Сень

Глава 33

Дуайт Эйзенхауэр мрачно смотрел на Аллена Даллеса:

— То есть ты хочешь сказать, что вы вообще ничего не узнали о русской ракете?

— Мы кое-что узнали, и это тебе не понравится. Та штука, которую люди видят в небе — это, похоже, просто одна из ступеней ракеты, на которую русские прицепили радиопередатчик. Но настоящий спутник летает на высоте не в сто девяносто миль, а двенадцать с половиной тысяч, и зачем русские его туда запустили, никто понять не может. С Земли его просто так не видно, то есть реклама русской техники отпадает, как разведчик — с такой высоты на Земле ничего не разглядишь. А вывод на такую орбиту — это очень непростая задача, с учетом того, по какой орбите летает это ступень, для вывода спутника на высокую орбиту двигатель в космосе требуется включить минимум дважды. И задача еще очень дорогая. Я имею в виду, что ракета, которая такой спутник туда забрасывает, на двухсотмильную орбиту может вытащить очень немало тонн. Если этот академик Седов не наврал и спутник весит больше двух тонн, то по прикидкам наших экспертов, порядка восьми.

— То есть…

— То есть русские уже могут вытащить на орбиту свой новенький Гу-21. Или даже что похуже.

— Что вам нужно, чтобы получить больше информации?

— Надо… да ничего пока не надо, мы даже не представляем, кто и где у русских работает в этой области! И они нам просто утерли нос: мы в прошлом году объявили на весь мир, что запустим сателлит, а они просто взяли и его запустили — и мы даже понять не можем, как они это сделали. Но главное, мы не можем понять что именно они сделали: ведь никто даже не знает, как этот спутник выглядит!

— А что-то выяснить через русский комитет МГГ?

— Создается впечатление, что там сами ничего не знают. По крайней мере этот их академик Седов ничего круче пороховых ракет для русской «Катюши» точно в жизни не видел. Все, что он смог промямлить в интервью, сводится к тому, что спутник русские запустили в рамках подготовки к Международному Геофизическому Году для испытания научной аппаратуры в космосе, а непосредственно во время МГГ они запустят уже штатные исследовательские спутники. Мне кажется, что даже мы про этот спутник знаем больше, чем он!

— А что мы знаем про спутник?

— Длиной он порядка десяти футов, диаметром футов в шесть, посередине у него какая-то темная полоса шириной около трех футов. Этот «товарищ» Седов сказал, что весит он чуть больше двух тонн, но насколько ему можно верить… Да, спутник держит постоянную ориентацию в пространстве, наши эксперты считают, что в нем установлен гироскоп. Иногда спутник подает какие-то сигналы, но что они означают — непонятно. И это — всё, что мы о нем знаем, причем большую часть нам сказали наши же астрономы, наблюдающие за ним с помощью телескопов…

— Судя по всему, у русских всю программу по ракетам ведет какая-то специальная организация. Я думаю, что и нам нужна такая же: ВМС и армия сейчас, мне кажется, просто мешают друг другу — а результата нет ни у тех, ни у других. Спасибо, Аллен, ты мне помог… хотя бы разобраться с тем, почему русские нас обошли. Но если тебе удастся что-то накопать… Итак, господа, — президент обратился уже к генералам из Пентагона, — мы должны уже в этом году запустить свой сателлит. И сейчас вы мне расскажете, что вам для этого требуется…

В конце мая на орбиту вышел второй советский спутник. На низкую орбиту, и спутник был уже «тяжелый», весом порядка пяти тонн. Изготовленный в Институте точной механики ВНИПИ. А «механика» работала над этим спутников потому, что очень многое в нем именно к «точной механике» и относилось, например, те же широкопленочные фотокамеры, делающие красивые снимки проплывающей внизу Земли через полуметровый иллюминатор. Этот спутник запустили несколько «вне очереди» — просто потому, что никто так и не понял, почему на первом не раскрылись панели солнечных батарей. А запустить хоть что-то было нужно, и не для того, чтобы «истратить» очередную ракету, а чтобы «проверить в работе» второй старт для ракеты Королева. Иосиф Виссарионович почему-то решил, что как минимум одна такая ракета должна быть готова к пуску в течение шести часов до тех пор, пока на боевое дежурство не встанут по меньшей мере два дивизиона челомеевских ракет, причем и две «полезных нагрузки» весом по четыре с половиной тонны для них уже были доставлены в Тюратам…

Для этих «нагрузок» даже бункер специальный был выстроен, хотя сами ракетчики особого смысла в них не видели: установка боеголовки на полностью собранную ракету даже в авральном режиме занимала больше суток. Но если под этот приказ можно произвести пару «экспериментальных» пусков — то почему бы и нет?

