Глава пятая. Урвара града Таранца

До Таранца было ищё далече, вон восталси, возвышаясь каменной крепостной стеной, по праву руку от Борилки, а Рам подвозил мальца к стоящему упереди полкану, каковой увесь зрилси белым и не токась егойна шерсть на теле жеребца, но и кожа, и длинны волосья на голове усё, усё являло собой чарующую белоснежность. Энтот полкан гляделси туто-ва самым старчим, верно, находилси у главенстве ано над Рамой. Обряженный у ярко-жёлту рубаху, обшиту по вороту и подолу золотыми нитями, вон словно гутарил, своим обликом, о довольстве и пышности собственной жизти… о дарованной ему власти и ниспосланному богатству. По его высокому белому, морщинистому лбу пролегал не снурок, а пальца у два ширшиной златой обод. По коло огибаючи главу, он удерживал долги волосья от растрёпанности, а на его поверхности перьливались три редрых, ноли с четверть длани, яхонта, оные ащё величались лал-камни, полыхающие густо красным с фиолетовым оттенком светом, таким, каким сиял зачур на груди отрока. Полкан держал у руках тонкий посох, изжёлто-белый, будто увитый свёрху нежной, серебристой ветонькой, на которой трепетали искусно выточенные лоптастые листочки, с покоившимися на них капельками голубых, полупрозрачных камушков. У ентого полкана не имелось цепи, пояса, и оружия, як у других потомков Китовраса, судя по сему, вон не был воином. Испестрённый глубокими морщинами, таращившимися с под обода, лоб гутарил, шо белый ужо пожилой, начавший стареть полкан. У тех паутин-морщинок казалось уймища и окрестъ глаз, и бледно-розовых губ, они поместились у негось даже под его горбатым носом и там отвесно спускались, иссекая кожу, от ноздрей к устам. Тёмно-карие очи сотрели на прибывших вельми подозрительно, а губы узрев Раму и выглядывающего из-за евойной спины мальчишечку немедля изогнулись у презрительной вулыбке.

Темник, остановившись в нескольких шагах от белого полкана, чуть зримо поклонилси тому, и тадыкась Борила не вожидая повелений и чуя, шо чичас уся сурьёзность в спасении беросов ложитьси на егось плечи, поспешно спрыгнул со спины Рама. Обойдя темника, мальчик встал супротив белого и на малеша застыл. Светозарность, парящая у евонтом месте, изливающаяся от полыхающих у провале огненных рек давала прекрасну возможность мальцу разглядеть усех полканов, аки их старшого, так и иных, поместившихся поправу сторону у рядье и тяперича надменно глазеющих на него. Оглянувшись назад, мальчуган увидал подъехавших воинов-полканов, и спешивающихся с них беросов, да ужотко смелее посотрев на белого, маленько кивнув, в дань почтения, главой, звонко молвил:

— Здрав буде, старчий из полканов… не ведаю, ей-ей, как тобе величать.

— Меня следует величать урвара Кера, — сиплым с отдышкой гласом ответил полкан, точно пред у тем говорком прытко пробёг значительно ра-стояние (слово у речи беросов, наново ведущее начало от имени Асура Ра да поясняющее длину, промежуток меже чем-нить). — Я тут один из старейших урвар града Таранца, а посему отрок…

— Борил, — торопливо кликнул свово имечко мальчишечка и враз смутившись, зарделси, смекнув, чё урваре не понравилось, шо вон говариваеть с ним на равных, оттогось и губы его сменили выражение с презрительное на сёрдито, натянувшись будто пряма, крепка ужа.

