запад, поскольку оранжево-багровый диск солнца, всё ниже склонявшийся к горизонту, виднелся впереди, в необозримой дали. Надвигались сумерки. Это не сулило нам с Энтипи ничего отрадного: в темноте невозможно будет разглядеть, куда нас несёт проклятая птица. Вот потому-то, пока солнце ещё светило, я напряжённо вглядывался в проносившиеся под нами ландшафты, надеясь приметить хоть что-то знакомое, пусть только с чужих слов – замок, горную гряду, озеро.

Мы находились за пределами Истерии. В этом я нисколько не сомневался. Феникс продолжал полёт, не сбавляя скорости, и я даже отдалённо не мог предположить, куда он нас в итоге затащит. Подумал было даже, мрачно усмехнувшись про себя, что эта полулегендарная птица, родившаяся в огне и, поди, способная вытерпеть любой жар, не иначе как вознамерилась доставить нас на поверхность солнца. Сама сгорит, ей-то не привыкать, а заодно и от нас избавится.

Феникс наклонил голову, и мне показалось было, что это он заходит на посадку. Но увы! Чёртов переросток всего лишь изменил направление полёта, свернув на северо-запад. И ещё энергичней замахал гигантскими крыльями, чтоб ему пусто было! Чем дальше мы продвигались в этом новом направлении, тем делалось холоднее. Я забеспокоился, уж не решил ли феникс дотащить нас до самого Холодного Севера, чтобы мы угодили там прямёхонько в руки короля Меандра. Вдруг тому вздумалось хотя бы на время возвратиться в собственные владения, чтобы отдохнуть от скитаний? Прошло ещё несколько минут, и дыхание, вырывавшееся у меня из носа и рта, стало превращаться в пар. Мне от этого зрелища сделалось ужасно неуютно. Но с Энтипи я своими чувствами не поделился, потому как подозревал, что любое высказанное мной сомнение, недовольство, опасение будет ею воспринято как проявление слабости, и тогда мне не поздоровится от её острого, как бритва, языка. Да какое там не поздоровится – девчонка меня просто словесно уничтожит! Сумею ли я в таком случае побороть искушение столкнуть её вниз? Если только феникс ещё прежде не разделается с нами обоими...

Стоило мне об этом подумать, как Энтипи, будто назло, соблаговолила удостоить меня своего августейшего внимания.

– Где это мы? – капризным тоном осведомилась она и с угрозой прибавила: – Только попробуйте ответить: «На спине феникса»! Я вас тотчас же вниз столкну!

– Почёл бы за счастье для себя избавиться от вашей компании, принцесса, даже такой ценой.

– Ах, какой же вы, право, грубиян!

Я расхохотался:

– И это вы мне говорите?! Вы?! Вот уж что называется – с больной головы да на здоровую.

– К вашему сведению, я принцесса. Особа королевской крови, которой дозволено гораздо больше, чем любому из подданных её отца. Я могу говорить что захочу, кому захочу и когда захочу. Итак, ответьте, почему вы так грубы? – Помолчав и не дождавшись от меня ни слова, она решила высказать собственное предположение: – Не иначе как потому, что ненавидите и презираете женщин. – Она кивнула, явно удовлетворившись таким объяснением, и повторила с оттенком осуждения: – Ненавидите и презираете.

Я вздохнул:

– Не больше, чем всех остальных.

– Что вы хотите этим сказать?

– Ваше всемилостивейшее высочество! Я готов отдать всё на свете, всё, понимаете, лишь бы не углубляться в этот предмет. Давайте помолчим.

Энтипи, насупившись, отвернулась.

Лишь только стемнело, феникс опустил голову и резко устремился вниз. Его неожиданный манёвр сопровождался двумя истошными воплями: один, бог весть по какой причине, издала сама птица, другой вырвался из груди перепуганной Энтипи. Я сам готов был завопить, как раненый вепрь, и, клянусь, резкое движение феникса повергло меня в такой ужас, что, не закуси я до крови нижнюю губу, мой безумный вой перекрыл бы оба их голоса.

– Остановите его! – потребовала Энтипи.

Но я, к глубокому своему сожалению, не представлял, как выполнить её приказание. Идея умерщвления этого монстра казалась мне не более привлекательной, чем прежде. Всё, что мне оставалось, – это держаться за его проклятую шею изо всех сил и молиться богам, чтобы этот идиот сел наконец на землю. Или, если ему в безмозглую голову придёт нас сбросить, чтобы это произошло как можно ближе к земной поверхности. Но боги, как, впрочем, и всегда, стоило мне к ним мысленно обратиться, только посмеялись над моей беспомощностью, не пожелав ничем помочь. Я готов побиться об заклад: чем отчаяннее становилось наше с принцессой положение, тем веселей они хохотали. Своеобразное чувство юмора, что и говорить.

