Сень

Глава 31

Сергей Павлович товарища Берию любил, мягко говоря, сильно не очень. То есть совершенно не любил, однако, понимая, что от Берии зависит работа его КБ — да чувствуя его постоянную поддержку — его все же уважал. А не уважал и просто ненавидел он лишь одного человека: директора ВНИПИ «Фармацевтика» товарища Серову. Ненавидел потому, что она трижды, по его мнению, «сливала в унитаз» достижения товарища Королева в ракетной технике: дважды его ракеты не принимались на вооружение, а в третий раз…

В третий раз, после представления на коллегии Спецкомитета нового проекта ракеты, способной, по расчетам, доставить специзделие до любой точки на территории вероятного противника, она с высокой трибуны заявила, что проект этот — откровенный мусор, после чего Михаилу Кузьмичу выделили отдельное КБ с передачей в него проекта по разработке «стратегического носителя», а ему оставили лишь одну задачу, причем резко ограничив его по времени и в средствах. То есть средств-то вроде пока хватало, но лишь на текущую работу, а вот с перспективными разработками пришлось сильно повременить…

Ненавидел он Серову даже после того, как Борис Евсеевич рассказал, что само его КБ не разогнали лишь после того, как Серова буквально потребовала его сохранения, и что именно Серова настояла на том, чтобы КБ занималось исключительно ракетами космического назначения. Конечно, когда имеется лишь одна задача, можно сосредоточиться исключительно на ней и результат может появиться быстрее — но очень раздражало то, что такую же задачу решало и КБ Челомея, этого выскочки, неизвестно какими путями перебравшегося из авиастроения в ракетостроение — причем КБ Владимира Николаевича средств получало заметно больше, так как там велись работы и по космическим ракетам, и по боевым. И временами казалось, что в деле покорения космоса КБ Челомея идет впереди Королевского КБ: теоретически его новая ракета уже могла доставить на орбиту Земли небольшой спутник. А то, что та же Серова категорически запретила Челомею этим заниматься, Королева утешало очень слабо.

Хотя некоторые действия этой шустрой дамочки вызывали уважение: например, произведенный по ее инициативе массовый арест тех, кто, по мнению самого Сергея Павловича, изрядно мешал нормально работать. А уж полный запрет на всех предприятиях ВПК парткомитетам хоть как-то вмешиваться в работу — за это ей можно было и памятник поставить из золота. Впрочем, даже это любви к Серовой у Королева ни в малейшей степени не вызвало…

При посещении ИПМ Таня случайно разговорилась с двумя молодыми женщинами из КБ-88, где они, под руководством Святослава Лаврова, занимались разработкой транслятора Автокода. То есть они вдвоем (втроем, просто на семинар только двое выбрались) его и разработали, а Таня — на самом деле совсем не случайно — решила обсудить возможность расширения языка для простой работы с базами данных. Разговор получился интересным, но когда «товарищ Серова» посулила за доработку языка с транслятором изрядные премии, одна из этих женщин, Кира Семенюк, грустно усмехнулась:

— Я думаю, вам не стоит раздавать пустые обещания, они лишь раздражение вызывают.

Киру статус собеседницы вообще не интересовал, ведь на семинаре все были «людьми в теме», возможно поэтому она и сочла Танины посулы лишь вариантом «моральной стимуляции» математиков, принимающих участие в работе. Но Таня сразу не сообразила и повторила:

— Нет, я серьезно говорю. У меня есть определенные фонды, которые я с удовольствием на такое дело направила бы.

Маленькая, сухощавая Кира лишь рассмеялась в ответ на эти слова:

— Не знаю, как у вас, а в нашем министерстве все такие фонды отправляются в одно дурно пахнущее место.

— Извините, но если фонд предназначен для премирования, то как его можно использовать не по назначению?

Кира не ответила, а просто отвернулась: ну что толку разговаривать с человеком, не понимающим элементарных вещей. Но вторая, высокая и красивая Камилла Синицкая сочла необходимым пояснить:

— Большие премии партком не пропускает.

— Это как? Причем тут партком?

— У нас… вы знаете, чем наше предприятие занимается?

— Ракеты космические делает. Пытается делать, хотя пока и без особого успеха.

— Именно, без особого. Смежники постоянно за лимиты веса выходят, ракета получается слишком тяжелой. У нас было по этому поводу даже объявлено, что всем, кто придумает как вес машины сократить, выплачивается премия. По тысяче рублей за каждый сэкономленный килограмм, причем премия выплачивается сразу, как только предложение будет воплощено в железе, причем даже не через бухгалтерию путем включения премии в зарплату, и наличными прямо на рабочем месте, и безо всяких вычетов.