«Спутник-2» провел в космосе ровно две недели, после чего его аккуратно посадили и приступили к изучению того, что он сверху наснимал. А для поддержки «накала страстей» запустили еще один — на ту же орбиту, что и первый. С отставанием на шестьдесят градусов.

Сам пуск прошел без замечаний, но когда спутник вышел на заданную орбиту, в центре управления полетом раздалась громкая и совершенно русская речь: панели солнечных батарей опять не раскрылись. По этому поводу товарищ Берия лично приехал в Лосино-Петровский, где на относительно небольшом заводе эти спутники и делались, и устроил… точнее, попытался устроить «разбор полетов». И если бы туда же не примчалась Таня, то «разбор» закончился бы довольно плачевно, а так… Ну, посмотрел Лаврентий Павлович на то, как в специальном контрольно-испытательном цеху проверяют уже собранные спутники, лично постарался что-то сломать в механизме раскрытия батарей, плюнул — и с завода уехал, никаких «оргвыводов» непредпринимая. Но — захватив Таню с собой.

— Ты не думаешь, что на полигоне кто-то диверсиями занимается? — спросил он у девушки, когда машина уже подъезжала к Москве.

— Если вам именно мое мнение интересно, то я так не думаю. На полигон непроверенные люди не попадают, а кроме того, спутник после проверки — в том числе и механизма раскрытия панелей — сразу упаковывается в пусковой контейнер и добраться до него, этот контейнер не разломав, уже невозможно.

— А что же тогда с этими панелями происходит?

— Удивительные вы вопросы задаете, Лаврентий Павлович. Если бы инженеры знали что, то это не происходило бы. Лично меня удивляет, что не раскрываются все панели. Я бы поняла: одна, в механизм могла какая-то грязь попасть и заклинить… хотя, ребята сказали, они туда гвозди совали и пока сотку не воткнули панели хоть как-то, но открывались. А тут — все три одновременно. А телеметрия говорит, что команды на раскрытие прошли… и не просто прошли, моторы положенное электричество честно потратили!

— А внутри спутника… может, что-то от тряски отвалилось и изнутри механизмы заклинило?

— Ну да, ну да. Что-то отвалилось и заклинило три независимых механизма, тщательно упакованных в герметизированные кожухи. Хотя… я подумаю в эту сторону, спасибо за идею.

— Да пожалуйста, лишь бы польза была. А то сама понимаешь: каждый пуск — это только на ракету затраты за десяток миллионов, а сколько ты на сами спутники тратишь…

— Много, очень много. Спутник, причем каждый, стоит дороже ракеты в разы. Во много разов, и даже без учета затрат на исследования по надежности. Там одна ракета для сведения спутника с орбиты стоит чуть меньше, чем весь носитель Королева.

— А на хрена он тогда нужен?

— Орбиты эти очень стабильные, сам спутник оттуда будет много тысяч лет падать. А время гарантированной работы его — лет пять. То есть пять лет гарантированно, а проработать может и десять, но когда спутник сдохнет от старости, его нужно менять на новый — а место-то занято! И место требуется освободить, с помощью тормозной ракеты. Которая просто обязана гарантированно быть в работоспособном состоянии лет двадцать в условиях космоса. В общем, топливо для нее хотя и несколько дешевле регенерата обходится…

— Понятно. Тем более спутники жалко. Что делать думаешь?

— Придется самой в Тюратам переться. Лично посмотрю и проверю подготовку спутника. Ну не должно в нем ничего портиться, не должно!

— Но ведь портится.

— И нужно понять, что именно. Я, конечно, в этих спутниках ничего не понимаю, но точную механику… может, что и увижу свежим взглядом. Следующий пуск на конец месяца запланирован, так что недолго ждать осталось.

— А с медициной твоей как? Лично я думаю, что медицина твоя для нас важнее, и Иосиф Виссарионович так же думает.

— С медициной все хорошо, там мне больше пока делать нечего. Люди работают, планы выполняют. Программы управляющие уже отработаны, так что завод новый и без меня прекрасно пустят. Мое участие пуск не ускорит, все же в деньги упирается…

— Если страна поднапряжется…

— Деньги все равно есть нельзя. Сколько оборудования можно сделать, столько и делается. А увеличить производство получится лет через десять.

