Сеча за Бел Свет [СИ]

Глава пятнадцатая. К Мер-горе

Борила молвил отгадку и смолк. И на вершине Неприют горы наступило отишье. Чудилось чё ано досель усё ищё кружившие туто-ва ветры обмерли, звезды перьстали мерцать и также удивлённо вызарились на далёкий Бел Света едва озаряемый их холодным да бледным поблескиванием. А Месяц во своём чуть удлинённом, со невысокими бортами и вельми узком ушкуе и вовсе застыл идей-то на просторе ночного неба, и даже як показалось отроку, оглянулси. Вжесь не молодой, обаче зрелый муж во серебряных, долгих одёжах окутывающих не токмо тело, но и руки, посмотрел на наступившу у затине неподвижность. И мальчуган наконец скумекал, чё то не Месяц и евойно судёнышко було откусанным, ущербным, а само сияние исходящее от них васнь урезало и крепкий стан, и одёжи, и короткие почти слюдяны волосья Бога, придав лицу того каку-то нездорову худобу, одначе оставив на нём чёткость изгибов и холодну, вроде як не живу красоту. Прошло маленько времечко и та Вила, чё была до зела говорлива и помладче иных, произнесла:

— Верно отрок ты ответил. Отгадка— это имя.

— А посему, — добавила старша облачна дева и глас ейный возвеличился, да зычно прокатилась та молвь по вершине горы и будто долетела до замерших звёздных светил и Месяца. — Ты достоин узреть великое чудо— источник живой и мёртвой водицы! Достоин узреть прославленную Мер-гору со вершины каковой берут начало все воды и реки Бел Света. Внимательно выслухав реченьку облачной девы, Боренька глубоко так задышал, оно аки ведал он из баек бероских чё на эвонту великую Мер-гору, ужотко саму могутну вершину Бел Света сходят сами Боги, да слегка вспужалси, шо могёть от таковой вести захлебнутьси радостью и гулко стучащим сердечком.

— Стой тут и жди нас, — сказала старша Вила и улыбнулась мальчику по-доброму, так, словно свому сроднику, да еле зримо кивнула, а её придивны волосья нежно заколыхались, отчавось чуть затрепетал златый свет отбрасываемый ими. Вила абие поверталась и вошла в озаряемый ствол дерева, да чрез мгновение ужось сидывала белой лебёдушкой на его ветвях. Следом за страчой у ствол дуба ступили и други облачные девы, а кадыкась вони очутились на ветвях, первейшая из них враз взмахнула крылами и поднялась ввысь. И без задержу за ней последовали усе ейны сестрицы.

