Сень

Глава 10

Собственно, на размещении «математического» отделения ВНИПИ «Фармацевтика» в Иваньково настоял академик Аксель Иванович Берг. На тамошнем заводе было запланировано производство противокорабельных ракет морского базирования, а тут как раз кто-то (конкретно — кто-то из службы Митрофана Ивановича Неделина) предложил на такую ракету поставить систему самонаведения на базе небольшого «самолетного» радиолокатора, разработку которого Аксель Иванович и курировал. А контр-адмирал, внимательно изучив описание систему управления ракеты ТТР-1 и вдумчиво побеседовав с ее разработчиками, пришел к простому выводу: программистов такой системы лучше всего держать где-то поблизости. Причем близость эта должна быть, как он сам заявил со всей прямотой своей военно-морской души, практически интимной.

Ведь сама по себе система управления ракеты была довольно несложной, функционально несложной: маленький арифметико-логический блок исполнял программу, «прошитую» в тоже маленькой программируемой логической матрице, используя данные, поступающие с различных датчиков. Вот только эта матрица было строго «одноразовой», причем не в плане применения как элемента боеголовки, а в плане прошивки: готовый «кристалл», как называли ПЛМ разработчики, можно было прошить один-единственный раз. И если в прошивке — ну или в самой программе — встречалась ошибка, то очень недешевый «кристалл» приходилось просто выкидывать.

Вдобавок, Аксель Иванович прекрасно знал (на собственном, очень немаленьком опыте это выяснил), что логические ошибки в работе сложных устройств попадаются гораздо чаще механических (на порядки чаще), так что важнее было иметь под руками именно разработчиков программ. А еще контр-адмирал прекрасно понимал, что для решения сложных именно логических задач крайне желательно, чтобы человека, такие задачи решающего, не отвлекали от работы разные задачки бытового плана.

Поэтому, когда одна очень белокурая девушка, по каким-то известным руководству причинам назначенная директором этого странного института, очень скупо обрисовала ему пожелания по поводу предоставления «программистам» бытовых удобств, инженер-мореплаватель, мысленно воспроизведя введенные еще царем Петром военно-морские термины, распорядился «все выстроить в лучшем виде». Что, к его изрядному удивлению, оказалось выполнить не очень-то и сложно: у «фармацевтов», как выяснилось, производство стройматериалов было налажено более чем неплохо, а уж людей на стройки найти…

Опять-таки благодаря «фармацевтам» это проблемы вообще не составило: любой желающий из числа взрослых жителей поселка и окрестностей мог (за обычную зарплату строителя) поработать и на стройках городка. Точнее даже, за половину такой зарплаты: считалось, что «подрабатывать» можно лишь четыре часа сверх основной работы. Но многие умудрялись отработать на стройке и по пять, и даже по шесть часов, а по воскресеньям и по двенадцать — так что практически две полноценных зарплаты населению очень нравились. Тем более нравились, что в магазинах Коопторга (где продавалась самая разнообразная продукция множества артелей) товаров было очень много, практически на любой вкус. Настолько много, что по воскресеньям пригородные поезда из Москвы в Кимры, где «фармацевты» тоже такие магазины открыли (потому именно оттуда тоже большинство народу на стройки и нанимались), буквально ломились от пассажиров… Ну и узкоколейка «Кимры-Иваньково» очень помогала строителей к местам трудовой славы подвозить в нужных количествах даже из не самых близких мест.

Ну а то, что проект нового городка взялся делать академик архитектуры Жолтовский, Акселя Ивановича вообще не удивило: он в силу разных причин знал, какие средства вбуханы в новостройки ВНИПИ по всей стране, и понимал, что для любого архитектора участие в них означает не только почет и уважение…

С жильем в Иваньково у выпускниц университета оказалось даже лучше, чем они могли себе представить: Евдокии, как женщине уже замужней, была выделена квартира сразу трехкомнатная. Антонине — тоже, но совсем даже не потому, что Таня обратила внимание на некоторые изменения в ее организме, а как начальнику отдела математического моделирования (что бы это название ни значило). Любе поначалу квартиру вовсе не выделили, поселили ее в гостинице при институте — но опять-таки лишь потому, что «имелась большая вероятность того, что ее семейное положение скоро изменится». Действительно большая, она уже даже заявление в ЗАГС подала, просто ее будущий муж на лето отъехал к родителям куда-то в Сибирь. Ну а Марина и Нина получили, как Таня и пообещала, очень даже неплохие «двушки» в новеньком доме.

