Сделай сам – 1

Глава 8 Флешбэк о первом приключении. Часть 4

Неожиданный сильнейший приступ грудной жабы или же стенокардии прихватил Кази вечером 4 июля и, похоже, перешёл в полноценный инфаркт миокарда. И, стоило отметить, ему ну очень крупно повезло, что незадолго до того мы с ним столкнулись в гостинице и, не сумев пройти мимо друг друга, как те кошка с собакой, зацепились злыми языками. Как мне начало казаться, он даже начал получать какое-то изощрённое удовольствие от обмена со мной колкостями вперемешку с мнениями по тем или иным вопросам. Или это я себе просто льщу?

После нашей первой совместной поездки он не скоро отошёл от полученных в ней впечатлений. Не как пассажиры того кинематографического французского таксиста-экстримала, конечно. Завтрак остался при нём. Но всё же не скоро. Лишь спустя три недели Михаил Ильич вновь явился к нашему стенду, дабы повторить опыт поездки, но уже в компании более опытного водителя, как он сам полагал. То есть в компании моего папа́.

Тогда-то он и понял, что я вовсе не преувеличивал, когда называл себя лучшим водителем в мире. Впрочем, упёртость и гордость не позволили ему признать очевидное, однако же своё отношение к моей скромной нескромной персоне он слегка смягчил. Тем более что мы составляли очень солидный процент экспозиции машиностроителей, за которую именно он нёс прямую ответственность.

Он ведь для того и явился, чтобы с нашей помощью поднять свои акции в глазах императора на несколько более высокий уровень. Осознал таки, динозавр древнючий, какую «ВЕСЧЬ» мы создали своими силами. Проникся! И года не прошло, как говорится. А, осознав, пришёл обкашливать всевозможные тонкие моменты и толстые обстоятельства. Куда уж без них.

Пустить-то пыль в глаза монарха и даже примазаться к нашему несомненному грядущему успеху, как человек, среди прочего, отвечающий в империи за техническую новизну, он был совсем не против. В обмен же предложив своё нам покровительство в столичном обществе.

А в обществе он был фигурой видной. Не просто на слуху у великих князей и министров. На языке я бы сказал! К нему и действующие адмиралы, и директора крупнейших заводов подойти поручкаться считали за почёт и уважение. И даже министр финансов — Сергей Юльевич Витте, его слегка побаивался, ибо Кази, в отличие от многих прочих, не брал взятки. Вот совсем не брал! Плюс не боялся обличать вслух доходившие до его сведений факты мздоимства того или иного чинуши. Не официально, конечно. А в частных беседах. В ресторанах, в поездках, на улице при прогулке в парке. Что с учётом громкости его голоса мгновенно превращалось в общественно доступную информацию. Короче, человеком он был и полезным, и неудобным одновременно. В том числе для нас с отцом.

В общем, прокатился второй раз на нашем лимузине, потом третий, и четвёртый — так сказать, контрольный, дабы убедиться в отсутствии возможных накладок, что могли произойти в самый ответственный момент. Знал ведь прекрасно, что в одно ДТП с самим императором мы, Яковлевы, уже влетали. И не желал становиться соучастником, а то и непосредственным организатором второго. Хе-хе! Вот и проверял всё лично. А после перепроверял и переперепроверял. Так и сошлись мы постепенно, что вскоре спасло его жизнь.

Отец мой тоже начал жаловаться на сердце еще так года два назад, когда мы были на краю, если не разорения, то солидного финансового провала из-за оплаты первых патентов на мои придумки. С тех пор он и таскал с собой нитроглицерин в таблетках. Большие деньги отнюдь не принесли спокойствия в его жизнь. Как бы не наоборот. Благо американские фармацевты уже начали выпускать это лекарство и предлагать к продаже по всему миру. А я знал, что искать в аптеке. Самому ведь уже о-го-го сколько было, когда в последний раз заснул в своём родном времени.

Они то и вытащили Михаила Ильича с того света. Естественно, после того, как я его откачал непрямым массажем сердца. Нас в своё время на заводах ежегодно прогоняли через сдачу медицинского зачёта по оказанию первой помощи человеку. В том числе вот таким — сердечникам. Так что как и куда жать, а также куда после этого дуть, я помнил хорошо. А детский возраст и соответствующий ему вес не позволили мне сломать Кази рёбра, при оказании этой самой неумелой первой помощи. Потом, когда сознание к нему вернулось вместе с собственным дыханием, ему уже и таблеточку подсунули под язык. Не панацея, конечно. Но уж что есть.