Мальчуган следил за неторопливым движением лебедей, оные закружили над деревами, с кажным взмахом крыла набираючи высоту, и вже вмале они сокрылись во мраке ноченьки, точно поглощённые ейным маревом, аль просто укрытые у нём. Да так незримо, шо даже Месяц, зрелый годками, по-видимому, поживший долзе на Бел Свете, с узковатым ликом, заострённым носом, впалыми щёками, тонкими губами, со короткими, редкими, серебристыми вусами и брадой, усё покамест следящий черноватыми очами издалече за Неприют горой, не сумел осветить своим сиянием ентов полёть духов. Борила промаж того стоял задравши голову и пристально всматривалси во тьму небосвода, иноредь ему чудилось, шо ктой-то, от также як и он, в упор глядить на него оттуда сверху. Може изучая евойну значимость и достоинство, а може просто любуясь им. Нежданно он сызнова вуслыхал шелест крыльев и зычное ганг-го, вроде зова, а немного погодя и вовсе увидал лебёдушек выплывших из сумерек. Токмо днесь вони не летели абы как, а шли словно у два рядья. От их белых спинок у одном направлении протянулись кручённы золоты снурки к которым была прилажена небольша лодочка. Она гляделась сувсем маленькой и по виду оченно походила на бероскую плоскодонку, на которой хаживали его деревенские по рекам. Борта ентой лодочки казались толи смурными, толи синими и по их полотну будто у ночном небосводе живописались махунечкие пятиконечные звёзды, таки як знак Ярила, сына Велеса, аль як цветик астра, из которого кадый-то выпорхнула сама Злата Майя, мать Крышни и жинка Вышни. Своим остроносым краем у та плоскодонка шла прямёхонько за летящими лебёдушками. Кады ж те снизились над макушкой горищи, так чё вона поравнялась со стоящим отроком, обаче не коснувшись дном оземи, Борила усмотрел, шо унутри лодочка светитьси бледно-голубоватым светом, и посредь её находитьси, обтянутая рдяным холстом невысока скамля. Немедля, лишь лодочка замерла посторонь него, мальчуган ухватилси рукой за её борт и запрыгнул унутрь, торопливо присевши на скамлю. И как токась вон опустилси на неё, до энтого мига плавно и медленно взмахивающие крылами лебёдушки, резко дёрнули лодочку на собе и потянули её у выспрь. А сиг спустя замахав крылами мощнее враз очутились у тёмных просторах ночного неба. Борила резво обернулси назадь одначе ничавось знамого тама не смог приметить… ни тока Неприют горы, ни тока вумерших старых дубов, чудилось не было у там и самого Бел Света, а сквозила позадь борта лодочки лишь чернота… Оно ента тьма витала и справа и слева от плоскодонки, вона сокрыла увесь Бел Свет от глаз мальчика. Лебёдушки меже тем несли лодочку словно к обмершему во серебряном ушкуе Месяцу… тому самому окромсанному и отхваченному со усех сторон. И Боренька унезапно припомнил древнее преданьеце, слышанное им во малолетстве от дедки свово Зарубы, кый любил сказывать таки байки дюже почасту и лёживая на припечке куталси у старенький зипун. «Вже кады то було никто не ведаеть, — молвил сице по первости дедко и тихонько кряхтел, воно як от старости у него шибко болели кости. — Но чё то було, вернёхонько я вам бачу. Высоко во Звёздном небе есть чудной Сварожий Круг, по каковому шествует воз Асура Ра, свершаючи Лето хождением от дня двадцать второго снежаня да по коло ко следующему двадцать второму снежаню. У тот великий Круг внегда подялил на шестнадьцать Чертогов сам Сварог, и поселил у них не токмо Асуров, но и усяко Зверьё, оное нам со небес ноченькой звёздным светом перьмигиваеть. Во самом старшом таковом Чертоге живуть-поживають Рас да Дева, муж да жинка, один во первом, иной во втором. Весьма простенько их жильё, водна избёнка ладна така, да чистенька со одной широкой горницой, да холодными сенцами, крыша тёсом крыта и по ней россыпь мельчайших огоньков поблескиваеть. Узкое оконце ужотко не прикрыто слюдой, аки у бероских срубах, и скрезь него залетають в жилище Богов ветры Поселенной, принося с собой дыхание того, величиственного Мира. Сам Рас — Бог справедливого Небесного Суда, вон молод и пригож, славный добрый молодец, со долгими златистыми вусищами, да кудлатой брадой, волосья у него длинные да плечи вукрывають, а небесной голубизны очи глядять с задоринкой. Вон до зела крепок у кости, мощны его руки, широки плечи, словом ладен и могуч ентов Асур. А жинка евойна Дева— Богиня младых и чистых душ человеческих, белолицая раскрасавица, як мимо прошествуеть так унутри сердце со душой у пляс пойдуть вже так купава, так крутобёдра и полногруда… — дедко Заруб при ентих словах на морг затихал, неторопливо облизывал свои сухи, потрескавшиеся от прожитых годков уста языком, и муторно вздыхаючи вулыбалси, точно зрел пред собой ту распрекрасну дивну Деву. — Во понёве цветастой да белой рубашонке любить она хаживать, а волосья свои долгие, пошеничные у толсты косы заплетаеть, и потряхивая головушкой, колыхаеть той женской лепотой. Воно как ты раз просить Рас жинку свову, Деву, испечь ему колобка… того самого кый колом смотритси, аки и Сварожий Круг, да поджаристым, румяным бочком щеголяеть… А Дева, она чаво, она плечиками пожимаеть, да в ответь балякаеть: «Як же я тобе, миленький мой муженёк, его испеку. Муки то у нас неть как неть.»