То есть все четверо квартиры получили в одном доме, который сочли чрезвычайно удобным: на первом этаже этого очень красивого четырехэтажного дома располагались два магазина (книжный и магазин, в котором продавались ткани и — немного — готовая одежда, главным образом женское белье, а так же белье постельное и разнообразные полотенца), в доме напротив располагался продуктовый магазин под названием «Гастроном». От московских гастрономов от отличался тем, что продукты в нем продавались исключительно «колхозные», что радовало и их свежестью, и ценами (заметно более низкими, чем в госторговле). На одном углу «дома напротив» была еще и булочная с большим кондитерским отделом, на другом аптека — то есть все, для жизни необходимое, имелось в шаговой доступности. И в доступности почти круглосуточной, по крайней мере и аптека, и булочная именно круглые сутки и работали. Причем в булочной ночью продавали и консервы из «Гастронома», и уже нарезанный и взвешенный сыр, и масло в пачках… И газированную воду в полулитровых бутылках, но ее в кондитерском отделе вообще всегда продавали.

Молодые математики поначалу очень сильно удивлялись тому, что «в городке все для людей делалось», но скоро привыкли и действительно на «бытовые проблемы» внимания уже не обращали: не было этих проблем. А вот телефон в каждой квартире был — да и телевизоры в них появились быстро. В городке, как и в Москве, телевизионные передачи шли с семи и до одиннадцати вечера, но — в отличие от столицы — программы передавались по двум каналам, и по второй программе передачи шли в основном «детские». Что пока еще людей не особо напрягало, однако в будущем сулило некоторые «семейные проблемы». Главным образом финансовые: телевизор КВН-49 продавался свободно, но стоил тысячу двести рублей, а аппараты, которые приобрели себе все «математики», стоил уже две тысячи — однако экран с диагональю в тридцать сантиметров можно было разглядеть без линзы.

Хотя… в Шарье вроде уже наладили небольшой, но устойчивый выпуск нужных полупроводников и в Александрове радиоартель разработала телевизор вообще без ламп (который, вдобавок, собирались в следующем году пустить в продажу даже дешевле КВНа), так что перспективы не выглядели печально….

Перед заседанием плановой комиссии министерства радиоэлектронной промышленности Иосиф Виссарионович на встрече с Таней поинтересовался:

— Скажите, Таня, вы несколько раз упоминали о грядущем развале нашей страны. А чем этот развал был вызван? Что мы сейчас делаем не так?

— Нашли кого спрашивать! Я же врач, не политик. Ну, еще террорист немножко…

— Да, я помню, у вас даже список подготовлен тех, кого требуется… но вы ведь, наверное, интересовались, почему нужно именно их ликвидировать?

— Нет, не интересовалась. Я вообще надеялась, что в другое время попаду, а нынешнее было лишь не самым вероятным, но допустимым вариантом. Не самым лучшим, но все-таки еще терпимым: пока еще можно историю в нужную сторону повернуть с минимальными жертвами.

— Минимальными — это какими?

— Я думаю… раньше я просто таким вопросом не задавалась, но мимоходом выкладки Решателя все же просматривала, и мне запомнилось, что поворот в середине двадцатого века обойдется в пределах двадцати пяти — тридцати миллионов жизней. Но сейчас мне кажется, что расчеты были не совсем верными: я-то предполагала работать в одиночку, а тут, оказывается, уже есть значительная технологическая поддержка. То есть миллионы эти всяко помрут, но и спасти от преждевременной смерти может получиться раза в три больше.

— А может и не получиться?