— Так вот отрок Борил ф… р… р, — продолжил каляканья усё тем же недовольным голосом Кера и кажись не двигаючи устами, вжесь так гневилси. — Думается мне ты слишком юн, чтоб начинать разговор со мной, а потому…

Обаче урваре не удалось догутарить желанное, а Борюше вызнать у ту реченьку. Оно, як подошедший сзади к мальчику Гордыня, придержавший свову поступь справа от него да явно задетый таким неприветливым приёмом, сурово сказал, и у гласе евось затенькало, словно натянута тетива лука, негодование:

— Ужось ежели нашему Борюше есть, шо тобе гутарить Кера, так пущай он то молвит… И годки евойны туто-ва ни при чём. А вам коль надоть Кера, шоб мы, беросы, головы свои пред вами гнули, так таковому не бывать. Оно як кланетси мы не любим, эвонто ны сице Вышня научил, як балякаетси наш отец и Бог. Вышня сам николиже главы ни пред кем, ни клонил, тому и нас учил. Усе мы значить детки Асуров… не токась вы — полканы, но и мы — беросы.

— Турут, — произнёс урвара и полыхнул у сторону Гордыни, словно чорными глазьми у коих яро вспыхнуло ответное возмущение.

Вон легохонько встряхнул своим долгим, не менее маховой сажени у длину, посохом и на нём, без задержу, заморгали то лучисто, то тускло капли-камушки, по-видимому, жаждая у таким действом привесть в испуг воина-бероса. Однакось Гордыня, скумекав, чё на негось бачили чавой-то до зела пакостное, а качанием посоха хотели спужать, не мешкаючи левой рукой огладил ножны, у которых покоилси меч, нежно проведя перстами и по рукояти, усем своим видом казуя, шо никого не боитси, и в обиду собе не даст. Эвонтово движение заметил не тока Кера, но и други полканы и абие по рядью, у каковом вони стояли, прокатилось возмущённое шиканье. Борила же услыхав то шиканье и узрев мановение руки Гордыни, да не желая, шоб разгорелась кака распря, поднял увыспрь свову ручонку и зычно изрёк:

— Меня потомка Индры и бероской девчины Белуни, Борила, прислал сюды Асур Крышня… Я прибыл из града Гарки, пройдя няши населённые нежитью, краснолесье друдов, неприютны земли пекельного змея Цмока, оного мы победили, вотрубивши егойну главу. Я спущалси у Подземный мир Богов Озема и Сумерлы, абы тяперича оказатьси туто-ва… недолзе от града Таранец. И вусё енто токмо для тогось, шоб добыть меч великого Асура и мово предка, быкоподобного Индры. А посему полканы, потомки Бога Китовраса, и ты Кера дозвольте мене его достать. И ежели я ведом Асурами, коль я у тот за кого собе выдаю, то меч будять у моих руках, а коль неть, так мы ноне уйдём отседова и николи больче не возвернёмси.

— Посмотри-ка, как он смел, наглый мальчонка, — сердито гикнул урвара и топнул правым копытом по каменистой почве, вогнав её малёхо углубину. — Этот меч века… века охраняет мой народ. И будет он принадлежать ни какому-то бероскому отроку, ребетёнку, а достанется лишь великому воину.

— А може, вон и есть великий воин, — вступил у беседу Былята, и, подойдя к мальчику встал слева от негось, выступив чуть-чуть уперёдь. — Ты, чаво ж Кера мерекаешь воин эвонто тот кто ростом могутен, у ково косовая сажень во плечах?.. А ты слыхивал, кадый-то, про дух воина, про силу духа… Так осе чё я тобе молвлю, у ентого мальчика того духу, на усё твово воинство хватить… Хватить да с лишком ищё востанитси.

— И чаво тут балякать, — поддержал Быляту Сеслав, и шагнув у передний рядь беросов, расположилси рядом со соратником, да обращаясь к урваре прогутарил. — Ежели Борил тот кем назвалси сице меч будять у евойных руках, а ежели неть, сице ты над нами посмеёшьси, а нам тыдыкась будять стыдно.