Ужось сёрдит вона, краса та дивная, муженька свово. Оченно гневливо, как усяк муж, вон, Рас-то, хмурить густы бровушки, кидаеть недовольны взоры на жинку, да не мешкая, гутарить: «Ты ж жинка моя раскупавая, да верно разленивица… Нешто для муженька свово не могёшь потщиться по амбарам помести, по Чертожьим сусекам поскребсти. Так гляди-ка муки небесной на колобок и наберёшь.» У то я вам молвлю, не вельми была довольна прошением муженька Дева, но он сице поглядывал у её сторонушку немилостиво, покачивал осуждающе головушкой, потряхивал кудырями, чё не стала она с ним препиратьси, и пошла исполнять его докуку. Вышла она из избёнки светленькой да на тёмну Поселенну зыркнула, а окрестъ неё носитси кака чёрна круговерть и кружать у той тьме усяки мелки крупинки аль крупны каменья. У то б иная бабёнка вспужалась таковой заверти, обаче не Дева, вже она чай Богиня… так чаво ж ей страшитьси. Поелику вона помело у рученьки свои белы взяла, космы расчудесны на спину закинула, да стала по амбару Сварожьему мести, по сусекам Чертожьим скребсти. И вмале, сотри-ка, намела ладони три небесной муки. Засим як вуправилась со мукой, рученьку протянула и из Реки Времени набрала маленько водицы, знать заместо сметанки, ужотко словила перстами каку-то смаглую звёздочку, чё скользила у той маре, да опосля того, у Ра выпросила лучик свету, шоб у нём изжарить того колобка. У то, ей-же-ей, право гутарить, ежели Дева чаво захочить так енто у ней весьма славно выйдеть… А ноне Дева, помня хмурый взгляд муженёчка, до зела пожёлала его порадовать, потомуй-то возвярнувшись со усем добытым у избёнку, прижарко растопила печеньку, повязала на стан свой тонкий белый запон да прынялась месить тесто… добавив тудыличи сметанки-водицы да яичка— звёздочки. Долзе… долзе мяла она тесто то у право, то улево, а посем сварганила коло… кругло тако… колобка — словом, и во сам лучик Ра у сковраду приючала. Да на маненько залюбовалась таким пречудным творением… одначе не стала паче медлить и сунула сковраду у печь жарку, шоб состряпать того колобка да муженьку любезному поднесть. Долго ль, коротко ль времечко йдёть, колобок ужось спроворилси, бока евойны румяной корочкой покрылись. Дева про то вызнав, побойчее из печи его вынула на тарель то и поместила, остатками лучика свёрху умастила, да на оконце остужатьси поставила. И поколь колобок на оконце остывал, Богиня весело напеваючи стала набирать на стол. А Колобок нежданно-негаданно ожил… Толь от волшебной небесной муки, и сметанки… Толь от божественных рук замешивающих его…

Толь от радостной песенки. Вожил Колобок, глазоньки раскрыл, ротик разявил да соскочив со оконца униз, впал на дороженьку, чё единить усе Чертоги по коло, да покатилси по ней, токмо Дева, вскликнув его, и видела. Долго ли, коротко ли катитси по той торенке Колобок, катитси промаж Чертога Вепря и Щуки, идеже хозява, судя по сему, усе при делах были, водин кочумал, зычно сопя, так шо кружил осторонь тех Чертогов протяжный рык, а иной усё края Поселенной оглядывал, кумекая иде ащё какой Бел Светь родить. Занеже Щукой, про то верно вы знавываете, оборачиваитьси Богиня Рожаница, замераеть тады она таковой на небосводе, абы усё обозревать, да по усем заботитьси. Долго ли, коротко ли катитси Колобок по небесной тропочке, глядь, а туто-ва Чертог Лебедя. А Лебедь чаво ж, он весь усыпан звёздами мерцающими белыми аль серебристыми, крылья у него мощны и то распахнуться, то сызнова ко телу прижмуться, жёлаетси ему взлётеть, а неможно… надлежит туто-ва обитать. Так вот потомуй-то Лебедю и не спитьси, и не занять он какими думками… Поелику Лебедь мигом узрел Колобка, такового круглого со румяными бочками, и зашевелилси, протянул уперёдь головушку, да звучно молвил: «Ужоль то не Колобок ли катитси, каковой по амбару мятён, по сусекам скребён, на Реченьке Времени мешен, да на лучике Ра изжарен! У тот Колобок чё не послухалси старчих да от Раса убёг… не внял зову Девы да от неё убёг… а посим промаж Вепря и Щуки проскользнул!» «У то я!.. я!.. раз таковой… пригожий да забавный Колобок!»— веселёхонько гикнуло, открывши свой малый ротик, сварганенное Девой творение, и вжесь ажно подпрыгнул увысь. Такой значить раздовольненький был… А Лебедь чаво ж, вон дюже не любить усяких ослушников, вон на того озорного Колобка зашипел да зараз клюнул его у румяный бочок, да втак шибко, чё кусочек… ву ту саму корочку и откусил. Ужотко весьма звонко загамил Колобок, оно як не ожидал чё его начнуть прямо-таки жущерить… прямо-таки на тропочке небесной. Посему вон наново выспрь подсигнул да проворно покатилси дальче, шоб унесть поскорей от Лебедя свои румяны бока. Долго ли, коротко ли катитси Колобок, по небесному оврингу, ходчее так… по-видимому, до зела кудый-то торопитьси. Смотрить, а тама Чертог Змея… Да у токмо у Змея нет избёнки, вон так пристроилси у своём месте, хвост долгий развернул, спину выгнул и кажись глаза прикрыл, васнь не жаждал зреть таво неслуха… Колобок як усмотрел хвостатого зверя, оченно вспужалси, рот свой сомкнул, абы его не вуслыхали да прытче… прытче сквозе у те Чертоги и пробёг… У то ему повезло, чё Змей не вобращаеть внимания на усяких там ерников. Обаче на дороженьке новы Чертоги и обитаеть у них сам Ворон, вже та птица дюжая… и мудрая… Больна вона умна… Глаза её словно два вогонька, аль звёздочки, заряться у тобе, и изучають, да будто поспрашают: «Каков ты есть и чаво унутри носишь?.. «Крылья сомкнуты да тесно примыкают к телу, а клюв крупный и серебром пышит.