Феникс внезапно перестал снижаться, расправил сложенные крылья и... какой-то мощный инстинкт, какое-то шестое чувство в последний момент предупредило меня о грозящей опасности. Я выбросил вперёд руку, отчаянным усилием прижал посох к его горлу и ухватился за конец и рукоятку окоченевшими от холода и усталости ладонями. Больше всего на свете я страшился, что во время моего манёвра этот злобный гигант жутким своим клювом отхватит мне руки по самый локоть. Едва переведя дух, я оказался перевёрнут вверх тормашками. Шестое чувство меня не обмануло: феникс крутанулся в воздухе и летел теперь лапами кверху, спиной вниз. Разумеется, я повис в воздухе, как кусок говядины на крюке в лавке мясника. Жизнь моя теперь всецело зависела от силы рук. Посох, естественно, так и впился в глотку злодея-акробата, но того, судя по всему, это мало беспокоило. Во всяком случае, он явно предвкушал скорое своё избавление от моего общества и от всех неприятных ощущений, которые я ему доставлял, зная не хуже меня, что лететь пузом кверху он может куда дольше, чем я – удерживать своё тело от падения одной лишь силой рук.

И не только своё, если уж на то пошло. Потому как Энтипи вообще не за что было ухватиться, кроме перьев на спине феникса. Но и те могли ей пригодиться в качестве разве что сувенира на память о приятном воздушном путешествии, но никак не послужить опорой: стоило птице перевернуться, и они остались у Энтипи в кулаке. Между принцессой и землёй больше не было никаких преград – только воздух. К этому моменту густая тьма полностью скрыла от нас приметы и особенности местности, над которой мы пролетали. Но и я и принцесса понимали, что каким бы ни был проносящийся далеко внизу ландшафт, нам вряд ли стоит рассчитывать на мягкое и благополучное приземление после падения с такой сумасшедшей высоты.

Энтипи взвизгнула и, скользнув вниз, успела-таки в последний момент ухватиться за мою ногу.

Однажды, ещё мальчишкой, я попробовал выкупать кота. Встретил его на одной из улиц нашего Города, он стал ко мне ласкаться, и я пожалел его, грязного и неухоженного, по наивности решив, что бедное животное не в силах будет без посторонней помощи привести себя в нормальный вид. Я просто представить себе не мог, как несчастному удалось бы слизать с себя всю грязь, которой он был покрыт. Наполнив лохань водой, я его туда почти что засунул, но котяра в последний момент вывернулся у меня из рук и вцепился в мою негодную ногу. Мне потребовалось что-то около часа, чтобы оторвать его от себя, после чего он умчался в неизвестном направлении. Больше я его никогда не встречал. Не очень-то мне везёт с животными, во всяком случае ладить с котами и фениксами, похоже, я никогда не научусь.

Принцесса так цепко ухватилась за мою ногу, что я тотчас же вспомнил того бродячего мышелова. И звуки, издаваемые ею при этом, также чем-то походили на его утробный вой. Она, к счастью для себя, держалась за мою здоровую ногу, которой я из-за этого не мог шевельнуть. Увечная же, правая, почти мне не подчинялась. Иначе, честное слово, я дал бы ей хорошего пинка, сбросив с себя этот лишний груз, который уменьшал мои и без того довольно призрачные шансы на спасение.

Тут в глупую голову чёртовой птицы пришла блестящая идея, которую она не замедлила осуществить: забросила гигантскую голову назад. Посох, который ничто больше не удерживало на горле этой хитроумной твари, скользнул вниз по могучей шее, по челюсти и клюву, и мы с принцессой полетели вниз.

Я мог бы, конечно, похвастаться, что даже в этой жуткой ситуации, за несколько секунд до неминуемой гибели, сохранил мужество и выдержку и падал молча, не издав ни звука. Хотел бы я такое о себе сказать, но это было бы чистой воды враньём. На самом же деле я так пронзительно вопил, так истошно выл от ужаса, что наверняка оглушил проклятого феникса. И поделом ему, безжалостному негодяю! Энтипи наверняка тоже кричала от страха, но я ничего кроме собственного голоса не слышал. Но эта отчаянная ситуация оказалась хоть в чём-то для меня выигрышной: девчонка разжала пальцы и выпустила наконец мою ногу.