— Ну вот видите!

— Да у нас все увидели! Двое рабочих придумали, как уменьшить вес ракеты сразу на полтонны, и им, получается, должны были премию в полмиллиона выплатить. Но партком встал на дыбы: как это — простым работягам, да денег дать больше чем весь партком за год получает! Собрали совместное заседание парткома и профкома и постановили, что парням хватит и пяти тысяч на двоих, причем небольшими кусками в течение года. Так что по поводу премий за работу все всё сразу поняли…

— Так… это КБ-88, если я не путаю…

— Да.

— Спасибо за ценную информацию. Я, пожалуй, этим отдельно займусь.

— И что вы тут сможете сделать? Я слышала, что Королев лично пытался постановление парткома отменить…

— Ну да, конечно… вот только у меня фамилия другая. — Таня помрачнела и, распрощавшись с программистами КБ-88, быстро покинула семинар, даже не предупредив об этом Струмилина. Хорошо еще, что Станиславу Густавовичу кто-то сказал, что «его спутница уже уехала»…

А на следующее утро Лаврентий Павлович узнал о «передовом опыте» парторганизации КБ-88:

— Таня, ты серьезно думаешь, что если их поубиваешь, это даст хоть какой-то эффект?

— Ну, они хотя бы гадить перестанут.

— Они — да, а сколько еще таких же по разным КБ сидят? Их тоже отстреливать будешь?

— Да уж, тут придется народ толпами расстреливать… попрошу Горюнова придумать пулемет, который часами без перерыва стрелять сможет.

— С тебя станется. Ты уж извини, но… за сигнал, конечно, спасибо, однако ликвидация подобных — не наш метод.

— А какой тогда наш?

— А наш метод — запугать всех таких так, чтобы они лишь от одной мысли рабочего человека обмануть в штаны бы облегчились!

— Я не знаю, как это сделать, но вы ведь придумаете, так что я — за. А еще надо запретить всем этим верным ленинцам вообще в работу вмешиваться!

— Так, ты это кого сейчас «верными ленинцами» назвала?

— Всех тех, у кого жизненное кредо звучит как «отнять и поделить».

— А какое тогда кредо ты считаешь правильным? Социалистическим, ведь ты же все время пытаешься противопоставить марксизм и придуманный тобой социализм.

— Социалистические кредо звучит исключительно как «прибавить и умножить», и это не я придумала.

Берия усмехнулся:

— Ага, Решатель твой придумал. И ведь не оспоришь. Ладно, ты не переживай, мы всех таких… партийцев напугаем до мокрых штанов, так что больше такого не повторится. И прочего другого, для страны вредного… только ты и в следующий раз все же лучше, как сейчас, вместо того, чтобы за пистолет хвататься, приди ко мне или к Иосифу Виссарионовичу… разве что… как ты тогда говорила, «не будет иной возможности безобразие пресечь вовремя». Но обычно возможность все же находится. Как думаешь, то, что эти рабочие уже получили, из премии высчитывать не нужно?

— Им еще и за моральный ущерб…

— Мне твое предложение нравится. А так как государство у нас — не дойная коровка, то за моральный ущерб мы рабочим заплатим из средств, вырученных от продажи конфискованного имущества этих… мерзавцев. И да, ты мне ничего не пиши, без бюрократии обойдемся: факт нарушения социалистической законности имеет место быть, а все необходимые статьи в УК давно прописаны. И я отдельно попрошу Абакумова проверить деятельность всех наших парткомов и профкомов… без огласки…

— А я думаю…

— Думай и дальше. А вот то, что они накопают, мы огласке предадим, причем самой широкой. Трудящиеся должны твердо знать, что государство твердо стоит на страже их интересов! Да, я давно еще спросить хотел, но как-то повода не было: почему ты так серьезно настроена против запуска искусственного спутника Земли? Владимир Николаевич абсолютно уверен, что с использованием вашей высотной ракеты в качестве третьей ступени…

— Да, наш разгонный блок именно для запуска высотных спутников и разработан, а с последней ракетой Челомея он поднимет на орбиту спутник слегка за центнер весом. Но вы представляете, насколько запуск такого спутника подстегнет американскую ракетную программу? Кстати… да. Деньги — ведь это еще не все, но денег янки на ракеты тогда начнут тратить без счета.

— Возможно, что ты и права, даже наверное права. Однако политический эффект от такого запуска будет достаточно большим, ведь американцы уже объявили, что они первыми такой спутник запустят.