— Ну, тебе виднее. Но ты точно уверена, что у тебя здесь никто не гадит?

— В этом вы уверены, вы же всех проверяли. И в Тюратаме в испытательном цехе ведь все нормально отрабатывает, так что… посмотрю. Лично все посмотрю и все проверю. И если что-то замечу, в секрете держать не буду. И меры к виновным, если вы об этом беспокоитесь, сама предпринимать не стану…

Сергей Павлович был совершенно взбешен: его — конструктора ракеты — просто взашей вытолкали из испытательного цеха! И полезную нагрузку к ракете присоединили, в сборочный цех его тоже не пустив. И его даже в командный бункер не пустили! Впрочем, судя по результатам пуска, это даже и к лучшему: Лаврентий Павлович тоже пребывал не в лучшем настроении и наверняка последует раздача «пряников», а раз уж из КБ-88 к пуску никто прямого отношения не имел, то будет шанс избежать безусловно последующих «оргвыводов»…

Николай Петрович на полигон попал, можно сказать, случайно. Еще весной в Академию примчалась какая-то девчонка и рассказала ему, что уже полученное назначение в Туркестанский военный округ отменяется. Сначала ему показалось, что кто-то решил «тонко» пошутить, но на следующий день, когда лично Лаврентий Павлович его вызвал и уточнил новое задание (то есть не уточнил, а лишь подтвердил сказанное белобрысой девчонкой), генерал-лейтенант понял, что тут шутками и не пахнет. И сразу по получении диплома Академии приступил к новой работе, причем в работе ему пришлось этой самой дев… девушке и подчиняться.

А девушку генерал Каманин уже сильно зауважал. И даже не потому, что она в двадцать шесть сама заработала звание генерал-лейтенанта (хотя бы и медицинской службы), а потому, что Александр Евгеньевич намекнул прославленному летчику, что две Звезды Героя она получила «в небе». А увидев, как она пилотирует свои самолеты (да, у нее было целых три личных самолета!), опытнейший летчик понял, что Звезды товарищ Серова получила совершенно заслуженно.

И когда Таня (девушка даже не попросила, а приказала называть себя именно так) пригласила его на полигон, отказываться он не стал. Во-первых, не положено в армии не исполнять приказ командира, а во-вторых, ему было просто интересно «самому взглянуть на то, с чем работать придется», как Таня ему и сказала.

Запуск огромной ракеты Никола Петровича потряс до глубины души. Но еще больше его потряс состоявшийся вечером «разбор полетов», причем очень серьезный: на очередном спутнике, как он понял, не раскрылись какие-то панели. И на совещание товарищ Берия прошел в очень мрачном состоянии духа. Сел за стол, мрачно оглядел собравшихся в комнате. Но даже рта раскрыть не успел, как Таня, причем голосом совершенно веселым, оповестила народ:

— Ну что, товарищи, мы в очередной раз слегка обделались.

— Слегка? — разве что не проревел Лаврентий Павлович.

— Именно что слегка. Обделались, но получили новые знания.

— И какие же это знания, за которые стране пришлось заплатить уже многие сотни миллионов?

— Знания, эти сотни миллионов окупающие. Я теперь точно знаю, куда и как смотреть, чтобы разобраться с проблемой. И точно знаю, что в институте точной механики все делали правильно. Просто есть такой закон: если из абсолютно правильных деталей абсолютно правильными способами собирать механизм, то механизм этот будет правильным лишь частично. Это — математика, если что, — добавила она, внимательно глядя Берии прямо в глаза.

— То есть, как я понимаю, твой институт не виноват? — желчно спросил Лаврентий Павлович. — Ты это всем нам хочешь сказать?

— Лаврентий Павлович, я же сказала: посмотрю и разберусь. Просто иногда одного раза посмотреть бывает недостаточно, но я уже абсолютно точно знаю, куда мне нужно будет смотреть в следующий раз. Смотреть и не допустить провала. Но — и это я особенно подчеркиваю — тащить и не пущать буду лично я, а вам тут, в Тюратаме, делать пока больше нечего. Сколько у Королева сейчас уже готовых ракет?

— Пока семь…

— Три я забираю сразу под тестовые запуски, пусть везут сюда.

— Три уже здесь.

— Тогда пусть не везут. Я думаю, совещание закончено?

Николай Петрович заметил, что Берия на Таню поглядел… ну очень нехорошим взглядом. Но ничего не сказал, а просто встал и вышел. А Таня, оглядев оставшихся в комнате, с какой-то не очень радостной улыбкой сообщила:

— На этом с веселыми развлечениями заканчиваем, с завтрашнего утра начинает работать по пятой программе.