Мужик уж больно сильно перенервничал, отдав немало нервов организации ярмарки, в подготовке которой хватало различных препонов и недоработок, не говоря уже о прямом саботаже определенных сил. Хватало у страны врагов, как внешних, так и внутренних. А уж интриги тут цвели и пахли вовсе бурным цветом. Даже губернатора Нижнего Новгорода, который также потратил 2 года своей жизни на подготовку к этому международному мероприятию, подвинули с должности, не дожидаясь даже окончания самой Всероссийской промышленной и художественной выставки. Но это было чуть позже — после отъезда из города монаршей семьи.

Да и возраст с прежним образом жизни давали о себе знать. Человеку еще 60 не стукнуло, а он уже весь был седой, как лунь. Поизносился организм, короче.

В общем, мы его спасли и после сдали на руки лучшим местным эскулапам. А он, как слегка очухался и вновь нашёл в себе силы заниматься делами выставки, продвинул нас в официальные «таксисты» четы Романовых. Авторитета и рычагов давления хватило.

— Доброе утро, ваши величества, — склонил я низко голову, распахивая заднюю дверь лимузина перед спустившимися со ступенек Николаем Александровичем и Александрой Фёдоровной. При этом был обряжен не в свой привычный деловой костюмчик-тройку, а в одёжу, по-другому и не скажешь, стародавних времён — конкретнее, как рында. И нет. Я не напоминал собой внешне судовой колокол. Я якобы был тем рындой, что являлся оруженосцем-телохранителем великих князей Московских.

Будь моя на то воля, я бы всю эту одежду с этой невероятно неудобной высоченной шапкой сжёг ко всем чертям. Но… Маркетинг — это наука бессмысленная и беспощадная. Если надо, станешь и рыночным Петрушкой на всеобщее веселье и хоть чёртом лысым. Главное, чтобы внимание привлёк и ассоциативный ряд построил. Кто единожды японскую телевизионную рекламу видел — знает, что я прав. А маркой нашего автомобиля батя выбрал — «РУСЬ». Не много и не мало! Да! Скромность — это не про нас!

Вот и пришлось мне, значит, соответствовать названию. Тем более что высшее общество здесь и сейчас затеяло этакую игру — обнаряжаться в стародавние костюмы. Отчего лишь император с императрицей, да небольшое число сопровождающих их лиц, смотрелись строго и прилично. Все остальные же играли в попугайчиков времён царя Гороха.

Хотя отца сия повинность миновала. Кази, сам обрядившийся в свой мундир военно-морского офицера заставил и папа́ напялить его лейтенантские погоны вместе со всем к ним полагающимся. Видать, чего-то всё же желал добиться от государя по военно-морской части, раз вырядился так.

— Благодарю, Александр Евгеньевич, — нет, тут не было никакого уважения со стороны отдавшего мне должное монарха. Откровенно ржущие глаза выдавали его с головой. Еще бы! Целый Александр Евгеньевич Яковлев. Целый непризнанный гений! И где? На побегушках! В клоунском костюме! Швейцаром подрабатывает! Отчего бы над ним не подтрунить столь тонко, да так, чтоб только мы вдвоём и поняли, что тут к чему? У-у-у! Злыдень!

Хотя, будь я на его месте, тоже не сдержался бы, наверное. Да не наверно, а точно не сдержался бы. Но я-то на своём месте! Так что глубоко внутри мне стало обидно. Очень. А бухать с горя мне ещё нельзя. Маленький. Придётся злость копить, растить и лелеять, дабы впоследствии выплеснуть её наружу. Да! Так и надо записать в дневнике, чтобы не забыть отомстить. А после не забыть, что уже отомстил и не отомстить аж два раза.

Не проронив в ответ ни слова, я лишь вновь склонил голову, молясь про себя, чтобы эта чёртова шапка, которая непонятно за счёт чего держалась у меня на голове, не упала на землю.

Дождавшись же пока два главных пассажира займут свои «места по боевому расписанию», я нагло залез следом внутрь и захлопнул за собой дверь, отрезая всех прочих от царского тела.