Сомневаюсь, чтобы вам приходилось хоть разок падать с огромной высоты. Разве что во сне, такие кошмарные видения всех время от времени посещают. Так вот, поверьте, нет на свете ничего более ужасного, чем свободное падение. Дело в том, что когда вы подвергаетесь какой-либо опасности или попадаете в неприятное, тяжёлое положение – будь то поединок, болезнь или неудачный брак, – мысль о том, что всё на свете преходяще и рано или поздно этому испытанию придёт конец, может послужить вам некоторым утешением. Но когда летишь вниз, на землю из головокружительной выси, представление о конце этой ситуации так мучительно, так болезненно совпадает с мыслью о вашем собственном конце, что на душе становится довольно паршиво.

Падая, я продолжал машинально сжимать в руках посох. Сам не знаю, почему не выпустил его, не предоставил ему лететь вниз самостоятельно. Вряд ли я мог надеяться, что он мне будет нужен и после смерти. Хотя вообще-то в подобные минуты мало кто способен мыслить рационально. И я не исключение.

Я кувыркался в воздухе, стремительно несясь к земле. Не знаю, сколько всё это продолжалось. Мне казалось – долгие часы, хотя на самом деле с того момента, как феникс нас с себя сбросил, прошло не более нескольких секунд. И вдруг падение прекратилось.

Я услыхал оглушительный треск и; обмирая от ужаса, сперва подумал было, что это ломаются на мелкие кусочки все до единой кости в моём теле. Помню, мать мне когда-то говорила, что сросшаяся после перелома кость делается намного крепче, чем была прежде. Выходит, если у меня и впрямь всё внутри поломано, я стану крепким, как железо, когда вылечусь.

Потом я вдруг почувствовал, что земля подо мной как-то странно прогнулась, и постепенно осознал, что свалился вовсе даже не на землю. На какие-то густо переплетённые ветви. Что бы это могло быть? Не иначе как крона дерева. Ветки спружинили подо мной, погасив инерцию падения. Это они так громко трещали, ломаясь под весом моего тела, впиваясь в него и оставляя на нём глубокие царапины и синяки. Я попытался приподняться, придерживаясь за одну из веток, но та оказалась слишком тонка и, хрустнув, сломалась у меня в руке. Одновременно сплетение ветвей, на котором я возлежал, словно в гамаке, от моего неосторожного движения всколыхнулось, затряслось, и ветки раздались в стороны. Я кубарем полетел вниз, в заросли кустарника. С шипами, разумеется.

К счастью (если только это можно назвать таковым), я настолько был перепуган и оглушён недавним падением из поднебесья, так исколот и исцарапан сломавшимися ветками, что уколов о шипы не почувствовал вовсе. Замер в той позе, в какой приземлился, упав с дерева, и ждал, пока глаза хоть немного привыкнут к темноте, а сознание – к мысли, что я уцелел.

Тут высоко над моей головой кто-то смачно выругался. Я узнал этот голос, эти негодующе-капризные нотки ещё прежде, чем взглянул вверх. В ночном сумраке сквозь густую листву мне не без труда удалось разглядеть ноги Энтипи. Она пыталась спуститься с дерева, но это никак ей не удавалось. Принцесса была легче меня, и дерево крепко её держало своими тонкими, но густыми ветвями. Что ж, по крайней мере девчонке не грозила опасность свалиться в колючие кусты. Разумеется, если она не будет делать резких движений. Энтипи продолжала ругаться на чём свет стоит, и я её урезонил:

– Хватит возмущаться! Надо благодарить судьбу за то, что живы остались! И советую не особо дёргаться, а то полетите вниз и расшибётесь насмерть или покалечитесь.

При первых же звуках моего голоса она замолчала. Я же всерьёз задумался, не убраться ли мне сейчас отсюда подобру-поздорову, бросив её одну. Пусть себе выпутывается как знает. Зачем мне такая обуза? Ведь наверняка девчонка, таскаясь со мной по этой чащобе, натрёт волдыри на ступнях, станет хныкать, требовать участия, да и вообще доставит мне массу хлопот. Неженкам вроде неё в лесу делать нечего. Вот я – иное дело. Лес для меня что дом родной. Я не пропаду. Короче, без надобности мне она. Да и в крепость я теперь вряд ли когда-нибудь вернусь. Пропади они пропадом все: Рунсибел, его взбалмошная, капризная наследница, рыцари и оруженосцы. У меня ни с кем из этой компании нет и не может быть ничего общего. Век бы их не видеть!

Но если взглянуть на ситуацию с другой стороны, я ведь сам ввязался в эту историю, присвоив чужого феникса. Теперь же, делать нечего, следует пройти избранный путь до конца...

Ибо, говоря по правде, я ещё никогда и ничего в своей жизни до конца не довёл, ни единожды. Стоило в виде исключения хоть теперь попробовать...