— Через два года собираются его запустить, но гарантировать это они не могут, так что пока это всего лишь пустая реклама. Лично я думаю, что эффект будет политическим если янки на наш пуск ответить не смогут. И в любом случае они постоянно рассказывают как они будут побеждать злобных коммунистов — так что о своем пуске она раструбят минимум за полгода и мы в любом случае в космосе будем первыми. А чтобы американцы быстренько не стали вторыми… я позабочусь.

— А я запрещаю тебе об этом заботиться! И Иосиф Виссарионович тоже запрещает!

— Ну, раз вы запрещаете… Ладно, посмотрю как вы с партактивистами-вредителями поступите. Мне на самом деле будет очень интересно посмотреть, как они штаны мочить будут. А я… все, что хотела сказать, сказала, так что пойду делом займусь. Есть мнение, что если хорошо потрудиться, то до конца года получится наладить хоть и небольшое, но уже серийное производство сывороток долголетия и для взрослых.

— Но ты же уже…

— В лабораторных дозах я могу их изготовить на два-три десятка человек. За год столько изготовить могу, причем если ничем другим не заниматься. А для массового производства без моего личного участия нужная автоматика… я же из-за этого в ИПМ и пошла, мне управляющие программы для всей этой автоматики требуются. А вы по этой части все же попинайте разработчиков кристаллов: пока мы делаем микросхемы на пятисантиметровых пластинах, у нас больше десяти процентов годных не выходит, а если… когда перейдем на пластины хотя бы в семьдесят миллиметров, то скорее всего будем получать годных микросхем вчетверо больше.

— А куда нам столько? Сейчас же ежесуточно мы и так производим больше полусотни готовых вычислительных машин.

— Вот когда будем их выпускать по тысяче в сутки, то и результат увидим: как там у Гегеля было, переход количества в качество? По хорошему их надо ставить на каждом предприятии, даже на предприятии общественного питания.

— В столовых что ли? А зачем…

— Учет и контроль. В столовые, конечно, можно и попроще машины ставить, а вот в системе противовоздушной обороны…

— Ладно, у себя в конторе командуй. А я… займусь этим вопросом. Ты вроде говорила, что такую машину нужно будет в каждую ракету ПВО ставить?

— Было бы неплохо. Ладно, побежала…

Вообще-то с вычислительной техникой дела шли — если посмотреть на другие страны — просто великолепно. Те полсотни машин, о которых упомянул Берия, были новенькими сорокавосьмиразрядными, с памятью в четверть миллиона «слов» и с быстродействием уже за миллион операций в секунду. Причем в них уже были реализованы однотактные операции умножения, поэтому реальная производительность новых микропроцессоров уже на пару порядков превосходила первые (еще Танины) образцы. Чем, конечно, активно пользовались в том числе и разработчики ракетных систем ПВО — и Лаврентий Павлович, будучи в курсе этих работ не только как руководитель всех работ Спецкомитета, но и как отец одного из главных конструкторов систем противовоздушной обороны, к полупроводниковой промышленности относился очень серьезно.

И понимал, что полусотни готовых вычислительных систем в сутки для страны все же очень мало — но все работы по увеличению производства упирались в кучу серьезных препятствий. И — сколь ни прискорбно было это осознавать — в тихий саботаж научного сообщества. «Старого» научного сообщества: в компьютерных проектах большинство ученых были очень молоды, и «старшее поколение» пятой точкой чувствовало, что эта молодежь может быстро спихнуть их с «научного Олимпа» на обочину современной прикладной науки. Методы борьбы с саботажем в принципе-то имелись, но Иосиф Виссарионович их категорически не одобрял…

Одиннадцатого сентября главный судья города Хантсвилл, прождав полчаса, довольно резко поинтересовался у вошедшего в здание суда генерала Тофтоя:

— Ну и где эти ваши чертовы немцы?

— Извините, на сегодня мероприятие вынужденно отменяется. Какие-то немытые скоты поставили в столовую некачественные продукты и половина персонала арсенала сейчас бегает между койками в госпитале и госпитальным же сортиром. А главный чертов немец… ему, по словам врачей, наше гражданство уже не потребуется: я не очень хорошо разбираюсь в медицинской терминологии, но слово «морг» прекрасно понимаю. И раз уж я здесь олицетворяю федеральную власть, то этой властью я переношу мероприятие на… до выздоровления оставшихся немцев. Армия оповестит суд о новой дате принесения присяги на верность…