Посотрел на поткатившегося Колобка Ворон и вопросил: «Ужоль то не Колобок ли катитси, каковой по амбару мятён, по сусекам скребён, на Реченьке Времени мешен, да на лучике Ра изжарен! У тот Колобок чё не послухалси старчих да от Раса убёг… не внял зову Девы да от неё убёг! а посим промаж Вепря и Щуки проскользнул! У тот чё озорничал и от Лебедя убёг… а опосля и Змея проскачыл!» «У то я!.. я!.. раз таковой… пригожий да забавный Колобок!»— веселёхонько гикнуло, открывши свой малый ротик, сварганенное Девой творение, и вжесь подпрыгнуло увысь… да токмо на ентов раз не так шибко. Одначе Ворон, также як и Лебедь, не признаёть таковых своевольников… Он то чё, он головой мудрой покачал, глазьми ярыми на Колобка бляснул, а засим зараз клюнул того у бок… да отщипнул от Колобка новый кусок… У то Колобок таково не ожидал от мудрого Ворона, поелику як заверещить… и прыганул уперёдь, шоб значить унесьте остатки своей круглости от него. И вдругорядь по небесному пути покатилси. Долго ли коротко ли катитси Колобок, катитси, а туто-ва Чертоги Ведмедя живописались, того оный ведаеть иде есть мёд у лесу. Да токмо ентов медведь вон жавёть у небесной вышине, посему мёд не шамаеть, одначе не любить кады сторонь его Чертогов ктой-то там катить. Вон велий такой и силён весьма… оттого кадыкась увидал Колобка, вже, ей-же-ей, право молвить, не круглого, а заеденного, то взревел яро и тады ж забачил: «Ужоль то не Колобок ли катитси, каковой по амбару мятён, по сусекам скребён, на Реченьке Времени мешен, да на лучике Ра изжарен! У тот Колобок чё не послухалси старчих да от Раса убёг… не внял зову Девы да от неё убёг! а посим промаж Вепря и Щуки проскользнул! У тот чё озорничал и от Лебедя убёг… а опосля и Змея проскачыл! У тот каковой своевольником стал и от Ворона убёг!» «У то я!.. я!.. раз таковой… пригожий да забавный Колобок!»— тихонько молвило, открывши свой малый ротик, сварганенное Девой творение, и вжесь не подпрыгнуло увысь… страшась величественного зверя. А ведмедь без мёду то у Небесном Чертоге живёть, потомуй-то бываеть сёрдит да гневлив. Он как схватить Колобка поперёк живота, да помял егось втак, чё оттого насилу половинка восталась, а може и того меньче. Токмо Колобку удалось из тех объятий выскочить да скакнуть на небесну торенку, и нанова у стёженьку, поколь Медведь его часть у роть пихал да неторопливо желвил. И сызнова пред Колобком… умятым да непонятно каковсковим по виду, Сварожичий Путь, а окрестъ Поселенная огнями звёздных светил, да стаек блещеть… Полошит Колобка чёрна круговерть поедающая дальни огни… И пред ним предстоит Чертог Аиста, да у та птица важна така, не взглянеть на какого-то вущербного Колобка, вже не круглого, без румяных бочков. А Колобок тому-то и рад-радешенек кумекаеть, чё скоро убяжить отседова да кудый-то попадёть… Ан нет по нет! Оно аки за Чертогом Аиста стоить Чертог Волка… и у тот зверь не мнее грозен медведя. Поелику стоило Колобку обок тех Чертогов объявитси, как у Волка шёрсть на взгривке встала дыбом, глаза засветились. Он пасть махонисто открыл да язык показал, ово Колобка на него прынять, ово морду свову вузку облизать, а засим пробалабонил, иноредь мешаючи слова со рычанием: «Ужоль то не Колобок ли катитси, каковой по амбару мятён, по сусекам скребён, на Реченьке Времени мешен, да на лучике Ра изжарен! У тот Колобок чё не послухалси старчих да от Раса убёг… не внял зову Девы да от неё убёг! а посим промаж Вепря и Щуки проскользнул! У тот чё озорничал и от Лебедя убёг… а опосля и Змея проскачыл! У тот каковой своевольником стал и от Ворона убёг! У тот оный строптивец от Медведя убёг… да на Аиста не глянул мимо прокатилси!» «У то я!.. я!.. раз таковой… пригожий да забавный Колобок!»— прошептало, открывши свой малый ротик, сварганенное Девой творение, и вжесь не подпрыгнуло увысь, а вжалось у торенку… жёлаючи, абы его и вовсе не приметили. Волк меже тем не стал долзе вслухиватьси у молвь Колобка вон хлобысь и оторвал от него половинку тогось чаво ащё було. И творение Девы, стало схоже со тонюсеньким серпом каковым бабёнки пошеничку у покосе орудують… резво сице… прытко… у негось то окромя махунечких щёлочек глазков, да таковой же тонюсенькой трещинки ротика ничёсь и не видать стало. Вон ужо и катитси не могёть, а как-то у перьвалочку йдёть… верней говаривать бяжить… бяжить от Волка… Да токмо за Чертогом Волка поселилась Лиса, и у та животинка вельми хитра, от ней не кому не вуйтить… особлива изглоданному Колобку, у коего то не то, шо румяной корочки, ужотко и самих боков неть як неть. Злачённым носком повела у сторону Колобка Лиса, оно как тама мерцаеть кака-та лучиста звёздочка, глазоньки ейны вспучились, занеже досель не зрила она тако ущербно создание, и прокалякала она нежненько втак, рассыпаючи кажно словечко мельче маку: «Ужоль то не Колобок ли катитси, каковой по амбару мятён, по сусекам скребён, на Реченьке Времени мешен, да на лучике Ра изжарен!

