Симуз поймал себя на крамольной мысли, что императрице невероятно шел траур.
Виттория, облаченная в черное от самых сапожек до кружевной вуали, в одиночестве шла рядом с повозкой с телом Демоса. В одной руке императрица держала традиционный факел, другой крепко ухватилась за обтянутый траурной материей борт повозки.
Перед ней шествовала небольшая группка церковников — монахи пели гимны, восславляя славную жизнь и трагическую кончину императора. С другого края молча шла Десария — тоже в черном, тоже с факелом в руке.
— В мирное время покойников сопровождают мужи. После войны это всегда достается женам, — тихо сказала Артанна на ухо Симузу и указала на людей, столпившихся вдоль улицы. — Гляди, сплошные бабы. И им теперь все это разгребать.
Расщелину, что тянулось от полуразрушенного дворца через площадь, заделали обломками и валунами, а сверху накрыли досками. Не самое лучшее решение, но оно хотя бы временно помогало людям не сорваться в пропасть или покалечиться. Телеги проезжали с трудом, и все же так было безопаснее.
Трупы убрали. Многих успели сжечь и захоронить их прах в ободранных Императорских садах еще до возвращения императрицы. Город медленно отходил от оцепенения, жизнь понемногу налаживалась, но время текло невообразимо медленно. Симуз видел в лицах горожан лишь растерянность, скорбь и тоску. Победа далась слишком большой ценой.
Эклузум почти не пострадал, не считая Великого Святилища. Храм убрали, даже заделали ворота, но теперь службы велись стоя, а вместо алтарной статуи наставники проводили обряды подле гигантского серебряного диска, который удалось спасти. И все же люди молились: каждый день Симуз видел толпы женщин, детей и искалеченных мужчин, стекавшихся на утренние и вечерние службы. Все чаще звучали молитвы, обращенные не к Хранителю или Гилленаю, но к Демосу-мученику. Симуз знал, что император не особенно жаловал церковников, да и в Хранителя толком не верил, и оттого искренние мольбы о заступничестве одновременно трогали своей наивностью и казались Медяку ироничными. Судьба посмеялась над всеми ними.
Однако императрице было не до шуток. Она вернулась, уже зная о произошедшем. К чести Виттории, она на людях не проронила ни слезинки, не позволила горю затмить разум, хотя и Симуз, и Десари знали: императрица с трудом мирилась со смертью любимого мужа. Лишь по утрам, докладывая о новостях Виттории и Ихразу, Медяк отмечал заплаканные глаза женщины. Но она держалась. Наверняка ради сына. Симуз и сам прошел через многое только ради Десари.
В один из дней Виттория вызвала к себе Магистрессу. Они провели вместе полдня — Ихраз распорядился, чтобы дам не беспокоили. Симуз мог лишь догадываться, о чем они говорили, но после этого в императрице стало меньше скорби, но больше гнева. Все чаще заходили разговоры о коронации малыша Ренара, о суде над Грегором Волдхардом, об избрании нового Великого наставника. Но чаще всего звучали призывы поднять на пики Линдра Деватона, даже если ради этого придется сровнять Амеллон с землей.
— Когда суд? — спросила Артанна и поправила черную повязку на глазу.
— Ихраз сказал, что через три дня.
— Уже выбрали способ казни?
— Сперва растягивание на дыбе, затем четвертование. И сожжение заживо.
— Не уверена, что Демосу бы это понравилось, — ответила вагранийка.
— Виттория была готова лично разорвать Волдхарда в клочья. Ихраз еле оттащил ее от него и уговорил подождать.
— Сложно ее за это винить.
— Никто бы и не обвинил. Но она вскоре станет регентом при Ренаре. Ей уже сейчас нужно играть по правилам, а цивилизованный подход требует суда. Благо свидетелей наберется достаточно. Фештан от Ваг Рана, Десари от Магистрата, будет делегат от Рикенаара. — Симуз указал на площадь перед Святилищем. — И новый Великий наставник.
— Ласий показался мне здравомыслящим человеком.
— Ихраз тепло о нем отзывается. Говорит, однажды Ласий спас Демоса от самого Ладария. Рад, что избрали именно его.
Траурная процессия дошла до соборной площади, в центре которой располагались десятки костров. Самый высокий предназначался для Демоса, остальные — для павших защитников. Великий наставник Ласий поклонился императрице и осенил ее священным знаком. Ихраз держался позади императрицы, по привычке меча взгляды в толпу. Народу столпилось немыслимо, но на этот раз люди почти не шумели. Боль утраты, скорбь и страх перед неизвестным будущим заставили умолкнуть даже вездесущих коробейников и торговцев цветами.