— Али ты Кера боишьси, нашего Борюшу? — широкось расплывшись у улыбке и по-доброму вопросил Гордыня, он положил длань на плечо мальца да несильно его сжал. — Верно, боишьси, шо меч усе века дожидалси простого бероского мальчика Борилку… Да ты тадыка не тревожьси, вон же тобе поведал, шо не так прост, шо вон потомок Индры. Так чё пущай нас к мячу и нехай Асуры рассудять, кто на самом деле Борил простой отрок аль потомок Индры.

Кера медлил, он не чаво не отвечал, занеже обдумывал слова воинов, и було видно, у то сразу, страшилси Борила… Боялси урвара допустить к мечу мальчугана, точно ведал чёй-то тако тайное, о чём не жёлал сказывать сам и не жёлал, абы сказывали о том иные полканы. Нежданно наступивше затишье прервал Рам, сделав неторопливы шажки, он обогнул беросов, да подойдя к Сеславу, остановилси осторонь него, а засим пробачил:

— Урвара Кера аджер джмера хела тигрит сихар Дев Индры, — вон на чуток прервалси и повернув голову скользнул взор по беросам, а опосля выззарилси карими очами у лицо отрока. — Мальчик говорит, этот меч века дожидался его… Что ж будет разумным дать возможность ему, доказать правдивость молвленных слов иль опровергнуть их.

Кера выслушал реченьку Рама, и лицо его враз посерело, будто прокатилось по нему тонкой волной бешенство. Засим он и вовсе поморщилси да утак шибко, шо явившиеся глубоки полосы рассекли щёки на несколько частей, вже так егось перьдёрнуло от сказанного темником. Вон ащё миг колебалси, а посем качнул головой и у тот же сиг яркость каменьев у ободе резко вусилило свову светозарность, да разлётевшись окрестъ Керы вдарило стоящих людей и полканов таковой сочностью прям у очи, отчавось усе окромя Борилки на маленечко их сомкнули. Вудивлённо зекнув на мальчонку, урвара продолжительно дохнул и ответил:

— Ф… р… р что ж ты прав техли Рам. Пусть отрок попробует достать меч, если не испугается горящих рек.

— Не вспужаюсь, — немедля откликнулси Борилка и сделал порывистый шажок уперёдь.

— Тогды, — Кера расправил свово лицо и глубоки морщины прорезавши щёки пропали. — Иди за мной.

И медленно, вроде не желаючи, развернувшись да махнув чуть зримо рукой, указуя у тем самым следовать за собой, направилси впредь, полканы же, поместившиеся у рядье, абие, склонили пред ним головы. Борила без промедления тронулси следом за урварой, а, выпустивший плечо мальчика, Гордыня и други беросы ступили сразу за ним. Мальчишечка идущий за Керой, видал, як неторопливо шествуя по землице, мощны лощёны копыта урвары выбивают с под собе малые посыпанны камушки.

Смурно сотрящие, на проходящих мимо них людей, полканы были усе снаряжёнными, на поясах у них висели туло, за плечьми луки, а у левых руках кажный сжимал аль дубину, аль копье. Обозревая таки неприветливы лица, Боренька надсадно вздыхал, понимаючи чё коли ему не удастьси добыть меч, верно таки сёрдиты воины не выпустять их живыми. Ужо сице блистал в их карих очах гнев, руки держащи оружие инолды дрожали, а посему не воставляли вони другого выбора мальцу, як токмо итить и доставать из пропасти меч.

Вздевши голову ввысь мальчик вуставилси у чёрну твердь, каковую закрывал своим охабнем евойный далёкий предок Бог Дый — Асур ночного неба, родившийся у начале времён от великой козы Седунь… Оный мог, своей могутной силой, в одночасье помочь ему, выхватив из у таковой приглубой пропасти меч Индры…

Мог али не мог?

Вжесь можеть окромя Борилки и его сродников никто и не мог вырвать у тот меч. А можеть Асур Дый и не жёлал пособлять отроку, ведая, шо шествует он не по Лунному оврингу, а по-иному пути.