— А кто… — начал было один из молодых инженеров-испытателей института точной механики.

— Я. Еще вопросы будут? Все свободны. Леонид Александрович, отправьте Королева домой, а сами полетите со мной: вам предстоит много очень интересной и очень срочной работенки, я вам расскажу, пока мы в Москву лететь будем. Мне самой с Сергеем Павловичем ругаться не хочется, так что вы ему по прилету своими словами перескажете задание. А он, пока летит, остынет и вас, скорее всего, на месте убивать не станет. Тем более, что и работенка для него будет интересной…

Валентин Петрович в жизни всерьез боялся лишь одного человека. Вообще-то он знал, что зависит от довольно многих людей, но остальных он, скажем так, опасался, а вот так бояться — до дрожи, до холодеющих рук — он стал лишь товарища Серову. Сразу после того, как на одном из совещаний эта очень светлая блондинка ему заявила:

— Как человек вы — полное говно, но как конструктор — гений. Поэтому занимайтесь конструированием и старайтесь в прочие дела не лезть, или мне придется вас наказать… больно.

Тогда Валентин Петрович пообедал жаловаться на Серову товарищу Берии, но тот, выслушав возмущенные вопли, лишь покачал головой:

— Она может, причем очень больно. Я бы на вашем месте к ее словам прислушался… внимательно.

И Валентин Петрович прислушивался, причем внимательно. Впрочем, слова эти были изрядной частью весьма полезны в работе, да и адресовались они чаще другим людям. А в результате двигатели, разработанные для Королева, получились на полцентнера легче изначального варианта и в тяге прибавили. Немного прибавили, как и в удельном импульсе, но в результате — после замены керосина на какой-то трициклопропилнортрициклан, прозванный для простоты (и секретности) «циклином» машина у Королева могла вытащить на низкую орбиту уже почти восемь тонн вместо «запланированных» пяти. То есть пару тонн получилось «добавить» конструкторам Королева, применившим какие-то новые материалы, но тонна-то было его! Почти его, все же именно привлеченные Серовой специалисты Косберга научили правильно подбирать параметры форсунок, на и с технологией из производства прилично помогли, но сам-то двигатель был его детищем!

Поэтому когда товарищ Серова «срочно пригласила» его на консультацию, Глушко не задержался ни на секунду. А после обеда с легким недоумением вернулся обратно. Потому что товарищ Серова задала всего два вопроса:

— Я решила… мне необходимо залить в ракету Королева примерно на пять процентов больше топлива. Ваши двигатели проработают на пять процентов дольше?

— Безусловно… но как мы зальете больше топлива? Поменяете баки?

— Циклин остается жидким и при минус семидесяти двух, а мне столько и не нужно.

— А кислород?

— Его тоже переохладить нетрудно.

— А баки-то выдержат?

— Им придется выдержать… шучу, там материалы использованы с требуемыми параметрами. И в любом случае будут проведены испытания. А теперь второй вопрос, посложнее: если энергонасыщенность топлива я повышу еще на пару процентов, двигатели не взорвутся?

— Я даже не знаю… не готов ответить. Надо посчитать, испытания провести…

— Вы в понедельник получите образцы нового топлива, испытания прошу закончить в течение месяца.

— А вы представляете, сколько для испытаний топлива потребуется? Боюсь, образцов не хватит…

— Сто двадцать тонн образцов. Столько хватит?

— Ну… да. Топливо сильно ядовитое? Я по поводу где испытания проводить.

— На Калининградской площадке можно, там химия не страшнее керосина.

— Тогда предварительные испытания мы проведем уже на следующей неделе.

— Если все получится, можете дырку в пиджаке сверлить.

— Какую дырку?

— Под орден. Минимум Знамя, а возможно и Ленина. Трудитесь…

Трудились все, причем не покладая рук. И трудились по двенадцать часов в сутки, чаще даже выходные беря через неделю. А девятнадцатого сентября с Тюратама была запущена очередная ракета. То есть летом еще три спутника были уже запущены, исключительно «научных», и Лаврентий Павлович с огромным удовольствием показывал Иосифу Виссарионовичу красивые фотографии американских и британских военных баз.

— Ты считаешь, что пользу эти спутники приносят достаточную, чтобы окупить наши на них расходы?