Артанна и Симуз взяли по факелу из рук гвардейцев, и, кивнув друг другу, разошлись к кострам. Их примеру последовали и остальные военачальники.
Виттория первой поднялась на украшенную цветами Таллонидов трибуну, за ней проследовал яйцеголовый Ласий, а затем Ихраз и служанка-кормилица с маленьким принцем Ренаром на руках.
Остатки гомона утихли. Императрица подняла вверх руку, собираясь говорить.
— Император Демос Первый пал, защищая город, — начала она. — Ваш правитель сражался рядом с вами и отдал за вас свою жизнь. Меня переполняют боль и ярость, ибо я потеряла не только своего императора. Я потеряла мужа, которого любила. И единственное, что заставляет меня дышать — любовь к моему сыну Ренару. Сыну вашего императора и вашему будущему правителю.
Толпа заволновалась, но Виттория знаком пресекла шум.
— Грегор Волдхард не смог покорить нас, даже объединившись с северянами, даже заручившись поддержкой предателей. Все потому, что Миссолен — величайший город на земле, и в нем живут храбрейшие люди. Я благодарю всех защитников, солдат и ополченцев, юных и дряхлых, жен и мужей. Я благодарю вас за то, что вы взглянули в глаза страху и выстояли. Мы с Ренаром навеки в долгу перед вами, и каждый день до последнего я буду взносить молитвы вашему подвигу. И все же радость наша омрачена. Мы выстояли. Мы победили, но это еще не окончательная победа. — Императрица шагнула к самому краю трибуны. — В темнице дожидается суда Грегор Волдхард, мятежный захватчик. И я клянусь вам, что справедливый суд будет совершен, а король-еретик ответит за всю кровь, что пролил.
Толпа взорвалась ревом.
— Свершится суд, — продолжала Виттория, откинув траурную вуаль с лица. — Но я не остановлюсь на этом. Нас предали, нас предал член императорской семьи, и я добьюсь отмщения. Линдр Деватон, хранитель Амеллона, перешедший на сторону Волдхарда, получит по заслугам! Он уже однажды предал моего покойного мужа, но Демос пощадил его из братской любви. Я ему не сестра и я щадить не стану. К Миссолену уже движется войско из Рикенаара и пятитысячный отряд эннийских наемников. Остаток нашей армии и воины наших добрых союзников из Ваг Рана соединятся со свежими силами и двинутся на Амеллон. Я клянусь вам, что притащу Линдра Деватона в Миссолен в цепях, и вы обрушите на него свой гнев! Я клянусь, что больше не будет пощады тому, кто посягнет на империю и ее жителей. И воспитаю сына достойным преемником Демоса. Прощайтесь же со своим императором, добрые люди Миссолена! И помните: последнее слово будет за нами!
Рев горожан стал таким громким, что последние слова Виттории утонули в шуме. Солдаты били мечами о щиты, ополченцы вскидывали вверх руки со сжатыми кулаками. Симуз заметил, что лишь тогда императрица позволила себе улыбку, и улыбка эта была кровожадной.
— И получит Линдр от своих же требушетов, — мрачно усмехнулся стоявший рядом сотник и перехватил факел. — С удовольствием надеру предателям задницы.
Императрица взяла на руки ребенка и показала толпе.
— Славьте императора Демоса и его сына Ренара! — Хорошо поставленным голосом воскликнул Великий наставник. — Славьте нового императора!
Когда славления поутихли, Виттория с сыном отошли назад, давая дорогу Ласию. Яйцеголовый церковник не надел короны с хрусталем, но облачился в торжественное одеяние, расшитое сотнями сверкающих камней.
— Я, Ласий, избранный Великим наставником, обращаюсь к вам, верные слуги Хранителя. — Он раскинул руки в стороны, призывая тишину. — Война стала испытанием нашей веры, наших ценностей и нашей праведности. Многие годы мы жили по установленному порядку, но эта война многое изменила. Родились новые идеи, появились новые проповедники, гремели жаркие споры об истинности путей. Мы видели, как люди, называвшие себя праведниками, убивали и калечили невинных ради праведных ценностей. Мы видели, как колдуны, которых мы проклинали и боялись, встали на защиту тех, кто их ненавидел. На нашу с вами защиту. Я многие годы служил при Эклузуме и своими глазами видел, сколько хорошего и плохого может дать человеку вера. В чем-то сомневался, в чем-то убеждался или, наоборот, разочаровывался. Но война, которую я увидел, наконец явила мне истину. — Ласий указал на сложенные поленья костров. — Все есть дар Хранителя. То, что мы называем чудом и то, что мы же именуем колдовством, дано нам свыше. Разница лишь в том, как мы применяем этот дар. Демос Деватон явил нам чудо, хотя в прежние годы мы назвали бы это колдовством. В венах императора текла сила, которой мы привыкли страшиться, но эта сила нас спасла. И потому отныне Эклузум не будет преследовать носителей колдовского дара. — Он перевел дух и с улыбкой взглянул на ребра нефа главного собора. — Погибший за веру император Демос Первый отныне именуется Святым покровителем Миссолена Демосом Опаленным. Да славятся его имя и деяния в веках.