Лёгкий ветерок коснулси светло-пошеничных волосьев мальца, и слегка встрепал их. И узрел Борила в витающей червлёности того света образ теплого Летнего ветерка Догоды, самого доброго из Асуров, похожего и обликом, и нравом на мать его Богиню Немизу. Догоду молодого, ражего и сильного Бога, с ковыльного цвета, волосьями, короткой, не густой брадой, редкими вусами, да устроившимся на главе плетённым из васильков веночком. Облачённый у голубо-прозрачну одёжу, почти незримо скользящую по воздуху, и широкими, перьливающимися жёлтым и зелёным светом крыльями, вон пролетев над мальчуганом и просиявши ему широкой вулыбкой, легохонько качнул головой, будто хотел тем колыханием поддержать Борюшу и придать уверенности.

Урвара вёл путников изрядно долзе по краю пропасти, отчавось Борилку стало наново клонить у сон и шоб не поддатьси ему, да не повалитьси от усталости на оземь, вон часточко встряхивал головой, отирал лицо правой дланью, стараясь расшевелить собе. Како-то время спустя, кады на небе, подпираемом дыбистыми горами, появилась тонюсенькая сера полоска, возвещающая приход нового дня, Кера унезапно остановилси, и, повертавшись лицом к беросам, указуя поднятым посохом на обрыв, молвил:

— Там внизу и находится меч великочтимого Бога Индры. Ты отрок, Борил, пришёл за ним… Но прежде чем ты попробуешь его достать я должен, по закону положенному самим Индрой, поведать тебе вот, что, — урвара смолк, и як показалось мальчику, пронзительно скрыпнул зубами, вон досадливо качнул головой и камни у ободе на его лбу вдругорядь взыграли лучистым светом. — Много веков назад, — продолжил гутарить Кера, — Асур Индра в поисках своего сына Велеба, того самого рождённого бероской девой Белуней, прибыл в Таранец. Он пришёл сюды, на край этой пропасти, и, взглянув на свой зачурованный меч, выкованный самим Сварогом, повелел полканам… Великий Бог повелел, — урвара сызнова прервалси, томительно вздохнул, и, сведя уместе свои тонки белы брови, добавил расстягиваючи слова, — и повелел Асур Индра полканам вступить в воинство того, кто, явившись сюды к граду Таранцу, сможет добыть его меч… Ибо никому, окромя потомка Индры, этот меч не подчиниться, ни для кого, окромя потомка, возвышение не отворитси. И запомни Борил… совсем, не важно, ведаешь ли ты имя меча… не важно, сможешь ли удержать… Ежели в тебе не течёт кровь благородного Асура Индры, меч твоим не станет.

— Добре, — откликнулси мальчик, тяжело задышав от вуслышанного, и стараясь сдержать волнение, смахнул с лица слетевши туды пряди волосьев. — Добре чё Индра повелел вам, полканам вступить у рать его потомка… Оно як я причёл сюды не токмо за мячом, но и за воинами.

Кера перьступил с ноги на ногу, судя по сему, будучи оченно раздосадованным, и коли бы не закон оставленный Индрой, верно, прямо чичас изгнал такового дерзкого мальчугана отседова. Вон даже приотворил свои уста, точно мечтая скузать чавой-то до зела неприятное Бориле, но усё ж сдержалси и лишь резко кивнув, у сторону пропасти, засим малешенько вздел голову и глянул у сереющую полоску на небе. А мальчонка вжесь повернувши налево, направил свову поступь к кромке обрыва. Отрок слышал, як негромко хмыкнув, словно не сомневаясь в его успехе, двинулись за ним следом беросы. И энто хмыканье… хмыканье братьев по крови, по единому оврингу, людей кые пришли с ним из далёких бероских земель, став за долго время торенки родными, придало ему уверенности, отчавось вон стал итить бойчее, а заходившее, на мгновение, ходором у груди сердце наполнилось смелостью.