— Даже сейчас да. А когда Танины инженеры придумают, как передавать высококачественные изображения по радио… по ее словам, ресурс спутника на орбите измеряется годами. Она предлагает повесить полтора десятка таких постоянных спутников, и мы будем получать всю информацию об американском и британском флотах в реальном, как она выражается, времени. А последний спутник… он пока у нас один, и второй только начал изготавливаться, но мы уже больше полусуток имеем довольно устойчивую связь с дальневосточным военным округом. А со следующих, они немного доработанными будут, мы сможем телевизионный сигнал на всю страну из Москвы транслировать.

— Это все она придумала?

— Она же ничего не придумывает!

— Она придумывает что мы можем на нашей технологической базе воспроизвести. А это — очень непростая работа.

— Значит, седьмую?

— Нет, но отметить всяко нужно будет. А где она сама-то сейчас?

— Опять на Тюратаме. Какой-то новый спутник подготовила, говорит, что специально для понимания, что с навигационными спутниками случилось. И еще сказала, что когда вернется — все расскажет в подробностях. Так что в следующем году с навигацией у нас будет хорошо…

— Ты думаешь, она решит проблему?

— Она вообще-то никогда не врет. Если говорит, что «попробует», то пробует, результата не гарантируя. А раз она сказала, что «решит»… лично у меня оснований сомневаться в ее словах нет.

А девятнадцатого сентября с Тюратама поднялся новый спутник. После страшного скандала, во время которого Николай Петрович чуть ли не впервые в жизни обматерил женщину. Но женщина это спокойно выслушала и ответила тоже спокойно:

— Николай Петрович, у нас времени было чуть меньше чем нисколько, и вся автоматика, мягко говоря, не отлажена. А грубо говоря, ее вообще нет! Но в следующем году мы должны, мы просто обязаны иметь работающую навигационную систему, а для этого необходимо разобраться, что происходит со спутниками. Так уж получилось, что кроме меня разобраться никто чисто физиологически не сможет.

— Что вы имеете в виду?

— Исключительно то, что сказала. Я отвечаю за эту программу, и я отвечу. А тем, кто будет мне мешать, надаю пинков.

Стоящая рядом с Таней подполковник Качурина улыбнулась и тихо, на ушко, сообщила генерал-лейтенанту:

— Товарищ Каманин, лучше не спорьте, она очень больно пинается. Лучше выпейте вот это…

— Это что? — спросил у летчицы Николай Петрович, когда Таня повернулась и вышла.

— Успокоительное специальное. То есть Таня его специально для летчиков разработала, чтобы в критических ситуациях мы сохраняли спокойствие. Рекомендую… я сама его постоянно пью когда с ней в правом кресле летаю. Без него с Феей летать опасно для жизни, можно от страха помереть. Пейте-пейте, у меня еще есть, а нам сегодня спокойствие ой как понадобится!

Вероятно из-за «успокоительного» генерал Каманин с удовольствием посмотрел на взлет ракеты, потом спокойно просидел час с лишним в бункере управления. И даже не подпрыгнул, когда из динамика спецсвязи раздался спокойный голос Тани:

— Ну что, ребята, со спутниками все ясно теперь. Передайте там, пусть следующую ракету готовят, по пункту пять-бэ. А я… мне пешком далеко тащиться не хочется, поэтому я пока просто посплю, а вниз уже завтра отправлюсь. Да, еще раз всех предупреждаю: народ оповещать о полете категорически нельзя, всех нарушителей я даже пинать не стану, а сразу убью. Причем очень мучительным способом.

— Боюсь, Лаврентий Павлович вашу инициативу не оценит, — пробурчал тоже сидящий в бункере Леонид Александрович Воскресенский.

— А вы не бойтесь, ему я сама все расскажу. Меня он точно не убьет за самоуправство, а вот вас…

— А нас-то за что? — удивился Леонид Александрович.

— А за то, что меня не скрутили, не удержали. Правда все равно ничего бы у вас не вышло, но вы же и не пытались! — Таня рассмеялась. — Николай Петрович, с вами я отдельно поговорю после приземления, кое-что уточню по подготовке ваших подопечных. Всё, до завтра. И примите еще военлётовской микстурки: я-то знаю, что сяду когда надо куда требуется, а вам понапрасну психовать не стоит.

— А что со спутниками-то? — не удержался Воскресенский.

— Я же сказала: до завтра. Спущусь и расскажу, и даже покажу. А пока слушайте приказ: всем расслабиться и начинать напитываться гордостью за содеянное. Надеюсь, кроме гордости вы и кое-что материальное получите, не от товарища Сталина, так от меня. Причем от меня это будут точно не пинки…