— Уже не может. Я думаю, что решатель не смог спрогнозировать того, что здесь, в СССР, забота о населении будет поставлена даже выше, чем забота о военной безопасности страны. Я вот смотрю, как идут работы по созданию цифровых управляющих систем, и начинаю рассматривать варианты запуска регенераторов в производство уже в середине пятидесятых. В ограниченных количествах, конечно, но… Сейчас уже препаратами интенсификации жизненных процессов — я имею в виде эликсир бодрости и тормозуху — обеспечено почти триста тысяч человек, а зимой еще заработают сразу три фабрики по выпуску кардиопрепаратов, которые сильно поддержат здоровье уже более чем десяти миллионов — а ведь все эти фабрики строятся благодаря приоритетному финансированию именно со стороны государства.

— Но ведь сама суть социалистического государства в том и заключается, чтобы обеспечить благосостояние народа…

— Вот именно, вы, собственно, самую суть и ухватили. Хотя пока лишь с самого краешка… впрочем, об этом попозже поговорим. Вот вы — я имею в виду правительство, не вы лично — расстреляли банду ленинградских коммунистов, но дело в том, что расстреляли лишь немногих. А оставшиеся после вашей смерти — я имею в виду мою, уже изменившуюся историю — немедленно бросились строить коммунизм, да еще строить его начали с себя. Вот Союз и развалился.

— Не совсем понял связь…

— Вы сказали «суть социалистического государства», а они решили строить коммунизм. Который, по сути, является морковкой, повешенной капиталистическими идеологами перед носом малообразованного народа. Но ведь коммунизм — это утопия, в принципе невозможная!

— И почему это невозможная? — очень недовольным голосом решил уточнить Иосиф Виссарионович. — Тем более «в принципе»?

— В первую очередь по причинам сугубо биологическим. Человеческое общество, как общество биологических объектов, его отторгнет, причем очень быстро. Я не знаю, уже этот эксперимент поставили или его поставят до конца века, но именно коммунистический эксперимент был проведен. Очень простой: взяли несколько мышей и устроили им такой мышиный рай на Земле: сколько угодно пищи, мест для развлечений, вообще в этом раю было все, что мыши только могут захотеть. Так вот, уже в четвертом поколении резко снизилась рождаемость, и не потому что мыши болеть стали, а потому, что инстинкт размножения угас. И угас он весьма странным образом: самцы начали интересоваться другими самцами, а самками практически перестали. А самки вообще потеряли интерес к этому занятию. В пятом поколении возникла очень высокая смертность от ожирения: мыши даже двигаться не хотели, а на шестом поколении эксперимент закончился: популяция вся сдохла. У них было всё, и для получения этого всего им не требовалось вообще ничего делать — то есть у них был полный коммунизм в соответствии с тезисами Маркса и Энгельса. Но оказалось, что биологически коммунизм приводит не к процветанию, а к самоуничтожения популяции.

— О-очень интересно…

— Интересно другое: уже в следующем веке, когда в изрядной части человеческого общества проблемы с пропитанием и обеспечением одеждой, кровом и хорошей медициной исчезли, бурным цветом расцвел гомосексуализм. Именно в наиболее обеспеченных обществах, в самых процветающих странах — а там, где люди были вынуждены ежедневно трудиться ради хлеба насущного, этого не произошло. Процветающие страны решили, что их жители, не способные и, что главное, не желающие работать, должны тем не менее хлеб и зрелища получать в достаточных объемах — и результат был более чем плачевен. По крайней мере война середины двадцать первого века была результатом такого подхода…

— Война двадцать первого… я вот на что обратил раньше внимание, но потом забыл уточнить: вы вроде упоминали, что у вас мадларки — потомки корейцев, а про Китай сказали что китайцы куда-то исчезли. Тоже в результате войны?

— Можно и так сказать. Только война была биологической, специальные болезни поражали лишь китайцев… ну а то, что в других странах потомков китайцев с китайскими генами тоже было немало, те, кто эти болезни выпустил, как-то недоучли. Но пока по этому поводу волноваться особо не стоит, биология еще лет двести до такого уровня мерзости не дорастет.

— Но как можно вообще придумать болезнь, которая поражает людей в отдельных странах? Или, как я понял, определенной национальности?

— Да легко. Люди — они очень разные в биологическом плане, но есть несколько групп, имеющих общие для этой группы и присущие лишь им биологические признаки. Определенные химические вещества, на которые вполне возможно воздействовать специально подобранными катализаторами. А уж придумать вирусы, которые такие катализаторы разнесут по популяции…

— То есть можно придумать вирусы, поражающие, скажем, лишь англичан или немцев?