С кажным шагом подходя усё ближе к провалу Борилка ощущал струящийся из евонтой глубины жар. Лучистый свет, выбиваясь из бездны, светозарно освещал землю вкруг собе. Кадыкась до краю пропасти осталось дошагать немного, камениста почва, превратилась в сплошной голыш, покрытый свёрху мельчайшими дырами, будто изжёванный аль поеденный червями. У та камениста оземь хрустела под подошвами сапог, вроде ломаемы ветви, а иноредь и вовсе трескалась, разламываясь на части, опосля превращаясь у крошево… песочек.

— Борюша, погодь, — окликнул мальчика, идущий позади него, Былята и наскоро догнав егось, придержал за плечо.

Отрок задрал голову, глянул во взволнованное и, одновременно, родное лицо воина, и вулыбнувшись, придержал свову поступь.

— Потопаем уместе, ну-тка дай мене руку, — молвил старшина беросов и расплылси у ответ.

Борила протянул навстречу Быляте праву руку и внегда тот крепко поял за пясть, пошёл осторонь соотчича, опасливо ставя ногу на землицу, и вроде як проверяючи ейну крепость. Сице медленно и неторопливо, они подошли к самому краюшку пропасти и востановившись у полшаге от кромки, легохонько выступающего уперёдь округлогу уступа, заглянули тудыличи удол… да обомлели.

На самом деле бездна была весьма махонистой и приглубой. И хотясь её супротивный край просматривалси оченно ладно, но тудыкась не то, шоб перьпрыгнуть… не по всякому срубленному стволу можно було перьйтить. Глубина ж пропасти пугала своей далёкостью, иде у тама… унизу, кудыкась могло войтить несколько высокорослых, аки дуб, деревов, кипяще бурлили смагло-червлёные реки, перькатывающие у разных направлениях полыхающими водами, поигрывающие рябью волн, выбрасывающие выспрь боляхные лопающиеся булдыри да мелко-струйчаты струи. Вударяясь о стены провала огненные потоки облизывали их лоскутами пламени, и, вскидывая небольши волны, всяк миг, накатывали на находящееся, посередь эвонтого огнища, возвышающегося серебристого бугра. До зела гладкого, точно залащенного, из макушки коего торчал мощный меч, в рукояти какового горел алый яхонт. Усяк раз кады накатывали волны на то возвышение, али лопались пузыри выпускающие из собе белый, густой пар, у тот подымаясь ввысь опаливал лико Борилки и Быляты сильным жаром.

— Боги мои, — тихо дохнул из собе воин.

Вон отступил назадь, и, потянув за собой мальчика, обеспокоенно перьглянулси с Сеславом, оный с другогу от него боку также обозревал бездну.

— Як же мы туды Борюшу пустим? — поспрашал Былята и лицо его враз зарделось толь от жару, толь от перьживаний.

— На уже спустите, — прокалякал Борилка, усё ищё ощущая пылкость огня на коже лица и дикий ужас у сердце громогласно стучащий в груди будто бубен. — Я сыму сапоги, вы укрепите на поясе ужу и будяте спущате мене. Озем гутарил надоть спуститьси як можно ниже, абы имя никто не вуслыхал.

— Тама… тама… таковой огонь… ты сгоришь, — дрогнувшим голосом произнёс Крас, также як и други беросы обозревающий пропасть. — Таковой жар, — вон отошёл от кромки обрыва, и, ступив близко к мальцу, добавил обращаясь к Быляте, — отец… Борюша сгорить, неможно тудыличи егось спущать… Нехай попробуеть отселе, сверху… Нешто можно… мальца… ребетёнка у огонь… вон угорить… вумрёть.

— Эвонто Крас прав. Потеряем Борюшу, — скузал Сом, соглашаясь с парнем и взволнованно утёр струящийся со лба пот. — Спущать нельзя, нехай отседа свёрху попробуеть.