У тот Колобок чё не послухалси старчих да от Раса убёг… не внял зову Девы да от неё убёг! а посим промаж Вепря и Щуки проскользнул!

У тот чё озорничал и от Лебедя убёг… а опосля и Змея проскачыл! У тот каковой своевольником стал и от Ворона убёг! У тот оный строптивец от Медведя убёг… да на Аиста не глянул мимо прокатилси!

У тот саврас без узды от Волка убёг!» «У то я!.. я!.. раз таковой… пригожий да забавный Колобок!»— прошептал, в ответь вон и всплакнул…ужотко так яму страшно було на зуб у той Лисаньке попасть. «Чаво ж тады от мене не убегёшь!»— вскликнула Лиса и вухватила Колобка… зараз да усего… у роть пихнула и ну его жёвать. У так усего и пожвакала, ничавось опосля той итьбы не воставивши.» Дедко Заруба смолкал и старческой рукой трепетно поводил по волосёнкам лежащего сторонь него Бореньки, ащё махунечкого такового мальчоночки. И Борюша смыкал очи да засыпал, чуя ту исходящу от дедки любовь и нежность. Помнил Борилка и як вумер дедко… та потеря до зела чётко вошла у евойну детску душеньку. Потомуй как ранёхо по утречку вон, ищё совсем дитя, любил приходить к дедке на печь, абы залезть ко нему под одеяльце и зипун да вдохнуть дух близкого сродника, с которым засегда роднить едина юшенька. Обаче у то утречко, едва озарямое Ра, матушка перьхватила сынка пред печкой и споднявши на рученьки прижала к жаркой, пахнущей молоком груди и чуть слышно шепнула в ушко, мешая говорок со слезами:» Ты Борюшенька к дедко не лезай… Дедко наш помер… Вушёл он у Вырай-сад к нашим предкам…» И у та молвь, васнь полоснула душеньку мальца жгучей болью, вон выглянул из-за плеча матушки и зекнул очами на печь, иде усё также тихонько, точно кочумаря лёживал дедко… умерший, замерший на усегда дедко Заруба. И ноне припомнив кадый-то перьжитую потерю, да всматриваясь у далёкий Месяц, оный в бероском предание и вупоминалси Колобком, да двигалси по небосводу от полнолуния ко новолунию мальчуган чуть слышно вздохнул. А обладая чудным зрением, дарёным зёрнышком Ясуней, видал как ужось подошедший, по-видимому, к Чертогу Волка Месяц, на самом деле, худоватый Бог, во бледнеющем одеянии весьма внимательно наблюдал за полётом лебедей. Из егось бело-серебристого лика вышел неширокий луч, он вроде як прочертал торенку по каковой тяперича и летели лебеди, а вкупе с ними, у дивной лодочке, простой бероский отрок Борилка. Легохонький ветерок трепал егось долги кудри, нежно проходилси по озаряемому лунным светом лицу, будто подбадривая, або утирая слёзинки вызванные воспоминаниями о дедке. Инолды мальчик поводил озябшими плечьми, оно аки по мере полёта вкруг него воздух становилси усё прохладней и прохладней, а маленько попозжа он и сувсем взмёрз, да бойко зустучал зубами, ведь порванна тонка рубаха хлюпая рваными кусками холста лишь шибчее охлаждала его тело.