— Нет. Сейчас на Земле есть четыре вида людей, точнее, все люди являются, если описывать ситуацию в биологических терминах, гибридами четырех конкретных видов. То есть каждый человек является гибридом чаще всего двух или трех видов, но есть и те, кто в себе содержит гены всех четырех видов.

— Вы имеете в виду расы?

— Нет. То есть определенные параметры к расам отношение имеют, но я говорю именно о четырех видах. Которые когда-то существовали в своем чистом, исходном виде, просто затем потихоньку смешались.

— И какие же это виды? Да и как они смешались, ведь, если я не путаю, межвидовые гибриды вообще потомства иметь не могут?

— Путаете. Никто из охотников не спутает, скажем, соболя с куницей, потому что это именно разные виды. Однако гибриды их вполне себе плодовиты, а уж на кого из родителей будет походи потомки, заранее предсказать невозможно. Что же до людей, то сейчас по планете бродят — в более или менее гибридизированном виде — кроманьонцы, неандертальцы, денисовцы и меланезийцы. Правда пока их делят на черную, белую и желтую расы, но довольно скоро — когда начнут понимать, что такое генетика, будут делить не по цвету кожи, а как раз по исходному виду. На самом деле этих видов должно быть пять, но пятый так и не был обнаружен…

— И вот по таким… данным можно изготовить яды или микробов, которые действуют лишь на тех, у кого есть определенные гены? Микробы что, сначала проверяют, есть ли нужные гены?

— Все гораздо проще… по сути, не по исполнению. Ведь жизнь — это всего лишь непрерывная последовательность химических реакций, происходящих под действием различных катализаторов — и различные катализаторы производящих. Взять, к примеру, этилен: в обычных условиях это просто газ, сам, кстати, являющийся сильным катализатором, но все равно в обычных условиях газом и остающийся. Но если этот газ поместить в смесь триэтилалюминия с четыреххлористым титаном, то в тех же обычных условиях из газа получается полимер полиэтилен. Но именно в смесь: ни триэтилалюминий, ни четыреххлористый титан на этилен никакого воздействия не оказывают. И если подобрать препараты, которые в смеси с определенными элементами определенных генов становятся сильными катализаторами… Но это уже очень непростая физика, пока еще человечество такого придумать не может. И моя задача — сделать, в том числе, и так, чтобы никогда такого и не придумала.

— Вас послушаешь, и хочется пожелать вам успеха. Однако ваши рассуждения о человеческих видах сильно смущают.

— Если смущают лишь эти рассуждения, то уже не страшно. Значит, мысль о расстреле Жукова, Устинова, Булганина, Микояна и Хрущева вас уже не смущает.

— Вы… вы раньше не говорили о том, что эти люди в вашем расстрельном списке…

— Пока нет. Но если вы, не приведи господь, все же умрете, то они умрут еще до церемонии ваших похорон. Таким давать власть — это развалить страну. Впрочем, сейчас они тоже потихоньку ее разваливать стараются, но пока вы в Союзе главный, без особого успеха. Поэтому я пока их трогать не собираюсь…

— А мы можете мне рассказать, как они разваливают Советский Союз уже сейчас?

— Полчаса у вас еще есть? Тогда слушайте…

В «интеллектуальной битве» между между Московским и Ленинградским отделениями Гидроэнергопроекта очередную победу одержал Мосгидэп, который подготовил проект Каменской ГЭС. Правда, ленинградцы грозили победить в следующей битве, за проект уже Красноярской ГЭС — но пока под Красноярском лишь завершились первые изыскательские работы и только на обработку полученных данных нужно было потратить не менее двух лет. А вот Каменская ГЭС — и проект весьма престижный, и — в случае удачного завершения строительства — очень неплохой «показатель качества работы института». А это — новые заказы и новое, весьма обильное, финансирование…

Хотя по большому счету победа москвичей в этом соревновании была результатом борьбы более политической, чем технологической: после завершения расследования дел «ленинградских коммунистов» в правительстве доверие почти к всем ленинградским научным учреждениям было подорвано. В такой степени подорвано, что немало специалистов быстренько уволились и разбежались вообще по другим городам. Однако в большинстве городов европейкой части страны им тоже особо сладко не было, поэтому настоящие специалисты довольно быстро проторили дорожку в Сибирь. Энергетики — в Новосибирск, где ударными темпами строился завод-гигант для выпуска мощных энергетических агрегатов, многие другие — в Томск или даже в Хабаровск, где наука тоже развивалась быстрыми темпами.