— Прикажете трогать? — под пышущими интересом взглядами пассажиров я откинул небольшое креслице, что прежде сложенным примыкало к спинке переднего сиденья, после чего степенно уместился на нём и поинтересовался «пожеланиями клиентов».

— Трогайте, — слегка кивнул мне Николай II, и я с трудом сдержал порыв своего детского организма. Прям на языке вертелось поинтересоваться, кого же мне и за какое место надо трогать ажно по цельному прямому императорскому приказу. Однако ж отлегло. Сдержался.

— Трогайте, милейший, — повернувшись боком к водителю, передал я поступившую команду отцу. Да. Банальный передаст! А что делать?

Едва заметно дёрнувшись, автомобиль тронулся с места и не спеша покатил по заранее согласованному маршруту. Всё же мой отец ещё не наловчился не бросать сцепление. Отсюда и толчки при начале движения. Да и сцепление у нас было отнюдь не лучшей для авто конструкции. Подобрать нормальный фрикционный материал пока не вышло. Я ведь инженером-технологом по всяким железякам был, а не химиком. И чем скреплять в единое целое тот же асбест, к примеру, вот в упор не помнил. Какие-то там синтетические смолы. Но какие? Пришлось в итоге громоздить тяжеленный «танковый» вариант многодискового и шумного — сталь по стали, но только с толстенными кожаными вставками между ними, чтобы стальной гарью в салоне не воняло. Лимузин всё же, а не грузовик какой утилитарный.

В общем, нашими молитвами тронулись мы с места не спеша. Хотя, не спеша — это было по сугубо моему мнению. Те, кто оказался вынужден срочно бросаться вслед за нами на колясках и прочих «каретах», полагали наши 20 верст в час какой-то безумной скоростью.

— Изволите отведать охлажденной минеральной воды? — полноценный холодильник мы встроить в машину не смогли. И так с ней намучались, что не описать словами. Потому впихнули справа от моей сидушки этакий термос со льдом. Фактически обычный холодильный ящик, только очень небольшой. Всего на пару бутылок. Сейчас там находилось шампанское «Абрау-Дюрсо» — это расстарался достать Кази, поскольку купить его где-либо простым смертным заводчикам не представлялось возможным. И рядом с ним соседствовали «Ессентуки» за номером 4. Понятно дело, что сразу бухлишку предлагать не стал. День только начинался и император нам был нужен трезвый, словно стёклышко, а не остекленевшим.

— Не стоит. Мы только с завтрака, — словно безэмоциональная кукла произнесла императрица на ломанном русском, лишь слегка мазнув по мне своим взглядом. У-у-у! Селёдка сутулая! Или селёдка не может быть сутулой? Не знаю, не ихтиолог и даже не Ихтиандр. Но эта точно такая.

— В таком случае, может быть, прикажете прибавить скорость. А то тащимся, как улитки, честное слово. Машина аж слегка подвывает от такого обращения, словно стреноженная гончая. — Да, это я, конечно, подобрал эпитет. Но лимузин действительно подвывал, что двигателем, что сцеплением, как старый советский ГАЗ-ик. Иными словами говоря, совсем не Роллс-Ройс «Фантом», а до него «Серебряный призрак», что получили свои «потусторонние» наименования за ту тишину, с которой они появлялись на улицах городов.

— Ещё прибавить скорости? — натурально удивился Николай Александрович, у которого аж брови на лоб полезли. Это он кинул взгляд на то, как за окном мимо нас проносятся дома и деревья с восторженными горожанами.

Ну, как проносятся. Для местных хроноаборигенов, может, и проносятся. А для меня едва вползают в нашу видимость.

— Ну да, — беззастенчиво пожал я плечами. — Пусть не в три, а хотя бы в два раза. В четыре предлагать не буду, понимаю, что местные жители могут испугаться и подумать чего нехорошего. Как и все сопровождающие ваши величества лица. — Да. Реклама, как она есть. А для чего ещё я здесь, как не для этого? Товар необходимо показывать лицом, а мы плетёмся, словно мулы какие. Эх. Негде разгуляться душе. Я же русский! Я ж за скорость!

— И какова сейчас скорость? — не ответив ни да, ни нет, прежде поинтересовался император.