В этот раз пожилая швейцарская немка воспользовалась «Стратокрузером» компании «Пан Америкэн», вылетавшим из Лондона. С визой проблем у нее не было, поскольку весной она попросила многократную, ведь дела по наследству иногда тянутся очень долго. Но ведь человеку не нужно все это время сидеть у порога здания суда, чаще бывает достаточно все вопросы пару раз с адвокатом обсудить — так что обратно в Европу она вернулась уже через три дня. Таню во всей этой транспортной эпопее удивило лишь то, что в США вообще никто не поинтересовался, а существовал ли когда-то какой-то немец, очень неожиданно усопший в далеком Бисмарке. Хотя вряд ли швейцарская немка просто для удовольствия проводила по двенадцать часов в кресле самолета, да еще и платя за столь утомительное времяпрепровождение по несколько тысяч долларов…

Лаврентий Павлович правда сильно напрягся, когда узнал (из заслуживающих его доверия источников) о мелкой неприятности, случившейся в Рэдстоунском арсенале, и немедленно потребовал… то есть очень вежливо попросил Таню «при случае навестить его». А раз человек просит, да еще вежливо, то почему бы и не удовлетворить его просьбу?

— Таня, я же тебя просил… нет, мы же тебе запретили!

— Что запретили?

— Проблемы… некоторые решать, вот что!

— Какие проблемы? Я готовлю пуск завода по производству сывороток, а это вы даже не представляете какой геморрой! Ведь взрослые — это вообще не дети, им целых восемнадцать разных сывороток готовить нужно, к тому же еще и три из них имеют разные версии, заточенные под группы крови. А математики, которые мне программы пишут, в химических технологиях понимают чуть меньше, чем вообще ничего, и мне все их программы проверять приходится, причем не по одному разу! Вот это — да, проблемы, я скоро вообще забуду, как люди спят. И сдохну от переутомления, а вы потом будете горько по этому поводу плакать.

— А если ты такая трудолюбивая и занята круглые сутки, на кой черт тебя в Берлин носило?

— Не в Берлин, а в Йену: мне на Цейссовских заводах оптические датчики делали. Ну что могу сказать: немцы работать умеют, но если их постоянно не пинать, то они работают как им удобнее, а не как надо. Шесть поляризационных светофильтров пришлось переделывать, шесть! А еще они требовали, чтобы я и испорченные оплатила!

— А ты…

— А я оплатила, иначе они бы правильные не сделали. Лаврентий Павлович, а у нас в СССР кто оптикой руководит? То есть какое министерство оптическим производством занимается? Конечно, за десяток-другой фильтров можно и вдвое переплатить, но ведь как процессы наладятся, то их многие сотни потребуются…

— Таня, я не сомневаюсь, что ты в Йене была, и что фильтры эти там получила. Меня один вопрос интересует: а пока ты ждала их изготовления, тебя в Алабаму случайно не заносило?

— А что я там забыла? Там же, если я не путаю, зерно всякое выращивают, в основном вроде кукурузу. А мне кукуруза не нужна, да и в СССР она выращивается.

— Там еще арсенал один есть.

— Но вы же прекрасно знаете, что я хоть пистолет, хоть пулемет лучше любого американского сделаю, даже не приходя в сознание лучше сделаю. Или вы… ладно, я сделаю вид, что не обиделась.

— А я тогда сделаю вид, что тебе поверил. Тогда последний вопрос, даже два: что за гадскую химию ты подсунула Надирадзе? Я потому спрашиваю, что он теперь предлагает твердотопливную стратегическую ракету сделать. Это реально? Не хотелось бы деньги на ветер…

— Я ему предложила использовать динитрамид аммония, с ним удельный импульс получается как у жидкостной ракеты с гептилом и амилом, ну, чуть поменьше. Он, конечно, подороже перхлората, раз в десять дороже — но для боевой ракеты это не сильно страшно. Зато ракету Александр Давидович межконтинентальную сделает, на ней с разгонной ступенью и спутники запускать при нужде можно будет.

— Ну да, миллион туда, миллион сюда. А Глушко ты что предложила? Он же сейчас кроме мата ничего произнести уже не может, у него двигатели стабильно работать перестают!

— Просто синтетический керосин… ну, почти керосин. Тоже раз в двадцать дороже простого керосина, но Королев на моем керосине поднимет на четверть тонны больше, чем на простом, а у него сейчас и так пару тонн недобора, поэтому эти запасные центнеры для него лишними не будут… Кстати, там по тысяче рублей за кило предлагали, в кошелек столько, конечно, не поместится, но я и за сумкой сбегать могу. А Глушко пусть потщательнее форсунки делает, тут все в технологию упирается.

— А нету у нас других технологий, нету!