— Сверху неможно… неможно, — отрицательно помотав головой забалякал мальчонка, и чуть повертавшись казал очами на стоящих недалече урвару и темника. — Озем бачил… имя никто не должён слыхать. Иначе вон тогды могёть меч Индры ураз отобрать у мене… А вони… вони, у те полканы, я уверен… захотять ни взираючи, ни на чё забрать егось. Неть… я должон спуститьси… должон… Я выдержу. И посим я у бани с малолетству парюсь дольче сех. Старши братцы не выдерживають того пару, а я ни чё… ни чё терплю… и туто-ва смогу. Имя… имя никто не можеть слыхать, неможно его гикать при эвонтих морщинистых и смурных полканов. Меч, покуда я егось не вручу Валу, должон слухатьси токмо мене.

Сеслав меж тех толкований, наново возвярнулси к уступу и опустившись на корточки, осматривал и ощупывал рукой евойный край, а внегда малец закончил калякать, вставши у полный рост, и малешенько отойдя от пропасти, произнёс:

— Там на эвонтом обрыве, есть така выемка, точно желобок. Я перстом провёл вон гладенький. Надобно тудыличи ужой попасть, шоб вона не перьтёрлась об остры каменны края стёны, когды мы Борюшу спущать начнём.

— Да, ты, чавось, Сеслав, — гневно загамил Гордыня, дольче сех разглядывающий пропасть да тока днесь подошедший к столпившимся соратникам, и взмахнул рукой, вроде як пытаясь оборвать говорок друга на полуслове. — Ты чё сурьёзно то бачишь. Ты чаво позволешь дитю у ту огненну обрыву лезть? Ты зрел кака тама бездонность, каковой жар пышить, огненны пузыри и струи увысь бъють… Може ты сам будящь его на погибель туды спущать? Поелику я эвонто творить не стану! Не стану я Борюшеньку смерти подвергати.

— А чё ты сулишь делыть, — не мнее сёрдито ответствовал Сеслав и упёр руки у бока, да шагнув попередь Гордыни встал супротив него.

— Сам! сам лезай! — у то Гордыня почитай, шо гикнул, и глас егойный задрожал от возмущения. — Сам лезай туды! Чавось боишьси? а дитя малого пущать не страшно!..

— Да ты чаво тако гутаришь! — выкрикнул Сеслав и порывисто вухватил соратника за рубаху прям за грудки, яростно дёрнув на собе, отчавось холст издал пронзительный треск, по-видимому, идей-то порвавшись. — Да если б я мог. Я б сам! нешто я Бориньку! нешто!

Он, верно, желал пройтись по уху Гордыни, ужо так распалилси от гневу, оттово отпустив рубаху, сжал праву руку у дюжий кулак. Лицо Сеслава мгновенно налилось юшкой и обрело багряный цветь, а широкий шрам, пролёгший от левого уголка глаза до верхней губы и вовсе стал червлёным словно пыталси воспламенитси. Ищё чуток и меж воинами започалась бы свара, тока разом Сом и Былята подскочили к собратьям и принялись их разнимать да увещевать.

Спужавшись, шо из-за негось чичас подерутьси Борилка кинулси к Гордыне, коего обхватив за плечи вудерживал Сом, и расставив широко ручёньки обнял воина. Вон задрал головёшку, и, глянув у доброе, светлое ево лико, негромко, сице шоб не слыхали полканы, забалякал:

— Дядька Гордыня ненадоть битьси, не надь… Мы ж усе туто-ва беросы, соотчичи мы, братцы! вжесь неть ближее и родней нас! И не надобно, шоб полканы зрели наше несогласие.