— Ровно двадцать вёрст в час, ваше величество, — тут же судорожно вцепившись в руль — опыта-то вождения кот наплакал, быстро кинул взгляд на спидометр и озвучил увиденную там цифру мой отец.

— И данный автомобиль способен ехать вчетверо быстрее? — мне показалось, что брови монарха задрались ещё чуть выше, чем до этого. Хотя, казалось, куда уж выше.

— Теоретически способен, — это уже я степенно кивнул, завязывая обратно на себя нить разговора. Отцу отвлекаться от дороги не стоит. А то действительно устроим очередное ДТП и не видать нам тогда отечественной автомобильной империи, как своих ушей. — На практике же, мало где возможно разогнаться до столь больших значений. Разве что где-нибудь в районе соляных пустынь, где нет никаких препятствий на пути, а сам грунт очень прочен. В условиях же этой дороги, — бросил я взгляд на отремонтированную и вылизанную к началу выставки улицу, — верст сорок в час можно ехать безбоязненно. Главное, чтобы под колёса нам никто не кинулся. А то лошадки, как и люди, покуда непривычные к такому зрелищу, — нежно погладил я рукой по полированной древесине дорогих сортов, из которой состояла часть внутренней отделки салона.

— Не стоит ускоряться, — поразмыслив с полминуты, всё же выдал государь. — Не будем нервировать народ ещё больше. Причём в этом случае он, сто пудово, имел в виду тот самый народ, что едва поспешал вслед за нами на лошадиной тяге, а никак не уличных зевак.

— Ну вот. Опять ни покрасоваться, ни похвастаться, — показательно тяжко вздохнул я, за что тут же получил предупредительный окрик спереди.

— Ты, малёк, там не балуй! — это оглушил всех своим гласом Кази. — Будет тебе ещё время похвастаться. Государь планирует осмотреть всю выставку. И мимо ваших новинок тоже не пройдёт.

— Вот так всегда. Чуть что не так и недооцененным молодым гениям затыкают рот, — ещё более показательно и ещё более тяжело вздохнув, развел я руками и даже что-то скорчил своей моськой. Вот хорошо в такие моменты быть мелким сопляком! Никто по-настоящему не обидится за столь панибратское отношение с моей стороны. Наоборот, лишь умилятся. Чем и пользуюсь! Хе-хе! — И, главное, кто! Кто! Тот самый господин, что впихивает башни броненосцев в деревянные галеры времен Петра!

— Александр Евгеньевич, вы, несомненно, будете наказаны по возвращению домой, — а это уже не стерпел моих слов папа́. — А пока извольте только слушать старших. — Это мне так очень вежливо предложили заткнуться и более не отсвечивать.

— Но ведь я прав, отец! — чуть повернувшись к переднему ряду сидений, выдал я, едва не заламывая пальцы рук от чувства вселенской несправедливости. — Я прав! — а это уже мой взгляд, ищущий спасения, в наглую метнулся на самого монарха. Так сказать, обратился к высшей инстанции, ища справедливости. — Ведь что сейчас для флота строят? Что строят? Это же вчерашний день! А совсем скоро вовсе будет прошлый век! Как те автомобили господина Бенца, которые кроме как колясками с моторчиком и не назовёшь!

— О-о-о! А вы, Александр Евгеньевич, имеете своё мнение по поводу нужд нашего флота? — проявил определенную заинтересованность государь.

Тема Российского Императорского Флота для Николая II была не столько близкая, сколько болезненная. Ведь именно используя её, как тот трамплин, он в первый год своего правления пожелал приструнить кое-кого из своих зарвавшихся старших родственников со всеми их высокопоставленными прихлебателями, но потерпел страшнейшее фиаско. Пришлось ему отступать, поджав хвост, и даже отдать на растерзание лучшего друга детства — великого князя Михаила Александровича, чья военно-морская карьера по его разумению должна была пойти совсем иным путём, нежели оно случилось ныне. Щенкам тогда звонко дали по мордасам и наглядно показали, что они пока ещё щенки. Но обида-то осталась! А обида императора — это обида императора!

— Я, ваше величество, спроектировал четыре пятых вот этого всего, — окинул я руками салон лимузина. — Конечно, я имею своё мнение.

— Ребёнок? Спроектировал? — вновь подала свой безжизненный голос императрица, на сей раз хотя бы лицом показав, что интерес внутри неё всё же пробудился.