Я перед вами не рисуюсь и говорю обо всём начистоту, без всякого стеснения, без ложной скромности, как мы условились. Поверьте, во всём мире не было человека, которого я презирал бы больше, чем самого себя, явившегося из ниоткуда и возжелавшего пробить себе дорогу в жизни, окружённого лицемерами и уподобившегося им; да что там, даже перещеголявшего многих из них в своём отчаянном стремлении сперва заслужить их расположение, а после переиграть на их собственном поле, следуя их же правилам. Эта неприязнь к самому себе изливалась из недр моей души на всё, что меня окружало, на её основе я строил свои взаимоотношения со всем и всеми. Частично такое презрительное отношение к самому себе проистекало из осознания того, что я избегал воспринимать что-либо всерьёз и, повторюсь, ничего не доводил до конца. Ни один из своих планов не осуществил – потому ли, что с самого начала не удосуживался признать, насколько они невыполнимы, или из-за серьёзных изъянов характера бросал едва начатые серьёзные дела. И вот теперь я, со всеми своими недостатками и слабостью характера, дерзнул навязать себя судьбе в качестве «героя», оттеснив того, кому эта роль была предназначена. Это могло означать для меня только одно: я обязан был вернуть чёртову принцессу её чёртовым родителям, доставив её в их чёртову крепость. Какой бы соблазнительной ни казалась возможность раствориться в густом лесу и никогда больше не показываться людям на глаза, я должен был её отринуть и взять на себя заботу об этой маленькой паршивке. И жизни не пожалеть, чтобы только она могла вернуться к себе домой, по возможности целой и невредимой.

– Никуда я не свалюсь. Ветки меня крепко держат, – донеслось сверху.

– Да неужто? Я на вашем месте не был бы так в этом уверен.

– Да я здесь попросту застряла, – сердито пожаловалась Энтипи. – Дурацкие ветки запутались у меня в волосах, в одежде... Того и гляди, сквозь кожу прорастут! Поднимайтесь сюда и помогите мне выбраться из этого проклятого клубка! У вас ведь есть кинжал?

Приглашать меня к себе наверх с острым предметом в руках было, признаюсь, довольно рискованно с её стороны.

– При всём к вам уважении, наисветлейшая принцесса, не могу не возразить вам: я не большой мастак по деревьям лазать. Я ведь хромой калека, с вашего позволения. Соблаговолите обратить на это своё милостивое внимание.

– Мозги у вас тоже хромают, судя по всему. – Полускрытая ветвями, она, пусть и ненадолго, погрузилась в благословенное молчание. А после приказала: – Бросьте мне сюда свой кинжал. Я и без вас управлюсь.

– Как прикажете. Но лучше уж я вам меч швырну. Он больше, и его легче поймать.

С этими словами я снял со спины свой короткий меч и, преодолев искушение подкинуть его остриём вперёд, чтобы он как следует царапнул девчонку, размахнулся и что было сил метнул его вместе с ножнами и вперёд рукоятью – наугад в сплетение веток. И отступил в сторону, чтобы меч меня не зашиб, падая, если она его не поймает. Но оружие моё назад не вернулось.

– Порядок? – спросил я на всякий случай.

– Да. Поймала. Сейчас спущусь, – пробормотала она таким тоном, словно делала мне одолжение.

С верхушки дерева донеслись звуки возни, шум, треск. Принцесса даром времени не теряла. Листья и срубленные мелкие ветки дождём посыпались вниз. Я подошёл к стволу и, устало опираясь на свой посох, стал ждать её сошествия на землю. И, как выяснилось, здорово при этом рисковал, потому как внезапно с дерева свалился мой меч. Остриё, когда он падал, было нацелено прямо мне в лицо. Я едва успел отшатнуться назад. Через долю секунды меч вонзился в землю как раз в том месте, где я только что стоял. А следом за ним в траву скользнули и ножны. Я замер, уставившись на своё оружие расширенными от ужаса глазами. И тут принцесса, вся в трухе и обрывках листьев, но совершенно невредимая, ловко спустилась по стволу и окинула меня с ног до головы торжествующим взглядом.

– Вы меня убить могли! – возмущённо выпалил я.

– А вы не зевайте, – равнодушно бросила она.

– Не ожидал от вас такой недальновидности, ваше высочество. – Я вытащил меч из земли, тщательно вытер лезвие о свою одежду и сунул его в ножны. – Почтительнейше обращаю ваше внимание на то, что ваши шансы выбраться отсюда живой значительно возрастут, ежели вы соблаговолите повсюду за мной следовать и во всём на меня полагаться. И уж во всяком случае не подвергать мою жизнь риску без всякой на то причины.