Великий наставник подал факел императрице, и вместе с Десарией они зажгли погребальный костер. Симуз улыбнулся.
— Мне точно нравится этот новый парень.
— Славная у тебя темница.
Артанна плотно закрыла за собой дверь и направилась прямиком к небольшому столу у изголовья кровати Грегора. Пленник бодрствовал. Увидев гостью, он сел на кровати и попытался расправить складки покрывала.
— Не думал, что ты придешь.
— И я не думала, — призналась вагранийка и опустилась на табурет. — Но мы с тобой не успели попрощаться.
Она внимательно рассматривала Грегора. Часть лица и бритой головы в шрамах от ожогов, искалеченные руки. Он был одет, но Артанна подозревала, что ткань причиняла ему боль: Грегор старался лишний раз не шевелиться. Глаза, что еще недавно горели яростью, потухли. Грегор Волдхард, прославленный воин и самый известный еретик, был окончательно повержен.
— Когда меня уже осудят? — спросил он.
— Через три дня. Сегодня хоронили Демоса.
— Как прошло?
— Как и должно было. Императрица рвет и мечет. И Линдру Деватону я не завидую.
— Значит, пойдете брать Амеллон?
Артанна пожала плечами.
— Предателей не выносишь не только ты. — Она достала из кармана два яблока. — Будешь?
— Спасибо. Не хочу. Так зачем ты пришла? Насмехаться над калекой?
— Нет, Грегор. Насмешки здесь ни к чему. Ты сам прекрасно понимаешь, в каком дерьме оказался. Но, боюсь, не осознаешь, что именно тебя ждет.
— Не все ли равно? — отозвался Волдхард и отвернулся. — Все, за что я сражался, оказалось ложью, и было ею с самого начала! Меня использовали, сделали моими руками всю грязную работу. А затем бросили на растерзание.
— Ты это заслужил.
— Эта эннийская девица, Десария… Она многое мне рассказала. Но я все равно не могу смириться с тем, что Аристид играл мной, как фигурой на доске.
Артанна выбрала более спелое яблоко и задумчиво вертела его в руках.
— Аристид или Руфал или как там его… Он подтолкнул тебя, местами вынудил на некоторые решения. Но в итоге ты сам решил лить кровь. У тебя было много возможностей отступиться. Но ты не стал.
— Я и не оправдываюсь, — тихо ответил Грегор.
— Значит, гордость задета?
— А тебе было приятно ощущать себя игрушкой, когда ты поняла, что мы с Даншем договорились за твоей спиной?
— Было обидно, — согласилась Артанна. — И больно.
— Я ведь тогда тоже сыграл на твоей жажде мести. Как видишь, месть — хорошая пища для безрассудства. Что будет дальше?
Вагранийка вытащила из ножен небольшой кинжал и принялась очищать яблоко от кожуры.
— Точно не хочешь?
— Да провались это яблоко! Что будет дальше?
— Суд. Казнь. С большим позором. На милосердное отсечение головы можешь не рассчитывать. Тебя казнят как простолюдина.
Грегор понимающе кивнул.
— Милосердия я и не жду. Как меня убьют?
— Сперва публичная пытка дыбой, затем четвертование. И сожжение.
— Так казнят убийц и еретиков.
— А ты и есть еретик и убийца. — Артанна отрезала ломоть и отправила в рот. — Я с таким решением не согласна, но воля не моя. Мое слово ничего не стоит против слова Виттории.
— Значит, пора готовиться. А прах? Прах позволят захоронить в Эллисдоре?
— Если твоя сестрица согласится. Рейнхильда не приедет на суд.
— И хорошо. Нечего ей на это смотреть.