— Александр Евгеньевич вообще уникум, — пришёл мне на выручку её супруг, при этом опять явно подтрунивая надо мной, называя по имени-отчеству. — Это именно о нём я тебе рассказывал с год назад, когда описывал пассаж[1], случившийся при нашей первой поездке на самобеглой коляске с Димой. — Он тогда обозвал изделие самого именитого немецкого автомобилестроителя жутким анахронизмом и пообещал мне показать, каким обязан быть автомобиль на самом деле. И, как я вижу, слово он своё сдержал, — погладив руками по полированным панелям из ценных пород дерева и коже своего кресла, не стал сдерживать улыбку император. То, что он видел и ощущал, ему явно нравилось. Недаром он считался в будущем большим ценителем автомобилей.

Считался в будущем! Звучит-то как неправильно! Ладно бы в прошлом! Но вот в будущем! И, тем не менее — считался.

— Я ещё и крестиком вышивать умею! — Нет, это я вслух не сказал. Лишь подумал. Сдержался. Да и не понял бы никто. Трудно жить в таком, не понимающем тебя, обществе!

Вместо слов я стал показывать товар лицом и всеми прочими интересными частями его тела.

Молча приподнявшись с сиденья, я дотянулся до подвешенного над головой плафона и щёлкнул переключателем, заставив зажечься упрятанную внутрь лампочку накаливания. И нет, это, увы, была не внутренняя проводка. Работала она от батареек встроенных в неё же. В общем, вышел тот же ручной фонарик, только внешний вид другой. Правда, лампочка — французская, а батарейка — американская, отчего мой отец рвал и метал. Есть у него определенный бзик на почве безудержного патриотизма — всё делать на своём заводе лишь из отечественных материалов, не смотря на цену. Мы с ним даже не единожды разругивались вдрызг по этому поводу. Но дело всё же делали. Да.

С проводкой же у нас пока всё сложно. Даже фары и те на батарейках. Маломощные. Слишком уж всё надо было делать быстро, чтобы к выставке успеть. Вот и облегчали себе работу, как могли. Потому в машине и топливо идёт самотёком, как в дешёвейших машинах Форда, и система охлаждения термосифонная — то есть без насоса. Опять же, как у древних фордов было. Короче, упрощали конструкцию и облегчали себе труд, как только было можно. Иначе провалились бы со сроками. Но всё равно, для 1896 года — сделали конфетку натуральную.

Следом за «дарением людям света» принялся крутить рукояткой, опуская стекло двери вниз, дабы внутрь начал проникать свежий воздух. А то так-то лето на дворе. Ездить в закрытом и нагревающемся на солнце автомобиле не самое приятное из удовольствий. Особенно ежели за прежние годы привык к полностью открытым экипажам и обдувающим лицо ветеркам.

Ну, радио, понятно, не было. Как и сдвигаемого люка на крыше. Зато ткнул пальцем в сторону двух оббитых блестючими латунными решетками воздуховодов и пояснил, что это зимняя система обогрева пассажиров. Доставляет тепло от двигателя к ногам владельцев автомобиля. Всё же это у нас лимузин. И такие машины априори водят не сами хозяева. Хозяева лишь наслаждаются ненапряжной поездкой из точки А в точку Б. И никак иначе! А потому комфорт — на первом месте!

При этом я опять же не молчал. Ведь был задан вопрос по флоту. И потому параллельно с работой руками, работал ещё и языком. И нет! К вылизыванию царственных ботинок это не имело никакого отношения! Даже в переносном смысле!

— Наш уважаемый Михаил Ильич, — обозначил я поклон в сторону шумно сопевшего на переднем сиденье Кази, — в нашу первую с ним встречу обронил такую фразу, что при нём был построен наш самый лучший броненосный крейсер — «Рюрик». Вот с тех пор мы с ним и не можем сойтись во мнениях по кораблям. Я ему твержу, рисую и доказываю на пальцах, что наступает эра кораблей с множественными орудиями главного калибра, размещенных, как минимум, в четырех башнях, а он мне в ответ твердит что-то про заветы отцов превозмогать противника своим бесстрашием и страшные таранные удары. В общем, про галерный флот Петра.

— Не было такого, малёк! Наговариваешь! — аж практически полностью развернулся на своём месте, явно пожелавший добраться до меня своими ручищами этот громкий человек.