– Вот как? – Энтипи презрительно изогнула бровь. – Скажите на милость! Вы, видно, имели в виду, что я могу на вас полагаться до той минуты, пока вы при малейшей возможности снова не удерёте, бросив меня в лапах каких-нибудь чудовищ!

– Я ведь вам уже всё объяснил! Я собирался...

– ... раздобыть для меня феникса. – Она покачала головой и стряхнула с подола платья несколько прилипших листьев. – Оруженосец, одно из двух: вы или до безобразия двуличны, или невероятно удачливы. – С этими словами она принялась оглядываться по сторонам. Вид у неё был такой, словно весь лес принадлежал ей одной.

Мне стало зябко. Возможно, от лесной сырости, а быть может, в этих краях климат вообще был суровей, чем в Истерии. Ночь надвигалась, а нам с Энтипи негде было голову приклонить. Меня, опытного лесного жителя, это никак не устраивало.

– Надо отыскать какое-нибудь укрытие, – сказал я. – Где можно было бы переждать ночь. В чужом лесу, в этих зарослях мы совершенно беззащитны.

Принцесса, судя по её виду, собиралась возразить мне – разумеется, из чистого упрямства, – но, поняв, что это будет выглядеть просто глупо, молча передёрнула плечами и надула губы. Я со своей стороны был несказанно рад, что она наконец соблаговолила заткнуться. До чего ж приятно было провести хоть некоторое время в тишине и сосредоточенных размышлениях о том, что предпринять и куда нам податься.

Я внимательно огляделся по сторонам. Вдалеке, слева от нас сквозь древесные стволы проглядывали смутные очертания невысоких каменистых холмов. Туда-то я и направился, обнажив меч. Принцессе ни слова не сказал и даже не оглянулся, зная, что она, конечно же, за мной посеменит, никуда не денется. Так и вышло: в глубокой тишине леса я вскоре услышал за спиной шорох её осторожных шагов. Я торопился изо всех сил, и меня нисколько не заботило, поспевает она за мной или нет. Пусть тоже поднапряжется. В конце концов, у неё обе ноги в порядке. Мне хотелось как можно скорей найти убежище, чтобы переждать ночь: в этом незнакомом лесу, окутанном тьмой, на нас в любой миг могли напасть неведомые враги. Энтипи, как ни странно, брела за мной молча.

Я, признаться, ожидал, что она, пройдя ярда два, начнёт жаловаться на усталость и требовать, чтобы я шёл помедленней. Ничуть не бывало! Одно из двух: либо она гораздо выносливей, чем я предполагал, либо... либо я никудышный ходок.

Как я и предполагал, холмы, к которым мы наконец приблизились, были сплошь изрыты пещерами. Я отыскал среди них такую, где мы вдвоём едва смогли бы разместиться, и молча туда залез. Энтипи в замешательстве остановилась у входа.

– Почему вы не пожелали занять более просторное помещение? – подозрительно осведомилась она. – Рассчитываете, что эта чудовищная теснота нас сблизит?

– Вот уж чего и в мыслях не имел, ваше высочество. И даже не возражаю, если вы для себя отыщете другое пристанище. Что же до более просторных пещер, то в глубине их, может статься, мирно проживает законный владелец. Медведь, например, или ещё кто. Вряд ли он окажется гостеприимным хозяином.

Принцесса открыла было рот, чтобы ответить не иначе как какой-нибудь колкостью, но внезапно передумала и – только представьте себе! – молча кивнула. Выходит, она способна принять хоть что-то, мною предложенное, без всякого кривлянья согласиться с разумным предложением. Это было ново. И внушало некоторую надежду на подобные же, пусть редкие, проявления здравомыслия с её стороны в дальнейшем. Без единого звука она скользнула в пещеру и опустилась на корточки подле меня, прикрыв колени испачканным и порванным подолом платья. Как если бы это лёгкое одеяние могло защитить её от холода.

– Хорошо бы погреться у огня, – вздохнула она и прибавила со свойственным ей сарказмом: – Впрочем, вы не сумеете его развести...

– Во всём, что касается злодейств, – парировал я, – таких как поджоги, например, я безоговорочно вам уступлю пальму первенства. А разжечь костёр для обогрева и вообще не пропасть в лесу ни при каких обстоятельствах сумею лучше любого другого, ваше высочество. Но позвольте вам заметить, что гарпы без всякого труда нас выследят и обнаружат, стоит нам только им просигналить, запалив костёр.