— Насчет праха спрошу, — пообещала Артанна. — Но больше ничем не могу тебе помочь. И не хочу. Я давно разочаровалась в том, кем ты стал. Поначалу хотела отомстить, заставить тебя признать ошибки, даже думала попытаться переубедить… Но не успела остановить тебя, и ты перешел черту. — Она подняла на него единственный зрячий глаз. Грегор молча слушал ее, отчего-то пряча обезображенные руки. — Со временем дурные воспоминания немного стираются. И в какой-то момент я поняла, что предпочитаю помнить Грегора Волдхарда мальчишкой, который гонял гусей в замковом дворе Эллисдора, дрался деревянными палками и очень меня любил. Я хочу запомнить тебя таким, а не изрубленным на куски чудовищем, опозорившем имя своего отца.
— Отец бы точно этого не одобрил. Но я уже ничего не могу поделать.
— Я не избавлю тебя от смерти, но, быть может, ты еще можешь выбрать, как умрешь.
Артанна поднялась и направилась к двери, оставив на столе недоеденное яблоко и нож.
— Погоди.
Она обернулась. Грегор с трудом встал, опираясь обеими руками о стену.
— Почему ты тогда выжила? — спросил он. — Когда Демос… На тебе ни ожога.
— У меня тоже дар. Не берет ни одно колдовство. — Вагранийка печально улыбнулась. — Жаль, я выяснила это поздновато. Прощай, Грегор. Надеюсь, больше мы не увидимся.
Он кивнул. Все, должно быть, понял.
— Не увидимся.
— Джерт, сукин ты сын! — Черсо, позабыв о вине, выскочил из-за стола и сгреб Медяка в охапку. — Живой, мать твою! И высоко поднялся, я гляжу. Ралл, познакомься, этот засранец был в нашей «Сотне» еще с Гивоя.
Тень поклонился и выставил еще один стакан.
— Привет, Симуз, — широко улыбнулся он. — Давно не виделись.
Медяк, узнав Ралла инстинктивно потянулся к мечу. Черсо удивленно пялился на обоих.
— Симуз? — переспросил он. — Ты его знаешь?
— Мы знакомы. Не ожидал увидеть тебя в Миссолене, мастер Раллан.
Тень похлопал рукой по лавке.
— Оставь меч, Симуз. Я больше не на службе. Как и ты.
Белингтор настороженно переводил взгляд с одного знакомого на другого.
— Может расскажете, что здесь происходит? — спросил он. В одной из немногих уцелевших таверн было людно и шумно. Солдаты справляли тризну по императору и вспоминали товарищей. Черсо хотел было подзаработать пением, но увидел Джерта и решил, что цистра подождет.
— Он знает? — спросил Медяк, кивнул на Белингтора.
— Не-а, — осклабился Тень.
— Ну так расскажи.
— Сам рассказывай.
Симуз молча налил вина в стакан.
— Везет тебе на эмиссаров, Черсо, — начал он. — Ох везет… Короче, мы оба работали на эннийский Магистрат. Собирали сведения. Меня в свое время отправили искать Артанну, а Раллан, насколько помню, должен был шпионить в Гацоне.
— Ага, в Турфало. — Тень допил остатки вина и взмахом руки попросил у служки еще. — Но когда Эсмий дал дуба, в Магистрате началась чехарда. Я этим воспользовался и окончил службу.
— А Эмиссариат-то в курсе? — улыбнулся Симуз.
— Ну… Относительно. Черсо хотел найти вагранийку, я решил ему помочь. Связи остались, но с деньгами стало туго. Пришлось брать подработку.
— Ну Артанну в итоге вы нашли.
— Но уже здесь, в Миссолене. Только никак не можем встретиться, — вмешался Белингтор. — Она ж теперь птица высокого полета. Нас к ней не пускают. Магистресса обещала устроить встречу, но леди Десарии, видать, сейчас не до этого.
— Ничего, еще увидитесь, — ответил Медяк, отпил из своего стакана и поморщился. — Вроде столица, а в кабаках подают помои.
— Это трофейные. Жаль, не амеллонские. — Тень потянулся к кувшину. — Но нам не до жиру.
— Поклянись, что все мне расскажешь! — Черсо расчехлил цистру и принялся наигрывать спокойную мелодию. В зале сразу стало тише. — Я сочиню о вас много баллад.
— Спой про императора! — Попросил кто-то из дальнего конца помещения. — Поднимем кружки за победу!
— Вот видишь, — улыбнулся Симуз. — Спрос сейчас не на приключения наемников.
Артанна пила в одиночестве. Симуз звал ее с собой в город — и не лень ему было тащиться туда на костылях. Но вагранийке хотелось тишины. Слишком тяжелый день, слишком много было решено. Она неторопливо набила трубку, раскурила от лучины и, пыхтя дымом, забралась на парапет в полуразрушенном атриуме дворца. Компанию ей составляли кувшин трофейного золотого амеллонского и пара ворон, с карканьем сражавшихся за какую-то блестяшку.