— Ну как не было! Как не было! — крутя ручку дверных окошек, продолжал я «подниматься за чужой счёт». — Я вам про линейно возвышенны башни и залповую стрельбу с центральной системой наводки, а вы мне про засыпание противника тоннами снарядов среднего калибра вразнобой — вроде как их можно выстрелить побольше, глядишь, какой и попадет куда-то по закону больших чисел. Я вам про важность полного бронепояса, чтобы не хлебать разбитыми носом и кормой тысячи тонн воды и не терять спасительную скорость хода с остойчивостью, а вы мне про тараны оды поёте. — Перейдя ко второй пассажирской двери, я также начал опускать и там окно, чтобы нас обдувал небольшой сквознячок. — Я вам про новейшие оптические дальномеры и оптические прицелы, что позволяют прицельно бить на 10 верст, а вы мне про действенную дистанцию огня в десяток меньшую.

— Нет у нас вёрст! Кабельтовы у нас! И мили! — явно желал бы уже начинать пожимать мне шею, Кази, но под любопытствующими взглядами двух императорских особ был вынужден всячески сдерживаться. В том числе от применения ненормативной лексики и своего громоподобного голоса в полную его силу.

— Мили. Вёрсты. Кабельтовы. Да какая разница! — закончив с демонстрацией присутствующих в автомобиле пока ещё минимальных возможностей для обеспечения комфорта поездки, благоразумно уместился я на втором откидном кресле, что располагалось за водительским сиденьем. — Главное хвост! — опять же с трудом сдержался я. Всё же это было из другой оперы. — Главное не измерять всё в попугаях! — Хотя, нет. Это тоже было не то, отчего опять пришлось промолчать. Ох уж эти мне крылатые фразочки и выражения! Вот не дают спокойно жить! Постоянно всплывают в голове! А потом родные дома на меня косятся, как на блаженного. Ибо не ведают советского кинематографа и мультипликации! Прям жалко их всех. — Главное корабли надо строить для боя, а не для максимально комфортного несения мирной службы! Вот вы мне столько всего рассказывали про свой драгоценный «Рюрик» с его многочисленной артиллерией и минными аппаратами, а мой кораблик разобрал бы его на запчасти за считанные минуты боя, оставаясь вне зоны поражения. Просто за счёт новейших прицелов и практики ведения залпового огня множеством орудий крупного калибра разобрал бы.

— И так у меня с ним всегда, ваше величество, — прекратив надуваться дурной краской, выдохнул и как-то даже обмяк Михаил Ильич, посмотрев при этом на императора.

— Прошу прощения, что вмешиваюсь, — проявил невиданную по местным меркам дерзость мой отец, ворвавшись в беседу двух таких персон со своим скромным мнением. — Просто мой сын с детства видит всё иначе. Я, без ложной скромности скажу, до недавнего времени являлся в России ведущим специалистом по новейшим двигателям на газовом и жидком топливе. Но в то же время сейчас я на его фоне, как начинающий ученик художественной школы по сравнению с признанным всем миром мэтром. Как мэтр сразу видит всю глубину той или иной картины, тени, слои, игру красок, эмоции и много чего еще, что не доступно ученику, точно также Александр видит мир металла и огня. — О как завернул вставший на мою защиту папаня! У меня аж мурашки по спине побежали! Внушает! — Ему словно свыше было дано видеть в любом куске стали уже готовое изделие. Причём, замечу, не безумное и бесполезное, а очень интересное и ценное с технической точки зрения. К примеру, весь этот великолепный автомобиль на самом деле полностью его проект. Я лишь помогал в меру сил и возможностей с потребными расчётами. Сам бы до такого, я ещё долго не дошёл, оставшись на уровне того же господина Бенца. Потому прошу. Не держите на него зла, за такую манеру общения. Что-то Бог даёт, но что-то и забирает. Увы, благословив моего сына недюжинным умом технического склада, он у него отнял чувство меры и стыда!

— Да я и после нашей первой встречи понял, что его язык острее иной шпаги, — по-доброму хохотнул со своего места император и даже хитро подмигнул мне, мол, не робей, прорвемся. Видать, действительно понравилась моя машина! Это радует!

[1] Пассаж (устар.) — в значении неожиданного происшествия или странного случая.