– Я об этом не подумала, – призналась она, хотя и с некоторой неохотой. – Нет, лучше уж сидеть в холоде и темноте, чем их сюда привлечь. Да и кого угодно другого. – Помолчав, она потёрла ладони одну о другую и прибавила: – А без костра нам никак не согреться? Очень уж зябко в этом лесу. И как мы будем защищаться от диких зверей, если они вздумают на нас напасть?

– От нападений нас вот это защитит. – Я повертел перед нею свой меч. В голосе моём, признаться, было куда больше уверенности, чем я на деле испытывал. – А что до тепла, предлагаю вам обогреть помещение своей лучезарной улыбкой, наполнить его теплом своей души.

– Мне не нравится, когда вы так со мной говорите! – Энтипи обиженно засопела и набросила на голову капюшон, тотчас же скрывший почти всё её лицо. Только глаза сердито сверкали из-под широкого обода. – Что за обращение такое с особой королевской крови?!

– Ах, простите великодушно, ваше высочество! – Я отвесил ей шутовской полупоклон. – Но мне не до церемоний. Чтобы у нас с вами появился хоть небольшой шанс вернуться в Истерию живыми, я должен думать и печься о дюжине разных вещей одновременно. Вы своими вопросами и замечаниями прибавляете к этой дюжине ещё одну проблему. Итого у нас получается что? – Она сделала вид, что вопрос относится не к ней, и я тогда сам на него ответил: – Правильно, получается чёртова дюжина. Имейте в виду, это несчастливое число!

Энтипи поджала губы.

– Я имею право задавать вам любые вопросы. Не забывайте, я ваша принцесса, а со временем стану королевой.

– Если я не верну вас домой живой и невредимой, то вряд ли, – заметил я.

Этот аргумент на неё подействовал. Я постарался скрыть своё удивление. Обычно её высочество готова была по любому поводу спорить со мной до хрипоты, до тех пор, пока вконец не выдохнется. Теперь же, помолчав, она куда более дружелюбным тоном спросила:

– Ну и в каком... в каком виде вы меня рассчитываете доставить домой? Живой или мёртвой?

Вопрос был, что и говорить, вполне резонный.

– Если быть до конца откровенным, я считаю, что вряд ли мы с вами осилим пешком весь путь отсюда до крепости. А потому лучшее, что мы могли бы предпринять, – это отыскать где-нибудь тут поблизости плетельщика-связного, чтобы он послал весточку вашим родителям. Те ведь смогут нас как-нибудь вызволить.

В Истерии и прилегающих землях существовало два основных способа передачи сообщений на большие расстояния. У тех, кто не мог похвастаться большим достатком, было в обычае пересылать записки с почтовыми птицами. Но при всей своей дешевизне доверять пернатым важные и срочные сообщения было чрезвычайно рискованно: птицы, как правило, оказывались плохо обученными и потому могли сбиться с пути или примкнуть к какой-нибудь стае сородичей. Нередко они становились жертвами стервятников. Меткая стрела охотника также могла оборвать жизнь любой из них, вследствие чего записка зачастую оказывалась в чужих руках.

Куда более надёжным считалась передача сообщений через плетельщиков-связных, которые их отправляли в указанное место по своим волшебным нитям. Магов, причастных этому высокому искусству, было немного, чуть больше, чем совсем уж редких специалистов, умевших пересылать на большие расстояния всевозможные предметы, и потому подобные услуги стоили весьма недёшево. Я указал Энтипи на это обстоятельство, но она, нисколько не проникнувшись сложностью нашего положения, взглянула на меня холодно-отчуждённым взглядом, совсем как в начале нашего знакомства, и презрительно фыркнула:

– Деньги, говорите? Так всё, значит, упирается в деньги?!

– Только когда их нет, – поспешно заверил её я. – У меня с собой сущий пустяк, несколько жалких грошей. Плетельщик-связной за такую сумму с нами даже и говорить не станет. Может, у вас при себе тугой кошель?

– Деньги нам без надобности, – уверенно заявила она.

– То есть как это?

– Да вот так!

– Но чем вы собираетесь расплачиваться с плетельщиком? Себя ему хотите предложить? В том случае, если он окажется мужчиной, а не дамой? С чего вы взяли, что он польстится...

Она отвесила мне звонкую пощёчину, прервав тем самым мою речь.

Не спорю, я это заслужил. Меня порядком занесло, и я почти позабыл, что говорю как-никак с принцессой крови. Я тотчас же исправил свою ошибку – не смазал в ответ ей по физиономии, что наверняка не замедлил бы сделать, окажись на её месте менее высокородная спорщица. Просто сидел, чувствуя, как щека наливается жаром, и ждал от неё пояснений. Насчёт того, каким это образом мы сумеем обойтись без денег.