Позади нее со стороны галереи послышался шорох шагов. Артанна обернулась и тяжело вздохнула, заметив шедших под руку Фештана и Десари.
— Да вы приросли друг к другу что ли? — проворчала она, когда они вышли на свет.
— Говорил же тебе, что она здесь.
Десария улыбнулась, отпустила руку Феша и шагнула к Артанне.
— Прости, что помешали, но нужно поговорить.
— Ну давайте.
— Слышала новости о Грегоре? Что он убил себя после вечерней молитвы.
— Ага, — устало отозвалась Артанна и привалилась к колонне.
— Твоя работа?
— Я его и пальцем не трогала. Он сам.
— Я следила за ним, — улыбнулась Десария. — Знаю, что ты дала ему нож.
— И что? Всезнающая пигалица и интриган-племянник пришли читать мне мораль? — Она откупорила мех с вином и сделала несколько глотков. — Избавьте.
— Я не осуждаю. Это, наверное, было лучше в его ситуации.
— Этот вопрос мы решили, — отрезала Артанна. — А теперь выкладывайте, зачем вы на самом деле меня искали.
Феш вышел вперед Десари, закатал рукав левой руки, отстегнул браслет Шано и протянул Артанне.
— Я очень виноват перед тобой и не уверен, что ты простишь меня за то, что вынудил тебя сделать меня советником. Возьми его, он твой по праву.
Артанна несколько мгновений пялилась то на пристыженного племянника, то на браслет, а затем заливисто расхохоталась.
— Не знаю, что ты с ним сделала, Десария, но прекращай.
Феш шагнул еще ближе и ткнул браслетом в руку Артанне.
— Он твой. Ты должна быть Шано.
— Поздновато для угрызений совести, не находишь?
— Меня всегда грызла совесть, но война не способствовала исповедям. Я хочу жениться на Десари. Она станет Хранительницей Вагранийского Сердца, и я всегда буду подле нее. Я не смогу одновременно защищать ее и быть Шано.
Артанна испытующе на него посмотрела.
— Значит, готов отказаться от власти ради любимой женщины?
— Сам удивился, — кивнул Феш. — Но да.
— С Симузом говорили?
— Говорили, — ответила Десария. Артанне показалось, что девица залилась краской. — Он согласился. Так что если Хранителям дозволено иметь семью, моей семьей будет Фештан.
— Я ничего не сделаю без твоего благословления, — предупредил Фештан. — Ты глава Толлов, тебе и решать.
Артанна отхлебнула еще вина, потянулась к трубке, но обнаружила, что та потухла.
— Что заставило тебя передумать? — спросила она, в упор глядя на племянника. — Ты ведь многие годы жил мечтой о Совете. Почему оказываешься?
— Увидел, что творилось с Десари, когда она прикоснулась к Сердцу в Ваг Ране.
— Он тогда спас меня, — добавила Магистресса. — Вытащил. Без него я бы не справилась.
— И мы поняли, что нужны друг другу.
Артанна скривилась.
— Вы в курсе, что для этого не обязательно жениться? Люди и без этого друг другу помогают.
— Но мы хотим.
— Что здесь происходит?
Все трое обернулись на голос Симуза. Медяк неуклюже проковылял через галерею и подошел к месту, где сидела Артанна. Она поняла, что он захмелел, по тому, как он потянулся к трубке. Курил Симуз редко и обычно лишь в горе или большой радости. Этот день принес то и другое.
— Твоя дочь и мой племянник пытаются добиться у меня разрешения на брак, — ответила Артанна. — Говорят, ты позволил.
— А что мне еще оставалось делать? — добродушно ответил Симуз. — Но мне страшно отпускать Десарию.
— Я буду в порядке, отец, — пообещала Десария. — Правда буду. Я действительно этого хочу.
Симуз перевел осоловевший взгляд на вагранийку. В глазах Медяка плясали бесы.
— Быть может, после всего, что стряслось в Ваг Ране, ему действительно не помешает добрая свадьба, — наконец сдалась Артанна и застегнула браслет на запястье. — Идите сюда оба.
Феш и Десари робко шагнули в объятия новой советницы.
— Никогда не заставляй меня об этом жалеть, — пригрозила она племяннику. — Шкуру спущу. Десари мне как дочь.
— Я сам с кого хочешь спущу шкуру за нее, — сказал Феш, уткнувшись носом ей в плечо.
Симуз и Артанна переглянулись поверх их голов. Медяк взял ее за руку.
— Добро пожаловать в семью, девочка, — тихо выдохнула Артанна. — Теперь мы все — большая чертова семья.