Поелику мальчонка отпустивши борта лодочки, оплёл собе ручонками, стараясь хоть сице согретьси. Густая тьма ж продолжала витать окрестъ ночи, и окромя лебедей, Месяца, да тропки чё вон живописал, ничавось ни зрелось. Одначе немного погодя Борила, укачиваемый полётом, а потому иноредь смыкающий очи, стал примечать, чё небо вроде прынялось светлеть.

Казалось то подымалси на небесный купол воз Асура Ра, обаче оглядевшись отрок ни усмотрел евойных мощных волов. А дороженька промаж того, выпорхнувшая из лика Месяца, нежданно осталась идей-то слева, занеже лебеди свярнув со неё, понесли лодочку у ином направлении… Тудысь, идеже словно восходил на небосвод Бог Ра.

Оставшийся позади Месяц, ищё немножечко виднелси, озирающему небесны раздолья Бориле, но вмале и он исчез. И тады пред мальчишечкой стало выступать яркой полосой уначале сереющее, а засим наполняющееся голубизной небо, инолды вукрытое пушистыми смурными и иссиня-белыми облаками. Боренька покедова усё обнимающий собя, чичас ж расплёл объятия и вухватилси за борта лодочки, а опосля вызарилси униз. Да усмотрел, там за бортом лодочки, токмо плотную бело-серую пелену, будто под ним стлалась не родная землица, а кака-то парная баня. Бело-серые облака клубились всюду, куды не повернись, они витали осторонь летящих лебедей, разрывающих их на части взмахами крылов, касались своими рыхлыми боками бортов лодочки, и точно самого мальца, оставляючи капель воды на волосьях, рубахе и лице. А упереди бледнеющая голубизна небесной тверди наполнялась синевой и проступала ярче. Ащё маленько и усё небо резко… враз, будто по волшебно молвленному словечку, содеялось бледно-голубым, а плотное марево облаков абие опустилось пониже, аль у то лебеди взяли повыше, и тады ж идей-то у дали и оченно высоко показалси сам пылающий солнечным светом воз Асура Ра. Посем унезапно справа, верно сувсем рядышком, лучистой жёлто-зеленоватой полосой с паче бледными краяшками, точно порезанной бахромой замерцал свет. И мальчику почудилось, чё у эвонтом свете захороводили какой-то изумительный пляс Вилы. Их было вельми много, вони были также купавы, аки и те оных он видывал раньче, и кои тяперича несли его у лодочке. Токась в отличие от ентих Вил, те пляшущие у полосе, имели не златые волосья, а почитай шо зекрые до зела чудно переливающиеся. Облаченья их блистали дюже чарующим светом от смаглого до голубоватого, и усяк раз как вони поводя плечьми, не шибко топали ноженьками, слышалось обомлевшему Боренке негромкий шёпоток аль продолжительны шептаньица. Обаче инолды звук становилси вяще зычным и напоминал раскатистый гром тока долетающий издалече. Мальчик вцепившись ручонками у борта лодочки долзе так вглядывалси у пленительный пляс Вил, а кадыка лебеди направили свой полёть униз, прервалси от созерцания облачных дев и вытянув маненько увысь шею, зыркнул глазьми на то место куды его доставили. Прямёхонько пред ним словно раздвинувши усё ищё прикрывающие землю рыхлые, перьевые останки облаков у стороны выступила макушка превысоченной горищи.