– Вся беда в том, – нарочито ровным голосом произнесла она, – что у вас мышление простолюдина. То есть именно того, кем вы являетесь по рождению, если я не ошибаюсь. – Я слушал её в глубоком молчании. Даже кивком не подтвердил справедливость высказанного предположения, потому как она в моём согласии и не нуждалась – говорила уверенно и веско, словно горничную отчитывала. – Это ведь сразу бросается в глаза. Благородство видно за версту, в вас же оно начисто отсутствует. Вы просто случайно стали... объектом благотворительности моих родителей. Им случается время от времени делать подобные жесты, забавы ради, а ещё – чтобы заглушить чувство вины, свойственное тем, у кого есть всё, по отношению к другим, у которых ничего нет. Ну, что скажете? Ведь я угадала? Они вас случайно встретили и облагодетельствовать решили? Подобрали и обогрели?

– Именно обогрели, а не огрели, в отличие от некоторых, – сердито буркнул я.

Девчонка занесла руку для нового удара, но я был начеку и потому успел схватить её за тонкое запястье и не отпускал, пока она не перестала сопротивляться. Надо отдать должное принцессе – её худощавая рука была на удивление сильной, я не без труда её удерживал, но всё же вышел победителем из этого поединка.

– Мы завтра же отправимся на поиски какого-нибудь поселения, где живут более или менее цивилизованные люди, – хмуро сказала она, когда я разжал пальцы, и болезненно поморщилась, потирая запястье, – как только солнце взойдёт. Непременно его отыщем где-нибудь поблизости.

– Я на вашем месте не утверждал бы этого со столь непоколебимой уверенностью.

– И напрасно. – Она гордо вскинула подбородок. – А уж там-то я просто прикажу доставить ко мне плетельщика-связного и пусть отправит известие о нас моим родителям. Это будет приказ особы королевской крови, которого никто не посмеет ослушаться.

– Ах вот, оказывается, как всё просто, – хмыкнул я.

– Именно так, Невпопад. Всё решится очень легко.

– Сколько я помню, главной составной частью последнего из ваших простых и легковыполнимых планов было появление Тэсита и ваше с ним бегство навстречу вечному счастью и бесконечной любви. Если не ошибаюсь, я вам тогда же указал, что жизнь вносит коррективы в любые схемы, создаваемые людьми. Советую принять во внимание, насколько я оказался прав и как жестоко вы ошибались, и прислушаться к моим словам внимательней. Я, собственно, только одно вам хотел сказать – вы, планируя своё будущее, слишком уж полагаетесь на удачу, а она – особа своевольная, совсем как вы, и непредсказуемая. Вы следите за ходом моей мысли, ваше высочество?

Вместо ответа Энтипи мрачно и враждебно взглянула на меня из-под своего капюшона. Что ж, мне выпала ещё одна благословенная минута тишины. А по истечении этого времени принцесса уж наверняка не преминет сказать мне какую-нибудь очередную колкость. Я прислонился спиной к стене пещеры и положил меч на колени. Энтипи уставилась на меня тревожно-вопросительным взглядом.

– Чтобы быть наготове в случае внезапного нападения. А то пока ещё я его из ножен достану... Не хочу вас зря пугать, но, сами знаете, всякое бывает.

Энтипи молча кивнула. Воспользовавшись наступившей тишиной, я, как бывалый охотник, насторожил все чувства, чтобы определить, не подкрадывается ли к нам и впрямь какой-нибудь опасный лесной обитатель. Но всё вокруг было спокойно. Я слышал, как снуют туда-сюда маленькие зверюшки, улавливал шорох крыльев ночных птиц. Все эти существа не представляли для нас угрозы. Из груди у меня вырвался облегчённый вздох. Через некоторое время я сам не заметил, как меня сморила дремота, чуткий полусон, когда в окружающую реальность, связи с которой не теряешь ни на миг, начинают вплетаться сонные грёзы с их причудливыми образами. Поэтому, когда Энтипи вдруг заговорила, я чуть не подскочил от неожиданности и испуга.

– Вы его не видели? – спросила она.

– Кого? – Я представить себе не мог, о ком это она.

– Тэсита. В лесу. Его ни с кем не перепутаешь. Он высок, красив и строен, и у него чёрная повязка вместо одного глаза.

– А-а-а, вот вы о ком, – потягиваясь, пробормотал я. Правду я ей нипочём не собирался говорить. Но следовало тщательно обдумать ответ, а для этого было необходимо потянуть время. – Но... вы же сами слыхали, что сказал этот гарп... Айлерон. Тэсит мёртв.