— У нас, если честно говорить, вообще никаких технологий еще три года назад не было, так что через пару лет, если ваньку не валять, технологии появятся. Просто без живительных пинков они как-то не спешат появляться, но вы их раздавать давно уже мастер международного класса, даже, я бы сказала, гроссмейстер! И опять же, Косберг ведь сделал мне двигатель для разгонной ступени под синтетический некеросин…

— Вот ведь вредная ты старуха! Деньги тебе прямо сейчас выдать?

— Мне не к спеху. Еще вопросы есть?

— Пока нет… но из чистого любопытства спрошу все же: тебе вообще не жалко людей? Ну, некоторых…

— Мне людей очень жалко. Мне очень жалко миллионы людей, сотни миллионов жалко. И я, как врач, стараюсь сберечь их драгоценные жизни. И, как врач, прекрасно знаю, что иногда приходится делать и ампутации чтобы сохранить человеку жизнь и здоровье. И — опять-таки как врач — иногда вынуждена такие ампутации производить… тех же эсэсовцев ведь по советским законам ампутировать правильно? Тем более, что у янки от сальмонеллы достаточно эффективных лекарств нет. Вы же тоже так считаете?

— Я — да. Просто когда я смотрю на тебя… хоть ты и древняя старуха, но вижу-то я молодую девушку… Но ты права, иногда приходится делать и то, что делать не хочется. И… спасибо тебе. Все, на сегодня вопросов больше не будет.

В конце сентября в Ленинграде на воду спустилась одна очень большая подводная лодка. Спустилась и неторопливо поплыла вокруг северной Европы куда-то в район Мурманска. Лодка эта вызвала огромный интерес у различных иностранных не товарищей, так что почти на всем протяжении маршрута ее сопровождали разнообразные иностранные же корабли. Сопровождать ее было нетрудно: шумела лодка так, что ее, как говорили британские капитаны, давая интервью британским же газетам, было слышно не только на всей Балтике, но и в Северном море. Советские же газеты по этому поводу хранили молчание: ну не рассказывать же советским гражданам, что буржуи советскую же подводную лодку под водой «видят» лучше, чем если бы она плыла по поверхности, а на палубе ее играл бы симфонический оркестр.

Да и экипаж лодки по поводу слежки особо не переживал: мало ли кто там в кильватере болтается? Если им мазута не жалко или даже угля, то пусть поплавают. Все равно в Белое море супостат не сунется.

Супостат и не сунулся, однако с помощью сонаров, установленных вообще на гражданских транспортах, он (в смысле супостат) выяснил, что лодка пришла в Молотовск. Пришла, постояла там пару недель у причала — и исчезла. То есть вообще исчезла, ни в городе ее никто не видел (и никого из ее не самого маленького экипажа), ни в море…

Алексей Николаевич Крылов, принявший участие в первом боевом походе, вернувшись в середине декабря в Ленинград, первым делом написал товарищу Сталину длинное письмо. В котором не использовал ни одного слова из очень восторженной морской лексики, но Иосиф Виссарионович, это письмо читая, представлял себе этого высокого старика с окладистой белой бородой именно подобные выражения бурного восторга и произносящего. И было отчего использовать такую терминологию: подлодка спокойно прошла буквально под килем у следивших за ней британских и американских кораблей, пересекла с севера на юг Ламанш, обогнула Британские острова и даже тихо и незаметно зашла на рейд бухты Фаслейн. Незаметно зашла и незаметно ушла с крупнейшей военно-морской базы Британии…

Резиновое покрытие тоже, безусловно свою роль сыграло, но — по мнению Алексея Николаевича — главными инструментами обеспечения незаметности огромной подлодки были гребные винты. Которые, как успел исследовать академик в опытовом бассейне, почти на треть увеличивали «тягу» и вдобавок практически не создавали обычного для судовых винтов шума. Валы винтов тоже не скрипели (гваяковое дерево — оно «тихое»), да и буквально «подвешенные» на резиновых опорах реактор и генератор на «малом ходу» можно было услышать лишь прижавшись у кожуху ухом…

Письмо Сталин прочитал, когда у него по очередным вопросам по сельскому хозяйству «гостил» Струмилин, с видимым удовольствием наблюдавший за лицом Иосифа Виссарионовича во время чтения. Поэтому Сталин решил удовлетворить любопытсво Станислава Густавовича:

— Это академик Крылов из похода вернулся на подлодке новой. Таню хвалит.

— Это он правильно делает.

— Но он-то не просто хвалит!

— Я думаю, что академик глупостей не скажет, к его советам прислушаться стоит.

— Ну да, ну да…

— И какая уже?

— Шестая… Ладно, что у нас в этом году с чумизой?