Склоны евонтой горы казались ровными, васнь залащенными, а по виду вона напоминала копну сена тока с ровными сторонами. Сама вершина была дюже огромадна, так чё зараз обхватить её взглядом мальцу не вудалось, срубленная и венчающаяся вельми прямым пятачком, она поражала своей величественностью. Право молвить по одному ейному краю зрилси топорщившийся увыспрь водним боком махонистый валун, точно тёсанный при том оченно гладкий. Тот валун был почитай смаглого цвету и на евойной глади проступали лучисто рдяные знаки.

Те знаки боляхные у размахе, слегка зыбились, вроде як были живыми або начертанными трепетно дышащими существами. И знаков тех було на валуне превелико множество. Лебеди неспешно взмахиваючи крылами миновали тот ономеднишний валун и будто свершивши сворот, пошли на приземление. Ищё немного и пред мальцом мелькнула каменна гладь макушки, такой лощённой словно ктой-то её токась днесь ладнеко обмыл водицей. На той каменной поверхности совершенно не обозревалось ни тока стыков промеж сомкнутых голышей, но даже нитей от у тех сращиваний. Сами каменья были чёрными и вельми светозарно поблескивали посыпанными сверху крапинками зелёных и жёлтых огоньков, вроде як не просохшей капели водицы. Вмале розоватые лапы лебедей коснулись каменной вершины и у то ж мгновеньеце они сложили, сомкнув, свои мощны крылья на птичьи тела.

Слепяще полыхнуло белым светом кажно их пёрышко и не медля осыпались вони на каменья, впав на них крупными голубоватыми каплями водицы. А золоты снурки тянущие на собе лодочку с отроком, звонко звякнув абие оторвались от носа судёнышка и словно врезались во изумительные, узкие облачения Вил, без задержу обратившись во их прекрасные солнечно-златы волосья. Лодочка подлетев почти к самой каменной глади недвижно замерла над ней, у то ж времечко не коснувшись её. Вилы повертали головы ко обмершему судёнышку, ласково зекнули на мальчугана чарующей зеленцой очей и кивнули ему, и Боренька чичас же ухватив борта лодочки обеими рученьками, спешно выпрыгнул оттедась на поверхность Мер-горы.

Лодочка промаж того маненько накренились на бок, а вотпущенная мальчонкой не шибко закачалась туды-сюды одначе сице и не сдвинулась с места, продолжаючи висеть над каменным полотном. Медлено, точно пужаясь такой величественой Мер-горы Борила направил свову поступь к Вилам, оглядываючи дивно место на каковом оказалси. Мягкие подошвы евойных сапог тихонько поскрипывали усяк раз касаясь полотна горищи, будто он шёл у зимнее морозно времечко, по наглухо вукрытой, тока нынче выпавшим снегом, торенке. Озябшие руки и плечи иноредь тяжелёхонько вздрагивали, а почитай льдяной, пронзительный ветер, живший туто-ва, сердито трепал волосья мальчика и сурово шаркал кожу лика, да так веско чё она мигом зарделась и на щёках Бореньки заиграл румянец. Приблизившись к старчой Виле мальчуган востановилси сторонь неё, и та изучающе возрившись на него, протянула уперёдь руку, да молвила:

— Отрок…

— Борил сице мене кличуть, — поспешно назвалси своим величанием мальчик.