А Таня, довольно точно прикинув перспективы развития уже своего ВНИПИ «Фармацевтика», большую часть времени проводила в Коврове. Делая (собственными ручками, так как никто другой это сделать пока не мог) в массовом порядке «бодрячок» с «тормозухой». Ну и некоторые другие препараты, но уже в количествах весьма ограниченных.

А вот первые два «зелья» действительно стране были очень нужны. Чтобы выстроить и запустить завод электрических машин в Новосибирске, Ивановский станкостроительный, например, перешел на круглосуточную работу: огромные станки, нужные в Сибири, в стране больше никто сделать просто не мог. То есть чисто теоретически их могли сделать в том же Ленинграде — но «супостат еще скалил зубы» и ленинградские предприятия все силы и средства тратили на «оборонку». Ну и на строительство судостроительных заводов в Молотовске и Владивостоке.

А Лаврентий Павлович мечтал к Новому году запустить очень важный завод для работ по «спецпроектам». Очень сильно мечтал — но «имелись определенные трудности». Главной трудностью было то, что завод этот строился неподалеку от строящегося Волго-Донского канала — а с рабочими на канале было совсем уже плохо. Так что завод строился силами нескольких подрядных артелей (и, что периодически Лаврентия Павловича просто бесило, организованных лично белобрысой), а эти ребята перевыполнять планы не спешили. Впрочем, они планы и не срывали — но хотелось-то побыстрее, а по планам, самими артелями и составленным, пуск завода предполагался лишь весной.

С другой стороны, за оставшееся время можно было не спеша (а, следовательно, и с высоким качеством) и рабочих для завода обучить, так что здесь мечты вступали в некоторое противоречие с прозой жизни: стены можно побыстрее поднять, а вот подготовить побыстрее рабочего… Что из этого получается, товарищ Берия уже один раз увидел: изготовленный на заводе «Красное Сормово» для изделия товарища Доллежаля «котел» пришлось порезать на металл и отправить на переплавку.

Правда новый котел там изготовили хорошо, и теперь это стотонное изделие неторопливо путешествовало на специально изготовленной самоходной барже в Иваньково: именно там было решено испытать установку в деле. После долгих споров было решено: все же загадить «в случае чего» реку, текущую через всю страну, никому не хотелось. И если бы не белобрысая…

В принципе, Лаврентий Павлович уже внутренне смирился с тем, что по проблемам спецпроекта эта ненормальная девочка могла проконсультировать его лучше, чем занимающиеся собственно работами специалисты. Даже декан физфака университета товарищ Соколов «в приватной беседе» как-то высказал мнение, что физику девушка понимает лучше всех собственно физиков. Но конкретно физикой, тем более атомной, она заниматься категорически не хотела, и, нельзя не признать, что ее достижения в медицине были не менее значимыми, чем…

Чем ее же достижения в атомной физике: ведь, по сути, все что сейчас атомщики сделали, было сделано по ее «инструкциям». Но девочка-то физику рассматривала как всего лишь «базис» для химии — которую она, в свою очередь, считала «подготовительным этапом» к углубленному изучению биологии. Наверное, правильно считала: тех же физиков, нахватавшихся ненужных рентгенов, она обратно в стан живых и перетащила… точно зная, как это проделать. Наверное, подумал Лаврентий Павлович, нужно как-нибудь попросить ее и его научить думать подобным образом. Научить думать правильно… Когда он сообразил, как именно сформулировалась эта мысль в его голове, он едва не рассмеялся. Но затем вдруг подумал, что мысль-то не так уж и глупа. А вот научиться думать, как эта удивительная девочка, или хотя бы понять, как она думает — это будет неплохо. Очень неплохо — но возможно ли этому научиться вообще?