– Нет! – с непоколебимой уверенностью возразила Энтипи, помотав головой. – Я в это не верю. Этого просто не может быть.

– Но почему? Он ведь не гарпия, не феникс. Простой смертный, и раз его убили, то он, несомненно, умер. Принял смерть, так сказать.

– Ошибаетесь! – с ещё большим пылом воскликнула она. – Тэсит – великий герой, он самой судьбой избран для свершения славных подвигов! Не мог он так просто погибнуть от рук какого-то ничтожного гибрида! Он жив, я знаю!

Я тоже это знал! В том-то и беда. Каждое её слово было мне точно заноза в сердце. Вдобавок времени на обдумывание ответа совсем не осталось, потому как принцесса выжидательно уставилась мне в глаза. У меня язык не повернулся сказать ей заведомую ложь, и я уклончиво пробормотал:

– Принцесса, но если допустить, что ваш герой остался жив, что он был там, в лесу, то почему тогда спас вас я, а не он?

Она не сразу нашлась с ответом, и я подумал было, что в данном случае молчание – знак её согласия с моими доводами. К счастью, ей не пришло в голову, что человек, воспрепятствовавший её герою осуществить задуманный подвиг, сидит сейчас к ней вплотную в тесной пещере. Воображаю, какой оказалась бы её реакция, доведись ей об этом узнать.

Энтипи мечтательно вздохнула:

– И всё равно, быть может, он ещё жив.

– Не исключено, конечно. – Я пожал плечами.

– И... Он великий герой.

– Так ведь в том-то и загвоздка, ваше высочество!

Энтипи изумлённо вскинула брови:

– Загвоздка?

– Ну да. С ними, с героями, всегда так... Они ведь широко востребованы. Все от них чего-то ждут, чего-то хотят. Подвигов, участия в опасных приключениях, в восстаниях, вроде того, что было в Пелле. Получается, герой как бы и не принадлежит самому себе. Геройство обязывает, знаете ли. Поэтому лично я не удивился бы, если б в итоге выяснилось, что ваш Тэсит переключился на что-то другое, на свершение иного подвига, и потому был не в состоянии заниматься ещё и вашей проблемой.

– Но ведь я принцесса! Ему следовало поспешить мне на выручку, а любые другие дела отложить на потом. Спасение принцессы для любого настоящего героя – высшее проявление доблести.

– При всём моём к вам уважении, ваше высочество, – возразил я извиняющимся тоном, – не могу не указать на некоторое своеволие, присущее героям. Они, как правило, сами решают, которое из доблестных деяний для них в данную минуту важней. Ну а к тому же есть ведь ещё и трагические герои.

– Трагические?..

– Да-да. Это те, кому не удаётся осуществить задуманное, кто терпит фиаско. Возьмите хоть того же Орфея. Боже, как плачевно закончилась его экспедиция! Возлюбленная навек осталась томиться в подземном царстве, потому что он не мог противиться соблазну и покосился на неё, вместо того чтобы смотреть прямо перед собой, а после с ним гарпии разделались. – Я с деланным сочувствием поцокал языком и продолжил нравоучительным тоном: – Не спорю, приятно, наверное, воображать себя центральным персонажем героической повести, где зло бывает наказано, а добро торжествует. Но правда в том, ваше высочество, что вам, юной женщине, неизбежно предстоит распрощаться с этими детски-наивными представлениями о мире и людях, которые его населяют. Реальная жизнь не похожа на сказку. У злодеев обнаруживаются кое-какие добродетели, герои оказываются подвержены тем или иным слабостям. А исход «истории», её финал определяется не высокой моралью, но тем, кто из персонажей был смекалистей, хитрей, лучше вооружён, чью сторону приняла удача. Такова реальность, принцесса, голая правда жизни, и никакие ясноглазые романтические герои-избавители со всеми своими кодексами чести не в силах её изменить.

Энтипи не торопилась с ответом, но, когда после продолжительных раздумий наконец заговорила, голос её звучал ещё более убеждённо, чем прежде:

– Он явится за мной, мой Тэсит, вот увидите! И у этой истории конец будет самым что ни на есть счастливым, как в сказке, оруженосец, хотите вы этого или нет. Мы будем наслаждаться вечной любовью, и мы будем бесконечно счастливы. Не верите – не надо! Но потом сами убедитесь, как я была права!

– Желаю вам обрести ровно столько счастья, сколько вы заслуживаете, принцесса, – устало пробормотал я и, привалившись спиной к неровной каменной стене пещеры, сжал рукоятку меча в ладони... И мгновенно заснул крепчайшим освежающим здоровым сном без сновидений.