— Доброе имя Борил, — продолжила прерванные каляканья облачна дева, и чуть заметно просияла вулыбкой. — Имя борца и воителя. Славное имя для отрока, каковой может преодолевать тяготы жизни и несмотря ни на что шевствует впредь. Вила на маленько смолкла, и тяперича направив подняту рученьку у направлении мальца, нежно коснулась долгими перстами его волосьев. И Борюша почуял як с ейной длани на главу точно впало пёрышко… небольшо тако и лёгонькое. Оно коснулось его волос, а засим россыпью капели скатилось або можеть усё ж слетело по ним удол на спину, приземлившись на рубаху. Капель водицы скользнула по спине мальчишечки, проехалась по одной из штанин и словно вошла у туго завязанный на лодыжке сапог. А морг опосля Борила ощутил як тепло наполнило его одеяние, да пробившись скрезь них лизнуло озябшу кожу перьдав и ей тот дивный, волшебный сугрев. Отрок пошевелил плечьми и благодарно вулыбнулси в ответ Виле, а вона меж тем загутарила:

— Борил днесь ты пойдёшь впредь. Ты минуешь эту вершину и встретишь на её краю два источника. В одном из них течёт вода мёртвая, в другом живая. Выберишь сам где какая есть, — облачная дева взмахнула рукой и пред ликом мальчонки проскользнуло белое пёрышко.

Оно впало на камень прям пред егось ногами и распалось на две махонечкие кубыни. У те масенькие кубыни враз дрогнули и прынялись рости… ащё миг и вот они с палец, у пол ладони, а посем почитай у полторы длани. Одна из тех кубыней была белой, иная чёрной и обе укреплены на тонких ремнях, старчая Вила указала на них долгим перстом и добавила, — во белую кубыню ты нальёшь живой воды, а в чёрную-мёртвой… И помни… ты не должен перепутать, иначе Валу тебе не удасться оживить… Ибо сначала ты должен обрызгать камень мёртвой водицей, и лишь потом живой.

— А як же я разберусь, иде кака. у та водица? — изумлённо пожимая плечьми, поспрашал мальчуган.

— Ты должен сам то понять… сам, — старша Вила замолчала, огнисто зыркнула своими зекрыми очами у мальца, так чё тому почудилось то вызарились на него не глаза духа, а два смарагдовых камушка, крупных и до зела лучистых. — Ибо все кто приходит за теми чудесными водами, — произнесла она опосля того, — дарующими начало рекам Бел Света, должны сами её выбрать… И в том им как воинам, оные защищая свои земли явились заручиться поддержкой облачных дев— Вил, должна помочь их светлая душа. Если ты, Борил, что значит борящийся, верно выберешь воду, то тогды сможешь призвать в помощь тех духов, каковые плясали в столбу света, зовущимся Пазорей… А тяперича ступай… ступай… и ведомой своей чистой душой помни, что ты идёшь по вершине великой Мер-горы, которая непрерывно смотрит на Седан звезду, возле неё водят свои хороводы облачные девы, к ней приходят на поклон все светила Поселенной, на неё прилетают сами Боги, а люди бывающие тут обладают отважной и светлой души! Будь достоин оказанной тебе чести! Вила молвила последне слово весьма громко и ейный нежный да единожды зазвонистый голос дивно вутак наполнил раздолье небес, кые было близким, и отседова казалось мальчику ярко-голубым. А парящие окрестъ эвонтой вышины пузастые, будто раскормленные облака гляделись дюже огромадными, они, верно от рождения ленивые, вяло проплывали у той мироколице. Инолды облака зависали на чуть-чуть на одном месте, а засим резво распадались на здоровенны куски, усякого разного виду, зараз начинаючи напоминать то удалого ездеца на крепком жеребце, то виденного Боренькой у землях Цмока мамуна, то вставшего на задни лапы ведмедя, судя по сему желающего пошамать медка… Ищё немножко и точно тронутые чьей-то волшебной рученькой те изумительные видения иссякали, або перьрождаясь у иные нанова медленно прынимались плыть у небосводе. Обаче тама позадь мальчугана у зелёно-жёлтом столбе света зовущейся Пазорей продолжали пляс облачные девы, духи воздуха, словно издалече посматривая на евонту достославную Мер-гору хранившие во собе усё диво Бел Света. Не медля паче не мига Борюша наклонилси да споднял лежащие на каменной поверхности кубыни, и испрямившись чуть заметно кивнул стоящей пред ним старчей Виле. А засим направилси туды, идеже по молви духа за негустыми плывущими туманами, хоронились источники с водой. Мальчик неторопливо миновал недвижно замерших облачных дев, по-доброму его оглядывающих и шагнул у колеблющееся марево облаков.

Кажись он сделал лишь пару шажков, да обернулси, одначе тяперича позадь него не зрелись Вилы, и окромя громоздкого тучного пара густого и будто бурлящего ничаво не було. Ащё маненько помешкав, он взволнованно дохнул и тронул поступь уперёдь.