Гордыня усё ащё бросающий досадные взгляды на Сеслава, которого удерживал Былята и подскочивший Крас да Орёл, смахнул со своих плеч руки Сома, и, ответив на объятья мальца не мнее крепким пожатием, ласково провёл дланью по светло-пошеничным волосьям Борилки, приглаживая на них пряди да улыбнулси в ответ. Чуть слышимый стук копыт и хруст ломаемых у песок каменьев привлёк внимание беросов и вони абие вскинув очи, вперились у подошедших к ним Раму и надменно кривящего лицо Керу. Урвара прищурил, свои крупны глаза, и, оглядев кажного из беросов, раздражённо вопросил:

— Что? Вы так-таки уходите или…

— Мы спускаемси, — не мнее сердито откликнулси малец. Он вынырнул из объятий Гордыни, похлопал по руке да не сводя взору с его лица молвил, — ты ж знашь дядька Гордыня, не могём мы днесь отступить. Не могём. У там, позадь нас восталась земля наша бероская, тама народ наш, матушки, братцы, сестрички, — голосок отрока затрепетал сице он волновалси. — И ежели мы стока протопали… потеряли дядек Любина и Щеко, да нешто тяперича, у шаге от меча, струсим? дадим слабину? — Борила смолк и узрел у серо-зелёных глазах воина блеснувши слёзы. Они, у те слёзоньки, казали свои прозрачны бока и тута же пропали, и тадыкась, будто набирающим мощь голосом, мальчуган продолжил так, абы слыхали и Рам, и Кера, и иные полканы, — ни ты, ни я той слабине не подчинимся!.. Ибо для сякого из ны жизть нашего народа, рода, племени значить больче чем кака та вупасность… Ибо не имею я страха окромя страха за беросов. А посему ты не страшись за мене, лишь крепче… крепче сжимай ужу, спускаючи мене у пропасть. Добре?

Борил закончил балабонить свову реченьку, усё также не сводя взору с узковатого лица Гордыни, цвет кожи какового был не просто смуглым, а машенечко отдавал краснотой, тёмно-пошеничны, взлахмоченные волосья воина, неровными волнами лёжали на плечах. Гордыня капельку медлил с ответом, засим сведёны уместе всклокоченны его брови разошлись, тяжко ходящие из стороны у сторону желваки прекратили движение, и вон кивнув отроку, бодро отметил:

— Ладненько Борюша, я тобе удержу. Пущай будеть так як ты бачишь, — и муторно вздохнул.

Мальчуган тяперича выззарилси на стоящего рядом Сома, и просиявши улыбкой, обвёл взглядом усех беросов, да обращаясь к Быляте, пока ищё придерживающего Сеслава, скузал:

— Надоть, я так кумекаю, скинуть сапоги, а ужу к поясу привязать, вон у мене вельми крепкий.

— Опалишь ноги, коли без обувки бушь, — буркнул Сеслав, и, склонив к долу голову, скрыв от усех лицо, не мнее надсадно выдохнул. — Сапоги скинь, а я суконки крепенько возле ног снурками укреплю, абы кожа не обгорела.

— Учё тако мерекаешь, а ежели суконки загорятси, — запальчиво произнёс Гордыня. И яристо глянув на Быляту добавил, — нехай луче голоногим будеть, у так може не загоритьси.

— Ну чаво вы тако оба калякаете, — изрёк Сом и шагнув к Борилке протянул руку да ощупал егойный пояс. — Пущай будеть у сапогах. Эвонто оттуда каки капли вылетають… А обувка вона чё, вона засегда ноги убережёть. А пояс, вон прав, у него крепкий, не порвётси поди… Ну-кась Былята опробуй.

— Оно ж енто, оно ж в сапогах оченно жарко будять, — до зела тихо прогутарил мальчик, ужотко не столько не соглашаясь, сколько желаючи и вовсе увесть разговорец у иное, мирное русло.

Обаче мальца никто не слухал, поелику Былята проверял на нём пояс, Крас сымал с собе котомку и доставал оттедась ужу, а други воины пошли осматривать уступ и найденный Сеславом желобок.

Загрузка...